Цвет крови - серый

Глава 3

После того как мое туловище было заключено в тугую повязку (всего одно ребро не выдержало удара имура), ножевая рана обработана и зашита, а внутрь залито полстакана настоянного на каких-то травах вина (что сразу сняло острую пульсирующую боль), я, наконец, смог присоединиться к военному совету, проходившему в палатке генерала Тиссена.

Предстоящая через несколько часов битва имела очень важное значение для продвижения войск Хаоса дальше в глубь территории противника: победа открывала прямую дорогу к богатым плодородным землям, лежащим за перевалом Стервятника — проходом через цепочку возвышенностей протяженностью в несколько километров, с обеих сторон упирающихся в непроходимую чащу векового леса.

Перевал — узкая горловина, чуть более десяти километров длиной, которую нужно было преодолеть армии Хаоса, чтобы вырваться на просторы бескрайних степей Алавии и через несколько сотен километров достигнуть сердца этой удивительной и прекрасной страны, великой столицы объединившихся светлых рас, неприступного города-крепости Арлон. Более чем трехсоттысячная армия темных рас, вторгшаяся с юга, наступала по трем направлениям. Северному, северо-западному и восточному.

Наш двадцатитысячный корпус (после первой же пограничной битвы сократившийся почти на треть) входил в состав восточной группировки, и именно сегодня отряды этой орды должны были выбить пробку из горловины перевала, хлынув грязной смердящей волной на плодородные равнины Алавии, неся на острие своих мечей смерть не только тем, кто посмеет сопротивляться, но и всему живому вообще.

Приказ лордов Хаоса не оставлял никаких сомнений, что эта кампания должна решить исход войны между противоборствующими силами, и повелевал планомерно уничтожать все на своем пути, не оставляя за своей спиной ничего живого. Основной задачей, поставленной перед армией вторжения, было не завоевать новые земли противника, подчинив их своему влиянию, а полностью истребить все, что находилось на этих территориях.

Не знаю, как остальные расы — орки, гоблины, ворги и прочие, но в рядах имуров подобная тактика выжженной земли вызывала плохо скрываемое недовольство. Эти грациозные сильные создания, полулюди-полукошки, были прирожденными воинами, а не мясниками. И у них существовал определенный кодекс войны, в неписаный свод которого не входило убийство пленных и тем более мирного населения.

Да, они встали под знамена Хаоса, потому что издавна враждовали с эльфами — второй по численности светлой расой после людей. Но имуры послали свои легионы на север не для того, чтобы те запятнали себя позором убийства безоружных стариков, женщин и детей, а для того, чтобы они покрыли себя славой на полях сражений и принесли домой богатые трофеи.

Однако о целях и задачах этой безумной войны стало известно лишь спустя неделю после ее начала. И повернуть вспять, выйдя из игры, было уже невозможно. Лорды Хаоса никогда не прощали измен.

Военный совет в походной палатке генерала Тиссена не затянулся надолго. Главнокомандующего экспедиционного корпуса имуров, вероятно, занимали какие-то одному ему ведомые мысли: выглядел он слегка рассеянным.

— Расстановка сил такова, — скомканно, без всякого предисловия начал генерал. — Мы стоим на правом фланге, усиленные пятью когортами гоблинов...

Лица всех без исключения офицеров омрачила гримаса брезгливости. Это было закрытое совещание, и, кроме одного человека (меня), все присутствующие принадлежали к расе имуров. Поэтому никто не счел нужным скрыть свои чувства по поводу того, что придется сражаться бок о бок с гоблинами. Теми самыми гоблинами, которые, словно гиены, трусливы, жестоки и, главное, ненадежны в бою.

— Почему нас обременили этими пожирателями падали? — Динкс как фигура, наиболее приближенная к генералу, позволил себе выразить общее настроение. — Неужели не нашлось никого получше?

— Это еще не все... — Казалось, главнокомандующий не заметил вопроса своего заместителя. — Ряды нашего корпуса усилили тремя некромантами.

После объявления этого известия даже самые спокойные не смогли сдержать свои чувства — по сравнению с появлением в войске некромантов перспектива сражения бок о бок в гоблинами выглядела не так уж плохо.

Чтобы вы могли понять вполне обоснованное недовольство высшего командного состава имуров, нелишним будет объяснить некоторые не слишком приятные стороны наших союзников.

Трое черных магов могут держать под контролем в общей сложности около сотни мертвецов. Они — своеобразные кукловоды, управляющие действиями зомби. Подвластных им мертвых воинов нельзя убить в буквальном смысле этого слова, потому что труп остается трупом при любом раскладе. Эти бездушные марионетки можно только расчленить. Но и после того, как армия восставших из ада лишается одного или нескольких членов, некроманты тут же пополняют свое воинство за счет недавно павших в бою. Чисто теоретически подобный процесс может длиться до бесконечности, и всего лишь небольшая группа сотни зомби и трех управляющих ими некромантов способна разгромить многотысячную армию. Однако такое развитие событий возможно лишь в теории. На практике все выглядит совершенно иначе. Как и у каждой медали, у этой есть обратная сторона.

Черные маги не могут отрываться от своих подопечных больше чем на несколько сотен метров, потому что в противном случае зомби выходят из-под контроля, начиная хаотично уничтожать друг друга и все, что попадется под руку. К тому же сами по себе некроманты чрезвычайно слабы физически. Поэтому им постоянно нужна многочисленная охрана. Противник, издали заметивший появление на поле боя оживших мертвецов, тут же пытается вычислить расположение их хозяев и предпринимает все возможное, чтобы уничтожить черных магов — жутких кукловодов смерти.

Плюс ко всему, некоторые особо сильные друиды обладают способностью искажения реальности и могут сделать так, что дезориентированные зомби обратят оружие против своих же хозяев.

За несколько сотен лет до описываемых событий именно из-за магии искажения реальности лесные эльфы наголову разбили армию дроу, заключивших союз с некромантами. Эта печальная битва (вернее сказать, истребление) долгое время оставалась на устах у всех, и именно с тех пор звезда некогда сильных и могущественных некромантов стала стремительно закатываться. Мало кто хотел вступать с ними в военный союз. А если и вступали, то с большой неохотой или по принуждению.

Так что даже с чисто военной точки зрения (то есть не принимая во внимание вполне естественное отвращение всех живых существ к зомби и их повелителям) боевые действия бок о бок с этими ужасными существами не сулили ничего хорошего. И в большинстве случаев были чреваты массой неприятных неожиданностей.

Именно поэтому известие о трех некромантах, приписанных верховным командованием к нашей группировке, вызвало всплеск негативных эмоций у всех собравшихся офицеров.

Но армия есть армия. Приказы старших по званию не обсуждаются. Главнокомандующий поднял руку, призывая к тишине, и неразборчивый, словно шум морского прибоя, гул недовольных голосов мгновенно стих.

— Лучники, гоблины и некроманты, — решительно начал он, — будут сконцентрированы на нашем правом крыле. Их главная задача — прикрывать основную ударную группировку от возможного флангового нападения. Противник может попытаться воспользоваться близостью леса и неожиданно ударить.

После этих слов все стало на свои места. Тиссен отмежевался от чужаков, отданных под его командование, сконцентрировав их в одном месте. Что бы ни произошло на потенциально опасном (из-за близости леса) правом фланге, основных сил имуров это не коснется. Если все пойдет гладко, люди, зомби и гоблины не оскорбят своим присутствием ряды благородных воинов-имуров, а в случае неприятных неожиданностей им придется крутиться в собственной кровавой мясорубке; и тогда они либо разберутся со всеми проблемами сами, либо погибнут в безумном хаосе смешавшихся войск.

Это было не самое блестящее решение с военной точки зрения — концентрировать самые ненадежные войска на фланге, но самое удобное для людей-кошек.

Как только генерал закончил говорить, взгляды всех присутствующих офицеров непроизвольно обратились ко мне. Экспрессивные и темпераментные по своей природе имуры, возможно, ожидали взрыва негодования или какой-нибудь другой бурной реакции со стороны чужака, но ничего этого не последовало. Какая-то отрешенная пустота заполнила мое сознание и остатки разломленной души — я все еще не мог смириться, что приходится воевать против своих же соплеменников. Поэтому все, что я сделал, — перевел взгляд на генерала и бесцветным голосом, лишенным не только каких бы то ни было эмоций, но и вообще интонаций, произнес:

— Они ударят неожиданно, в самый напряженный момент. Некроманты падут, а трусливые гоблины в панике побегут, внося беспорядок и хаос в ваши ряды. И уже на их спинах в отборные части имуров вклинится острие атакующего вражеского авангарда.

Дальнейшие пояснения были бы просто бессмысленны. В походном шатре главнокомандующего собрались те, кто большую часть жизни провел на войне, и все присутствующие прекрасно отдавали себе отчет в том, что может произойти при подобном развитии событий.

Я сказал то, что хотел, после чего уже не видел никаких причин оставаться на этом фарсе, не иначе как в шутку названном военным советом. Поэтому, даже не испросив разрешения и не откланявшись, я развернулся и молча вышел прочь из палатки.

Фактически я выказал всем присутствующим на совете имурам, и в первую очередь Тиссену, неуважение или даже презрение. Такое поведение нельзя было назвать бунтом или неповиновением в прямом смысле слова. Это было всего лишь оскорбление нижестоящим офицером своего непосредственного начальника. За которым, вполне возможно, мог бы последовать короткий и быстрый на суровую расправу суд военного трибунала. Но...

Во-первых, я совершенно равнодушно относился к смерти и подобные угрозы для меня мало что значили.

Во-вторых, Тиссен был, безусловно, умным командиром, в противном случае он бы не выдвинулся на руководящую должность у воинственной расы имуров, а значит, отдавал себе отчет — дальнейшее выяснение отношений только еще больше уронит его репутацию в глазах офицеров.

А в-третьих, даже если бы, несмотря на все доводы разума, главнокомандующий все же решился бы наказать строптивого офицера, то тысяча людей, подчиняющихся мне, вряд ли пойдет в бой без своего непосредственного начальника. Тот, кто однажды назвал себя Хрустальным Принцем, присягнул на верность лордам Хаоса. А его люди — только ему, и никому больше. Поэтому оставлять в тылу потенциально опасных «союзников» способных ударить в спину имуров прямо во время боя, было нельзя.

Выходом из этой непростой ситуации было бы тотальное уничтожение людей. Однако подобная акция накануне решительной битвы не принесла бы ничего хорошего. Помимо ощутимой потери в чисто военном плане это вдобавок нанесло бы огромный моральный ущерб — карательные операции по уничтожению, своих же союзников никогда не поднимают боевой дух войска, а, наоборот, катастрофически снижают его.

Все это я понял спустя некоторое время, когда выдалась свободная минута для анализа не только своих, но и чужих поступков. А тогда, выходя из генеральского шатра, я вообще ни о чем не думал и практически ничего не чувствовал. Пустота, возникшая где-то в глубине сознания, расширялась и расширялась, заполняя собой все вокруг. На какое-то мгновение мне даже показалось, что еще немного, совсем чуть-чуть — и я полностью, безвозвратно растворюсь в ее ненасытном чреве. Но это состояние прошло так же неожиданно, как и появилось.

Громкое карканье ворона вывело меня из транса. Повернув голову на звук, я увидел черную птицу, сидящую неподалеку на одной из походных палаток. Старый мудрый ворон — предвестник смерти, наверное, хотел поделиться со мной некой тайной. Но язык птиц недоступен простым смертным, поэтому нет ничего удивительного в том, что смысл его послания так и остался неведом мне. Хотя, кто знает, может, это было к лучшему.

«Это действительно к лучшему, — подумал я, — не знать, что ожидает тебя впереди. Особенно когда кроме смерти там ничего нет и быть не может».

— Ты ничем не удивил меня, — неожиданно даже для самого себя произнес я вслух, обращаясь к черной как смоль птице. — То, что тебе хотелось поведать, уже и без того мне известно. Впереди нас ожидают море боли, реки крови и бесславный, позорный конец. Так что, мой старый мудрый друг, пожалуй, оставь эти пророчества при себе — магия предвидения может пригодиться тебе как-нибудь в другой раз, в более подходящем для этого месте и времени.

На несколько секунд взгляды человека и птицы встретились — они как будто пытались проникнуть в сознание друг друга, а затем ворон резко взмахнул крыльями и безмолвно взлетел ввысь. В данный момент его умные речи и удивительные предвидения оказались никому не нужными, поэтому больше здесь было нечего делать.

Пока нечего делать...

Время пира для любителей падали еще не пришло. Но оно было уже не за горами. Сразу в нескольких местах глухо пробили боевые барабаны, призывая солдат строиться в походный порядок, и огромная масса войск, повинуясь зову Судьбы, всколыхнулась в едином порыве.

Часы пробили полдень, и до начала великой битвы оставалось неполных два часа. Два часа, отделявших многие тысячи тех, кому предстояло сойтись на поле брани, от последнего вздоха и великого момента истины — мимолетного солнечного луча, блеснувшего на острие меча противника, который через мгновение вонзится в самое сердце.

Ее звали Ита, что с эльфийского переводится как «натянутая тетива». И весь ее облик был под стать этому имени — изысканная утонченность форм и линий сочеталась с огромной внутренней духовной силой, которую можно было сразу же заметить и определить не по каким-то неведомым признакам, а всего лишь встретившись с ее взглядом. Пожалуй, именно глаза были самым удивительным и притягательным в ней, потому что именно они — темно-зеленые, с яркими желтыми прожилками, словно лучи прорезавшими радужку, — лучше всяких слов говорили о сущности своей хозяйки. И именно в этих глазах отражались, причудливо переплетаясь в затейливые узоры, кипящая магма вулканов, блистающие молнии, сопутствующие невиданной силы ураганам, холодный лед заснеженных вершин и тихий покой материнского голоса. Да, это были удивительные глаза, которые может породить только смешение рас. Смешение, от которого рождаются дети всего лишь один раз в несколько десятков лет. Потому что только поистине настоящая любовь может привести к тому, что от брака человека-мужчины и женщины-эльфа появляется на свет ребенок, вобравший в себя все лучшие черты двух рас.

Она как раз и была этим созданием — полукровкой, полуэльфом-получеловеком — и всегда гордилась тем, что в ее жилах смешались две крови, а сознание открыто не только причудливой и возвышенной магии леса, но и холодному прагматизму городских жителей. Ее детство было счастливым и спокойным — таким, какое должно быть у каждого ребенка, чьи родители по-настоящему любят друг друга. А юность — насыщенной и чистой, словно полноводная горная река, поющая и смеющаяся на всем протяжении своего причудливого русла.

Потом она выросла — и встретила человека, высокого, сильного мужчину с обветренным, словно высеченным из темного камня лицом, прямым взглядом и какой-то особенной, открытой, по-детски распахнутой навстречу добру душой. Это не было простым увлечением или первой влюбленностью, свойственной всем девушкам. Нет, это было по-настоящему чистое, возвышенное чувство, от которого рождаются поразительно красивые и умные дети.

Но стать матерью ей так и не довелось. Ее возлюбленного убил дроу — темный эльф. Убил не в открытом и честном бою, а трусливо, предательски — из-за угла. Сильный и добрый человек умер, Даже не успев ничего понять. Его сердце остановилось в тот самый момент, когда он спешил на свидание к своей возлюбленной. Люди, которые его нашли, утверждали, что он лежал на спине, широко раскинув руки, будто пытаясь обнять отвернувшееся от него небо, и в уголках губ навеки застыла какая-то по-детски умиротворенная улыбка.

С тех пор удивительные изумрудные темно-зеленые глаза Иты потемнели от гнева, так что стали почти черными, и она возненавидела и прокляла всех предателей, посвятив свою жизнь войне. С ее врожденными талантами это было не так уж сложно. Раз ей не суждено было стать женщиной-матерью, она стала женщиной-воином. Ите еще не было двадцати, но она уже настолько освоила технику стрельбы из лука, что почти не уступала олвирам — гвардии эльфийских стрелков. И если бы она родилась не полукровкой, то, возможно, ее бы приняли в их ряды, даже невзирая на то, что она женщина. Но древний закон гласил: только чистокровный эльф может стать олвиром, и это священное правило нельзя было ни нарушить, ни сделать единичное исключение. Потому что единожды нарушенный закон теряет свою силу для всех последующих поколений.

Впрочем, эти формальности не слишком тревожили ее. Чем старше становилась Ита, тем больше приходила она к пониманию того, что ее душа принадлежит лесу и ее обитателям — материнская кровь оказалась сильнее наследия отца. А среди олвиров у нее и без того было предостаточно друзей-поклонников, поэтому, даже не будучи официально принятой в это элитное подразделение, она прониклась его духом и впитала не только его тайны, но и все лучшее, что было недоступно простым смертным. Официально она, разумеется, не была одной из них, но если отбросить в сторону условности, то можно с уверенностью сказать, что в силу своих удивительных способностей и неукротимой энергии девушка являлась почти полноправным членом этой закрытой касты.

Так прошло еще два года. Старые душевные раны постепенно затягивались, а неукротимый огонь ненависти, клокотавший в душе, медленно угасал, так что к некогда почерневшим от горя глазам стал возвращаться их естественный цвет. Но тут грянула эта проклятая война. И, казалось, сама ось мироздания сдвинулась с привычного места, после чего все необратимо изменилось. Хаос начал тотальную истребительную войну, уничтожая все на своем пути, не беря пленных и сжигая леса.

