Глава 18 Милость прощения

998. М41
Эгида Диамондо
Система Криптус

В личном библиариуме лорда-командора на борту «Клинка возмездия» хранились тысячи томов. Многие из них, уникальные, скопировали вручную с давно сломанных устройств хранения данных. Самыми драгоценными из этих сокровищ были «Свитки Сангвиния» — девяносто девять свитков с сокровенными мыслями примарха, записанными его собственной рукой. Оригиналы остались в подземельях Мареста, защищенные от распада мощными стазис-полями. Существовало всего пять копий. За свою долгую жизнь Данте пользовался оригиналами всего три раза.

Сейчас лорд-командор сидел за большим столом в своих красных и золотых одеждах. Он уже многократно перечитывал слова Сангвиния, и копия немного истерлась. К одному отрывку Данте обращался чаще, чем к другим. Пальцы двигались вдоль строк, мягкие бархатные перчатки защищали пергамент от грязи.

«Я боюсь того, что предвижу, — писал примарх. — Тьма видений преследует меня, мне нет утешения. Описанные мною последствия нашей победы воистину ужасны, и все же есть нечто такое, что я не в силах записать, видения настолько темные, что мое сердце наполняется отчаянием.

Без сомнения, мечты моего отца мертвы. Нас ожидает вечность войны и страданий, которые разобьют сердце Императора. Он никогда не подавал виду, что видит наше близкое темное будущее. Он знает? Я не верю, что нет. Мой дар, если его можно так назвать, происходит от Императора, чье предчувствие сильнее, чем я могу себе представить. Я вновь и вновь спрашиваю себя: всегда ли он предвидел случившееся? Или его, как и меня, оно застало врасплох? Светлое будущее, которое я ждал прежде, сожжено дотла, а на его месте восстает скверна. Я проклинаю тебя, Хорус, проклинаю во веки веков.

Я слишком часто пишу про это и все еще не нашел ответы. Вместо них я запишу свой вчерашний сон. Он принес мне нежданное утешение, а потому заслуживает записи».

Данте развернул свиток, открывая следующую страницу.

«Наступят дни Великой тьмы, когда человечество умрет и все огни мира погаснут, и надежда разлетится в прах. Мне снилось, что я стою на равнине из черного песка, усыпанного бриллиантовыми звездами. Был великий голод, который пронизывал и время, и пространство, более ужасный и всепоглощающий, чем жажда, которая преследует моих сынов. Голод поднялся с ночного востока и поглотил спутники Ваала, что пересекали незнакомое небо. Прежде чем Ваал Секундус оказался уничтожен, яркий свет вспыхнул на нем и умчался прочь, опережая тени.

Пожрав мой дом, голод быстро распространялся. Прежде бесформенный, но укрепленный кровью Ваала, он превратился в хищного дракона, который бешено пожирал звезды, пока их свет и слава не стали воспоминаниями, заключенными в алмазах на песке. Как только была съедена последняя звезда, адская Восьмерка предателей полыхнула на небе с запада, оставляя огненные письмена в беззвездной пустоте. Потом она угасла, и я остался во тьме один.

Тени закружились и разошлись. Видение перестало состоять из символов, и я увидел сцену, которая, возможно, происходила из будущего. Я смотрел на своего отца. Погубленного. Сломанного. Хотя его тело казалось трупом, я знал, что он еще жив, ибо ощущал его душу. Мощь отца значительно уменьшилась, я не ощущал сознания — только бушующую, неуправляемую силу, которая грозила уничтожить мой спящий ум. Этот живой труп отца застрял в механизме, который питал его дух чужими сущностями. Не знаю, могу ли я доверить такое бумаге, даже если делаю это для себя. Если отец не знает о своей судьбе, то уже никогда о ней не узнает. Или, быть может, он все понимает и выбирает между своей жизнью в смерти и полным уничтожением человечества? Если так, то мое уважение к отцу растет.

Когда пушки магистра войны тяжело ударят в стены Дворца, возможно, эта жалкая реальность окажется лучшей из перспектив, и это то, ради чего я должен умереть.

Голод пришел за моим отцом. Марионетки темных богов столкнулись с ним за право убить Императора. Перед троном стоял золотой воин, окруженный кустодиями моего отца и другими героями, которые при всей своей мощи бледнели рядом с владыками наших дней. Там они сражались и погибли. Видение померкло, когда пожиратели плоти и душ приблизились к моему лорду и создателю. Осталось только отчаяние, отчаяние и еще раз отчаяние. Но перед самым пробуждением я увидел кое-что еще. Я почувствовал движение в варпе и прикосновение моего отца, его разум изменился, пришло понимание, что все еще может закончиться хорошо.

Тот золотой воин отдал жизнь, чтобы защитить моего отца, как суждено и мне. Драгоценные секунды, купленные его кровью, способны изменить все — или ничего. Возможно, это ложное видение. Молюсь, чтобы будущее оказалось изменчивым, как это уже случалось в прошлом. Все, кроме близкого момента расплаты, когда мне придется встретиться с братом. Этого не избежать.

Не знаю, кем был тот золотой воин. Он похож на моего герольда, я видел собственное лицо, изображенное на его маске, но он не я, и его броня мне не знакома. Уверен, это кто-то из моих сынов. Неясно, была его жертва напрасной или нет, но это благородный воин, храбрый и чистый воин своего времени. Я люблю его потому, что моя работа ради Императора не пропала даром, и моя смерть тоже принесет плоды».

На этом записки обрывались.

Командор откинулся на спинку стула, древний палисандр заскрипел под его весом. Данте уже не помнил той минуты, когда впервые понял, что воин из записок примарха — он сам. Другие предполагали, что это Сангвинор, но Данте не сомневался, что дело обстоит иначе. Он отвергал свои мысли, считая их тщеславными, и искал покаяния. Испытывал дискомфорт от такой роли, поскольку, перечитывая свиток, каждый раз видел там великого спасителя. Необъяснимое желание читать росло одновременно с убежденностью — Сангвиний описывал именно Данте за девять тысяч лет до его рождения.

Возможно, он, как Сангвиний, видел свой неизбежный конец, когда искал надежду в жестоком будущем. Впрочем, даже от такого сравнения веяло высокомерием.

Данте перевел взгляд на бесценные тома библиариума. Быть может, примарх предвидел появление Пожирателя? Эти мотивы в записях ставили Данте в тупик и беспокоили его на протяжении веков, пока не возникла угроза тиранидов. Когда ее масштаб сделался очевидным, магистр понял, что же видел примарх. И вот теперь Абаддон выбрался из Ока Ужаса. Вероятность того, что он, Данте, является воином в золотых доспехах, возросла.

Он беспокоился, не зная, как поступить. Стоит ли подражать генетическому прародителю и встретить свою судьбу или попытаться бросить ей вызов? А если ускорить события, не приведет ли это к катастрофе? Быть может, чтобы видение Сангвиния сбылось, следует сопротивляться до конца?

На этот вопрос оставался один ответ. Он освободил собственный разум. Представил себя умирающим перед лицом невероятных трудностей.

Такие грезы, спокойнее снов, были его единственной поблажкой самому себе. Смерть могла принести облегчение… Как он ждал ее год за годом…

Нужно еще подождать. Он обязан сражаться. Данте никогда не сдастся врагу, а отчаянию тем более.

— Милорд?

Арафео стоял в дальнем конце комнаты, держа скрюченными пальцами дребезжащий поднос с напитками и едой.

— Подойди, слуга мой, — велел Данте.

Он испытывал радость, что хоть кто-то прервал его темные мысли. Присутствие Арафео напоминало о настоящем — о том, кем был лорд-командор, и его задаче.

— Я подумал, что вам нужно бы освежиться, милорд.

Данте сделал неопределенный жест. Арафео поставил поднос.

— Не тревожьтесь, милорд, — добавил он.

Слуга решил, что знает мысли Кровавого Ангела, и тот едва не закричал на него, но подавил гнев и положил руку на свиток, пытаясь этим жестом унять вызванную словами Сангвиния тревогу.

