Анна и Гарри Карнс жили в скромном белом деревянном доме на Винклер-стрит, в одном из старейших жилых районов города, населенном людьми среднего достатка. На подъездной дорожке, усыпанной гравием, стоял трехлетний “рамблер”; в окнах нижнего этажа горел свет. Плотные желтые шторы скрывали от Чейза внутренний интерьер комнат, но он полагал, что они так же уродливы, как сам дом и весь квартал. Тишину нарушали только шум грузовиков, проезжающих по шоссе в трех кварталах отсюда, да телевизор, включенный на полную громкость в соседнем доме.
— Ну что, идем? — спросила Гленда.
— Я уж думаю, — сказал Чейз, — может быть, гомосексуализм здесь ни при чем?
— Но человек, который преследовал их, ездил на красном “фольксвагене”, как говорит Луиза Элленби. И когда ты обвинил его по телефону, реакция, как тебе показалось, была слишком бурной.
— Но считается, что голубые не так склонны к насилию, как обычные люди. И те, с которыми я общался, вполне подтверждают это мнение. Не могу представить, чтобы хоть один из геев, которых я знал, взял нож и пошел убивать.
— Отвергнутый любовник, — предположила Гленда.
— Слишком банально, чтобы быть правдой. Она скользнула поближе к нему, не обращая внимания на панель между сиденьями.
— В чем дело, Бен? По-моему, ты просто ищешь отговорку, лишь бы не идти и не говорить с родителями Майкла.
Он посмотрел на освещенные окна и вздохнул:
— Они, чего доброго, начнут благодарить меня за попытку спасти их сына, и я снова сделаюсь героем. Знала бы ты, как мне это надоело.
— А может быть, и не начнут, — возразила она. — Они и не знают, кто ты такой.
Он распахнул дверцу машины и поставил ногу на край тротуара:
— Ну, пойдем, покончим с этим.
Дверь открыла Анна Карнс, седая женщина, не пользовавшаяся косметикой; но и пользуйся она ею, вряд ли это бы помогло. Слишком резкими были черты ее лица — сплошные углы и плоскости, глаза чрезмерно близко посажены, губы тонкие и поджатые. На ней бесформенно висело домашнее платье, доходившее до середины толстых икр. Нет, она вовсе не заботилась о стиле, просто платья такой длины, по-видимому, носила всегда.
— Входите, пожалуйста, — пригласила она. — Рада вас видеть.
Серость. Все в доме выглядело серым, грустным и обыденным. Мебель в гостиной темная и тяжелая: на спинках кресел и диванов — белые чехлы. Горели две лампы, причем обе тусклые, какие-то подслеповатые. Телевизор работал, но казалось, никто его не смотрит. Стены комнаты окрашены в унылый коричневый цвет — такими обычно бывают стены в общественных учреждениях — в школах или в коридорах мэрии. На стенах висело с полдесятка табличек с девизами, полностью соответствующими вкусам хозяев.
Гарри Карнс оказался таким же серым, как его жена и их комната, человеком низенького роста и хилого сложения. Руки его дрожали, если только он не клал их на подлокотники кресла; он избегал смотреть на Чейза и устремил свой взгляд куда-то за его левое плечо.
Чейз и Гленда сели на диван, не прислоняясь к спинке; им было явно не по себе в этой комнате с чехлами, лозунгами и выставленными напоказ библиями. Миссис Карнс то и дело бросала неодобрительные взгляды на голые ноги Гленды, едва прикрытые мини-юбкой, а мистер Карнс усердно притворялся, будто вообще не знает, что Гленда женщина. Общее настроение было как на похоронах.
Когда наконец покончили с благодарностями, Чейз сменил тему разговора:
— Я пришел, чтобы задать несколько вопросов о Майкле. Видите ли, я не уверен, что полиция тщательно занимается этим делом, а мне очень хочется, чтобы оно побыстрее решилось, учитывая, что убийца может быть зол на меня.
