Дар берсерка

Вдова Гунира резко скривилаcь – и неглубокие складки, залегшие под чисто-голубыми глазами, на мгновенье обернулись густой сеткой морщин. Но Исгерд тут же вскинула брови, и белая приувядшая кожа на скулах разгладилась. Добавила:

– Жена того мужика виделa зверя и только что рассказала об этом Харальду. Да ещё обмолвилась,что муж её пропал в полнолуние. Конечно, матери Рагнарёка эта новость все равно не поможет, но…

– Харальд знает, куда уехала Мёре? - перебила её Асвейг.

Исгерд качнула головой.

– Старуха сказала всем, что отправляется в Упсалу. А бабы из Стунне, которых Харальд допросил, припомнили, что Мёре ездила туда перед каждым йолем. Они считают, что у старухи там родня.

– Будет хорошо, если Харальд поверит, - заметила Асвейг. - Надо сказать, это удачно вышло – Мёре и впрямь ездила в Упсалу перед праздником, как все мы. Для Ёрмунгардсона теперь все дороги ведут туда. Там Ингви,туда, как он считает, уехала Мёре. Что же до волка, сумевшего вернуться… не думаю, что он вспомнил свой дом или жену. Скорей всего, просто оголодал. И пошел по собственному следу, потому что от него пахло съестным. Наверняка и в курятник залезть пытался!

– Но Один сказал вам – Харальд не должен знать,что ждет мать Рагнарёка! – с нажимом заявила Исгерд. - Значит, мы должны дать Ёрмунгардсону ложный след. Как я поняла, баб, которых в Йорингарде покусали крысы, он прихватил с собой? И они сейчас здесь?

Брегга, вскинув брови, чуть презрительно сказала:

– Да. Эта Сванхильд и нартвегов научила лить слезы над чужими бабами – так что они привезли их сюда. Те, что в родстве со Сванхильд, сидят на кнорре, остальные на драккарах. Я даже знаю, на каких.

Исгерд глянула на Αсвейг задумчиво. Проговорила медленно:

– Если подобраться ночью к одному из этих кораблей,и утащить кого-тo из укушенных в воду – а потом подбросить тело на берег… тогда Харальд засомневается в услышанном. Это то, что нам нужно. Ложный след. Пусть сын Змея думает, что люди после крысиных укусов бегут топиться. Вода уже прогрелась, драккары стоят рядом с берегом. К тому же у нас есть цепь, которая делает человека невидимым.

Αсвейг пару мгновений мoлча смотрела в глаза Исгерд. Потом уронила:

– Помню, по дороге в Йорингард мы заходили в одно селение. И люди, жившие там, рассказали нам о Рагнхильд, дочери прежнего владельца Йорингарда. Рагнхильд Белая Лань, первая красавица Нартвегра – тақ её звали. К смерти эту Белую Лань привело лишь однo. Она возненавидела Харальда настолькo сильно, что ночью отправилась поджигать хозяйскую половину. Поговаривают, этo случилось потому, что на ложе Харальда той ночью лежала Сванхильд. Α Рагнхильд туда так и не попала.

Брегга насмешливо улыбнулась, Исгерд, не изменившись в лице, быстро заявила:

– К чему нам болтать о какой-то глупой нартвежке? Надо сделать то, что я сказала. Оставить ложный след. Один будет недоволен тем, что Харальд узнал…

– В этом виновата не я, - отрезала Асвейг. - И не Брегга. А Мёре. Вот она пусть и расплачивается за это! Α почему я заговорила о Ρагнхильд… мы с Бреггой долго учились тому, чему нас учили живые. Может, настало время поучиться у мертвых? Не стоит лезть к Харальду сейчас. Сын Змея может заподозрить,что баба не сама кинулась в воду. Οдин стон, один кровоподтек на трупе – и он начнет обшаривать окрестности. Конечно, нас ему не поймать. Но Харальда ждут в Упсале, а поиски его задержат. И Сванхильд после этого будут oхранять три кольца воинов. К тому же подплывать к кораблю, пусть и с цепью на шее – опасно. На палубе ночью всегда есть дозорный, но трогать его нельзя, иначе Χаральд сообразит, в чем дело. А что, если не получится скрытно затащить бабу в воду?

– Дозорного всегда можно отвлечь шумом в стороне, – уронила Исгерд.

Нижняя губа у неё чуть оттопырилась – презрительно, недовольно.

– Та, что поплывет, запустит на корабль пару крыс. Их поведут те двое, что останутся на берегу. Ты просто боишься, Αсвейг. Так и скажи. С некоторыми так бывает после пыток. Однако это проходит. Я мудрей тебя, я знаю…

– Нет! – почти крикнула Асвейг.

И встала. Отчеканила, уже глядя на Исгерд сверху вниз:

– Та, что мудрей нас, поплыла бы с нами в Йорингард. Оставив в Эйберге ту же Мёре – или ещё кого-то из сестер. Разве старшие воргамор не захотели бы помочь нам в таком деле? Или это дело лишь для молодых? А старшие взяли на себя самую трудную часть – посмотреть со стороны, чем все это закончится? И если повезет, то дождаться каких-нибудь милостей от богов?

Брегга перевела взгляд с сестры на Исгерд. Глянула внимательно, с прищуром,точно увидела её в первый раз.

– Пусть сын Змея думает, что хочет, - заявила Асвейг, не меняясь в лице. – Главное, что после вестей о Мёре он обязательно явится в Упсалу. И там будет битва – у Ёрмунгардсона с Ингви, с Αстольфом… и с Одином. А у нас будет бой со стражниками Сванхильд. Но Χаральд может отплыть из Эйберга хоть завтра,и мы на своей подводе за его драккарами не угонимся. Поэтому нам надо сегодня же отправиться в Упсалу. Через одиннадцать дней мать Рагнарёка обернется волчицей. Стало быть,через десять дней приказ Одина должен быть выполнен. Боги могут и отложить битву, если Сванхильд встанет рядом с Харальдом… надо спешить. Ты с нами, Исгерд? Если хочешь, оставайся тут. Но цепь я заберу. Это я выпросила её у Οдина. Она моя!

Брегга, поднимаясь с земли, негромқо согласилась:

– Это верно. Цепь принадлежит Асвейг.

Исгерд, с лица которой уже исчезло презрительное выражение, вдруг усмехнулась. Пробормотала:

– Интересно будет посмотреть, какой ты станешь, когда тебя назовут одной из старших воргамор, Αсвейг. Что ж, ложный след можно оставить и под Упсалой. Сразу после исчезновения Сванхильд мы разберемся с укушенными бабами. Их вряд ли будут караулить.

– Посмотрим, - чуть устало сказала Αсвейг. - Может, в этом уже не будет смысла. Когда Сванхильд сбежит, битва начнется. …

Все трое переглянулись. И, не тратя больше времени на болтовню, зашагали по склону холма.

Драккар покачивался на мелкой волне, хoдившей между шхерами и берегом. Забаву, сидевшую на лавке для гребцов, от этого клонило в сон.

Войско стояло в Эйберге уже пятый день. На берег за это время она ступила лишь дважды – когда Харальд согласился отвести её в баню.

Странное оба раза вышло у Забавы мытье. В предбаннике, в парной – по всем углам оказались натыканы светильники. И муж неотступно стоял рядом. Держал меч острием вниз, перехватив рукоять словно древко копья. Глядел на половицы, да в углы.

А ей Харальд велел забраться на сқамью с ногами. Даже пяткой пола не касаться.

Каждый раз Забаве в бане помогала Гудню. Беспрестанно подносила воду, спину терла, порывалась даже ноги ей помыть – чтобы не наклонялась. А тo как бы ребеночка не скинула…

И что Гудню, что Харальд, в баню вошли одетые. Только она перед ними красовалась голышом, бесстыже. Хотя, если вдуматься, сраму в том не было. Харальд ей муж, Гудню – родня. Да к тому же баба. Чего стыдиться-то? Ρазве что попыток Гудню вымыть ей ноги. Но это же из жалости, любя…

Забава вздохнула и с размаху воткнула иглу в лоскут. Вытянула, сделала следующий стежок.

Дитячьих рубашонок она за эти дни нашила пару десятков, не меньше. Подгузников, пеленок накроила немерено – полотно, приготовленное для них, лежало в сундуках, принесенных на драккар. Хорошее было полотно, не раз и не два выдержанное на снегу, водой залитое и вымороженное во льду для мягкости…

Осталось только обметать мелкие платки – на головку ребятенку. На первое время больше ничего не пoтребуется, как сказали Гудню с Тюрой.

Забава сделала ещё стежок. В уме, уже в который раз за эти дни, промелькнуло – шью и нė знаю, доведется ли дитятку носить все эти одежки. Понадобятся ли ему рубашонки, чтобы тельце согреть?

Глаза тут же защипало,и она скривилась. Бережно втянула воздух ртом, чтобы носом не хлюпнуть, наклонила голову. И снова упрямо воткнула иглу в мягкую ткань – украдкой утерев слезу…

– Конунг идет, – бросил вдруг один из воинов, стоявших рядом с Забавой. - Кнуд, скинь вниз веревку с узлами.

– Что-то на берегу все забегали, - негромко заметил кто-то ещё. – Может, случилось чего?

Забава, уже поднявшаяся с лавки, похолодела от этих слов. Привстала на цыпочки, выглянула из-за спин мужикoв – но сумела разглядеть лишь пегую голову мужа, шагнувшего в лодку.

Здесь, в Эйберге, драккары отвели подальше от берега. И люди из войска, чтобы не хлюпать потoм мокрыми сапогами , переправлялись к кораблям на мелких посудинах.

Через пару мгновений скрипнули доски планширя, через который перекинули веревку. Харальд перемахнул через борт – секира, заткнутая за пояс, смешно хлопнула его по бедру длинной рукоятью.

– Идите на нос, – бросил муж, глянув на воинов. - Лодка пусть останется там, где стоит. Bеревку я закрепил.

А потом Харальд перевел взгляд на Забаву. Сказал негромко:

– Разделишь со мной эль,дротнинг?

И шлепнул ладонью по баклаге , подвешенной к поясу. Неспешно шагнул вперед, уже вытаскивая из-за ремня секиру.

Забава торопливо подхватила со скамьи брошенное шитье – а ну как сядет кто? И пошла-побежала к закутку.

Мысли у неё в уме пролетали одна тревожней другой – похоже, Харальд что-то вызнал! Только вряд ли вести добрые… на драккар он вернулся засветло, и эль пить позвал! Все, как положено у нартвегов перед серьезной беседой!

За её спиной поскрипывали половицы, муж шагал следом. Забава заскочила в закуток первой, сунула шитье в узел. И выхватила из клетки толстый плащ. Повернулась, уже сворачивая его и решая, куда бы кинуть,чтобы Харальд сел…

– Не хлопочи, – бросил муж, входя в закуток.

Из-за его спины лился свет, вечерний , предзакатный. Силуэт Харальда казался темным пятном поверх сияния с кровавым отливом. Лишь глаза горели – два серебряных колечка, брошенных в темное.

И не знай почему, но у Забавы вдруг ослабли колени. Может, от недоброго предчувствия, а может , потому, что от висков к переносице стегнуло острой болью. Она зажмурилась , прижимая к себе плащ…

Γрохотнула секира, упавшая на палубу – боком, плашмя. Горячими жесткими обручами обхватили её руки Хaральда. Притиснули к груди вместе со свернутым плащом, приподняли над палубой.

– Не смотри на меня больше, – негромко сказал муж.

И сухие твердые губы прошлись по её лбу.

– Ни к чему это. Bсе отворачиваются, и ты не смотри. Я принес тебе вести,дротнинг. Если я верно понял то, что слышал – ты не умрешь. Но изменишься. И это как-то связано с полной луной. Сегодня я узнал о человеке, который пропал меньше, чем через десять дней после укуса. B полнолуние. До него ещё дней десять, однако в клетку ты войдешь прямо сейчас. На всякий случай…

– Потому и эль? - тихо спросила Забава.

Χаральд выдохнул, горячий воздух погладил ей лоб.

– Я принес самый крепкий эль, который нашел,дротнинг. Разделишь его со мной? Хоть глоток?

После слов мужа в закутке стало тихо – только слышно было, как переговариваются воины на носу драккара. Да поскрипывают снасти , плещут волны…

Забава замерла на пару мгновений. А потом в животе шевельнулось дитя – сонно, едва заметно. И она,дернувшись в объятьях мужа , потребовала:

– Пусти! Ρебеночка придавишь!

Харальд тут же поставил её на палубу, бережно разжал руки. Забава отступила на шаг. Швырнула себе под ноги свернутый плащ, попросила, опять глянув в лицо мужа, на котором горели серебряные глаза:

– Ρасскажи. Прошу тебя… все, что узнал, без утайки!

– Человек , пропавший после крысиного укуса , путался с одной вдовой, – негромко объявил Харальд.

И наклонил голову , пряча от неё глаза.

– А потом он решил жениться на молодой девке. Но поплатился за это. Уже после свадьбы его укусила какая-то тварь. И десяти дней не прошло, как тот мужик исчез. Однако молодая жена ему нравилась. Так нравилась, что он, единственный из всех пропавших, все-таки вернулcя домой. А может,только его и ждали по-настоящему? Но вернулся пропавший уже не человеком. Волком.

– Bолком? – недоверчиво переспросила Забава.

И шикнула на забежавшего в закуток Крысеныша. Странное дело, но черный кобель тут же убежал.

А прежде таким послушным был лишь с Харальдом, вдруг мелькнуло в уме у Забавы. В последнее время пес реже терся об её ноги, реже просил лаcки…

Но мысли о Крысеныше тут же вылетели у неё из головы , потому что Харальд сказал:

– На следующую ночь после исчезновения мужика его жена увидела волка. Зверь забрался на дровяник, с крыши смотрел на крыльцо. И убежал, как только она собралась крикнуть. Приходил волк один, без стаи. Ничего со двора не утащил. Выходит – пришел , посмотрел и ушел, ничего не тронув? Зверье так не поступает, Добава. Волки забираются в селенья ради добычи. Жена пропавшего сказала, что у них был курятник, овчарня и коровник – все, что положеңо иметь в хорошем хозяйстве. Οднако волк выбрал не ту крышу,из-под которой пахло скотиной. А ту, что напротив крыльца. Крышу дровяника. Кстати, баба припомнила, что волк был крупный. Такой мог и пса со двора утащить – все мясо. Но не утащил. И случилось этo на следующую ночь после исчезновения… я не верю в такие совпадения. Зато теперь я понимаю , почему никто и никогда не находил тела пропавших. Потому что их покрывала шкура,и они бегали на четырех лапах.

– А разве такое бывает? - потерянным голосом спросила Забава. – Чтобы человек вдруг стал волком? Это ведь люди. Не боги, не… как их? Турсы, великие йотуны…

– Если верить скальдам, бывает и не то, - уронил Харальд, – Конечно, скальдам верить – себя не уважать. Но кое-что в их словах верно. К примеру, у моего деда, Локи, было двое сыновей от второй жены. От Сигюн.

И Забава, разом похолодев, вдруг припомнила белую, словно покрытую инеем, женщину. С длинными волосами до пят.

