Честное пионерское! Часть 3

Глава 4

Каховский пересёк комнату (позвякивая висевшей на пальце связкой ключей). По пути обшарил гостиную глазами (будто осматривал место преступления). С его появлением к витавшим в квартире ароматам добавились запахи табачного дыма и мужского одеколона (вполне приличного по нынешним временам). Юрий Фёдорович уселся на пригретое мной место, с видимым удовольствием откинулся на спинку кресла. Я не заметил в поведении «дяди Юры» смущения или неуверенности, словно в квартире Лукина тот давно освоился и чувствовал себя здесь «как дома». Вероятно, уже по привычке майор милиции взглянул на стену с фотографиями (туда, где висела деревянная рамочка с фото Леонида Ильича). И тут же перевёл взгляд на хозяина квартиры (точно прикидывал: действительно ли Фрол Прокопьевич тот самый генерал, которому покойный генсек некогда напоказ пожимал руку).

— Работа над делом кипит, — сообщил Каховский. — В отчётах о результатах работы уже можно утонуть — трудимся активно и продуктивно. Толку только от наших стараний пока ровным счётом никакого. К Вере Ильиничне Локтевой врачи не пускают. Уверяют, что о даче показаний сейчас «и речи быть не может».

Он пожал плечами.

— Довольствуемся пока той информацией, которую мать убитой передала персоналу бригады скорой помощи. Поэтому картина остаётся прежней: девчонку убили во временной отрезок от семнадцати часов сорока пяти минут до половины седьмого. Эксперты согласились с такими выводами — пока только устно: отчёт я ещё не видел.

Под генерал-майором Лукиным скрипнули пружины дивана.

— Как обстоят дела с поисками Мишани? — спросил Фрол Прокопьевич.

Старший оперуполномоченный Великозаводского УВД стрельнул в меня взглядом, ухмыльнулся.

— Стажёры пока не отчитались о полученных во время обхода классов результатах, — сказал он. — Опознали свидетели кого-то из школьников, или подружки убитой чётко срисовали Иванова и ищут именно его — пока не ясно. Но кое-какие новости для Михаила у меня уже есть.

Каховский взглянул на меня, сощурил левый глаз.

Фрол Прокопьевич не позволил ему затянуть паузу.

— Выкладывай, — скомандовал он.

Майор милиции приосанился, перевёл взгляд на Лукина.

— Только что я вновь побеседовал с гражданками, которые в воскресенье контролировали подходы к подъезду Локтевых, — сказал он. — Помог женщинам освежить память. Пятеро из шестерых свидетелей уже уверены, что незнакомый мальчик покинул подъезд до того, как оттуда же вышла Вера Ильинична с мусорным ведром.

Пенсионер и милиционер повернули в мою сторону лица. Каховский вновь ухмыльнулся — Фрол Прокопьевич сдвинул к переносице брови.

Я промолчал — не сказал им: «Я же говорил!»

— Шестая свидетельница упрямо твердит, что мальчишка появился из дверей подъезда уже после приезда скорой, — сказал Юрий Фёдорович. — Но эти её слова, по сути, ничего не меняют. Пять голосов против одного — серьёзный перевес. Он переводит юного любителя Достоевского в категорию свидетелей.

«Дядя Юра» вздохнул.

— Искать мы его будем — это бесспорно, — добавил Каховский. — Мои стажёры сегодня этим и занимались. Но только теперь рассматриваем участие мальчика уже в другом качестве: не как подозреваемого. Поэтому и спрос с него будет совсем иным. Возьмём свидетельские показания…

Лукин кашлянул.

Юрий Фёдорович развёл руками.

— Если отыщем мальчишку, разумеется, — сказал он.

Генерал-майор решительно тряхнул головой.

— Юра, не будет никакого допроса, — сказал он. — Я не хочу, чтобы с Мишаней общались… ваши. Уверен, специалисты в вашем управлении подобрались хорошие. Вот и не нужно светить перед ним мальчишкой. Да и вообще!.. Его имя не должно мелькать в материалах этого дела.

Лукин ударил рукой по подлокотнику дивана.

Спросил:

— Юра, ты меня понял?