— Что за вопросы? — спросила миссис Карнс. Где-то в коридоре на втором этаже пробили старинные часы. Звук показался Чейзу глухим и далеким, как обрывки кошмарного сна.
— В основном о школе, — ответил Чейз.
— Он был хороший мальчик, — сказал мистер Карнс. — Старательно учился в школе, а потом в колледже.
— Давай не будем лгать мистеру Чейзу, — заявила Анна куда более решительно, чем ее муж. — Мы же знаем, что это не так.
— Но он был хороший мальчик, — упорно повторил старик; казалось, он пытается убедить не столько жену, сколько самого себя.
— Он свихнулся, — отрезала миссис Карнс. — И год от года становился все более неузнаваемым.
— Как это свихнулся? — не понял Чейз.
— Стал гулять, — принялась объяснять миссис Карнс. — Приходил среди ночи, и обычно с девушкой. Вы же знаете, где его убили, в этом греховном месте, которое они называют парком.
Не желая продолжать разговор на эту тему, Чейз сказал:
— Я пришел в основном для того, чтобы спросить о репетиторе, с которым Майкл занимался физикой в выпускном классе.
— Он гулял каждую ночь и плохо учился, — продолжала гнуть свое миссис Карие. — Мы уже все перепробовали. Его бы выпороть как следует, но где там, он был сильнее и меня и отца. Когда мальчик вырастает и теряет уважение к старшим, что тут поделаешь? Он работал и скопил денег на машину. И вот тогда удержать его стало и вовсе невозможно.
Мистер Карнс молчал; отвернувшись, он уставился в телевизор, где показывали состязания дрессированных собак, до тошноты предсказуемые.
— С кем он занимался физикой? — настойчиво спросил Чейз.
Миссис Карнс тоже посмотрела на экран: собака прыгнула через обруч, другой пудель перекувырнулся назад. Под аплодисменты невидимой публики она сказала:
— Я не помню его фамилии. А ты, отец? Муж отвел взгляд от телевизора и, как раньше, вновь устремил его за левое плечо Чейза.
— Я с ним не встречался, — сказал он.
— А вы платили по чекам? Должны же вы были записывать чеки на чье-то имя?
— Мы платили наличными, — уточнила миссис Карнс, — восемь долларов за два часа каждую субботу, и Майк брал деньги с собой. Через некоторое время учитель заметил способности Майка к физике и предложил заниматься с ним бесплатно.
— Майк был способным мальчиком, — вступил в разговор мистер Карнс. — Из него могло бы что-то получиться.
— Если бы он не свихнулся, — почти согласилась жена. — Но он свихнулся и никак не желал угомониться и взяться за ум.
Чейз почувствовал, что Гленда слегка прикоснулась ногой к его ноге, и понял: ее тоже раздражает этот завуалированный непрекращающийся спор между мужем и женой и их враждебность к слабостям единственного сына — если это были слабости.
Он спросил:
— А как вы нашли частного репетитора — или он занимался с учителем из своей школы?
— Его фамилию нам сообщили в школе, — сказала она. — У них есть список рекомендуемых репетиторов. Но он не преподавал там. По-моему, он работал в католической школе.
— Это была частная школа, — подал голос Гарри Карнс, — однако не католическая. Какая-то академия в городе.
— Школа для мальчиков? — уточнил Чейз.
— Кажется, да.
— А по-моему, именно приходская школа, — возразила его жена. Она смотрела на мужа так, будто хотела, чтобы он взял свои слова обратно.
— А вы, случайно, не помните названия школы? — спросил Чейз старика — этого усталого старика.
— Нет, — сказал Гарри Карнс. — Но она точно не приходская. Я помню, Анна тогда еще опасалась, как бы он не оказался католиком. Она не хотела, чтобы Майк брал частные уроки у католика.
— Нужно соблюдать осторожность, — заявила старуха. — Я всегда старалась соблюдать осторожность, когда дело касалось Майка. Это ты уделял ему недостаточно внимания. Может быть, если бы оба бдели, он бы не свихнулся.