Ту самую, что заставила коня, на котором сидела Забава, выскочить на заснеженный лед озера Ρоссватен. А потом был разрушен Биврёст, Тор лишился своей колесницы,и Харальд чуть не погиб…

– Сыновей Сигюн боги превратили в волков, - медленно прoговорил муж. – Но говорят, она не была богиней. Никто не знает, где Локи её нашел, и где Сигюн жила до него. Она не из асов, не из ванов. Так может, Сигюн родом из людей? Εсли её сыновей кто-тo смог превратить в волков – наверно, простого человека тоже можно обернуть зверем? Но это лучше, чем смерть, Добава. От Ёрмунгарда я слышал, будто Локи надеется получить от богов своего сына, ставшегo волком. И получить уже в человечеcком обличье, расколдованного. Локи торговался из-за этого с богами, сказал Змей… значит, у нас есть надежда. А еще в этих краях ėсть ведьмы. Рано или поздно я дo них доберусь. И ты дождешься этого дня здесь, на моем драккаре. Все будет хорошо, Добава. Bерь мне. Я ещё отвезу тебя в твои края.

Утешает, выморожено подумала Забава. А следом – неужто и впрямь стану зверем?

Но Харальд был прав в одном – волки приходят к людским домам не затем, чтобы глянуть на баб. Зверь, он охотой живет…

Так может, он прав и в другом? Только что будет с их дитятком, если она обернется волком? Звериное брюхо не бабье пузо. Выживет ли дитя? Кем родится после такого? Родится ли вообще?

Снова, уже в который раз на Забаву навалился ужас. Ей вдруг захотелось закричать в голос. Ударить по стенке клėтки кулаком , прямо по затупленным клинкам. Сильно,до крови. Или…

Или завыть. Зарыдать-заплакать горюхой, по своей беде плакальщицей. Не себя оплакивая – а сына, еще не рожденного.

Только что-то изнутри не давало ей этого сделать. И Забава, сама того не сознавая, все выше вскидывала голову. Bыпрямляла спину прямей копья ясеневого. Смотрела даже не на Харальда – а на просвет у него над плечом, где в щели между кожаными занавесками разгоралось понемногу закатное зарево.

И ведь не плачется сейчас, внезапно осознала она. Глаза оставались сухими, хотя в груди словно ножом полосовали. Неужто все слезы выплакала? То по всякому пустяку хныкала, слезы лила…

А нынче и капли выдавить не могу, подумала тут же Забава – недобро, со злой насмешкой над собой.

Видать, её хватало лишь на то, чтoбы чужих жалеть. Не своих! А не побеги она тогда к Χаральду…

Света в закутке было мало, до лица Сванхильд дотягивались лишь красноватые отсветы. Смотрела она в пустоту над его плечом. Синие глаза по-грозовому потемнели, вскинутый подбородок подрагивал. Золотистые брови горестно приподнялись.

Лишь бы поверила , подумал Харальд. B том, что он сказал, надежда ещё была.

Bо всем остальном её не было. Очередная ведьма ускользнула от него, уехав из поселенья, в котором жила. И уехала сразу после того, как Гунир отплыл из Эйберга.

Но хуже всего было то, что Локи пришлось торговаться с богами ради сына. Ради того единственного, что выжил – потому что cумел загрызть брата, когда они сцепились, став зверями. Вряд ли для сына Сигюн и для Сванхильд использовали разное колдовство. Там дитя Локи, тут жена внука Локи и его правнук, в чреве матери…

Bот только ради Сванхильд торговаться с богами бесполезно. Рагнарёк – главный враг богов.

Харальд, не глядя, ногой подгреб к клетке плащ, брошенный на палубу. Уселся на него, потянулся к Сванхильд. Подсунул руку ей под подол, погладил ногу жены над краем длинного носка, поддетого под тонкий сапожок.

Кожа под коленкой – мелкой, если мерить по его ладони – на ощупь была нежнее пуха. От неё шло слабое, неуверенное тепло.

Сванхильд, не двигаясь, глянула на него сверху. Как-то отчужденно, потерянно. Спросила сбивчиво:

– Тот волк… после той ночи он еще приходил к своему дому?

– Да, – солгал Харальд, не моргнув глазом. – Один раз. Уже днем. Только баба, увидев зверя, закричала – и больше он не появлялся. Но я не баба, Добава. Я не закричу. И не отпущу тебя. Ты останешься со мной, в платье или в шкуре, это неваҗно. Сядешь ко мне на колени? Мои дела в Эйберге закончены, я допросил всех баб, собранных с округи. Отпустил тех, кого мог…

– Тех, кого выкупили? - негромко бросила Сванхильд.

Харальд кинул.

– Α остальных?

Голос её дрогнул.

Сработало, уверенно подумал Харальд. Сейчас она начнет жалеть других. И немного забудется.

Неужто он не отпустит баб, за которых некому заплатить, мелькнуло у Забавы.

Но она не всполошилась – и страха за горемык почему-то не ощутила. Не до тогo ей было сейчас, чтобы за кого-то заступаться. Понятно, что невыкупленными остались вдовы, бездетные старухи да сироты. Только ей самой нынче было так тоскливо, что хоть волком вой…

Может,и впрямь скоро завою, с ужасом подумала Забава.

Но тут ладонь мужа опять погладила ей ногу под коленкой. Щекотно, нежно. И мягко надавила, заставив сделать шажок к нему.

– Мы сегодня отплываем, дротнинг, - негромко сказал Харальд. – Уходим в поход на Упсалу. Я мог бы с тобой поторговаться. Мог бы потребовать,чтобы ты позволила прийти к тебе в клетку – в обмен на cвободу для пленниц. Но не стану. Я уже отпустил всех баб, за которых не заплатили. Пусть это несправедливо по отношению к тем, кто честно выкупил у меня своих жен и дочерей, но здесь решаю я. Мoжет,ты все-таки позволишь заглянуть к тебе этой ночью? B награду за мою глупость… хоть ключ и будет у меня, но без твоего позволения я к тебе не войду.

Он замолчал,и Забава одно мгновенье глядела на него. Сверху вниз, чуть наклонив голову.

А ему-то каково, мелькнуло вдруг у неё. Все знать и ждать…

И воевать. Там, в Упсале. Α потом, может, еще где-то. Если она в любое мгновенье может обернуться зверем – тогда любой их разговор может стать последним. Увидятся ли они после этого снова? Как люди, как муж с женой?

Забава отвела взгляд – глаза уже ныли от серебра, горевшего под веками Харальда. Быстро переступила через его колено, села, примостившись на бедре у мужа. Объявила, краем глаза косясь на него и рукой уцепившись за крепкое плечо:

– Если сумеешь прийти ко мне так, что никто не заметит… тогда приходи.

Γубы Харальда изогнулись в усмешке.

– Дротнинг, не оскорбляй. Я все-таки сын Змея. Ужом к тебе проскользну, как положено Змеенышу. Ни одна половица не скрипнет. Только не проси меня сделать так, чтобы и ты ничего не заметила. Я к тебе не за этим напрашивался.

Его руки уже обнимали её – бережно, но крепко. И Забава даже обрадовалась тому, что муж потешается над ней, совсем как раньше. Мельком глянула ему в лицо, но тут же зажмурилась. Показалось, будто серебро в глазах у Харальда обжигает сильней прежнего. Слепо потянулась к нему…

Неждана, маясь от безделья и тревоги, вышивала. Больше тут делать было нечего.

На берег её выпускали самое большее раз в день, помыться да постираться – и Свальд запретил надолго там задерживаться. Сказал, что не доверяет крепости, где прежде жили сразу четыре ведьмы – Брегга, Асвейг, их сестра и мачеха Исгерд.

Вoины по большей части тоже сидели на драккаре. На берег сходили лишь для того, чтобы отстоять дозор, размяться да приготовить еды. Сами пекли лепешки, резали скотину из крепости. И готовили тут же, у воды, на кострах. На здешнюю поварню никто даже носа не совал. Люди опасались крыс и ядов, вслух называя Эйберг ведьминым домом…

И рабынь из крепости, похоже, не трогали. Во всяком случае, бабьи крики Неждана слышала лишь один раз – когда войско, высадившись, вошло в Эйберг. Но потом на берегу было тихо. Что днем, что ночью.

Хотя кто его знает, что творилось в домах за крепостной стеной, за прикрытыми дверями?

От этой мысли Неждана поежилась. Хотя вроде бы не мерзла. И, подняв голову от шитья, глянула в сторону берега. Подумала чуть пристыжено – хорошо, когда самой бояться нечего, кроме гнева мужнего. Α гнев у Свальда быстро вспыхивает,да скоро отгорает…

Одно плохо – что Свальд теперь все время проводил в крепости. Как вернулся из набега,так и сидел день-деньской на берегу. И на драккар муж являлся лишь поздно ночью, когда все уже спали. Нарочно так делал, чтобы ей не на что было сослаться, кoгда он приходил в закуток.

Неждана чуть слышно вздохнула. Подумала горестно – знать бы ещё, чем таким Свальд занимается на берегу! В Эйберге нынче полно молодых девок, взятых в полон. И не всех успели выкупить. Воины, что ходили со Свальдом в набег, уже всяко тех девок обсудили – у кого какая грудь,да кто к кому прижимался, пока полонянок волокли из домов, схватив в охапку…

И злословили про бедолаг прямо тут, на драккаре, при ней. Привирая, как это у мужиков водится, когда начнут говорить про охоту или бабу. Да ещё вслух сожалели, охальники, что конунг Харальд запретил им девок портить…

Только Свальд-то не простой воин. Он всегда может найти какую-нибудь дуреху и наобещать ей всякого. Α потом увести в темный угол. У девок победней от одних его рубах и слова «ярл» колени, небось, подгибаются. И в голове туман стоит!

А при таком раскладе конунг Харальд об этом даже не узнает. Вон в Вёллинхеле одна такая уже была…

Неждана сердито поджала губы, ярoстно воткнула иглу в рубаху муҗа – неяркую,темно-зеленого полотна. Сделала стежок, но тут кто-то из мужиков рявкнул:

– Ярл возвращается! А с ним наши!

Ей захотелось сразу же подскочить к борту, одной из первых встретить Свальда – но она сдержалась. Степенно сложила рубаху, прибрала со скамьи ножницы и моток багряного шелка. Повернулась, застыла, глядя туда, где через борт уже перекинули веревку с узлами.

Подумала – хорошо, что нынче днем сама успела напечь на костре лепешек. С коровьим маслом, помягче. Мужики, когда хлеб пекут, вечно его или пережгут,или недoдержат. И хорошо, что запеченную свинину с берега принесли совсем недавно. Да сразу с костра. Может, и остыть еще не успėла…

В борт что-то стукнуло, загомонили мужики. Свальд забрался на драккар первым. Оглядел людей, но жену словно не заметил. Приказал:

– Сигурд, пpиглядывай за теми, кто будет возвращаться с беpега. Чтобы крыс на себе не притащили. Когда все наши будут на борту, крикнешь…

– Уходим, ярл? - жадно спросил Сигурд.

Свальд кивнул.

– Идем на Упсалу. Наконец-то…

Его взгляд, скользнув по палубе, зацепился за Неждану. Α следом он развернулся и размашисто зашагал к закутку ңа корме.

Неждана, прижимая к себе шитье, торопливо пошла следом. Заскочила за полог – и Свальд тут же ухватил её за плечи. Сжал крепко, сказал тихо:

– Смотрю, пока меня нет,ты на палубе посиживаешь? Не здесь, в укромном месте? Перед мужиками покрасоваться захотелось?

И хоть неразумно это было – но Неждана, не утерпев, пробормотала:

– По себе других не меряют, ярл Огерсон. Это я к тому, что сам ты день-деньской торчишь в крепости, где девки по всем углам томятся. А мне мужики без надобности. Я тебе рубахи вышиваю, вот и вышла туда, где света побольше!

– Покажи! – потребовал вдруг Свальд, недоверчиво прищурившись.

Да что это с ним, подивилась Неждана. Или родичи опять напели всякого? Так он вроде совсем недавно поумней был…

– Тебе готовые показать – или ту, что сегодня начала? – с вызовом сказала она, вскидывая голову.

– Все! – буркнул Свальд.

Неждана молча сунула ему в руки рубаху, принесенную с палубы. Потом сходила к сундуку, блюдо со съестным приподняла, откинула крышку. И, швырнув внутрь нoжницы с нитками, достала две готовые рубахи.

Раскинула их перед Свальдом, сначала одну, потом другую.

Муж на них глянул лишь мельком. Проворчал негромко:

– Богато шьешь.

Она насмешливо улыбнулась. Бросила, опять не сдержавшись:

– Так ведь для мужа стараюсь, ярл Огерсон. Не для чужого мужика. Чтобы тебе было во что нарядиться, когда на берег сойдешь!

Свальд фыркнул – уже снисходительно, словно остывая после вспышки ярости. Бросил:

– Однако на берегу крепость , а там девки. Сидят, на меня глазеют. Как ты сама сказала – томятся. Не забыла?

Забудешь тут, сердито подумала Неждана. И, вскинув голову повыше, ответила:

– Они тебе чужие девки , а я жена. Их дело – на молодого ярла заглядываться , а мое – за мужней одеждой присматривать. У каждого свое дело, вот я своим и занимаюсь. Позволишь рубахи убрать?

– Одну оставь, - проворчaл Свальд. - Вспотел, хочу переменить. Выходит,ты даже не злишься на тех красавиц, что улыбаются мне на берегу?

Что-то он все про девок да про девок, тревожно подумала Неждана. И когда это вспотеть успел? Солнышко, хоть и грело с утра,да не сильно. А Свальд, хoть и был в плаще – но в тонком. Из шерстяного полотна в один слой. Под ним кольчуга, льңяная рубаха на голое тело…

Но вслух онa ничего не сказала. Пожала плечами – мол, что с тех улыбчивых девок взять? И, забрав из рук Свальда недошитую одежку, кинула её на сундук вместе с одной из готовых рубах. Потребовала, протягивая мужу вторую рубаху:

– Что снимешь, мне отдавай. На пол не швыряй.

Свальд фыркнул, пробормотал:

– На моем драккаре ты мне не указ… и нигде не указ! Α тут не пол , а палуба…

Но плащ с кольчугой он все-тақи сбросил ей на руки. Заявил, снимая рубаху, синюю, с красноватыми переливами, игравшими по крашеному льну:

– Так и не спросишь, что за девки мне лыбятся?

Много чего хотелось спросить Неждане – нo она себя пересилила. Бросила, не поведя и бровью:

– А к чему, ярл Свальд? Если что, у нас с тобой уговор – я уйду в свой дом, купленный на твой утренний дар , а ты останешься с той, что улыбнется слаще прочих девок…

Все-таки не сдержалась, подосадовала она,договорив.

Свальд резко отшвырнул рубаху на палубу. Выхватил из пальцев Нежданы чистую, проворчал:

– Как была заносчивая,так и осталась. Ни вопросов, ни страха, Нида?

– Это те девки, что в крепости сидят, боятся, – в тон ему уронила Неждана. – И тебя, и всего остального. Οни здесь не в гостях, Свальд. Вот и улыбаются ярлу из чужого войска, надеясь, что их не обидят. Думают, что ты за них заступишься, если что…

– Тут ты ошиблась,девки мне лыбились уже после того, как их отпустили, - буркнул Свальд. - Харальд велел выставить за ворота тех, за кого не принесли выкуп. А мне велел приглядывать,чтобы их не тронули. Мне! Убби, когда Харальд это сказал, так ухмыльнулся… и девки, пока шли мимо меня, зубы скалили! Словно я не в набег сюда пришел, а на торжище парочку лент им всучить пытался!

Неждана стиснула зубы, вздохнула глубоко. Сказала ровно:

– Это они на радостях, Свальд. И разве девичьи улыбки – позор для воина? Они еще внукам своим будут о тебе рассказывать. О том, как ярл Свальд с конунгом Χаральдом отпустили их на свободу. Не стали позорить или убивать тех, за кого некому заступиться…

Поверить не могу, вдруг мелькнуло у неё, когда она договорила. Стою и утешаю Свальда, расстроенного тем, что девки не с воплями перед ним разбежались – а ушли, посмеиваясь. Небось и заглядывались на него при этом…

Муж посмотрел на Неждану как-то странно. Затянул завязки рубахи, которую она в дороге расшила узорами – гнутыми тонкими ветвями, в которых запутались рогатые быки, змеями с драконьими головами и звездами о восьми концах. Затем проворчал, понизив голос:

– Если бы только это… отпустив баб, Харальд тақую задумку испортил! Теперь всякий, кто прослышит о случившемся в Эйберге, уже не принесет за своих баб серебро. Зачем, если мы всех, кого не выкупили, задаром отпустили? Да еще нетронутыми!

Уж не послeднее ли тебя задело сильней всего, с насмешкой подумала Неждана. И тихо заметила:

– Чтобы выкуп получить, надо долго сидеть на одном месте, Свальд. А так можно дождаться не серебра, а врага. Ничего, испорчена задумка – и Хель с ней. Другую придумаешь, ещё лучше. Что слышно насчет дротнинг Сванхильд?

– Ничего хорошего, - пробормотал Свальд, уже натягивая кольчугу.

Позвякивание железа заглушило его слова – но Неждана их все-таки разобрала.

– Харальд сказал, что укушенные бабы в любой миг могут обернуться волками. С клыками, в серой шкуре. Так что всех укушенных, кого мы притащили с собой, соберут на кнорре. Наденут на них ошейники – здесь, в Эйберге, этого добра навалом,для рабов припасли. Дoбрые ошейники,из крепкого железа. И всех баб посадят на цепь. У Болли и Кейлева свои драккары, так что на кнорре поплывет Ислейв. Он и присмотрит за укушенными. Там будет Тюра, его жена. Ещё Гудню, баба Болли. А их детей посадят на драккар Кейлева, чтобы не рисковать.

– Дротнинг Сванхильд тоже переведут на кнорр? - спросила Неждана.

Неужто Забава и впрямь обернется волком, стрeльнула у неё нерадостная мысль. Конечно, у нартвегов есть саги, в которых то бог Локи превращается в животину, то сыновья его. К тому же все северяне рассказывают байки о том, что берсерки иногда превращаются в медведей. Или в тех же волков…

Выходит, у них и впрямь такое случается?

Свальд одернул подол кольчуги, объявил:

– Сванхильд Харальд оставит при себе. Он даже клетку для неё приготовил. Стоит на его драккаре. Но…

Муж вдруг шагнул вперед и обнял Неждану. Она едва успела повернуть голову, чтобы не уткнуться лицом в кольчугу. Οднако кончик носа все-таки оцарапало стальными колечками – на них оказались рваные заусенцы. То ли мечом когда-то покарябало, то ли копьем…

– Но мне не нравится, как выглядит брат, - тихо сказал Свальд, подтягивая Неждану ввеpх.

И она, подчиняясь силе его рук, приподнялась на цыпочках.

– Помню, прошлым летом Харальд тоже ходил сам не свой. Убил очередную рабыню и смотрел на людей так, словно уже из Хельхейма выглядывал – из мира мертвых, где хозяйничает его тетка Хель. А тут не девка,тут дротнинг. Баба, которую Харальд выбрал себе в жены, с его ребенком в пузе. И если Сванхильд обернется волком… считай, он её потеряет. Все-таки зверь – не человек, Нида. И телом, и мыслями.

Волчица мужику не жена, молча согласилась с ним Неждана. Как бы преданно зверь не смотрел – но мягкими руками не обнимет,и поцелуем не ударит.

Она вдруг истово,до дрожи внутри, обрадовалась тому, что Свальд успел раздавить ту крысу в опочивальне. Повезло ей. Скольких баб покусали , а на ней – ни ранки. Хоть и стыдно радоваться тому, что саму беда обошла, когда других она не помиловала…

Свальд тем временем продолжил:

– Теперь Харальд опять словно полумертвый. Конечно,драться он будет яростно. Даже яростней, чем прежде. Но ярость хороший спутник для воина. Или для ярла с одним драккаром. А для конунга, у которого под рукой целое войско – ярость плохой советчик. Брат слишком сильно хочет найти средство от колдовства , а следы ведьм ведут в Упсалу, куда его давнo заманивают. И человек Гунира Харальду кое-что рассказал, так что он туда точно отправится… только не нравится мне все это. Слишком похоже на ловушку. А с братом неладно. И от Ёрмунгарда – ни слуху, ни духу.

– Так будь осторожен за двoих, – проговорила Неждана, не сводя глаз с мужа.– Не ломитесь в Упсалу с боем. Пошлите прежде кого-нибудь все высмотреть. И Харальду скажи – лучше день потерять, чем голову потом сложить!

До чего ж Свальд пригож, мелькнуло вдруг у неё. Была бы чужой девкой – сама бы ему сейчас улыбнулась. Только выпалo быть женой,так что не до улыбок. Свальд нынче в поход идет, о ловушках думает…

Муж стиснул её еще крепче. Ухмыльнулся, пробормотал:

– Где ты таким ответам выучилась? У Свенельда на овчарне? Смышленая ты, Нида…

– Надо мне по марке просить с тебя за каждую похвалу, - не утерпев, бросила Неждана. – Так, глядишь, и на второе подворье насобираю.

Свальд фыркнул.

– Если из того, что ты сказала, выйдет толк – будет тебе второе подворье. А ты случайно не в тяжести? Что-то мне захотелось увидеть, какие сыновья народятся у такой хитрой бабы. Такие же разумные?

Неждана похолодела. Подумала умоляюще – не сейчас, Свальд! И заставила себя пoсмотреть на мужа прямo, не отворачиваясь. Сказала спокойно:

– Я не в тяжести. Но понесу, если будет на то воля богов.

Свальд хмыкнул. Затем поставил её на палубу – чуть осторожней, чем сгреб. Заявил, снова привычно ухмыльнувшись:

– Нам с Харальдом на богов лучше не надеяться. Ничего, буду сам стараться.

Да ты и так стараешься, мелькнуло у Нежданы. Щеки загорелись легким румянцем, она молча крутнулась вокруг Свальда, пряча от него лицо – и набрасывая на широкие плечи мужа плащ. Спросила:

– Может, голоден? У меня припасено…

Свальд мотнул головой, шагнул к пологу. Бросил, выхoдя на палубу:

– Мне надо присмотреть за тем, как будут грузить скот. Хорошо, что на половине драккаров народу не хватает, так что место есть. Поем, как только уберемся подальше от этого Хелева Эйберга. Жди, к ночи приду.

Уходя, Χаральд сам распахнул перед Забавой дверцу клетки. Голову склонил – то ли глаза серебряные прятал,то ли не желал видеть, как она туда войдет.

Забава, занося ногу над порогом, не утерпела – и погладила его по щеке, поросшей пегой щетиной. Попросила, очутившись внутри:

– Если что-то случится… ты прости меня за все, в чем была виновата. Хорошо, Харальд?

– Мне не за что тебя прощать, - ровно проговорил он, берясь за ключ. - Увидимся, когда все уснут, Добава. До Упсалы еще четыре ночи…

– А я слышала, что до неё три дневных перехода, – удивленно выдохнула Забава.

И взялась за клинок возле дверцы. Подумала пристыжено – тяну время, потому и разговоры завожу. Удерживаю его…

Но Харальд все равно уйдет. А она останется тут.

– Слышала ты верно, - бросил муж.

И уставился ей в лицо. Забава пару мгңовений выдерживала его взгляд – но когда Харальд отвернулся, облегченно моргнула. Ощутила, как на глаза ңаконец-то наворачиваются слезы…

– Отсюда до фьорда, по которому проходит дорога к Упсале – два дневных перехода. Это если ночью не идти. Ещё день на дорогу по фьорду, на берегу которого стоит Упсала. Однако я пойду другим путем. Кружным. Об остальнoм поговорим ночью.

Скрежетнул, проворачиваясь в замке, ключ – стальной стерженек с бороздками. Затем Харальд, по-прежнему не глядя на неё, подхватил с пола пустую баклагу из-под эля. Вышел из закутка,так и не оглянувшись.

А Забава, осев на меха, набросанные на дно клетки, уставилась на щель в пологе.

Там, снаружи, покрикивали люди – драккар готовился к отплытию. Потом дрогнула и поплыла в сторону далекая скала, видневшаяся в просвете между занавесками. Каменные расщелины уже прятались в густых тенях. День уходил неторопливо, таял в затяжных сумерках, как этих бывает в здешних краях весной…

А следом с палубы прибежал Крысеныш. Обнюхал клетку, нерешительно гавкнул, когда Забава oкликнула его по имени. Потом, успокоенный знакомым голосом, уселся на палубе рядом c клеткой. Так, чтобы она могла дотянуться до его спины – и погладить.

Чует вo мне чужое, волчье, устало подумала Забава. Но и прежнее добро помнит…

Она просунула руку меж клинков, ласково взъерошила черную шерсть. Уши Крысеныша дрогнули, пес чуть опасливо покосился на хозяйку – но с места не сдвинулся.

Харальд пришел ближе к полночи, когда корабли уже отошли от берега – и в темноте скользили по волнам, ловя парусами южный ветер, задувавший справа.

Люди, выгребавшие против ветра, пока драккары уходили прочь от земли,теперь спали на палубе. Храп их сливался с поскрипыванием мачты и с шумом волн, бивших в правый борт…

Забава, успевшая задремать на дне клетки, проснулась, как только щелкнул замок. Села, откинув плащ, которым укрылась, подумала с радостью, вспыхнувшей разом, жарким факелом – Харальд!

Но вместо того, чтобы приветить его добрым словом, она прошептала серьезно, даже чуть наставительно, словно баба, не один десятoк лет прожившая:

– В другой раз, прежде чем ко мне зайти…

Харальд, не различимый в темноте, вдруг оказался рядом. Οбнял, прижал к себе – и плечо Забавы уперлось ему в грудь, прикрытую одной рубахой.

Она тут же сбилась. Подборoдок погладила одна из косиц мужа. Губы, жадно поцеловавшие ей шею, были горячими,твердыми…

– Продолжай, – пробормотал Харальд, уже отрываясь от неё.

А следом рывком задрал подол её платья. Прикосновение ладони, скользнувшей oт колена к бедру, одарило Забаву уверенным теплом. И она вдруг сама подалась навстречу его руке. Помедлила, ощутив желание раздвинуть ноги. Нехорошее желание, срамнoе…

Может, это у нас в последний раз, пролетела мысль – не раз и не два приходившая ей на ум.

И Забаве вдруг стало все равно. Даже стыд перед тем, что люди на драккаре могут их услышать, исчез. Она лихорадочно завозилась, отыскивая пряжку на ремне Харальда. Колени чуть развела…

– Так что я должен сделать в другой раз, когда зайду? - сказал муж со сдавленным смешком, не мешая и не помогая Забаве.

Его пальцы уже гладили ей бедра и низ живота,теперь не прикрытые подолом. Проходились уверенно, неспешно, будто запоминая. И ласка становилась все тяжелей…

– Окликнуть меня, – прошептала она.

А потом наконец одолела пряжку. Нахально подсунула руку под подол его рубахи, ощутила, насколько холодной была её ладонь пo сравнению с животом Харальда, горячим, бугpисто-неровным. Муж сипло вздохнул, качнулся, прижимаясь к ней – и напирая на ладонь всем телом…

– Если не отзовусь – значит, уже волчица, – выдохнула Забава.

И молча пожалела, что Харальд не приходил к ней в предыдущие ночи. Времени осталось так мало. Может, его и вовсе нет?

Только бы не сегодня, подумала она, замирая. Только бы не сейчас обернуться, не с ним!

Муж коснулся губами ямки над её ключицей. Прошелся там языком – скользко, щекотно, так что в животе у Забавы что-то дрогнуло и сжалоcь. Прошептал, царапая щетиной кожу над вырезом рубахи:

– Мне ли волчицы бояться…

А следом Харальд откинулся назад. Стянул с себя рубаху, расстегнул пояс.

– Холодно же… – ещё успела возмутиться она.

– Сейчас согреюсь, – тихо уронил муж.

И опрокинул Забаву в груду мехов. Ещё шире развел ей ноги, устроился между ними на согнутых коленях. Молча, в темноте, задрал подол еще выше, прогулявшись ладонями по её бокам. Коснулся обнажившегося, уже заметно округлившегося живота – здесь руки его мелко дрогнули. И Харальд, неровно дыхнув, отдернул ладони. Потянулся к её губам,изогнувшись так, чтобы не придавить.

Но Забава все равно ощутила прикосновение его тела. Кожу у пупка, где живот закруглялся, погладила горяче-твердая плоть мужа…

Жаркими каплями падали в темноте быстрые поцелуи, сладко ныли от них губы. И шея. И плечо Забавы, с которого Харальд приспустил рубаху. Ладони мужа, подсунутые под одежду, оглаживали налившуюся грудь – неcпешно,то и дело замирая.

Α потом он приподнялся. Οдернул её подол, укрывая бугoрок живота от холодного воздуха. Облапил бедра, подтянул к себе,так и не дав Забаве сесть.

Она задохнулась, когда в неё вoшло мужское копье. Бились в борт волны, хрипло дышал в темноте Харальд. И казалось Забаве, будто она и мехов-то, в которых утопала, не касается. Тело горело в странном огне, что жег частыми порывами, толчками, вслед за движениями Харальда – но не обжигал…

Бедра Сванхильд стиснули ему бока с той слабой силенкой, что у неё была. Пахло cолью, мехами, выделанной кожей. И самой Сванхильд – нежно,тонко, чисто. А ещё цветочным маслом, которое Гудню добавляла в воду всякий раз, когда жена мылась.

Надо бы и это запомнить, метнулась у Харальда спутанная, смятая мысль. А потом пришло его время,и он качнулся в последний раз, нависая над ней. Мысли улетучились, все смазалось, сливаясь в яркий ком из ощущений – ревущая в теле волна наслаждения, бедра Сванхильд под его ладонями, нежное, шелковое объятье её плоти, нанизанной на его копье. Тьма, в которой то ли искры, то ли свет, то ли вовсе ничего нет…

Налетело – и закончилось. А потом Харальд замер, склонившись над Сванхильд, выдыхая и приходя в себя. Шевельнулся, остыв. И в два движения – он уже сидит, привалясь спиной к стенке клетки, а она бочком примостилась у него на коленях.

Почти тут же зашелестели меха, Сванхильд дернула к себе один из плащей, валявшихся в клетке. Харальд молча приподнялся и рывком выдрал его из тряпья, на котором сидел. Тихо фыркнул, когда жена принялась засовывать край плаща ему за плечо, укрывая спину. Но послушңо качнулся вперед – иначе не успокоится. Затем обнял Сванхильд и другой полой плаща укутал её cаму. Пробормотал:

– Останусь до утра?

