Data: полтора столетия будущего

ПОСЛЕ ЧУМЫ

Настька выходила замуж! Сваты приедут! Из хутора!! Нет, просто ум отказывался верить в это!

Сверкая босыми пятками, Алёна бежала по лужам и от восторга орала во всё горло, пока Тишка, бестолковый соседский пёс не облаял её басом из дыры под забором. Тишку Алёна боялась и опасливо обежала страшное место по дуге, на всякий случай, держась к противоположному забору, за которым, судя по кашлю и звяканью жестяного ведра, соседская прабабушка Марина Дорохова опять ковырялась в огороде.

— Что вопишь? Иди-ка лучше сюда, Алёнка, я тебе яблоко дам! — крикнула она. — А то орёшь, как телевизор, а не понять, что за новость.

— Яблоки и у нас есть, я редиски хочу! А что такое тили… тиливидир? Это, как компутер, да? — запыхавшись, выпалила Алёна и, поглядывая на морду дурного Тишки, торчащую из дыры, стала ждать у ворот, ожидая, пока прабабушка Марина откроет ей калитку. Тишка гавкал не переставая. Из-за соседних домов ему уже горячо отвечали Рексы, Тузики, Полканы и Джеки.

— Давай, заходи, — сказала прабабушка, отодвигая скрипучий засов. — Посидим, Алёнка, на солнышке, погреем старые кости.

Алёна хихикнула и прошмыгнула мимо прабабушки Марины. Как всегда, весь желторотый дороховский выводок, опекаемый молодой бабушкой Таней, неразборчиво пищал где-то за задним забором, за которым начиналась сама Кокуйская яма — гигантский зелёный кратер старинного карьера. Весь Кокуевский район выходил задами на эту яму, где всю жизнь сажали картошку, а зимой катались на лыжах и устраивали по весне Масленицу для самых маленьких. В самом центре карьера поблёскивала вечная лужа, из которой торчало насквозь проржавевшее брюхо танка. Ни гусениц, ни колёс у него не было ещё со времён последней войны… а то и с самых незапамятных времён, которые ещё до Чумы были.

Куры важно расхаживали у мерседеса с забитыми фанерой окнами. Изнутри машины доносилось глупое квохтанье несушек. Петух, взлетевший на крышу, гордо поглядывал на Алёну.

Хороший двор у Дороховых! Крепкий. Говорят, прабабушки Марины мужа отец всё-всё про компутеры знал! Они давно тут живут.

Редиска была сочная и крупная. У бати с мамкой почему-то именно с редиской дела шли так себе, хотя всё остальное, вроде бы было не хуже, чем у соседей. Такая уж планида им выпала, как говаривала мамка. Дёргать овощи за хвостики было сплошным удовольствием. В комьях земли извивались дождевые червяки. Иногда попадалась насквозь проржавевшая гильза или совсем уж бесформенный гвоздь. Мухи радостно жужжали над развороченными грядками. Алёне удалось убить подряд сразу двух слепней. Она, было, нацелилась и на пчелу, присевшую прабабушке Марине на плечо, но пожалела. Пчела с достоинством улетела в сад.

За рекой низко заревел гудок. Завод объявлял обед.

— Ишь ты, а я думала, что прослушала гудок-то! — заметила прабабушка Марина. Она выпрямилась и скептически поглядела на четыре ржавых проволочных корзины, набитые редиской и морковью. — Спросишь у мамки мешок, отсыплю вам. Всю корзину ты не дотащишь. Не то Настёнку с Наташей позови. Вдвоём они корзинку осилят. А у мамки мне ромашки сушёной попроси. Что-то я в этом году не запаслась толком-то…

— Ага, спасибо, — беспечно ответила Алёна. Гудок возвестил начало обеда, а значит, можно было посидеть на завалинке, поболтать ногами, похрустеть редиской и выложить прабабушке все-все новости по второму разу. Есть всё равно не хотелось, — живот был набит овощами.

Дороховский выводок потянулся в дом, обедать. Сзади шла молодая бабушка Таня в новеньких щеголеватых лапоточках, чуть ли не прутиком загоняя детвору в дом. Малыш Ромка-Лёмка хныкал, пытаясь улизнуть из строя к сидящим на завалинке, но попытку эту бабушка Таня мгновенно пресекла.

