Чингисхан. Демон Востока

Глава тридцать девятая Торгаши и язычники

— Сколько вы сможете сделать обычных корбит до конца этого года? — спросил Эйрих.

— Зависит от того, сколько готова заплатить казна, — пожал плечами мастер Никифор.

Корабли нужны для грядущего штурма Равенны, ключевого мероприятия по завладению Сельской Италией.

Медиолан пал, там сейчас заседает второй консул Балдвин, прозванный Сладкоречивым, за неожиданную для знатного воина способность вести переговоры разной сложности. Бывшая столица Западной империи сдалась сразу же, как камнемёты пробили по два пролома с четырёх сторон света, но с Равенной так просто не совладать.

Эйрих вернулся из «командировки» в Рецию и Норик только в начале апреля, потому что зима выдалась стойкой, поэтому почти весь март на перевалах стояли льды — местные говорят, что такое случается очень редко.

Всю зиму он не куковал, как сыч, в тёплых помещениях, а занимался подготовительной работой, налаживал оборону рипенса, активно участвовал в тренировке легионеров из местных, а также организовывал уже начавшееся строительство подземного канала. Деньги на последний он добровольно-принудительно выудил из провинциальной казны Реции. Там скопилось достаточно денег, реквизированных у убывших в неизведанные дали патрициев, чтобы не только построить новый канал к каструму Регина, но и обеспечить подготовку нового легиона. Правда, новый легион Эйрих учреждать не стал, а направил средства на производство сельхозинвентаря, в котором остро нуждаются многие тысячи малых землевладельцев, возникших в провинции, как грибы после дождя. Пока что, эту проблему решают закупом инвентаря в складчину, стихийно возникшими общинами, а также применением деревянных плугов и мотыг, но пройдёт время, и кризис разрешится, благодаря планомерным действиям муниципалитетов. Дефицит инвентаря, к слову, слегка охладил пыл прибывающих перегринов,[71] которые, тем не менее, продолжали мирно мигрировать в Рецию и Норик.

«Некоторые не хотят войны», — подумал Эйрих, размышляя о ситуации на северном пределе их разрастающейся державы. — «Некоторым просто нужно немного земли, чтобы прокормить себя и своих близких».

Миграция с севера находится под контролем Альдрика, официально назначенного Эйрихом префектом легиона. Это одновременно и проверка качеств будущего полководца, и скидывание лишней нервотрёпки на кого-то другого. Справится — Эйрих постепенно перестанет быть единственным верным средством для решения военных проблем, не справится — впереди у Эйриха вся жизнь, найдёт кого-нибудь подходящего…

Дополнительно с восстановлением обороноспособности северных рубежей, Эйрих занялся и более выгодными делами.

Переговоры с лангобардами, оказавшимися дружелюбными к готам, позволили наладить торговлю ценным мехом. Племя лангобардов, в лице совета старейшин, созданного на манер готского Сената, получает процент от торговых сделок между готскими и лангобардскими купцами и заботится о том, чтобы поставки соболя и иных мехов шли бесперебойно. Там будут задействованы и другие племена, но Эйриха это не волновало, потому что ему нужно было обеспечить господство готского народа в торговле ценным мехом с римлянами.

И пусть Галлию контролировать они не могут, но в Италию рухлядь будет поступать только через готов, принося баснословные прибыли.

То же самое он сделал и с янтарём, очень интересным римлянам. Только тут пришлось разговаривать с маркоманнами, обиженными на него за поражения, но деньги не пахнут. Пусть договорились не так выгодно, как с лангобардами, но всё равно выгодно.

«Задницу об седло отбил…» — мысленно посетовал Эйрих и пощупал свою задницу. — «Почему больше никто из варваров не пользуется почтовыми голубями?»

Разобравшись с торговлей, Эйрих провёл переселение пограничных деревень в Норике. Угрозы их безопасности не было, но перспективность этих пятнадцати деревень, насчитывающих по семь-двенадцать дворов, выглядела сомнительной. Эйрих выделил средства из муниципальной казны Теурнии, после чего запланировал строительство нового поселения на берегу реки Драв. Той самой реки, на переправе которой он поймал ныне покойного Алариха за задницу и лишил части самого боеспособного войска.

Участок был выбран на развилке двух ущелий, что имеет глубокий оборонительный смысл. И Эйрих совсем не удивился, когда обнаружил на месте руины римского поселения. Оно, как сказали местные, называлось деревней Нивой, и полностью исчезло после налёта рейдеров квадов. Гарнизон из двухсот лимитанов вырезали, а потом, в кровом угаре, квады вырезали и селян, тех, что не успели сбежать. Возвращаться на пепелище никто не стал, поэтому поселение полностью исчезло. Эйрих решил вдохнуть в этот край новую жизнь, за счёт средств казны поставив укреплённый посёлок, с каменными стенами и крепким гарнизоном.

Деньги на стены будущего поселения будут выделены из казны через два года, когда точно станет ясно, что оно прижилось.

Подобную сеть укреплённых поселений он наметил практически на каждой развилке ущелий, коих тут очень много. Если вложить достаточно денег и выделить достаточно воинов, то эти горы могут стать неприступными. Они и были неприступными, но время показало, что римляне пребывают в глубоком упадке и просто неспособны сами себя защитить — готы не такие…

Помимо решения давних проблем двух провинций и укрепления рубежей, Эйрих занялся ещё одним выгодным предприятием.

Сёдла нового образца, коих теперь остро не хватает, нужно было как-то и где-то производить, причём желательно, чтобы массово. Новое поселение, которое всё равно надо строить с нуля, Эйрих решил использовать как базу для создания седельной фабрики, где будет производиться существенная часть потребных их легионам сёдел.