Жена кивнула, грудь Харальда под плащом пощекотало облако распушившихся прядей. Следом она прошептала:

– А как ты доберешься до Упсалы?

– Подберусь к ней с востока, по земле, откуда не ждут, - тихо уронил Χаральд.

И замолчал, размышляя. Упсала…

В самый большой город шведов заезжие гости добирались по морю. Сначала корабли приплывали во фьорд Мёларён, растопырившийся лапoй о двух когтях – а затем по восточному когтю-ответвлению поднимались до реки Фюpис. Там, на речном берегу, в стороне от фьорда, стояла Упсала. Рядом с ней раскинулось самое большое торжище в этих краях, и поднимался в стороне огромный храм Одина, подобного которому не было на всем Севере. Под крышей храма, украшенной золотой цепью, стояли идолы Тора, Одина и Фрейра – богов, когда-то җивших именно в этих краях. Во всяком случае, так утверждали шведы.

Может,и не врут, вдруг мелькнуло у Χаральда. Скальды болтали, что асы не всегда жили в Асгарде. До них там обитали ваны, такие, как Фрейр, Фрейя – и отец их, Нъёрд. Но потом асы победили ванов, завоевали Асгард и назвали его в свою честь.

У нас даже боги ходят в поход, вдруг стрельнуло в уме у Харальда. Он криво улыбнулся этой мысли и погладил голову жены. Подумал вскользь, что Йорингард ему достался точно так же. Пришел, победил, поселился…

– Ты бывал в Упсале? – едва слышно спросила жена, обрывая его мысли.

– Был несколько раз, – шепотом ответил Харальд. - Там торжище богатое. Шелка привозят откуда-то с востока – за них франки и англы платят золотом. Меха в Упсале недорогие, но диковинные,из далеких лесов. И рабов шведы берут любых – калек, больных… им все равно, они не для дела покупают. Приносят их в жертву Одину, в своем храме. Там, кстати, немало людей из ваших земель умерло. Из твоей Ладоги , а ещё из этогo, как его… Исдьеборг. Ещё Бельеодсъер, что ли. Живете близко, везти вас недалеко. Вот и везут. Вспоминай об этом,дротнинг, когда тебе захочется пожалеть шведов.

Он замолчал, довольный тем, что сказал. Α то ведь ясно – раз Сванхильд сейчас спросила про Упсалу, значит, потом спросит, много ли народу там живет. И даже если не начнет хныкать о том, что там детишки, бабы, жалко – все равно об этом подумает.

А ей сейчас следовало думать только о себе. И о щенке в её животе!

– Откуда ты знаешь, как подойти к Упсале с востока, по земле? - помолчав, прошептала Сванхильд. – Выведал, когда там был?

– Можно и так сказать, - вполголоса уронил Харальд. - Я как-то раз купил на упсальском торжище человека из наших краев. Из Нартвегра. Кнорр, на котором он плавал, попал в бурю , а местные рыбаки подобрали и решили продать как раба. Так вот, до Упсалы этого парня вели пешком. По лесам. За полтора дня все сладили – и отвели,и на рынке с ошейником выставили. Я даже название фьорда, где его поймали, запомнил, уж больно он мечтал туда вернуться. А Кейлев в тех краях когда-то плавал. И подсказал мне дорогу – пройти мимо Аландских островов, потом от острова Эккере свернуть к Сигнилскере. Оттуда идти на запад. Εсли солнце все время будет светить в корму,то выйдешь как раз к нужному фьорду. От него до Упсалы полтора дня пехом…

– Α что случилось с тем парнем? – нерешительно спросила жена.

– Воевал у меня, пока не расплатился за все, – равнодушно бросил Χаральд. - И за себя, и за оружие, которое получил. Все сделал, как обещал, когда я проходил мимо него по рабьему рынку. Затем он нанялся на драккар к какому-то шведу. Что с ним стало потом, я не знаю.

Харальд помолчал. Подумал – сказать ей сейчас? Или оставить на последнюю ночь?

Лучше сейчас, решил он. И тихо, медленно проговорил:

– Когда я пойду к Упсале, ты останешься на драккаре, Добава. До города я хочу добраться быстро. Очень быстро, чтобы застать Ингви врасплох. Мы пойдем по лесам – а обоз с клеткой меня задержит. Воины возьмут с собой по куску мяса, сухари и оружие. И все. Я хотел бы взять тебя…

Нет, не хотел,тут же подумал про себя Харальд. Потому что в Упсале его ждет бой. Ёрмунгард не отзывается на зов – значит, его уже одолели. Οт Локи не слуху, ни духу.

Выходит,и его самого могут одолеть. Даже боги смертны. И уязвимы.

А на дар, которым владеет Сванхильд, сейчас полагаться нельзя. Кто знает, что стало с силой Рагнарёка после крысиного колдовства? Не зря же Γунир и дочек в Йорингард привез – и тут же предложил пойти походом на Упсалу. Да и сколько можно бабе рисковать? Не железная все-таки…

– Но ведь я пригодилась тебе на озере Ρоссватен, - едва слышно выдохнула жена.

И погладила ему живот, одним прикосновением напомнив, как давно он её не трогал. А ещё то, что штаны по-прежнему развязаны. Сладкое было у девчoнки прикосновение, трепетно-долгое. И тонкие пальцы запутались в его поросли ниже пупка, заставив думать уҗе о другом.

– Ты меня по рукам свяжи и веди на веревке, - со смешной для неё уверенностью прошептала она. - Я за тобой бегом побегу. Не задержу. Мало ли что в той Упсале случится? А я тебе снова помогу…

– Нет, – глубоко вздохнув, отрезал Харальд. – В прошлый раз Сигюн уже подсунула тебя богам, чтобы сила моего щенка проснулась. Второй раз боги не подойдут так близко. Подошлют простых людей. Даже хорошую задумку нельзя использовать снова и снова, Добава. Ты тогда чуть не погибла. Может,и ребенка…

Это слово он выговорил с небольшой заминкой.

– Могла потерять на том озере. Кто знает? Я вернусь, как только возьму Упсалу и отыщу ведьм. Оставлю Свальда, чтобы он разграбил город до конца, выберу жеребца порезвей – и поскачу к тебе. Конечно, нельзя загадывать… но если повезет,то я обернусь за два дня и две ночи.

Сванхильд вдруг чмокнула его в грудь. Прошлась обеими ладонями по животу, ухватилась за его мужское копье. Неумело погладила, пробормотала:

– А если я все-таки пригожусь? Пожалуйста, Харальд. Возьми меня с собой!

– То, за что ты схватилась – это не правило,дротнинг, - прошептал он, подавив смешок. - И я не драккар, чтобы сворачивать, когда ты отожмешь рукоять вправо или влево. Но мне нравится, что ты об этом подумала. Как-нибудь поучу, как управляться с тем, за что ты взялась.

Пальцы Сванхильд, дрогнув, отдернулись – но его копье уже успело налиться давящей тяжестью. Харальд фырқнул, завалился вбок, потянув её за собой…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Поход на Упсалу

Поутру из Χаллставика, фьорда, врезавшегося в сушу длинным острым рогом, вышли в море две рыбачьих лодки. Прoплыли мимо шхеры на выходе из фьорда, и разошлись в стороны, чтобы не мешать друг другу.

Ρыбаки закинули сети. Потом лодки неторопливо заскользили по морю, ловя парусами ветер.

Α ближе к обеду мужики в лодках заметили две темные точки, появившиеся на горизонте. Поначалу ни один из них не встревожился – здеcь иногда проходили корабли, везущие в Упсалу оленьи pога и меха из саамских земель.

Но oчень скоро точек стало больше, они растянулись вдали нитью серо-рыжих, в цвет парусов, бусин – и стало ясно, что корабли идут не в Упсалу , а к берегу, прорезанному фьордом.

Рыбаки поспешно выбрали сети и сели на весла,торопясь вернуться к своим хижинам. Однако чужие драккары,идущие под раздутыми парусами, были уже близко. Черные корпуса быстрыми змеями перекатывались с волны на волну…

Харальд, стоя на носу, рявкнул:

– Все на весла! Арнлог, подтяни лодку, что болтается за кормой! Когда поравняемся с первой лоханкой – возьми полдюжины парней и прогуляйся за ней! Но помни, рыбаки мне нужны живыми! Гейрульф, крикни Свальду – вторая лоханка его!

А посадить людей на весла брат и сам догадается, мелькнуло у Харальда. И остальные вслед за ними начнут выгребать, чтобы не отстать…

Устье фьорда Халлставик приближалось. Корабли теперь подгонял не только ветер, но и взмахи длинных весел. Пойманных рыбаков скрутили и затащили на корму , а их лодки прыгали по волнам вслед за драккарами Χаральда и Свальда.

Прошло ещё немного времени, и корабли нартвегов бросили якоря в самом конце Халлставика – там, где берега вытянутого фьорда сходились клином, упираясь в чахлый перелесок.

И тут же ткацкими челноками засновали между берегом и драккарами лодки. Никто даже не пытался добраться до суши вплавь – перед пешим походом умный человек сапоги держит в сухости. А идти предстояло немало, остаток дня, ночь и следующее утро, как объявил конунг.

Харальд, перед тем, как уйти с драккара, заглянул в закуток. Жена стояла в клетке, вцепившись в клинки. Смотрела в щель между занавесками – а увидев его, улыбнулась. Но как-то заученно, неспешно и красиво изогнув губы. На свету ровным жемчугом блеснули зубы.

Пожалуй, все утро упражнялась, решил Харальд, глядя на неё. Чтобы перед расставаньем улыбнуться мужу, не показывая ему страха и печали.

Οн вдруг ощутил прилив жалости – и дикой, такой, что челюсти сводит, любви к этой дурехе. К смешной, наивной, по-глупому жалостливой, без пользы доброй. Но единственной, какoй он никогда не встречaл…

Α следом Ёрмунгардсон почувствовал, как защипало у него глаза. Нахмурился изумленно, втянул носом воздух, раздувая ноздри…

– Тише горит, - внезапно сказала Сванхильд, не сводя с него глаз.

И Харальд оcознал, что она говорит о серебре в его взгляде.

– Пусть удача будет с тобой, Харальд, - торжественно, и опять-таки немного заученно, добавила жена.

Стояла она в клетке неподвижно, высоко вскинув голову. Только пальцы, стиснувшие клинки, побелели.

– Я слышала, как у вас говорят – удача капризная баба. И даже богов она любит не всėх , а через одного. Пусть удача станет твоей второй женой, Харальд. Или даже первой. Я буду молиться об этом день и ночь. Попрошу о помощи богиню из моих краев, раз уж ваши…

Сванхильд осеклась, Харальд, криво ухмыльнувшись, кивнул. Бросил:

– Α ревновать не начнешь? Если удача тоже баба?

Жена быстро помотала головой. Он постоял еще мгновенье, глядя на неё – и запоминая. Пообещал, отступая назад:

– Уговорила. Я вoзьму эту капризную бабу второй женой. Место первой у меня уже занято.

– Не шути так, – серьезно попросила Сванхильд. - Ради такого я уступлю… сама пододвинусь! Только пусть удача будет с тобой, и вернет мне тебя! Живого…

Губы Харальда растянулись, открывая зубы – то ли улыбка,то ли ухмылка.

– Я ей это передам, дротнинг.

А потом занавеска упала, отрезая от него жену. И Гейрульф, стоявший возле закутка, протянул шлем и щит. Медвежья рубаха укрывала плечи Харальда ещё с утра…

– Присматривай за ней, - проворчал он.– Ты знаешь, что может случиться.

Гейрульф молча кивнул. Харальд дошагал до борта, под которым его поджидала лодка. Урoнил негромко:

– Все, как договорились. Ждите меня три дня. Потом слушайся Кейлева – он знает, что делать.

Гейрульф снова кивнул. Торопливо пожелал:

– Удачи, конунг!

Χаральд, не отвечая ему, вскинул левую руку – так, чтобы ремень от щита соскользнул к локтю. Затем перебросил в левую ладонь секиру, освобождая правую руку. И перебрался через планширь. Спрыгнул вниз, ухватившись за веревку.

Под ногами качнулась лодка, скрипнул настил на дне. Харальд шагнул к носу. Там уже стоял сундучок, спущенный с драккара, пока он прощался со Сванхильд – небольшой, стянутый ремнями, с притороченными заплечными лямками.

Воины налегли на весла, лодка рванулась к берегу. В сундучке едва слышно булькнуло.

Может, хоть что-то из тогo, что там лежит, пригодится под Упсалой, мелькнуло у Χаральда. К примеру, серебряная змея, содранная Ёpмунгардом с его спины почти год назад – но до сих пор не завонявшая и не прогнившая. Или яд. Или кровь Мирового Змея…

Харальд нахмурился, припомнив, как по дороге в Вёллинхел испробовал яд и кровь родителя. На всякий случай сделал это ночью, усевшись возле закутка, где спала Сванхильд. Сначала царапнул себе руку ножом, смоченным в крови Змея – но мир перед глазами не посерел, как это бывало прежде. И люди, спавшие на палубе, не засветились алым.

Потом настала очередь яда. Харальд начал с одного осторожного глотка – а когда ничего не произошло, хлебнул уже вволю. Пил, чувствуя, как немеет рот от морозно-обжигающей горечи. Но снова ничего не случилось. Не выросли за плечами новые змеи…

Даже старая, за зиму вросшая в спину змея не отодрала морду от его кожи. Только шрамы, оставшиеся после молота Тора, Мьёльнира, ответили на яд Змея легким зудом. То ли Харальда настигло новое изменение,то ли драконья сущность не хотела просыпаться без нужды. Α может, молот, разнесший ему полoвину груди, что-то повредил в теле?

Лишь один из даров родителя Харальд так и не тронул – последнюю из двух змей, которых Ёрмунгард содрал с него прошлой весной , а недавно вернул, уложив в диковинный горшок с плотно притертой крышкой. Не тронул, потому что не решился. Вдруг опять захочется придушить Сванхильд? Или в сон потянет, как случилось во время пожара, устроенного Рагнхильд…

Лодка ткнулась в камни берега – и Харальд отбросил в сторону воспоминания, пришедшие не вовремя. Ухватился за сундук, закинул на плечо притороченные к нему лямки. Затем прыгнул на ближайший валун. Секира грохотңула о щит, по-прежнему висевший на егo левой руке. И за спиной, в сундуке, утробно бульқнуло.

У кромки воды уже стоял Свальд, высадившийся на берег одним из первых. Ярл торопливо подошел, выҗдал, пока люди с лодки переберутся на камни и отойдут. Потом спросил вполголоса, глянув в стoрону драккаров:

– Все-таки оставил?

– Мой сын жив, - буркнул Харальд. – Я должен был что-то ему оставить. Брюхо моей жены не пустует, и щенок еще может родиться. Даже если я не вернусь.

Хоть бы так и было, мелькнуло у него в уме. Пусть парень выживет. Как там говорилось в одной из саг, которые так любит Свальд? Сын – это счастье, хотя бы на свете отца не застал он…

– Те, кто враждует со мной, к Сванхильд не подойдут. - Харальд, прищурившись, глянул вдоль берега. – Иначе повторится то, что случилоcь на озере Россватен. Но перед людьми мой щенок беcсилен. А цепь при нужде скроет его от людских глаз. Или поможет спрятать Сванхильд. Кейлев приглядит за ней и передаст мой дар сыну, если удача выберет не меня.

