Чужой: Холодная кузница

1. Список

Дориан Садлер знает, что не должен курить.

Джена, врач на судостроительном заводе, жалуется на его вредную привычку каждый раз, когда его видит. Перед погружением в криокамеру она придет проверить его состояние. Дориан любит смотреть на лицо Джены и делать то, что она ненавидит. Ему нравится получать удовольствие от чужого недовольства.

Может быть, стоит попробовать затащить ее в кровать, перед тем как уснуть? Она, наверное, не будет возражать, если Дориан объяснит это желание своим подавленным состоянием из-за предстоящего годичного сна. Нет, сначала нужно закончить работу, так как начальство возлагает на него определенные надежды. Курение – не единственный запрет: во время проверки директору по целевым ресурсам не положено вступать в неформальные отношения с сотрудниками.

Его жилая комната великолепна, пусть даже в этой поездке он и не использовал кровать для развлечений. Ему нравится рисовать восход Земли, наблюдая за ним через большие панорамные окна станции: голубая громадина, отчетливо выделяющаяся на фоне серых кратеров поверхности Луны. Это прекрасный вид, потому что отражает заслуженные Дорианом власть и уважение.

Его тонкие пальцы быстро стучат по клавиатуре, выполняя запрос относительно сокращения штата судостроительного завода Луны. Садлер находит стабильное предприятие с хорошей прибылью и высокой производительностью и улыбается. Избавившись от ненужных людей, жизнь Компании сможет заиграть новыми красками, а курс акций «Вейланд-Ютани» вырастет на одну десятую процентного пункта. Если девять других директоров последуют его примеру, в сейф «Вейланд-Ютани» отправятся триллионы долларов.

Просматривая списки, он ищет тех сотрудников, которые оказались на грани краха – людей, чья работа далека от выдающихся успехов. Он пропускает примерно треть страницы и находит имя Джены, выделенное желтым цветом в его личной турнирной таблице по «штатному боулингу». В прошлом месяце от нее поступило два страховых обращения, а ведь это именно ее задача предотвращать такие случаи, как, например, курение. Дориан ставит галочку напротив ее имени, пополняя имитированный список личного состава новым врачом, и обнаруживает меньшее количество медицинских счетов. Садлер указывает, чтобы через неделю, когда он останется в далеком прошлом этой женщины, Джена получила электронное письмо об увольнении. Охрана Луны и кадровая служба уладят остальные детали.

В качестве причины увольнения Дориан указывает низкую производительность труда.

На пятьдесят седьмой строке он находит Альфонса Кеннера, менеджера филиала в отделе обработки турбин. На прошлой неделе Альфонс узнал, что Садлер собирается его уволить, и покончил жизнь самоубийством. Программа отправляет Кеннера в список сотрудников, не принесших ни выгоды, ни потерь.

Но все же это не так.

Дориан хватает сигарету из пепельницы и судорожно затягивается, сжигая ее до горького фильтра. Когда он бросает окурок обратно в пепельницу, пальцы его дрожат, а зубы стиснуты, так что дым выходит через ноздри.

Компьютер ошибся. У Альфонса Кеннера имеется двухмиллионный договор страхования жизни, который он приобрел в свой восемнадцатый день рождения. Он делал выплаты, и они продолжались независимо от его статуса занятости. Банковское подразделение потеряло бы гораздо больше, чем просто сотрудника. Умри он вследствие аварии на станции, было бы еще хуже.

И снова пальцы стучат по клавиатуре. Дориан находит контракт Кеннера, заверенный более двух десятилетий назад каким-то идиотом. Перейдя с одной ссылки на другую, он обнаруживает страховой полис. Открыв документ, Садлер быстро просматривает условия и судорожно выдыхает. Как всегда он оказался прав.

Самоубийство освобождает Кеннера от выплаты. А что еще лучше – это произошло до того, как покойный ратифицировал предложенное ему щедрое выходное пособие. Так что нет, Кеннер – не пустое место. Он – это два миллиона долларов, которые принес домой Дориан, а не банк.

Садлер напрягает мышцы и потирает о брюки сжатые кулаки. Банковская оперативная группа посчитает снижение динамики выплат своей заслугой, но в любом случае это победа Дориана. Он думает добавить комментарий к данной позиции, или, возможно, отправить сообщение начальству, но он здесь для того, чтобы спасти миллиарды, а не миллионы, поэтому не стоит беспокоиться по пустякам.

– Дориан, – доносится голос за открытой дверью.