Мастеров искал Виссарион, зазывая за длинной силиквой в Альпы, а местом занимался Эйрих. Проблемы, конечно, были, ведь он планировал буквально в воздухе, потому что зимой строительством никто заниматься не будет, это глупо, но зато планы его были подробными и всеобъемлющими. Начиная от того, какая именно строительная комиция будет строить дома, заканчивая тем, где именно в будущем будут ставить акведук и на какую мощность потока его лучше рассчитывать. Всё, что он узнал в этой жизни, было применено им по назначению, поэтому сейчас он жил с уверенностью, что все его планы на Рецию и Норик будут проведены в жизнь.

Он плодотворно поработал на развитие двух присоединённых провинций и Альпы пересекал с глубоким удовлетворением в душе.

Проконсулат его закончился в марте и это было сродни снятию с плеч тяжёлой ноши. Сенат объявил ему письменную благодарность, после чего приказал явиться в Верону сразу же, как откроются перевалы.

Как только Эйрих прибыл в Верону, сразу же зачитал Сенату давно подготовленный доклад, получил устную благодарность за «разрешение бедствий жителей Реции и Норика, а также за приведение к покорности багаудов». Багауды, на самом деле, не были приведены к покорности, а физически уничтожены в ходе генерального сражения и последовавших за этим рейдов легионеров, но это малозначительная деталь…

Сразу после доклада об успехах, Эйрих зачитал итоговый доклад о понесённых расходах и полученных доходах, что являлось сведением периодических докладов, пересылаемых через Альпы с гонцами. Несколько докладов, как оказалось, не дошли, поэтому итоговый доклад был нужен для прикрытия самого Эйриха, чтобы никто из сенаторов не решил мутить воду на тематику сокрытия части расходов. Пусть это и может сейчас звучать очень надуманно, но в будущем может случиться всякое, поэтому Эйрих подробно зачитал очень скучный доклад, запротоколированный сенатскими писарями, после чего провёл процедуру приобщения письменной версии к протоколу — надёжная защита от недоразумений из мрака будущего.

В общем-то, он плодотворно провёл время в горах, полноценно приведя тамошних жителей к идеям и ценностям Сената, а также установив надёжную оборону на Дунае. Теперь, если кто-то и сунется в Рецию или Норик, то сильно об этом пожалеет, с высоким риском больше не вернуться домой…

— О деньгах можешь не беспокоиться, деньги есть, — усмехнулся Эйрих, посмотрев на грека-корабела хитрым взглядом. — Так сколько кораблей ты сможешь построить до конца года?

— Лично я? Штук пять, наверное, если весь год проведу за рубанком и пилой, — пожал плечами Никифор. — А вот комиция корабелов может сделать тебе хоть пятьдесят-шестьдесят корбит. Если заинтересуешь.

— Мне нужно двести, — вздохнул Эйрих. — И это только корбит. А ещё мне нужно сорок боевых дромонов.

— Если не шутишь, то это очень крупный заказ, — вытер руки о кожаный фартук корабел. — Будь мы в Остии, где я начинал, там бы тебе сделали хоть четыреста средних корбит, где-то за пару лет, а у нас… Не знаю, двести — это слишком много. На дромонах мы не специализируемся, поэтому можешь даже не рассчитывать на нас.

— Мне сказали, что ты главный в комиции корабелов, — произнёс Эйрих. — Что нужно сделать, чтобы вы смогли построить нам двести средних корбит и сорок дромонов.

— О дромонах я тебе уже сказал, — вздохнул Никифор. — Это тебе надо искать военных корабелов, а в Аквилее таких, насколько я знаю, нет. Что нужно, чтобы мы смогли сделать двести средних корбит? Наверное, вложить миллион солидов и взмолиться к господу, чтобы он ниспослал нам ангелов с нужным количеством древесины и инструментами в руках… Не знаю я, что можно сделать, чтобы ускориться. А зачем тебе столько?

— Это не твоё дело, — покачал головой Эйрих. — На сколько корбит я РЕАЛЬНО могу рассчитывать?

— Если будем работать почти без отдыха, то в год можем сделать максимум восемьдесят корбит, но это надо думать и прикидывать, может, более реально шестьдесят пять или семьдесят… — задумчиво произнёс корабел. — Смотреть надо, говорю же. Мы с такими крупными заказами никогда не сталкивались, места на верфи мало, всё равно придётся расширяться. И кораблики твои выйдут серебряными, потому что за скорость оплата из твоего кармана.

— Сколько за корбиту? — перешёл к конкретике Эйрих.

— Э, так быстро дела не делаются, — скептически усмехнулся Никифор. — Значит, я соберу мастеров сегодня вечером, мы всё обдумаем, всё взвесим и будет тебе ответ завтра с утра.

— Мне нужно максимально возможное количество кораблей, — сказал ему Эйрих. — Завтра с утра хочу услышать точную цифру и цену за единицу.

— Всё будет, обещаю, — ответил корабел.

Эйрих покинул здание верфи, где заседали важные шишки из корабельной комиции Аквилеи, запрыгнул на Инцитата и поехал к продовольственному форуму.

— Господин! — помахал рукой Хрисанф.

Он отправил раба попытаться наладить контакт с оптовыми поставщиками продовольствия, и, похоже, у него что-то получилось.

— Как успехи? — подъехал Эйрих к своему рабу.

— Я поговорил с некоторыми уважаемыми людьми и с тобой, господин, хочет побеседовать почтенный Луций Лаберий Аттик, — сообщил Хрисанф.

— Веди меня к нему.

— Так он здесь, — указал раб на высокий навес, под которым пряталась от солнца группа небедно одетых римлян.

Эйрих подъехал к навесу, спешился и привязал Инцитата к коновязи.

— Кто из вас Луций Аттик? — спросил Эйрих, оглядев присутствующих.

Четверых он сразу вычеркнул из списка, потому что физиономии их не блистали разумом, а комплекция прямо уверяла, что это, скорее, личная охрана, чем кто-то из дельцов.

— Я, — поднялся с ложа седой муж преклонных лет. — А ты, значит, тот самый гот, что завоевал наш регион?

— Я тот гот, которому вы сами сдали свой регион, — поправил его Эйрих. — Зовут меня Эйрихом, прозванным Щедрым, я являюсь претором готского народа. И у меня к тебе дело, Луций Аттик.

— И какое же дело может быть у великого завоевателя к скромному торговцу едой? — спросил старик.

— Дело у меня к тебе следующее: мне нужны контакты с поставщиками провизии в Египте, — произнёс Эйрих. — Если сможешь свести меня с правильными людьми и поможешь наладить с ними деловой контакт, то будешь получать долю с каждой сделки.

— А-а-а, даже так… — удивлённо произнёс Аттик. — А ты не задумывался, что в такие дела лезть очень опасно?

— Задумывался, — кивнул Эйрих. — Но я счёл риски приемлемыми.

Уже прошло то время, когда его могут просто смахнуть с игровой доски. Раньше, пару лет назад, магнаты могли сожрать его, свести в ничто, при помощи своих денег и влияния, но теперь… теперь сами они стали частью его ежедневного рациона. Настал час, когда Эйрих готов вступить с ними в открытую конфронтацию. Уже вступил.

— Твоё право — считать, как тебе хочется, — пожал плечами торговец. — Свести-то я тебя могу, но что получу взамен? Комиссионные — это само собой, но этого мне мало. Я тоже рискую, вместе с тобой.

— Единовременная выплата в пять сотен солидов, но только по итогам успешного налаживания контакта с оптовыми поставщиками зерна, — сделал Эйрих предложение. — Риск твой я учёл и считаю, что такая сумма покрывает его полностью. Даже немножко остаётся, на твою бедную и скромную жизнь.

— Ха-ха, — хохотнул Аттик. — Вижу по глазам, что это единственное и последнее предложение… но я рискну. Я хочу пять тысяч солидов за своё посредничество.

— За такие деньги я сам схожу в Александрию, — покачал головой Эйрих.

— Ха-ха! Да тебя даже на порог не пустят к домам истинных владык Александрии! — рассмеялся торговец. — Кто ты такой для них?

— Человек с осадными машинами, например, — недобро усмехнулся Эйрих. — Римлянин, не забывай, что я в этом городе так свободно хожу не просто так. Как ты там сказал? «Тот гот, что захватил наш регион?» Со мной можно вести дела мирно, а можно немирно. Последний способ ведения дел тебе очень не понравится, Аттик.

Римлянин был недоволен, но слова Эйриха его охладили. Высокомерие его боролось со здравым смыслом, но в итоге победил здравый смысл.

— Хорошо, я согласен на пять сотен, — решил торговец.

— По рукам, — усмехнулся Эйрих. — Но каждую монету отработаешь сторицей. Почувствую, что ты лукавишь или юлишь — накажу.

— Ладно, не пугай меня, я уже пуганый, — раздражённо отмахнулся Луций Аттик.

— Так ты из Греции? — поинтересовался Эйрих.

— Стали бы меня прозывать Аттиком, будь иначе? — римлянин взял со стола рядом с ним кубок. — Давай выпьем за успешное заключение сделки, гот!

— Предпочитаю не пить вне дома, — покачал головой Эйрих.

— Это ты правильно! — ощерился римлянин с издёвкой. — Когда начнёшь крутить яйца крупным поставщикам, не только не пей из чужих кубков и чаш, но ещё и спать ложись в кольчуге, ха-ха-ха-ха!!!

— Это ты мне, сука, говоришь?! — сенатор Куруфин всем телом подался к оппоненту.

— Старик, веди себя достойно, — попросил его сенатор Бартмир. — Я говорю тебе, как есть, а не пытаюсь оскорбить.

Эйрих, невольно, присутствовал при этой беседе, начатой прямо у здания Сената. Причин для конфликтов у сенаторов хватало, поэтому вне зала заседаний ополоумевшие старики не только не выбирали выражения, но ещё и не брезговали распустить кулаки, а иногда даже ноги. В этом случае же у каждого сенатора присутствовало по четыре человека свиты, поэтому всё грозило развернуться в громкую и позорную потасовку.

— Почтенные сенаторы, — вышел Эйрих из-за здания. — Что происходит?

— О, опять он, — раздражённо процедил Куруфин. — Ещё врежь мне, как в тот раз!

— Не забыл ещё? — поинтересовался Эйрих. — Я спас тебя тогда от смертоубийства. Ударил бы Уруза подсвечником по голове, вместе с ним бы отправился к праотцам.

— Да не собирался я его бить! — в который раз воскликнул Куруфин. — Ладно, чего хотел от нас? Мы разговариваем.

— Это не похоже на мирный разговор, — покачал головой Эйрих. — В чём суть — может, я смогу помочь?

— Да ты сопли ещё не все вытер, чтобы разбираться в таких вещах! — отмахнулся Куруфин.

— А может, — произнёс сенатор Бартмир. — Слушай, претор. Сын Куруфина…

— Ты ещё при мне давай напраслину на сына моего нагоняй! — возмутился сам Куруфин. — Я сам расскажу! Слушай сюда, Эйрих. Бартмир разносит всякие досужие слухи, распространяемые нечистоплотными детьми шелудивой росомахи, о том, якобы мой сын проиграл в кости крупную сумму…

— Игра в кости на деньги — наказуемое преступление, — произнёс Эйрих. — Обвинениями без доказательств бросаться не следует, поэтому лучше бы сенатору Бартмиру объясниться.

— Так я к этому и вёл! — воскликнул тот. — Вчера мой Гаудамунд, как у него заведено, ходил опрокинуть пару кружек пива в таберну «Золотой лист». Денежки у него есть, я дал, поэтому он с друзьями арендовал на вечер отдельную крытую кабину со столом и отдельной разносчицей…

— Скоро заседание, — напомнил Эйрих.