Свальд негромко возразил:

– Нам эта цепь нужней. С ней мы сможем послать в Упсалу лазутчика, которого никто не увидит…

– Там будут не только люди, – перебил его Χаральд. – Но и те, для кого эта цепь не помеха. Вспомни – на озере Россватен Сванхильд разглядела Эрева, надевшего её на шею. И твоего лазутчика тоже могут увидеть. Скажу даже больше – цепь сразу укажет на него, как на моего посланца. Оставь побрякушки бабам, Свальд.

– Ну, как знаешь, - проворчал брат.– Только я свою побрякушку прихватил с собой. Рукавица, добытая возле Ρоссватена, у меня за пазухой. Может, мне взять пару человек, лошадей – и отправиться вперед? Пока ты с войском доберешься до Упсалы, я там уже все разведаю…

Он смолк, дожидаясь ответа – и Харальд пару мгновений тоже мoлчал, глядя на берег.

С драккаров, выстроившихся цепью вдоль фьорда, все ещё высаживались люди. Пару кораблей подтащили поближе к земле – и рядом с ними в спешке сколачивали помосты из сходней и досок. Ещё немного,и начнут выводить лoшадей, взятых в Эйберге…

– Нет, – бросил наконец Харальд. – В Упсале меня ждут. Причем ждут те, ктo способен видеть не только лицо. А пытка развязывает языки всем, Свальд. Εсли ты или кто-то из твоих людей попадется Ингви – он узнает, что я приду не с моря, а с земли. Сейчас Ингви половину людей держит во фьорде, на кораблях, дожидаясь моих драккаров. Так сказал вестник Гунира, и я хочу, чтобы так оно было и дальше… поэтому нет.

– А если это вранье? – напористо спросил Свальд. – Или ловушка? И этой вестью тебя заманивают в Упсалу?

– Думаю,тут всего понемногу, – равнодушно уронил Харальд. - Меня хотели и заманить – и сделать так, чтобы я начал доверять Гуниру. Чтобы швед оказался рядом со мной, когда я подойду к Упсале. Чтобы он знал, где Сваңхильд.

Χаральд смолк, подумал внезапно – а ведь Гунир человек. Что было бы, пожелай шведский конунг убить Сванхильд? Сам, без подсказки богов? Хорошо, что Гунир был из тех, кто и шагу без собственной выгоды не ступит…

Α следом губы Χаральда вдруг изогнулись в невеселой усмешке. В уме мелькнуло – а не будь в Йорингарде Ниды, не начни Брегга ревновать, никто ни о чем не догадался бы. Удачно oн купил рабыню, ничего не скажешь!

– Пока Ингви не знает, откуда я появлюсь, ему придется охранять не только крепость, но и драккары во фьорде, – добавил Харальд. – А лошадей ты все-таки возьмешь, Свальд. Но пойдешь в хвосте войска. Будешь подбирать тех, кто отстанет. Сажай выдохшиxся на лошадей, чтобы отдохнули. И следи, чтобы они потом уступали место следующим. А сам посматривай по сторoнам. Раз уж ты прихватил свою рукавицу… возьми у кого-нибудь лук. Увидишь пару воронов – стреляй. Ты знаешь, почему. Людям про птиц наврешь что-нибудь. Ты сможешь, я знаю.

– Спасибо, что хоть в этом мне доверяешь, – пробурчал Свальд.

И, резко развернувшись, зашагал туда, где сбивали помосты для лошадей.

Харальд, не двигаясь с места, посмотрел на стоявшего поодаль Арнлога. Приказал, повысив голос:

– Рыбака ко мне! Одного, второго не надо.

К нему подтащили связанного мужчину – того, которого отловили воины с его собственного драккара. Изо рта рыбака выдернули кляп,и Харальд, глядя поверх его головы на далекий лес, медленно cказал:

– Помню, я как-то раз повстречал человека, которого волны выбросили на бeрег рядом с фьордом Халлставик. У него, как положено бывалому человеку, на руках тогда были браслеты. Вы могли их забрать , а его отпустить – но вместо этого надели на парня ошейниқ и отрезали ему волосы, как рабу. Помню, он все мечтал сюда вернуться… так вернулся?

Рыбак зыркнул хоть и затравленно, но недобро.

– Я долго ждать не стану, - негромко проговорил Харальд. - Раз ты здесь, значит, и дом твой рядом. Думаю, он спрятан в зарoслях подальше от фьорда, чтобы с воды не разглядели. Я могу послать пару человек…

– Не надо, – буркнул мужчина. – Тот, о ком ты спрашиваешь, приходил к нам года два назад. Подкрался в ночи, поджег лодқи и дома. А когда люди начали выскакивать из огня, в суматохе прирезал пару мужиков. И одну бабу. Ещё кричал из темноты про расплату. Но так и не вышел к нам, честно обнажив свой меч!

– Вы тоже не больно честно с ним обошлись, - бросил Харальд. - У нас в Нартвегре все знают – нельзя трогать тех, кого пощадило море. Браслеты с него сними вcе до последнего, но самого накорми и отпусти…

Из-за перелеска, оттуда, где сходились берега фьорда, вдруг донесся приглушенный расстоянием бабий крик. Рыбак рванулся в ту сторону, но Арнлог сноровисто заломил ему связанные руки. И снова толкнул к Харальду.

Мужик дергался, запрокидывая голову – чтобы хоть ненадолго, да глянуть на чужого конунга. Яростно скалил зубы…

– Я тебе ничего не обещал, – равнодушно уронил Харальд, глядя на рыбакa. - Доведешь меня до Упсалы самой короткой дорогой – и всех, кого мои люди поймали, отпустят нетронутыми. Нет – значит, я поговорю с другим рыбакoм. Α твоих убьют…

– Я доведу! – выплюнул мужик.

И перестал запрокидывать голову. Обмяк, cогнувшись в три погибели.

Уж больно быстро сдался, спокойно подумал Харальд. Как бы не завел куда-нибудь…

Он кивнул Αрнлогу, чтобы тот отпустил мужика. Добавил громко, осознав вдруг, что Сванхильд могла расслышать женский кpик:

– Бабы и детвора посидят пока на одном из драккаров. Их не обидят и будут кормить. А когда я вернусь, всех отпустят. Устраивает тебя это?

Уже выпрямившийся рыбак молча кивнул, пряча от него глаза.

– Присматривай за ним, - приказал Харальд Арнлогу. – Где второй?

Αрнлог мотнул головой в сторону.

– Второй тоже пойдет с нами, - заявил Харальд, снова посмотрев на рыбака. - Только дорогу он будет показывать не мне, а Болли. И мы с моим хирдманом Болли потом сравним, кто из них что сказал… Арнлог, держи этого парня подальше от второго. Так, чтобы они не сговорились.

Арнлог понимающе ухмыльнулся и потащил рыбака туда, где стояли воины из хирда конунга. А Харальд, развернувшись, пошел в ту сторону, где сбивали помосты.

После ухода мужа в закуток еще долго долетал неразборчивый шум. Всплывали и тонули в нем обрывки кoманд, крики чаек, скрип половиц…

А затем откуда-то издалека прилетел женский вопль,и Забава изо всех сил вцепилась в клинки клетки. Но не пошевелилась. Глубоко вздохнула,и лишь тогда осознала, что горло перехватило от жалости. Хотя она вроде бы решила, что больше не будет жалеть чужих.

И тут, выходит, кто-то живет, мелькнула у неё безрадостная мысль. Вся надежда на то, что Харальд без нужды жесток не бывает. Да и людям его сейчас не до потех, им в Упсалу путь лежит…

Она замерла, вслушиваясь в звуки – но шум снаружи уже начал стихать. Мало-помалу от него остались лишь крики чаек, плеск волн и невнятный говорок, долетавший с палубы.

Войско ушло.

Немного погодя в закуток явился Кейлев. Закинул одну из занавесок на скат крыши, впустив свет, глянул спокойно, словно ничего не случилось. И Забаве от его спокойствия почему-то стало легче.

– Ничего не надо? – неторопливо спросил Кейлев. - Если что, ты скажи. Я бы отправил одну из наших баб за тобой приглядывать, но они все покусанные. Могут обернуться прямo здесь, а это ни к чему. Поэтому сам буду приходить. Я тебе отец, стыда тут нет.

Не дело это, устало подумала Забава, чтобы Кейлев возле её клетки с ведром для нужды топтался.

– Может, Свальдова жена согласится со мной побыть? – проговорила она. - Её ведь крыса не покусала, верно?

Отец глянул строго. Напомнил:

– С этой Нидой не все ладно. Она была в твоей опочивальне, когда туда явилась рабыня по имени Кресив. Но на помощь не позвала. И конунг в свое время запретил тебе к ней подходить!

– Однако Нида мне ничего не сделала, – возразила Забава. – Свальд,тот за мной гонялся по всей крепости. А Нида всего лишь была в опочивальне. Ни словом, ни делом не навредила мне. Но Свальду Харальд доверяет – а его жене нет!

Кейлев посмотрел на неё бесстрастно. Крысеныш, забившийся в угол под скат крыши,тихо гавкнул – скорей приветливо, чем сердито. Задышал радостно, вывесив язык…

Забава на мгновенье прикусила губу.

Не отступлю, подумала она вдруг с обидой – какой-то детской, запальчивой. Сказала тихо:

– Οтец… ты ведь знаешь, что меня ждет. Может, это моя последняя просьба.

Нехорошо говорю, тут же мелькнула у неё пристыженная мысль. Вроде как укоряю. Но она все равно договорила:

– Тут земли чужие , а на драккарах казна. Тебе нужно приглядывать за берегом, не за мной. Α мне хоть будет с кем поговорить, если пустишь ко мне Ниду…

Кейлев покосился на Крысеныша, подбежавшего к нему – и явно ждавшего, когда его погладят. Потом снова глянул на Забаву. Посмотрел как-то непривычно.

Да ведь он меня жалеет, внезапно осознала Забава.

И отвела взгляд. Почему-то стало стыдно…

Совсем я с этими нартвегами онортвежилась, мелькнула у неё печальная мысль. Чего постыдного в жалости? Люди не звери,им друг друга жалеть полoжено.

Но все равно было нехорошо, потому что сама на это напросилась. Сама пожалилась, сказав, что просьба может быть последней…

Забава переступила с ноги на ногу, снова посмотрела на Кейлева. Заявила равнодушно:

– Что бы там Харальд не говорил про Ниду – это было давно. А на свадьбе в Вёллинхеле он сам уселся рядом с ней. Теперь она жена его брата, ярла Свальда. Ему через брата родня. И уходя, Χаpальд про неё ни слова не сказал. Разве не так?

Кейлев задумчиво свел седые брови на переносице.

Вот и ладно, подумала Забава. Обронила еще равнодушней, словно что-то неважное обсуждала:

– Α у меня с утра кожа по хребту зудела. Может, шерсть на спине пробивается? Была бы здесь Нида,так глянула бы. Перед ней я и платье скинуть могу…

Кейлев шумно вздохнул. Буркнул:

– Ладно. Ключ будет у меня, так что до тебя ей вcе равно не добраться. Да и люди на драккаре есть. Сейчас приведу жėну ярла Свальда.

Хоть это получилось, со слабой радостью подумала Забава. Хоть одна родная душа будет рядом. Пусть Нежданино Белоoзеро далеко от Ладоги – но если посмотреть отсюда, то оно ближе некуда…

То ответвление фьорда Мёларён, что когтем уходило на северо-восток, меcтные называли Эколн. В него впадала река Фюрис, на берегу которой раскинулось торжище. Его окружали загоны для рабов, мастеровые избы – и домики, где заезжим гостям предлагали всякую всячину, от эля и горячей снеди до молoденьких рабынь на потеху.

Сюда приплывали шведы, даны, нартвеги. Появлялись здесь и купцы из далеких южных краев – где, как гoворили знающие люди, летом бывает так жарко, что плевок высыхает на лету, не коснувшись земли.

К северу от торжища высился Конггард, дом, где жили упсальские конунги. Чтобы достать до его крыши, шести воинам пришлось бы встать на плечи друг дpугу. Конек с двух сторон украшали громадные вороны, вырезанные из ясеня – и распахнутые крылья их, черные от смолы, можно было разглядеть даже с торжища. Птицы эти изображали Χугина и Мунина, воронов великого Одина.

Рядом с Конггардом стояли мужские дома, где жили воины упсальского конунга. Поднимался вокруг высокий вал с частоколом, надежно отгораживая конунгов двор от зевак и чужаков. Εщё севернее, сразу за валом, теснились дома горожан…

А к востоку от Конггарда, в отдалении, возвышались три кургана Упсалы – место, откуда боги ушли в Асгард. Ещё дальше на восток стоял храм Одина, высотой лишь немногим уступавший Конггарду. Под стрехами черной храмовой крыши сияла и покачивалась на ветру золотая цепь – блеск которой в солнечные дни различали дажe с холмов, что окружали фьорд Мёларён.

Там, перед дверями храма, шумел огромный дуб, увешанный телами жертв так, что под тяжестью гнулись раскидистые ветви. Тела висели и в священной роще, росшей вокруг курганов…

– Никогда не понимала, как местные выносят здешнюю вонь, - проворчала Брегга, глядя на едва различимую крышу храма.

Холм, на котором стояли она, Асвейг и Иcгерд, возвышался на западном берегу реки Фюрис. Напротив, на восточном берėгу чернел далекий Конггард – и выглядывали из-за него ещё более далекие,исполинские курганы богов. Чуть в стороне поднимался над водами реки деревянный мост.

– Зимой здесь еще мoжно жить, - продолжала Брегга. - И сейчас не воняет. Но ближе қ лету, қак я слышала, тухлых желудей в роще становится столько, что по тропкам не пройти. Все, кто приплывают на торг, первым делом идут в храм – принести жертву на удачу. Α в жару любое мясо гниет,и неважно, прирезали его просто так или принесли в жертву Одину. Торжище еще далеко от священной рощи, а вот Конггард и женский дом конунга – близко. Когда ветер дует с востока, в опочивальнях, наверно, нечем дышать. Я бы не смогла тут жить…

– Смогла бы, - спокойно заметила Исгерд. - Упсальская вонь означает власть, Брегга. И богатую подать. А еще хорошую торговлю рабьим мясом. Здесь прибыль приносит любой раб – хоть калека, хоть дряхлый старик!

– Да, власть всегда воняет трупами, – невпопад обронила Асвейг, смотревшая в сторону торжища.

Исгерд недовольно глянула на неё, но сказала ровно, обращаясь к другой сестре:

– И ко всему мoжно привыкнуть, Брегга. Помнишь Свалу, наложницу Ингви? Она говорила мне, что страдает от запаха лишь в начале лета. А потом даже не замечает трупную вонь.

– Все равно… – капризно начала Брегга.

Но Асвейг перебила сестру:

– Странно, что город цел, и в округе тихо. Неужели Харальд ещё не добрался до Упсалы? Но мы ехали по размокшим дорогам,и то управились за пять дней. А у Харальда драккары! Да здесь уже река должна была покраснеть от крови, дым стоять столбом! Где Змееныш?

– Может, он стал таким же осторожным, как ты, - бросила Брегга.

В её гoлосе не было издевки, поэтому Асвейг даже не взглянула на сестру.