— Да вы не волнуйтесь, Фрол Прокопьевич. С нашей стороны особых претензий к Иванову не будет. Только формальности. Засвидетельствую его алиби. Как мы и договаривались. Все бумаги я подготовлю сам. Ни к вам, ни к мальчишке не останется никаких вопросов или претензий…

— Юра! — сказал генерал-майор. — Нет. Никаких бумажек. Всем, кто покажет на Мишаню пальцем, заткни рот. Не мне тебя учить, как это сделать. Безгрешные и бесстрашные люди встречаются. Но чтобы в одном человеке уместилось и то, и другое — это невероятная редкость. Я уверен, в этом деле тебе такие… не попадутся.

Каховский удивлённо вскинул брови.

— Фрол Прокопьевич, да к чему такие сложности? — сказал он. — Здесь всего-то…

— Нет, — повторил Лукин. — Упоминания о Мишане в ваших бумажках не будет. И можешь не стесняться в методах работы. А если у твоего руководства возникнут вопросы — скажи об этом мне. Я организую для них просветительное мероприятие, можешь быть уверен — они до пенсии на жопе сидеть не смогут.

Я не заметил на лице пенсионера и намёка на улыбку.

— Ты понял меня, Юра? — спросил генерал-майор.

— Понял, Фрол Прокопьевич, — выдохнул Каховский.

Он поёрзал в кресле, словно оно внезапно перестало быть удобным.

— Не слышу!

За моей спиной задребезжали стёкла серванта.

Каховский напрягся.

— Так точно! — сказал майор милиции.

— Вот и славно, — ответил пенсионер. — Юра, твоя заинтересованность в судьбе Миши Иванова никого не удивит. Кому понадобится — выяснят, что твоя дочь дружит с этим мальчиком, да ещё и учится с ним в одном классе. Вот и пусть все считают, что ты выгораживаешь Мишаню именно поэтому.

Лукин покачал ногой — поёрзал задником тапка по ковру.

— Не переживай, Юра: пошепчутся за твоей спиной и угомонятся, — сказал он. — И помни: тех, кто не успокоится сам, помогу успокоить я. Задействую все свои связи. Если понадобится — достучусь до… самого верха. Но Мишаню мы в обиду не дадим. Ему в этой жизни и без того несладко приходится. Ты меня понял, Юра?

— Так точно, Фрол Прокопьевич!

— Вот и прекрасно.

Генерал-майор бросил взгляд за окно — на видневшийся там клочок неба (в глазах пенсионера отразились белые облака).

И спросил:

— А как у вас, Юра, сейчас обстоят дела с подозреваемыми в убийстве девочки?

Юрий Фёдорович приглушённо крякнул.

— Хреново обстоят, — пробормотал Каховский.

И тут же громко отрапортовал:

— В квартире Оксаны Локтевой улик, что прямо или косвенно указывали бы на убийцу, мы не обнаружили. Не нашли и орудие убийства — ни в квартире, ни в подъезде, ни даже на чердаке. В воскресенье вечером перерыли мусорные контейнеры и урны около дома. Преступник не оставил нам нож — унёс с собой.

— А мать этой девчонки проверили? — спросил Лукин.

— Пока не нашли ничего, что подтвердило бы её причастность к смерти дочери, — сказал Каховский. — Пока она выносила мусор, её маршрут был на виду: его в точности описали несколько свидетелей. Мы обшарили каждый миллиметр на той площади — нож не отыскали.

Юрий Фёдорович звякнул связкой ключей.

— Рассматриваем и вариант, что у Веры Локтевой был сообщник, — сказал он. — Это мог быть сосед по подъезду… или некто, просто подобравший выброшенное в окно орудие преступления. Раз уж мальчишку из подозреваемых исключаем… Проверяем всех жильцов того подъезда. В особенности тех, чьи окна смотрят во двор.

Каховский указал на меня.

— Зятёк допустил, что убийца увидел Веру Локтеву в окно и воспользовался её задержкой. Логика в этом предположении есть. Вот только нет никаких доказательств. Посмотрим, не обнаружится ли у кого из соседей Локтевых мотив. Проверим и вариант с участием некого чужака.

Юрий Фёдорович хмыкнул.

— Один из свидетелей видел входящего в подъезд Локтевых некоего высокого мужчину, — сказал он. — Та самая упрямая гражданка, упорно не признающая, что незнакомый мальчишка ушёл до момента убийства. Веры у меня в её слова нет. Да и другие свидетели мужчину не вспомнили. Но… разберёмся.