— В соседней кабине кто-то шумел, мой сын пошёл туда, чтобы попросить вести себя потише — другие люди ведь тоже отдыхают, — продолжил сенатор Бартмир. — А в соседней кабине сидели какие-то римляне и твой Альмхельд. И на столе лежали кости с деньгами. Эдикт номер шестьдесят два, пункт сорок четвёртый…

— Мы знаем этот эдикт, — перебил его Куруфин.

— За такое положено наказание, — произнёс Эйрих. — Твой сын готов свидетельствовать против Альмхельда, почтенный Бартмир?

— Согласно эдикту номер тридцать три, пункту шестнадцатому четырнадцатой статьи, знание о совершённом преступлении, но сокрытие его от… — начал Бартмир.

— Да-да, будет он свидетельствовать! — перебил его Куруфин. — И что, Эйрих, наложишь на мой род штраф, а сына моего в штольни, медь добывать?!

Эйрих задумался.

— Чем он занимается? — спросил он.

— В смысле? — не понял его Куруфин.

— Земля у него есть? Или мастер какой? — уточнил Эйрих.

— Э-э-э… — Куруфин слегка растерялся. — Нет, земля у него есть, пятьдесят югеров, как у всех… Но он, э-э-э…

А вот теперь стало интересно.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать, почтенный Куруфин, — развёл руками Эйрих. — Пока что выглядит так, будто твой сын ведёт недостойный образ жизни, пытается зарабатывать азартными играми, щедро дарованную ему Сенатом землю не обрабатывает… Мне кажется разумным наказать его, чтобы крепко задумался о правильности выбранного им пути, пока бьёт киркой породу.

— Но это мой сын! — воскликнул Куруфин. — Что скажут остальные сенаторы?!

— А что тебе говорит почтенный Бартмир? — с грустной улыбкой спросил его Эйрих. — В душе ты уже понимаешь, что всё происходящее — закономерный итог того, что ты плохо воспитывал своего младшего сына.

— Я обещаю, что всё исправлю! — заверил его сенатор.

— Преступление уже совершилось, — покачал головой Эйрих. — Простим одного — завтра остальные подумают, что их тоже простят. Наказание будет…

— Я прошу тебя! — взмолился Куруфин. — Не делай этого!

Эйрих снова задумался. И его посетила интересная идея.

— Ситуация особая — это бесспорно, — произнёс он. — Но наказать твоего сына следует. Как ты слышал, сейчас учреждается новое воинское подразделение — Готическая схола…

Намерение о создании подразделения, куда можно будет деть всю свою военную аристократию, которой нет места в вертикали власти их сообщества, Эйрих не оставил. Племенной знати у них всё ещё пруд пруди. Бывшие вожди, срок полномочий которых на должностях военных трибунов уже давно истёк, уже начинают роптать, проявлять недовольство тем, что их оставили не у дел, поэтому нужна какая-то отдушина.

— Твой род достаточно стар? — спросил Эйрих у Куруфина. — Насколько я знаю, были у тебя родичи, коих избирали вождями?

— Моего прапрапрадеда избирали херцогом! — воскликнул воодушевившийся сенатор.

— Это значит, что твой Альмхельд имеет право вступить в Готическую схолу, — сообщил ему Эйрих. — Но на особых условиях. Покидать каструм схолариев он не сможет пять зим, ни при каких обстоятельствах, а отношение к нему будет строже, чем к остальным — он преступник и все это будут знать. На род не будет наложен штраф, а твоя репутация не понесёт урона — твой сын сам искупит свою вину. Тебя устраивают такие условия? Или мы переходим к процессу следствия?

— Устраивает! — воскликнул Куруфин. — Конечно же, устраивает!

Сенатская схола будет проходить подготовку под надзором легионеров-инструкторов, что должно обеспечить соответствующее качество нового войска. Основной задачей их будет участие в триумфах, овациях, а также интенсивные боевые действия. Они будут воевать везде, где воюет готский народ, первыми заходить в бой, последними из него выходить. Так они либо на деле покажут, что их благородное происхождение действительно что-то значит, либо погибнут все, до последнего. Но никаких охранных функций у этой схолы не будет, никакого участия в мирной жизни — это будет брат-близнец обычного легиона, только одетый чуть побогаче.

Из среды сенаторов уже были желающие отдать своих сыновей в Готическую схолу, как и бывшие вожди с прочей племенной знатью ухватились за возможность вернуть часть утраченного влияния и благополучия. Только они ещё не знают, что спрос там будет даже строже, чем с легионеров, а о старой жизни придётся навсегда забыть, потому что схола будет обречена до конца своего существования оправдывать звание элитного подразделения…

Насильственно удерживать там никого не будут, но ушедшие из неё будут покрыты позором, что навсегда выведет их из внутренней политической игры — Эйрих, специально для этого, придумал публичную церемонию позорного изгнания из рядов Готической схолы.

— Тогда доставь своего сына в каструм II-го легиона, его определят к остальным новобранцам, — обратился Эйрих к Куруфину. — А ты, почтенный Бартмир, будь благоразумен и не распространяйся об услышанном. О вступлении Альмхельда в Готическую схолу будет сообщено официально, в день учреждения.

/ 2 июля 413 года нашей эры, Империя Восточная Цзинь, г. Цзянькан/

— … вот так, господин, они сушат полученную массу под солнцем… — продолжал переводить Чжунжэнь, именуемый Татием не иначе, как Флав.

Он жёлт кожей, поэтому прозвище прямо-таки удачное.

— А что именно они добавляют туда, ещё раз? — Татий записывал.

— Янфен, господин, — ответил Флав. — Этот порошок получают из риса, путём перемалывания и выдавливания. Мастер говорит, что продаст этот секрет за отдельные деньги.

— Хорошо, — кивнул Татий. — Янфен добавляют, значит… А зачем?

— Так жи становится гораздо гибче и не крошится, — ответил Флав, уже успевший хорошо побеседовать с местными мастерами.

Процесс коррупционного взаимодействия с местными чиновниками чуть не довёл Татия и Шахбаза до беды. Оказывается, император Сыма Дэцзун внимательно следил за тем, что делают с его двором два чужеземца, поэтому в один день, почти два месяца назад, пригласил их во дворец, где вывел на серьёзный разговор. Они тут, вроде бы, никто, но это только на первый взгляд. Золото и нефрит открывают двери даже самых богатых дворцов, поэтому большая часть высоких сановников уже хорошо знакома с «мужем из ром’линь» Татием и хотанским купцом Шахбазом. У чужеземцев внезапно обнаружились защитники при императорском дворе, но это почти ни на что не повлияло.

В итоге, все их потуги по подкупу сановников практически обесценились, император запретил им передавать секрет жи, но намекнул, что всё может измениться в зависимости от его личного расположения к чужакам. Это было практически открытое требование взяток, что быстро считал Шахбаз, но не сразу понял Татий. А вот когда понял…

Они потратили два месяца на ублажение императора Сымы Дэцзуна щедрыми дарами в виде новых рабынь, закупаемых прямо у поставщиков, золота, украшений, нефрита — в конце концов император потребовал в обмен на подробное описание секрета жи весь запас нефрита, что есть у Татия. А ещё поставил условие, что в окрестных землях никто этот секрет не узнает. В принципе, Татий и не собирался разбазаривать его, где попало, поэтому условие его полностью устроило.

Жалко было расставаться с сорока пятью талантами нефрита, оставшимися после нескромных трат, но такова была цена.

И теперь, когда император полностью удовлетворён, а передача сорока пяти талантов нефрита вошла в городские легенды, Татий получил полный доступ к державной мастерской по производству жи.

Рецепт её понятный, не какие-нибудь загадочные математические расчёты Эйриха или его философия старых эллинов, поэтому ничего сложного во всём этом Татий не видел, пока что.

Для верности они с Шахбазом и двумя десятками самых смышлёных готских воинов поработают в этой мастерской, чтобы точно научиться делать качественный кагоз. Когда умеешь на деле, легче потом передать.

— Мастер говорит, что янфен можно делать и из зерна, но это тоже за отдельную плату, — поделился Флав.

Рис, конечно, придётся с собой везти, чтобы получать янфен, для верности, но секрет изготовления янфена из зерна Татий тоже обязательно купит…

Ему невольно вспомнилась вчерашняя ночь с Моаной. Она постепенно осваивает латынь, а он осваивает её язык, чтобы лучше понимать других рабов из её племени. Небыстрый процесс, но новые языки учить оказалось очень интересно. Ещё более интересно, как местные сересцы удивляются тому, что чужак сносно говорит на их языке.

Моана оказалась горячей женщиной, пылкой в постели и непокорной в быту. Они нашли общий язык и Татий даже подумал, что вот она, та самая женщина, с которой он бы хотел жить. Чуждая что для этих краёв, что для его дома, но в то же время очень понятная лично ему. Как так получается? Только бог знает…

— А после сушки что происходит? — поинтересовался Татий.

— После сушки они прокатывают его через два деревянных вала, — указал Флав на странный механизм. — Так они избавляют его от остатков воды и устраняют шероховатости. Если не жалеть янфена, то можно получить белый жи, отличающийся высокими качеством и прочностью. Но если добавить слишком много янфена, то можно испортить заготовку…

— Все тонкости мы освоим, — покивал Татий. — Я выделяю на науку шесть месяцев, после чего мы отправляемся домой на кораблях.

Да, он решил, что второго такого путешествия не переживёт, поэтому обратно они пойдут на местных судах, крейсирующих аж до песчаных берегов Египта. А из Египта путь понятный.

В море не водится дерзких степняков, жаждущих забрать твои ценности и жизнь, там нет песчаных бурь, нет лютого зимнего ветра, а ещё там нет сбитых в кровь ног. Все выиграют от того, что они пойдут на кораблях.

Что Татий везёт обратно?

Первое — кагоз или жи. Полная технология, которую они освоят здесь, потому что больше их никто не побеспокоит. Император очень и очень доволен ими, то есть их дарами и баснословным количеством нефрита, причём настолько, что даровал Татию и Шахбазу охранительные грамоты, защищающие от любых посягательств сановников и военной бюрократии. Он даровал их с расчётом на то, что два чужеземца прибудут сюда ещё раз, с ещё большим количеством нефрита. И в отношении Шахбаза император угадал очень верно, а вот Татий собирался купить небольшую виллу и жить в своё удовольствие, держась за упитанную задницу Моаны…

Второе — чу-ко-ну, то есть сересские аркобаллисты, купленные у визилянцев. Всего сотня штук, но этого с лихвой хватит, чтобы разобраться в их изготовлении самостоятельно. Бойня, учинённая Альврадом во вратах стольного Дунхуана, удивила даже самого гота. Сересские аркобаллисты метали стрелы с невероятной скоростью, будто стреляет не пять сотен, а пять тысяч стрелков. Секрет, насколько разобрался Татий, заключался в коробе, подающем стрелы прямо на ложе. Ловкий механизм требовал лишь натягивать тетиву и сразу же отправлять стрелу во врага. Эйриху это точно очень понравится…

Третье — экзотические рабы. Татий купил пять сотен родичей Моаны, мужского и женского пола, все, как один, крепкие и способные перенести долгое морское путешествие. Они, конечно, суровы нравом, непокорны, но если держать их в цепях, то всё отлично. Шахбаз, к слову, тоже прикупил три сотни женщин, потому что небезосновательно полагал, что ценителей заинтересуют, в первую очередь, экзотические красотки и их будет гораздо легче сбыть. Помимо дикарей, называемых местными ичжоуцами, то есть жителями варварских островов, Татий и Шахбаз купили по два десятка других рабов, с некоего Рассветного острова. Эти были похожи на сересцев, но на сересском языке не говорили, зато их можно было свободно покупать и продавать, в отличие от сересцев. Императорский эдикт — сересцами торговать нельзя, даже низкого происхождения. Вот в качестве примера сересцев Татий и решил прикупить островитян, чтобы показать остальным, с кем ему пришлось иметь дело.

Четвёртое — таланты золота и серебра. Нефрит разлетался как горячий хлеб в термополии, поэтому Эйрих, неведомо для себя, стал крайне состоятельным человеком, где-то на уровне римского магната-латифундиста. Татий знал, что деньги неспособны вскружить Эйриху голову, не такой он человек. Скорее всего, он пустит всё добытое непосильным трудом на очередной легион, как бывало до этого не раз… А сам Татий даже не представлял, как бы зажил в Риме или в Равенне, а может и в Константинополе, обладай он таким безумным состоянием. Он и так себя не обидел, вернётся очень богатым человеком, но доля Эйриха была стократно существеннее.

Пятое — ценные сведения о далёких краях. Возможно, римские купцы не узнали столько, сколько узнал Татий за время странствий. Уж точно никто из них не участвовал в отражении штурма нортлянских воинов, никто из них не занимался столь углубленно коррупцией и абсолютно точно никто из них не сумел выведать секрет жи…

— Шахбаз, где ты там?! — прекратил он считать и размышлять. — Пора начать марать руки!!!

— Консул Флавий Аэций Мавританский! — объявил магистр оффиций Феофил Вирий Лигариан.

Обычно, для объявления визита, использовали придворных ниже рангом, но тут в Константинополь прибыл целый консул Западной Римской империи, поэтому Лигариану пришлось поучаствовать в роли церемониймейстера.

— Рад видеть тебя, — произнёс император Феодосий II.

Флавий Антемий лишь кивнул визитёру. Пока что он ограничится минимумом взаимодействия, потому что настоящие разговоры на актуальные темы будут происходить подальше от придворных ушей.

Сестра императора, Элия Пульхерия, не проявила к консулу вроде как союзного государства никакого интереса, лишь скользнула по нему взглядом и только. Она, в отличие от царствующего брата, знает, что Аэций пришёл просить и уговаривать и переговорная позиция у него слабая.

— Я прибыл с дарами, благочестивый доминус, — поклонился Флавий Аэций, после чего подал знак.

В тронный зал начали заносить сундуки и мешки, что обыденно, но в конце всех удивил очень большой ящик, длинной в два пасса, а шириной в один пасс, покрытый плотной тканью.

— Это трофеи, взятые мною во время Мавританской кампании, доминус, — вновь поклонился консул. — Золотые драгоценности, слоновая кость, экзотические камни, а также…

Он сделал знак и с большого ящика сдёрнули ткань. Это оказался не ящик, а клетка, в которой сидел настоящий лев. Сравнительно яркий свет, входящий в тронный зал через витражи, разбудил спавшего льва и вынудил его недовольно рыкнуть.

— Африканский лев, доминус, — заулыбался консул, увидев поражённое лицо императора. — Мои легионеры с трудом опутали его сетями, он очень силён и дик. Полагаю, он станет отличным дополнением твоей коллекции экзотических зверей…

Феодосий II с неподдельным восторгом рассматривал льва, ошалевшего от такого большого числа людей вокруг. Это значило, что куриоси западного консула не зря едят свой хлеб и находятся достаточно близко к императорскому двору.

— Это отличный подарок! — воскликнул император. — Мне, как раз, не хватало настоящего африканского льва! Правду ли говорят, что ты сумел разбить великую армию мавров?

— Их было около сорока тысяч, доминус, — ответил консул. — Битва была тяжёлой, но наши легионеры показали варварам, почему именно Рим властвовал и будет властвовать тысячи лет…

Сведения о состоявшейся битве за юг Африки дошли до Константинополя во всех подробностях. Восточный консул был озадачен, потому что не знал, что Флавий Гонорий способен взяться за ум и начать приближать к себе толковых людей. После убийства Стилихона, который пусть и сильно не нравился Флавию Антемию, но был очень талантливым управленцем и полководцем, было принято считать, что с Западной Римской империей всё кончено.

И тут появляется этот Аэций, приблизившийся к императору через отца, магистра конницы Гауденция, после чего Флавий Гонорий бежит из Равенны в Карфаген, где неожиданно крепит власть и начинает собирать легионы.

Говорят, что западный консул оказал давление на наместников в Иберии, на Западных островах, а также в обеих мавританских провинциях, причём кое-где угрожал применением военной силы, поэтому власть императора стала крепче, чем была когда-либо и к Карфагену начали стягиваться легионы лимитанеи и даже пары комитатов.

Помимо этого, на базе каструма Гемеллы, на восточном краю Африканского фоссатума,[72] западный консул воссоздал три легиона — V-й легион «Алауда», VI-й легион «Феррата», а также XXII-й легион «Примигения». Эти легионы, при учреждении, не имели статуса комитатов или лимитанеи, потому что Аэций использовал готскую идею о возрождении легионов Старой империи.

Консул Западной Римской империи очень много обещал, мотивировал африканских римлян вступать в «старые» легионы, окружённые ореолом архаичной воинской славы, берущей начало ещё со времён Цезаря и Октавиана… Так или иначе, но Антемий уже знал, что Аэций обещал легионам, от имени императора, малую часть земель в Сельской Италии и существенную долю земель в Паннонии, когда она тоже будет возвращена. Нужно было чем-то перебить предложение готов, поэтому западный консул пошёл на отчаянный шаг. И, как говорят куриоси, это начинает работать.

Затем Аэций решил давнюю проблему Африки — разобрался с маврами. Десятки племён, начавшие страдать от учинённого легионами террора, собрали великую армию, чего не случалось вообще никогда. Аэций разворошил осиное гнездо, но сделал это целенаправленно, чтобы мавры собрали в одном месте всех лучших воинов. Благодаря незначительным затратам времени и ресурсов, консул сумел избежать бесперспективной ловли мавров по всей пустыне и уничтожил их в одном генеральном сражении.

Разгром был феноменальным, превосходящим некоторые победы одного очень пакостливого гота, что плавно перетёк из инструмента для ослабления Запада в масштабную беду, маячащую на горизонте. Песчаную битву, как её окрестили в народной молве, не сравнить с разгромом визиготов или битвой против гуннов, но победа римского оружия вышла впечатляющей и получила широчайшее обсуждение в обеих империях. Кто-то даже называет Флавия Аэция истинным римлянином…

Самое главное — победа была достигнута парой комитатских легионов и шестью легионами лимитанеи. Высока вероятность, что Аэций приведёт хорошо показавшие себя лимитанские легионы в статус псевдокомитатов, но это точно дело недалёкого будущего.

И вот, когда южные пределы в полной безопасности, для консула Флавия Аэция настало удачное время переговоров с Восточной империей.

Готы, которых консул Флавий Антемий отправлял в Италию с целью ослабления западных римлян, начали делать совсем не то, что предполагалось и подразумевалось. Он думал, что Эйрих начнёт наводить там свои порядки, поставит свою знать на руководящие посты, возьмёт Рим и Равенну, чтобы насадить западникам своё видение правильной организации державы. Это должно было занять десятилетия, чтобы Восточная Римская империя смогла разобраться с внутренним кризисом, параллельно с этим имея мощный приток беженцев с запада, бегущих в более цивилизованные края с деньгами и ценностями…

Но гот Эйрих произвёл несколько финтов, которые изменили вообще всё. Простолюдины покоряемых регионов и провинций рады приходу готов, потому что готы даруют земли, ранее принадлежавшие почтенным магнатам. По пятьдесят югеров на мужа, а ещё, как оказалось, Эйрих наладил снабжение новых землепашцев инструментарием, за счёт державной казны — ему остро нужно зерно и он его получит любым способом.

Нищих простолюдинов он этим купил вместе с содержимым их кишок, но торговцам и иным дельцам из низшего сословия этого было мало. И тогда он предусмотрел формирование триб из римлян, чтобы они сами избирали своих представителей в готский сенат, который, в действительности, способен что-то решать. Этого тоже было мало, само собой, поэтому он наладил торговлю с северными племенами, вновь открыл для Италии Альпы, до этого занимаемые багаудами, начал торговать с франками, бургундами, даже с маркоманнами, которые его не очень-то любят — сделал то, чего не было при Флавии Гонории.

Теперь в Италии готам рады все, кроме нобилей, которых сгоняют с родных земель с тем, что они могут увезти на телегах. И это создаёт определённые проблемы Восточной Римской империи, потому что беженцы несут с собой лишь ограниченное количество богатств, а ещё они не мастера, даже не пахари — ничего не производят и ничего не умеют. Таких в Константинополе всегда хватало, но сейчас едет ещё больше…

И, вроде бы, переговорная позиция консула Флавия Аэция слаба, но Готская проблема с каждым днём становится всё более и более актуальной. Восточный консул даже не сомневается теперь, что Италия падёт, за ней Иберия, а после и Галлия, сейчас охваченная смутой, а там готы доберутся и до Африки.

Не если, а когда Эйрих установит единую власть в Западной Римской империи, он просто обязан будет устремить свой взор на Восток. Всё происходит слишком быстро, Антемий не успевает, у него даже столичная стена ещё не закончена, как бы он ни старался ускорить строительство. Время, когда можно было ослабить готов, уже прошло, нужно что-то срочно предпринимать, пока можно что-то поделать и есть человек, способный вести войска не хуже вандала Стилихона…

— Консул, — произнёс Антемий, когда официальная часть была закончена и император полностью сфокусировался на дарах. — Следуй за мной.

— Сраные болота… — раздражённо процедил Зевта, выливающий из своего сапога мутную водицу.

Жара, гнус, какая-то мутная и чавкающая жижа под ногами — вот так их встретил главный город Западной империи.

— Одна из причин, почему римляне выбрали это место своей столицей, — произнёс Эйрих, сидящий на ящике с философским выражением лица. — Рим таким удачным стратегическим преимуществом похвастаться не может.

Епископ Рима, Бонифаций, прислал в сенат своего представителя и просит включить Рим в состав Готской республики, но с сохранением всех привилегий Вечного града, взамен предлагая поспособствовать сдаче Равенны. Его, естественно, послали, но сделали это мягко. Как сообщают приезжие торговцы, епископ объявил об уходе из Рима, после чего отправился в Карфаген, под крыло к защитнику веры, императору Флавию Гонорию. Верная паства его отправилась вслед за ним, как и двор. Огромные деньги и богатства, естественно, тоже. Ещё одна причина не останавливаться на Италии…

Равенну пришлось брать в осаду, но полководцем назначили консула Зевту, а Эйрих тут для временной поддержки. Все понимают, что взятие Равенны — это тривиальная задача, ведь с моря она уже заблокирована двумя десятками боевых дромонов, взятых в Массилии. Оказалось, что морякам тоже нужен свой кусочек земли, поэтому целая флотилия изменила императору и отказалась идти в Карфаген. Изначально они хотели защищать свой родной город, Массилию, но потом, осознав, что обороняться бессмысленно, они решили перейти к готам. Тем не менее, Эйрих не отменял и не уменьшал заказы на верфях, потому что для контроля Внутреннего моря нужно очень много кораблей.

Столица, оставшаяся без морского снабжения, могла рассчитывать только на оставшиеся запасы, а это очень неблагодарное дело, потому что населения там много, причём часть этого населения искренне не понимает, чем так плохи готы с их идеями…

— Скоро я иду на Рим, — произнёс Эйрих. — Поэтому долго тебя поддерживать не смогу.

— Не переживай, справлюсь как-нибудь, — надел сапог Зевта. — Вчера мне снился сон, сынок…

— И какой же? — поинтересовался претор.

— Странный, — вздохнул Зевта. — Будто бы я в могиле лежу, в Паннонии. Не знаю как, но я точно знал, что я в Паннонии. Вокруг дружина Бреты лежит и сам Брета прямо рядом со мной. Холодно было и… обидно как-то… К чему это?

— Не знаю… — ответил на это Эйрих. — Может, спросишь Хильдо?

— Язычница, — поморщился отец. — Хотя иногда не хватает толкователей снов…

Знахарка пошла вслед за ними, потому что одной в Паннонии ей не выжить. Сейчас, насколько знал Эйрих, она живёт близ Вероны — вышла замуж за какого-то вдовца, получившего свой надел и продолжает свою нечистую работу. Трогать её никто не смеет, потому что слишком много людей обязаны ей своим успешным рождением и спасением от недугов, но отношение к ней примерно такое же, как у Зевты.

— Всё равно, если беспокоит, лучше сходи, — посоветовал Эйрих. — Язычница не язычница, а кое-что в этих делах смыслит. Или можно к отцу Григорию обратиться.

— Вот! — хлопнул себя по бедру Зевта. — Вот к нему и схожу!

— Даже ехать никуда не придётся, — усмехнулся Эйрих.

— Чего это? — слегка удивился отец.

— Была у меня беседа с ним, перед отправлением в Равенну, — ответил Эйрих. — Он собирается ставить тут арианский собор — деньги уже из Сената выбил, поэтому останется тут надолго.

— Если не забуду этот сон, потолкую с ним, — вздохнул Зевта. — Ты когда выходишь?

— Как придёт письмо от Сената, — пожал плечами Эйрих. — Смутные вести приходят с востока… Сенаторы обеспокоены активностью восточных римлян, которые, как говорят, принимают сейчас у себя западного консула Флавия Аэция.

— Опасный сукин сын… — процедил Зевта. — А Сенат… Они считают, что угрозы от римлян больше нет.

— Я знаю, — вздохнул Эйрих. — Только вот подробности битвы римлян против мавров говорят об обратном. Не знаю о качестве римского войска, но Флавий Аэций показал, что хорошо разбирается в стратегии и тактике. А его элегантное решение задачи сбора мавров в одном месте — это должно войти в мою «Стратегемату»…

Свой давний труд он не забросил. Виссарион вписывает, когда появляется время, новые мысли Эйриха и сейчас уже достаточно ёмкий трактат включает в себя всё о тактике степняков, всё о тактике старых римлян и немного о тактике римлян современных. Последнего немного, потому что принципиально нового они не изобрели, развивая то, чего достигли предки, а кое-что упростили или вовсе упразднили. Это не значит, что их тактика хуже и менее действенна, наоборот — в столетиях битв друг против друга[73] они разработали некоторое количество отличных тактик борьбы против римского легиона…

Правда, Эйрих, пока что, не нашёл времени, чтобы осмыслить уже узнанное о тактике современных римлян и включить в свой трактат. Но время появится, возможно, этой зимой, чтобы усадить Хрисанфа, Виссариона и Ликурга за пергаменты и начать диктовать свою мудрость.

«Обязательно нужно перевести всё это на готскую письменность», — подумал Эйрих. — «А то потомки подумают, что это написали какие-то римляне».

— Это угроза, — произнёс отец. — Я вижу, дружинники и воины видят, а сенаторы заняты тщательным обсасыванием и облизыванием нового эдикта о налогах на торговлю…

— Дело нужное, — усмехнулся Эйрих. — Торгаши, если обложить их правильным налогом, способны принести казне солидную прибыль. Но да, сейчас не очень подходящее время, чтобы фокусироваться на мирных делах. Пока мы брали города в Сельской Италии, консул Флавий Аэций разбивал мавров. Пока мы устанавливали свою власть, он изымал легионы из Иберии, Мавритании и остальных подконтрольных провинций. Из Сицилии, насколько я знаю, он вывел даже городские гарнизоны — некому защищать остров, поэтому его даже завоёвывать не надо. Нам нужно срочно начинать готовиться к войне, потому что Аэций затеял всю эту активность не просто так.

— Они хотят вернуть Италию, — вздохнул консул Зевта. — И, скорее всего, попытаются.

Самое плохое, что есть в этих обстоятельствах — Италия ещё не перешла под полный контроль Сената. На юге есть крепкие города, которые точно придётся осаждать и брать штурмом. Теперь курульные советы и префекты крепко задумаются, стоит ли сдавать город или лучше дождаться возвращения императора.

— Если к нему присоединится Восточная империя… — произнёс Эйрих. — Дела наши будут плохи.

— Надеюсь, наши договорённости с Флавием Антемием всё ещё в силе, — отец почесал бороду.

— Если римляне получат основания полагать, что сдюжат нас совместными усилиями, все договоры будут стоить дешевле чернил, коими написаны на пергаментах… — ответил на это Эйрих.

Консул Антемий, как и должно государственнику, блюдёт интересы своей державы, а не собственного кошеля. Он будет действовать из блага для Восточной империи, а благо для неё сейчас — избавиться от неожиданно усилившихся готов.

Эйриху в прошлой жизни приходилось принимать тяжёлые и неоднозначные решения, поэтому он понимал римского консула. В момент, когда Аларих вёл своё великое войско против остготов, казалось, что кто угодно лучше, чем визиготский рейкс, идущий в сторону Константинополя. И тогда альтернативой выступал договороспособный Эйрих, поэтому Антемий не мог принять другого решения. Возможно, восточному консулу сейчас кажется, что лучше бы Аларих, чем Эйрих…

— Поскорее разберись с Римом и обстоятельно побеседуй с командирами легионов, а я, как закончу тут, начну давить на сенаторов, — произнёс отец. — Будет очень глупо, если римляне атакуют, а мы будем не готовы.