Чингисхан. Сотрясая вселенную

Глава шестая. Под абрикосами

2 августа 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, вилла эдила Кастора

– А-а-а-а!!! Тревога!!! – заорал римлянин на бревенчатой вышке. – Трев…

Эйрих вышел из-за кустарника, вскинул лук и произвел выстрел. Стрела, нацеленная в грудь, попала в глотку римского стража, утопив его крик в хрипе. Результат вышел даже лучше, чем ожидалось, но однозначно хромает точность. Мастерство – это когда в деле минимум удачи и максимум навыка.

Дружина вождя шла второй линией, перед ней наступали обычные воины, единственной задачей которых было смять возможных защитников едва укрепленной виллы. Если обычные воины обламывают зубы, то в дело вступает дружина, которая выступит против уже ослабленного противника. Если обычные воины сметают защитников, то первыми грабить идут дружинники и вождь.

Несправедливо, да, но дружина стала дружиной не просто так, а за былые заслуги, поэтому всегда получает лучшее. Обычные воины, если не согласны с таким положением вещей, могут не участвовать в набеге.

Когда у Эйриха будет своя армия, он внедрит в нее свои старые порядки: три пятых добычи достается обычным воинам, участвовавшим в битве, одна пятая – командиру, организовавшему победу, а одна пятая – великому хану, который организовал войну. Это более справедливо и не вызывает даже безмолвного недовольства.

Сейчас же Эйрих и Вульфа, два молодых дружинника, участвуют в битве на правах дружинников, но в грабеже участвуют на правах обычных воинов. Вульфа неплохо метает дротики, но у него нет брони и хорошего оружия, поэтому он не лезет на передовую, в отличие от Эйриха. А последний понимает, что если будет чесать нос во время набега, упустит добычу. Поэтому Эйрих сейчас поддерживал воинов своим луком, стреляя в раскрывшиеся цели. К сожалению, таких целей было мало. Охрана виллы представляла собой сорок человек с мечами и овальными щитами, выкрашенными в синий цвет.

Лавина готских воинов врезалась в тонкий строй охранников, пробила его, а затем началась рубка, где потерявшие волю к сопротивлению римляне умирали под ударами топоров.

Эйриху было жаль кольчуги, которые потом придется чинить.

«А чего их жалеть? Все равно мне ничего не достанется…» – мысленно посетовал он.

На добивание охраны ушло чуть меньше десяти минут, а затем к вилле направилась дружина. Рядовые готские воины, пока еще действовал их звездный час, врывались в помещения и вытаскивали оттуда живых людей, преимущественно мужчин, но не обошлось и без женщин.

Эйрих поместил лук в самодельный саадак, вынул топор из петли на ремне и решительно направился к вилле. Когда он вошел в декоративные решетчатые ворота, встроенные в белую кирпичную стену, рядовые воины уже добили охранников и начали стаскивать тела к колодцу из белого камня.

Кровавые полосы «украсили» брусчатку, ведущую к П-образному зданию виллы. Особо наглые активно шарили по карманам покойников, видимо, сугубо из спортивного интереса: добычу все равно придется сложить в общий котел, из которого потом все «честно» распределят вождь и его дружинники.

Пропустив мимо себя двух воинов, с похотливым смехом вытаскивающих из дома женщину, с груди которой они уже успели содрать столу, Эйрих прошел вглубь здания, чтобы найти кабинет хозяина. Документы, вот что его интересовало.

С неким затаенным предвкушением он обыскивал это помещение, чтобы наконец-то использовать обретенные навыки на практике.

Несмотря на то, что Эйрих из прошлой и этой жизни знал истинную силу письменности, она все равно воспринималась им как нечто магическое. Возможно, это ощущение было родом из прошлой жизни, где он так и не удосужился коснуться таинства грамоты.

В одном из помещений парень обнаружил готского воина, затаскивающего сопротивляющуюся девицу, явно из простолюдинок, в угол.

– Чего забыл здесь? – развернулся воин к Эйриху.

– Ты бы не портил товар зазря, – посоветовал ему юноша.

– Учить меня вздумал? – окрысился воин. – Один набег не успел завершить, а уже других поучаешь?

– Я не буду скрывать, что девку попортил именно ты, – пожал плечами Эйрих. – Нужны проблемы – делай, что делаешь. И будь готов к последствиям.