Джена тут как тут. Стоит наготове с планшетом в руке. Садлер идет на поводу у своего гнева и изображает язвительную улыбку. Ему нужно выпустить немного пара.

– Все в порядке, дружище?

Дориан выключает экран компьютера:

– Могу я на мгновение быть честным?

Девушка кладет руки на бедра и ухмыляется:

– Надеюсь, это будет не предсмертная просьба.

Он встает, протягивает руки и, перекатываясь с пятки на носок своих итальянских туфель, приближается к ней. У Садлера впечатляющий рост, особенно заметный в этом курятнике. Никто даже не ожидает, что он настолько большой и сильный, – это не так заметно на расстоянии. К тому же у Дориана широкие плечи. Как только он оказывается в двух шагах от девушки, то тут же убирает руки в карманы брюк, оставив снаружи только большие пальцы, и слегка ссутуливается, выставив вперед локти. Она должна знать, что он может окружить ее, поглотить.

– Я просто хотел поговорить… с вами, – он одаривает Джену отрепетированной несчастной улыбкой. – Все меня ненавидят, доктор. Я абсолютно в этом уверен. Я провожу большую часть дней на корабле… в основном в криогенном сне. Затем я просыпаюсь, сокращаю штат организации, после чего снова возвращаюсь спать.

Джена поднимает бровь, но не опускает обратно. Дориан правильно ее понимает.

– У каждого своя работа, – отвечает она.

– Все, что я вижу – это личные трагедии людей.

Взгляд Дориана устремляется в окно, будто он не может заставить себя посмотреть собеседнице в глаза. Мужчина прикусывает губу:

– От меня будто веет несчастьем.

Но доктор чувствует кое-что иное. Запах – самая сильная мнемоника, и Дориан задается вопросом, какой багаж идет вместе с ним.[1]

– Это сигаретный дым, – говорит она с ухмылкой. – А не личные трагедии. И, раз уж мы говорим о сигаретах, у вас не найдется еще одной?

Глаза Дориана фокусируются на Джене, и он притворно усмехается:

– Я думал, вы не курите, доктор.

Она пожимает плечами и делает шаг ближе:

– У каждого своя работа. Моя пропагандирует здоровую рабочую среду, но я собираюсь взять выходной.

Все ее убеждения и наставления – ложь. Как он мог не заметить это? Что еще проскользнуло мимо него? В теле вспыхивает жар. Это не похоть, это – гнев. Судя по тому, что сейчас происходит, и по тому событию с Кеннером, представительство этой чертовой организации должно быть просто уничтожено. Они все делают неправильно.

– Знаете, я не глупая, – продолжает Джена.

Лгунья приближается к Дориану и касается верхней части его галстука.

– Я знаю, чего вы хотите, – девушка обхватывает пальцами галстук и осторожно расслабляет узел. – Это же очевидно. К тому же, мы, вероятно, никогда не увидимся снова.

Лгунья развязывает галстук. Она не видит кулаков Дориана. Она забрала его власть… или, по крайней мере, попыталась.

– Я могу покурить и позже, – говорит Джена, приближаясь, чтобы поцеловать Садлера.

Когда их губы почти соприкасаются, он бросает на нее высокомерный взгляд.

– Вы неправильно поняли ситуацию, доктор, – объясняет Дориан. – Я хотел только поговорить с другом. Ваше поведение совершенно неуместно.

От унижения лицо Джены ярко вспыхивает. На нем появляется замешательство, как у человека, который только что лишился всех своих козырей. В эту секунду Дориан ощущает сильное желание переспать с ней. Но тогда она подумает, что он был неискренен в отношении своего намерения «поговорить». Нет, он не может испортить этот момент триумфа.

Джена что-то невнятно бормочет, а затем отворачивается. Сейчас Дориану очень сложно не улыбнуться.

– Я верю, что в сложившейся ситуации вы поведете себя как настоящий профессионал, – говорит Садлер. – Знаете, всем свойственно ошибаться.

– Да, конечно, – говорит она. – Конечно.

– Через час я буду в криокапсуле, и вы забудете об этом досадном инциденте.

Может быть, Джена и правда сможет забыть. Может, на несколько дней он останется небольшим источником смущения, а затем полностью исчезнет из ее памяти. А через две недели руководитель завода вызовет доктора в офис и спокойно сообщит, что она уволена.

Джена выходит, и Дориан добавляет к причине увольнения попытку склонения к интимной близости, что абсолютно неуместно для медика. В увольнительном письме Садлер сообщает, что она не должна пользоваться страховкой по случаю безработицы, иначе он обвинит ее в сексуальном домогательстве. Прибыль «Вейланд-Ютани» увеличится на ничтожную часть процентного пункта.

Дориан проверяет свой маршрут. Его следующая остановка – RB-232. Прибытие через год, начиная с сегодня. Каким бы ни был конечный пункт, он засекречен, и инструктаж пройдет уже на месте. Причина проверки – «низкая эффективность работы». Садлер читает дальше и улыбается.

На RB-232 проблемы, а это стоит миллиарды долларов.

Закрыв глаза, он глубоко вздыхает, успокаивая сердце. Увольнять ученых – веселое занятие. Они думают, что слишком умные и что никто не станет ими жертвовать. Садлер в мгновение ока разгонит их всех.

Шимпанзе снова кричит и не хочет приближаться к яйцу.

Блю Марсалис не понимает, откуда примат знает, что внутри яйца его поджидает смерть. Ее лаборанты приняли все необходимые меры, чтобы животные не видели, как оплодотворяются их сородичи. Она нетерпеливо следит за зверем, стоя по другую сторону закаленного стекла. Существует график, и его нужно придерживаться.

Она бы усмирила шимпанзе, обезболила бы его, но ранее полученные в результате таких манипуляций эмбрионы были совсем не впечатляющими. Блю вспоминает рассказы мясников о том, что испуганная овца дает кислое мясо. Именно такое предпочитают лицехваты, так же как и ловцы, которые из них получаются.

– Иди уже, кусок дерьма, – ругается Кембили Окоро, ее постоянный лаборант.

Кембили проводит грубой рукой по поросшей щетиной темной коже, – нервная привычка.

– Держи себя в руках, – отвечает Блю мужским голосом.

Это тело ей не принадлежит.

– Мы не можем упустить момент, – объясняет она.

– Почему бы тебе просто не собраться с силами, не пойти туда и не подтолкнуть этих ублюдков друг к другу? – спрашивает Окоро. – Эти твари обычно не трогают андроидов.

Блю встает и одаривает его злым взглядом. Это уже четвертый раз на неделе, когда лаборант советует ей собраться с силами. Кембили стал серьезной проблемой с тех пор, как оказался на «Холодной кузнице» – во многом потому, что его нельзя заменить. У «Вейланд-Ютани» есть всего несколько генетиков, обладающих полномочиями для работы на секретном объекте, но даже если бы их было больше, очередная ротация экипажа состоится только в следующем году. Блю от него никуда не денется, и Кембили это знает.

– Это неуравновешенный шимпанзе, – объясняет Блю. – Он без труда может пустить в ход шестьсот килограммов разрывной силы.

Кембили пожимает плечами, все еще наблюдая через окно за коллекцией образцов:

– Ты тоже можешь.

– Тебе когда-нибудь отрывали руки?

– Очевидно, нет, – отвечает Кембили, жуя жвачку.

– Тело Маркуса полностью оснащено болевыми рецепторами. Если ему причинят вред, я тоже это почувствую.

– Тогда не дай этому случиться, – предлагает Окоро.

Блю поднимает голову и морщит нос:

– Если я поврежу тело, то не смогу перемещаться по станции. Не похоже, чтобы нам каждый день поставляли запасных андроидов.

Сделав паузу, она добавляет:

– Я была бы признательна, если бы ты прекратил разговоры о том, что я должна «собраться с силами». Я не выбирала это тело. Мне его предоставила Компания.

– Но, похоже, тебе оно нравится, – бормочет Кембили.

– Что ты сказал? – спрашивает Блю, хотя прекрасно его слышала – ее слух улавливает даже самые легкие вибрации.

Она ненавидит Окоро за то, что он прав.

Лаборант бросает на нее взгляд, обращая внимание на светлый цвет лица, выдающийся подбородок и мужскую комплекцию. Блю уверена, что в данный момент Кембили оценивает тело Маркуса и размышляет о том, как его можно использовать. Он не имеет права так на нее смотреть. Марсалис замечала этот взгляд и у других сотрудников станции, и поэтому ненавидит их.

На лице Кембили появляется усмешка, а затем он начинает громко смеяться.

Крик шимпанзе останавливается.

Они пропустили раскрытие яйца.

Примат бьется об землю, но лицехват уже доставляет в него свою смертельную ДНК. Шимпанзе обхватывает лапой свернувшийся вокруг шеи пожелтевший хвост, тянет его с нечеловеческой силой, но не может сдвинуть с места. Пока существо душит животное, сопротивление шимпанзе ослабевает, он ударяется о стену и падает на живот.

Все происходит очень быстро – за какие-то три вздоха.

– Черт! – кричит Кембили. – Давай!

Он ударяет по пусковой кнопке, чтобы мгновенно заморозить комнату с приматом. Струи ледяного жидкого азота заполняют пространство, мгновенно понижая температуру, а в это время Блю мчится к консоли, чтобы добраться до телехирургических систем. Она опускает руки в механические стремена, и с потолка спускается пара серебристых манипуляторов.

Используя роботизированные хирургические руки, Блю переворачивает шимпанзе на спину. Его шерсть уже покрылась кристаллами льда. Ловко переключая режимы, Кембили достает хирургический лазер и скользит горячей точкой вниз по животу, разрезая кожу. Еще две смены режима, и появляется медицинская пила.

– Время?! – выкрикивает она.

– Двенадцать секунд, – отвечает Кембили.

Она располагает пилу напротив вскрытой грудины шимпанзе, но внезапно изображение в глазах кренится на одну сторону и застывает на месте. Сначала Блю думает, что ее телехирургическая система подвисла, так как это не первый раз, когда станция переживает отказ оборудования в середине важного эксперимента.

Но потом она испытывает тошнотворное ощущение падения, и ее голова начинает поворачиваться против ее воли. Блю сжимает руки, и в ответ пила пронзает злополучного примата, выпуская струю крови и желчи. Прежде чем замерзнуть, брызги разлетаются по металлической палубе.

– Что… за… черт?! – слышится бессвязный заикающийся крик Кембили.

Изображение перед глазами продолжает вращаться. Блю падает на колени, но пол под ней не дает ощущения направления. Гравитация все еще действует – все стилусы и планшеты остаются прочно прикрепленными к лабораторным столам, но вращение мира ускоряется.

– Дууууууу-маю… это… – начинает говорить Марсалис, но это все, на что она сейчас способна.

Один ее глаз поднимается к потолку, а другой остается на своем месте.

Лаборатория тускнеет.

Блю возвращается, и первое, что она чувствует – запах дерьма. Ее легкие не хотят наполняться воздухом. Она хватается за шлем, но пальцы отказываются подчиняться. Еще один толчок наклоняет ее вперед на кровати, и ее тут же рвет желчью.

Марсалис хватает холодный воздух, как чистую воду в жаркий день. Ее хриплый хныкающий голос поражает ее. Блю снова пытается схватиться за шлем скользкими от слюны пальцами, и на этот раз снимает его с хлюпающим звуком. Она не может удержать шестифунтовую систему проводов и электродов, поэтому прижимает ее к себе, чтобы та не упала на пол.

Блю снова оказывается в своей комнате, охваченная неконтролируемой дрожью. Нейрокомпьютерный интерфейс все еще лежит на ней, испачканный рвотой. Измученная, она вытирает рот свободной рукой и снова ложится на больничную койку. В комнате темно; свет исходит только от маленького ночника в углу помещения. Она оставляет его включенным, когда передвигается в теле Маркуса. Ее настоящие глаза не смогут здесь ничего разглядеть.

Вдалеке Блю слышит приближающийся грохочущий стук сапог. Шаги тяжелые и быстрые.

– Маркус, – стонущим шепотом произносит она.

Андроид в мгновение ока выходит из-за угла и снимает с нее нейрокомпьютерный интерфейс. Потом хватает полотенце, вытирает лицо и шею Блю, а шлем кладет рядом с кроватью. Женщина с ног до головы испачкана рвотой.

– Я в порядке, – хрипит она, но он всматривается в нее, чтобы убедиться наверняка.

– Блю, я включу свет, – говорит он нежным голосом. – Ты готова?

Она закрывает глаза и кивает. Сквозь ее веки проникает красный свет, а на лоб ложится теплая рука.

– Боюсь, у нас проблемы, – сообщает Маркус. – Ты можешь открыть глаза?

Блю открывает глаза, и потоки света от ярких потолочных светильников пронзают ее мозг, словно осколки стекла. Маркус наклоняется к кровати и пристально всматривается ей в глаза, не беспокоясь о липкой мерзости, касающейся его одежды.

Он красивый, но не привлекательный – ясные изумрудно-зеленые глаза, высокие скулы, переходящие в крепкий подбородок. Его светлые волнистые волосы над слегка нахмуренными бровями отражают свет. Когда Маркус приближается, Блю надеется почувствовать на своем лице его дыхание, хотя знает, что он не дышит.

– Реакция зрачков нормальная, – говорит он, нажимая двумя пальцами на ее шею. – Пульс сто двенадцать.

– Воды, – хрипит Блю, облизав губы.

Андроид наполняет чашку и передает ей:

– Кажется, сегодня мы достаточно поработали.

Она избавляется от горечи во рту и проглатывает воду. Часть жидкости стекает по подбородку, но это не имеет значения. В любом случае Маркусу придется обтирать ее губкой.

– Что произошло?

– Потеря беспроводной связи. Возможно, из-за солнечной вспышки, – объясняет он. – Ты синхронизировалась только с двумя моими системами, и баланс нарушился значительным…

Блю качает головой:

– Образец шестьдесят три… Кембили…

– Мне очень жаль, но это провал, – говорит Маркус. – Мы потеряли образец.

Марсалис снова закрывает глаза:

– Черт.

Маркус берет гарнитуру интерфейса и приступает к чистке. Потом останавливается и смотрит на живот Блю.

– Ты сместила мешок, – говорит он. – Возможно, это случилось во время приступа, вызванного отключением связи.

По крайней мере, ее катетер не вывалился наружу. Она помнит то время, когда ей не нужны были калоприемники. Помнит пиццу и пиво по пятницам. Помнит, что любила бегать под музыку Джона Хопкинса. До диагноза у нее была жизнь – путь, который должен был удержать ее на Земле.[2]

Блю не смотрит вниз, на свое тело. Она не хочет видеть результат.

– Почисти его, пожалуйста.

– Сейчас, – отвечает Маркус, наполняя чашку теплой водой с несколькими каплями дезинфицирующего средства.

Андроид снимает испорченный мешок и очищает от содержимого. Затем он осторожно вытирает область вокруг живота Блю, и на его лице появляется болезненное выражение.

– Что? – говорит она, зная: он запрограммирован изображать подобную гримасу, чтобы сообщать плохие новости.

– Блю, я думаю, тебе стоит подумать о том, чтобы исключить пероральное питание, – говорит Маркус. – Меня беспокоят спазмы гортани.

Режим Nil-per-os – «Ничего через рот». Блю выдвигает вперед подбородок и понимает, что в этой гримасе есть что-то от ее угрюмой бабушки.

– Я не откажусь от проклятого «Джелло», Маркус.[3]

– Тогда подумай о том… – начинает он, но делает паузу, притворяясь, что задумался.

Маркус уже определил следующую тысячу возможных разговоров, и Блю знает, что он делает паузу исключительно для драматического эффекта.

– Подумай о возвращении на Землю. Ты можешь оставаться в криогенном сне, а если тебе это не по нраву, Земля оказывает отличную паллиативную помощь. Я не считаю, что человеку полезно тратить свое уходящее время на разработку оружия.

Блю ворчит, пока он пытается заботиться о ней. Ее стома изменила форму из-за постоянного пребывания в постели, а область вокруг немного покраснела. Он прав насчет режима, исключающего пероральное питание, но она не позволит этому случиться. Только не сейчас.

– Уходящее время? Боже, ты говоришь так, будто цитируешь какую-то древнюю поэзию. Вальтер или что-то в этом роде. У тебя не найдется для меня Уильяма Карлоса Уильямса?[4]

Он смущенно смотрит на нее:

– Я не хотел этого.

Осторожно сняв больничную рубашку с изможденных рук, он начинает обтирать Блю. Когда-то она так гордилась своим телом. Телом, которым поделилась с таким множеством людей.

– К тому же, – продолжает Марсалис, – ты – собственность Компании, а я – главный актив. Получается, ты должен убеждать меня остаться, а не улетать.

Маркус прикрепляет к ее животу еще один мешок и с доброй улыбкой затягивает крепеж. Затем меняет ее грязную рубашку на чистую.

– Прежде всего я запрограммирован обеспечивать твою безопасность.

Блю поднимает дрожащую руку с уже атрофировавшимися мышцами и касается его щеки.

– А что ты будешь делать, если безопасность – не вариант?

– Буду тебя радовать.

– Я ученый, – говорит она. – И счастлива больше всего, когда выполняю свою работу, – с этими словами Блю слегка похлопывает его по лбу. – Вот этим местом.

Потом она снова вытягивает руку вдоль тела.

