Чудотворец

«Министерство чудес» Кенвуд, штат Теннесси 7 марта 1994 17:20

Зазывалой у входа выступал сегодня Вэнс:

— Братья и сестры, если вы не поможете друг другу, то кто поможет вам? Не скупитесь, не спешите пройти мимо, ваши жертвы угодны Господу! Да-да, и вы, девушка в кресле, — обратился он к молодой женщине, которую везли в инвалидном кресле двое пожилых людей, видимо родители. — Кажется, вы впервые пришли посмотреть на наше «Министерство чудес» и на Сэмюэла?

— Мы прочитали в газете, — заговорила мать девушки, торопливо опуская на поднос купюру, — что…

— Неважно, что пишут в газетах, — перебил Вэнс, — труды Господни да исполнятся. Он вырывает страждущих из лап Диавола и исцеляет больных. Ты слышишь, дорогая?

Калека склонился к самому лицу молодой женщины.

— Но примет ли он меня? — робко спросила она.

— Пожалуй, я замолвлю за тебя словечко. Как тебя зовут, дорогая?

— Маргарет Холлман.

— Ну что ж, Маргарет. Подожди здесь. Я попрошу кого-нибудь, чтобы тебя устроили в первом ряду. Хорошо?

Бедняжка не нашлась с ответом от счастья. Слезы навернулись на ее глаза. Она прижалась к расплакавшейся матери, а потом взяла из рук Вэнса заботливо предложенный стаканчик с кофе и принялась жадно глотать, почти не ощущая вкуса. После стольких лет страдания к ней пришла надежда!

Тем временем в задней части балагана, выполнявшей роль гримерной, разыгрывалась трагедия.

— Я не могу туда выходить! — бессильно, чуть не плача, повторял Сэмюэл, наверное уже в сотый раз. — После того, что случилось, — я просто не могу!

— Господь испытывает веру во всех нас, сынок, — уговаривал его Хартли. — Тебя он выбрал, чтобы исцелять больных. Тебе он послал самое трудное испытание.

— Перестань! — дернулся Сэмюэл. Вскочил и хотел убежать, но Хартли мягко удержал приемного сына, обняв за плечи.

— Ты не должен пренебрегать своим даром, мой мальчик. Не оскверняй его. Я священник, сынок. Это — то, что дано мне. Я призываю людей верить, и, чтобы достучаться до очерствевших сердец, приходится идти на все, — Хартли смущенно улыбнулся. — Устраивать представления, пускать пыль в глаза, надувать щеки. Иначе меня не будут слушать. Иначе тебя не заметят. Ты помнишь, как нас гнали, когда ты пытался излечить людей просто так? Не отворачивайся! Помнишь? Я много раз говорил тебе это и повторю снова. Ты видел их боль и хотел взять ее на себя, но тебя называли попрошайкой и гнали прочь. А теперь мы заставили их платить, они умоляют, — он не смог сдержать издевательскую нотку в голосе, и Сэмюэл прекрасно знал почему, — чтобы им позволили заплатить, они благодарны за это, и они верят, что если они заплатили, то не зря. Но главное — они приходят к тебе, они видят твои чудеса и начинают верить. И ты не имеешь права бросить свою ношу, сынок, как бы она ни была тяжела. Я не могу разделить ее с тобой. Ты проводник силы Господней, а я твой провозвестник. Я умею произносить проповеди, и меня слушают. Но все проповеди на свете не сумеют вызвать даже маленькое чудо.

Только сейчас священник и юноша обратили внимание на присоединившегося к ним Вэнса, уже давно слушавшего страстную речь. Хартли вложил обтянутую перчаткой ладонь калеки в забинтованные руки чудотворца.

— Вот этот человек, жизнь которого ты спас. Он был мертв — как камень, как земля. Ты вернул его к жизни. Это невозможно объяснить, ты сам не можешь объяснить, что ты делаешь. Все, что ты мне рассказывал, — лишь попытка человеческого разума дать описание тому, что человеческий разум постичь не в силах. Но ты это делаешь. Ты творишь чудеса, сынок…

Мальчик посмотрел в лицо старику. Для него это лицо не было отталкивающим. Это было лицо верного спутника, заботливого помощника. Год за годом Леонард Вэнс следовал за проповедником и его приемным сыном, как преданный цепной пес.

— …Я призываю его в свидетели величия и щедрости Бога, — не отступался Хартли. — Вот он, живое подтверждение твоей целительной силы.

— Сэмюэл, — веско сказало живое подтверждение, — все ждут только тебя.

Все ждали… Сэмюэла? Нет. Зрители уже дошли до того состояния, когда толпа превращается в единое целое, без остатка расплавив составляющие ее индивидуальности. Хор сбился в последовательности музыкальных номеров и тянул джазовое «Аллилуйя», стараясь лишь не потерять ритм. Зрители, потные, разгоряченные, давно отбили себе ладоши, давно охрипли, прослезились — и осушили слезы, познали экстаз — и усталость — и снова экстаз…

Чтобы взобраться на следующую ступеньку возбуждения, им был нужен проводник.

И он появился. Человек в ослепительно белом костюме, с блестящими глазами и завораживающей белозубой улыбкой. Он шагнул на красную ковровую дорожку, протянувшуюся посередине зала, словно с экрана телевизора или страницы дорогого журнала:

— Да! Да! Да! Это действительно «Министерство чудес»! Вы пришли к нам! Аллилуйя! Славься, Господи! Сегодня Бог здесь, с нами. Я чувствую его присутствие.

…Малдер и Скалли сидели в восьмом ряду, у центрального прохода. Призрак терпеливо смотрел на сцену. Перед его тоскливой физиономией материализовалась тарелочка. К сожалению, одноразовая, а не летающая. Малдер с недоумением смотрел на пластиковый кружок — до тех пор, пока милая барышня, державшая тарелку за донышко, не сообразила, что от этого «тормознутого» ничего путного не дождешься.

— Передайте дальше по ряду, пожалуйста, — мило улыбнулась она.

Фокс очнулся, взял опознанный предмет и протянул Скалли. Та незамедлительно осчастливила соседа справа.

— Чудеса, видимо, стоят недешево, — хмыкнула она, мельком покосившись на мятую купюру, немедленно опустившуюся на тарелку.

— Господь — здесь… — очень тихо сказал отец-шоумен, оглядывая аудиторию. — Он здесь, с нами… — и во всю мощь концертных колонок выкрикнул: — Чтобы исцелять!

Переждав гром аплодисментов, визг и восторженные вопли, Хартли снова заговорил негромко, искусно играя интонациями:

— Я хочу представить вам одного человека. Человека, который видел лицо Господа. Однако восхождение в мир иной не принесло ему успокоения, потому что Господь воззвал к нему и приказал вернуться, чтобы продолжить труды на земле. Я собственными глазами видел этого человека мертвым — и этими же глазами я видел, как он вернулся. Мы все ждем Сэмюэла, он выйдет сейчас из этой двери и предстанет перед вами. Но сначала вы услышите живое доказательство того, что Господь творит чудеса, — Хартли подошел к уродливому калеке и положил руку на его плечо.

Малдер вздохнул.

Голос святого отца потеплел, аж залоснился от непреходящей любви:

— Дамы и господа, братья и сестры, перед вами — наш возлюбленный Господом друг Леонард Вэнс.

Рука в черной перчатке неловко перехватила микрофон. Хартли отошел назад и набожно сложил руки на груди.

— Как сказано у Иоанна в главе третьей, — заговорил калека, — никто не может творить чудеса, если с ним нет Господа Бога. Человек, которому я обязан своей жизнью, — это Сэмюэл Хартли, и он сегодня придет сюда, чтобы дать вам исцеление.

Малдер тоскливым взглядом обвел толпу. Ничего привлекательного в ней не было, и быть не могло. Даже на футбольных матчах зрители ведут себя интеллигентнее. Судя по внешнему виду, ни одного представителя Homo Sapiens в зале не было. Особо впечатлительные дамочки бились в истерике. Остальные вели себя немногим лучше.

На фоне белого полотнища мелькнуло красное пятно. Фокс дернулся. У противоположной стены стояла черноволосая девочка в красном платьице и выжидательно смотрела на своего непутевого старшего брата.

— Леди и джентльмены! — торжественно провозгласил проповедник. — Вот он — Воин Господень Сэмюэл Хартли.

Фокс вскочил и, не обращая внимания на окрик Даны, ломанулся через колени, головы и плечи сидящих. Его оттерли назад, и он бросился в соседний ряд. Саманта!

Тем временем Сэмюэл начал обход больных, сидящих в первом ряду. Двигался он неловко, скованно. Ему всегда тяжело было переносить скопление множества страдающих людей, а во время сеанса исцеления предстояло ощутить каждую боль «крупным планом». Он сутулился под грузом, давившим на его еще мальчишеские плечи. Это отец Хартли мог позволить себе артистизм и легкость движений. Сэмюэл старался ступать так, чтобы в случае чего не упасть — если накатившая с новой волной боль окажется слишком сильной.

Он склонился над сидящей первой в ряду девушкой-инвалидом, охватил ладонями ее голову. Боль… Позвоночник… Узкий стакан катится по подоконнику, оставляя за собой дорожку воды, на секунду задерживается у края — и падает, кувыркаясь… А следом, не удержавшись, падает ребенок, плашмя, неловко, падает и не встает… Как же так?.. Здесь же совсем невысоко…

— Господь исцелит тебя, — произнес он слова, так и не ставшие для него привычными.

Сегодня весь первый ряд заняли инвалиды, не способные передвигаться самостоятельно. Конечно, тому, кто страдает сильнее, помощь нужна в первую очередь, но застарелые боли поддавались Сэмюэлу тяжелее всего. Обычно одного прикосновения не хватало, больной должен был приходить снова и снова и ни в коем случае не терять веры в выздоровление…

Тех, кто пришел — кого привезли — сегодня, Сэмюэл видел впервые. В их сердца еще не закралось сомнение или разочарование, и они с готовностью подставляли склоненные головы под целящие руки мальчика.

— Почувствуй силу Господню, — пробормотал чудотворец, прикасаясь ко второму пациенту, угрюмому мужчине средних лет, и тот зашептал простенькую, выученную в детстве молитву.

Прошло несколько секунд. Сэмюэл напрягся — и глухо застонал, выдергивая из тела больного застарелый комок злобы, оставшийся от давнишнего пинка отчима. Мужчина, еще не понимая, что произошло, обмяк в кресле. Сэмюэл не стал говорить ему, что дальнейшее выздоровление уже не во власти чудотворца, — то, что должен был сделать Господь, было сделано. Проповеди — дело святого отца. А полное излечение — дело больного.

Следующей пациентке юноша только улыбнулся, мимолетно погладив по волосам. Здесь не было боли, только слабенький разум, захваченный праздничным детским восторгом. Этому бедному созданию никогда не бывает больно, в отличие от ее родителей. Приемный отец всегда говорит в таких случаях, что слабоумие Господь посылает детям во искупление грехов родителей. Сэмюэл верил. Ни у одного слабоумного он не чувствовал страдания, вызванного самой болезнью.

Четвертой в ряду сидела Маргарет. Сэмюэл приостановился, не прикасаясь к ней. Девушка смотрела на него ясными сверкающими глазами. В ее радости не было истерики. И не было почти неизбежной для тех, кто обречен на многолетнюю неподвижность, озлобленности и зависти к здоровым. В Маргарет Сэмюэл ясно видел искренность и чистоту. Да, ей он мог помочь прямо сейчас. Он присел на корточки и взял больную за руки:

— Помолись со мной.

Старик Холлман, сидевший позади дочери, с коротким глухим рыданием стиснул ее плечо. Он боялся верить, но верил, что произойдет чудо. Его жена, беззвучно плача от радости и надежды, вжалась лбом в спину Маргарет. Вся семья замерла, слившись воедино в молитве.

Шоу между тем продолжалось без остановки. Каждый должен заниматься своим делом: Сэмюэл молится, зрители хлопают, хор приплясывает, тарелочки для пожертвований неторопливо барражируют вдоль рядов…

Малдер наконец прорвался сквозь толпу к тому месту, где только что стояла Саманта. Куда же она пошла? К выходу?

— Закрой глаза, — попросил юный чудотворец, готовясь погрузиться в истоки страданий Маргарет. Он с нежностью погладил ее по щеке. Он любил ее сейчас — ибо Господь есть любовь. Любовь к Господу и ко всем, созданным по Его образу и подобию. Мальчик закрыл глаза…

… Сэмюэл медленно опускался сквозь фиолетовую черноту. Что-то было неправильно. Маргарет… ей становилось хуже, ей стало совсем плохо! Она умирала! Вот так же содрогалось тело старенькой Люси Келли, когда жизнь из него вдруг начала рваться наружу. Она умирала!

— ЧТО ТЫ С НЕЙ СДЕЛАЛ, МАЛЬЧИШКА! — раздался угрожающий глас.

Распахнувшиеся черные глаза чудотворца стали еще чернее. Маргарет задыхалась. Ее дергающееся тело колотилось о спинку инвалидного кресла. Сэмюэл вскочил, отшатнулся, сдерживая крик. На помощь бросился отец Хартли, испугавшийся за своего мальчика не меньше, чем Холлманы — за дочь.

Перекрикивая обоих родителей, беспомощно мечущихся рядом с дочерью, Хартли воззвал в микрофон:

— Спокойнее! Не надо паники! Все — молитесь! Не переставайте молиться! Аллилуйя!

Зал захлестнула круговая центростремительная волна. Хор умолк. Многие зрители вставали на стулья, пытаясь разглядеть, что случилось. Скалли протолкалась к месту происшествия одной из первых — намного опередив шерифа. И успела увидеть, как судорожно дергающееся тело Маргарет вдруг обвисло в руках родителей. Скалли автоматически взялась за ее запястье — пульса не было.

— Она умерла, — тихо сказала Дана подоспевшему Малдеру.

В наступившей внезапно тишине ее полушепот прозвучал раскатом надвигающейся грозы. И стало совсем тихо, даже умственно-отсталая девочка, непонимающе поглядев на соседа, затаила дыхание.

Только один звук не позволял тишине воцариться под сводами шатра безраздельно — рыдания Кэтрин Холлман, на полчаса поверившей сегодня в чудо.