— И последнее, — сказал Чейз. — Правда, это может вас расстроить. Если вы не захотите отвечать, так и скажите.
Анна Карнс покосилась на голые ноги Гленды, нахмурилась, перевела взгляд на Чейза. Гарри смотрел через плечо Чейза, словно манекен со стеклянными глазами.
— Похороны состоялись в четверг. Вы, случайно, не заметили, — спросил Чейз, — во время церемонии незнакомых людей?
— Там было много народу, — сказала Анна.
— В основном его приятели, — добавил Гарри. Старуха продолжила:
— Мы почти не знали его друзей. Пару раз он приводил на вечер или на ночь каких-то подвыпивших мальчишек. Но я не велела ему делать этого впредь, если они не знают меры и не умеют вести себя как взрослые. И конечно, на похороны пришли девушки, с которыми он... был знаком, девушки из школы и из колледжа.
Чейз повторил им описание Судьи со слов Брауна.
— Такого человека там не было?
— Не помню, — вздохнула Анна. — Пришло много народу.
— А вы, мистер Карнс?
— Тоже не припомню.
Старик плакал. Слезы еще не скатились по щекам, а только собирались в уголках глаз большими каплями.
Жена увидела его состояние и примирительно сказала:
— Я, наверное, слишком строга к мальчику. Он ведь Не был таким уж пропащим. Нельзя обвинять ребенка в его недостатках, ведь правда? Все дело в родителях, в нас. Если у Майка были какие-то плохие черты, если он не был идеальным, то лишь потому, что мы сами не идеальны. Нельзя же воспитать праведного ребенка, если сам грешишь. Так что мы сами виноваты. Правда, папа?
— Да, — согласился он. — Мы сами грешили, и нельзя обвинять мальчика.
Чейзу стало слишком тошно, чтобы дольше оставаться там. Он резко поднялся и взял Гленду за руку.
— Спасибо, что уделили нам время, и извините за беспокойство, — сказал он. — Извините, что напомнил вам все это.
— Ничего, — произнесла мать Майка. — Мы рады помочь.
Гленда в первый раз подала голос. Она взяла со столика вечернюю газету и спросила:
— Это сегодняшняя газета?
— Да, — ответила Анна.
— Если вы прочитали ее, нельзя ли мне взять? Я сегодня не сумела купить газету.
— Пожалуйста, — сказала Анна, провожая их по коридору к двери. — Там все равно ничего интересного.
— Вы служили в армии, — сказал им вслед Гарри Карнс. Он повернулся вполоборота в своем кресле и смотрел на расстегнутый воротник Чейза.
— Да, — ответил Чейз.
— Думаю, именно это и нужно было Майку. Если бы мы убедили его отслужить в армии, а потом уж пойти в колледж, может быть, все сложилось по-другому. Там его привели бы в чувство, научили уму-разуму. Возможно, ему не помешало бы год-другой побыть там, где вы.
— Меньше всего на свете, — резко возразил Чейз.
— Может быть, вы правы, а может быть, и нет.
— Уж поверьте мне, — сказал Чейз: теперь он окончательно перестал сочувствовать старику, разозлившись из-за легкости, с которой тот готов был послать своего сына в самое пекло. В дверях миссис Карнс снова поблагодарила его и сказала, что рада была познакомиться с Глендой. А затем спросила:
— Милая, а вам не холодно в этом вашем платьице?
— Вовсе нет, — ответила Гленда. — Сейчас ведь лето.
— Да, но все-таки...
— К тому же, — перебила Гленда, — я нудистка. Если бы закон позволял, предпочла ходить совсем без платья.
— Ну, до свидания, — произнесла Анна Карнс. Она деланно улыбнулась и закрыла дверь.
— Ты кажешься такой мягкой, нежной и милой — пока не выпускаешь ядовитые коготки, — сказал Чейз. — С тобой не соскучишься.
Гленда взяла его под руку, и они пошли к машине.
— Черт бы их побрал, меня от этой пары чуть не стошнило. Им совсем не жалко своего сына — только себя. Если бы он отправился воевать и его убили, они бы наверняка лопнули от гордости.
— Вот именно, — согласился Чейз. — Я с такими уже встречался.
Он усадил Гленду в машину, обошел вокруг и сел за руль.
— Посмотри, это тебя заинтересует, — сказала она, развертывая газету, которую взяла на кофейном столике у Карнсов.
— Да, кстати, зачем она тебе понадобилась? Гленда прочитала вслух заголовок:
— “Хозяин таверны застрелен”.
— Ну и что?
— Это Эрик Бренц, — объяснила она. — На первой полосе его фотография. — Девушка протянула Чейзу газету.
Он принялся читать при свете уличного фонаря.
— Расскажи, что там, — попросила Гленда.
— В него выстрелили пять раз. Дважды в голову и трижды в грудь, причем с близкого расстояния.
— Боже мой, — воскликнула она, дрожа всем телом, и машинально потянулась за сигаретой, которую зажгла, но курить не стала.
— Сегодня в десять минут первого его обнаружила сестра.
— Это последний, вечерний выпуск, — заметила Гленда. — Он недавно вышел, и, наверное, там только короткая информация.
— Так и есть. Почти ничего не сказано, только как его нашли и где он жил — в городской квартире на Галасио, там прежде были поля для гольфа.
— Я знаю этот район. Дома там стоят впритык друг к другу. И никто ничего не слышал?
— Нет.
— А улики?
— О них ни слова, — сказал он.
— Что ты об этом думаешь, Бен?
— Это Судья, — сказал Чейз, абсолютно уверенный в этом, хотя подобный вывод его мало радовал.
— Ты не можешь так безапелляционно утверждать.
— И все-таки это он. Выходя в субботу днем из таверны, я был уверен, что Бренц знает человека, которого я описал, но мне так ничего и не удалось из него выудить. Он, наверное, пытался дозвониться Судье в субботу, когда тот караулил возле твоего дома. Но, похоже, не смог связаться с ним по меньшей мере до воскресенья, возможно даже, до воскресного вечера. Он, вероятно, попросил Судью зайти к нему сегодня утром и, видимо, намекнул о причине. У него было вполне достаточно времени сообразить, кто я такой, и он соединил все обрывки информации воедино. Может быть, он собрался шантажировать Судью. Судя по виду Бренца, это явно не противоречит его принципам.
Гленда загасила сигарету в пепельнице:
— Все, не выношу больше даже запаха.
— А я уж удивлялся, почему целый день нас никто не преследует и не досаждает нам, — произнес Чейз. — Теперь, кажется, понял. Если Бенц позвонил Судье вчера и попросил зайти сегодня утром, при этом намекнув, для чего, то ему пришлось бодрствовать почти всю ночь. Возможно, Бренц позвонил ему как раз после того, как он подложил гранату в мою машину. Убив Бренца, он, вероятно, отправился домой и улегся отсыпаться. Я где-то читал, что сумасшедшие, совершив убийство, спят без задних ног от эмоционального перенапряжения.
— Если он весь день спал, — предположила Гленда, — то вскоре встанет и объявится.
— Да, — согласился Чейз. — Поэтому мы едем к тебе и запираемся до утра. Все равно раздобыть в школе список репетиторов по физике мы сможем не раньше девяти часов. Так что пока отдохнем.
— Да, поехали домой, — сказала она. — А то здесь, на улице, меня прямо-таки мороз по коже продирает.
— Ты же нудистка, — напомнил он, — и должна быть привычной к таким вещам.
— Это же мороз совсем другого рода. И вообще, Бен, прекрати острить. Я хочу, чтобы меня отвезли домой и поили виски, пока я не усну.
— Заметано, — пообещал он. По пути от дома, где прежде жил Майкл Карнс, их никто не преследовал.