Гот, имени которого Эйрих не знал, обернулся на вжавшуюся в угол девицу. Отчаянно прорычав серию неразборчивых ругательств, он сплюнул на пол и решительно зашагал на выход.

– Если не хочешь, чтобы тебя изнасиловали раньше времени, иди за мной, – решил поработать на общее благо Эйрих.

Говорил он на латыни, поэтому девица его поняла. Он увидел это в ее серых глазах, в которых блеснуло понимание.

– Или оставайся тут, но тогда я не ручаюсь за твою честь, если таковая еще есть, – улыбнулся Эйрих. – У меня мало времени, поэтому решай быстрее. А лучше… Лучше скажи, где кабинет хозяина виллы. Еще лучше – проведи меня к нему.

Девица была парализована страхом, поэтому не смела даже двинуться, словно Эйрих был ядовитой змеей, которая укусит сразу же, стоит ей шелохнуться.

– Живее! – прикрикнул на нее Эйрих.

Бодрящий окрик подействовал благотворно, поэтому девица отлипла от стены и встала перед ним, покорно склонив голову.

– Веди меня, – приказал Эйрих.

Девица поплелась по коридорам, он пошел вслед за ней. Она пугалась проходящих мимо готов, вытаскивающих ценное имущество во двор, но Эйрих сказал, что она с ним, поэтому все вопросы и нездоровые интересы разрешались походя.

Войдя в указанное девицей помещение, Эйрих сразу же подбежал к шкафу, буквально набитому пергаментами. От Виссариона он знал, что всякую повседневную ерунду пишут на восковых табличках – церах[17], а по-настоящему важные вещи доверяют только пергаментам, ибо церу легко можно испортить, а пергамент при бережном отношении может храниться десятилетиями.

Первый выхваченный из шкафа пергамент содержал в себе долговую расписку на пятьсот семьдесят девять золотых аурелиев. Сумма, как понял Эйрих, баснословная. Концепт долговых расписок он знал еще из прошлой жизни. Китайцы грешили тем же самым, но Темучжин решил, что это губительно для рода людского и запретил ростовщичество в своей Ясе[18]. Карался как тот, кто дал деньги в рост, так и тот, кто взял их на таких условиях. Пятьсот плетей первому, семьсот – второму, потому что взявший деньги на невыгодных условиях однозначно дурнее того, кто их дал. Первый хотел нажиться, а второй просто умственно отсталый. Было жаль, что нельзя спросить у должника этой долговой распиской. Сумма ведь большая и на нее можно много что купить…

Целая полка в шкафу была выделена исключительно долговым распискам разных людей с указанием их полных имен, что, безусловно, являлось ценной информацией, но в перспективе.

Вторая полка являла собой документооборот, прибыль, убыль – это все, что смог понять Эйрих. Его компетенции явно не хватало, чтобы легко разбираться в подобных бумажных хитросплетениях, но этого и не надо пока что.

Зато следующие три полки, ради которых пришлось приволочь к шкафу табуретку, содержали чьи-то труды. Возможно, это греческая или римская философия, которой Эйрих страстно хотел обладать, возможно, исторические труды, что тоже было бы попаданием в сердце, а может, любовные романы, со слов Виссариона, вечно популярные у патрициев. Так или иначе, это текст, который поможет лучше понимать римлян.

– Счетоводы присутствуют на вилле? – осведомился Эйрих, отвлекшись от беглого чтения очередного пергамента. – Кто отвечал за ведение документации?

Девица промолчала.

– Если будешь молчать, я отдам тебя воинам, – предупредил ее Эйрих.

Она уже фактически трофей, и участь ее незавидна, но ей это еще неизвестно, поэтому пусть считает, что это в его власти.

– Счетоводством занимался Филарет, – ответила девица, – но приказчиком был Хрисанф.

– Идем на улицу, – направился к выходу Эйрих.

Будущих рабов уже поставили на колени вдоль длинной стены дома. Группа воинов нарезала веревки и вязала их, чтобы обозначить новый статус. Среди них сидел и Бардилис, для которого фактически ничего не изменилось, кроме хозяев.

Женщин собрали на противоположной стороне дворика, где сейчас наблюдалась наибольшая концентрация готских воинов, в том числе и дружинников.

– О, Эйрих нашел еще одну! – радостно воскликнул Вульфа.

Будь Эйрих его возраста, может быть, тоже не мог бы ни о чем думать, кроме как о женщинах, но за плечами у него целая жизнь, и парень отчетливо понимал, что сейчас золотое время, которое надо посвятить не женщинам, а делу. Женщинам можно уделить хоть остаток жизни, когда под властью Эйриха вновь будет огромное государство…

– Уведи ее к остальным, – сказал Эйрих.

– Ты мне не указ, – с вызовом произнес Вульфа.

– Тогда не уводи, – пожал плечами Эйрих и направился к рабам мужского пола.

– Мы не закончили говорить, – придержал его за плечо Вульфа. – Ты нарываешься, Эйрих.

– Лучше бы тебе убрать руку с моего плеча, – порекомендовал ему Эйрих, безразличным взглядом уставившись в стену виллы. – Тогда не случится ничего, о чем ты будешь горько жалеть.

– А если не уберу? – решил усугубить ситуацию Вульфа.

Эйрих опустил руку к ножу на поясе, резко развернулся и выхватил нож, после чего приставил его к глотке Вульфы, успевшего только вздрогнуть.

– Мы не ровня, запомни это, – процедил Эйрих зло. – Отнять твою жизнь – плюнуть да растереть. Ты не стоишь вообще ничего и навсегда останешься жалким забойным скотом. Еще раз поднимешь на меня руку – я убью тебя. Больше предупреждений не будет. Ты отчетливо понял меня?

Вульфа молчал, с покрасневшим лицом, с яростью в глазах, было видно, как он жаждет высказать все, что думает об Эйрихе, но этот его порыв сдерживал холодящий кожу острый металл, упертый ему в глотку.

– Не слышу тебя, – произнес Эйрих безэмоциональным тоном.

– Я понял тебя отчетливо… – тихо произнес Вульфа.

– Не стой у меня на пути, – предостерег его Эйрих.

Поместив нож в поясные ножны, он продолжил движение к рабам.

– Я вызываю тебя на поединок! – набрался смелости Вульфа.

Сначала Эйрих хотел рассмеяться, но затем вспомнил, что они с недавних пор официально взрослые мужи, поэтому слова этого неразумного сопляка нужно воспринимать всерьез.

– Я принимаю твой вызов, – хмыкнул он. – Готовься, поединок состоится после набега.

Потеряв всякий интерес к Вульфе, Эйрих дошел-таки до уже почти состоявшихся готских рабов и начал внимательно их рассматривать.

– Кто из вас Филарет, а кто Хрисанф? – поинтересовался он.

– Я Хрисанф, – мотнул головой парень зим двадцати пяти.

– А Филарет где? – оглядел остальных Эйрих.

– Нету его больше, – ответил Хрисанф.

– Филарет был счетоводом, так? – уточнил Эйрих. – Наиболее ценный из вас. И где же он?

– Ваши… м-хм… его, ну, это самое, того… – не совсем понятно выразился Хрисанф.

– Говори предельно понятно, – приказал ему Эйрих.

– Завели за дом и… это… – Хрисанф замялся. – Зарезали.

Эйрих прервал эту необычную беседу и пробежался за здание виллы. А там среди небольшого садика плодовых деревьев лежали трупы с перерезанными глотками. Видимо, этих людей посчитали слишком старыми, чтобы они могли стать хорошими рабами. Филарет, гипотетическая кладезь знаний о финансовых делах патриция Кастора и римском делопроизводстве, уже начал остывать в таком живописном месте. Под абрикосами.

В этот раз Эйрих почувствовал настоящий гнев. И именно сейчас он решил, что в его армии, в его племени все будет совершенно иначе.

– Вождь, – подошел Эйрих к Брете.

Этот сидел под навесом возле комнатушек для рабов, считая барыши. Сундучок с серебром был открыт, а на столе постепенно росли горки из монет разного номинала. Пусть с латынью у Бреты дела обстоят очень плохо, но деньги он считать умел и любил.

– Я сильно занят, Эйрих, – недовольно посмотрел вождь на неурочного посетителя.

– Мне нужны люди и телега, чтобы безопасно перевезти римские пергаменты в деревню, – сказал Эйрих.

– Зачем тебе это? – отвлекся от подсчета денег вождь.

– Хочу больше знать о римлянах, – честно ответил Эйрих.

– Зачем о них знать что-то еще? – удивленно спросил Брета, уронив пару монет со стола. – Они слабы, не могут защищать себя! Я боялся их раньше, но теперь понимаю, что Аларих был прав.

Аларих – это верховный вождь другого племени готов, которых изредка называют западными готами.

«Визиготы – это более успешные родственники, купающиеся в золоте, – подумал Эйрих. – А мы кочуем с мелким стадом и довольствуемся крохами…»

– Рим не так слаб, каким может показаться на окраинах, – вздохнул мальчик, – поэтому нужно узнать о нем больше, чтобы узнать по-настоящему слабые места. Через эти пергаменты можно узнать, где самые богатые города римлян, каких людей можно взять в полон и потом обменять на телеги с золотом…

Брета любит деньги. Причем этот человек любит не то, что за них можно получить, а сами деньги. Ну, нравится ему серебро и золото, такой уж он человек… И Эйрих заговорил на его языке, чтобы пробиться через толщу нежелания тащить домой непонятные куски кожи.

– Тогда я жду, что ты покажешь мне новые места для набегов, – произнес вождь. – С остальными вождями договоримся как-нибудь, но места должны быть поистине богатыми и беззащитными.

– Тогда мне нужен один из рабов, Хрисанф, – выдвинул встречное требование Эйрих.

– Можешь забрать его в счет своей доли, – махнул рукой Брета.

Неприятно лишаться даже скромной воинской доли, но…

– Я согласен, – сказал Эйрих.

– Добыча с того римлянина на башне исключительно твоя, – довольно усмехнулся Брета. – Никто не имеет права претендовать на того мертвеца, ведь его точно убил ты мастерским выстрелом. Я сразу почувствовал, что в тебе есть толк, Эйрих. Держись меня, и вместе мы пойдем очень далеко…

– Да, вождь, – поклонился Эйрих.

– Ступай, – отпустил его довольный разговором Брета. – И езжай в деревню вместе с обозом, изучай римские записи, ищи мне подходящие цели…

4 августа 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, г. Константинополь, Большой дворец

Флавий Аркадий, император Римской империи, усталым взглядом смотрел на представление лучших актеров. «Троянцы» Еврипида – трагедия древняя и нетребовательная к декорациям. Нет, декорации здесь были, причем богатые и сравнительно масштабные, но они не идут ни в какое сравнение с настоящим театром.

А император устал. Ему было лень идти в театр, поэтому актеры-трагики сами пришли в его дворец и дали образцовое представление. Но… Это все равно не то.

Император не знал, чего хотел. И если раньше он бы потратил много сил на удовлетворение этого зудящего на краю сознания желания, то сейчас ему было банально лень что-то предпринимать. Потому он терпел скуку, перебарывал лень и смотрел на представление.

Этот тощий и внешне слабосильный человек пребывал в меланхолии. От императорских дел он фактически самоустранился, неофициально передав реальную власть Флавию Антемию, консулу Западной и Восточной Римской империи[19] и префекту претории… На самом деле император просто позволил ему утянуть всю исполнительную власть из собственных рук.

– Еще раз, – потребовала малышка Пульхерия, когда актеры поклонились.

Толстенькая девочка в украшенном жемчугом платье аж подпрыгивала на своем маленьком троне в особо эмоциональные моменты. Купольный зал, играющий роль зала тронного начиная с правления Аркадия, отзывался многочисленным эхо, повторяющим смех Пульхерии. Девочка смеялась там, где актеры старались вызвать слезы, а там, где надо было смеяться или радоваться, она не реагировала вообще никак. Еще пару лет назад Аркадий обеспокоился бы, но не сейчас. Возможно, меланхолия окончательно взяла верх над Аркадием после смерти любимой жены. Элия Евдоксия, единственная его жена, любимая, мать пятерых его детей, ушла три года назад…

Аркадий не видел смысла существовать дальше, но прервать это бессмысленное существование не позволяла религия. Империя его уже не волновала, не волновали доносящиеся слухи, порочащие его благоверную жену и твердящие, что Феодосий – не его сын… Это неважно, даже если бы было правдой.

«Там, на небесах… – подумал Аркадий. – Ничего не важно».

Самоустранившийся от власти император – это лучшее, что может сидеть на троне. Так считал Флавий Антемий.

Пока император смотрел представление, Антемий сидел в соседнем зале и разбирался с последствиями чужих и своих решений. Чужие решения – пускать варваров в пределы империи. Свои решения – упустить эту беду из виду, полностью посвятив себя придворным интригам. А беда грозила стать огромной, с перспективой перетечь в трагедию, а из нее – в катастрофу.

– Насколько велик ущерб? – спросил Флавий Антемий у комита священных щедрот[20] Флавия Валерия.

– В крупные города вторгались лишь дважды, были атакованы Сирмий и Диррахий, – сообщил комит. – Но это малые отряды, их набег успешно отразили…

– Я не спрашиваю о военных делах, – раздраженно произнес Антемий, а затем начал заводиться. – Я спрашиваю тебя: каковы наши материальные потери?

– Крупные города не страдают, у готов недостаточно сил и духа на их осаду, – зачастил комит. – Но они грабят поселки и виллы знатных людей. Латифундии Паннонии в этом году едва ли передадут зерно в казну…

Да, проблему надо как-то решать. Срочно.

– Акакий! – крикнул имперский консул. – Пригласи на вечер комита Иоанна.

– Того самого, господин? – заглянул в кабинет верный слуга.

– Того самого, Акакий, – кивнул консул.

Слуга вновь скрылся, а Флавий Антемий тяжелым взглядом уставился на комита священных щедрот.

– Думаешь, наверное, что я злой человек? – спросил консул.

– Нет, – ответил Флавий Валерий.

– Он достаточно долго забавлялся с императрицей. Пора отрабатывать съеденный хлеб и оправдывать гордое звание комита священных конюшен, – с серьезным лицом произнес консул.

А затем они оба рассмеялись.

6 августа 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, безымянная деревня в лесу

– Я могу решить дело миром, – произнес отец, почему-то чувствующий себя виноватым. – Моего влияния на вождя…

– Нет, – впервые в жизни перебил его Эйрих. – Я принял вызов. Я убью его.

Они сидели перед каминусом, который на поверку оказался римской печью, коих Эйрих на вилле Кастора увидел целых восемь штук.

Виссарион работал не на страх, а на совесть, потому что сам спал возле этой печи длинными ночами. Печь, как давным-давно объяснил раб, долго держала тепло в своих камнях, поэтому дров нужно не так много, а дома всегда тепло, даже осенью. Зимой, конечно, прохладно, но на то есть теплая одежда…

– Он выше и старше тебя, – напомнила Тиудигото.

– Я убью его, – повторил Эйрих.

Вокруг печи собралась вся семья, даже Фульгинс с Афанариком и Мунто. Вторая жена отца, к слову, была на сносях, поэтому скоро ожидается еще один претендент на отцовское наследство. Или претендентка.

– Какое оружие ты выбрал? – спросил Валамир.

– Топор и щит, – ответил Эйрих. – Как предками заповедано.

Его настоящие предки разбирались между собой несколько иначе, но предки в его новой жизни жить не могли без судебных поединков и убивали друг дружку регулярно.

– Уважаю твой выбор, сын, – произнес Зевта. – И Брета отнесется к нему с уважением. Родился как гот, и поступаешь как гот.

– Благодарю, отец, – изобразил поклон Эйрих. – Мне надо подготовить топор и снаряжение…

Снаряжением ему служили кольчуга и шлем римского охранника. Кольчуга была тонкой, с рукавами по локоть, а еще нуждалась в подгонке, ее требовалось укоротить и заузить. Шлем тоже крупноват, но это компенсируется подтулейными ремешками, надежно закрепляющими железный котелок с нащечниками на голове.

Мало надежды на кольчугу и шлем, когда речь идет о топоре, но схватку на мечах Эйрих запросить не мог, потому что тогда бы Вульфа сказал, что у него нет меча и нужно выбирать что-то еще. А топоры есть у всех, и отказаться невозможно.

Завтрашний день будет серьезной заявкой. Вульфа заплатит за дерзость, а Эйрих покажет, что лучше бы с ним начать считаться, потому что он мастер не только лука. Но все это завтра, а сегодня нужно как-то укоротить кольчугу и заточить топор.