— Как мне не тревожиться, Арафео? Галактика в огне. Я командовал этим орденом более тысячи лет, служил капитаном в течение трехсот лет, а до этого — рядовым десантником и сержантом на двести лет больше.

Он заглянул в слезящиеся глаза слуги и продолжил:

— Я боролся со всеми врагами, с которыми сталкивалось человечество, от орков до бессмысленных жерновов бюрократии.

— Вы победили их всех, милорд, — сказал Арафео, покраснев. — Вы величайший герой Империума! Кто еще жил так долго и столь многого добился?

— Я плод случая, — заметил Данте. — Во мне нет ничего особенного. Говорят, что технически мы бессмертны, но космодесантники редко живут настолько долго, чтобы проверить это. Когда я вижу морщины на собственном лице, то понимаю, что это значит. Я не бессмертен. Я уже состарился. Интересно, сколько лет мне осталось? И вовсе не мои навыки командования или обращения с оружием сохранили мою жизнь, Арафео, просто мне выпал такой шанс. Кто-то из тысяч космодесантников Сангвиния должен был прожить очень долго, и это случилось со мной.

— Вы не просто результат случая, милорд! Вы — носитель силы и воли. Святой воин!

— Арафео, я не святой, — предупредил Данте, но слуга продолжал торопливо говорить:

— До попытки пройти испытание на Ваале Прим я каждую ночь слушал истории о вашем героизме. Ваш пример заставил меня мечтать о звездах, восхождении на небесных колесницах к самому Ваалу и служении Императору на войне, — произнес он с восторгом, мысленно перенесшись в другое место.

— Жаль, что тебя не выбрали.

Арафео улыбнулся, обнажив зубы, затем склонился и сжал руку Данте своими холодными, скрюченными пальцами.

— Служить вам, милорд, стало большим удовольствием. Мне отказали в приеме в орден, и сердце мое разбилось. Если бы я мог вернуться в прошлое, в тот день, когда меня исключили из избранных, я бы шепнул самому себе, молодому: «Радуйся! Сангвиний улыбается тебе, ибо ты будешь служить самому лорду Данте».

Арафео отечески похлопал лорда по руке, хотя тот был на четырнадцать веков старше его.

Отцовское отношение Арафео заставило командора воспрянуть. Он убрал свою руку.

— Я читал эти свитки в поисках смысла собственной жизни. Боюсь признаться, но на мне лежит один долг. Прости, Арафео, но я собираюсь с тобой поделиться, ведь ты служил так хорошо…

Данте помедлил. Тяжесть того, о чем он собирался поведать, казалась невыносимой. Следовало хоть с кем-то разделить страхи, и он заговорил размеренно, без эмоций:

— Империум падет, хотя не сегодня, но скоро. Я ищу выход, но все, что вижу, это черные стены тупиков.

— Когда-то я одерживал великие победы и имел уверенность в завтрашнем дне, — говорил он с печалью. — Насколько все это похоже на судьбу Сангвиния! Мои триумфы омрачены знанием, что за ними последует неизбежное поражение. Разве все совершенное пропало зря? Я убивал существ из другой реальности, Арафео, столкнулся с проклятием ордена и сохранил свою душу свободной от этого порока. Всю жизнь я стремился служить не только Империуму, но и человечеству. Быть Кровавым Ангелом — значит окунуться в кровь и смерть. Мое спасение — бросить этому вызов, использовать смерть во имя жизни. Наш орден за последние три тысячи лет трижды оказывался на грани полного уничтожения. Во время Призрачной войны, на Каллии и в Секорисе. Каждый раз мы снова восстанавливались, и крылатая капля крови снова реяла на знаменах полных десяти рот.

Арафео кивнул, молча сочувствуя лорду.

— Я понимаю, Арафео, что должен оставаться для людей героем. Они смотрят на золотую маску Сангвиния, страдая и умирая во имя Терры, думая, что примарх с ними. Такова моя роль в этой жизни — притворяться тем, кем я не являюсь. Я позволяю легенде выходить за рамки всякого правдоподобия, а смертным думать, думать, будто я непогрешим и безмерно силен. Я с готовностью принимаю это как свое служение человечеству. Но, хотя я могучий и мудрый Адептус Астартес, я все равно лишь человек. Под моими доспехами бьется человеческое сердце — рядом с тем, которое подарил мне Император. Ни один человек не живет сам по себе — всем нужна компания и общение. Вот почему я делюсь с тобою мыслями. Прости меня за такое безрассудство, но невозможно скрывать свои проблемы ото всех. Они меня попросту раздавят.