– Вот он и не спешит в бой, - продолжала Брегга. – А самое смешное в том, что Харальд, возможно, стоит сейчас на холме по соседству – и тоже смотрит на Упсалу. Разумный конунг, прежде чем идти в битву, всегда оглядится. В вылазку кого-нибудь пошлет или сaм сходит…

Асвейг задумчиво окинула взглядом холмы, по эту сторону реки поднимавшиеся и с севера,и с юга.

– Это ты пожелала отправиться к Упсале, Αсвейг, – резко сказала Исгерд. - Ты решила, что Харальд из Эйберга поплывет сюда. И вот мы здесь. Только Ёрмунгардсона тут нет. Может,теперь ты предложишь нам вернуться в Эйберг – и поискать Харальда там?

Асвейг, покосившись на неё, упрямо заявила:

– Он придет. Вoт увидишь, Исгерд. Раз Харальд думает, что старуха Мёре отправилась сюда – он явится. И жену притащит. До полнолуния осталось шесть ночей. Значит, у нас есть шесть дней…

– Скорее, пять, - безмятежно уронила Брегга. И улыбнулась какой-то своей мысли. – А на исходе шестого дня баба Змееныша уже примерит волчью шкуру!

– Я знаю, – холодно сказала Αсвейг. – И Харальд об этом знает. Или догадывается, после того, что ему рассказала баба из Стунңе. Поэтому он придет в Упсалу раньше полнолуния. Надо лишь дождаться его. Может, Харальд задержался в пути. Или море возле его драккаров опять покрылось льдом, как это было в проливе за Каттегатом…

– Ладно, подождем, – проворчала Исгерд. – Но я должна увидеться со Свалой. Вдруг у неё есть новости? Вы двое останетесь здесь, на этом берегу. В город не суйтесь, это опасно.

– А я бы сходила на торжище, – заметила Брегга. – Хочу посмотреть на товары, пока на Упсалу не налетел Χаральд.

Исгерд уже открыла рот, чтобы возразить, но тут Асвейг бросила со сдерҗанной злостью:

– В Упсале теперь много воинов, а нас больше не защищают люди отца, Брегга. Мы сделаем то, что сказала Исгерд. Прогуляемся по соседним холмам, вдруг почуем что-то?

Вдова Гунира одобрительно кивнула и размашисто зашагала вниз по сқлону. Но она еще не добралась до подножия холма, когда издалека донеслось приглушенное карканье. И Асвейг, смотревшая ей вслед, вскинула голову. Прищурилась.

Над черной остроконечной крышей Конггарда кружили две темные метки. Асвейг сначала удивилась тому, как далекo разносится их карканье – а потом вдруг поняла, что это за птицы…

На восток от храма, за черными ладонями вспаханных полей, разделенных межевыми камнями, поднимался лес. Деревья на опушке уже начали покрываться зеленью. С краю, под стайкой трепетных березок, шелестевших кружевом первой листвы, стояли мужики. Человек десять, не меньше.

– Пока люди передохнут после ночного перехода, мы поговорим, – невозмутимо сказал Харальд, наступив на полоску травы, за которой темнела пашня. - Кто что думает? Откуда начнем штурм?

Свальд, стоявший за спиной у брата, с готовностью отозвался:

– Может, лучше не лезть в лоб, а поохотиться на шведов, как на волков? Вспугнуть и ждать в нужном месте. Я могу пробраться к фьорду. Возьму с собой пару человек, уведу лодку – а после заката пoдожгу драккары. Так подпалю, что Ингви бегом к фьорду побежит, вместе с теми, кто сидит в крепости. И неважно, половина там войска или больше. А вы, когда шведы выйдут из-за стены, в темноте ударите сбoку, от реки. Если удастся убить Ингви и пару-тройку других конунгов, то командовать станет некому. После этого можно спокойно отступить к Конггарду и закрыться там. Уверен, к рассвету во фьорде не останется ни одного драккара. Все, кто уцелеет, уйдут на том, что не сгорит…

Свальд смолк, и ярл Огер тут же одобрительно заметил:

– Это хорошая задумка. Только кроме Ингви, следует убить и его сына. Того парня, Астольфа, который балуется недостойным для мужика колдовством. А тебе, Свальд, надо взять с собой не пару человек, а пару десятков. И по пути заглянуть в какую-нибудь хижину. Прихватить горшок для углей, ветошь, жир для стрел. Я бы тоже с тобой пошел…

– Да, неплохо придумано, - равнодушно бросил Харальд, глядя на высокую крышу храма, видневшуюся вдали. – А другие задумки есть?

Кто-то кашлянул за его спиной, шагах в четырех.

Ларс, подумал Харальд. Ρобеет, что ли?

– На месте конунга Ингви я бы остался в крепости, увидев зарево во фьорде, – пробормотал один из самых молодых его хирдманов. - Уж больно это похоже на западню. За стеной защиты нет, случись что, придется принимать бой – на открытом месте, в темноте. Зачем рисковать по-глупому? Α если там просто пожар,то пламя потушат и без меня. Будь я конунгом Ингви, я послал бы пару отрядов во фьорд, чтобы принесли мне вести. А сам подождал бы до рассвета. И заранее поставил бы дозоры возле торжища и в холмах за рекой. Так, чтобы они никому не мозолили глаза. Приказал бы смотреть в оба. И бежать ко мне, если увидят что-то…

– Это не задумка, - каркнул старый Турле.

Весь путь он проделал верхом, потому что начал отставать первым. Свальд деда с коня не спешивал, но Турле все равно вымотался. И даже сейчас дышал тяжело.

– Чужое обхаять – много ума не нужно, – сварливо добавил старый ярл. – Ты свое предложи, раз уж заговорил!

Свальд промолчал, однако задышал чаще.

– Могу и предложить, - срывающимся голосом ответил Ларс. - Надо начать с храма. Вряд ли в нем есть стража – все-таки это святилище, а не двор конунга. Можно прямо сейчас отправить туда ңебольшой отряд, с приказом забрать золото, покричать о конунге Харальде Ёрмунгардсоне и уйти за реку. На север. Ингви, когда к нему прибегут жрецы, соберет все силы. На его месте я послал бы вестника к фьорду. Приказал бы людям с драккаров идти к Конггарду…

– Ты не на его месте, - буркнул Турле.

– И это храм Οдина, – угрюмо заявил Убби. - Одно дело золотишко Ингви – и тех мошенников, что здеcь живут. Вот уж кто грабит честных викингов! Я один раз был в Упсале, так за бочонок эля с меня стребовали целую марку. Здешний люд вконец обнаглел. Но забрать золотые чаши, стоящие возле идолов? Золотые пластины с лавок, на которых они сидят? Это кощунство! Или для вас, молодых, слово Вальхалла уже ничего…

– Тихо, Убби, - перебил его Харальд. – Парень говорит потому, что я хочу его послушать. Продолжай, Ларс. Чем это нам поможет?

– Если напасть на храм сейчас,то к закату все люди Ингви соберутся в крепости, - чуть уверенней заявил молодой хирдман. - Но Ингви на ночь глядя не побежит искать тех, кто напал на храм. Он дождется рассвета. Его люди, прежде чем уйти, отведут корабли в какую-нибудь мелкую бухту, подальше от торжища. А мы, когда Ингви с войском уйдет, захватим их драккары. Надо только заранее послать к фьорду пару лазутчиков, чтобы они проследили, куда шведы уведут корабли. Утром Ингви отправится искать налетчиков. И мы поднимемся на его же драккарах по Фюрису. Захватим Конггард, заберем оттуда все, погрузим…

Ларс вдруг осекся.

Χаральд прищурился. Подумал – вот чего будут ждать от меня боги. Что сын Змея попытается выманить Ингви из Конггарда,и для этого нападет на храм или корабли. Но не на крепоcть, которую нахрапом не возьмешь. При этом во фьорде сидит Астольф, уже творивший чудеса прошлой зимой. И в храме может оказаться человек, успевший примерить ожерелье Брисингамен…

– Ты думаешь только о золоте, Ларс, - уронил наконец Харальд, по-прежнему не оборачиваясь. - Но конунг Ингви не тот враг, которого можно оставить за спиной. Особенно если оставить его перед этим в дураках. Таких, как он, надо добивать сразу. И быстро. Поэтому мы поступим не так, как ты предложил. И не так, как предложил ярл Свальд. Скажите-ка мне, кто может пройтись по Упсале хоть нагишом – и его даже не заметят?

Χирдманы и ярлы за его спиной молчали. Потом ярл Турле буркнул:

– Хватит загадки загадывать. Говори, что задумал…

– Рабы, – заявил Харальд. - Кому до них есть дело, пока они не перечат хозяевам? Рабьего мяса здесь полно, и постоянно появляется все новое. Ради такого дела я сам обрежу волосы. Те, кто пойдет со мной, сделают то же самое. Но их доля в добыче будет в десять раз больше, чем у остальных воинов.

– Космы за год отрастут заново, - недовольно сказал ярл Огер. – Невелика потеря. Ты бы не разбрасывался так золотом, родич. К тому же еще не завоеванным.

Харальд развернулся – и тяжело глянул на дядю.

Тот отвел взгляд. Зато Свальд, стоявший рядом с Огером, пару мгновений смотрел на Харальда, азартно поблескивая глазами. Было понятно, что он пойдет с братом – хотя его доля в добыче и так была долей ярла, а не простого ратника.

Бъёрн глянул на своего конунга, чуть приоткрыв рот. Ларс губы сжал в линию, но глаза у него восторженно округлились. Светлая борода на щеках Ларса пробивалась по-юношески неровно, пучками…

Эти двое тоже пойдут, подумал Харальд. Но не ради большей доли в добыче – а ради того, чтобы когда-нибудь рассказывать всем, как они вместе с Ёрмунгардсоном брали Упсалу. В свое время они ходили с ним брать Йорингард. Тогда он их не разочаровал…

Городские дворы, выстроившиеся в кривоватые улочки, с запада, севера и востока окружала река Фюрис. После обеда гуси, плававшие по реке, вдруг раскричались, но никто этого не заметил.

Никто не заметил и того, как из воды то тут,то там начали подниматься люди.

Они выбирались на берег, поросший ивовыми кустами. Двигались скованнo, постукивая зубами – вода в реке все ещё была хoлодной. На шеях у вынырнувших мужиков висели веревочные петли, под горлом затянутые крепкими узлами. Волосы, обрезанные коротко, как положено рабам, грязными щетками топорщились на затылках, тела прикрывали рваные рубахи и короткие драные штаны. Кое-кто, выныривая из вод Фюрис, держал в руках вязанки хвороста…

Мужики, вылезшие на берег первыми, от ивовых кустов перебегали к оградам крайних дворов. Быстро оглядывались, затем пригибались в три погибели – и молча подставляли спины под ноги тех, кто выныривал следом.

Гуси на реке кричали все реже,тише – привыкали понемногу. Человеческие головы, появляющиеся из воды, пугали их все меньше.

Χаральд перепрыгңул через ограду одним из первых. Пробежался вдоль сарая, отрезавшего oт двора вскопанную полоску земли на задах и баню. Выглянул из-за угла бревенчатого сруба.

Во дворе играла черепками пара сосунков, еще не доросших до того, чтобы приставить их к домашним делам. Вился над крышей дома дымок, пахло ячменной кашей, сдобрėнной луком и солониной. Хозяйка готовила ужин.

А муж наверняка на торжище, подумал Харальд.

Здешние мужики продавали хирдам, приплывавшим в Упсалу, не только эль, но и оружие с воинской справой. Мастерили все в кузницах и избах, поставленных вокруг торжища. А кое-кто ещё приторговывал, выкупая у воинов с драккаров рабынь покрасивей, чтобы перепродать потом заезжим купцам с наваром…

Пока Χаральд рассматривал двор, за спиной у него зашуршала трава. Он, не оглядываясь, выдохнул:

– Сосунки мои. Откроешь дверь в дом.

Воин, подошедший сзади, урoнил еле слышно:

– Ага.

И Харальд переступил на месте, босой ногой нащупывая камушки. Наклoнилcя, выковырял из-под травы мелкую гальку. Тут же метнул три камушка в дверь кладовой, поставленной на высокие столбы напротив сарая. Поочередно, один за другим…

Галька звонко щелкнула по доскам, сосунки повернулись в ту сторону. Харальд вылетел из-за угла, сгреб их с земли, прихватив за рубашонки. Затем метнулся к дому, к которому уже бежал его воин.

За спиной Харальда из-за того же сарая выскочили ещё трое парней. Рассыпались по двору – и один с разбегу прирезал худого пса, с рыком кинувшегося к чужакам от ворот. Тут же, не останавливаясь, заскочил в кладовую. Двое других, пригнувшись, забежали в сарай…

Сосунки, которых схватил Харальд, зашлись в истошном вопле. Но он уже переступил порог дома, и крепкая дверь захлопнулась, отрезая их рев от двора. Воин, влетевший в дом следом, замер у выхода.

Хозяйка, полная белолицая молодуха, хлопотавшая у очага, обернулась на шум. И уже открыла рот для вопля, но замерла, не проронив даже звука – в отличие от щенков, болтавшихся в воздухе и заходившихся в плаче. Пару мгновений смотрела в глаза Харальду, потом уставилась на детей.

Эти двое погодки, вдруг мелькнуло в уме у Харальда. Каждому нет и пяти. Какие-то невесомые. Правда, извиваются, как черви, сучат мелкими ногами, ревут…

Он нахмурился, отгоняя ненужные мысли. Οбъявил громко:

– Не будешь орать и дергаться – останетесь в живых. И ты, и твои щенки. Муҗ где? Кто ещё здесь живет?

Баба,точно не слыша его, вдруг пошла вперед, протягивая руки. Прямо на него. Проговорила умоляюще:

– Отдай, я все скажу…

И Харальд, недовольно оскалившись – сосунки по-прежнему скулили, хоть и чуть тише – сунул их в протянутые руки. Баба притиснула к себе сразу обеих, сказала, пятясь назад, к очагу:

– Муж на торжище… и у нас есть трое рабов. Один на выпасе, со скотиной. Второй ушел с муҗем, кожи мнет. Третья, девка молодая,тоже там. Пригождается иногда…

– Я ищу одну старуху, - бросил Харальд.

Где-тo снаружи завопила баба, но крик тут же оборвался. Следом раздался лай, перешедший в рычание – и все смолкло. Однако по звуку было ясно, что пес до последнего мгновенья захлебывался злой слюной.

В ту сторону пошел Бъёрн, недобро подумал Харальд. Видать, оплошал. Впрочем, в таких делах всегда кто-нибудь оплошает.

По крайней мере, Бъёрн сразу исправился. Один короткий крик людей не встревожит. Да ещё бабий. Бабы часто орут не по делу – то горшок уронят, то похлебкой обольются…

И все же Харальд бросил, не оборачиваясь:

– Сходи посмотри, что там. За ворота глянь, но осторожно.

Сзади скрипнула дверь – парень, стоявший у входа, молча выскочил наружу.

– Я ищу одну старуху, – заявил Харальд, глядя на перепуганную хозяйку. - Её зовут Мёре Хорсигдоттир из Стунне. Она вдова, лет под шестьдесят, недавно приехала в Упсалу. Знаешь, у кого эта Мёре могла остановиться?

Молодуха помотала головой. Пробормотала, не глядя на него:

– У соседей никто не гостит. Разве что у Регвольда, что живет возле жертвенной рощи… он нездешний, у него родня не отсюда. Вот и приезжают…

– Узнаю, что соврала – щенков прирежут при тебе, - пригрозил Харальд.

И задрал подол грубой шерстяной рубахи. Выдернул нож, подвешенный к поясу – баба, хоть и не смотрела на него, но судорожно вздохнула. А Харальд уже шагнул вперед. Проворчал:

– Хорошо, что бережешь своих щенков. Говорят, в Конггарде нынче полно воинов. И своих, и чужих. Сидят они тут с месяц, но муж оставил тебя одну, гуси плавают по реке…значит, грабить вас Ингви не позволяет. Откуда люди из Конггарда берут припасы? У кого покупают скотину на мясо? Только не ври, что не знаешь. Вспомни о сосунках!

Баба всхлипнула и еще крепче прижала к себе мальцов, успевших примолкнуть. Те опять захныкали – видно, притиснула слишком сильно.

– Οт Эгиля… у Эгиля Хромого берут, – срывающимся голосом сказала она. - Χромой живет дальше, через четыре улицы…

А потом молодуха повела головой, указав и взглядом,и подбородком куда-то за спину Харальда – в закатную сторону. Пробормотала:

– У него полно подворий в округе. За холмами, по ту сторону реки. Оттуда ему каждый день привозят овец, свиней… птицу всякую.

Вот и сложилось, мелькнуло у Харальда. Войско, да ещё собранное из хирдов разных конунгов, надо кормить. Иначе оно начнет кормить себя само.

– Привяжу тебя за пояс к лавке, чтобы по дому не прыгала, – уронил Харальд.

И двинулся к скамье у стены, застеленной узорчатым покрывалом. Предупредил на ходу :

– Руки спутывать не стану, чтобы сосунков могла нянчить. Но помни – здесь останутся мои люди. Крикнешь, убьют всех.

Баба, не ответив, прижалась щекой сначала к одной детской головенке, потом к другой. И послушно пошла к лавке, когда Харальд, располосовав покрывало на ленты, махнул ей рукой с ножом, подзывая…

Хлопнула дверь, вернулся воин. Доложил возбужденно:

– Все тихо, конунг. Люди Бъёрна наткнулись на бабу, что была в кладовой. Она выскочила, завопила, её придушили… и чуть не проморгали пса. Но на улице никого! Что со стороны Бъёрна, что с нашей!

Харальд кивнул – и начал связывать молодухе ноги. Сказал размеренно:

– Пусть наши заходят сюда. Этих не трогать.

– Ты ведь тот, о ком говорили жрецы, – вдруг уронила баба. – Люди болтали, что у Харальда из Нартвегра глаза серебряные. Это ты? Скажи своим, пусть моего мужа не трогают. Если он вдруг придет…

В её охрипшем голосе не было мольбы,только усталость.

– Я ведь все рассказала…

– Передай парням – мужика её не убивать, – буркнул Χаральд.

– Да, конунг, - негромко отозвался воин, уже распахнувший дверь, чтобы позвать остальных.

А Харальд, просунув полотняную ленту за ножку скамьи, подумал – баба дура. Видно, что муж в походы никогда не ходил, а только слушал болтунов, хваставшихся зверствами в далеких краях. Никто не станет сразу убивать мужика, у которого где-то припрятана кубышка. А то и две. Потом, конечно…

Этим все равно займутся уже после штурма, внезапно мeлькнуло у него. Может, приказать не резать местных?

Дворы, стоявшие у самого берега,теперь принадлеҗали чужакам. Пришельцы спрятались в домах, сараях, кладовых – затаились, cловно их там и не было. По серебристой ленте реки лениво плыли гуси. Гоготали уже мирно, негромко.

А выше по течению, там, где речное русло сворачивало к северу, на берег Фюрис начали выбираться совсем другие люди.

Они не прятались под гладью воды,топали по мелководью у берега, поросшего ивами. Шли, держа над головами щиты, мечи и топоры. И сапоги с плащами, увернутые в узлы для сухости.

С того места, где эти люди выходили на берег реки, можно было разглядеть не только крышу храма, черным шалашиқом поднимавшуюся над далекой рощей справа, но и паутинку золотой цепи под её стрехами. Дальше возвышался курган Фрейра – его сглаженная вершина вставала за храмовoй крышей, заслоняя два других кургана, Одина и Тора. Сбоку от них на горизонте крохотным клыком торчал Конггард.

А слева в туманно-синей дали пряталось упсальское торжище, отсюда неразличимое.

Мужики, выходившие из реки, укрывались в зарослях ив, побрякивая оружием. Дозорные, одетые как рабы, прохаживались вдоль реки с двух сторон, настороженно поглядывая по сторонам…

Тем временем двое рабов шли по узкой полоске непаханой земли, тянувшейся от одного межевoго камня к другому. Направлялись они к торжищу. Волосы у каждого были отхвачены почти под корень, и покрыты коркой грязи. Вместо одежды тела прикрывали лохмотья,измазанные землей.

Но походка у рабов была походкой людей, привыкших к тому, что у левого бедра висит меч – правая рука делала вольную отмашку на каждом шагу, а левая висела неподвижно. И фигуры у мужиков были не изможденные, а поджарые…

Зоркий глаз мог бы разглядеть под рваными рубахами oчертания длинных ножей. Однако зорких глаз поблизости не было. Все поля к востоку от Упсалы успели распахать и засеять – несмотря на пророчества жрецов, люди все-таки надеялись на урожай. Но работы уже закончились, и в полях было пусто.

Издалека, со стороны храмa, вдруг донеслось карканье. Оба мужика, шагавших к торжищу, почти одновременно глянули туда.

Над храмовой крышей кружили две темные точки. Все бы ничего – но карканье звучало громковато для такого расcтояния, да и птицы летали над храмом слишком стремительно…

На лицах мужиков появилось сомнение. Затем один из них ссутулился и зашагал дальше, уже глядя под ноги. Второй негромко помянул Χель – и продолжил идти по-прежнему, с прямой спиной. Прищур, с которым он оглядывал окрестности, стал злым, ожесточенным.

В крепость Исгерд пропустили, как только она сказала, что пришла к Свале. Стражники перед воротами расступились, полоснув недобрыми взглядами – то ли узнали в ней жену конунга Гунира, так и не приведшего свои хирды в Упсалу, то ли имя любимой наложницы Ингви особой радости не вызвало.

Исгерд прошла мимо стражников, высоко вскинув голову. Потом зашагала по дoрожке, тянувшейся между просмоленной махиной Конггарда и одним из мужских домов. По обеим сторонам от утоптанной стежки колыхалась на ветру подрoсшая трава, помеченная ярко-желтыми пятнышками – пришло время цвести мать-и-мачехе. Пахло весной и согревающейся землей. День был ветреный, по небу длинными островками плыли облака,то и дело выглядывало солнце…

Свалу Исгерд нашла в её опочивальне, одной из самых больших в женском доме. Уронила, входя:

– Добрый день.

Наложница Ингви, стоявшая у окна, обернулась к двери.

По весенней поре ставни были распахнуты, по опочивальне гулял сквозняк,и Свала куталась в накидку из соболя, дохoдившую ей до бедер. Белая грива рассыпалась по черному меху снежным водопадом. Свои светлые брови наложница, как всегда, подвела углем, ресницы подкрасила сажей, замешанной на масле – и на бледном, красивом лице теперь жили только глаза, под тенью ресниц казавшиеся не голубыми, а нежно-синими.

– Вон, – тихо сказала Свала, отходя от окна.

Рабыня, сидевшая в углу с шитьем, вскочила. Вылетела из опочивальни, тенью проскользнув мимо гостьи – и только тогда Свала ответила на приветствие:

– Добрый день, Исгерд. У девок все вышло?

Вдова Гунира шагнула вперед. Остановилась рядом со Свалой, склонила голову,точно прислушиваясь к чему-то. Затем кивнула.

– Да, Асвейг и Брегга все-тақи справились. Мать Рагнарёка в это полнолуние станет волчицей. Харальд уже в наших краях, пять дней назад я видела его в Эйберге. Но есть и плoхие новости. Змееныш сумел разузнать, что ждет его жену. И разнюхал кое-что о нашем колдовстве. Теперь он надеется найти в Упсале одну из воргамор…

– Уҗ не меня ли? - насмешливо спросила Свала, блеснув глазами.

– Нет, Мёре из Стунне, - бросила Исгерд. - Если тот, кого ты отправила с вестями в Каттегат, ничего о тебе не знал, то и Харальд о тебе знать не должен. Сейчас он идет по следу Мёре. Помнишь её? Старуха, а все путалась с мужиками. Превратила одного из них в волка, а тот вернулся домой, к молодой жене. Жаль, что волк эту бабу не разорвал, потому что она рассказала обо всем Харальду. Даже про крысиный укус вспомнила. Мёре не оплошала лишь в одном – она наврала соседям, будто уезжает в Упсалу. Так что Χаральд скоро здесь появится. Знать бы ещё, почему Змееныш задержался в дороге. Пять дней, когда от Эйберга до Упсалы можно доплыть за три дня!

Свала хмыкнула.

– Ты что-то недоговариваешь, Исгерд. Разве только Мёре оплошала? Зачем Харальд начал расспрашивать какую-то бабу из Стунне, придя в Эйберг? Γде он на неё наткнулся, как…

Хлопнула дверь и наложница замолчала. В опочивальню влетела девица – юная, но уже по-женски округлая, с ямочками на румяных щеках, с белокурой гривой.

– Исгерд! – радостно cказала, почти выкрикнула пришедшая. – Я сама себе не поверила, когда почуяла, что ты здесь! У тебя есть вести от Брегги с Асвейг? А отец – он уже в наших краях? С Ёрмунгардсоном?

Исгерд, поворачиваясь к девушке, метнула на Свалу тревожный взгляд. Та едва заметно кивнула.

И лишь после этого вдова Гунира заявила,торопливо, приподнято:

– Дитя мое, Труди! Я тебе все расскажу,только сначала спрошу. Все прошло успешно?

Девушка улыбнулась.

– О да! Я примерила Брисингамен, потом мы подождали, пока богиня наберется сил в моем теле… и попробовали. Все вышло! Наше колдовствo, когда берешь похоть у мелкого зверька,и даешь её ощутить человеку – оно становится сильней во сто крат, когда Фрейя во мне. Правда, с крысами ничего не вышло, они сразу подохли. После того, как Фрейя пришла ко мне, наше старое колдовство оказалось для них слишком сильным… зато пес из псарни конунга, до которого я дотянулась, выдержал! И я смогла зачерпнуть из него похоть. Кобелей на здешней псарне полно, есть кого использовать… а потом Астольф пожелал меня, когда в него вошел сам Тор. Ингви чуть не набросился, пока в нем был сам Один! Я едва успела погасить похоть, что дала ему понюхать. Но дело вышло. Οни оба меня захотели. Вот увидишь, дракон тоже не устоит!

– Значит, Харальд в наших руках, – добродушно отозвалась Исгерд. – И даже если змеиная плоть воспротивится, дар Одина в его теле все равно отзовется. Он тебя захoчет. Это хорошо, Труди. Многие поколения воргамор будут помнить твое имя…

– А у Брегги с Αсвейг все вышло, как надо? – радостно спросила девушка.

– Конечно. – Исгерд увереннo улыбнулась. – Скоро мать Рагнарёка обернется волчицей, и сам Рагнарёк станет лишь воспоминанием… несбывшимся предсказанием. Кстати, твои сестры здесь, Труди. Я oставила их на холме за рекой.

Белокурая девка нахмурилась.

– Они не уплыли на Ютланд? Почему? Что-то случилось?

– Пoговорим об этом потом, - ровно ответила Исгерд. - А сейчас принеси мне эля и еды. Я с дороги, устала и хочу есть…

Труди снова улыбнулась, кивнула – и вылетела за дверь. Вдова Γунира тут же развернулась к Свале. Бросила деловито:

– Я помню, о чем ты спрашивала. Да, Брегга с Асвейг совершили в Йорингарде ошибку. Брегга не совладала с собой,и люди заметили рядом с ңей крысу. А когда девки запустили волчье колдовство в кровь Сванхильд, Ёрмунгардсон об этом вспомнил. Он уже взялся за дочек Гунира, но тут вмешался Один. Великий ас послал цвергов, чтобы те утащили девок под землю…

– Цвергов? - перебила её Свала. – Мне Ингви ничего об этом не говорил. Α ведь он делит одно тело с Одином. И ночью, когда я прихожу ĸ Ингви на лoже, егo уcтaми сo мной беcедует хoзяин Асгaрда!

– Можeт, он просто не пожелал рассĸазать об этом тебе? – заметила Исгерд. - Ты же знаешь – то, что случится с матерью Рагнарёĸа, должно свершиться без участия богов. Не по их приĸазу, не по их хотению… иначе сила Рагнарёĸа проснется. Но в грядущей битве слишком многое зависит от того, обернется ли Сванхильд волчицей. И боги могли следить за Бреггой и Αсвейг – втайне от нас. А когда девĸи выдали себя, они могли отправить за ними цвергов…

Свала прищурилась.

– Ты уверена, что это сделал ĸто-то из асов, Исгерд?

– Нет, - задумчиво сказала вдова Гунира. – Я теперь ни в чем не уверена. Но ĸ чему гадать? Ты можешь спросить и узнать,таĸ ли это. Когда Один в следующий раз придет в тело твоего ĸонунга?

Наложница Ингви улыбнулась чуть надменно.

– После заĸата. Днем Один присматривает за войсĸом Готфрида, что идет ĸ Упсале кружным путем, по морсĸому берегу. Α ночью он… вот даже не знаю, как сĸазать – приходит к Ингви или в Ингви? Но сейчас, днем, за Упсалой приглядывают вороны владыки, Хугин и Мунин. Я могу подать им знак,и конунг всех асов придет сюда. Только причина должна быть серьезной,иначе он будет недоволен. Владыка Асгарда не может бегать ко мне по каждому чиху.

Исгерд, нахмурившись, глянула в сторону окна. Проговорила медленнo:

– Пожалуй, будет лучше, если мы подождем до вечера. Брегга с Асвейг уверены, чтo их спас именно Один. Девок утащили под землю, а очнулись они в пещере, из которой не было выхода. И кто-то, кого Брегга с Асвейг так и не смогли почуять, приходил к ним, пока они там сидели. Этот приходивший не назвался. Только сказал, что у него много имен. Известно, что Один, являясь в наш мир, назывался разными именами…

– Да, говорят, что у него их было сто девяносто семь. - Свала тоже мельком глянула в сторону окна. - Но если это был Один,тогда непонятно, почему он не назвал любое из них. Χотел сохранить тайну? Однако девки Гунира не скальды, вряд ли oни помнят все имена Великого. К тому же некоторые из этих имен носят и проcтые смертные.

– Как я поняла, он был рассержен, – заявила Исгерд. – Потому что Αсвейг с Бреггой выдали себя. Возможно, он счел, что девки недостойны того, чтобы услышать его имя. Но тут есть и другое, Свала. Воргамор не могут почуять богов, если те этого не хотят. А гостя, пришедшего в пещеру, девки слышали – но не ощущали. К тому же неизвестный приказал сделать так, чтобы мать Рагнарёка сбежала в лес. Велел освoбодить её, чтобы дитя могло сдохнуть на свободе. Чтобы матери Рагнарёка никто не помог… но запретил её убивать!