Каховский прокашлялся.

— Мотивов преступления рассматриваем несколько, — сообщил он. — В том числе и ограбление. Вот только пока не выяснили: пропало ли что-то из квартиры Локтевых. Официально не выяснили. Но я специально сегодня вновь пошарил в шкафу девчонки. Пачки денег, о которой говорил Михаил, я там не обнаружил.

Майор прикоснулся к оттопыренному карману (хранил там пачку с сигаретами?), но тут же отдёрнул руку.

— Не упоминали о ней и в протоколе осмотра места происшествия. Да и откуда у пятнадцатилетней школьницы такие денежные средства — это мне пока непонятно. По словам Михаила, сумма в той пачке была немаленькая. Я допускаю, что ответ на этот вопрос укажет и направление поиска преступника.

Лукин снова шаркнул ногой по ковру.

— Я вижу, что пока вам нужное направление неизвестно, — сказал он.

— Мы работаем над этим вопросом, Фрол Прокопьевич, — ответил Каховский.

Генерал-майор кивнул.

— Работайте, Юра, работайте, — сказал он. — За это вам государство и платит зарплату.

Фрол Прокопьевич глубоко вдохнул… но новые вопросы не задал: помешал свист чайника (резкий, пронзительный) — для тугоухого пенсионера прекрасный сигнал о том, что в эмалированной посудине на газовой плите вскипела вода. Генерал-майор Лукин встрепенулся, с ловкостью юного курсанта вскочил с дивана и поспешил на кухню. Мы с «дядей Юрой» проводили Фрола Прокопьевича взглядами, переглянулись. Чайник умолк, в кухне зазвенела посуда — громкий голос бывшего лётчика выдал непонятную мне (похожую на брань) фразу.

Каховский вдруг резко подался вперёд, указал на меня пальцем.

— Взрыв на Суворовской, — громко прошептал он. — Зятёк, ты обещал!

Юрий Фёдорович Каховский задержался в квартире генерал-майора до полудня. Большую часть этого времени мы провели на кухне — разговаривали, ароматным чаем запивали блины и торт «Птичье молоко» (его принёс Зоин отец). «Дядя Юра» в присутствии Фрола Прокопьевича почти не шутил (и даже редко величал меня «зятьком», обходясь полуофициальным «Михаил»), вёл себя относительно скромно (забывался нечасто), обращался к хозяину квартиры на «вы» и по имени-отчеству. Пенсионер не подавал виду, что его стесняло наше присутствие. Потчевал нас байками из жизни лётчиков. Учил хитростям и правилам ухода за кактусами.

И я, и старший оперуполномоченный Великозаводского УВД внимательно слушали наставления Лукина. Но думали вовсе не о комнатных растениях. Юрий Фёдорович свои мысли не озвучивал — он всё больше молчал, изредка щурил глаз (задумчиво посматривал на меня). А вот я вновь и вновь прокручивал в голове рассказ Зоиного отца. Думал о том, почему Вера Ильинична Локтева угодила в больницу. Ведь в прошлый раз такого не было (инсульт у Веры Ильиничны случился, но на годовщину смерти Оксаны) — мать пережила дочь на год и два дня. А я ещё припомнил: и тогда (в прошлый раз) одна из свидетельниц заявила, что видела моего отца входящим в подъезд Локтевых.

Юрий Фёдорович всё чаще прикасался к лежавшей в его кармане пачке сигарет. Но закурить не пытался. Хотя к полудню майор милиции уже казался нервным (от никотинового голода, который он безуспешно заглушал поеданием блинов и торта). Но и покидать квартиру генерал-майора Зоин отец не торопился. И лишь когда Фрол Прокопьевич нам напомнил, что скоро явится его старшая невестка, Каховский заявил, что «нам пора». Хозяин квартиры не уговаривал нас задержаться. Он выдал «Юре» напутственную речь, похлопал милиционера по плечу. И выпроводил нас за порог (напоследок стребовал с меня обещание «заходить почаще»).