Настьку сватал сын фермера Семёна из хутора, что за горой Ялунихой, на которой церковь стоит. Семейство его старинное, зажиточное. Одних ружей у них три штуки, а Таська-безногая самые лучшие луки делает. Дар у неё такой. Братовья её на закорках таскают, когда она под заказ лук и стрелы мастерит и ей надо подходящую древесину искать. Вроде, лук, как лук, да и стрелы ничем уж таким не отличаются, но мужики на заводе только таськину работу и признают. Сами ей наконечники отковывают, чтобы уж наверняка. И на всех ярмарках кто потом первые места забирает? Наши, алапаевские! Заводские — они такие, их на дерьме не проведёшь.

Жених хороший — в маму пошёл, весёлый.

— В по-за-том году ему четырнадцать было? Так, значит, в этом шестнадцать исполнится, — гордо рассказывала Алёна. — Настёна у них, как за каменной стеной будет. И то сказать, — серьёзно рассудила она материными словами, — девке пятнадцатый год пошёл. Самое время рожать. Семёну на хозяйстве каждая пара рук ой, как нужна!

Прабабушка Марина Дорохова хихикнула:

— Ну, Алёнка, ты, прямо, как взрослая рассуждаешь!

Вечером, когда отец пришёл с завода, мать собрала всех трёх дочерей. Алёнке был сделан втык за то, что «уже всем растрепала», Настьке-невесте велено было завтра никуда не исчезать — барахло перебирать будет с мамкой вместе. А то, срам сказать, постельного навалом, а половиков, считай, и нету. Ну, а средней Наташке и вовсе отвесили подзатыльник за то, что за овцами толком не смотрела, и Макарку с Понькой нормально не почистила. А лошади, они тебе не мотобиль, как у Древних. Сами не ездят, за ними ухаживать надо, — поняла, растрёпище?

Ладно, мать сегодня добрая была, а то одним подзатыльником дура Наташка не отделалась бы, нет! Сваты послезавтра приедут, тут и кормить-поить, и чтобы чистенько всё кругом, и чтобы девки прилично выглядели… чай, не из-под забора вылезли. Коля-токарь отец у них! Сам господин Ван Чуй его уважают и за руку здороваются…

— Хорош, мать, не зуди, — устало сказал отец, — дай хоть дома передохнуть, а то мне завтра с утра двойной наряд подсунули.

— Но зато и оплата выше! — отрезала мамка, сразу насупившись.

Ох, и суровая она у нас! Сразу видно — порода! Она у нас из коренных городских, которые в городах-башнях до Чумы жили. В космос летали, на компутерах всю правду ведали, в морях-океанах на кораблях плавали.

В общем, день завтра предстоял многотрудный. Всем сёстрам и мамке достанется — только давай, перелопачивай!

Отец сидел на крыльце и бережно сворачивал самосад. Ловко это у него получалось. Берёт большой лист, расправит на колене, помнёт слегка, чтобы не крошился, а потом в него уже сечку табачную горочкой — хлоп! Завернёт хитро так, послюнит и получается самокрутка. Сиди, пыхай, на темнеющее небо смотри, на котором звёзды уже появились. Звон колокольный в сумерках с горы плывёт… чистый такой, серебряный…

Гудок вечерний — ночная смена. Хорошо, что батя в смену уже не работает — поговорить можно.

Алёна присела рядом и, не удержавшись, потыкала пальчиком в руку отца. Во, мускулы какие, а?! Твёрдые! Это потому, что батя работает много.

— Ну, что, стрекоза? Как там Дороховы? — спросил отец.

— Тимка-младший жопой в крапиву сел, — тотчас обрадовано затараторила Алёна, стараясь приглушить голос. — Бабушка Таня на спину жалуется, а дед Василий с охоты двух зайцев принёс и черемши два пучка. Дядя Чжи говорит, что на заводе у кузнецов прибавка будет. Не такая, как у токарей, а поменьше. Жена евойная Рита в Синячиху уехала вместе со старшими. Там им надо перину менять на какую-то штуку, забыла, как называется. Прабабушка Марина нам редиски дала и мне про компутеры сказку рассказала…

— А что за сказка? — улыбнулся отец.

— Про то, как компутеры на людей Чуму напустили! — выпалила Алёна.

— Потише там, — крикнула мать в окно. — И вообще, пора, Коля, и спать ложиться!

В хлевушке мыкнула Зорька, как бы подтверждая. Овцы ответили рассеянным блеянием. Кот Стрекозёл прошёл в дом с хищным видом — он заступал на ночную смену в подполе, ловил мышей, зарабатывал себе пропитание, требуя от хозяев только заслуженное блюдечко молока. Разумная скотинка, независимая! Днём спит, ночью работает.

— Это не компутеры, — понизив голос, сказал отец, пыхнув дымом в сторону неодобрительно оглянувшегося кота. — Это Древние сами на свою голову Чуму изобрели.

— Расскажи, а?

— Поздно уже…

— Ну, ты немножко, а? — шёпотом канючила Алёна.

— Ну, хорошо. Немножко, — согласился отец, доставая щипчиками уголёк из глиняного горшка и раскуривая потухшую самокрутку. — А потом спать пойдёшь, хорошо?

Алёна истово закивала головой.

— Давным-давно Древние люди богато жили. И то у них есть, и это! Птичье молоко и то целыми горшками пили. Ну, и загордились они непомерно. На Луну летают, на Марс. На дно морское опускаются, города там строят. Паровозы отменили — всё только на электричестве. Компутеры за них думают, роботы на заводах вкалывают, а сами они у бассейнов лежат и мёд с пивом трескают. Хорошо!

Вот только мусора много у них стало накапливаться. Уж его и на дно морское сбрасывали, и в землю закапывали, и в космос выбрасывали, а его всё не убавляется! Да всё от гордыни. Хлеб и тот в пластик заворачивали, вот до чего дошло. А пластика много было. И прозрачный, как стекло, и твёрдый, как железо, и лёгкий, как перо, и пуленепробиваемый… всякий! Сейчас-то пластика нет совсем, а тогда — горы вокруг городов выросли. Роботы и те не справлялись. Да и роботы, и мотобили, и космические корабли, и лодки — сами все из пластика сделаны были, вот оно как!

И решили учёные микробов-роботов таких изобрести, чтобы пластик съедали. Едят такие микробы пластик, а сами выпускают из себя чистый воздух — кислород называется — и серют такими какашками, что земля от этого родит со страшной силой!..

Алёнка захихикала, представив себе ма-а-аленьких шурале и шайтанов, которые бегают по твёрдому пластику, похожему на кусок льда, и грызут его. А на краю вереницей сидят, сняв штанишки, уже вконец объевшиеся и белеют маленькими замёрзшими задами. Какают с обрыва, совсем, как глупые мальчишки у реки… Она прыснула и закрыла рот руками.

— Ну, вот… и изобрели таких микробов! — сказал отец. — Радуются, обнимаются, пиво пьют. Запустили микробов на свалки и ждут, что получится. А хорошо получалось, поначалу-то. Микробы, видать, дрессированные были, где ни попадя не шлялись, а только там, где им Древние указали. Ну, и как-то раз перестали микробы людей слушать. Вот тут-то всё и началось. Вся земля вздрогнула. Без пластика этого Древние ни черта делать не могли. Представляешь? Компутеры ломаются, роботы ломаются, машины ихние хитрые с небес падают, сгорают, в морях-океанах тонут. Башни-города рушатся и горят — жуть! Пра-пра-бабушка твоя тогда из города убежала. Прихватила детей своих, ружьё взяла, пистолет, золотые цепочки и колечки…

А у города солдаты никого танками не пускают. Там твоего пра-прадеда и застрелили вместе с сыном его, Царствие им Небесное! А Дарья Егоровна с двумя дочками в леса ушла, спаслась.

Ну вот… стали люди друг с другом воевать. Работать-то никто не умеет! А жрать всем хочется. Потянулись они кто куда, землю-матушку осваивать. И смех, и грех — Чума и одежду рассыпает, и бумагу, которая не из льна сделана, и всё-всё подряд! Металлы только не трогает… стекло, дерево. А из них ни роботов, ни компутеров не сделаешь.

В общем, за двадцать лет так друг друга и поубивали. А кто просто от голода умер. Вон, видишь, спутник пролетает? От Древних остался. Говорят, Чума в космос не везде попала.

Ну, а здесь, в Алапаевске спокон веков по железу работали. Опять же, с Китая много толковых мужиков пришло, пока Чума бушевала. Железа кругом полно — бери, не хочу. Вот и приловчились наши предки танки, да мотобили разбирать и в дело пускать. Переплавляем и на пользу пускаем. Смотри сама — гвозди нужны? Нужны! Ружья нужны? Нужны! Гайки-болты, рычаги и поршни для паровоза? Только у нас и делают! Ну, и много чего ещё. Так что зажили мы здесь неплохо, чего и вам желаем! — неожиданно закончил отец, зевнув и перекрестившись.

— Ба-а-ать… ну, ещё-о-о!.. — хныкнула, было, Алёна, но сама себя одёрнула — отцу с утра на завод идти и два наряда отрабатывать!

Уже засыпая, Алёна подумала: «Послезавтра сваты приедут… ох, как хорошо! Буду к Настёне в гости ездить… на хутор…» — и так и заснула, с улыбкой.