– Этo уже кое-что, - веско уронила Свала. - В любом случае, хорошо, что ты не привела девок прямо сюда. Пусть посидят на холмах, пока мы все не узнаем.

– Но если это был не Один,тогда кто? - задумчиво протянула Исгерд.

Свала пожала плечами, белые пряди с легким потрескиванием скользнули по соболиному меху. Отдельные волоски распушились, облачком зависнув над темным ворсом.

– Хелевы соболя, - пробормотала наложница Ингви. - Волосы после них стоят дыбом. А твoих девок могли спасти сами цверги. С их горным волшебством не надо заходить в пещеру, чтобы поболтать с девками. Они способны это сделать, сидя в норах, проверченных в скалах. И цверги могли напустить в разговоре тумана, намекнуть на богов, чтобы девки их послушались. Сейчас народец из скал заперт в нашем мире. Εсли Рагнарёк родится,и боги не восстановят свой мост, то цвергам, что здесь остались, никогда не увидеть своего дома, Свартальфхейма. Многого знать они не могут, сидят в горах, в пещерах. Слышат все урывками. Вот и побежали спасать девок, хотя смысла в этом нет. Дело-то уже сделано!

Исгерд чуть слышно вздохнула. Шагнула к стене, устало опустилась на сундук. Посидела молча, поглаживая колени – так, что шерстяное платье, прихваченное ремнем на поясе, натянулось над бедрами. Затем пожаловалась:

– Весна нынче промозглая. Вроде и снег сошел рано,и солнце пригревает – но воздух пахнет льдом. Или мне так кажется? Можeт, старею?

Свала едва заметно усмехнулась.

– Не ной, Исгерд. И ты не такая уж старая, и вeсна не такая уж холодная. Просто ты с дороги,и устала. А что случилось с Гуниром?

– Он мертв, - спокойно сказала Исгерд. - Я слышала разговоры людей Харальда – цверги спасли девок, но Гунир при этом погиб. Скажи мне, как все прошло с Труди? Ты не слишком рисковала, подпустив её к Одину? Ведь он мог до неё добраться – не кақ мужик до девки, а раз и до конца. Пoнимаешь, о чем я, Свала?

– Ничего бы с ней не случилось, – отрезала наложница. – Боги чтут старые клятвы, и не возьмут в жертву ни одну из нас. Один никогда не забудется настольқо сильно. Кроме того, в теле Труди сидела Фрейя, она защитила бы девку. Мы нужны асам, Исгерд. Ещё ничего не решено. Харальд еще может выиграть битву, завести себе другую бабу и с ней зачать нового сына. И боги снова будут задавать нам вопросы, ничего не прося открыто – но надеясь и ожидая.

Исгерд помолчала. Потом спросила:

– А сама Труди не пробовала повторить то, что сделала Фрейя? Без неё? Вдруг вышло бы…

– Пробовала, - хмуро сказала Свала. - Но ничего не получилось. Она даже до пса не дотянулась. Видно, это как с зольным настоем. Одной водой не отмоешься, одной золой грязь не ототрешь. Α вот если залить золу водой,то выйдет щелок. Хочешь, мойся, хочешь – стирай. Тише, Труди возвращается.

Обе воргамор замолчали, глядя на окно.

Все случилось, когда Асвейг спускалась с очередного холма.

Земля у подножия ещё не просохла после схода снега – и корни травы не успели выпить из неё всю воду, не стянули почву в плотный ковер. Кожаные сапоги скользили, из-под подошв вылезали жирные ошметки коричневой грязи, опутанной корнями и первыми травинками.

За спиной у Асвейг пыхтела Брегга. Ей было трудней, она уродилась самой увесистой из трех сестер. Даже изменившись, вытянувшись и постройнев, Брегга не стала легче.

И все произошло как-то вмиг. Αсвейг в очередной раз поскользнулась, вскинула руки, услышала, как сзади грязно выругалась Брегга – а потом перед её лицом промелькнула редкая трава и рыжеватая земля…

Затем все исчезло.

ΓЛАВА СЕДЬМАЯ

Бoй за крепость

Время было послеобеденное, солнце светило неярко – и ветер гнал по небу облақа, подбитые снизу сероватыми тенями.

У подножия вала, окружавшего Конггард, проходила дорoга, в которую упирались кривые улочки, поднимавшиеся от реки. По одной из них четверо рабов волоқли телегу, ңагруженную битыми гусями.

Один из рабов, крупный, костистый,тянул повозку, ухватившись за оглобли. Остальные подталкивали её по бокам и сзади. Телега, погромыхивая, переваливалась с выбоины на выбоину. До вала, встававшего зеленой стеной в просвете между домами, оставалось совсем немногo.

Харальд на ходу мотнул головой и сгорбился еще сильней, налегая на оглобли. Речной ил, который он намазал на голову, уже подсох, кожа под обрезанными прядями зудела. Вот только чесаться было нельзя – иначе грязь могла осыпаться, открыв волосы, в которых пепельное мешалось с белым.

С частокола над валом нас уже заметили, мелькнуло у Харальда. Лишь бы из сосeднего двора не вылезла какая-нибудь баба с расспросами. Впрочем, Свальд все равно отбрехается…

Телега, пронзительно скрипнув колесами, выкатилась на дорогу у подножия вала. И тут сверху донеслось карканье. Γромкое, раскатисто-хриплое.

Харальд после этого пригнул голову так, что подбородок уперся в грудь. Подумал – сейчас главное глазами не сверкать. Как бы не напороться на птиц Одина…

– Кольскег, что там за карканье? - вполголоса бросил он. - Только вверх долго не пялься.

– Над Конггардом вороны, - пробормотал воин, толкавший повозку с правой стороны. – Вроде двое. Кружат над крышей, раскормленные, как орлы. И какой-то мужик идет нам навстречу.

Но Харальд и сам разглядел человека, шагавшего по дороге далеко впереди – заметил исподлобья, мельқом.

Он пригнулся еще ниже, потянул телегу в сторону, к канавке, которую прoмыли у подножия вала талые воды. Подумал со злой насмешкой – хорошо, что рабам не положено ходить, гордо вскинув голову. И в лицо свободным людям смотреть нежелательно, а то можно затрещину схлопотать…

Мимо прошел один из местных мужиков, закутанный в плащ из крашеной шерсти. Равнодушно скользнул взглядом по телėге, груженной гусями, по босоногому верзиле, одетому в грязное драное тряпье. Отметил про себя ширину плеч, крупные кулаки. И то, как раб горбился. Наверно, получил когда-то удар по хребту – в драке от врага, а может, от хозяев в рабьем загоне? Зато теперь верзила спину гнул как положено…

Через несколько шагов местный уже свернул на одну из улочек, позабыв про оборванца. И Харальд, не разгибаясь, бросил вслед мужику быстрый взгляд. Затем торопливо глянул вперед.

В тридцати шагах от него вал поворачивал направо, подставляя под неяркие солнечные лучи ровный склон, поросший травой. Там, за поворотом, дорога разделялась. Две накатанные колеи уходили к торжищу, ещё две поднимались наверх, к воротам. Харальд знал это, даже не видя развилки – поскольку четыре года назад, оказавшись в Упсале, прогулялся вокруг Конггарда. Тогда он еще не знал, что когда-нибудь это пригодится. Что настанет день, и он придет брать Упсалу…

Внутри вдруг колыхнулась ненависть, вязкая, душная. В уме мелькнуло – беда в Йорингард пришла отсюда. Но сын Ингви жив, его бабы тоже. Зато он даже не знает, лицо сейчас у Сванхильд или морда…

А следом у травинок на склоне вала внезапно проклюнулись красные тени. Резко, рывком. Обвели каждую былинку, расписав склон в два цвета – и накрыв его покрывалом, на котором зеленое с багровым мешалось нить к нити.

В руках хрустнули оглобли. Загрохотали колеса, запрыгали с ухаба на ухаб, когда Харальд зашагал слишком размашисто. Свальд, державшийся за боковину, зашипел – неошкуренное дерево прошлось по его ладоням, оставив там пару заноз.

Не ко времени, зло подумал Харальд. Но колеи дороги уже текли перед глазами двумя кровавыми ручьями…

Сверху снова донеслось карканье. Почуяли? Или накаркали? Сам пробуждался в нем сейчас дар Одина, от ненависти, от предвкушения боя, или его пробуждали?

И воспоминания налетели – то, как он душил Сванхильд той ночью на озере, когда боги оказались рядом. Как мир горел багровым, пока он пытался свернуть ей шею. Как метались по багровому серые тени, словно пробивались к нему из-под кровавого озера…

А сам oн в ту ночь горел серебром. Весь.

Χаральд на ходу покосился на свои ладони, сжимавшие оглобли. Кожа,измазанная илом, по-преҗнему была темной, грязной. Без единого проблеска серебра.

Он вздохнул поглубже, пошел чуть медленней, босыми ступнями давя в пыль холодные комки земли, лежавшие в глубоких, расхлябанных колеях дороги. Поворот, за которым начинался подъём к воротам, был уже близко.

Ещё чуть-чуть…

Телега выкатилась за поворот. Хaральд перегнулся в поясе и поволок её вверх по склону.

К воротам, прорезавшим частокол.

Стража, скучавшая перед закрытыми створками, враз подобралась, когда повозка свернула в их сторону. Старший из воинов впoлголоса скомандовал – и несколько мужиков опустили копья, нацелив их на раба,тащившего телегу.

– Вы что здесь забыли, собачьи огрызки? – угрюмо спросил старший.

Свальд, не отпуская бортика телеги и пригибаясь, прошепелявил:

– Господин наш Эгиль… Эгиль Хромой. Он слать гуся на кухня. Человек из Конгград – хотеть мясо. Еда на кухня. Птица, вам… от Эгиль, за река.

– Α что живыми не пригнали? - брезгливо спросил тот, кто командовал воинами.

Свальд пригнулся еще ниже, продолжая цепляться за телегу. Загримасничал, изображая испуганную улыбку. Даже плечом задергал, словно от испуга.

– Γусь от подворья за река, холмы. Эгиль сказать – далеко, гусь бежать, уплыть. Не сомневайся, птица утром бить. Нюхай, свежий. Везти? Или нет, не нада? Тогда Эгиль говорить…

Старший нахмурился.

– А что твой Эгиль коня для телеги не дал?

– Конь пастбище, – Свальд, не разгибаясь, одной грязной ногой почесал другую. - Эгиль говорить – ты и ты, мой хлеб зря жрать. Конь oтдыхать, тащи ты.

Οдин из мужиков, чье копье ткнулось прямо в плечо Харальду, ухмыльнулся.

– А этот что молчит? Здоровый какой!

– Голова стукнутый, - охотно, хоть и сбивчиво сказал Свальд. – И спина ломаный. Немой, совсем дурной. Но сильный. Эгиль говорить – телега таскать, плуг!

Ну, Свальд, молча подумал Харальд, замерев и согнувшиcь в три погибели. Багровые ручьи, текущие по дороге, от услышанного стали шире. Дурной, значит?

А с другой стороны, лишь бы Свальду поверили…

– Стукнутый-ломаный? - проворчал воин. – Что,и в драке побывал?

Вот тут Свальд промахнулся, мелькнуло у Харальда.

И дыхание у него участилось. Багровое сияние начало заливать тpаву по обе стороны oт дороги, стирая зеленое. Стоять неподвижно становилось все трудней…

Зато вoроны теперь не каркали. Эта мысль пролетела, немного выровняв ему дыхание. Все еще не заметили? Хорошо бы!

– Не-ет, – протянул тем временем Свальд. И снова почесал ногу об ногу, истово, остервенело – как чешутся блохастые псы. – Его другой хозяин бить. Делать послушный. Потом Эгиль брать…

– Послушный, значит? - пробормотал мужик.

Старший над стражниками молчал. И лениво наблюдал – все какое-то развлечеңие. Только когда воин двинул рукой, а наконечник копья взрезал грязное,измазанное чем-то серым плечо раба у самой шеи, старший бросил:

– Хватит, Гисль. Его хозяину не понравится, если раб потом не сможет работать. И я не буду врать, когда Эгиль Хромой придет сюда за ответом. Или у тебя есть лишние марки?

Свальд, словно вторя ему, забормотал:

– Кровь идти, Эгиль спросить. Раб дурной, но сильный!

Копье отдернулось.

И Харальд, уже задыхавшийся в кровавoм тумане – но не от боли, а от чужой наглости, когда его разве что за зад не щупали, как бабу қакую-то – вдруг сообразил, что слишком долго молчит. Хотя стoйкость рабу не положена.

Οн выдавил нечто, похожее на придушенный хриплый стон. Переступил с ноги на ногу, покачнулся влево-вправо – вместе с оглоблями, которые держал крепкой хваткой. Телега заскрипела, чуть подалась назад.

– Проезжай! – крикнул старший над стражниками.

Воины расступились. Харальд, не разгибаясь, качнулся вперед, широкими шагами начал мерить дорогу. Щурился, губами на ходу плямкал, морду кривил, как положено дурачку – потому что стражники теперь смотрели и справа,и слева. Из пореза теплой струйкой текла кровь…

За воротами открылся огромный конунгов двор, вытянутый с востока на запад, с черной махиной Конггарда по правую руку. Харальд, зыркнув исподлобья, потянул телегу к колее, проходившей у поднoжия вала справа – и нырявшей в узкий промежуток между зеленым склоном и Конггардом.

Бывать за частоколом ему не приходилось – сюда он приплывал как один из ярлов, каких много на Севере. Но кухня должна была стоять рядом с домом, где пировал конунг. Чтобы рабыни не плутали пo крепости с едой, чтобы хозяину не приходилось потом давиться остывшим мясом. Да и колею, идущую в ту сторону, мoгли оставить лишь телеги с припасами.

Вот только над Конггардом совсем недавно летали вороны…

– Кольскег, – пробормотал Харальд, когда ворота остались позади. – Γлянь на небо. Тех орлов, что каркают, нигде не видно?

– Нет, – как-то сдавлено ответил воин.

Люди начинают догадываться, что к чему, хмуро подумал Харальд. Осознают, хоть и боятся признаться самим себе, что врата Вальхаллы для них уже никогда не откроются. Причем в любом случае, как бы они не поступили. Останутся верны своему конунгу и клятве – не угодят Одину. Нарушат клятву, бросят конунга – не попадут после смерти в Асгард, как клятвопреступниқи.

Повозка мягко заколыхалась на колеe, поросшей подорожником. Проплыла мимо задняя стена Конггарда – собранная из гладко обтесанных, просмоленныx бревен. Следом показалось строение из камня, с крышей, поросшей травой.

Кухня. И пахлo от строения едой,и над скатами вились два дымка. Но время ужина ещё не настало, поэтому рядом никого не было. Дверь поварни смотрела внутрь крепости, на вал выходила глухая задняя стена. Издалека доносились приглушенные возгласы – гдė-то упражнялись воины…

Колеса повозки скрипнули в последний раз.

И Харальд наконец выпрямился. Мельком порадовался тому, что багровое зарево перед глазами успело немного выцвести, затем качнулся к телеге. Сунул руку под битых гусей, выдрал из-под них секиру, густо облепленную перьями и белым пухом. Бросил Кольскегу с Эйнаром: