Цвет крови - серый

Глава 2

Война...

Нет ничего глупее и бессмысленнее, чем ожесточенное истребление одних видов живых существ другими. Уничтожение миллионов жизней, брошенных в кипящий водоворот событий по чьей-то нелепой прихоти. Но что, пожалуй, самое главное во всем этом непрекращающемся безумии: война — это не подвиги отважных рыцарей, красиво воспетые талантливыми бардами, не романтика эпических сражений и не патетика красивых слов. Война — это кровь, грязь, смерть и подавляющая, непроходящая, отупляющая усталость, усталость даже не от самих битв, а от ежедневных многочасовых марш-бросков по бескрайним равнинам Алавии — части суши, издревле контролируемой светлыми силами.

Прошло два месяца с тех пор, как мы покинули родную долину и вступили в великое противостояние рас, конечной целью которого было полное уничтожение одной из сторон. Причем это был не обычный вооруженный конфликт, какие время от времени сотрясают отдельные страны и даже континенты, это была тотальная война на истребление, конечной целью которой было не завоевание и покорение территории противника, а его полное, повсеместное уничтожение.

Никто не знал, какими соображениями руководствовались лорды Хаоса, бросившие свои легионы на приступ Алавии, никто не знал и чем все это может кончиться, но все, от последнего солдата до самого главного полководца, планировавшего завоевательную кампанию в целом, чувствовали, что после этой ужасной войны мир уже не будет прежним. Какая бы сторона ни победила — тонкая ткань мироздания должна будет измениться. Все необратимо сдвинулось. Цели, верования, идеалы, принципы, наше сознание и даже сам мир...

Даже сам мир сдвинулся, и то, что еще вчера казалось немыслимым, сегодня уже никого не удивляло.

Эльфам не было равных в стрельбе из лука, к тому же лес был их домом. Какая бы великая армия ни вторглась в необъятные просторы юго-восточных лесных массивов, занимающих пятую часть Алавии, она ничего не смогла бы сделать против призраков, бесшумно стреляющих из-за деревьев, стремительно появляющихся то в одном месте, то в другом и так же неожиданно исчезающих. Нет. Противостоять эльфам в лесах могли только ворги — огромные злобные существа, отдаленно напоминающие волков. Но их было слишком мало, чтобы решить эту проблему.

Поэтому завоеватели, будучи не в силах справиться с противником, решили взяться за дело с другой стороны — уничтожить лес.

В бесконечно длинном обозе нашей армии, обессилевшие от жары и перегрузок, замученные хлыстами погонщиков, несчастные вьючные животные тащили огромные бочки с грязно-черной маслянистой жидкостью, с помощью которой поджигались леса. Шаманы орков вызывали смерчи, гнавшие огонь все дальше и дальше в глубь вековой чащи. И с тем, что было не под силу многотысячной армии, легко, почти играючи, справлялся вездесущий огонь.

Если бы не друиды и лесные духи, препятствующие распространению пожаров, великий лес, крепко вросший корнями в землю Алавии чуть ли не со времен ее основания, сгорел бы за пару недель. Но магия противостояла магии, стихия — стихии, поэтому, несмотря на изнуряющую летнюю жару и отсутствие дождей (подозреваю, и здесь не обошлось без темных магов), лесные пожары не распространялись стремительно по всем направлениям, а постепенно затухали. И если бы не постоянная подпитка горючими материалами из обоза нашей огромной армии, провонявшей отвратительными парами смерти, они бы вообще сошли на нет в течение одного, максимум двух дней.

Но черная вонючая жижа все текла и текла нескончаемым грязным потоком, отравляя и выжигая все, к чему прикасалась. Спустя полтора месяца одна десятая часть огромного лесного массива была выжжена дотла. При сохранении подобных темпов армии Хаоса потребовалось бы чуть более полутора лет, чтобы навсегда уничтожить главную твердыню и оплот лесных эльфов.