— Понимаю, — мягко ответил шталмейстер. — Жаль, что я растревожил ваши страхи, пока вы отдыхаете, но знайте — вы не одиноки.

— Я никогда не отдыхаю, — с горечью ответил Данте. — И вечно одинок.

Подавленный, Арафео удалился. Данте едва заметил это. Он вернулся к чтению. Став исповедником для страхов магистра, шталмейстер их не уменьшил. Данте устыдился этого. Не следует обременять смертного такими знаниями. Обозначив зло, он дал ему силу. Буквы свитка, казалось, плыли перед глазами, и он склонил голову. В этот миг глубоко в недрах книгохранилища раздался крик. Данте вскочил.

— Арафео? Арафео, с тобою все в порядке?

В ответ раздался лишь тихий стон. Данте прошагал мимо стопок книг и ящиков со свитками, высоких стеллажей. Горячий и живой запах крови коснулся его ноздрей прежде, чем удалось отыскать Арафео.

Слуга стоял на коленях, держась за запястье. В библиариуме стояла такая тишина, что Данте легко уловил слабое, неустойчивое биение сердца шталмейстера. Кровь капала на ковер.

Лорд-командор поспешно приблизился. Арафео улыбнулся. Запах захлестнул Данте, вызывая жажду. Магистр схватил руки слуги и приподнял их. Кровь из длинных вертикальных порезов на запястьях потекла по рукам до локтей.

— Арафео! Арафео! — воскликнул Данте. — Что же ты наделал?

Улыбка медленно, словно пролитая кровь, проступила на лице шталмейстера.

— Пришло время оставить вас, господин.

— Не сейчас! Держись, друг мой. Очень жаль, не следовало посвящать тебя в мои печали. Это неправильно. Я не хотел напугать тебя. Нужно вызвать Корбулона, он тебе поможет.

Данте потянулся к бусине вокса на воротнике, но Арафео схватил его ладонь слабой рукой. Немощные пальцы вцепились в толстое запястье Данте. Магистр с ужасом ощутил, как кровь течет по его коже.

— Милорд, пожалуйста, не надо. Я не боюсь. Вы не совершили ничего дурного. Император призывает меня. Мое время в этом мире истекло.

Данте вновь потянулся к бусине. Арафео удерживал его с невероятной силой.

— Вы мой хозяин, но прошу, позвольте мне самому принять решение. Сердце мое состарилось, и я устал от своего бремени.

— Тебе необязательно умирать.

Арафео мучительно медленно покачал головой. Его обычно аккуратные седые волосы растрепались.

— Нам всем придется умереть. Кроме вас, мой господин. Вам нельзя.

— Это не так. Я могу умереть — и умру.

— Да, милорд, когда-нибудь. Но пока не нужно, — прошептал Арафео. — Пока вы живы и золотая маска Сангвиния появляется на полях сражений наших ужасных времен, все еще можно поправить. Не сдавайтесь, милорд.

Арафео обмяк. Данте поднял его. Прижимая слугу к груди, он пригладил волосы старика.

— Я устал, Арафео, я мучаюсь от тоски, но не собираюсь сдаваться. Никогда, клянусь. Пока дышу, буду сражаться, и никто не узнает о моих тревогах.

Арафео закрыл глаза, счастливый.

— Это хорошо. Вы наша надежда, даже если думаете, что это не так.

— Но зачем убивать себя? Не понимаю.

— Причина есть, милорд, что бы вы ни говорили. Хочу попросить вас кое о чем напоследок…

— Только скажи, Арафео, все будет по-твоему.

— Заберите мою жизнь, милорд. Выпейте мою кровь. Окажите последнюю милость, подарите мне поцелуй Ангела. Вот почему я решил умереть — чтобы вы получили мощь из моей крови. Она окажется намного большей, чем вся сила моего тела, и вы возродитесь. Позвольте мне умереть с мыслями об этой последней службе. Я предлагаю вам свою жизнь, чтобы многие другие выжили.

Слабым движением он поднес окровавленное запястье к лицу Данте.

— Нет, — решил Данте и отвернул голову.

Кровь капала и впитывалась в ковер.

— Я долго служил вам. Вы не вкушали живой крови за все время нашего знакомства.

— Дольше, — ответил Данте. Его зубы против воли высунулись из десен, кровь прилила к лицу. — Я дал себе клятву больше не пить живую кровь.

— Тогда вы обязаны нарушить ее, господин. Забирать жизнь — проклятие Ангелов, но вам это необходимо. Без крови вы слабы, так стары, а я все равно умираю. Возьмите мою. Станьте сильны.

— Так нельзя, — возразил Данте. — Я отказываюсь.

Он отшатнулся. Кровь Арафео заливала его руки. Больше всего на свете хотелось ее слизнуть.

— Вы дали мне слово. Хотите взять его назад?

— Ты выставляешь мою честь против меня, словно оружие, — сказал Данте.

Его решимость угасала. Клыки удлинились. Лицо покраснело.

— А другого оружия против вас и нет, — заметил Арафео с сухой усмешкой.

Он скривился и стиснул руки.

— Пожалуйста. У меня уже не осталось времени. Эту кровь я завещаю вам. Пейте всю. Восстановите силы для будущих войн. — Он яростно посмотрел прямо в глаза Данте. — Сделайте это сейчас!

Арафео снова сжал запястья хозяина. Данте помимо воли широко раскрыл рот. Губы коснулись скользкой от крови кожи Арафео. Слуга издал тихий стон, когда острые зубы Данте вонзились в его запястье.

Данте жадно глотал кровь человека, чувствуя, как тепло наполняет его собственное тело, и сильное покалывание распространилось от его сердец до кончиков пальцев. С потоком жизненных сил пришли и эмоции умирающего.

Омофагия Данте наполнилась фрагментами воспоминаний человека, дразня его. Грубый детский капюшон, так похожий на тот, что он сам носил. Краткий миг славы на пути к Месту Испытания. Полное разочарование, когда устройство сангвинарного жреца сердито загудело и загорелось красным. Луч надежды, когда претендента отправили к кровным рабам. Миг нерешительности и выбор — вернуться домой или отправиться на Ваал. За годы жизни и рабского труда Арафео тысячу раз пересматривал это свое решение.

Арафео потерял сознание. Данте не отпускал, прижимая губы к руке слуги.

Жизнь шталмейстера была однообразной, короткой, бесславной. И все же его воспоминания наполняла сопричастность жизни ордена, удовлетворение от необходимых и оцененных дел. Они являлись служением Императору, столь же важным, как и владение болтером или клинком, а любовь к хозяину всегда оставалась искренней. Данте плакал, осушая влагу жизни человека. С последним глотком крови, скользнувшим вниз по пищеводу, пришла и благодарность Арафео.

Сердце слуги затрепетало под рукою Данте, а затем остановилось. Лорд-командор сел на корточки, положив одну ладонь на грудь слуги. Другой он вытер со своего лица кровь и слезы. Глаза Арафео оставались открытыми, и, хотя свет души из них ушел, он казался счастливым.

Данте испытывал сложную смесь эмоций: удовлетворение от приема пищи, скорбь по слуге, отвращение к жажде и непомерный стыд, что жизнь его не соответствовала видению Арафео.

Он успокоился. Тяжесть лет сделалась легче. Магистр ощутил, как кожа натягивается, и морщины на лице разглаживаются. Он встал, отяжелевший от еды, ощущая первый прилив новой жизненной силы. Он сжал крошечный изумруд, служивший переключателем вокса.

— Гренний! — позвал он, обращаясь к главному управляющему. — Арафео покинул нас. Отправь похоронную команду в мой личный библиариум и призови слугу-доспешника. Мне нужна моя броня.

Данте знал, что должен сделать. Время размышлений закончилось.

Загрузка...