Ей хватило бы одной искры, а не этого вселенского пожара, для того чтобы теплившиеся угли ненависти вновь загорелись бушующим пламенем. Гнев вернулся, посеяв семена пожара в ее легко воспламеняющейся душе, и именно Ита была первой из эльфов, кто обмакнул наконечник своей стрелы в яд, сделанный из сока эмпантового дерева и особой разновидности грибов-паразитов, и не убила, а преднамеренно ранила этой стрелой нескольких орков. То, чего никогда бы не осмелился сделать чистокровный эльф, сделал человек, вернее, та его половина, которая, ослепленная ненавистью к врагам, заглушила в своей душе голос леса — голос крови эльфийской матери.

И сначала единицы, а затем, по мере того как леса продолжали гибнуть, сжигаемые шаманами орков, все больше и больше эльфов стали использовать отравленные стрелы — ненависть породила еще большую ненависть, а жестокость и насилие — безумие и хаос.

Но, быть может, в отместку за ее страшное безрассудство, положившее начало великим катаклизмам, судьба забрала у нее отца. Великий и бесстрашный воин погиб в пограничной битве с имурами. Однако он был сражен не мечом одного из людей-кошек, а повергнут стрелой, выпущенной из лука чистокровным человеком.

Это выяснили, когда нашли его тело, пробитое в нескольких местах стрелами с тяжелыми литыми наконечниками, сделать которые могли только люди.

А спустя некоторое время вся Алавия узнала о том, что на стороне сил Хаоса воюют предатели, около тысячи людей, изменников, презревших голос крови светлых рас, — лучников, безжалостно и хладнокровно убивающих своих же собратьев.

Именно после этого скорбного известия покой навсегда оставил и без того израненную душу печальной девушки. Она, и раньше ненавидевшая предателей, поклялась сама себе страшной древней клятвой, что не успокоится до тех пор, пока последний человек из легиона ренегатов, не исключая и их главаря, ничтожнейшего из ничтожных, не ляжет костьми в сырую землю. И во имя этой мести Ита была готова на все.

Тот, кто одержим навязчивой идеей, рано или поздно находит пути для осуществления своих замыслов. Какими бы безумными или опасными ни оказались дороги, ведущие к намеченной цели.

Старинные легенды эльфов гласят, что когда-то давно, на самой заре становления рас, существовало заклинание «Стрела, разрывающая сердце». Использовать его могли только по-настоящему сильные духом, потому что вместе с выстрелом лучник терял часть собственной жизненной энергии. Именно эта энергия и питала стрелу, способную поразить намеченную жертву на расстоянии прямой видимости. Это поистине гигантская дистанция, так как при обычном прицельном выстреле стрела могла достигнуть цели на расстоянии максимум сто шагов, или, если стрелять навесом, — не более трехсот. Но в одиночку незаметно приблизиться к противнику на такое расстояние во время битвы почти невозможно, поэтому оставалось одно — достать его издалека. С той стороны, откуда он меньше всего ожидает нападения.

Проявив невиданное упорство, одновременно задействовав все свои связи и знакомства, Ита ухватилась за слабую зацепку, способную в конечном итоге привести ее к намеченной цели. Девушка повстречалась со старым, даже не побелевшим, а скорее пожелтевшим от древности друидом, чья память все еще хранила воспоминание о днях и славных делах давно минувших эпох. Это был чудом сохранившийся осколок того далекого времени, когда мир был еще слишком молод, чтобы пасть жертвой самоубийственных войн.

Этого древнего старика звали Калатан. Он прожил слишком долго и успел устать от мирской суеты, так что поначалу даже не хотел разговаривать с незваной гостьей. Однако что-то всколыхнулось в его зачерствевшей душе, когда он увидел глаза этой девушки. Может быть, на память ему пришли дни давно прошедшей молодости, или же лицо полукровки напомнило ему дуновение свежего весеннего воздуха, который приходит в долину с западных гор, чтобы возвестить о том, что зима уходит и жизнь, несмотря ни на что, продолжается. Как бы то ни было, в конечном итоге друид согласился ответить на ее вопросы. И рассказал, что как такового заклинания не существует. Стрела, разрывающая сердце, сама решает, подходит ли ей человек, энергию которого она возьмет в обмен на выстрел, или же нет.

— Вообще, эти стрелы скорее живые существа, нежели магическое оружие, — продолжал Калатан, не обращая внимания на выражение бескрайнего удивления, застывшее на лице девушки. — С ними связано много странных и темных историй, о которых лучше не упоминать вслух, чтобы не потревожить души давно умерших воинов.

Он замолчал, и было хорошо видно, что его мысли вернулись к тем безвозвратно далеким временам, сама память о которых, казалось бы, покрылась толстым налетом вековой пыли.

— Единственный, кто что-нибудь может знать обо всем этом, — наконец проскрипел старик, выйдя из состояния глубокой задумчивости, во время которой Ита стояла, затаив дыхание и боясь даже пошевелиться. — Так это Сарг...

Фраза прозвучала так, как будто мифического Сарга должны были знать абсолютно все обитатели древнего леса.

Однако девушке это имя ни о чем не говорило.

— А кто этот почтенный мудрец? — осмелилась спросить она после некоторой паузы, вызванной скорее замешательством, нежели робостью.

— Кхееее-кхххеееее, кхххеее!

Звуки, вырывавшиеся из горла старого друида, были похожи на кашель, но, на самом деле это был смех...

Ита молча и терпеливо переждала и этот всплеск эмоций. В конце концов, она пришла сюда по делу, и только от желания или нежелания Калатана зависело, узнает ли она хоть что-нибудь полезное.

— Ах, девочка, девочка... — проскрипел он, наконец, просмеявшись-прокашлявшись, — имя Сага когда-то было на устах всей Алавии, потому что именно он был первым, кто применил заклятие «Искажение пространства» и положил конец могуществу некромантов; именно он стоял во главе войска, разбившего бесчисленные легионы орков, вторгшиеся с юга во время великой засухи, и... А впрочем, — устало махнул рукой старик, — можно до бесконечности перечислять все его великие свершения и ратные подвиги, но если из людской памяти так быстро стерлись воспоминания об этом удивительном герое, то я не стану тратить свое драгоценное время на то, чтобы просвещать молодую девушку, нарушившую мой покой из-за глупой прихоти.

В ответ на эту гневную исповедь Ита просто промолчала. Когда имеешь дело с друидом, да еще и практически высохшим от древности, говорить что-либо в свое оправдание не имеет смысла. Если старик захочет — скажет сам все, что нужно, а если нет, то никакие просьбы, уговоры или угрозы не подействуют.

На некоторое время в помещении воцарилась напряженная тишина. Оба, Калатан и девушка, молчали, как будто задумавшись каждый о своем. А затем древний старец, наконец, разрушил хрупкую тишину, чуть слышно пробурчав себе в бороду:

— Последний раз его видели недалеко от озера Печали, находящегося в юго-западной части Эвалонского леса. Но теперь уже никто и не вспомнит, сколько воды утекло с тех пор.

На лице Иты расцвела улыбка. Даже ее темные глаза на какое-то мгновение стали чуть светлее.

— Спасибо вам, — сдержанно ответила девушка, изысканно поклонившись, что считалось у эльфов высшей степенью уважения. — Спасибо вам, — повторила она, приложив руки к сердцу, что было высшей мерой признательности у людей.

Старик ничего не ответил, как будто совершенно проигнорировав эти знаки внимания.

Ита хотела было задать еще один, последний вопрос, но не решилась. Судя по виду и поведению старого друида, он сказал все, что собирался и аудиенция была окончена. Она еще раз поклонилась — на этот раз уже прощаясь — и стремительно вышла прочь.

— Смелая девочка, но безрассудная, — в очередной раз пробормотал себе в бороду Калатан. — Хотя, кто знает, может быть, ей и удастся добиться цели, раз и навсегда покончив со всем этим затянувшимся кровавым безумием. Кто знает... Может быть, боги, но и те, скорее всего, не догадываются.

Он посидел еще немного, особым внутренним взором пристально вглядываясь в едва различимую пелену будущего, но, так ничего и не увидев, устало откинулся на спинку кресла.

«В смутные времена будущее не определено, — уже не сказал, а подумал про себя он, — поэтому никто не может на него повлиять. Ни боги, ни древние артефакты, ни уж тем более жалкие смертные. Только случайность или какой-нибудь неизвестно откуда взявшийся великий герой, пожалуй, еще может изменить ход событий. Но эра великих героев давно миновала, а случайность слишком непредсказуема и капризна, чтобы серьезно надеяться на нее».

— Н-да... Ох уж эти смутные времена, — опять вслух пробормотал он, перед тем как заснуть. — Эти нескончаемые смутные времена...