Мария Александровна Чурсина Чужие сны

Глава 1. Что снится демонам

— Садитесь.

Не смотря на предложение хозяина, сесть Маша не рискнула. Она осталась стоять посреди комнаты с земляным полом, терзая пальцами край блокнота. Она оглядывала стены дома, расписанные абсолютно диким образом — красными и оранжевыми символами — и не сразу вспомнила, что нужно и представиться.

— Лейтенант Орлова, центр по борьбе с нелегальным применением магии. Я бы хотела кое-что спросить у вас.

— Лейтенант! — скрюченная фигура хозяина дома изобразила перед ней нечто кособокое, напоминающее поклон.

— Да. Могу я узнать, как вас зовут?

По земляному полу были разбросаны подушки, покрывала и посуда.

— Комиссар, — широко улыбаясь, произнёс он, делая очередной жест в сторону подушек.

Она открыла блокнот на первой же чистой странице, а таких осталось немного, и записала прозвище хозяина дома, рядом нарисовала жирный знак вопроса.

— Хорошо. — Маша переминалась с ноги на ногу, ёжась от сквозняка. В доме было едва ли не холоднее, чем на улице. — Тогда скажите, что вы знаете об эпидемии?

Пользуясь тем, что Комиссар опустился на одну из подушек и уставился в пол, Маша принялась перерисовывать символ со стены. Навесу плохо писала ручка, от холода костенели и не слушались пальцы. Маша вполголоса ругалась.

— Знаю. Я многое знаю, — выдохнул он и издал протяжный стон-вой, заставивший Машу вздрогнуть. — Эпидемию на нас наслали за все наши провинности. Это высшие силы… Они следят за нами.

— Ясно. — Отчаявшись довести до ума первый символ, Маша принялась за второй, похожий на двух дерущихся собак. — А что, были какие-то особые провинности?

Он уронил голову на грудь, и в первую секунду Маше показалось — потерял сознание. Но Комиссар заговорил снова.

— Провинности… провинности-провинности-провинности. Предательства! Предатели-предатели-предатели. Они здесь, предатели. Они среди нас. И знаете, какое наказание за это последует?

Он резко развернулся к Маше, и она ощутила, как по спине бегут мурашки. Когда она собиралась идти сюда, ей говорили, её ловили за руку и повторяли: «Он безумен». Он давно чокнулся. Да он чинил крышу, упал, ударился пятками о твёрдый, как камень, утоптанный двор, и — до свидания, разум!

— Смерть! — рявкнул Комиссар и в одно мгновение оказался так близко к Маше, что она ощутила запах его дыхания: табак и ещё что-то неприятное, горькое.

Его глаза, с белками, красными от полопавшихся сосудов, оказались прямо перед ней. Маша подалась назад, рукой оттянув ворот свитера, как будто ей вдруг стало очень тяжело дышать.

— Да-да-да, — забормотал Комиссар и, подволакивая ногу, заковылял вдоль стены. Подол цветной хламиды, в которую он завернулся, скрюченными пальцами сжимая края тряпок на груди, волочилась следом, мёл земляной пол. — Смерть. Вот что всех нас ждёт. Смерть. Это достойное наказание нам всем. За то, что мы творили. За то, что могли бы сотворить. Но ничего… ничего! Умрут — и не смогут больше грешить. Грязные отродья.

В окна, тоже изрисованные красными корявыми узорами, снова били дождевые капли.


Дома тонули в зарослях ивняка и череды — низенькие крыши сами заросли травой. Деревню с одной стороны подпирал реденький лесок, с трёх других — залитые туманом болота.

Когда Маша, уже привычно пригибаясь, выбралась из дома, с неба сыпал мелкий дождь, растворяясь в серых лужах на разбитой дороге.

— Ты заметила, — сказала она ожидающей возле дома Сабрине. — Здесь люди совсем не такие, как в городе. Не любят они общаться. Никак не могу привыкнуть, что со мной никто не собирается разговаривать.

— Ты бы ещё с трупами пошла общаться. Дался тебе этот ненормальный.