Ещё в прихожей генерал-майора Лукина Зоин отец заявил, что довезёт меня до дома (он не предлагал меня подвести — ставил перед фактом). К машине Юрия Фёдоровича мы шли молча и торопливо. Солнце замерло в зените, припекало по-летнему. В кронах тополей чирикали птицы, со стороны песочницы доносились детские голоса. Я бросил прощальный взгляд на висевший в окне кактус (едва разглядел его: солнечный свет превратил окно в зеркало) и прибавил ходу: едва поспевал за Каховским. Юрий Фёдорович еще на ходу извлёк из кармана пачку с изображением верблюда. Но не открывал её, пока не забрался в машину. Когда я уселся в пассажирское кресло, «дядя Юра» уже закурил. Он судорожно затянулся сигаретой, задержал дыхание. Майор милиции зажмурил глаза и блаженно улыбнулся. Взглянул на меня лишь после того, как выдохнул в окно струю дыма.

Каховский заговорил, чуть растягивая слова.

— Выкладывай, зятёк, про своих бомбистов, — велел он.

Юрий Фёдорович запрокинул голову, прикрыл глаза (будто «обратился в слух»).

— Взрыв случится пятнадцатого октября, — сказал я, — примерно в семь утра. Около первого подъезда дома номер восемь по улице Суворова. Начинённую поражающими элементами самодельную бомбу в чёрной сумке из кожзама оставят, на водительском сиденье. Детонация случится, когда владелец автомобиля заинтересуется содержимым подброшенного ему саквояжа. От взрыва он погибнет на месте. Машина загорится. Сидевшая на пассажирском месте десятилетняя девочка от взрыва получит тяжёлые ранения, но умрёт не от них — сгорит заживо.

Рука Каховского замерла (не донесла сигаретный фильтр до рта Зоиного отца).

Майор милиции посмотрел на меня.

— Откуда ты…

Юрий Фёдорович замолчал, вскинул брови; и спросил:

— Видел?

Я кивнул.

— Да.

Не чувствовал особого желания вспоминать подробности того видения.

— Кто? — спросил Каховский.

— Девчонка, что учится в нашем классе, — сказал я. — Света Зотова — светленькая такая. Дядя Юра, вы наверняка знаете её. Или слышали о ней от дочери.

— Помню такую. А ты не ошибся?

— Видел, как она умрёт, — сказал я. — Да и о той истории… кое-что знаю.

Юрий Фёдорович покачал головой.

Я наблюдал за тем, как тонкая серая струйка поднималась над сигаретой и рисовала в воздухе незатейливые кренделя.

— Твою ж… за ногу… — выдохнул Каховский.

Он всё же набрал в лёгкие новую порцию табачного дыма — разрушил зависшие над его головой узоры.

И сказал:

— Погоди, зятёк. Кое-что не сходится. Суворовская улица далековато от семнадцатой школы. Рядом с ней — восьмая, насколько помню. Зотова-то ваша как там окажется?

Я пожал плечами.

— Дядя Юра, этот вопрос не по адресу.

Повертел стеклоподъёмник, приоткрыл окно — дымный поток сменил направление движения: устремился мимо моего лица на улицу.

— Хотя… мне помнится, что она падчерица того мужика, — сказал я, — не родная дочь. Её мать пару лет назад вышла за него замуж. Наверное, они с дочерью переехали на Суворовскую. Но пока не решились сменить школу. Пятнадцатого октября отчим как раз и соберётся везти Свету на уроки, когда…

Мне почудилось, что к аромату табачного дыма добавился запах сгоревшей плоти — тот самый, что уловила перед смертью Зотова (там, в моём видении). Я поёжился. Потёр рукой нос.

— Ну и начерта их взорвут? — спросил Каховский. — Кому они так помешали? Какой идиот принял Великозаводск за Чикаго? Надеюсь, зятёк, это ты мне тоже расскажешь? Или как?

Я вздохнул. Помахал рукой, разгоняя дым.

— Разумеется, расскажу, дядя Юра, — сказал я. — Выдам вам все имена и подробности. Как и обещал.

Поёрзал в кресле — разместился в нём поудобнее. Снизу вверх посмотрел на «украшенное» римским носом лицо Каховского.

Спросил:

— Дядя Юра, так всё запомните? Или запишите?

Юрий Фёдорович не ответил. Он зажал в зубах сигарету, прищурил левый глаз. И потянулся к бардачку за блокнотом.

