Чужие.Музыка Спирса

Перевод А. Токарев

В память Пэтти Уолд и музыки, отзвучавшей слишком скоро.

Миз Фон, есть у вас время?

Пролог.

Ему не верилось, что она так и не включит свет. Джарлат Кин выбрал для этого визита самое лучшее из своего гардероба. Ему хотелось выставить напоказ наиболее важные составляющие своей личности - деньги, власть, влияние. Костюм из техношелка от Паолетти, который обошелся ему в пятьдесят пять сотен кредиток, говорил именно об этом, если не большем. Его стратегия, похоже, себя не оправдала. Помещение, в которое он вошел, хотя и было погружено в темноту, создавало ощущение простора, с каким ему прежде не приходилось встречаться в частных апартаментах, особенно если учесть, что оно располагалось в столь непривлекательном здании. Его с трудом удавалось найти среди множества подобных на перенаселенном Манхэтгене. Кин сразу почувствовал себя маленьким и невзрачным.

Сияния ночного неба сквозь громадные - от потолка до пола - окна особняка на крыше небоскреба было недостаточно, чтобы разглядеть подробности, но роскошь внутреннего убранства в духе декаданса не мог скрыть даже этот призрачный полумрак. Все органы чувств Джарлата, кроме зрения, буквально окунулись богатство: ковер под подошвами туфель-мокасин из тонкой итальянской подделки под натуральную кожу был таким густым, что пружинил, ноздри щекотали дорогие благовония. Кину очень не хотелось двигаться на ощупь - он наверняка почувствует себя неловко, а значит, попадет в невыгодное положение в предстоявшей сделке. Но деваться некуда, он вытянул руки и пошел. Пальцы то и дело натыкались на обивку мягкоймебели из настоящего шелка и кожи. Он щелкал попадавшимися под руки выключателями, но ни один светильник не зажегся. Многочисленных, но далеких городских огней было явно недостаточно, но глаза мало-помалу привыкли к темноте. Выбора, видимо, нет, и переговоры придется вести в полумраке.

- Мистер Кин.

У нее был тихий, нежный голос, почти шепот, походивший в темноте на шелест падающего шелкового шарфа. Кин сумел взять себя в руки и повернуться с максимальным достоинством, какое можно было продемонстрировать в темноте перед женщиной, выглядевшей не более чем призраком. Он откашлялся и заговорил:

- Да, мисс… э-э…

- Мина.

- Мисс Мина. Благодарю вас за любезное согласие принять меня. - Чувственность в ее голосе внезапно превратила прекрасно скроенный костюм в очень тесный, слишком теплый, несмотря на безупречно свежий и прохладный воздух особняка. - Я понимаю, что короткая записка…

- Мое время дорого, мистер Кин. Что вам нужно?

Теперь она была в трех метрах от него, на фоне ряда громадных окон. Серебристо-золотистый отсвет огней Манхэттена за стеклом обрамлял чернильно-черный силуэт женщины. Он видел только неописуемо загадочный блеск ее темных глаз. Прямые волосы, не уложенные в высокую прическу вопреки японской традиции, ниспадали до бедер, тускло мерцая. Мина слыла легендой в кругах первых людей Земли, которых судьба одарила миллиардами, знакомство с нею было пределом мечтаний любого из них. Почему она согласилась с ним встретиться?

- У меня… есть предложение,- смог он наконец заговорить. Она ничего не ответила, но Кин легко вообразил вскинувшиеся в сомнении брови. Они рисовались ему тонко очерченными дугами над черными как смоль глазами. - Деловое, конечно. Касающееся одного… общего знакомого. -Он, повертел шеей в ставшем вдруг неудобным воротнике тщательно подобранной к костюму рубашки. - Я более чем щедро компенсирую ваши усилия.

Мина не позволила себе рассмеяться над неуклкюжим многословием Кина, хотя он почувствовал, что она больше чем удивлена. Его слова повисли в воздухе между ними; ему показалось, что их смысл медпенно смешивался с запахом ее духов, но явно не улучшал их букета.

- Усилия? Какое интересное слово, мистер Кин.- Она опустилась в кресло перед окном, напомнив ему этим движением исполнение танца змеи… или настоящую кобру, сворачивающуюся кольцом. Было неестественно тихо, что говорило о полной звуконепроницаемости ее владений. Кин почему-то ожидал услышать приглушенную музыку, что-нибудь романтическое: строгое, исполняемое… вероятнее всего, на арфе.

- Возможно, - елейным голосом заговорил Кин, - джентльмен, с которым вы связаны, не вполне соответствует вашим потребностям. Существуют более тонкие вещи, чем богатство, которыми определяются взаимоотношения мужчины и женщины. Я располагаю убедительными свидетельствами существования другого джентльмена со средствами, который жаждет вашей компании. - Неплохо, подумал он. Исполнение отрепетированного текста прошло почти без изъяна; язык подвел его только на первом слове, «джентльмен» - ничего удивительного, если учесть его личные чувства к мужчине, о котором шла речь.- Я готов гарантировать реальное вознаграждение по вашему усмотрению.

- Понимаю,- Мина отвернулась к окну, и теперь Кейн мог видеть лишь очертание ее профиля: высокий лоб, небольшой прямой нос, округлые линии губ на классическим подбородком. - Так что же о мужчине которого я должна оставить, мистер Кин? В чем вы видите проблему?

Теперь Кин порадовался отсутствию освещения, тому, что даже лунный свет мог выдать заигравшую на его лице лисью ухмылку. В жестокой борьбе с самим собой он победил и не допустил даже намека на игривость в тоне.

- В жизни иногда выпадают несчастливые карты, не так ли? Приходится суетиться и изворачиваться под ударами судьбы. Многие люди верят, что их судьба предначертана от рождения.

- А вы, во что верите вы?

О, этот голос, такой чувственный и сладкий, словно стекающий с ложки теплый темный шоколад… Он таил в себе опасность, повергал в смятение.

- Я… Я верю, что личность в вилах управлять, собственной жизнью,- сказал он.- Бытие каждого уникально в своем роде, оно формируется миллиардами жизненных экспериментов, из которых и складывается личный опыт, не доступный никому другому.

- Это действительно так.

Мина замолчала. Она не открывала рта так долго, что Кян стал подумывать, не потеряла ли она к нему интерес, не слишком ли стремительным аллюром он приступил к делу.

«Чем ее взять? - задавал он себе вопрос.- Наркотиком? Более солидной суммой кредиток?» За нынешний вечер он еще не выжал себя досуха, но до этого совсем недалеко.

- Хорошо,- неожиданно изрекла она,- я это сделаю. Но абсолютно никто не должен знать о нашем разговоре. Если наша встреча станет достоянием гласности, последствия будут… ужасными для нас обоих.

- Вы можете довериться мне полно…

- И,- прервала она его на полуслове,- упомянутое вознаграждение вы переведете в твердую валюту. Вы будете держать ее при себе, пока я не потребую, но я предварительно сделаю необходимые приготовления. Не обманите меня, мистер Кин, иначе вам придется столкнуться совершенно не с тем, чего ожидаете. И это не доставит вам удовольствия.

- Уверяю вас…

- Теперь вы можете идти, мистер Кин.

- Он открыл было рот, но где-то позади распахнулась дверь, и у него едва не выпрыгнуло из груди сердце. Яркий прямоугольник света лег на пол и резко замер, словно не осмеливаясь двинуться дальше одного метра от двери.

- Мой помощник покажет вам выход. В нужное время я свяжусь с вами. Доброй ночи, мистер Кин.

Ему хотелось протестовать, потребовать права взглянуть ей в лицо. Он поставил на кон сотни тысяч кредиток - накопления всей жизни. Почему же ему не позволили посмотреть ей в глаза, увидеть, как она на самом деле выглядит?

Джарлату Кину удалось покинуть апартаменты Мины по крайней мере с высоко поднятой головой. Он напоминал себе побитого, но оставшегося в живых гордого дуэлянта. Такое ощущение лишь укрепило его жажду мщения, а лучшего и нельзя было ожидать. Пока Мина - едва заметная трещина в фундаменте, и пролегла она на гораздо более глубоком уровне, чем действуют капканы денег и махинаций в бизнесе. Нынче ночью он будет спать сном праведника: первый шаг сделан.

При неослабном внимании и надлежащем терпении эта крохотная трещина превратится в пропасть.

Глава 1.

Манхэттен, 2123 год

Кабинет Джарлата Кина находился в Башне. Это название давно стало общепринятым для здания вице-президентских офисов «Синсаунд корпорейшен». Громадная фирма имела множество представительств во всем мире, но главная штаб-квартира на Манхэттене была ее домом, а на его содержание не скупились. Здесь размещались офисы еще тридцати четырех вице-президентов, среди которых Кин остро ощущал себя старым козлом-провокатором во главе молодого овечьего стада. Он был пятым или шестым от верха служебной лестницы, в зависимости от того, оказалась уже голова кого-то из вышестоящих на плахе. Это постоянно терзало его. Его личные претензии простирались не дальше того, чтобы титул вице-президента Отдела музыкального развития означал именно то, о чем говорили причудливая бронзовая табличка на стене возле двери в кабинет и наличие личной секретарши за письменным столом в приемной. Однако любое решение, сумма затрат по которому превосходила две тысячи кредиток, он по-прежнему представлял на утверждение кому-то другому.

Сумерки раннего вечера уплотнили и без того более густой, чем обычно, слой смога, который постепенно переходил в низкие грязноватые облака, то и дело оплевывавшие мелкой моросью несчастных прохожих глубоко внизу. Туча серой дымкой заволокла громадные, во всю стену, окна кабинета Кина, хотя над ним было еще два этажа. Тем не менее Кин хорошо видел находившийся на расстоянии пяти километров от штаб-квартиры «Синсаунд» небоскреб компании "Медтех".

Вокруг этого здания периодически вспыхивали выбросы электрических разрядов и превращали смог, вторгшийся в пространство частного владения, в пар, очищавший воздух. Разряды генерировались устройством, патент на которое принадлежал самой «Медтех», для которой, видите ли, исключительно важно стерилизовать воздух, прежде чем он попадет в драгоценные легкие ее работников. Когда шесть лет назад «Медтех» впервые запустила в работу свою игрушку, создаваемые ею фоновое поле и статическое электричество за какой-то час испортили эталонные синдиски на многочисленных студиях звукозаписи, занимавших средние этажи Башни, сведя на нет всю работу «Синсаунд».

Остановить стерилизатор атмосферы удалось лишь судебным постановлением о возникновении чрезвычайной ситуации. Судебные баталии оказались жаркими, затяжными и дорогостоящими, а окончательное решение компромиссным: «Меддех» получила право продолжать использование стерилизатора - в конце концов, он предназначен для охраны здоровья сотрудников компании и создания стерильных условий работы медицинского оборудования,- но должна была-возместить «Синсаунд» ущерб по перезаписи поврежденных дисков, разработать и установить систему силового защитного поля, которое исключило бы выход электрических разрядов за пределы принадлежавшей ей земельной собственности. Теперь эти компании - заклятые враги, и это, по мнению Кина, просто замечательно. Он ненавидел их обе.

Его внимание отвлек от окна осторожный стук, и он повернулся к отделанной под дуб двери.

- Войдите. - На пороге появилась Марсина, секретарша Кина. - В чем дело?

- Вас желает видеть Деймон Эддингтон,- ответила она бесстрастным тоном. С прошлой недели в облике этой женщины, в возрасте немного за тридцать и крепкого телосложения, произошли решительные перемены. Прическа темно-рыжих волос под пажа уступила место вызывающей стрижке с бритыми и окрашенными в черный цвет висками, над которыми наподобие короны возвышалась копна тугих, словно пружины, кудрей оранжевого цвета. Она сменила гардероб и, по-видимому, подтянула кожу на лице; на ней был приталенный зеленый костюм с короткими рукавами, который выглядел так, как и должен выглядеть костюм, перешивавшийся несколько раз, а довершал ансамбль темно-красный шарфик, повязанный вокруг короткой толстой шеи и заправленный концами за ворот жакета. Все вместе производило отвратительное впечатление.

Он не сомневался, что Марсина старалась выглядеть привлекательной, возможно надеясь, в конце концов привлечь к себе его внимание не только тем, что касалось работы. Кину вдруг пришла в голову мысль, что эта и без того малопривлекательная женщина выглядела теперь похожей на антикварных кукол с плоскими лицами, которые недавно снова стали пользоваться спросом и подскочили в цене. Мысль, что она именно этого сходства и добивалась, позабавила Кина: он едва не рассмеялся в голос. Всякий раз, когда он оставлял без замечаний обновление внешнего вида Марсины, ее вежливость постепенно сменялась ледяной холодностью. Что ей нужно, не ждет ли она приглашения на свидание? Вряд ли. Кин в свои пятьдесят два крепок и здоров, как тридцатилетний. Он не раз пытался заставить себя проникнуться к ней состраданием, но ничего не получалось: подружек у него более чем достаточно, и ни одной из них еще не перевалило за двадцать пять. Неужели она в самом деле думает, что могла бы соперничать с ними? Настойчивые домогательства этой женщины порядком ему досаждали.

Пока она стрит в дверном проеме между ним и Деймоном Эддингтоном, пожалуй, самый подходящий момент лишний раз дать ей понять, кто здесь командует. Не вредно напомнить об этом и Эддингтону.

- Я приму его, как только смогу,- холодно бросил Кин и, демонстративно. повернувшись к секретарше спиной, снова, уставился в окно.

- Он… совершенно не. в себе, - сказала Марсина с неизвестна откуда взявшейся неуверенностью в голосе.

Кина подмывало усмехнуться, но он сдержался: выражение эмоций могло обернуться не в его пользу.

- Я уже сказал: приму, как только смогу, - самым презрительным тоном повторил он.

Мгновение нового замешательства, затем он услыхал звук закрывшейся двери и позволил себе растянуть рот в ухмылке. Пусть пообщается минут пятнадцать с Деймоном Эддингтоном. Она неглупая женщина и должна понимать, что Кин счел для себя необходимым дать ей урок. Продолжая улыбаться, он вернулся к письменному столу. Лучше убрать контракт с компанией "Дуплидроидс" и документацию на приобретении ее продукции. Деймону вовсе не следует знать, что «Синсаувд» согласилась заплатить единственному изготовителю авдроидов-мутантов более миллиона кредиток за воссоздание группы под названием «Наркомания Джейн», которая должна появиться на сцене через два года, к истечению первой четверти века. Смахнув бумаги в верхний ящик стола, он еще несколько минут наводил порядок ив других ящиках, затем откинулся на спинку кресла и стал ждать. Минута шла за минутой Кин прекрасно представлял себе, что происходит в приемной за дверью его кабинета и с трудом сдерживал хохот.

____________________

- Почему так долго? - возмущенно бросил Деймон Эддингтон. Он наклонился над столом секретарши и она нервно отпрянула назад.- Я полагал, что задача сидящего на этом месте - планировать время для переговоров, а Кин, черт бы его побрал, говорит, что примет меня!

- Обязательно примет, мистер Эддингтон. -У женщины был милый, ровный, очень профессиональный голос.- Пожалуйста, немного подождите. Я уверена,он будет готов принять вас буквально через минуту.

- Прекрасно. - Деймон повернулся и зашагал обратно к дивану, обитому какой-то подделкой под натуральную кожу, с трудом подавляя желание пнуть по пути модный журнальный столик из стекла и металла.

Деймон живо представил картину разлетающихся во все стороны осколков стеклянной крышки и лежавших на нем журналов. Это осталось бы прекрасным напоминанием о раздражительном нраве не такого уж известного, но весьма вспыльчивого Деймона Эддингтона. Поборов себя, он грузно шлепнулся на диван и стал следить за секретаршей в ожидании вызова к Кину.

Когда прошло еще десять минут, Деймон вытащил из кармана жилетки фляжку, сделал небольшой глоток сладкого ежевичного бренди и стал перекатывать шарик жидкости на языке, стараясь не думать о нанесенной обиде. Конечно, со стороны Кина это игра, но с какой целью? «Синсаунд» в лице Джарлата Кина уже достаточно поводила его за нос; насколько Деймон в состоянии понять, его вынуждают сидеть здесь, словно дурака, чтобы продемонстрировать глубокое презрение вдобавок ко всему прочему, что во власти Кина. Видимо, секретарша - он не мог вспомнить ее имя - получила указание удерживать его как можно дольше.

Деймон знал, что она будет всячески успокаивать его, пока он не уйдет. От этой мысли у композитора невольно скривились губы: ну этого они не дождутся.

Деймон сделал еще один глоток бренди, закрутил крышку пластиковой фляжки, сунул ее в карман и заставил себя расслабиться, развалившись на мягком диване. Как всегда, его голова была наполнена музыкой мрака, над сочинением которой он медленно и болезненно трудился с момента печатных откликов на его последний небольшой концерт. Он покопался в другом внутреннем кармане и вытащил портативный магнитофон. Если Кину угодно, чтобы он торчал возле двери его кабинета целый день, то Деймон постарается воспользоваться этим временем наилучшим образом. В конце концов, секретарша сыграет роль слушателя-ценителя, которому некуда деваться.

Он пропел несколько нот, затем несколько тактов, позволив их диссонансным звукам повисеть в воздухе, пока не настроятся голосовые связки. Женщина хмуро поглядывала в его сторону, но он не обращал на нее внимания. Что может значить ее мнение, если весь остальной мир, похоже, больше всего ненавидит именно творчество? В жизни Деймона секретарше Кина не было места.

- Хм-мм-мм-мм-мм… - распеваясь и целиком отдаваясь во власть звуков и тональностей, он то возвышал, то приглушал голос, пока его звучание не разрослось почти до концертного пения без слов, которое очень правдоподобно передавало тягучие, вибрирующие звуки первоисточника - предсмертные вопли наркоманов, записанные им в центрах детоксикацни. Лицо секретарши перекосилось от возмущения, она втянула голову в плечи, слойно испуганная черепаха. Дробя свой незаурядный баритон переливами следующего колена новорожденного сочинения, он увидел, как женщина коршуном налетела на коммутатор и стала неистово тыкать пальцем в кнопку внутренней связи. Он улыбнулся, но не прекратил пения, не желая слышать, что она скажет. Секретарша вышла из-за стола и направилась к дивану. Спину она держала очень прямо, лоб под кромкой обожженных химической завивкой оранжевых кудрей был покрыт бисеринками пота. Деймона порадовало впечатление, произведенное на женщину его музыкой; и вовсе не важно, что она ей не понравилась. Его радовало любое проявление эмоций.

- Мистер Кин сейчас вас примет, -скороговоркой произнесла она, как только Деймон сделал паузу и поднял на нее вопросительный взгляд. - Дорогу вы знаете.

Последнее замечание заставило Деймона широко улыбнуться. Дорогу? О да, прекрасно знает. Дорогу Кина, дорогу корпорации «Синсаунд»… дорогу, усыпанную музыкальным хламом, но возражать бесполезно, особенно этой ничего не представляющей собой маленькой женщине. Он просто кивнул и встал, спрятав в карман магнитофон и никак не отреагировав на громкий вздох облегчения. Она не стала провожать его до дверей кабинета Кина, но Деймон и не рассчитывал на подобную любезность.

Просторные владения вице-президента были обставлены с не меньшим вкусом, чем одет он сам. Деймон не особенно следил за модой, но костюм Кина от Рикчи не заметить было невозможно, а подобранные ему в тон туфли явно не уступали в цене костюму; блестящие, со стальным отливом, седые волосы были безупречно причесаны, изысканный галстук ручной работы выглядел оскорблением вполне приличному, но умеренно дорогому жилету на подкладке от Дамфорта, который был на Деймоне. Этот человек явно купался в кредитках, - видимо, «Синсаунд» делала столько денег, что не знала, куда их девать. Почему же тогда они так рьяно сражаются за каждую кредитку в его контрактах и с таким трудом снисходят до того, чтобы удовлетворить простую просьбу о приеме?

Кин сидел за громадным письменным столом темного цвета, на котором почти ничего не было, в отличие от стен, пестревших множеством золотых и платиновых дисков звукозаписи, создававших впечатление, что у хозяина кабинета слишком много свободного времени. Они висели рядами, каждый диск был вставлен в дорогую тиковую рамку; одну стену этот вернисаж покрывал почти полностью. А сам Кин - самодовольный, какой-то прилизанный и слишком уж терпеливый - выглядел человеком, который приговорил себя к скучной поденной работе и на всю оставшуюся жизнь обречен пребывать в этой позе стоического ожидания.

Даже модуляции его голоса были так тщательно выверены, что в нем не было ни малейшего намека на интонацию.

- Что на этот раз, Деймон?

Старина Деймон Эддингтон, которого этот человек взял в тиски своей фирмы много лет назад, повернулся бы и ушел… посоветовав Кину вертеться под этим прессом в одиночестве. Нет, тот Деймон Эддингтон ушел бы из приемной еще три четверти часа назад.

Нынешний Деймон Эддииггон вошел с опущенной головой, словно погруженный в собственные мысли.

Ои глубоко засунул руки в карманы свободно сидевших на нем синих джинсов, которые давно стали его повседневной одеждой, и внимательно следил за каждым шагом собственных ног, ступавших по безупречно чистому ковру, будто важнее этого зрелища для него не было ничего на свете. Он молча сел на стул перед столом Кина, а когда поднял наконец взгляд, его темные глаза светились нежностью и смотрели на что-то очень далекое, что мог видеть только он один.

- Мне нужен… чужой.

Тот двойник Деймона не вернется никогда; Кин знал это лучше самого Деймона, поэтому даже не моргнул глазом. Руки облеченного властью человека остались спокойно лежать на прекрасно отполированной поверхности стола, их отражение делало его похожим на четырехрукого андроида - недавно изобретенного инструмента для исполнения дьявольского рока.

- Вы хотите чужого,- повторил Кин.

Деймон нетерпеливо шевельнулся, словно напоминая Кину, что это не прием у психоаналитика, где доктор повторяет все сказанное пациентом, дабы быть уверенным, что правильно его понял.

- Давайте подумаем,- продолжил вице-президент, - вы не занимаетесь оружием, значит, эта причина отпадает. Вы не занимаетесь ни медициной, ни лекарствами. Так что же такое вы намерены свершить, чтобы у вас могла возникнуть нужда в чужом, Деймон?

Деймон молитвенно протянул вперед руки, безмолвно взывав к Кину, словно перед ним сидело божество, выражая этим неосознанным жестом надежду на понимание, пристально глядя на него, словно пытаясь разглядеть хотя бы малейший след сопереживания.

- Для звука.

Последнее слово он произнес шепотом, который проник, казалось, в каждый уголок наполненного фильтрованным воздухом просторного кабинета. Его шепот продолжал метаться, отражаясь от стен, и дразнить обоих, со свистом рассекая пространство. Наконец где-то очень глубоко внутри Кина с неохотой возникла некая трещина, я он позволил себе загореться мечтой Деймона. Ему почти слышались вырывающиеся из стальной глотки эксцентричного творца-художника голоса чужих, почти виделось срывающееся с его языка ядовитое пламя.

Деймон и Кин сидели, уставившись друг на друга, а метавшийся по кабинету шепот композитора постепенно таял. Горькие воспоминания вспышками танцевали в голове Деймона, пока он ждал вердикта Кина. Он вспоминал, как вопли ярости чужих впервые достигли его ушей. Дело было возле витрины магазина с видеоэкраном: в новостях 86-го канала сообщалось об инвазии в тюрьме-колонии на острове Лонг-Айленд. Обыкновенная сенсационная чепуха, кое-как сляпанная, лишь бы вырваться на экран. Но на Деймона она произвела впечатление, правда такого свойства, на которое дельцы от средств массовой информации вряд ли могли рассчитывать. Видеозапись демонстрировала подвальное помещение главной тюрьмы-колонии, где чужие, соединившись гроздью, оборонялись от воинского отряда, бойцы которого были облачены в костюмы из какого-то нового материала, способного противостоять кислотной среде и выдерживать даже температуру горящего желеобразного напалма. Вопли тварей звучали для Деймона единой мелодией первозданной, ничем не запятнанной ненависти.

А Деймон знал, что такое ненавидеть, ненавидеть так сильно, так непередаваемо сильно…

Мало ли обозревателей резко критиковали его работу, называя ее «усталой», «невразумительной» или, что хуже всего, «скучной»? Он не находил понимания у музыкальных критиков, публика игнорировала его, «Синсаунд» над ним насмехалась. Он много и упорно сражался, пытаясь всерьез достучаться до публики, которая, похоже, желала только адского или кровавого рока, причем обязательно - Бог ей судья - в исполнении певцов-андроидов или отвратительных андроидов-мутантов с четырьмя руками, множеством голов и ртами, которые вылезали один из другого в жутких судорогах жалкой пародии на чужих. Перещеголяла всех компания «Джон Кью паблик», которая дошла до воссоздания нежнейших мелодий прошлого опять-таки в исполнении андроидов. Андроид-двойник Элвиса Пресли обещал стать настолько интересным, что построенному для его концертов залу дали имя певца, но интереса к славному имени хватило не надолго и этот двойник стал совершенно неотличимым от всего прочего. Даже сфабрикованный дубликат Карузо, каждый вечер вопивший его голосом в «Нью-Мет Опера Хауз» для публики из высших слоев общества, скатился к тому же уровню. Постоянный приток кредиток от эксплуатации музыкальной культуры прошлых поколений поддерживал проекты «Синсаунд» вроде «Истоков песен святых братьев III» и тысяч других перезаписей, много веков назад почивших в бозе мастеров. Андроиды дублировали Джима Моррисона, Джими Хендрикса, Дженис Джоплин, Курта Кобейна, Чарли Паркера, Киифорда Брауна, Ричи Волевдса, Дуэйна Оллмана, Джона Леннона, Пэтси Клайн и многих других. Публике регулярно подбрасываются все новые и новые старые хиты.

И над всем этим возвышалась «Синсаунд» - владычица практически каждого клочка музыки и всех музыкантов мира, включая Деймона, а у ее руля - люди вреде Джарлата Кина, человека, совершенно не обладавшего воображением, лишенного элементарного видения. Насколько Деймон себе представлял, сценические площадки Концертного зала Пресли - это манхэттенское пристанище ада на Земле, наполненное вселяющими ужас андроидами-мутантами, которых достижения инженерной мысли позволили сделать наполовину андроидами, наполовину инструментами. Эти творения последнего слова науки и техники собирали вокруг себя стада отстоев рода человеческого, готовых с разинутыми ртами слушать их вопли вечно.

Всего несколько человек с пониманием отнеслись к заботе Деймона об оживлении записей серьезной музыки, к его стремлению создавать более мрачные композиции из удивительных классических творений таких композиторов, как Бетховен, Паганини, Моцарт, Вивальди, Бах. Ему удалось записать много красивой музыки, исполненной на ставших редкостью инструментах двадцатого века - скрипках, арфах, цимбалах. Старинные инструменты были очень дороги, добывались они в борьбе и муках. И даже в этом деле «Синсаунд», снизойдя до представлеяных им аргументов, снова использовала его как пешку, лишь бы показать миру, какой она отзывчивый спонсор и как трогательно поддерживала то, что осталось от «искусства», давала, ему выжить, вернее сказать, немного преуспеть в качестве несуразной забавы, на фоне терзавшего слух мусора, - забавы, звучание которой неизменно вызывало громкие вопли неудовольствия толп почитателей музыки нынешнего столетия. Он ненавидел «Синсаунд» почти так же сильно, как завсегдатаев концертов, которые понимали только звуки страдания и ужаса, с восторгом принимали только гротескных, отталкивающе безобразных андроидов, радовались механическому задору этих машин, наслаждались их воплями. Если они в состоянии желать чего-то по-настоящему, то это может быть только жажда ненависти и боли, все большей ненависти и все более мучительной боли. Деймон - решил, что должен дать им именно то, чего они хотят.

Созванная им пресс-конференция стала лишь первым шагом. Телестудия «Ньюс Вид» должна была разнести по всей стране весть о том, как сильно он ненавидел и «Джон Кью паблик», и «Синсаунд», и все остальное. Он продолжал свою тираду против «Синсаунд» и потребителей ее продукции, пока не перепугался, что дельцы от средств массовой информации просто отвернутся от него, изнемогая от скуки.

- Для вас всех, для «Синсаунд»,- прокричал он напоследок в их микрофоны,- я напишу композицию, какой не бывало прежде… Я сочиню вам «Симфонию ненависти»!

Его работодатель изобразил на своем корпоративном лице благосклонную улыбку и одобрительно кивнул, явно довольный вниманием, которое снискал его домашний творец искусства. Вспышка злобы на Деймона действитеяьно угасла быстро, уступив место коммерческому подходу к его бунту. В конце концов, Деймон - художник, а художникам положено быть темпераментными, злобными и раздражительными. Только это и определяет их творческую натуру.

Работая над замыслом, Деймон метался как одержимый. Никакое место не казалось ему достаточно мрачным или достаточно опасным: он побывал в домах для умалишенных, в тюрьмах строгого режима, даже в камерах казни, где внимательно наблюдал, как с громкими воплями дикой злобы убийцы оставляют этот бренный мир. Ему особенно полюбился правительственный центр детоксикации в нижнем городе, где персонал был вынужден носить защитные наушники, потомучто вопли наркоманов, докатившихся до состояния желеобразных, но еще живых сушеств, в буквальном смысле слова оставляли синяки на барабанных перепонках.

Поразившая его новость из тюрьмы заставила Деймона порыться в библиотеке звукозаписей, где он откопал десятилетней давности видеодиски с полей войны за планету Хоумуолд. Низкое качество сделанных военными записей ничуть ему не мешало: вопли сражавшихся чужих, заглушаемые время от времени взрывами, проносились по чувствам Деймона, подобно электрическому току, они жгли разум, заставляли замирать дыхание. Ничто в мире не звучало так, как чужие, ничто. Именно вопли этих тварей, громкие, проникнутые жаждой зла, пропитанные стремлением причинить как можно больше вреда кому угодно, должны стать лейтмотивом «Симфонии ненависти» Деймона Эддингтона.

Поэтому-то Деймон и сидел здесь, в который уже раз ожидая, снизойдет ли «Синсаунд» до милостивого удовлетворения его творческого порыва, который, несомнение, считала не более чем прихотью.

____________________

- Почему бы вам не использовать уже записанные звуки? Ведь это очевидное решение.

Кин откинулся на спинку кресла и стал сверлить Деймона Эддингтона взглядом. Он высок ростом, среднего телосложения, худобы нет, вряд ли можно утверждать, что он недоедает. Внешность Деймона во всех отношениях олицетворяла представление «Синсаунд» о том, как должен выглядеть неортодоксальный музыкант из собственных конюшен компании. Его длинные черные как смоль волосы были зачесаны с высокого лба к затылку и собраны в тонкий «хвост пони». Темные брови резко очерченными дугами приподнялись над почти черными глазами, удлиненное лицо заканчивалось козлиной бородкой. Кину был известен ответ музыканта, однако он старался сохранить на лице выражение заботливого участия.

- Потому что это хлам,- с отвращением ответил Деймон.- Неужели вы не имеете представления, какой аппаратурой пользуются в армейских батальонах! Я говорю о ручных магнитофонах, бог знает для каких целей поставляемых в армию правительством. Устарелая аппаратура, микрофоны с пластиковыми щитками, которые защищают электронику от пыли и гари в боевых условиях, все записи изгажены шумом орудийного и ружейного огня, грохотом разрывов. Я не могу переписывать такай мусор, мне нужны чистые, хрустящие свежестью звуки. Необходим эффект присутствия, Джарлат, такое звучание, как если бы чужой сам вопил прямо в микрофон.

Кин потер щеку и попытался придать лицу задумчивое выражение. Деймон - такая простенькая игрушка, его достаточно легко дергать то вверх, то вниз, подобно древним чертикам на веревочке, которыми играли дети двадцатого века.

- Что ж, мы синтезируем для вас все необходимое.

Как он и ожидал, лицо Деймона исказило выражение неподдельного ужаса. То вверх, то вниз.

- Вы, видимо, смеетесь надо мной! - Деймон сжал кулак и поднял его вверх.- Вам прекрасно известно, что я не выношу синтезированных звуков. Мой звук должен быть живым. Я не желаю вставлять в свою музыку электронный трам-та-ра-рам! - Он бросил взгляд на собственный кулак и разжал пальцы, словно только теперь понял, что стоит с занесенной для удара рукой. Кин видел, что композитор пытается унять волнение. - Послушайте, Джарлат, я замыслил творение, которое станет итогом всего, чем я когда-либо занимался. Оно должно быть целиком моим, даже крики чужих я хочу записать сам. Для этого мне и нужна одна из этих тварей - живой, настоящий чужой.

- Я… понимаю. - Кин позволил Деймону какое-то мгновение питать надежду, а затем взглянул на него, прищурив глаза: - О чем вы говорите, Деймон! Вы настаиваете, чтобы «Синсаунд» потратила громадную сумму денег на незаконную добычу для вас чужого, чтобы вы использовали эту тварь для создания музыкального произведения, которое покажет всему миру, как сильно вы нас ненавидите.

Деймон выслушал его не моргнув глазом.

- Именно так. Но ведь компания это сделает; не так ли? - Он сложил руки и откинулся на спинку стула. - Вы не можете не признать, что я постоянный источник рекламы, даже если ни вы, ни ваша компания по достоинству не цените мой нелегкий труд.

Ах, какая содержательная речь из уст человека, высокомерие которого мешает ему понять, что он всегда был всего лишь ребенком на дисциплинарном повода компании «Синсаунд». Кин выпрямился в кресле и нетерпеливо отмахнулся:

- Источник, ради которого стоит идти на громадные затраты? Вряд ли. К слову сказать, у нас есть отдел рекламы с соответствующим бюджетом и корпоративным мандатом, надеюсь, помните? Простите, что обращаю на это ваше внимание, но они умеют добиваться расположения публики и доставлять ей удовольствие лучше вас. Уж коль на то пошло, боюсь вы - составляющая довольно низкого приоритета. Я ограничен в средствах, которые могу потратить на удовлетворение ваших изобретательных прихотей, когда вы заходите так далеко… Поверьте, вы действительно способны заходить слишком далеко. Методы, какими мы пользуемся, приручая наших маленьких одомашненных сотрудников - таких, как вы,- а тем более способы их снабжения собственными домашними любимцами очень сурово урезаются по бюджетным соображениям.

Он был вознагражден за свою отповедь хмурой маской неудовольствия, расползшейся по лицу музыканта.

- Финансирование экспедиции на Хоумуода отпадает без вопросов, - продолжал Кин, игнорируя обиду Деймона,- подкуп военных всегда возможен, ноэто опять-таки слишком большие расходы: очень уж многим придется позволить заграбастать кусок финансового пирога компании. И все же,- он говорил все медленнее, по мере того как облик высокого здания в пяти километрах отсюда, окруженного красивым ореолом ярких электрических разрядов, заполнял его сознание,- возможно, есть один способ,- Впервые с момента появления Деймона в кабинете лицо Кина озарилось улыбкой,- Посмотрим, что можно сделать.

Понимая, что прием окончен, Деймон встал и развел руками:

- Иначе просто ничего не получится. Он мне необходим, Джарлат. Симфония станет большим хитом. Вот увидите.

- До свидания, Деймон.

Кин снова сложил руки на крышке стола, что было явным знаком предела его терпения. Какую-то секунду ему казалось, что Деймон начнет протестовать. Станет ли он на этот раз клянчить по-настоящему? Нет, музыкант доведен до нужной кондиции. В конце концов он повернулся спиной и направился к двери, злобно протестуя только глухими шагами по ковровому покрытию пола.

Как только дверь кабинета закрылась за Деймоном, Кин придвинул к себе видеофон. Он подождал секунд тридцать - вполне достаточно, чтобы дать Деймону время миновать приемную и повернуть в коридор, ведущий к лифтам,- затем вызвал Марсину.

- Да?

В ее голосе звучало беспокойство, взволнованной она выглядела и на экране монитора, словно ждала, что Кин даст ей команду догнать Деймона и вернуть его. Ему нравилось слышать нотки тревоги в голосе секретарши. Они свидетельствовали о ее уважительном к нему отношении.

- Соедините меня с Йорику,- сказал он спокойным тоном и разорвал связь, не дожидаясь ответа.

Двенадцать минут. Кин постукиванием пальцев по столу отсчитывал каждый всплеск индикатора часов. Удивительно. Как он мог позабыть тот свой промах, когда не отвечал в течение получаса на сигнал вызова помощницы Йорику? У него были в самом разгаре деликатные переговоры по контракту с одной из самых жарких звезд страны, и он полагал неразумным давать этой женщине и ее агенту время на размышление? Все, что он тогда делал, было подчинено благу «Синсаунд», каждый рабочий час разумнейшим образом тратился на улучшение дел компании, упрочение своего положения в ней и увеличение корпоративных доходов. Как же его изумила незамедлительно последовавшая командировка В крохотный городишко под названием Блэк-Лейк в канадской провинции Саскачеван. Прибыв туда, он получил приказ лично проследить за переселением какого-то канадского сочинителя песен в Нью-Йорк, на Манхэттен. Кина, так называемого вице-президента верхнего звена управления компанией Йорику использовал в качестве заурядного сопровождающего!

Наконец на видеофоне вспыхнул огонек личного переговорного устройства.

- В чем дело, Кин?

Лицо Йорику, заполнившее экран, подрагивало от статических помех. Несмотря на силовое ноле компании «Медтех», от случая к случаю это происходило на всех аппаратах, когда снова заработал стерилизатор атмосферы. Кину был известен секрет этого явлениия и он получал несколько нездоровое удовольствие от лицезрения подрагивающей физиономии главного управляющего.

- Речь о Деймоне Эддинггоне,сэр.

Уголок рта экранного изображения Йорику слегка приподнялся.

- Это удивительный человек.

Видимое проявление эмоций исчезло так же быстро, как возникло, и широкое лицо японца снова стало непроницаемым. Кин заставил себя улыбнуться в ответ.

- Да, сэр. Он забавный, очень забавный. Полагаю, после нашего разговора вы найдете его забавнее прежнего. Кажется, Эддингтон предложил… необычную идею, которая касается того, над чем он сейчас работает. Не сомневаюсь, вы помните о его «Симфонию ненависти». Он недавно был у меня с просьбой. Она совершенно необычна, не думаю, что кто-нибудь другой мог попросить о подобном. - И он пересказал свою беседу с Деймоном, приукрашивая то, что считал необходимым для привлечения максимального внимания Йорику.

Когда Кин закончил, Йорику отрицательно покачал головой. Его голос звучал из динамика видеофона подобно скрежету проволочной щетки, которой соскребали ржавчину со стальной балки. Он уже не один десяток лет живет в Соединенных Штатах, но все еще говорит с сильным японским акцентом.

- Дать Эддингтону чужого невозможно, я не желаю тратить на него так много.

Кин позволил себе широко усмехнуться. Он был уверен в плане, который придумал практически сразу же после разговора с Деймоном. Немного найдется людей, у которых голова варит так быстро.

- Это не обязательно, сэр. Я уверен, что решение есть. Рискованное, но…- Йорику снова отрицательно замотал головой, но Кин рискнул продолжить, не сомневаясь, что стедующие слова мигом сведут на нет любое неудовольствие его бестактностью: - Правда, придется вовлечь в это дело… э-э… «Медтех».

Йорику на мгновение замер:

- Каким образом? - И без того не очень приятный голос сделался низким, а узкие тлаза превратились в едва различимые щели.

Кин стал излагать свой план во всех его изумительных и коварных деталях, не забыв упомянуть о точном расчете времени, перечислив все мельчайшие составляющие необходимого снаряжения, подробно обрисовав и все прочее, в том числе упомянув всех, с кем предстояло встретиться.

- Вот в основном и все, - заключил он. - Что вы скажете, сэр? Можем ли мы позволить себе… унизить «Медтех»?

О том, что ответ может быть только положительным, было нетрудно судить по растянувшей рот Йорику улыбке, которая напомнила Кину зубастую ухмылку гиены. Слухи до Кина доходили, но он не осмелился привлекать к себе внимание расспросами об их правдивости. Физиономия, мрачно улыбавшаяся Кину с экрана, самим своим видом подтверждала их все. Один из наиболее могущественных людей в мире лишился драгоценнейшей из своих безделушек… он потерял прелестную, легендарную любовницу. Истекло так много времени, и Кин уже был почти уверен, что женщина солгала ему. Но в конце концов шепотом стали передаваться сплетни о том, что теперь Мина удостаивает чести разделять свою постель любовника помоложе - одного из высокопоставленных руководителей компании «Медтех».

- Мы можем себе это позволить, Кин,- Йорику неожиданно приблизил лицо к экрану. Кину даже показалось, что он прижался к нему носом. Он отчетливо увидел поры на коже японца, и это зрелище показалось ему отталкивающим.- И я хочу, чтобы они узнали, что это дело рук «Синсаунд», не сразу, но со временем. Вам ясно?

- Они узнают, сэр.- Кин старался говорить как можно более ровным голосом. - Когда появится «Симфония ненависти» Эддингтона, никакому сомнению в первоисточнике звуков не будет места.

Йорику с довольным, видом отодвинул лицо от экрана. Японец откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники. Сомнения, что оно обито настоящей кожей, просто не могло быть, но сидевший в нем мужчина снова напомнил Кину гиену, только теперь с битком набитым брюхом.

- Мне потребуется помощник, - с некоторым лукавством намекнул Кин,- кто-то…

- Можете послать за Ахиро. Я дам ему инструкции, он будет в вашем полном подчинении.

- Превос… - Но Йорику уже оборвал связь, оставив Кина глазеть на покрывшийся статическим фоном экран. Он скрипнул зубами, а затем снова вызвал Марсину. То вверх, то вниз, подумал он, мы все играем в эту игру. Проблема в том, что ему просто ненавистно быть чертиком на веревочке Йорику.

- Да, мистер Кин?

- Найдите Ахиро и пошлите его ко мне.

Он не дал ей шанса ответить, по примеру Йорику оборвав связь. Ему не хотелось слушать ее нытье. Возможно, она слишком долго с ним работает, слишком долго служит «Синсаунд». Она умеет только жаловаться. Ей, видите ли, приходится делать то, к чему не лежит душа, или заниматься тем, что она не считает своими обязанностями. Не думает ли эта женщина, что он должен нанять ей помощницу? И совершенно напрасно.

Кину не нравилось работать с Ахиро. Он предпочел бы кого-то другого, однако не мог не признать, что не встречал никого, кто бы так чертовски непосредственно воспринимал слова приказа. Ахиро будет относиться к словам Кина так, будто они исходят от самого Господа Бога. Ну… не в полном смысле; высшую командную высоту будет по-прежнему занимать Йорику. Связь между Йорику и Ахиро была для Кина тайной за семью печатями. Все его попытки провести дознание оказались тщетными. Расспросы сами по себе были опасны, поэтому приходилось предпринимать неимоверно много усилий, чтобы они выглядели не более чем здоровым любопытством к человеку, который возглавлял компанию, нет, скорее владел компанией, в которой Кин работал. Все усилия оказались бесполезными, время - потраченным впустую. Незаметный японец с непроницаемым выражением лица шастал по корпоративной штаб-квартире, едва ли обмениваясь словом с кем бы то ни было, но свободно проникая куда угодно. Что-то, несомненно, связывало его с Йорику, но посвящать в смысл этой связи Кина или любого другого сотрудника его сорта в намерения Ахиро не входило.

Кин встал и направился к окну, задумчиво разминая суставы пальцев. Секреты… всюду секреты. Они сделали его нервным, любопытным, помешавшимся на стремлении знать их все. Придется попотеть над этой загадкой связи Йорику с Ахиро, но позднее… Возможно, следующим летом, когда утихнет рябь первого круга расспросов, а в офисах Йорику рассядется новый штат. Перемены в компании такого размера - дело постоянное, особенно после новых назначений и снятия с должностей, которые проводятся каждой весной. Есть во внутренних кабинетах Йорику и неподкупные вроде личной секретарши и заведующего его архивом, которые неизменно остаются при нем что-то около пятнадцати лет. Однако, в отличие от Марсины, у той женщины есть помощница, на деле даже не одна. Когда Кин доведет приток накоплений до прежней интенсивности, он поработает над той и другим, как уже потрудился над Миной.

Когда спустя три минуты Кин в очередной раз отвернулся от окна, он с удивлением обнаружил, что загадочный японец со шрамом от резаного удара, пересекающим правую щеку и бровь, стоит перед его письменным столом.

Глава 2.

Манхэттен, канун Рождества

Хуже нынешних теплых и жалких предпраздничных дней на Манхэттене Ахиро не мог припомнить за все время пребывания в этой адской дыре.

В его родной стране на вершинах гор лежит чистый искрящийся снег, возможно, он есть и на улицах, тротуары которых заполняют такие же толпы людейкак и здесь, но и улицы, и дома там гораздо чище. Ахиро не был в Японии много лет, но все еще помнил приятные запахи готовящейся по вечерам пищи. Они плывут из забранных бумагой окон жилых домод которые вырастали, словно грибы, по соседству с домом его детства. Запахи саке и, зеленого чая, вареного риса и жареных овощей. Чистота, уют, доброжелательность. Не то что здесь. Смрад выхлопных газов аэроциклов и отбросов, гниющих на нагретых тротуарах, преобладает над всеми запахами, его не останавливают ни классовые, ни имущественные преграды, он подчиняется лишь току воздуха.

Нынче вечером витрины магазинов были расцвечены множеством мерцающих огней, сотни миниатюрных андроидов в праздничных костюмах послушно исполняли команды своих циклических программ танцевальных и просто забавных представлений. В окне манхэттенского отделения «Мэйси» полутораметровый Санта Клаус сопровождал выкриком «Хо-хо-хо!» каждое имя в списке, который непрерывно изрыгал компьютер якобы связанный с его офисом на Северном полюса Напротив через улицу, в витрине конгломерата «Монтгомери энд Сирс», конкурирующего с «Мэйси», перед снующей по магазинам толпой целая труппа полуметрового роста балерин и ярко разряженных солдатиков исполняла сюиту «Щелкунчик». Полностью синтезированную версию оригинальной музыкальной темы громко озвучивали самые совершенные громкоговорители.

Никого, казалось, не волновало, что стрелки часов перевалили за десять вечера, что это последний день предпраздничного хождения по магазинам, что на дворе отвратительная погода. На залитых ярким светом улицах было множество людей, которые с удовольствием слушали грохотавшую взрывами музыку. Большинство пряталось под зонтиками или куталось в дождевики, прижимая к себе завернутые в пластик пакеты с подарками, но почти не обращая внимания на потоки грязного дождя. Подгоняемые беззаботностью жизни, дарованной подъемом экономики страны, толпы были необыкновенно многолюдными. От толчеи миллионов людей, автомашин и аэроциклов в районе каждого торгового центра было буквально нечем дышать. Эта скученность быстро породила наихудший смоговый шторм, какие обрушивались на Манхэттен не чаще, чем раз в пять лет. К этому часу на улицах оставались только самые последние осколки орд, завершавшие массовый набег на магазины. Воздух был пропитан влажной пылью и всеми видами загрязнений, но Ахиро и его люди продолжали терпеливо ждать, пока самые упорные владельцы торговых точек распродадут наконец свое барахло и бросятся по домам, словно тараканы-мутанты, удирающие в свои навозные щели.

Всего за четверть часа до полуночи они выскользнули из вонючего подъезда черного хода ветхого здания на углу 103-й улицы и Манхэттен-авеню и двинулись к сердцу Центрального парка. Это последнее прибежище травы и голубей на всем острове оставалось открытым для публики только благодаря политике связей с общественностью компании «Медтех». Корпорация вытащила город Нью-Йорк из очередного банкротства в 2075 году, арендовав Центральный парк до середины следующего тысячелетия. В светлое время суток публике позволялось слоняться по патрулируемым дорожкам парка, но ночные изнасилования, хулиганские нападения и убийства прекратились здесь раз и навсегда с 1 января 2076 года. Когда ровно в 00.01 Элитные Силы Безопасности компании «Медтех» взяли под свой контроль огороженную беспроволочным забором территорию парка и выпустили на нее несколько тысяч роботов-охранников собственной конструкции. Внешне похожие на доберманов-пинчеров и ротвейлеров, эти собаки-роботы имели встроенные солнечные таймеры для слежения в светлое время суток в любое, время года. Их практически невозможно было уничтожить, и они набрасывались на каждого, кто перемещался на двух ногах и весил более двенадцати килограммов. Если, конечно, у него не было с собой идентификатора компании «Медтех», сигналы которого воспринимались специальной программой собак-охранников. Но передатчик должен был подавать текущий сигнал. Служба безопасности меняла его регулярно, и работники «Медтех» давно привыкли к приказам сдавать передатчики на перепрограммирование через заранее не оговариваемые промежутки времени.

Ахиро и его команду мигом окружила дюжина собак-охранников, привлеченных их движением. Красные кристаллы глаз злобно поблескивали, металлические челюсти широко разевались… но они наконец убежали прочь неторопливой рысцой. Присев в темноте на корточки, люди молча наблюдали за их удалением, и только самый молодой выдавал нервозность, постукивая пальцем по передатчику, который Ахиро выдал ему совсем недавно. Через несколько минут они продолжили путь, скользя, словно тени в ночном тумане, пока не достигли гордости компании «Медтех» - здания его штаб-квартиры, построенной в самом центре парка. Небоскреб из хромированной стали и стекла сверкал даже в полуночном смоге, вонзаясь своими ста двадцатью тремя этажами в небо, где самые верхние исследовательские лаборатории окружал ореол электрических разрядов.

Ахиро не нуждался в словах для руководства своими ниндзя. Этим людям, подобранным и обученным им лично, было достаточно малейшего кивка головы, чтобы понять и мгновенно исполнить поручение. Для этой команды, способной выйти сухой из воды, войти в здание труда не составило. Бесполезными оказались и заботливо расставленные телекамеры системы безопасности. Ахиро знал и местоположение каждой, и отрезок, который она отслеживает в каждый момент времени. Знал он и как лучше всего пригибаться, и как долго оставаться в согбенном положении. Все это легко… но не так уж просто. У Ахиро было чутье на подобные веши, и нынче ночью каждый его инстинкт торопил: «Вперед!» В отличие от полного безразличия правления «Синсаунд», «Медтех» была ревностным работодателем и охраняла своих наемных работников не хуже львицы, стерегущей детенышей. Кому-то всегда достается несчастливая доля нести службу в праздничные дни, но знай «Медтех» все наперед, она не стала бы нынче ночью подставлять двух ночных сторожей под острые мечи Ахиро и Йосако. Эта корпорация предпочла бы заменить их батальоном до зубов вооруженных солдат, приказав стрелять на поражение без предупреждения.

Спуск под землю оказался недлинным и быстрым. Чистые коридоры со стойким запахом дезинфекции были от пола до потолка покрыты легко моющейся нержавеющей сталью. Ахиро находил эту обстановку приятной и определенно более симпатичной, чем в сильно затоптанных и загаженных коридорах «Синсаунд». Не было сомнения, что здесь ходит ограниченное число сотрудников, тогда как в «Синсаунд» повсюду сновали тысячи людей, приносившие огромное количество грязи,- исполнители, рабочие сцен, работники маркетинга, торговцы. Будь другие обстоятельства, Ахиро предпочел бы служить именно в таких условиях, как здесь. Но жизнь есть жизнь, а желать невозможного - пустая трата времени.

Они продолжали продвигаться к цели, без усилий избегая камер, но появились потолочные увлажнители, которыми проход был оборудован с методичной регулярностью. Следом за ними стали попадаться огнеметы, зловеще торчавшие из стен на высоте, выбранной по принципу случайности начиная от уровня пола. Через каждые четыре метра по обеим сторонам прохода были смонтированы огнеупорные камеры безопасности, защищенные прочными стальными дверями с запорными механизмами, которые автоматически открывали и закрывали их, но только один раз. После этого оказавшегося запертым можно было освободить только с помощью специальной программы компьютера «Медтех».

На пятом подземном уровне Ахиро и его команда остановились перед послезней дверью. Этот массивный кусок металла был втрое шире любого аварийного лаза и весил по меньшей мере тонну, а устройство для чтения карт-ключей, вмонтированное в стену возле двери, было настроено на узнавание личных карт всего лишь полудюжины работников. Одной из этих шести карт они и воспользуются этой ночью, а утром ее владелец обнаружит в своем кармане бесполезную пластиковую подмену.

Не задумываясь, Ахиро вытащия карту-ключ из широкого пояса на черном костюме и сунул ее в прорезь. Затаив дыхание, они ждали вспышки красной лампочки и сигнала тревоги, но послышалось жужжание, и на панели устройства замерцал зеленый огонек. Они услышали глухой щелчок внутренних массивных засовов, которые убрались в стену, освобождая дверь. Ахиро задумчиво и неторопливо убрал карту-ключ в карман брюк. Подобно дверям камер, что тянулись вдоль коридора, эта тоже закрывалась автоматически. Войдя без ключа, они оказались бы в ловушке. Одно мгновение он подумывал, что стоит преднамеренно потерять карту-ключ на обратном пути, но затем отказался от этой мысли. Портить автоматику не было смысла… пока еще не было.

Когда дверь полностью отъехала в сторону, все семеро, с мечами наготове, без единого звука проскользнули в дверной проем. Отсчитав пять секунд, лазерные датчики переключили механизм двери на закрытие. В мгновение ока они оказались отрезанными от остальной части штаб-квартиры компании «Медтех». Отрезанными от всего мира.

Пружинящей походкой, подняв оружие, они осторожно пошли дальше. Вскоре отряд Ахиро вошел в другой коридор, более широкий, чем внешний, с проложенными вдоль стен громадными трубопроводами, стыки которых напоминали соединения подземной магистральной канализации города. Поверхность стен и пола оказалась на удивление скользкой, а покрытие было не стальным, как во внешнем проходе, а пластиковым, невзрачного светло-серого тона. Сводчатый отолок был выше, по нему шла запутанная система трубопроводов: воды, охлаждающей жидкости, возможно, горючего газа и защищенных стальной броней электрических кабелей. За трубами едва виднелись глубокие зарешеченные проемы окон вентиляции, каждое размером не больше квадратика керамической плитки.

Когда этот коридор снова расширился, превратившись в подобие громадной прихожей с такими же странными камерами-нишами, как и во внешнем коридоре, Ахиро насчитал три прохода, ответвлявшихся от главного, затем увидел четвертый. Все они были огорожены титановыми решетками. Кормушки, догадался он, детские рожки. Все проходы оказались пустыми: вероятно, животных помещают в них только на время кормежки. В глубине ниш… ничего. Ни роботов-сторожей, ни андроидов, никакой охраны.

Это неправильно, думал Ахиро, быстрым шагом направляясь к двери в дальнем конце этого расширенного коридора. Здесь обязательно нужны охранники, люди с оружием…

Отставший от него метра на три Хигучи неожиданно издал странный вопль, и Ахиро услышал стук меча, выпавшего из рук на пластиковый пол. Он резко обернулся - и у него перехватило дыхание. Потеряв равновесие, Хигучи скользил в луже чего-то грязного и густого. Он всегда был самым медлительным в команде Ахиро, а теперь вовсе съежился и замер под нависшим над ним чем-то громадным, состоявшим из множества панцирных сегментов.

Охрану этой лаборатории несло нечто, к чему Ахиро не был готов.

Черная тень чужого резко выделялась на фоне луж слизи цвета полупрозрачной зеленой листвы: он был более двух метров высотой и невообразимо проворен, гораздо проворнее Хигучи. Короткое мгновение промедления стоило ниндзя жизни. Глаза и уши сознания Ахиро продолжали видеть и слышать то, с чем столкнулся этот уже мертвый человек…

Челюсть твари, полная похожих на белые клинки зубов и внутренняя челюсть, тоже усаженная зубами, щелкают с влажным чавканьем и непрерывным потоком выбрасывают густую слюну, которая клубится в воздухе. Производимые животным звуки заглушают все, кроме скрежета его зубов, жадно погружающихся в череп Хигучи, словно не в кость, а в масло. Нет, это не клинки, а пики, длинные и смертоносные, обагренные кровью, обильно стекающей с них под музыку и боевые кличи чудовищых беспощадных богов, исполняющих симфонию дикой злобы.

В помещении оказалось три чужих и теперь только шестеро мужчин. Твари выскочили из ниш, где прятались, обернувшись вокруг прочных водопроводных труб подобно гигантским змеям. Ахиро никогда прежде не сражался с чужими, но он быстро учился, а проворстве владения мечом уступал только Йоши, второму в своей команде, который первым вступил в сражение, Ахиро наблюдал за боем словно со стороны, стремясь запечатлеть в сознании его картину на будущее, и очень удивился, что лучший ученик оказался не настолько ловким, чтобы его клинок выглядел продолжением руки воина. Йоши тоже действовал сдишком медленно. Покрытые черными панцирными чешуйкам когти чужого скользнули по груди бойца, вырвав вместе с черной как ночь одеждой громадный кусок плоти, затем жуткие блестящие зубы быстро закончили начатую когтями работу.

Теперь у Ахиро осталось четверо людей. Он ощущал себя окруженным непомерно громадными богомолами.

Это ощущение усолилось, когда в борьбу вступил Мацуо и нанес удар одной из тварей. Древний меч, который считался неизменно приносящим удачу и передавался в его семье из поколения в поколение, одним смертельным ударом рассек врага от шеи до начала одной из нижних конечностей, Мацуо пришлось рассчитаться жизнью за чрезмерную силу своего удара, когда чужой, издав предсмертный крик, окатил его лицо потоком кислотной крови из громадной зияющей раны. Черная маска мгновенно исчезла… вместе с губами, кожей лица и шеи, даже хрящом носа. Возможно, он закричал, но из его горла не вырвался даже хрип: наполнившая рот кровь чужого выжгла и язык, и голосовые связки.

Четверо против двух чужих, но оставшиеся ниндзя получили ценный урок. Мечи сверкнули одновременно, однако они изменили тактику и наносили удары по суставам верхних и нижних конечностей, калеча врагов, рассекая гребенчатую черную роговицу, защищавшую локти и колени этих тварей. Жертвами безжалостных клинков становились и хвосты, хлеставшие воздух. Беспомощно дергавшимися обрубками вскоре был усыпан весь пол. Сражение было недолгим. Некоторое время они молча постояли над изувеченными тушами чужих и отсеченными когтистыми лапами, в агонии скребущими пол. Для Ахиро это были не более чем насекомые-переростки, не стоившие затраченного на них времени. Единственным, что имело значение, было…

Гнездо.

Оно за аркой в дальнем конце прохода. Миновав его, Ахиро и его люди оказались в помещении, какого им не приходилось видеть на этой земле. Потолок был высоким с проложенными по нему, как и по стенам, трубами и кабелями из внешнего помещения. Но здесь к ним было бы не подобраться из-за множества наслоений мрачно поблескивавшей слизи. Перекрученные смоляные пряди застывшей слизи тянулись с потолка и стен, переплетаясь сотнями узлов, которые напоминали позвонки. Километры этого материала многократно оплетали все помещение, образуя небольшие холмики, через нерегулярные интервалы разбросанные по полу. На вершине каждого холмика покоились непроклюнувшиеся яйца чужих, напоминая отвратительно разбухшие, бугристые нарывы на те гигантского монстра.

Ахиро двинулся вперед с максимальной скорость на какую решился. Его люди остались позади, их широко расставленные жестокие глаза то всматривались в тени за входом, то обращались на него и полдюжины живых источников смерти. Он не винил их за нервную настороженность: одного запаха человека, оказавшегося в полутора метрах от яйца чужого, было достаточно, чтобы крестообразное углубление в его верхней части раскрылось, а затем сложилось подобно, цветку ядовитого растения. Он выбрал своей целью ближайшее, на бегу снял с пояса замок, сконструированный специально для этого случая, и раскрыл его. Оказавшись возле яйца, Ахиро поставил свое устройство над выемкой и нажал белую кнопку. Четыре шипа выстрелили в скорлупу и вцепились в нее мертвой хваткой. Даже если зародыш готов проклюнуться, этого не произойдет, пока на миниатюрной клавиатуре замка не будет набран правильный код.

Ахиро кивнул своим людям, затем обхватил руками покрытое слизью яйцо и, скрипя зубами, стал выкорчевывать его из смолы. Раздался хруст, напоминающий звук рвущегося пластика. Несколько яиц поблизости начали подрагивать - присутствие людей пробудило их инстинкты. Было необходимо немедленно покинуть помещение, иначе им не уйти от стремительных восьминогих тварей, смутно напоминающих пауков, которые, выскочив из яиц, способны вцепиться в лицо человека быстрее, чем тот успеет крикнуть.

Пять секунд спустя они были уже далеко от гнезда, торопливо перешагивая через отрубленные конечности среди туш еще живых и шипящих чужих и окровавленных тел своих товарищей. Половина людей Ахиро никогда не покинет этот коридор, но он даже и не остановился: трофей был достоин уплаченной за него цены. Кин дал ему задание добыть яйцо, разрисовав стратегию действий и снабдил необходимыми планами. Кину было позволено отдавать команды, потому что такова была воля Йорику, «Синсаунд» потребовалось яйцо чужого, и шеф хотел, чтобы дело сделал Ахиро.

Погибшие нынешним утром люди умерли ради великой цели. Ахиро будет чтить их память и простит им тупость, которая стала причиной их бессмысленной кончины, но лишь потому, что они умерли за «Синсаунд», а значит, и за Йорику.

А для Йорику Ахиро готов сделать все, что угодно.

Глава 3.

Рождество

- Чертовски неприятное рождественское утро, Фил.

Филип Раис, глава Элитных Сил Безопасности компании «Медтех», прислонился к запертой двери Лаборатории ресурсов чужих и ждал, пока подойдут его люди.

- Если вы, ребята, прибавите шагу,- возразил он, - мы быстро разберемся, в чем дело, и вернемся к собственным заботам.

Эдди Мак-Гаррити, заговоривший первым, окинул его мрачным взглядом, но не стал возражать.

- Открывай,-сказал Райс.

- У тебя нет своей карты-ключа? - спросил Мак-Гаррити.

- Я оставил ее в кабинете, - ответил Райс. - Твоя у тебя с тобой, не так ли?

- Я захватил свою, - вмешался в разговор Рикардо Мориц и начал рыться во внутренних карманах тяжелого защитного костюма.

- Не копайся, - проворчал Мак-Гаррити, моя снаружи.

Он вытащил из нагрудного кармана кусок белого пластика и дважды ловко пропустил его между пальцами, словно это была игральная карта. Одним молниеносным движением он вонзил ее в щель читающего устройства, установленного на стене.

В ответ быстро замерцала красная лампочка, а следом за ней откуда-то сверху послышался пронзительный сигнал тревоги. Мак-Гаррити подпрыгнул от неожиданности и выдернул карту.

- Что за дьявольщина! - воскликнул он,

Райе уставился на него:

- Что с ней?

Мак-Гаррити пристально посмотрел на карту-ключ:

- Непостижимо. Возможно, что-то случилось наверху…

- Иногда они размагничиваются, если лежат рядом с кредитными картами, - высказал предположение Мориц. - С моей однажды такое произошло.

- Да, может быть, но эта точно не лежала в бумажнике, если вы понимаете, что я имею в виду.- Мак-Гаррити нахмурился и во второй раз сунул ключ-карту в читающее устройство. Снова замерцал красный свет, но на этот раз импульсы сигнала тревоги были долгими и значительно более зловещими.

Глаза Раиса потемнели.

- Больше не повторяй, после третьей попытки сигнал тревоги не смолкнет. Эта штуковина считает, что ты не имеешь права проникнуть в лабораторию. Теперь мы воспользуемся картой Рики. - Он протянул руку: - Дай-ка взглянуть.

Мак-Гаррити отдал ему карту, а Рики тем временем нашел свою и вставил ее в щель. Обработка информации заняла полсекунды, и на читающем устройстве вспыхнул зеленый сигнал. Послышалось жужжание электроники и гидравлики, засовы убрались, и дверь скользнула вбок, открывая проем.

Из него пахнуло отвратительным смрадом… невыносимо отвратительным. Запах крови, разложившихся человеческих останков и кислотный запах мертвых чужих. Раиса даже порадовала непредвиденная задержка из-за неисправной карты. Преднамеренно отворачивая взгляд, он потянулся, рукой к небольшой клавиатуре на внутренней стороне стены и ввел код отключения, таймера автоматического закрытия дверей через пять секунд после входа людей в помещение.

Затем снова принялся внимательно изучать карту Мак-Гаррити.

- Взгляни-ка еще разочек, Эдди,-сказал он спустя мгновение и поднял прямоугольник белого пластика вверх. Тон его голоса стал резким.- Это не карта-ключ, это вообще ничто.

- Что ты такое, черт побери, говоришь? - возмущенно переспросил Мак-Гаррити.

- То, что слышишь. Это не карта-ключ.- Райс окинул подчиненного стальным взглядом: - Так где же она?

Мак-Гаррити несколько раз открывал, но тут же закрывал рот. Наконец он заговорил:

- Я… думаю, не знаю, босс. Последний раз я видел ее…

- Так когда?

- Ну, мне кажется, когда получал из чистки униформу. Возможно… я не посмотрел внимательно,- признался он.- Просто переложил содержимое карманов грязной одежды в карманы чистой и каждую вещь отдельно не разглядывал.

- Хорошенькое дело, - кисло процедил Райе. - Пойдем взглянем на результат.

- Черт побери, подожди-ка минутку,- запротестовал Мак-Гаррити. - Твоей карты я тоже не видел.

- Я знаю, где она.

- Да? - Лицо Мак-Гаррити стало почти таким же, как его красновато-рыжие волосы. Мориц хотел что-то сказать, но быстро сообразил, что мудрее помолчать.

- Между нами проблема, мистер Мак-Гаррити? - спросил Райе низким и спокойным голосом, но его тон был неуловимо зловещим.- Если так, решим ее прямо сейчас. Мы втроем поднимемся наверх, и я возьму ее. На обратном пути мы сделаем остановку в раздевалке и наведем порядок в вашем шкафчике. Если там пропажа не обнаружится, мы обратимся в Главное управление безопасности и попросим пройтись по следу вашей беззаботно утраченной карты-ключа высшей категории доступа.

Злобное выражение словно испарилась с лица ирландца.

- Н-н… Я виноват. Фил,- промямлил он с несчастным видом,- Полагаю, кто-то подставил меня, другого объяснения нет.

- Оставим это,- сказал Райе, повернулся и шагнул в дверь.- Пора заглянуть внутрь.

____________________

Не поднимая взгляда. Райе вытащил из кармана скальпель и стал подрезать ногти. Остальные двое продолжали работать среди крошева состоявшегося здесь побоища, изредка бросая быстрые взгляды на дверь в дальнем конце. Райе понимал, что им не по себе, но хотел, чтобы дело было доведено до конца: они здесь и так уже почти три часа. Когда Райе утром отключил автоматику закрытия двери, впервые бросил быстрый взгляд внутрь и убедился, что в лаборатории не валяются трупы с масками на лицах и нет пустых скорлупок яиц, он позаботился, чтобы вход в гнездо был закрыт и надежно заперт. Теперь эту дверь можно будет открыть, только зная личный пароль главы Биологического отдела. Затем он отдал приказ уничтожить вое карты-ключи для входа в Лабораторию ресурсов чужих и изготовить новые.

- Три дохлых сторожевых пса и столько же мертвых грязных оборванцев,- проворчал Мак-Гаррити.

Они находились на пятом подземном этаже, где температуре воздуха положено бить низкой, но здесь он был прогрет выше тридцати градусов Цельсия и увлажнялся встроенной в потолок оросительной системой, потому что яйцам более всего подходил тропический климат. Жара и насыщенный влажной дымкой воздух сотворили поразительные вещи с разбросанными кругом трупами. От Раиса не ускользнуло звучание в нос голоса Эдди, который старался дышать ртом. Второй подчиненный скорчил гримасу и отвернулся от окостенелых клубков конечностей чужих, когда попытался приподнять их в надежде найти какой-нибудь ключ к разгадке на полу под ними.

Райс оторвал взгляд от своих ногтей. Он был крупным, мускулистым афро-американцем. Волосы нижней половины головы были выбелены по последнему крику моды. Большинство подчиненных старались не раздражать его, и на то имелись веские причины. Сейчас его лицо было спокойным, но глаза полузакрыты и почти так же темны, как угольно-черные волосы на макушке. Ни тот ни другой из его подчиненных не догадывались, что обуревавшее босса бешенство судорожно сжимало напоминавшие стиральную доску мышцы его живота под тканью защитного костюма.

- Едва ли все это похоже на честную торговую сделку,- процедил он сквозь зубы.

- Да уж, дерьмо хуже некуда. - Рики перевернул очередной листок своего блокнота-планшета, затем снял с пояса портативный компьютер связи с центральной системой и стал быстро нажимать кнопки. - Особенно если учесть, что они добрались до яйца.

- Не напоминай мне об этом, - недовольно буркнул Райе. Он спрятал скальпель и вытащил из оставленной ими у двери сумки пару резиновых перчаток. Натянув толстую резину на руки, он наклонился и схватил громадными руками за плечи ближайший к нему труп, единственный, у которого осталось подобие лица. Райе легко поднял его и держал перед собой, хмуря брови и пристально вглядываясь в то, что осталось от поникшей головы мертвеца. Тоже вышколенный японский ниндзя, кем бы он ни был, по законам этих людей его не должны были здесь оставлять.

- Кто ты, ублюдок? -, прошипел Райе в почти полностью разложившееся лицо трупа.- И где, черт побери, яйцо?

Не имея возможности получить ответ на мучивший его вопрос и продолжая злобствовать, он еще раз встряхнул тело, затем отвернулся и швырнул его на самый верх кучи бесформенных останков двух других в центре помещения.

- Милая попытка, шеф,- изумленно воскликнул Эдди и Раису очень захотелось его треснуть. Странное чувство юмора этого парня не давало ему угомониться. - Шепнул он тебе на ушко секрет?

- Возможно, шепнет тебе, Мак-Гаррити. Так или иначе, мы найдем этих сукиных детей. А когда найдем они поймут, что сражение с этими чужими было пикником по сравнению с тем, что я намерен им устроить.

Райс еще раз окинул взглядом помещение и заметил, что Рики оторвал наконец взгляд от компьютера, открыл было рот, но тут же склонился над аппаратом, выключил его и прицепил к поясу. Райс знал, каким будет ответ, но все же обратился с вопросом к Рики

- Твоя проверка дала хоть что-нибудь?

Мориц отрицательно мотнул головой:

- Ни единой зацепки. На трупах нет, конечно никакой идентификации, но это мы знали итак. Выжигание лазером подушечек пальцев свидетельствует осерьезном намерении затаиться, но я был уверен, что мы что-нибудь подцепим в компьютерах городской сети - какие-то данные школьных лет, хоть что-нибудь. Насколько мне известно, проверками ДНК можно заставить заговорить камни в пустыне. По сведениям информационной системы «Медтех», этих парней просто нет. - Мориц с интересом взглянул на трупы: - Думаешь, мы что-нибудь упустили?

- Нет, и вряд ли остальные тесты позволят что-то найти. Полагаю, эти парни будут идентифицированы как привидения. - Райс махнул рукой в сторону кучи останков ниндзя, затем осторожно толкнул ногой одну из туш чужих. - Для смеха мы прокрутим следствие по полной программе: сканирование радужной оболочки глаз, поиски в мировой сети информации по ДНК, отпечатки ладоней - все, что удастся. Но здесь поработали профессионалы. Мы не найдем ничего.

Мориц посмотрел на него с недоверием:

- Не думаю, шеф. Как только исследовательский отдел войдет в главную вашингтонскую сеть, затем двинется в мировую…

Райе оборвал его пожатием плеч:

- Уймись, Рики, и взгляни на них. Могу поспорить на следующую зарплату, что все трое - незаконный импорт. И даже, черт побери, что ни один из них не говорил по-английски.

- Почему ты так уверен? - Мак-Гаррити поднял с пола нижнюю челюсть, очистил ее от ошметков разъеденной кислотой плоти и крови,- Сняв записи с этих зубов, вряд ли точно определишь, на каком языке говорил труп. - Он одарил напарников мрачной ухмылкой, затем для большей убедительности еще раз взглянул на Морица: - Можешь пропустить это через сканер?

Мориц прикоснулся пальцем к компьютеру:

- Без проблем.

- Эти ниндзя почти всегда определяются как появившиеся из-за рубежа, - сказал Райе. - Совершенно невозможно проследить, откуда именно. Обычно ниточка обрывается на правительстве или какой-нибудь корпорации. Хотя в данном случае не имеет смысла грешить на правительство. Мы были бы рады подарить ему яйцо, чтобы лишний раз продемонстрировать неиссякаемость потока наших официальных пожертвований. Яйцо похищено корпорацией. Но какой?

- Здесь предстоит еще поработать не меньше, чем я уже сделал, - объявил Мак-Гаррити. - В конце концов, я не проклятая Небом домохозяйка. Служба санитарной обработки может подобрать остатки этого мусора. Им, правда, придется притащить сюда небольшой бульдозер. - Он швырнул последний обрубок конечности чужого на край кучи мертвой плоти, затем со стоном выпрямился и с отвращением окинул взглядом результаты своего труда; - Я закончил, шеф. Ты уверен, что это не наркоманы?

Райс направился к выходу, и его люди, облегченно вздохнув, двинулись следом, стянув на ходу грязные перчатки и швырнув их на кучу влажного мусора возле входа в лабораторию.

- Сомневаюсь. Для любителей этой наркоты привлекательна только матка, возле которой можно добыть стоящее желе, но непрофессионалу там делать нечего. Ни слюна, ни слизь, даже яйцо, если оно не оплодотворено, хорошего желе не дадут. Значит, похитителям нужен хотя бы один солдат. Вряд ли сыщется любитель держать подобный экземпляр в собственном подвале. Само же яйцо - неминуемая смерть. - Райс помолчал на мгновение задумавшись: - Но не ее ли эти парни искали?

Они прошли мимо двоих работников в костюмах санитарной службы, и Райс кивком головы позволил им приступить к окончательной уборке и дезинфекция помещения.

- Что ты имеешь в виду? - спросил Мориц, - Кто-то очень хочет совершить самоубийство! Черт побери, почему просто не броситься на монорельс? В конце концов, так было бы быстрее.- Он скорчил гримасу: - Не могу даже вообразить, что в моих внутренностях растет эта тварь, а затем прогрызает себе дорогу наружу. Если мне суждено подобное, то хотел бы уснуть и не просыпаться.

- Трус, - насмешливо процедил Мак-Гаррити. Мориц сверкнул на него удивленным взглядом, и широкоплечий ирландец рассмеялся: - Дуралей, я просто пошутил.

- Кто может знать, почему эти религиозные фанатики делают то, что делают? - заговорил Райс. - Но помешанные на матке - почти всегда наркоманы таким проделанная здесь работа не по плечу. У этих людей ничего нет, потому что все уходит на добывание желе, которое они проглатывают, едва до него добравшись. Здесь должны были работать профессионалы. Как они смогли попасть в исследовательскую лабораторию чужих, а?

- Думаю, мы нащупали версию, - сказал Мак-Гаррити.

Райс ударил кулаком по ладони:

- Точно, эти ублюдки дотянулись лапами до наших карт-ключей. Здесь дело нечисто. Почему у всех биологов железное алиби и с секретными ключами все в порядке, а потерялась именно наша карта?

- Какая-то подлость выше среднего, - согласился Мак-Гаррити, последним выходя из подземного коридора. - Не знаю, что сказать в свое оправдание, шеф. Карта была при мне, когда я менял костюм, но не могу объяснить, куда она подевалась.

Налево от них были лифты, направо - лестница. Не сговариваясь, все трое молча направились к лифтам. Никому не захотелось карабкаться по ступеням после обильно пролитого пота в тропиках лаборатории, где они провели почти три часа. Помолчав пару минут, Мак-Гаррити заговорил снова, но непринужденности в тоне его голоса больше не было:

- Фил, ты… думаешь, меня следует за это уволить? Я пойму, ведь ответственность в конечном счете на тебе.

Райс медлил с ответом, и Мак-Гаррити судорожно сглотнул.

- Нет, я так не думаю, Эдди,- сказал наконец Райс, когда они уже входили в лифт. Все трое были крупными мужчинами, и под их общей тяжестью площадка лифта ощутимо спружинила. - Ты смог восстановить историю с картой-ключом, а это означает, что могли украсть карту любого из нас. Это дело не выходит за рамки моей компетенции, и я не передам его выше, пока меня не припрут к стене. Если это произойдет, я постараюсь дать тебе самую положительную характеристику, какую смогу. Но я сделаю нечто лучшее, чтобы вытащить тебя, и думаю, что, если все пойдет как надо, мы восстановим справедливость.

Какое-то мгновение лицо этого крупного рыжеволосого мужчины выглядело таким же восторженным, как лицо потерявшегося маленького мальчика, который снова попал в объятия родителей.

- Спасибо, Фил. Я тебе действительно очень признателен.

- Рики, не оставляй поиски через «Медлинк»,- сказал Райе, когда кабина лифта начала подниматься. - Помоги следственному отделу покопаться как можно глубже, поройся в папках Городского суда, если необходимо. Наведи страх Божий на кого угодно, но всерьез не наступай на мозоли. Можешь кого-нибудь даже слегка прижать, лишь бы достать этих ублюдков.

- Они молчали, упиваясь холодным фильтрованным воздухом лифта, который нес их на семидесятый этаж, в Центр службы безопасности. После остановки Райс заговорил снова. Напряжение его голоса не оставило сомнений, что возражений шеф не потерпит.

- Если я не получу необходимых сведений из системы данных, - мрачно заключил он, - мы пустим по их следу ищейку.

- Чужого?- удивленно спросил Мориц.

Они вышли в окрашенный только в черное и белое вестибюль Центра, и темные кристаллы глаз Райса сверкнули вспышкой отраженного света, но его голос прозвучал очень тихо:

- Мою ищейку.

Глава 4

Деймону Эллингтону подумалось, что в мире нет страшнее места и времени, чем Манхэттен на рассвете после Рождества.

Эта мысль напомнила ему о давно умершей бабушке. Сперва это даже удивило его, ведь он уже так много лет не думал ни о ней, ни о родителях. События миновавшие десятилетия назад, выплыли на поверхность сознания, и он вспомнил, что родители в течении нескольких лет сплавляли его к бабушке на праздники, до самой ее смерти. Впервые увидев бесплатную сиделку и квартирку из четырех комнат в Бронксе, он решил, что возненавидит эту сухонькую старушку. Но после первых же каникул ему захотелось бывать у нее каждый год. Рождество всегда разочаровывало Деймона. Этот яркий праздничный день не означал ничего религиозного ни для него, ни для его семьи; вся его праздничность определялась только детской жаждой подарков. У бабушки было слишком мало денег, чтобы покупать своему странноватому внуку игрушки и диски звукозаписи, а мать с отцом редко обременяли себя чем-то более существенным, чем покупка самых необходимых предметов одежды. Обычно это были две пары носков и какое-нибудь нижнее белье, однажды еще и праздничное приглашение в Круглый магазин «Синсаунд», еде у него от изумления то и дело открывался рот. Это поистине самая памятная вещь в списке рождественских подарков детских лет Деймона Эддингтона.

Но к бабушке Шеридан он относился… хорошо. Не то чтобы Деймон проникся к ней душой - нет, этого быть не могло, - но с ней не было проблем из-за того, что он не такой, как все. Она не пыталась прятать его от друзей или своих бывших сослуживцев и ни с кем его не сравнивала. Может быть, ей и нравился внук кого-то из соседей по дому или ребенок партнера по игре в карты, однако она никогда никого не ставила ему в пример. Ему пришлось немало потрудиться, занимаясь достаточно отвратительной работой, чтобы купить недорогой диск-проигрыватель и приличные наушники. Только их приобретение и позволило добиться более или менее терпеливого отношения родителей к его музыке. Но бабушка Шеридан брезгливо махнула рукой в сторону наушников и сказала Деймону, что музыку приятно слушать, когда она звучит вокруг тебя, а не бежит по проводам пучком невидимых электрических импульсов прямо в уши.

- Деймон, мой мальчик, - сказала она дрожащим старческим голосом,- я ведь наполовину глухая, и, если ты не станешь поднимать громкость так, чтобы по стенам пошли трещины, вероятнее всего, я даже не все услышу.

Рождественское утро… Вот что вызвало эти воспоминания. Стоя у окна в своей голубятне на шестом этаже, он разглядывал крыши менее высоких зданий, разбросанных по кварталу, которые выглядели крошащимися грибами-недоростками, безжалостно подавляемыми более высокими соседними. Утро того Рождества выглядело очень уж похожим на нынешнее. Оно было таким же серым, влажным, иногда с кучами грязного снега вдоль обочин. Единственным отличием впечатлений детства от того, к чему уже привык взрослый Деймон, видимо, были все еще памятная приподнятость настроения тогда и отсутствие машин сейчас, потому что в его бедном квартале больше никто не ездил на этих старых грохоталках. Люди стремилсь приобрести аэроцикл или пользовались скоростным монорельсом..

Закрыв глаза и сосредоточившись, Деймон воскресил в памяти звуки и запахи тех давних лет. Каждый год 26 декабря, едва забрезжит рассвет, бабушка Шеридан вставала с постели, готовила для себя чашку крепкого кофе и вытаскивала из холодильника приготовленную накануне тушку небольшой индейки. В фартуке длиной до полу она садилась за стол и терпеливо отделяла мясо индейки от костей. Закончив эту работу бабушка делила разделанную птицу на небольшие равные кучки, заворачивала мясо в пакетики и надписывала их своим нетвердым почерком, а затем убирала в морозилку. Один пакетик она всегда откладывала чтобы попробовать на нем рецепт настоящего тетразини для приготовленной по-домашнему индейки к вечерней праздничной трапезе. Много ли раз довелось Деймону провести этот день, слушая свою любимую музыку прямо с проигрывателя в ожидании этого удивительного обеда, не говоря уже о сладком шоколадном пироге с кремом, который неизменно подавался к чаю?

Только три. В детстве Деймону не так уж часто хотелось улыбаться, но он запомнил утро своего двенадцатилетия и улыбку бабушки Шеридан, когда родители приехали за ним. Он еще и сейчас ощущал на губах свою ответную улыбку, когда махал ей на прощание рукой. Тогда его губы растягивались как-то по особенному,- видимо, та улыбка была странной и скорбной.

- Через год увидимся! - крикнул он ей тогда и снова улыбнулся.

Она тоже ответила улыбкой, но ее обвислое, морщинистое лицо вытянулось, когда она закивала головой. Стоя сейчас у окна более трех десятилетий спустя Деймон задавался вопросом, не было ли у старухи подозрения, что следующего года у нее не будет. Знала ли она, что в одну дождливую мартовскую ночь ее легкие просто устанут работать? Деймон вглядвался в воскрешенное памятью лицо бабушки, но не находил на нем ответа.

Она была единственным человеком, которого он любил и потерял навсегда.

Деймон отвернулся от окна. Он жил в многоквартирке - доме, перестроенном из складского помещения на 38-й Западной. Артисты и музыканты Нижней Гринвич-Виллидж настойчиво называли его квартиру голубятней. Здесь было по-настоящему холодно; всюду, кроме его нотных листов, ползали крохотные молодые тараканы. На потолке четыре громадных пятна протечек, вода попадает в квартиру даже сквозь ветхие кирпичные стены. Он до сих пор так и нерешил, что хуже - щиплющий зимний холод или сырость весной, когда приходится расставлять по всей комнате ведра и тазы, чтобы собирать капающую с потолка воду. Каждую весну он впустую тратил массу времени, пытаясь угадать, где будет капать и не появились ли новые протечки, но больше всего его мучил главный вопрос: не сгнил ли потолок окончательно и не рухнет ли он, когда пойдут дожди? Попытки добиться прибавки тепла зимой от помешанного на экономии домовладельца постоянно превращались в баталии, не прекращавшиеся даже в летние месяцы, потому что… одним словом, Деймону приходилось готовить. Он с отвращением относился к мысли причислять себя к «бедствующим музыкантам», но изголодался по пище получше, чем овощи из Центральной теплицы пяти районов и соевые бургеры, вкус которых, по клятвенным заверениям изготовителей, в точности напоминал вкус мяса. По его мнению, у них был вкус толченых бобов, приправленных какими-то стойкими эфирами с запахом говядины. Ему хотелось питаться настоящими овощами, которые еще выращивались в плодоносных заповедниках Южной Америки, и попробовать новые сорта фруктов, которые поступали из орошаемой части пустыни Мохаве. Почему-то он сомневался, что Джарлат Кин ест эти соевые бургеры и мясо клонов тунца так же, как он сам, по четыре раза в неделю, - слишком уж упитанным для подобной диеты выглядел этот ответственный рукодитель.

Деймон замерз и отошел от окна, не дав своему богатому воображению пуститься в прожектерство. "Что есть, то есть,- с горечью размышлял он, бредя к никогда не сворачивавшемуся матрасу, который служил ему диваном днем и постелью ночью. - Это моя жизнь." Он опустил на матрас трясущееся тело, поджал под себя ноги, натянул на плечи одеяло и стал тупо вглядываться в пар своего дыхания. Домовладелец жил в более просторной квартире двумя этажами ниже. Если не случится ничего из ряда вон выходящего, то сегодня все будет так же, как в любой праздничный уик-энд. Через пару часов этот жадный ублюдок поднимется с постели и начнет бродить по дому. Тогда Деймону перепадет какое-то количество тепла, если старик не отправился в город навестить родственников. От случая к случаю он таскается к ним, и тогда никто не может сыскать его по нескольку дней. По законам физики тепло обычно поднимается вверх, и квартира Деймона в этом свинарнике, называемом домом, должна бы быть самой теплой. Деймон подозревал, что у него всегда холодно, потому что домовладелец жжет электричество в нагревателях своей квартиры, подключаясь к общему счетчику. Деймон подумывал приобрести собственный электрообогреватель, но так и не смог себе этого позволить: такой расход электроэнергии был ему не по карману.

Звуковые колонки и оборудование звукозаписи - экспериментальная база для создания новой, музыки и дьявольской критики старой - приносили катастрофчески громадные счета за электричество. В путанице проводов у стены, возле его матраца, громоздились на друге пластиковые корпуса, помеченные и непомеченные диски и старые кассетные магнитофоны. Ничто из собранного им электронного оборудования не годилось, конечно, для создания качественных записей, но на нем можно было вполне успешно работать над начальными замыслами. Он даже делал вполне сносные демонстрационные записи, которые можно было предлагать «Синсаунд». Кроме этого, он работал и в лаборатории «Синсаунд», оборудованной по последнему слову технического искусства - самым современным смесителем, цифровым записывающим устройством и процессором для цифровой обработки сигналов.

Предоставляя постоянный доступ в лабораторию, корпорация кичливо важничала перед ним каждой своей возможностью. «Наступит день, когда я смогу…»

- Дать им всем пинка.- вслух сказал Деймон.

За все это утро еще ничто не нарушало тишины, и его голос прозвучал в холодной голубятне потрясающе громко. Он ненавидел этот мир. Придет день. «Придет день, и я сделаю это, придет день, я сделаю то». Мальчишкой он всегда мыслил именно так, облекая желаемое в не очень четко определявшиеся условия, которые будут к какому-то времени выполнены, словно все поразительные составляющие его желаний действительно находились очень близко и надо было лишь ухитриться до них дотянуться. Кроме «Синсаунд», предложить свои творения было некому. Эта компания проглотила своих конкурентов задолго до рождения Деймона. Новые музыкальные компании, конечно, появлялись, но стратегия бизнеса «Синсаунд» безупречно срабатывала на жадности: стоило вылупиться самому крохотному новому конкуренту, как эта корпорация покупала его, предлагая слишком большие деньги, чтобы кто-то осмелился отказаться. Велась, несомненно, и какая-то закулисная работа, чтобы обойти федеральные законы о монополии.

Наступит день. Всегда одно и то же.

"Наступит день, и я сделаю так, что родители станут мною гордиться". Этот генеральный курс полутора десятков лет превратился в «Наступит день, и я сделаю так, что они меня заметят». Но не произошло ни того, ни другого. И дело вовсе не в том, что его музыка становилась все более гнетущей, мрачной иди странной. Деймон оставался для своих родителей таким же, каким был от рождения: постоянно действовавшим на нервы неудачником, за которым, согласно правительственным законам, они были вынуждены приглядывать до восемнадцати лет, постоянно борясь с его невыносимыми странностями. Вероятно, больше всего они ненавидели его за непредсказуемость. Его поведение не было поведением «нормального» подростка: он не ввязывался ни в какие дела с синтетическими наркотиками, которые в то время можно было легко достать, не было у него, и обычных для подростков затруднений с девочками, бандами и музыкой кровавого рока. Он был тенью, омрачавшей жизнь отца и матери.

Деймон начал трудиться и стремился к такой работе, где бы он был занят как можно дольше. Безработица была проклятием, но существовало множество поганых работ, если не гнушаться мыть тарелки, убирать столы и таскать мусор в любом из множества грязных и обычно незаконных ресторанчиков, втиснувшихся между зданиями неподалеку от дома. Еще подростком он чистил мусорные баки, потрошил рыбу и соскребал слои жира с тысяч сковородок и противней, чтобы платить за гитары. И в школе, и на работе ему приходилось встречать подобных себе изгоев - любителей музыки, среди которых было и несколько певцов. Как далек от него тот прыщавый, долговязый и неуклюжий ребенок с темными волосами, очень светлой кожей и гитарой, которая казалась приросшей к его рукам.

И кто же он теперь? Деймон Эддингтон определен возмужал, стал заметной фигурой в мире музыки, и публика знает его как композитора, который умел возрождать классические формы и выдавать их ей на потребу с помощью промышленно изготовлявшихся диссонансоров, андроидов-мутантов и истошно вопящих синтезаторов. В те времена у него даже был партнер и друг, но их взаимоотношения умерли, когда Деймон пошел своим путем. Что за дурнем он был! Следовавшие одна за другой неудачи обернулись крайней депрессией, а это в свою очередь стало уводить его в сторону более мрачных тональностей. За долгие годы жизни в окружении унылой и задумчивой музыки, соответствовавшей настрою его чувств, он постепенно проникся лютой, ничем не запятнанной преданностью этим темным эмоциям, позволяя им кровоточить неизбывной мрачностью во всем, что он делал. Теперь эта музыка, эта его работа заключила в себе его самого, только она оставалась двигателем его жизни - она поработила его.

У него не стало друзей - ни мужчин, ни женщин. Когда Деймону перевалило за двадцать, в его жизни появилась женщина. Целых шесть месяцев он пытался - правда, безуспешно, как оказалось, - посвящать свое время и помыслы тому, что не имело отношения к сочинению музыки. К стыду своему. Теперь он не мог припомнить ее имени. Он любил эту женщину и говорил ей об этом, но его чувства были бесстрастными и вялыми, не окрашенными жадным стремлением к близости. Деймон не проявлял ничего хотя бы похожего на желание обладать ею, чтобы поддерживать ее интерес к себе. У нее были рыжие волосы и карие глаза… или светлые волосы и зеленые глаза? Еще одно бессмысленное раскаяние и укор самому себе.

Так. что же осталось в его нынешней жизни?

Наваждение.

Дикая злоба.

И ненависть, конечно. Деймон ненавидел публику, ненавидел «Синсаунд», ненавидел Кина… но больше всего он ненавидел себя за непреодолимую любовь к непопулярному направлению в музыке, - любовь, которая исключила из его жизни здравомыслие и все более или менее нормальное. Так много впустую пропавших часов на самоистязание за неудовлетворенность, на перемалывание в сознании самых предательских вопросов…

Ну почему он не смог полюбить что-то более подходящей для… трынка?

Глава 5

Ахиро проверял яйцо каждые четверть часа. Он знал, что люди, строившие это подобие улья, считали его маньяком, но ему не было до этого дела. Улей Йорику должен стать чем-то совершенно непохожим на Лабораторию ресурсов чужих в «Медтех», из которой он украл яйцо чужого, и Ахиро заботили только качество работ и те необходимые детали, которые позволят строящемуся сооружению полностью соответствовать своему назначению. Все, что не имело отношения к конечным целям, ничего не значило, хотя несколько первостепенных факторов были общими и для лаборатории «Медтех», и для строящегося комплекса. Главные из них - условия содержания, а затем безопасность. Или наоборот: в зависимости от точки зрения, приоритеты можно менять местами.

Все оборудование лаборатории «Медтех» было сделано из стали, покрытой кислотостойким пластиком, биологи наблюдали за чужими с помощью видеокамер. Здесь, в Зале Пресли, предпочтение было отдано визуальному наблюдению, для чего устанавливались двойные рамы с кварцевым стеклом. По всей длине на половине высоты рам и через каждые два метра по вертикали стекло подкреплялось стальными двутавровыми балками. За стеклянной стеной сооружалась громадная клетка из титановых прутьев, покрытых таким же пластиком, как в лаборатории «Мвдтех». Эта клетка простиралась на добрый десяток метров в глубину пустого склада на третьем подземном этаже. Единственный вход предполагался в средней секции стеклянной стены - через дверь с автоматическим приводом. Вскоре в этом загоне за громадным стеклом появится чужой, животное, неподвластное контролю людей. О нем оно будет там размышлять? В его голове, несомненно, будут бродить мысли о свободе, во многом похожие на мечты, которым Ахиро не осмеливался давать волю.

Пока внутри большой клетки размещалось непроклюнувшееся яйцо, заключенное в стеклянный футляр размером чуть больше его самого. Оно по-прежнему находилось под замком-компьютером и было отдано на попечение двум биологам "Синсаунд", которые вели за ним непрерывное наблюдение. Запечатанное яйцо было в полной безопасности, наружная температура контролировалась, процесс инкубации продолжался. В своем крохотном мирке, лелеемое в тихой дреме задвумя слоями звукоизоляционного стекла, в изолированном помещении, куда нагнетался тщательно фильтруемый воздух, оно будет ждать. Предвкушая.

Работы по сооружению улья велись с четкой размеренностью, в точном соответствии с графиком, который Кин в подробностях расписал во время последнего часового селекторного совещания с Ахиро и Йорику. Ахиро исполнял обязанности прораба, хотя вряд ли смог бы отличить метрический болт от куска паяльной проволоки, спроси его об этом кто-нибудь из рабочих. Его присутствие было здесь жизненно необходимо по более существенной причине: неизвестно, было ли ведомо тем, кто стучал молотками, закручивал болты и выполнял сварочные работы, что только инстинкт Ахиро руководил его мнением, которое имело первостепенную важность, когда заканчивалось сооружение очередной секции. Он один определял, будет ли она пригодна для безопасного содержания взрослого чужого. Если конструкция ему не нравилась, он легким покачиванием головы останавливал работы, и сомнительный участок приходилось перестраивать.

Сооружение улья закончилось 31 декабря. Всего один человек в мире знал, что это день рождения Ахиро, но ничем, кроме телефонного звонка, не отметил его. Такое положение дел вполне удовлетворяло Ахиро, а завершение работ он считал прекрасным подарком. Йорику сможет теперь использовать эту тварь из другого мира и эксцентричного музыканта по имени Деймон Эддингтон. Самого Ахиро не заботили ни тварь, ни композитор. Подарком было то, что именно ему, Ахиро, было позволено сделать все это Для Йорику, услужить человеку, который спас жизнь не только ему, но и его сестре два десятка лет назад и с тех пор заботился о них.

Почти все думали, что легендарный Йакузо просто перестал существовать в Японии где-то в самом конце XXI столетия, когда шестнадцать крупнейших финансовых и производственных компаний страны слились в одну корпорацию. Существенным результатом этого слияния была непрекращавшаяся келейная война корпорации с японским правительством за право самоуправления, в которой военной конфронтации избегали, но деликатно задушили почти весь нелегальный импорт и экспорт, включая операции с наркотиками, причем под флагом чести страны и веры в добродетель ее граждан. Отец Ахиро, занимавший высокое положение в структуре власти корпорации, а также причастный к транспортировке кокаина, опиума и редких синтетических составов, был пойман с поличным. На глазах десятилетнего Ахиро, который держал на руках одиннадцатимесячную сестру, отец был разрезан автоматной очередью почти пополам. Когда стрелявший направил оружие на Ахиро, лицо которого уже было рассечено осколком стекла, мальчик крепко прижал к себе сестру и уставился в глаза наемному убийце в маске, не желая отводить взгляда.

Спас их Йорику. В памяти Ахиро не осталось ничего ни о роли этого человеке в убийстве отца, ни о его действиях, но одного негромкого слова «нет» оказалось достаточно, чтобы убийца опустил автомат и отступил в сторону. Двадцать лет назад Йорику был стройный и крепким мужчиной с густой седеющей шевелюрой, от которой теперь остались редкие, белые как снег волосы. Ахиро до сих пор слышит его голос и помнит слова, навсегда изменившие жизнь его самого и сестры:

- Вы оба слишком молоды, чтобы умирать.

Ахиро никогда больше не видел сестру, но часто говорил с ней по телефону и знал, что у нее все замечательно. Иногда он задавался вопросом, как она выглядит. Сама она эту тему не поднимала, не делилась с ним и подробностями своей жизни, но и ему вопросов не задавала. Ахиро было неудобно спрашивать: так же как он, она всецело принадлежала Йорику. Их отец был преступником и дельцом наркобизнеса, но он строго соблюдал традиции, и, как принято в японских семьях с древними корнями, на первом месте у него были понятия чести. Йорику предложил Ахиро дать клятву в преданности до гробовой доски в обмен на их жизнь; в десятилетнем возрасте мальчик вполне осознавал значение такой клятвы. Ни он, ни сестра больше не видели матери; оба полагали, что она была убита. Это был еще один щекотливый вопрос, которой Ахиро не смел поднимать: спросить означало бы замарать свою клятву, не сдержать слова. А это просто немыслимо.

Вскоре после смерти отца Ахиро был доставлен в Америку, где Йорику нанял для него частных учителей. Мальчик овладел знаниями, которые Йорику считал наиболее полезными для себя. Его научили, конечно, читать и писать по-английски, познакомили с основами математики. После начальной школьной программы Ахиро приступил к изучению более земных предметов. Йорику не собирался делать из него корпоративного руководителя - таких было в достатке. Ему хотелось иметь под рукой человека, который умеет делать все, что требуется в повседневной жизни, наполненной-ревнивыми и опасными конкурентами. Он должен был научиться работать собственными руками, охранять своего патрона, а также доставать для него такие веши, которые другому не по силам. Ахиро умел обращаться с деревом, металлом и множеством мягких материалов, познакомился он и с наукой контроля за работой тех, кто умел конструировать сложные системы вроде электрических и механических, с сооружением которых сам он не смог бы справиться. Но на первом месте было изучение заповедей и искусства беззаветно преданного господину японского воина-ниндзя.

За годы, истекшие после обучения, Ахиро не задал ни одного вопроса о тех заданиях, что поручал ему спаситель. Он просто выполнял их. Ничто не имело значения, кроме желаний Йорику. Совершенно неважно, законны они или незаконны, приятно их выполнять или неприятно. К подобным понятиям он, относился каждый раз так, как предпочитал трактовать их Йорику.

Все долгие годы обучения память о кончине отца только подкрепляла его уверенность в правильности подобного взгляда на вещи. Он станет личным солдатом Йорику, и ничто не должно отвращать его от выполнения, своих обязанностей. Одна из заповедей ортодоксального обучения, как уверял его инструктор по военным искусствам, гласила, что единственную опасность для подрастающего воина представляют женщины и они навсегда должны остаться за пределам его досягаемости; в возрасте двенадцати лет, сразу же после завершения ломки голоса, соблазн тяги Ахиро женщинам был ликвидирован раз и навсегда.

Когда Ахиро стал взрослым, у него не было ни друзей, ни семьи, только Йорику. Он жил в дорогой кое-как обставленной квартире в Ист-Виллидже, над школой боевых искусств, которой владел Йорику, хотя никакое следствие не смогло бы определить истинного владельца. Он проводил там основную часть времени постоянно тренировался и всегда был готов отправиться куда угодно. Чем бы Ахиро ни занимался у себя в квартире, он мог одеться и спуститься по черной лестнице в школу менее чем за три минуты.

Школе боевых искусств Ахиро уделял самое пристальное внимание и уже много лет назад добился для нее репутации одной из лучших в городе и самой избирательной. В нее принимались ученики только из числа незаконных иммигрантов - молодых людей воспитанных в Японии в потерпевших неудачу, но хороших семьях. Из них отбирались те, кто обдалал определенными достоинствами и выглядел пригодными для повторного старта в Америке. У этих ребят были податливые умы, они сами стремились пройти обучение и подчиняться жесткой дисциплине, предпочитая трудному для их понимания американскому стилю жизни более близкий тому, с которым расстались в Японии. Ахиро брал в школу только тех, кто не владел английским. Большинство людей полагали, что таких немного, но они заблуждались. Английский преподавался во всех городских школах Японии, но в стране все еще было достаточно бедных сельских районов, где школе отводилось второстепенное место по сравнению с крестьянским трудом. Уроженцы таких мест и составляли большинство учеников Ахиро.

Теперь Ахиро командовал собственными небольшими, лично обученными ударными силами. Недавно его команда лишилась троих, но им на смену уже заканчивали специальную подготовку новые ученики. Как он сам был воспитан для службы Йорику, так и эти ребята подрастали, чтобы служить ему… Таким образом, они будут существовать только для Йорику.

Никакой приказ или просто высказанная вслух мысль Йорику не были для Ахиро причудой или капризом - он всегда воспринимал его слова как необходимость. Назначение наблюдать за сооружением улья, непроклюнувшимся яйцом и тем, чтобы этот странный музыкант имел все, что ему нужно, означало для Ахиро лишь осуществление программы, конечная цель которой - унижение компании «Медтех». Он старался не для прихоти Деймона Эддингтона, создававшего «Симфонию ненависти», а выполнял желание своего спасителя. Каждым вздохом, каждым ощущением вкуса на кончике языка, каждой искоркой света, попадавшего в глаза, каждой самой незначительной мыслью своего разума Ахиро был обязан Йорику. Он сделает все, что угодно, лишь бы получить результат, которого ждет господин.

Для самого же Ахиро Йорику олицетворял собой весь белый свет.

Глава 6

Первый день 2124 года

Во сне Деймон был больше чем исполнителем, композитором или дирижером. Он соединял в себе все проявления музыкального таланта. Он был даже кем-то более значительным - он был… Творцом. Богом, высшим существом, маэстро всего, что есть в музыке. Он стоял не на возвышении для дирижера, а на красивом греческом пьедестале, сооруженном из величественного черного мрамора и украшенном резными царственными лицами и крыльями. Его лицо светилось гордостью и страстью, а руки простирались над многотысячным оркестром. Сотня пюпитров скрипачей, развернутые веером, рядами уходили так далеко влево от него, насколько он мог видеть; каждая скрипка - изысканное творение рук сказочного Страдивари (хотя всем было известно, что последний инструмент этого итальянского мастера исчез еще в 2064 году). Виолончели, альты, контрабасы и английские рожки вторили скрипкам в исполнении «Ночи на Лысой горе» Мусоргского в смелой и оригинальной аранжировке самого Деймона. Кроме того, в оркестре было две дюжины концертных роялей и вдвое больше арф, а далеко позади них расположился ряд колоколов и ксилофонов, которые изящными акцентами украшали этот величественный океан звуков, каскадом рвавшихся к нему, водопадом омывавших его, украшенных мелодичным и все более настойчивым звоном…

- Что такое!

Деймон сел в постели, тыльной стороной ладони протирая не желавшие открываться глаза. Боже, мелькнула у него смутная мысль, какой адский сон! Он по-прежнему слышал звон колоколов…

Звон.

- О Иисусе, - недовольным голосом пробормотал он вслух. Это звуки не из сна: звонил чертов видеофон. Деймон стал шарить рукой по столику возле постели, пытаясь нащупать аппарат среди прочего хлама. Когда он нашел его и нажал кнопку отзыва, экран остался по-прежнему черным, слышался только голос. Не первый раз ему захотелось схватить эту звенящую штуковину и швырнуть ее в стену. Что может быть хуже звонков среди ночи? У него нет ни семьи, ни друзей которые могли бы побеспокоить его в такое время, не быть разбуженным звонком кого-то постороннего настолько неучтивого, что он не считает необходимым показать лицо, - это уж слишком.

- В чем дело? - рявкнул Деймон самым твердым голосом, на какой был способен. - Кто это, черт возьми?

- Поздравляю с Рождеством, Деймон. Извините что с недельным, если не больше, опозданием.

- Это вы, Кин? - Деймон сражался с постельным бельем, опутавшим его ноги, чтобы утвердить негнущееся тело в сидячем положении.

- «Христос, - подумал он,- должно быть, этот разговор мне снится».

- Иисус Христос, повторил он вслух, - прошлую ночь я не сомкнул глаз, Кин. Который час? Боже, я спал меньше часа. Какого черта вам приспичило звонить так поздно?

- Просто решил сделать вам маленький подарок, но…

Деймон сел наконец прямо и уже начал просыпаться по-настоящему. Помимо его воли пальцы вцепились в простыню и сжались в кулак.

- Подарок? Какой подарок? Вы имеете в виду…

- Если вы не хотите…

- Продолжайте, Джарлат,- перебил он. Надо заставить себя говорить спокойно, одно неверное слово, и этот ублюдок с превеликим удовольствием прервет связь.- Прекратите, пожалуйста, ваш розыгрыш. Вы меня разбудили и чертовски напугали. Надеюсь, достаточно, чтобы на этом остановиться.

- Честно сказать,- продолжал невидимый Кин, словно не услышав, - я не могу назвать это рождественским подарком, или, по-вашему, могу? Это скорее… пасхальное яйцо… которое ждет не дождется своего папочку.- Внезапно он рассмеялся, но динамик дешевого видеофона Деймона превратил его смех в отвратительное кваканье, будто возле трубки на другом конце провода сидела раздувшаяся от натуги лягушка.

Ноги Деймона соскользнули с матраса, и он стал шарить по холодному полу босыми ногами в поисках тапочек.

- Яйцо? В самом деле? О мой Бог, Кин! Где вы его достали?

Хихиканье Кина стало более спокойным.

- Не задавайте глупых вопросов, Деймон. Ответа на них вы все равно не получите. Просто в пределах часа извольте быть в Зале Пресли, чтобы встретиться там с напарниками-священниками, которые будут помогать вам в отправлении предстоящей службы.

- Конечно буду, нет проблем. - Отыскав наконец щлепанцы, Деймон зажал трубку между щекой и плечом и уже натягивал брюки. - Вы сказали. Зал Пресли?

- Точно так. И еще одно.

Тон голоса Джарлата Кина стал совершенно иным и Деймон молча нахмурился, автоматически бросив взгляд на экран аппарата. Он был по-прежнему черным, а ему хотелось бы видеть глаза Кина, но у того, видимо, аппарат с блокировкой видеоканала.

- Да, так что еще?

- Вы не найдете меня вблизи Зала Пресли, пока ваш замысел не увенчается успехом, мой друг. Меня нет в этом круге с настоящего момента и до конца. Что бы ни случилось, я ни при чем. Вам ясно?

Деймон церемонно кивнул, но вспомнил, что Кин его не видит.

- Да, ясно, - поспешно подтвердил он. - Я прекрасно понимаю, в каком вы положении. Но что если…

- До свидания, Деймон.

Деймон попытался продолжить начатую фразу, наградой ему за это был зуммер отключения связи. Проклятие! Что если возникнет потребность в дополнительном снабжении? Будут нужны новые помощники? Кин что-то сказал о «напарниках-священниках» которые ждут его в Зале Пресли. Надо взглянуть на них и убедиться, что эти люди знают, кто он, лично заинтересованы и достаточно стимулированы, чтобы помогать ему в свершении задуманного. Если «Синсаунд», чтоб ей было пусто, подбросила ему пару своих биологов самой низкой категории, надеяться придется только на помощь Господа Бога. Нет в этом круге? Видимо, вопль разбуженного Деймона прозвучал в теплой спальне квартиры Кина в шикарном Ист-Сайв подобно грохоту пронесшейся за окном ракеты.

____________________

Даже в шесть тридцать утра первого дня нового года на улицах было много отбросов рода человеческого. Деймон миновал двенадцать кварталов до Зала Пресли в холодной темноте. Мысли перескакивали с того, что ждало его в здании концертного зала, на праздные размышления о том, что представлял собой этот город две, нет, три сотни лет назад. Наверняка, здесь было чище и безопаснее, окружающее, должно быть, радовало глаз. Толстым резиновым подошвам его ботинок был нипочем любой мусор, покрывавший улицы в этот первый день 2124 года. Бумага, брошенные остатки пищи - пожива крыс, изнуренных болезнями бездомных мужчин и женщин, помешанных на желе наркоманов, которым с одинаковым успехом можно было дать на вид как двадцать, так и шестьдесят лет. Подогреваемые тротуары были установлены в городе более ста лет назад, и с той поры исчезла угроза обмораживания бездомных и наркоманов. Видимо, по этой причине их племя разрасталось с не меньшей скоростью, чем полчища тараканов: размером с кулак, они шмыгали по тротуарам и принимали угрожающую стойку, прежде чем прохожие отшвыривали их пинком.