Сабрина, в отличие от неё, ни разу ещё не приложилась лбом о притолоку, ступала бесшумно даже по скрипучим половицам, и когда неожиданно возникала за чьей-нибудь спиной, даже у Маши пробегали мурашки по коже. Сейчас она остановилась на середине разбитой дороги и окинула дома взглядом полководца.

— Куда теперь? Ты ещё не со всеми местными жителями напререкалась?

Сунув в карман куртки изрядно помятый и уже чем-то испачканный блокнот, Маша ткнула пальцем в сторону окраины деревни. Лес, цветной от прикосновений осени, подступал к самым домам и почти погребал их под собой, оставляя на обозрение только крыльцо с разноцветными обшарпанными ступеньками.

— Пойдём пререкаться туда.

— Как скажешь.

На улице, как всегда, царили пуста и тоска, только собаки лениво тявкали из-за заборов.

— Ещё сегодня нужно зайти к докторам. Что они скажут, интересно, — пробормотала Маша, топая по грязи. Дорога недолго хранила следы, их смывал дождь.

— Зайдём, — отозвалась Сабрина. — Вчера говорили, что эпидемия пошла на спад.

— Надеюсь… — Маша нашарила в безразмерном кармане брезентовой куртки медицинскую маску и запоздало попыталась пристроить её на лицо, чем вызвала усмешку подруги.

— Перестань. Всё равно непонятно, как передаётся эта болезнь. И если бы мы могли заразиться, мы бы уже это сделали.

Маша кивнула, соглашаясь то ли с Сабриной, то ли со своими мыслями, что зря весь этот переполох был затеян. Мало ли заразы нашлось в забытой богами деревеньке, что посреди болот и лесов, в царстве осенней скользкой грязи, и зачем сразу же и во всём видеть злой умысел мага.

Они с минуту шли в молчании, и за это время мысли Маши успели плавно перетечь от мистических сказок к вполне реальным вещам.

— Если так ничего и не найдём, дело придётся закрывать за неимением состава преступления, — сказала она, стукнув кулаком в низкую калитку — для проформы. — В конце концов, странные болезни — не наша компетенция. Хочешь уехать домой?

Сабрина изучающе глянула на небо и пожала плечами.

— Здесь тоже неплохо.

Маша так и не поняла, шутит она или говорит серьёзно, потому что прислушалась к возгласу, который в ответ на её стук раздался из дома. Она не раздумывала над тем, это их пригласили войти или послали к самым жутким демонам. Маша сунула руку в зазор между досками и отодвинула лёгкую щеколду — такие замки были тут у каждого второго.

Потопав на крыльце ногами, чтобы не натащить в дом слишком уж много грязи, она достала из кармана удостоверение и толкнула размокшую и от этого жутко тяжёлую дверь.

Опять пришлось пригибаться — и почему во всех домах были такие низкие потолки в прихожих! Небольшая мрачная комната и облицовка стен, сколоченная из разномастных досок, давили со всех сторон, заставляя сдерживать дыхание. В углу, рядом с небольшим квадратным окном сидела девушка. Она замерла, занеся иголку над шитьём.

— Вы кто?

— Лейтенант Орлова, центр по борьбе с нелегальным применением магии. Я хочу задать вам несколько вопросов. — Маша поднесла к лицу девушки удостоверение.

— Вы от Судьи, да? — выдохнула она так обречённо, будто Маша взяла её под руку, чтобы вести на эшафот.

— Хм. — Маша никак не могла привыкнуть к прозвищу здешней старосты. — Да, можно и так сказать. Мы от Дианы Никоновны.

Она не успела опомниться, как девушка отбросила шитьё и рухнула на колени, прямо на пол. Раздался глухой стук. Маша и не успела бы отреагировать, но Сабрина схватила её сзади за локоть и дёрнула назад.

— Умоляю, не выселяйте меня, — зарыдала девушка, отчаянно промахнувшись мимо полы Машиной куртки. — Прошу! Мне некуда больше идти. Мне же негде жить!

— Успокойтесь, — крикнула Маша, толком не представляя, сможет ли переголосить хозяйку дома. — Никто не собирается вас выселять.

Она обернулась к Сабрине: та очень красноречиво покрутила пальцем у виска. Выражение лица у неё было — не подходи близко, — и профессиональное безразличие на нём перемешалось с обывательской раздражённостью.

Хозяйка дома подняла на Машу лицо, вытирая со щёк тёмные дорожки слёз.

— Правда?

— Да. — Маша поторопилась подать ей руку и помочь встать, чтобы не дождаться очередного приступа истерики. — Мы пришли поговорить об эпидемии.

Она оказалась ещё ниже ростом, чем Маша, хоть та и сама никогда не считалась высокой. Хрупкая — даже ключицы выступали через полупрозрачную кожу, и бледная до желтизны в пыльном солнечном свете, она представилась:

— Меня зовут Алина. Я не болела, если вы об этом. Да и вообще мало что знаю.

Маша кивком пригласила её присесть и сама устроилась в низком, застеленном грубой тканью кресле. На коленях удобно расположила блокнот, открытый на новой чистой странице. Сабрина немного побродила по комнате и остановилась у неё за спиной, Маша почувствовала. Хоть Сабрина могла двигаться так бесшумно, что её шагов никто бы и не услышал.

— Хорошо. Расскажите, как, по-вашему, всё началось?

Алина дёрнула плечом, обтянутым тонкой тканью платья, и Маша поёжилась под курткой: даже от вида собеседницы ей становилось холодно.

— Я точно не знаю. Я ведь почти ни с кем и не разговариваю. — Она опустила глаза, словно стесняясь Машиного прямого взгляда. — Я узнала, когда ко мне пришла тётка Эже. У неё же дочка заболела. Мне кажется, с этого всё и началось. Но я не могла им помочь, а больше ко мне никто и не приходил. Сначала я даже и не думала, что всё будет так серьёзно.

— Почему вас просили помочь? — переспросила Маша, записывая в блокнот отдельные фразы.

Алина перебрала перекинутые на плечо волосы, машинально заплетая их в тонкую неровную косу.

— Понимаете, моя бабушка была знахаркой. Она умела собирать травы, делать отвары и лечила всегда всю деревню. Но она умерла, а я ничего такого не умею. Я даже никогда её не видела. А все почему-то считают, что я должна уметь, и страшно обижаются, когда я пытаюсь объяснить.

— Ваша бабушка была магом? — наверное, слишком резко спросила Маша. Она пожалела о том, что не смягчила тон, потому что Алина тут же отшатнулась.

— Нет, конечно, нет. Я не понимаю, почему все меня ненавидят просто за то…

Она сморщилась, снова собираясь разрыдаться, но Маша взяла Алину за плечо.

— Никто вас не обвиняет. Просто расскажите всё, что знаете.

— Понимаете, — вытерев глаза, Алина смотрела на свои пальцы, как будто собиралась увидеть там нечто особенное. — Я почти не выхожу из дома, в гостях вообще не бываю. Я не знаю, чем могу вам помочь. Вот только знаю, что когда всё это началось…

Она всхлипнула и долго не могла перевести дыхание.

— Судья натравила всех на меня. Они пришли к моему дому, назвали ведьмой и требовали выйти. Мне было так страшно! Я закрылась на все замки и спряталась в подполе. А они долго кричали. Я потом дня три вообще боялась на улицу высунуться.

Ручка повисла в миллиметре над бумагой: Маша не знала, как это записать.

— Судья? Почему вы считаете, что это именно она всех натравила?

Сабрина за её спиной облокотилась на стену и вздохнула, вряд ли выражая скуку, а скорее просто так, по привычке.

— Знаю. Она постоянно подсылает ко мне кого-нибудь. Она меня ненавидит. Сначала-то сама приходила, говорила, что выселит, а потом, наверное, поняла, что я имею полное право здесь жить, и стала делать всякие гадости исподтишка, понимаете? — Алина подняла на неё чистые, как два родника, глаза, и два раза моргнула.

Машу это не проняло. С ручки, которая повисла над блокнотным листом, упала капелька чернил.

— Зачем ей это?

— Просто она надеялась, что я, как и бабушка, стану всех лечить, а я не умею. — Алина красноречиво пожала плечами, мол, что взять с буйнопомешанной.

— Скажите, почему вы всё время называете старосту Судьёй?

Девушка провела кончиком языка по бледным пересохшим губам.

— Я… не знаю. Её ведь все так называют, — прошептала она, как будто ей только что пригрозили высшей мерой наказания.

В окно снова постучался дождь. Задавая формальные вопросы и, не глядя, записывая, Маша то и дело отводила глаза на хмурое небо. Рыжий лес ронял листья прямо на улицы.

* * *

Чай не согревал. Маша путалась в рукавах безразмерной куртки, но раздеваться и не думала. В деревенском совете было так же холодно, как в доме Комиссара, и не так пыльно и темно, как в доме Алины, но фантом холодного осеннего ветра преследовал лично её, но ледяные пальцы не ощущали даже горячих боков чашки. Маша сетовала, что не взяла перчатки, а здесь их даже купить было негде.

Дурацкая промозглая осень — от холода дрожь рождалась глубоко в груди и расходилась по телу, как электрический ток. Дурацкое задание — одно из первых у Маши. На нём стоило бы проявить себя, показать с лучшей стороны, но как тут проявишь? Ищи то, не знаю, что, а заодно выслушай бред всех деревенских сумасшедших.

Маша отставила чашку в сторону и достала из кармана блокнот. Она пролистала последние страницы. Пустовала теперь только одна, подписанная кратко — «Судья».

Она уже виделась со старостой, первый раз — когда только приехала. Судья тогда выдавила пару официозных фраз и сбежала куда-то, «по делам». Потом ещё раз — прошлым вечером. Маша уже открывала страницу и надписывала её странным прозвищем, но задать вопросы так и не смогла.

Судья только ещё раз повторила версию врачей о инфекции, внезапно нагрянувшей в деревню, и тут же ушла. Она вела себя так, что Маша просто не успевала схватить старосту даже за рукав. Поэтому Маша пришла сюда, надеясь, что уж из своего кабинета Судья никуда не денется.

В дверь стукнулись, и в комнату вошла женщина в серой юбке до пола и шерстяной кофте. Маша жадно смерила взглядом кофту.

— Диана Никоновна скоро будет, — сказала секретарша. — Сейчас Данилка прибежал предупредить. Может, ты выйдешь из её кабинета? Подожди в коридоре.

Маша даже не сразу поняла, о ком идёт речь, непривычно было, что Судью называли по имени-отчеству, но глядя в испещрённое морщинами лицо женщины, покачала головой. Та поджала губы и вышла, старательно прикрыв дверь.

Гулкая, просторная, но очень уж бедно обставленная комната никак не походила на кабинет важного чиновника. Из украшений — только календарь на стене, безо всяких глянцевых цветочков и котят. И два стула с жёсткими, хоть и обитыми пыльной тканью сиденьями, на одном из которых устроилась Маша. Она провела рукой по столу — ни пылинки, — потом по выцветшим розовым обоям.

Когда чай в чашке остыл, а пальцы, наконец, начали что-то ощущать, в приёмной послышались шаги, голоса, и хлопнула дверь. В кабинет ворвался запах дождя. Маша склонилась вправо, чтобы рассмотреть, что происходит в приёмной.

— …Я говорила ей, что… но она… — бормотание секретарши смешалось с шорохом дождя.

В кабинет, на ходу снимая пальто, вошла Судья, и Маша едва удержалась, чтобы не встать. Вода капала с одежды прямо на пол. В дверном проёме мелькнула серая юбка секретарши. Она опасливо глянула на спину старосты и поторопилась скрыться в своём углу.

Вздыхая, Судья грузно опустилась на стул и положила перед собой старый кожаный портфель. Заправила за уши коротко стриженые волосы и привычным движением потёрла подбородок.

— Ну так что, разобрались? Если новости? — Она щёлкнула застёжками портфеля.

Маша не ожидала такого начала разговора. Она развернулась к Судье, закидывая ногу на ногу.

— Следствие ведётся. Вы же не думаете, что это дело двух дней? Я хотела кое-что уточнить у вас. Нам так и не удалось толком поговорить.

Из портфеля на стол легли бумаги в потёртых картонных папках с завязками. Судья достала из очешника очки в роговой оправе и водрузила их на нос. Вместо того чтобы глянуть на Машу, уткнулась в бумаги.

— Уточняйте. Интересно, вы копаться собираетесь долго? Пока все не вымрут? Интересно понаблюдать, да ведь?

Маша переждала её речь и хлопнула блокнотом по столу, чтобы привлечь внимание к себе.

— Вы сами добились, чтобы я приехала сюда. Так что я всё-таки задам свои вопросы. — Она повертела в пальцах ручку и вернула на место задравшуюся от сквозняка страничку блокнота. — Когда началась эпидемия?

Судья откинулась на спинку стула, и очки её сползли на кончик носа, послав блеклый отблеск Маше в лицо.

— О боги, мне подсунули какую-то малолетку вместо нормального следователя. Основной боевой состав, конечно, на такие мелочи не разменивается, так ведь?

Точно то же самое она говорила и вчера. Маша прекрасно видела, что Судья не собирается оскорблять её, она просто констатирует факт, просто пересказывает свои мысли, отчего-то решив, что её мысли по поводу Машиного возраста кого-то волнуют.

— Давайте ближе к эпидемии. — Маша постучала обратным кончиком ручки по столу.

— Эпидемия. Да, слушайте внимательнее. Пока я дожидалась помощи из города, умерло пятеро человек. Все пятеро — очень быстро, кто за день, кто за два. Подробнее там, что о симптомах, спросите у врачей, у них всё записано. Перед этим и после ничего особенного у нас не происходило.

Она говорила, будто очень хорошо выучила доклад. Отредактировала, распечатала заново и запомнила все ключевые моменты.

— Вы можете вспомнить, из-за чего решили, что всё это именно воздействие магии, а не какая-нибудь там зараза?

— Девочка! — Судья склонилась к ней, оперевшись локтями об стол, и стол предательски скрипнул. — Это вы, городские, ни демона не разбираетесь и сразу же в больницу бежите, а мы здесь учёные, ещё не растеряли знания. Сами подумайте: заболевали не семьями, и не те, кто жил рядом или ел одно и то же, а несколько людей с разных краёв деревни. Они даже не встречались друг с другом в те дни.

— Хорошо. — Всё это Маша уже слышала, несколько раз с позавчерашнего дня — с того самого момента, когда к вечеру они добрались до деревни от наполовину рухнувшей платформы, в темноте, почти наугад разыскивая тропинку в болотах. — Здесь живёт хоть один маг?

Судья смотрела на неё поверх стёкол, изучающе, будто уже сомневалась — действительно ли Маша так глупа, что не может запомнить с первого раза, или всё-таки решила поиздеваться.

— Нет, ни одного. Судя по сплетням, полукровок достаточно. Но настоящего, практикующего мага — нет, ни одного.

Маша тоже подалась к ней.

— Смотрите, если в деревне не было ни одного мага, значит, он пришёл как раз к началу эпидемии. Тут кто-нибудь чужой в деревне появлялся?

— Нет, — покачала головой Судья.

Но Маша не особенно нуждалась в её ответе.

— Мы прошлись по домам. Не знаю, как у вас тут с документами, но не считая умерших, нашли всех, как в последней списках. Я хочу сказать, что никого прихожего и незнакомого в деревне и правда нет, или уж он тщательно скрывается. Это значит, что фокусы устраивал кто-то из местных, и нужно искать нелегального мага. У вас есть подозрения?

Судья медленно покачала головой.

— Ищите, — сказала она, сдвигая портфель на край стола. — Кто из нас следователь? Ищите. А вы пока только напрасно тратите время.

— Напрасно или не напрасно, это уж я сама разберусь. — Маша покачала головой. — Расскажите мне про Комиссара. Я не нашла в документах ничего убедительного. Кто он вообще такой?

— Вообще-то там чёрным по белому написано! — Судья тяжело вздохнула и замолчала, потирая пальцами красную полоску на переносице — от очков. — Как же я устала. Почитайте. Комиссар пришёл в деревню лет тридцать назад. Сумасшедший — что с него вообще взять. Записали его под этой собачьей кличкой, потому что своего настоящего имени он, естественно, не помнил. Допился, называется. Болезнь такая, птичья, ха.

Отсмеявшись собственной шутке, она подняла со стола верхний, исписанный от руки лист, и полностью углубилась в чтение. Маша терпеливо ждала. Заметив, что собеседница не собирается уходить, Судья с тяжёлым вздохом положила лист на место.

— Что ещё? — рыкнула она.

— Скажите, — Маша отвлеклась от шуршащего брезента куртки и руки положила на стол. — А за что вы собирались выселять Алину?

За стеной вышагивала секретарша. Маша толкнула пальцем кружку с чаем, и светло-жёлтая жидкость закачалась в ней, словно туда упала капля дождя. Судья усмехнулась, приглушённо, как будто снова откинувшись на спинку стула.

— Так эта мелкая дрянь вам уже всё рассказала? М-да, и не взяла же никакая зараза эту девчонку. Жаль. Ну что сказать, давно она добивалась, чтоб её в болото выкинули. — Она сдёрнула очки и покачала их, удерживая за одну дужку. — Девчонка живёт тут вообще безо всяких прав.

— А как же её бабушка? Разве она не могла оставить дом в наследство Алине?

Судья хмыкнула, постучав свободно висящей дужкой очков по столу.

— Её бабка была травницей, и когда она пришла к нам в деревню, уже с прибавлением в подоле, ей дали дом, а она в качестве платы лечила здесь всех. Потом её дочь подросла, выскочила замуж, и рванули они с мужем город. А когда бабка померла, явилась эта Алина. Кто она такая, чего вдруг прибежала? Документов с собой нету, рассказывает ерунду какую-то. Кто мне может ответить за неё? Вы?

Маша вопросительно приподняла брови. Судья отвела взгляд и нехотя продолжила:

— Связывалась я с полицией в райцентре. Ничего они не сделали, хоть у неё никаких документов на дом, конечно же, нет. Мол, у них там и серьёзных дел достаточно, а мы, значит, несерьёзные. В таком бардаке и живём, ясно вам? Идите уже, работайте. И мне дайте поработать!

Маша поднялась, всё ещё упираясь руками в стол.

— А почему вас зовут Судьёй? — поинтересовалась Маша, хитро склоняя голову на бок.

— Потому что так назвали, — буркнула та, и больше Маша от неё ничего не добилась.


Врачей прислали из города раньше, чем следователя — неделю назад или даже больше. Их было двое. Первый, рыжий и длинный, как летний день, звался Ремом, и он Маше не понравился: хихикал над каждой ерундой и смотрел так искоса, как будто замышлял гадость. О его профессиональных умениях она, правда, сказать ничего не могла. Не выдавалось случая посмотреть. Эпидемия косила людей с такой скоростью, что они просто не доживали до прибытия врача.

Второго звали Лис — или это было его прозвище, Маша так и не получила внятного ответа. Когда по полутёмным улицам она возвращалась к дому, она столкнулась именно с ним.

Прямоугольник света лежал на грунтовой дороге: дверь ближайшего дома была распахнута в шуршащий листьями вечер. Тревожные голоса звучали изнутри дома, но глухо — не разобрать слов.

На крыльцо вынырнул растрёпанный Лис и, продолжая говорить в распахнутую дверь, сбежал по ступенькам вниз. Даже не тявкнула привязанная у изгороди собака, легла на землю, прижала уши. Лис оказался рядом с Машей и не сразу её заметил, а она различила его тяжёлое дыхание. В плохое верить не хотелось, но пришлось.

— Что, ещё один случай?

Лис мазнул по ней невидящим взглядом.

— Да, трёхлетний ребёнок. Сегодня утром вроде как почувствовал себя плохо, нас звать не стали. Мол, обычная простуда. А вечером мать прибежала, но не успели уже, да.

Дверь дома захлопнулась. Собака вздрогнула, разом навострив уши, но тут же снова улеглась. Без электрического света улица быстро погрузилась в полумрак, только кое-где светились окна. Покачивались у заборов одревесневевшие стебли крапивы. Лицо Лиса и вовсе сделалось неразличимым.

— Что-нибудь новое? — Маша пошла с ним рядом, сунув в карманы замёрзшие руки. Всё бы ничего, но ветер пробирал до дрожи.

— Ничего, — произнёс он, растягивая гласные. — Всё как по накатанному: слабость, лихорадка, полиорганная недостаточность. И ни одной толковой идеи, что это.

— Я не врач, конечно, но когда случаи болезни так единичны, это совсем не похоже на вирус, ведь правда?

Он взглянул на Машу, то ли улыбнувшись, то ли искривив губы по другому поводу.

— Правда-правда. Но тут уж как получится. Либо это неизвестная болезнь, и мы скоро схватимся за голову, а вы со спокойной совестью уедете, либо это магия, и за голову схватитесь вы.

Маша не посмеялась его шутке. Руки даже в карманах начали зябнуть, а неблизкий путь до дома показался теперь бесконечным.

— Но ведь здесь со времён войны нет ни одного мага. Некому убивать людей на расстоянии, да и зачем бы, — сказала она себе, передёргивая плечами. Не очень-то верилось.

* * *

Сколько она себя помнила, война была всегда. Сначала все говорили: «Скоро будет война». Говорили почему-то вполголоса, за запертыми дверями, когда дети уже должны были спать. Диана всё слышала, но боялась задавать вопросы.

Первый раз она заметила перемены, когда со стола убрали кружевную скатерть, и больше не было вечерних чаепитий всей семьёй. В стеклянной люстре под потолком отражались голые стены.

Потом говорили, что был голод, но Диана такого не помнила. Она помнила жиденькие щи, от которых ещё больше урчало в животе, помнила, как рвала щавель на сыром лугу за деревней. Ей не было страшно: она соседствовала с этой войной всю жизнь, как соседствуют со склочной неряшливой тёткой.

Кружевную скатерть так никогда и не достали с нижней полки шкафа, она пылилась там, желтела, истлевала. Война то затихала, то снова принималась гнать по небу сизый дым далёких пожаров.

Когда Диане исполнилось восемнадцать, она подумала, что больше не может жить в постоянном мучительном ожидании, в доме, который насквозь пропитан шепотками за стеной, и она решила увидеть, что же эта война представляет собой на самом деле. До этого Диане казалось, что у войны есть только те самые синюшные облака, сухие газетные заметки и полупустые кузова продуктовых грузовиков.

До райцентра она шла пешком семнадцать километров. Оттуда их увезли на поезде, подобных которому Диана никогда не видела — да она и поездов-то не видела толком, редко-редко слышала, как вдалеке мимо деревни проезжает дребезжащий состав. А этот походил на гигантского жука. Чёрно-зелёная броня надкрыльев потускнела, кое-где облупилась краска, но он был — сердитый и непобеждённый.

В родной деревне Диана никогда не считалась красивой: острые черты лица, по-мужски широкие плечи. Со спины её части принимали за парня, а в лицо жалостливо улыбались. Девушка ведь должна быть красивой, иначе кому она сдалась. Здесь же всё вышло иначе.

Поезд шёл двое суток, хоть в мирное время, сказали, доходил за шесть часов. Молодой парень, не сильно старше Дианы, уступил ей нижнюю полку, а дальше разговор потёк как-то сам собой.

— Скажите, а какие они, эти… — В деревне не принято было называть их вслух, хотя каждый, конечно, произносил это гадкое слово про себя. Но в разговоры вставляли только многозначительное «эти». — Маги.

У него были погоны сержанта — это Диана поняла уже потом, когда узнала, что обозначают эти звёзды и нашивки, — а тогда ей просто казались очень важными все эти люди в форме.

— Я не знаю, если честно, — сказал он и разом сделался беззащитным. — Я же новобранцами занимаюсь. А что там творится, я никогда не видел.

Диана отвернулась к окну и попыталась вообразить жутких существ в чёрных одеждах, какими их рисовали недомолвки и шепотки. Существа были похожи на людей, но лишь издали. Говорили на смеси шипящих и рокочущих звуков. В них не было ничего человеческого кроме эфемерного обличья.

Они не были людьми ещё и потому, что собирались уничтожить весь род человеческий. Об этом, конечно, тоже не говорили, но это скользило в молчании и в многозначительных взглядах. Зачем им это уничтожение — неясно. Просто так было всегда.

В её мире всегда была война.

Загрузка...