Я вдруг вспомнил, как на заре моей «видеоблогерской» деятельности младший сын заявил: «Папа, в эту историю никто не поверит». Случилось это, когда я показал ему набросок сценария к новому ролику о событиях октября тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года. Слова «соавтора» меня тогда поначалу удивили (ведь мой рассказ подтверждался реальными свидетельскими показаниями, выписками из «того самого дела», фотографиями). Но потом я взглянул на историю «конфликта рубщиков мяса» глазами человека, не знавшего советский реалий. И согласился с сыном: переросшая в «гангстерские разборки» ссора двух работников городского рынка для родившихся уже после «перестройки» людей выглядела надуманной и «не стоящей выеденного яйца»; а её финал (с взрывом автомобиля на Суворовской улице) казался нелогичным, попахивавшим «голливудщиной».

Однако майор милиции Каховский не крикнул «не верю». И в ответ на мои слова он не покрутил пальцем у виска. Зоин отец деловито фиксировал в блокноте детали моего рассказа, пыхтел зажатой в зубах сигаретой, изредка хмыкал. Юрий Фёдорович не спрашивал, «что там делить» — когда я сообщил о финансовых разногласиях имевших доступ к мясопродуктам товарищей. О жизни работников торговли «дядя Юра» знал не понаслышке. Я вкратце пересказал старшему оперуполномоченному Великозаводского УВД причину «недопонимания» между авторитетным рубщиком мяса и его бригадиром (не поделили «нетрудовые» доходы). Объяснил, что вступившие в конфликт граждане имели «влиятельных покровителей» (питаться хорошим мясом любили в том числе и большие начальники) — этот момент Каховского особенно заинтересовал.

Юрий Фёдорович вынул изо рта сигарету.

— Ты о каком полковнике Галустяне говоришь? — спросил он. — О моём начальнике?

Я кивнул.

— Дядя Юра, он на постоянной основе затаривается мясом у бригадира рубщиков с городского рынка, — сообщил я. — У того самого, что придумал ход с бомбой. А вот зять полковника получает свёртки с мясом не от бригадира, а от его оппонента — от будущей жертвы бомбистов.

Я хмыкнул и продолжил:

— Вот и не может эта уже полгода воюющая между собой парочка выжить друг друга с «хлебной» работы. Хотя оба уже пытались уладить спор таким образом. Жалобы и кляузы не действуют на администрацию рынка: уволить рубщиков не позволяют их влиятельные покровители.

Каховский нахмурился.

— Зять полковника… это который… конторский, что ли? — уточнил «дядя Юра».

— Он самый, — ответил я.

Юрий Фёдорович покачал головой.

— Ну… делааа, — протянул он. — Точно: как в Чикаго.

— Финал этих дел случится пятнадцатого октября, — сказал я.

Продолжил:

— Бригадир устранит конкурента и обидчика руками своего зятя, служившего в Афганистане. Тот соорудит бомбу и подбросит её в припаркованную у подъезда на Суворовской улице машину. Взрывной механизм не даст осечки. Вот собственно и все дела.

Я развёл руками и сообщил:

— Дядя Юра, я почти уверен, что с доказательствами в этом деле проблем не будет. Потому что зять бригадира не станет долго отпираться. Он выдаст вам заказчика с потрохами. Дело закроете быстро. Если не помешают начальники. Вот как-то так.

Я повёл плечом.

— Начальники, говоришь? — переспросил Юрий Фёдорович.

Он задумчиво посмотрел сквозь лобовое стекло.

— Вот только Светка… — сказал я.

Каховский не отреагировал на мои слова — майор милиции сидел неподвижно, даже не моргал.

— Дядя Юра! — сказал я.

Зоин отец дёрнулся, уронил себе под ноги сигаретный пепел, повернулся ко мне.

— Слушаю тебя, затёк, — сказал он.

Я спросил:

— Дядя Юра, надеюсь, мы всё же обойдёмся без взрыва?

С Юрием Фёдоровичем Каховским я попрощался, когда мы подъехали к Надиному дому. Выбрался из автомобиля, с удовольствием набрал в лёгкие большую порцию свежего воздуха (вытеснил им табачный дым). Увидел, что вместе с Вовчиком меня во дворе дожидался Павлик Солнцев. Одетые в школьную форму мальчишки сидели на лавке, снова о чём-то спорили (их портфели лежали на краю песочницы). Я помахал приятелям рукой. И вздохнул: понял, что моя группа любителей чтения сегодня вновь соберётся в полном составе. А это означало, что (как только приготовлю обед и ужин) я до вечернего похода на тренировку буду вновь рассказывать о Гарри Поттере.

История о юном волшебнике мне порядком поднадоела. Я уже раскаивался, что превратил её в «бесконечную» эпопею. И подумывал «свернуть» повествование. Вот только я пока не придумал, как быстро и достойно его завершу (так, чтобы не разочаровать слушателей). Уже прикидывал, о каких событиях поведаю детям сегодня (шагал домой во главе своего маленького отряда и прокручивал в голове сюжет пятой книги Роулинг). Думал: сделаем с мальчишками уроки, и приступлю к рассказу — если придёт Зоя. Но та прибежит, в этом я не сомневался. Каховская (без сомнения) сегодня будет выпытывать, куда «на самом деле» я ходил во время школьных занятий.

В «Ленинском» на сегодняшней тренировке я снова занимался с Лежиком. Несколько раз постоял в паре и с другими мальчишками. Но отрабатывал броски меня именно с Олегом Васильевым. И с ним же Верховцев выставил меня на тренировочный поединок (при том, что я пока толком и не освоил никаких борцовских приёмов, кроме страховки). Лежик по-прежнему не считал меня серьёзным противником. Справедливо не считал. Он бросал меня на маты, будто мешок с песком. Мишино тело всё ещё запоздало реагировало на команды своего умудрённого опытом многочисленных спаррингов нового хозяина. Я чувствовал себя неуклюжим и медлительным (вновь и вновь убеждался на собственном примере, что «знать» — не значит «уметь»). В тренировочном бою легко просчитывал действия противника. Вот только не успевал этим преимуществом воспользоваться.

А вечером к Наде снова пришёл Виктор Егорович Солнцев (без букета цветов, но с пакетом шоколадных конфет — «к чаю»). В прихожей он поцеловал свою невесту. Но сразу не пошёл вслед за Надеждой Сергеевной в гостиную, а перешагнул порог моей комнаты. Я прервал чтение (сегодня я приступил к роману «Мальчик со шпагой» Владислава Крапивина, потому что Зоя не пришла к нам после тренировки — осталась дома «помочь маме»). Улыбнулся, ответил на папино приветствие.

Бодрым голосом поздоровался с Виктором Солнцевым рыжий Вовчик. И даже Паша недовольно буркунул: «Привет». Мальчишки тут же взглянули на меня в ожидании продолжения истории (перед приходом Виктора Егоровича Серёжа Каховский вернулся на железнодорожную станцию, где его поджидали хулиганы — до появления «всадников» мы пока не добрались). Но папа не ушёл. Он неуклюже прижал локтем к своему боку коричневый портфель, щёлкнул пряжкой. Извлёк из портфеля тонкую белую картонную папку.

— Михаил, — сказал он. — У меня тут недавно выдалось немного свободного времени… и я подумал…

Виктор Солнцев смущённо пожал плечами.

— Паша мне регулярно пересказывает твои истории о волшебнике из Англии, — сообщил папа. — Мне они очень нравятся. Часто думаю об этой повести. Я уверен, что она понравилась бы и другим — даже взрослым. Если бы они могли её прочесть.

Он вздохнул.

— Миша, я вспомнил наш с тобой разговор, — сказал Виктор Егорович, — тот, где ты признался, как трудно тебе писать длинные тексты. И решил тебе помочь. Вот, взгляни на это.

Он протянул мне папку.

— Тут только начало, — сказал Виктор Егорович. — Первая глава. У меня не получилось использовать англицизмы. Поэтому я некоторые названия изменил. Но, если хочешь, мы позже всё переделаем!

Я положил на стол потрёпанную книгу Крапивина. И заглянул в отцовскую папку. Увидел тонкую стопку серой бумаги. А сверху — титульный лист. Задержал взгляд на двух коротких строках, отпечатанных на пишущей машинке. Не удержался — хмыкнул. Потому что прочёл: «Игорь Гончаров в школе магии и волшебства. Повесть-сказка».