А что такое год или два для практически бессмертных лордов Хаоса и большинства их приспешников? Так, ничтожная капля в необъятном море. Мимолетное мгновение, которое можно даже не заметить в мелькании бесконечной череды веков... Нет, Хаос можно обвинить в чем угодно, только не в глупости. Мои новые хозяева знали, что делали.

Именно после первого месяца войны всем стало окончательно ясно, что тонкая ткань мироздания прогнулась и мир сдвинулся с привычной оси.

Сначала редко, в единичных случаях, потом все чаще и чаще эльфы начали применять отравленные стрелы. Со стародавних времен лес таит в себе много загадочного и неизведанного, в том числе и множество природных ядов. Но никогда, ни на какой войне эльфы не пользовались отравой для того, чтобы уничтожать противника. Это противоречило самой их природе, их внутренней сущности. Так же как, к примеру, люди никогда не вырывали сердце врага и не оскверняли тела умерших в бою воинов. И то и другое было просто неприемлемо для тех, кто относился к содружеству светлых рас. Но лес горел, Хаос уничтожал все то, что было для них свято, и все чаще и чаще стали находиться отчаявшиеся, для которых не было больше никаких моральных барьеров, никаких запретов. Единичные случаи очень скоро переросли в массовое явление, и какая-то частица души леса умерла не только вместе со сгоревшими деревьями, но и в сердцах его защитников.

Яд действовал медленно, но необратимо и ужасно. Хватало даже легкой царапины, чтобы отравленный был обречен на верную мучительную смерть в ближайшие несколько дней. Тело жертвы распухало, разлагаясь буквально на глазах. Противоядия не существовало. Даже у легко раненных отравленными стрелами было всего два варианта. Они могли сами свести счеты с жизнью, или их милосердно добивали соратники по оружию.

После того как использование эльфами отравленного оружия приобрело массовый характер, даже равнодушные ко всему орки, никогда не обладавшие острым умом, отчетливо поняли, что ось мироздания сдвинулась. И чем бы ни закончилась эта война — мир безвозвратно изменится...

Однако громадный маховик чудовищного механизма был запущен, и ни уйти в сторону, ни просто спрыгнуть с движущейся машины было уже никому не под силу. Часы мироздания должны пробить полночь, что бы ни последовало за этим — начало нового дня или беспросветный мрак абсолютного Ничто.

— Да... Часы мироздания должны пробить полночь, — повторил я уже вслух, задумчиво вороша угли догорающего костра.

Короткие летние сумерки опустились на землю, чтобы через несколько стремительных минут быть погребенными под саваном ночи. В этих местах темнело чрезвычайно быстро.

Два месяца прошло с тех пор, как я присягнул на верность лордам Хаоса, а сколько событий стремительно пронеслось за это время пред моим взором... И не сосчитать.

Сама присяга прошла на удивление спокойно, чтобы не сказать обыденно. Не было никаких магических ритуалов и сверхъестественных явлений.

В палатке генерала Тиссена, после непродолжительных переговоров, мне был дан в руки свиток пергамента, содержимое которого я должен был четко и ясно прочитать вслух. Затем я надел перстень с печатью лордов Хаоса, который оказался мне как раз впору — то ли в силу своей магической природы, то ли просто это был стандартный размер, — и, приложив его к сердцу, поклялся в верности моим новым хозяевам.

Вся процедура в общей сложности заняла не более десяти минут. И если бы не легкое покалывание в груди после того, как были произнесены последние слова клятвы, можно было подумать, что все происходящее — не более чем детская игра.

Однако и мне, и всем присутствующим было прекрасно известно, что это не игра. Отныне и навсегда я поклялся в верности лордам Хаоса, скрепив договор осколком своей души.

Именно этот момент и можно считать для меня началом войны.

Войны, которая взорвала изнутри тонкую ткань мироздания, навсегда и безвозвратно изменив привычный для всех нас мир.

Асидды, наполовину ящерицы, наполовину люди, обладающие, подобно хамелеонам, способностью менять окраску тела, издавна основали гильдию убийц, услугами которой пользовались все без исключения расы и народы. У ассидов не было абсолютно никаких национальных предрассудков или, скажем, религиозных запретов, поэтому они с одинаковой легкостью брались выполнить поручение как от лагеря светлых рас, так и от лагеря темных. Так сказать, вершили правосудие и «во имя добра», и просто по чьей-то прихоти. Для этих беспринципных холоднокровных созданий золото имело постоянный цвет — желтый, и именно количество «презренного металла» влияло на решение — принять заказ или нет.

Первое покушение на мою жизнь совершила именно гигантская ящерица-хамелеон. Случилось это через месяц после вступления нашего отряда в войну.

Меньше чем за тридцать дней мы совершили двухсоткилометровый переход в глубь вражеской территории и успели принять участие в одной крупной битве и нескольких мелких стычках.

Первая ожесточенная битва закончилась, если так можно выразиться, боевой ничьей: светлые расы отступили, но отступили вполне организованно, оставив на поле боя несколько тысяч убитых. При этом столько же или чуть меньше потеряла наша сторона. Двадцатитысячный экспедиционный корпус генерала Тиссена, состоявший, как я уже говорил, в основноя из имуров, потерял почти треть боеспособного состава.

Это еще не было падением в прямом смысле слова, ведь мы сражались бок о бок с имурами, людьми-кошками, а не с орками, гоблинами или другими адскими тварями, поэтому люди под моим началом чувствовали себя более или менее сносно. Но первый шаг был сделан, и возврата после него уже не было. Впрочем, лично для меня все дороги назад были отрезаны не с первой стрелой, выпущенной в сторону воинов Альянса, а сразу после принятия клятвы. Даже при желании я не мог бы пойти против своих новых хозяев: осколок души, скрепивший наш договор, был надежным залогом моей преданности.

До этого дня в лагерь людей, которые стояли отдельно от имуров, никто не заглядывал. Но после первой большой битвы ко мне пришел старый знакомый, парламентер Динкс, и, осведомившись для приличия о потерях среди моих людей (в тот раз мы лишились всего пятерых: лучники, как правило, или несут минимальные потери, или уж гибнут почти все), перешел к главному разговору, ради которого он и пришел.

— У командования есть все основания полагать, — начал он, — что участие твоих людей в боевых действиях на стороне Хаоса важно не только с военной точки зрения, но и с морально-пропагандистской. Не один и не два человека перешли на нашу сторону, а сразу целая тысяча.

— Ты что, пришел мне еще раз напомнить о предательстве? — Я даже не пытался изображать вежливость.

— Из всей нашей многочисленной армии, наверное, только я в полной мере осознаю истинную подоплеку твоего поступка и в глубине души даже испытываю определенное к нему уважение...

Мне было совершенно наплевать, кто и что испытывает по отношению ко мне и моим людям, поэтому, вместо того чтобы проникнуться дружескими чувствами к существу, лично столкнувшему меня в бездонную пропасть Хаоса, я бесцеремонно ответил:

— Меня не интересует твое мнение, и уж меньше всего я нуждаюсь в «дружеском сочувствии» от кого бы то ни было. Поэтому, если у тебя есть что сказать, говори прямо сейчас.

— Не исключено, что тебя попытаются убить. — Он понял, что приятельской беседы не получится, и перешел прямо к сути дела.

— Если ты вдруг не заметил, — хрипло рассмеялся я, — на войне практически всех пытаются убить, так что в этом нет ничего страшного.

— Тебя, скорее всего, прирежут во сне.

Он, наверное, мог бы пояснить: «Предателя удавили во сне словно грязную крысу, не дав ему умереть как воину, после чего вся Алавия долго потешалась над столь бесславной кончиной». Но он не стал, все было и так понятно без слов.

Я посмотрел ему прямо в глаза и ответил, совершенно не кривя сердцем:

— Знаешь, я буду даже рад этому.

— Знаю, — легко согласился он, и на какое-то мгновение в моей душе появилось подобие некоторого уважения к собеседнику, но я подавил ненужные чувства в зародыше. — Поэтому и приставляю к тебе своего телохранителя.

Неожиданно, будто из ниоткуда, передо мной возник старый знакомый — огромный имур, лоб которого пересекал уродливый длинный шрам.

— Это Лам, твой новый охранник. Отныне он будет следить за тем, чтобы с тобой ничего не случилось.

Мне совершенно не понравилось подобное предложение, поэтому, даже не пытаясь скрыть раздражение, я ответил предельно грубо:

— Оставь этого воина себе, мне не нужны глупые няньки.

— Если бы спросили мое мнение, — спокойно ответил Динкс, — я бы еще тогда сжег тебя вместе со всей деревней без всяких переговоров и уж тем более ни за что бы не отдал своего лучшего телохранителя. Но приказ этот — от самых верхов, так что если ты вдруг чем-то недоволен или намереваешься пойти против воли лордов, которым присягнул, — это твое право. Если же нет, — закончил он жестко, — прекратим эти глупые споры, потому что меня ждут более важные дела.

После чего, не дожидаясь моего ответа, он развернулся и, не сочтя нужным попрощаться, ушел.

Этот разговор произошел сразу после первой битвы, в которой участвовали мои люди. А непосредственно перед вторым сражением — ранним утром, когда почти все воины в нашем лагере еще спали, на меня совершил покушение ассид — прекрасно обученный и тренированный убийца-хамелеон.

Это убийство было запланировано в качестве назидания другим предателям: умертвить меня, словно больную бешенством крысу.

Солнце еще не встало, но было уже достаточно светло, чтобы с уверенностью сказать: ночь отступила, сдав свои права только-только зарождающемуся дню. Утренний туман еще не успел рассеяться, когда я вышел из палатки, чтобы освежиться в небольшой речке, протекавшей неподалеку от нашей стоянки. И если на первый взгляд все было как обычно — утренняя сырость, остывшие угли походного костра, сонная тишина походного лагеря, то внимательно присмотревшись, можно было заметить кое-что необычное.

Однако у меня не было желания к чему-либо присматриваться, потому что посреди лагеря многотысячной армии я чувствовал себя в полной безопасности.

Уже отойдя на несколько метров от своей палатки, слева по ходу движения я уловил неясное колебание воздуха. Казалось, будто марево, обычно поднимающееся от раскаленной земли в жаркий солнечный день, неожиданно обрело форму и возникло туманным утром невдалеке от меня. Я еще не успел ни о чем толком подумать, тем более сопоставить мимолетное видение с какой-нибудь угрозой, как вдруг прямо перед глазами промелькнула холодная сталь клинка, змеиным жалом метнувшаяся к горлу, и почти одновременно чудовищный удар в грудь отшвырнул меня на несколько метров назад.

Уже в полете, краем сознания, я отметил, что, скорее всего, сухой щелчок, раздавшийся вслед за ударом, связан с повреждениями в моем организме. А приземлившись на спину и попутно разбив в кровь голову о железную кайму чьего-то щита, я понял, что не ошибся — боль, огненной стрелой пронзившая правую половину туловища, наглядно свидетельствовала, что как минимум одно ребро сломано наверняка.

С трудом подняв голову, я увидел, что мой новый телохранитель Лам, напряженный, словно сжатая до отказа пружина, склонился в полуприседе, выставив перед собой короткий кинжал и длинный изогнутый меч. Он не шевелился, но было прекрасно видно, что при малейшей угрозе Лам мгновенно среагирует. Бугры вздувшихся мышц, застывших, словно у статуи, говорили сами за себя.

Откровенно говоря, я не сразу понял, в чем дело и с какой стати имур (а это именно его мощный удар чуть было не проломил мне грудную клетку) вдруг набросился на своего хозяина. Но присмотревшись повнимательнее, я увидел все то же неясное марево, которое расплывчатым пятном маячило невдалеке от телохранителя, и понял, что речь идет о внезапном нападении, цель которого — мое физическое устранение.

Что ж, Динкс был абсолютно прав, предполагая, что главаря ренегатов, предавших свою расу, попытаются убить не на поле брани, а позорно зарезать во сне. Впрочем, сейчас не было времени на умозаключения и признания собственной несостоятельности. Только феноменальная реакция приставленного ко мне имура не позволила убийце перерезать горло жертве. Если этот телохранитель падет от руки наемного киллера, то у меня не останется ни единого шанса.

Можно было бы, конечно, закричать, подняв по тревоге моих людей, но в суете и толчее практически невидимому убийце будет только проще расправиться со всеми нами. Нет, кричать я не собирался. Ничто не нарушало предрассветную тишину спящего лагеря. Ничто, кроме напряженного дыхания сошедшихся в смертельном поединке врагов.

Несколько бесконечно долгих секунд противники неподвижно стояли друг против друга, не предпринимая попыток сблизиться или начать поединок. Они, вероятно, оценивали возможности друг друга, решая, как лучше начать атаку.

Но затем именно мои действия спровоцировали начало столкновения. Я упал на чью-то боевую амуницию, сложенную рядом с палаткой. Кроме упомянутого уже щита, здесь были шлем, стальная пластина нагрудных доспехов и, самое главное, лук с полным колчаном стрел.

Очень осторожно, стараясь не нарушить звенящую тишину туманного утра, я протянул одну руку к луку, а второй вытащил стрелу из колчана. Может быть, людям племени Сави и не сравниться с эльфами, и все же никто не скажет, что они не умеют стрелять. С раннего детства я обучался этому нелегкому искусству и, скажу без лишней скромности, очень прилично поражал цели и на дальней дистанции, а уж на расстоянии в тридцать шагов в девяти случаях из десяти попадал в мелкую монету.

Останься ассид стоять на том же месте, и меньше чем за пару секунд две или три стрелы пробили бы его насквозь. Но наш противник не был настолько глуп, чтобы позволить так легко себя убить.

Я уже натянул тетиву лука, когда наемный убийца сместился чуть вправо, так что стоящий ко мне спиной Лам полностью закрыл от меня это слегка мерцающее марево...

— Проклятье, — выругался я сквозь зубы, собираясь сделать шаг или два в сторону, чтобы противник опять попал в поле видимости.

Но именно в этот момент в воздухе мелькнула сверкающая молния, затем раздался лязг металла, а еще мгновение спустя мой телохранитель завалился на спину. Я успел сделать сразу две вещи — заметить, что из груди упавшего имура торчит рукоять ножа, и спустить тетиву, послав стрелу в то место, где только что находился ассид.

Однако выстрел не достиг цели. Этот убийца был чертовски быстр, обладая к тому же поистине волшебной реакцией. Я потянулся за второй стрелой, какой-то частью сознания понимая, что это ничего не даст, потому что мои рефлексы не сравнимы со скоростью противника, но тут Лам стремительно поднялся, словно кукла-неваляшка. Обычный человек никогда бы не смог совершить подобный маневр, но имур использовал хвост в качестве опорной точки. Нож должен был попасть в сердце, но в последний миг человек-кошка попытался отбить его своим коротким кинжалом, и в какой-то мере ему это удалось — острое как бритва лезвие слегка изменило направление полета, вонзившись чуть ниже ключицы.

Имур снова принял боевую стойку — низкий полуприсед с далеко вытянутыми вперед руками, сжимающими оружие, и только тут я запоздало понял, что упал он специально — чтобы дать мне возможность выстрелить.

«У этого имура необычно тонкий слух, к тому же стальные нервы», — отметил я про себя.

Находясь спиной к лучнику на расстоянии пятнадцати шагов, услышать тихий шелест натягиваемой тетивы, затем среагировать на брошенный с огромной скоростью и едва ли не в упор метательный нож (ассид держал оружие за спиной, так чтобы его почти сливающееся с воздухом тело загораживало кинжал, делая его абсолютно невидимым), а после этого так резко упасть — это мог только профессионал с большой буквы.

Вдобавок достаточно серьезное ранение, судя по всему, никак не повлияло на способность Лама продолжать поединок. Казалось, вонзившийся в тело нож не доставлял имуру никаких неудобств. Все было в точности как и до нападения — неподвижно застывшая статуя, готовая в любое мгновение взорваться чередой стремительных, как молния, ударов, каждый из которых может поставить финальную точку в поединке равных по силе противников.

Лам по-прежнему стоял в оборонительной стойке, не делая никаких попыток не только атаковать, но и вообще хоть как-то форсировать события. Разумеется, это было логично с точки зрения сложившейся ситуации — атаковать невидимку чревато серьезными последствиями. Однако время играло против нас. Скоро лагерь начнет просыпаться, и очень трудно будет объяснить людям, чтобы они не выходили из палаток, так как это может помешать охоте за невидимым убийцей.

Нет, отвлекаться на объяснения не было никакой возможности, потому что, когда против тебя играет настолько серьезный соперник, нужно быть предельно сконцентрированным на поединке. Иначе все может закончиться буквально за пару секунд...

Однако ассид тоже не мог затягивать схватку. Если бы вместо одного лучника, с линии огня которого можно постоянно уходить, прячась за имура, нас стало хотя бы двое, то укрыться уже не было бы никакой возможности. Поэтому он предпринял еще одну атаку — на этот раз более успешную, чем минутой раньше.

В лицо моего телохранителя был брошен шарик, который тот без особого труда разрубил прямо в воздухе. Лам сделал все правильно, но оказалось, что это ловушка — из шарика вырвалось облако слепящей пыли. По составу этот порошок был совершенно безвредным — невинная забава из разряда детских хлопушек. Пыль воздействовала таким образом, что глаза жертвы малолетних проказников на пару минут затуманивались, а перед внутренним взором проносились видения лесных фей, духов или просто призраков — все зависело от состава порошка. Но применительно к данной ситуации эти невинные детские шалости чуть было не стоили нам жизни.

Если бы на месте имура находился кто-то другой, наша судьба была бы решена в течение следующих нескольких секунд. Но Лам был не просто воином, а еще и первоклассным телохранителем. Поэтому, ослепнув на некоторое время, он не запаниковал, а, сделав едва заметный шаг в сторону (я тут же выпустил еще одну стрелу, но — безрезультатно, как и в первый раз), присел еще ниже и с поистине невероятной скоростью начал, вращать перед собой длинным изогнутым клинком.

Без всякого сомнения, это стоило ему невероятных усилий, особенно если принять во внимание, что он был ранен. Складывалось впечатление, что имур состоит не из плоти и крови, а из металла и мрамора, — казалось, ничто на свете не может сломить его волю и мужество. Судя по всему, ассид не рассчитывал на подобное развитие событий. Низкая, практически стелющаяся по земле стойка телохранителя теоретически сделала голову убийцы уязвимой для моих стрел. Наемник был почти невидим, но именно этого «почти» — легкого марева, колебавшегося в воздухе, — было достаточно, чтобы определить примерное положение убийцы. Вот почему полупрозрачный ящер был вынужден пригнуться, заняв неудобную стойку.

Прошло еще несколько томительных секунд, в течение которых ничего не происходило, а затем противоборствующие стороны обменялись выпадами. Сначала ассид попытался пробить защиту человека-кошки, бросив очередной метательный нож. Но на этот раз ему не повезло — вращающийся с бешеной скоростью клинок отбил в сторону летящую сталь. А затем сразу же, без всякого перерыва, Лам, ориентируясь лишь на звук, метнул свой кинжал.

Он не попал и даже не рассчитывал попасть — бросок был несильным. Со стороны могло показаться, что это был жест отчаяния уставшего от неимоверного напряжения бойца. Но это было не так, потому что бросок являлся частью плана — он заставил ассида слегка сместиться в сторону, чтобы тот вышел на линию моего огня. И на этот раз — с третьей попытки — я не упустил свой шанс...

Стальной наконечник стрелы, выпущенной с огромной скоростью, вонзился в ногу наемника, пробив кость у основания голени.

Нога подломилась, ассид потерял равновесие и, развернувшись в полете, упал на основание стоящей рядом палатки. Вероятно, кратковременный шок от дикой боли, пронзившей все его существо, лишил разум некогда хладнокровного убийцы контроля над телом, и теперь мы смогли увидеть его истинное обличье. Пытавшееся убить меня существо больше всего походило на огромную ящерицу грязно-серого цвета.

Я снова натянул тетиву лука, чтобы добить хотя и раненного, но очень опасного врага, однако в это мгновение произошло неожиданное — в руках ассида появился причудливо изогнутый кинжал, и он с силой вогнал его себе в горло. Тело наемника пару раз судорожно дернулось, потом глаза его закатились, а из уголка рта побежала тоненькая струйка крови. Все закончилось так же неожиданно, как и началось.

Я устало опустил ненужный более лук и сказал, обращаясь к все еще не восстановившему зрение телохранителю, продолжавшему с невероятной скоростью вращать сверкающий меч:

— Все. Он покончил с собой.

Не было никаких оснований сомневаться, что Лам слышал мои слова. Но он не прекратил свое занятие. Более того, ориентируясь на голос, он сделал два коротких шага вправо, так что в очередной раз заслонил меня своим телом, встав между уже мертвым убийцей и мной.

— Он вонзил себе нож в горло, — на этот раз еще громче произнес я. — Так что можешь оставить свои фехтовальные упражнения. Теперь они ни к чему. Если бы у убитого был напарник, он бы уже давно разделался с нами.

Это было совершенно нелогично, однако имур не только продолжал оставаться в боевой стойке, но, как и прежде, с бешеной скоростью вращал меч перед собой.

Мне надоела эта бессмысленная игра, поэтому, отложив в сторону лук, я устало опустился на землю — давало о себе знать невероятное напряжение последних нескольких минут.

Но, как оказалось, расслабился я совершенно преждевременно, потому что в следующую секунду не выказывающий никаких признаков жизни ассид неожиданно ожил и, оттолкнувшись здоровой ногой, резко прыгнул в сторону.

У него была не только превосходная реакция, но и отличный глазомер. Сгруппировавшись в воздухе, раненый хамелеон предпринял последнюю отчаянную попытку достать цель своего контракта.

Сверкнуло лезвие метательного ножа, и холодная отточенная сталь раскаленной иглой вошла в мое тело. Если бы за мгновение до стремительного нападения я не обернулся на шум выходящего из палатки воина, клинок вонзился бы точно в сердце. А так он всего лишь «слегка поцарапал» руку, пробив навылет мягкую ткань — по военным меркам пустяковая рана.

Впрочем, это неожиданное стремительное нападение было действительно последней акцией убийцы. Лам опоздал буквально на долю секунды — он прыгнул вслед за ассидом, ориентируясь только на звук. Человек-кошка отталкивался двумя полусогнутыми ногами, поэтому его начальная скорость была намного выше, чем у раненой ящерицы.

Два великих воина встретились в воздухе... и все закончилось там же. Всего лишь один короткий взмах меча отправил душу наемного убийцы в небесную обитель павших на поле брани, а его бездыханное тело пало на землю двумя неравными частями — меч Лама разрубил противника пополам.

Несколько бесконечно долгих секунд, находясь под впечатлением увиденного и пережитого, я никак не мог прийти в себя, а затем, увидев застывшую маску недоумения — лицо человека, так своевременно вышедшего из палатки, — наконец очнулся и, стряхнув оцепенение, подошел к Ламу. К человеку-кошке уже вернулось зрение, и он, вытащив нож из своего тела, обрабатывал свежую рану какой-то странной пахучей мазью, при этом не обращая никакого внимания на лежащее неподалеку мертвое тело поверженного противника, — он сделал свою работу, а все остальное его совершенно не интересовало.

— Я же собственными глазами видел, как он вонзил себе нож в горло и забился в предсмертных конвульсиях, — все еще ничего не понимая, потрясенно пробормотал я.

Вместо ответа Лам подошел к расчлененному надвое убийце и вытащил из его горла нож. Лезвия там не было. Только внимательно присмотревшись, я заметил, что оно утоплено в рукоять.

— Это действительно ритуальное оружие, которым по кодексу чести ассид, не справившийся с заданием, должен завершить свой жизненный путь. Но наш противник, даже с раненой ногой, все еще мог выполнить свою миссию и даже уйти. Правда, для этого ему нужно было убить обоих свидетелей, а потом, используя свое универсальное тело, по желанию меняющее цвет, даже будучи раненным, он мог уползти из лагеря днем, став невидимым, или ночью, пролежав весь день рядом с какой-нибудь корягой.

— А...

Предвосхитив мой вопрос, Лам ответил:

— На рукояти ножа среди узоров есть панель, нажатие на которую открывает заглушку, после чего лезвие проваливается внутрь, одновременно на поверхность выступают капли клейкого вещества, которое прикрепляет рукоять к месту, куда якобы вонзился нож.

Дальнейшие вопросы были уже ни к чему. И без дополнительных объяснений мне было ясно: не требуется особого актерского мастерства, чтобы изобразить конвульсии, а прокушенный язык, вызвавший вполне натуральное кровотечение, не такая большая цена, когда на карту поставлена жизнь.

— Но как ты понял, что он притворяется? — Я хотел узнать все до конца.

— Это не первый ассид, с которым мне пришлось столкнуться.

Видимо, Лам решил объяснить все подробно — в целях моей же безопасности: никто не знает, сколько еще убийц придут за жизнью продажного предводителя тысячи лучников племени Сави.

— Когда-то давно я попался на такую же детскую уловку, — телохранитель показал на уродливый шрам, пересекающий его лоб, — и это чуть было не стоило мне не только глаз, но и жизни.

Я хотел было еще что-то сказать, но на этом наш разговор закончился, так как из всех близстоящих палаток начали выскакивать люди, разбуженные Тэшем — тем самым очевидцем последних мгновений сражения, чье неожиданное появление спасло мне жизнь.

Не прошло и минуты, как все пространство вокруг наполнилось нестройным многоголосьем возбужденной толпы, во что бы то ни стало желающей посмотреть на останки наемного убийцы. Нужно признать, у моих людей были все основания для здорового любопытства. Слава ассидов — таинственных созданий, меняющих окрас тела и подписывающих контракты на убийства только за баснословно огромные суммы, гремела не только по всей Алавии, но и далеко за ее пределами.

Я не стал им мешать.

«В конце концов, если каким-нибудь чудом кто-то из нас переживет кровавую мясорубку, почему-то называемую «Великой войной», и вернется домой, ему будет о чем рассказать», — отстраненно подумал я.

Однако что-то глубоко внутри подсказывало мне: чуда не произойдет и некому будет рассказать оставшимся где-то там, далеко, в другой, нереальной жизни, соплеменникам о великих походах, наемных убийцах и могущественных героях, Наши кости превратятся в прах, и кровь впитается в землю задолго до того, как окончится эта война, а силы света и тьмы, наконец, решат, кому будет принадлежать мир на ближайшую тысячу лет.

Поглощенный такими невеселыми мыслями, я отправился в лазарет, чтобы узнать, сколько ребер повреждено или сломано, и заодно обработать рану.

Хотя имур пропал из поля зрения, мне было доподлинно известно — он где-то неподалеку. Постоянно оставаться в тени было излюбленной манерой телохранителя, его фирменным почерком. Лам оставался одним из лучших в своей профессии. Два убитых ассида — именно тот показатель, который нагляднее всяких слов свидетельствует о профессиональных качествах спокойного, не слишком разговорчивого существа, чьим призванием было защищать жизни подопечных.

Мы находились по одну сторону баррикад, поэтому сегодня он сделал все от него зависящее, чтобы жизнь Хрустального Принца была спасена. Но кто знает, что будет завтра? Или через несколько дней, или тем более — лет?

Никто.

Будущее подчас скрыто не только от простых смертных, но и от самих богов. И если бы в тот миг в моей власти было приоткрыть завесу времени и заглянуть в завтрашний день, я мог бы увидеть совсем другую картину: тот, кто только что самоотверженно меня защищал, следующим утром придет в лагерь людей с совершенно другой целью — забрать мою жизнь.