– Во всяком случае, поставки не будет еще шесть месяцев. Каким образом, по-твоему, я должна вернуться?

– Мы могли бы тебя заморозить. Дождаться транспорта. Ты бы проснулась дома, будто времени совсем и не прошло. И ты ошибаешься, если полагаешь, что транспорта нет. Коммандер разрешил сообщить, что через три недели с нами состыкуется аудитор.

– Что?

Блю бы села, если бы ее брюшные мышцы так не болели.

– Прошу прощения, – говорит Маркус. – До сих пор мне не было позволено разглашать данную информацию. Меня волнует количество стресса, которое ты пережила.

– Зачем сюда направляется аудитор?

– Мне не сказали. Уверен, ничего серьезного, но они, должно быть, обеспокоены медленным прогрессом на «Холодной кузнице». Несколько проектов отстают от графика.

– И мой в том числе.

– А еще «Серебряная улыбка», – говорит Маркус. – Я уверен, что вы не единственные…

Блю качает головой:

– Дай мне мой портативный терминал и убирайся.

Маркус берет терминал, кладет его перед ней и без лишних церемоний уходит. Глядя на открытый портал, Блю ждет, когда закроется дверь, и она останется в безопасности. Затем разворачивает клавиатуру, ставит терминал на живот и подключается к цифровому тайнику. Ей не следует пользоваться им слишком часто, так как чересчур большое количество исходящих от станции сигналов опасно. Однако приезд аудитора почему-то вызывает мурашки на ее коже.[5]

Они не знают, что Блю делала с образцами яиц. «Вейланд-Ютани» наняла ее, чтобы найти способ контролировать странных чудовищ и воздействовать на их ДНК еще в утробе. На Земле она была одним из ведущих генетиков планеты. Но теперь, вдали от дома, увидев рекомбинантную ДНК существ, не чувствует ничего, кроме надежды.

Впервые это стало очевидным в момент оплодотворения. Мимолетная теплота молекулярного изменения вспыхнула в пищеводе шимпанзе. Не личинка или червь, а набор сложных химических реакций, которые выходили за пределы того, что когда-либо видел человек.

«Вейланд-Ютани» хочет существо, но Блю жаждет получить генетический код. Она уверена, что в нем она найдет ключ к собственному выживанию. Однако поймать момент впрыскивания – все равно что фотографу пытаться запечатлеть секунду, когда зимородок входит в воду, и его клюв встречается с зеркальной поверхностью. Она могла провести десять лет за работой и потратить сотню яиц, не получив никаких результатов.

Беда в том, что у Блю нет ни сотни яиц, ни десятилетия. Последний врач сообщил, что ей осталось меньше года жизни. Потом последняя из мышц атрофируется, она перестанет дышать сама, нервная система будет поражена склеротическими тканями, а невропатия одолеет ноги.

Блю выбрасывает из головы этот образ. Она не хочет думать об этом, но приезд аудитора не дает ей покоя.

В ее руках загружается терминал, и она вводит пароль. Фраза не такая длинная, как хотелось бы, но и ее мышечная память уже не такая, как прежде. Она никогда не подключалась к терминалу, находясь внутри тела Маркуса, – он бы точно запомнил пароль. Ко всему прочему, ей не позволяли пользоваться камерой, поэтому она не могла сфотографировать пароль.

Проверив свой почтовый ящик, она находит сообщение от старого школьного друга с прикрепленной фотографией матери Блю, которая умерла десять лет назад. На фото Марсалис обнимает свою мать и улыбается. На заднем плане видны яркие зеленые деревья, а справа простирается поле с зерновыми культурами.

Отправивший фотографию друг является независимым контрагентом. Он получает приказы посредника, который в свою очередь принимает их от Элиз Кото, одной из ста двенадцати вице-президентов «Вейланд-Ютани». Если Блю поймают, ее контракт тут же закончится без права на возвращение домой. Ей будет позволено находиться на станции, но без доступа к криокапсуле.

Это ее убьет.

Блю снимает свой медицинский браслет и со щелчком открывает циферблат с микроинтерфейсным магистральным соединением. Она подключает браслет, функционирующий как одноразовый цифровой шифр Вернама. Фотография ее матери – изображение A227-B, а скрытые внутри пиксели – двадцать семь точных степеней яркости, которых достаточно для алфавита и некоторого интервала. Программа шифрования отображает восемьсот релевантных пикселей и переводит их.[6]

Сердце Блю сжимается, когда она читает сообщение: