Чужая мечта

Шоссе

Я спрыгнул вниз, немного не рассчитав изменившееся распределение груза, висящего на мне, меня поволокло спиной вперед и затормозить удалось только об «опасную» дверь. Которая, впрочем, не сильно сопротивлялась — открылась наружу, едва приняв мой вес, но я уже прочно стоял на ногах. Услышав сзади скрип пересохших петель, и почувствовав спиной пустоту, я оглянулся. Белыч успел повернуть свой фонарь так, чтобы площадь, освещаемая им, стала побольше. Передо мной оказалась четырехполосная асфальтовая дорога, противоположная сторона которой скрывалась в черноте, а ближайшая ко мне была отгорожена барьерным ограждением, раскрашенным с обеих сторон в желто-черные полосы. Прямо перед дверью проходила узенькая — в полметра пешеходная зона.

— Макс, — Белыч позвал меня сверху, — возьми лампочку, оглядись что там и как. Если все спокойно, нас примешь.

Я поймал сброшенный мне фонарь, высунулся в дверной проем. Слева от меня в трех метрах обнаружился стеклянный КПП со шлагбаумом, за ним короткий участок асфальта и высокие — в шесть-семь человеческих ростов — ворота, справа дорога уходила куда-то далеко и вниз, слегка выгибаясь вправо. Блеснули отражатели на ограждении. Уклон небольшой — градусов пять. Высокий, очень высокий потолок, с кружевом швеллеров и уголков, с подвешенной на них батареей битых прожекторов. Ничего постороннего, кроме еле ощутимого сквозняка, я не заметил.

Вернулся под насест, на котором сидели мои компаньоны.

— Что там? — спросил нетерпеливый Петрович, пока я принимал и укладывал сброшенные мне рюкзаки.

— КПП, дорога вниз. Тихо очень. И темно. — Мы почему-то говорили шёпотом, боясь потревожить покой давно умершей лаборатории.

— А ты чего в подземелье ждал? — хохотнул Белыч. — Дискотеку? С огнями и плясками?

— Отставить, — шикнул на него Корень. — Макс, прими чемоданы.

Сначала спрыгнул Петрович, потом мы поймали проводника.

Пока мы с Белычем нагружались, Корень успел выглянуть на дорогу, восхищенно поцокал языком и довольно отметил:

— Умели же строить! Сколько лет этой дороге? Стоит, ни хрена ей не сделалось!

— Не использовали, вот и сохранилась, — Белыч подошел к проему, посмотрел наружу, и добавил: — время пошло, в час по сотке, как договаривались. Ну, если сверх стоимости артефактов набежит.

— Не зуди, — отмахнулся Корень, — свое получишь. Надо бы пути отхода поискать. Может, чего попроще этих аквариумов найдем. Да и не в масть нам встречаться с ребятами Балдерса, а ждать нас там будут — к гадалке не ходи. Лучше бы где-нибудь подальше вылезти.

Он прошел по пешеходной дорожке за КПП, осмотрел ворота и недовольно заключил:

— Нет, здесь точно не вариант — снаружи осыпь с холма. В щели видно. Не пройти. Я вот что думаю: если строители были не дураки, а по всему выходит, что они совсем не дураки, то должны были предусмотреть вентиляцию туннеля. Все ж четыре ряда. Выхлоп от транспорта должен быть приличный. Ага? Вот её и будем искать по пути.

— Всё, — Белыч вертел в руках ПДА, — теперь эта штука наполовину неработоспособна. Внешней связи нет. Хотел новости прочитать, да окрестности просканировать. Глухо. Жаль, не узнаю несколько новых способов самоубийства Семецкого. И на Арене тоже интересно кто в финал пробьется сегодня. А, — он забросил наладонник в карман рюкзака, — первым делом самолёты, да, брат? Ну что, пойдем?

— А зачем мы сюда перлись? На стены посмотреть? — Петрович влез в лямки рюкзака, с хеканьем выпрямился. — Веди.

Теперь мы с Петровичем шагали вместе, проводник, как и полагается, топал по дороге чуть впереди. Под ногами отсвечивала свет фонаря разметочная линия, иногда объем подземелья пронизывали редкие отсверки отражателей на барьерке. Мы давно уже прошли поворот, а конца дороги ещё не было видно.

В боковых стенках тоннеля — ни единой дверцы, лишь изредка вверх поднимались шаткие лесенки, предназначенные когда-то для замены сгоревших ламп в прожекторах, висящих на ажурных мостках под округлым сводом через каждые тридцать метров.

Шли мы осторожно и неспешно. Петрович все еще надеялся найти выход через воздуховод, и пару раз был близок к этому, разглядев круглые отверстия в потолке над мостками со светильниками, и оба раза от мостков до отверстий было слишком далеко. Корень дважды спросил нас, как по нашему мнению проектировщики собирались чистить вентиляцию, но ни Белыч, ни тем более я не были экспертами в этой области и просто отмолчались.

Наконец, Корень остановился и указал нам пальцем вверх:

— Вон, Максим, посмотри, достанешь?

Я прикинул расстояние.

— Можно было бы попробовать, если бы я работал обезьяной в цирке на Цветном. Там метра три!

— Макс, там в желобе должна быть внутренняя лестница. Набросишь веревку, и все дела! Сгоняй, посмотри!

— Петрович, ты меня со своими инициативами заставишь сделать самострел, чтоб откосить от бестолковых заданий. — Я понимал, что выход найти лучше сейчас, чем потом идти в неизвестность, но я ведь действительно — не Тарзан по лианам скакать!

— Максим, просто посмотри и всё, — Петрович сбросил рюкзак на дорогу и сел, давая понять, что с места не сдвинется, пока возможность не будет отработана полностью. — Если нам дальше не встретится ничего удобнее, придется лезть здесь. А я не очень люблю приступать к заданию, не зная путей отхода. Меня не так учили работать! Так что оставь свое нытье, и наверх! Веревку возьми!

Я молча бросил возле него свое добро, порылся в пожитках, разыскивая завещанные Костиком «трусы» с парой карабинов, прицепил их и веревку к поясу. Подумав, достал ГШ-18, с запасной обоймой, сунул его в карман куртки, и, сопровождаемый заинтересованным взглядом Корня, пошел к стене. Скобы в бетоне начинались на уровне моего роста, и пришлось разбежаться и подпрыгнуть, чтоб ухватиться сразу за третью. Зато не надо стало подтягиваться. Вмуровано железо оказалось на совесть — даже не шелохнулось. Не торопясь, я полез к осветительной балке. Добравшись до неё, я посмотрел вниз — метров двенадцать; в лицо мне сверкнули два фонаря — Белыч с Корнем, задрав головы, наблюдали за моей эквилибристикой. Их любопытство мне пока помогало — всегда перед моим носом находилось хорошо освещенное пятно.

Сердце гулко стучало в груди, и его звук я отчетливо слышал в безмолвии подземной дороги. Звуки вдохов и выдохов отражались от потолка и заполняли пространство вокруг. Передо мной простиралась балка, брошенная поперек тоннеля, с сеточным полом на приваренных секциях и хлипким ограждением. Выглядела она прочно — без следов коррозии, покрытая чем-то защитным светло-серого цвета.

Все еще цепляясь за скобы, я проверил крепость ограды — она слегка качалась, но в пределах разумного.

Первый шаг на мостик я сделал из положения «сидя» — разогнуться мешал свод потолка, и так и пошел дальше — мне показалось, что в таком положении высота, с которой я непременно навернусь, выглядит не столь ужасающе.

Добравшись до отверстия, обнаруженного Петровичем, освещенный слабыми фонарями снизу, я замер, доставая свой. К двум едва различимым пятнам на потолке добавилось третье — поярче, и я попробовал посветить внутрь воздуховода. Там действительно обнаружились скобы, неотличимые от тех, по которым я карабкался на стене. До самой нижней из них — не три, всего лишь два с половиной метра. Вверх и чуть в сторону. Я хотел крикнуть об этом моим спутникам, посмотрел вниз, уже открывая рот, и заметил, что в метре от меня лежит специальная стальная стремянка, из полых квадратных труб, с крючьями с двух сторон и невысокими поручнями. Значит, неведомые архитекторы все-таки предусматривали возможность прочистки вентиляции! Это, однако, очень хорошо — не придется изображать из себя воздушного гимнаста.

От стойки с прожекторами до трубы на тросе висел кабель в металлическом рукаве; значит, вентиляция все-таки принудительная и где-то там, впереди, мне должен встретиться вентилятор.

В крае отверстия нашлись две небольшие петли — для закрепления стремянки; такие же были и на балке.

Подняв эту реплику древнеримского «ворона», я закрепил ее с двух сторон — Петрович внизу победно вскинул над головой сжатые кулаки — болтавшуюся на поясе веревку надежно привязал двойным узлом к балке, прицепился к ней карабином, влез в костиковы «трусы» и ступил на шаткую дорожку. Впрочем, опасения мои оказались излишними: переделанная стремянка надежно зафиксировалась в петлях и даже не скрипнула, когда я перенес на нее свой вес.

Через пяток неуверенных шагов я оказался под вожделенным отверстием — прямо надо мной в потолок уходила полутораметрового диаметра труба, вмурованная в бетон. Поднималась она вертикально метра на три, потом изгибалась перпендикулярно дороге и дальше терялась в непроглядной темноте.

— Петрович! — я позвал Корня сиплым шёпотом, стараясь обойтись без весьма вероятного эха.

— А? — такой же шепот донесся снизу.

— Полезу, посмотрю, что там дальше.

— Давай, только не долго. Мы пока вперед пройдем, посмотрим.

По опустившимся вниз лучам я понял, что они уже пошли на разведку.

А передо мной чернел раскрытый зев вентиляции.

Поднявшись на три метра, я достиг горизонтального поворота, перецепил карабин с веревкой на скобу и дальше отправился пешком. Идти было не очень удобно — голова изредка задевала за потолок, под ногами выгибался дугой пол, заставляя косолапить, но через двести шагов я увидел препятствие посерьезнее: поперек трубы был вмонтирован мотор-вентилятор, занимавший корпусом треть сечения воздуховода. Лопасти его, тонкие на вид, четырьмя лопухами полностью перегораживающие дорогу, лишь издалека выглядели такими легкими — при ближайшем рассмотрении я понял, что без взрывчатки здесь делать нечего. И сразу за вентилятором, защищенном частой решеткой с собравшимися на ней сухими листьями, воздуховод вновь изгибался — на этот раз становясь вертикальным и на дальней от меня стороне, на минуту выключив фонарь, я увидел слабые тени! стальных скоб.

Послюнив палец, я опустил его вниз и ощутил существенное движение воздуха.

Можно было возвращаться — куда бы не вывел нас в будущем этот путь, ясно было, что поверхность уже недалеко.

Двести шагов здесь и почти полкилометра в тоннеле: если бы Белыча не подстрелили столь удачно, мы никогда бы не нашли дороги вниз! Просто не стали бы искать так далеко от входа. Правда, были еще несколько пропущенных нами выходов вентиляции, но общая концепция сооружения, предполагавшая все спрятать и засекретить, наверняка предусматривала непростую маскировку ближайших выводов.

Я развернулся, и довольный, потопал обратно.

Я не дошел до вертикального канала шагов тридцать, когда что-то заставило насторожиться. Я замер, прислуживаясь и принюхиваясь к своим ощущениям. Тихо. И никаких посторонних запахов. Еще через десяток очень тихих шагов до меня отчетливо донесся далекий дробящийся эхом звук короткой перестрелки.

Корень с кем-то воюет! Эта мысль заставила меня двигаться быстрее — я даже забыл прицепиться к страховке! Быстро сбежал вниз по стремянке, остановился возле прожекторов, на всякий случай выключил свой фонарь, и старательно вглядываясь в темноту тоннеля, замер.

Я сидел один в кромешной тьме и полной тишине на высоте двенадцати метров над подземной дорогой и не чувствовал ничего, кроме легкого возбуждения! Зная характер Макса Берга, я был бы готов поставить в тот момент все сокровища испанских галеонов против одного узбекского сума, что Макс уже раз десять должен был умереть от массы причин — начиная от нервного истощения и заканчивая обширным инфарктом! Несмотря на весь его полуторагодичный опыт пребывания в Зоне. Макс ведь никогда не был отчаянно смелым парнем. И в Зону ходил лишь в составе чьих-то групп. Единственный раз, когда пошел один — закончился встречей с Зайцевым. И не будь у того лекарей-мутантов, оборвались бы максовы дни еще два месяца назад.

Очень забавно рассуждать о себе в третьем лице, не чувствуя тождества со своей памятью. Надо бы врачу потом показаться — может быть, именно так начинается раздвоение личности? Как это у классиков советской психиатрии — вялотекущая шизофрения? Вообще говоря, в Зоне достаточно чокнувшихся сталкеров, но сказать честно — довольно однообразно чокнутых. В основном людей донимают видения, голоса свыше. А о таких вот случаях раздвоения сознания я еще не слышал. Ну, если не считать Стрелка, конечно, который черт знает сколько времени гонялся сам за собой. И таки себя прибил. Уроборос какой-то. Нет, мой случай немного иной. Обязательно схожу к психиатру. Должен же профессионал разобраться — гипноз там, тесты всякие, хитрые заморочки. Что-то Тачкин говорил про врачей — Архангелу что ли показаться? Э, нет, тот же патологоанатом — рано мне еще к нему.

Чертов Пузырь, что же он такое со мной сделал? Или он просто вскрыл, то, что другие сделали до него? Еще Капитан этот со своей белой изолентой! И где теперь Корень с проводником?

Пока я рассуждал, потихоньку нарастало беспокойство за ушедших вперед компаньонов. Как-то сроднился я с ними, прирос, что ли? Если отстрелялись, пора бы им и появиться. В чью-то возможность завалить Корня в обычной перестрелке я уже не верил — если тот сам не подставится, то ни у кого из здешних бродяг не будет ни единого шанса. Жаль только, что мутанты не интересуются квалификацией стрелка — нападут стаей и никакое мастерство не поможет.

Вдали раздалась еще одна скупая очередь — корнеевский «Глок» — по стенам полыхнуло оранжевым. Самого стрелка еще не было видно; где-то впереди был еще один изгиб дороги. Ответных выстрелов не слышно, наверное, все уже закончилось. Знать бы в чью пользу. Я посветил фонарем вниз — все три рюкзака лежали подо мной.

Захотелось оказаться к ним поближе: там и вода и запас еды, и что самое ценное — солидные запасы патронов. Я едва не начал спускаться, когда другая мысль — о том, что Корню с Белычем может понадобиться огневая поддержка сверху, задержала меня на месте. Я достал свой ГШ, выжал спуск, снимая с автоматического предохранителя, и приготовился стрелять, уперев руки с пистолетом в колени.

Мои спутники появились не вдруг: сначала послышался приглушенный смех, потом по стене полоснул луч одного фонаря, следом за ним возник зайчик другого, и в этом втором обнаружилась вытянутая, но узнаваемая тень Корня.

— В кого стреляли? — спросил я сверху. На самом деле: чего таится, коли уж они такой тарарам здесь устроили?

— На дядьку твоего стая крысюков навалилась, — сквозь смех ответил еще невидимый мне Белыч, — утащить хотели, покушать. По времени как раз ужин у них должен быть. Но Петрович мужественно отстоял свое тело в схватке с превосходящими силами противника и даже обратил их в бегство.

— Развели здесь нечисть! — Петрович опустился возле груды наших вещей. — Что там у тебя, Макс, есть выход?

— Есть, — спускаясь по скобам, ответил я, — и даже не сложный. Только в конце вентилятор с решеткой рвануть придется, руками его не выломать.

— Далеко?

— Метров сто, сто пятьдесят, может быть.

— Белыч, сориентироваться можешь, где вылезем?

— Понятия не имею, брат. В общей сложности от точки входа почти три четверти километра, все время с понижением, с поворотами… Не, даже представить не могу.

— А у вас что?

— А у нас в квартире газ. Это раз! — продекламировал Петрович. — Под землею города, это два! — И, перейдя на прозу, закончил: — Терминал там погрузочно-разгрузочный, два десятка веток, куда дальше двигать — вообще не пойму!

— И все два десятка открыты? — в такое верилось с трудом.

— В том-то и дело! И возле каждого электрокар, а то и два стоят — садись, да езжай!

— Значит, покатаемся?

— Если вы с Белычем впряжетесь, то покатаемся. Аккумуляторы умерли давно. А ногами топать — неделю проблудишь. Я так думаю, здесь несколько институтов сразу было, а у нас с тобой лишь часть общего плана. Надо мозги включать!

— Кары должны быть к хозяйствам приписаны. Если здесь такая секретность соблюдалась, то чужого грузчика на свою территорию охрана не пустит. Надписи смотрели? Опять же накладные в бардачках, или где их там возят?

— Макс! — Петрович резко вскочил, — ну ты голова! Белыч, чего стоим — хватай мешки, вокзал отходит! Бегом, бегом, бегом!

Разумеется, никто не побежал — Белыч все еще прихрамывал, у меня за плечами висело три пуда имущества, а сам Петрович решил, что боссу передвигаться рысцой несолидно.

Терминал оказался полутораметровой высоты пандусом с парой кран-балок на одном пути поперек фронта. Вдоль всего сооружения в стенах чернели раскрытыми створами одинаковые ворота, возле каждых — отдельная фанерная будка охраны. На пандусе в живописном беспорядке припарковались желтые электрокары. Некоторые из них были новенькими, другие порядком потрепанные, со сползшей краской. Чуть в стороне, в глухом углу терминала, где не было ворот, нашлись и два основательно раскуроченных механизма, в которых с трудом узнавались полуторатонные лебедки. Все это удалось разглядеть последовательно; мощности наших фонарей едва хватало, чтобы едва осветить треть помещения.

— Осторожно, Макс, смотри под ноги, — Белыч остановился, — на Петровича крысюки здесь напали.

Сказал он это очень вовремя — как будто выгадывал момент, когда я наступлю на трупик одного из грызунов. Под ногами мерзко чвякнуло, я оступился и упал на Петровича.

— Твою мать! — Корень смачно выругался. — Пошли наверх, к воротам. Осмотрим будки.

Я направил фонарь чуть выше ближайших ворот, и прямо над ними на сером бетоне проступила полустертая надпись светло-желтого цвета: