Нойды. Черный вензель

Глава 1 Городок под землей

Машина скорой то и дело меняла направление. Возможно, Эдуард и сумел бы сориентироваться в пространстве, если бы не был так сокрушен известием о потере глаза. К этому потрясению примешивались путаные мысли о том, что рассказала Элла. Хорошо бы уточнить, что она имела в виду под словами «буду ухаживать за тобой». Например, сохранят ли эти слова силу, если все наладится. Но он промолчал, не осмелился.

За дымчатыми стеклами почти ничего не было видно, разве что размытые силуэты сперва домов, потом деревьев. А когда машина резко пошла вниз, Редкий от удивления приподнялся на локтях.

– С горки, что ли, едем?

– Нет, приехали уже. – Элла не отрывала от него настороженного взгляда, даже не моргала почти. – Сейчас заезжаем в подземный гараж. Вообще все клинические отделения находятся на подземных этажах: Институт не имеет лицензии на лечебную деятельность.

– Но мог бы легко получить ее, верно?

– Верно. Но им это не нужно. А проверяющие до нижних этажей не добираются, просто не знают о них.

– Слушай, а я смогу оттуда позвонить Тохе? – заволновался Эдик, провел рукой по карману спортивных штанов, где лежал телефон. – Или мобильник сразу отберут?

Даже несмотря на помутнение зрения, он заметил, как Элла закатила глаза.

– Да никто ничего не отберет, звони на здоровье! Тебя не в гестапо везут. Даже не в тюрьму.

Машина тем временем мягко затормозила, хлопнула дверь, и послышались чужие голоса. Редкий поежился и ощутил, что ладони стали влажными.

– И, Эд, я хотела тебя предупредить…

– Ну?

– Институт разрабатывает одновременно сотни проектов. Я знаю про «Первенцев», потому что… причастна к нему, скажем так. Но большинство работников про него никогда даже не слышали, особенно те, кто в клиническом отделении. Поэтому не надо видеть во всех врагов, а тем более брать языка, похищать документы, пытаться проникнуть на другие уровни. Последнее, кстати, чревато: здесь каждый этаж словно отдельное государство с надежными границами. Лучше сосредоточься на своих проблемах, хорошо?

Редкий неопределенно пожал плечами. Ему хотелось выглядеть в глазах Элки кем-то более героическим, нежели одноглазым пациентом, доставленным в клинику по знакомству. Снаружи доносился шорох – кажется, к скорой подгоняли более мелкие средства передвижения. Шофер зычно переговаривался с кем-то, пару раз громко хохотнул.

– Кстати, и Тохе не обязательно брать Институт приступом. Он и так может с тобой повидаться. В отделение, конечно же, посетителям нельзя, но тут есть закрытый парк. Туда пускают по записи, так что сразу подай заявку, кого готов принять.

Эдик подумал о ребятах, теперь уже пятерке. Будет странно и даже жутковато, если они захотят навестить его здесь, в том месте, которое их породило. Их выкинули отсюда в большой мир, как котят, посмотреть, выживут или нет. И теперь продолжают ими манипулировать.

– Спроси Антона при случае, захочет ли он видеть меня, – отворачиваясь, пробормотала Котенок таким упавшим голосом, что у Эдуарда как-то неспокойно засвербело в груди.

– А тебе это так важно? – спросил он, стараясь не выдать ревности.

– А думаешь, нет? Мы с ним дружим много лет. Дружили… Еще с тех пор, когда с родителями и Инной все было хорошо.

– А, ну да, – сообразил Редкий. В груди отпустило. – Я никогда не спрашивал тебя, Эл, все к слову не приходилось: как тебе удалось тогда заманить Тоху на это дурацкое заседание клуба редких фамилий?

– Не мне, – опуская голову, разом охрипшим голосом ответила Элла. – Это Инке удалось.

– В смысле? – Эдик резко сел на носилках.

И пожалел об этом: закружилась голова, резко кольнуло в глазу, точнее в опустевшей глазнице.

– А ты не знал? Антону, вроде бы, нравилась Инна, то есть даже наверняка нравилась. Но он, подозреваю, боялся отказа, поэтому всегда приглашал нас обеих, вроде как по дружбе.

– Вот это да! – выдохнул потрясенный до глубины души Редкий. Он вообще не подозревал за Кинебомбой причастности хоть к одной любовной истории. – А как же… он ведь не знает?..

– Потом случилась история с подкидышами в парке, и Антон полностью на нее переключился. Возможно, хотел распутать то дело поскорее, стать героем и в таком статусе предстать перед Инной. Но все затянулось, сам знаешь. Потом он звонил пару раз, уже после аварии. Я говорила ему, что Инна в отъезде, раз, другой. Думаю, он все по-своему понял и звонить перестал.

– Почему не сказала правду?

Голос прозвучал слишком сурово, Эдик аж сам поморщился.

– Какую? Что Инка жива, но видеть ее нельзя и узнать, где она находится, тоже нельзя? Когда мы снова встретились, я ему, как и всем вам, рассказала, что она работает в школе. Страшно боялась, что он будет приходить, караулить, пытаться поговорить, – но нет.

– Ну да, логично. Куда ему такому женихаться, в самом деле? Слушай, а твоей сестре Тоха как, нравился хоть немного?

Элла резко дернула плечом, и Эдик понял неуместность своего вопроса. Пробормотал извинение, слова совпали с клацаньем открывающейся двери. Санитар в салатовой униформе помог девушке спуститься. Напоследок она бормотнула через плечо:

– После обеда приходи в Городок. Ну, если сможешь, поначалу много осмотров, процедур.

– Куда?

Но ее уже увели. Эдика спустили умело и ловко, тут же пересадили в специальное кресло. Территория вокруг походила на самолетный ангар, каждая машина скорой – Редкий насчитал еще три – занимала отдельный отсек с прозрачными стенами и отходящим от него коридором. В такой коридор его и увезли. Потом был лифт, уносящий вниз, и скоро Эдуарда доставили в смотровую – светлую, прямо-таки сияющую. Он содрогнулся, когда медсестра начала срезать бинтовой кокон.

«Только бы не видеть себя таким», – пронеслось в мозгу. Вокруг хватало металлических штуковин с зеркальным эффектом, и он на всякий случай зажмурил уцелевший глаз.

Осматривали его сразу три доктора, он слышал над головой их степенные, размеренные голоса. Но, о чем шла речь, не понимал, потому что разговор шел на английском. Язык-то Эдик худо-бедно знал, но не все эти термины. Да он и не вслушивался, боялся узнать, что его дело хана. Осмотр тянулся и тянулся, а потом вдруг прозвучало по-русски:

– Ну вот и все, дружочек, можешь отправляться в палату.

– А когда операция? – вскинулся Редкий, выискивая взглядом русскоговорящего.

Над ним возвышался широкоплечий профессор с маленькой и круглой, как футбольный мяч, головой на тумбообразной шее. Верхняя часть лица была полностью скрыта за какой-то сложной установкой, наверное способной просветить пациента насквозь. Полные губы охотно растянулись в снисходительную улыбку:

– Погоди ты с операцией, милый, нам сперва нужно кой-какие детальки для тебя вырастить. А пока отдыхай, набирайся сил. О плохом не думай – уйдешь от нас краше прежнего.

Редкий внутренне поморщился от этих слов – он ощущал себя на территории врага. В мечтах уже брал профессора в плен в качестве языка и вытрясал из него сведения о первенцах. Но наяву приходилось как-то подстраиваться, и он усилием воли состроил благодарную мину.

После этого юная медсестра в лихо заломленной белой шапочке проводила Эдика в палату на одного человека, без окон, но светлую и просторную, полную загадочных приспособлений, и показала ему, как регулировать кровать, температуру, приток воздуха, по какому устройству связаться с медперсоналом. Потом вышла, одарив его напоследок изучающим взглядом шоколадных глаз.

«Началось», – подумал Редкий. Он был уверен, что кто-то из тех, кто подослал к ним Эллу, захочет пообщаться с ним, прощупать его или что-то ему предложить. Глуша волнение, заглянул в ванную, оценил простор и комфорт. Здесь была и душевая кабина, и вполне классическая ванна, сверкающая, словно розовая с перламутром ракушка. Эдик в темпе обнажился и нырнул за занавеску, душ взял в руки, чтобы не мочить повязку. Пусть видят, что он вовсе не взволнован, живет по своему графику.

Вышел в одном полотенце и смущенно охнул: медсестричка снова была в его палате, раскладывала на кровати стопки одежды. Но, кажется, он неверно истолковал ее взгляд, девушку интересовали лишь параметры его фигуры. За ее быстро мелькающими пальцами он рассмотрел банный халат, спортивный костюм, пижаму и набор футболок. Да уж, Институт не мелочился.

Перед уходом медсестра выразительно потыкала пальцем в рамочку на стене напротив ванной комнаты. Эдик подошел, сфокусировал зрение – делать это становилось все сложнее – и изучил написанное. Там было расписание на нескольких языках, из него он выяснил, что через час будет обед. Рядом была нарисована подробная схема этажа. За границей отделения находилась просторная зона, обозначенная как «Городок».

Там же Эдик обнаружил инструкцию, как надеть на руку некий браслет. Крупным шрифтом указывалось, что без браслета по территории клиники перемещаться запрещено.

Редкий вернулся к кровати, поискал взглядом – браслет дожидался его на прикроватной тумбе. Пепельно-серый, пластиковый, но с электронной начинкой и маленьким табло. Стоило Эдику защелкнуть его на руке, как браслет тихо и мелодично звякнул, словно поздоровался. И сразу обнаружилось, что снять его самостоятельно уже не получится.

Тут позвонил Антон. Поднося к уху телефон, Эдуард окинул подозрительным взглядом электронику, подмигивающую ему со всех сторон.

– Привет, живой пока? – в своем духе приветствовал его Кинебомба.

– Да вроде как.

– Какой степенью свободы располагаешь?

– Ну сейчас в палате, где-то очень глубоко под землей. Но Элка говорила, тут даже посетителей можно принимать, в смысле, на территории Института, в парке. Не разузнал пока.

При упоминании об Элле кровь бросилась Эдику в лицо: нелегко было говорить о ней после случившегося. А Антон спросил сухо и отрывисто:

– Слушай, а ты точно не знал насчет того, что Элла работала в школе под именем сестры? Или вы с ней на пару нас морочили?

– Разумеется, нет! – отчеканил Редкий. – В голову такое не приходило.

– Она ведь трудилась по документам сестры, – не реагируя на его тон, продолжал Кинебомба. – Не знаешь часом, куда она Инну-то задевала?

К такому Эдик был не готов, не успел придумать, что говорить. Но, может, настала пора сказать правду?

– Понимаешь, – пробормотал он, – она была в той машине, где и родители, но…

– Я понял, – перебил друг. – Ладно, позднее позвоню, тут у меня…

И отключился. Эдуард некоторое время растерянно разглядывал телефон. Неужели Тоха в самом деле был влюблен в Инну Котенок? И любит ее до сих пор? В таком случае он сейчас нанес другу сокрушительный удар.

Растерянный, все еще чего-то ждущий, Эдик полежал немного на кровати прямо поверх одеяла, дивясь царящей тут тишине, которую не то что в больницах, в отелях не сыщешь. В палату не доносились голоса и шаги из коридора, так что он даже задремал. Проснулся от какого-то неосознанного тревожного чувства, торопливо встал и начал собираться на обед.

Чтобы попасть в столовую, нужно было пройти через все отделение, а потом подняться немного вверх по самодвижущейся широкой лесенке. Столовая оказалась небольшая, всего столиков на десять, и за большинством из них уже сидели где один, где пара человек. Редкий заключил, что больных в отделении немного, хотя сложные пациенты наверняка питались в палате.

Остановившись на пороге, он поворачивал голову так и эдак, выискивая взглядом Эллу. Но ее не было, и от беспокойства у него разом пропал аппетит. Странно, совсем недавно Эдик думал, что между ними все кончено. В лучшем случае можно держаться с ней ровно, с учетом обстоятельств, которые заставили девушку согласиться на грязную игру.

Но стоило не увидеть ее, как накатила паника: а вдруг Эллу решено устранить, ведь не случайно она оказалась в центре взрыва? Ее подельнику это не удалось, в Институте вздохнули и взяли доработку на себя. На подошедшую к столу девушку в халате и смешном чепчике Эдуард глянул с таким жгучим подозрением в единственном глазу, что она отступила на шаг.

– Где тут у вас Городок?

Девушка махнула рукой в сторону, противоположную той, откуда пришел Редкий. Собственно, он и сам это уже знал. Встал, направился туда, и никто его не окликнул, не задержал.

Эскалаторная лесенка довольно долго везла его вниз, а потом прямо, через подсвеченный веселыми огоньками туннель. А когда выехали из него, Эдуард даже рот разинул от изумления – перед ним раскинулся настоящий город. Славный старинный городок с каменными мостовыми, благоухающий запахами свежей выпечки, жареного мяса, живого огня. С настоящей травой вдоль мощеных дорожек и пламенеющими цветочными клумбами.

В паре шагов от выхода из туннеля находилось кафе с открытой террасой. За живой стеной вьюнка можно было разглядеть людей за столиками, каменную печь в углу – смуглый парень с выбритой до блеска головой сгружал в нее с железной лопаты небольшие круглые хлебцы. Витрину магазинчика напротив украшало живописное панно из сыров, колбас, овощей. Выше по узкой улочке виднелся пруд, по которому кружила пара черных лебедей.

Город тянулся и забирался вверх, на гору, и пораженный Редкий закинул голову, чтобы понять, не оказался ли он непостижимым образом под открытым небом и непонятно где, ведь гор в их местности отродясь не водилось. Но высоко вверху был потолок, выкрашенный в темный цвет и потому почти незаметный.

Эдуард зашагал вперед, вращая головой так, что едва шею не свернул, но скоро его окликнули. Элла сидела на террасе у круглой будочки-кафе, за накрытым зеленой скатертью столом. Он машинально подошел и сел рядом. Сказал:

– Привет, чего на обед не пришла?

– Не хотелось. Тут поем.

Он заметил, что глаза у девушки красные, хотя она и старалась улыбаться. Исчезли бинтовые повязки на руках, их заменили телесного цвета плотные перчатки. И она больше не держала кисти рук на весу, а уложила спокойно на скатерть.

– Эта технология называется искусственная кожа, – перехватила его любопытный взгляд Котенок. – Закрывает рану, но дает ей дышать и заживать. Я могу снова пользоваться руками.

В доказательство своих слов она потянулась к стоящему перед ней стакану с соком.

– Больно было такое накладывать?

– Нет, что ты!

– А чего ревела? – спросил нарочито грубо.

Элла перестала улыбаться и уперлась взглядом в столешницу.

– Навещала сестру. Знаешь, она впервые проявила ко мне интерес, вернее, к моим рукам – потянулась к ним и замычала. Может, вспомнила что-то из детства, подобный материал всякий раз накладывали на наши многочисленные раны. Конечно, это ничего не значит, все решит только операция. Но я все равно разволновалась. Хочу как-нибудь привезти ее сюда, она так любила это место.

– Чего же сразу не привезла?

– Пощадила твои нервы, – усмехнулась девушка. – И вообще не хочу, чтобы ты ее видел такой. Лучше после операции вы с ней познакомитесь заново.

У стола уже застыл совсем юный официант в зеленом фартуке.

– Ну что, возьмем «Графские развалины» и кофе? – слегка натянуто улыбнулась Элла. – Или ты не обедал, хочешь чего-то более серьезного? Но тут только сладкое.

– Сперва сладкое, а потом поглядим, – решил Редкий.

Пирожное «Графские развалины» они ели на их первом свидании много лет назад, он и не подозревал, что Элла до сих пор помнит.

Официант записал заказ, уставился выжидающе. Элла вытянула вперед руку с бледно-розовым браслетом, а он прикоснулся к ней своим черным. Потом та же операция повторилась с серым браслетом Эдика.

– Что это было? – спросил Редкий, когда юноша испарился.

– На наших браслетах вся информация о нас, в том числе что нам можно или нельзя из еды и питья. Привыкай.

– Понял. А вообще что это за место такое? – спросил Редкий. – И как, скажи на милость, оно может быть таким большим?

Элла пожала плечами, напряженная улыбка не сходила с ее губ, выдавая чувство неловкости и тревогу.

– Это Городок, место отдыха и релаксации для персонала Института и пациентов. Многие ведь здесь лежат по полгода и больше – это самые тяжелые случаи. А профессорам наверх подниматься недосуг, на родину иногда годами не вырываются. Вот для них и создали особый мирок с учетом всех национальностей и всевозможных потребностей. Мы сейчас на Английской аллее.

– Но этот мирок огромный!

– Да нет, не особо. Потом сможем все тут обойти. В гору не поднимешься – это иллюзия, рисунок на стене.

Эдуард заставил себя расслабиться, откинулся на спинку настоящего венского стула. Напротив их кафе находился паб под названием «Лисенок и яблоко». На вывеске ярко-рыжий юный лис с белой мордочкой и лапками гонялся за зеленым наливным яблоком. Из паба выходили несколько моложавых ученых мужей в разноцветных халатах поверх футболок с джинсами, о чем-то шумно спорили, размахивали руками.

– А детей сюда не приглашают! – не выдержав, взорвался Эдик. Впрочем, приглушенно – не хотел привлекать к себе внимание.

– К-каких еще детей? – испугалась такой стремительной перемены Элла.

– Да тех самых, первенцев! Которые сидят в своих конурах, тихонько воют от тоски и ждут, когда погаснет свет и их придут кормить неведомые чудовища! Сейчас ведь тоже наверняка готовится партия – может, и не одна!

– Я не знаю, – понурилась девушка. – Возможно.

– Ага, или вот эта парочка высоколобых подзарядилась английским пивком перед тем, как уничтожить очередную партию бракованных детей! Да как вообще можно тут сидеть, зная все это, а, Элка?!

– Можно! – тихо рявкнула Котенок в ответ. – Как и в любом другом месте! И мы не знаем, что они обсуждают, может, лекарство, которое спасет миллионы жизней. Или как помочь моей сестре. Лучше ешь давай!

Она рывком пододвинула к нему блюдечко с пирожным.

– Что же нам делать, Эл? – берясь за ложечку, спросил Эдик упавшим голосом.

– Ты о чем сейчас?

– Ну, об «Апофетах». Мы столько лет потратили, чтобы узнать тайну этих детей. Теперь мы знаем. Что дальше?

– Меня спрашиваешь? – усмехнулась девушка.

– Нет, себя.

– Ну, если позволишь побыть твоим внутренним голосом… Вы можете выйти из игры и зажить обычными жизнями. Или продолжить присматривать за ребятами, помогать им.

– И нам это позволят?

– Вам никто не станет запрещать. Или мешать. Это вполне вписывается в план экспериментаторов. А эксперименты сейчас пойдут один за другим. Мне звонил Гайдай узнать о самочувствии, между делом сказал, что уже с понедельника возобновляются уроки в недавно восстановленном корпусе. Первоначально в нем планировали разместить детский сад при школе для детей с четырех лет. Но все равно не успели набрать в этом году, так что пока туда переведут школьников. Начнется учеба, начнутся и новые опыты.

– Как долго они будут продолжаться?

Девушка зябко передернула плечами:

– Трудно сказать, но могу предположить. Детей во всех случаях собирали вместе примерно десять лет спустя после того, как выпускали в большой мир, иногда больше, иногда меньше. Думаю, ориентировались на возраст старшего из пятерки. Потому что есть предположение, что с возрастом в первенцах происходят перемены, их способности выходят на новый уровень.

– Каким же образом?

– Никто не знает. Так далеко наблюдение за детьми еще ни разу не заходило, просто не было подобных групп. И помощь им точно понадобится… но не такая, как ты сейчас думаешь.

– Что? – встрепенулся Редкий. – Ты научилась читать мои мысли?

– Не обижайся, но это не трудно. Ты меня почти не слушаешь, хмуришься и рвешь в хлам салфетку. Наверняка прикидываешь, как увезти ребят и где-то спрятать, но понимаешь, что у вас нет на это ни средств, ни возможностей.

– Бред какой-то, – прошипел Эдуард. – Дети в руках бесчеловечной организации, их будут подвергать опытам, опасности, они могут погибнуть – и ничего нельзя сделать!

Элла грустно кивнула:

– Да, это так. Но сделать можно – надо помогать им по мере сил. И защищать. Неизвестно, как поведет себя «Комитет» после двух смертей. Не исключено, что они уже вынесли ребятам приговор.

– Но разве Институт не может разобраться с ними? – выкрикнул Редкий, врезался грудью в стол и опрокинул кофейную чашку, уже пустую.

А он и не заметил, как заглотил содержимое.

– Я же объясняла: они не будут.

– Класс! Значит, придумывать для ребят всякую жесть – нормально. А защитить от фанатиков – вмешательство в естественный процесс! Чертовы извращенцы высоколобые!

Элла помалкивала, и это успокоило Эдика гораздо быстрее, чем любые слова.

– Ладно, мы их прикроем, как сможем. То есть я за себя сейчас говорю. Может, Тохе будет достаточно узнать тайну детей, а потом он потеряет интерес. Соня и Борис – не знаю. Ну а ты?

– А что я? – Элла опустила глаза и слегка побледнела, она давно ждала этого вопроса. – Если будет возможность, вернусь в школу, это важно для меня. Гайдай зовет, но многое зависит от Платона и других… из тех, кто знает мою тайну. Если не выйдет, тогда, надеюсь, Институт найдет для меня другое применение.

– А к нам вернешься?

– А это возможно, ты думаешь?

– Я не знаю. Собственно, почему нет? Ну, оказалась ты двойным агентом, с кем не бывает. Зато благодаря тебе мы хоть что-то сейчас знаем. И дальше сможем действовать не совсем вслепую.

– А Антон?

– Тоху беру на себя, – заявил Эдик, беря Эллу за руку, точнее за запястье, которое не было повреждено.

На бледном лице девушки вспыхнули неровные пятна румянца, она снова напряглась.

– Мне жаль, что так получилось, – еле слышно проговорила она. – Когда ты пришел в школу… только не подумай, что я смеялась над тобой. Знаешь, я приучила себя думать, что Инка где-то рядом и с ней все в порядке. Отправляясь на занятия, я в самом деле воображала, что я – это она. А вечером мы как будто встречались в моей квартире и обсуждали прошедший день, иногда даже спорили, ругались… Думаешь, я потихоньку сходила с ума?

Вместо ответа Редкий осторожно поцеловал ее теплое запястье.

– Все хорошо, Эл. Все с тобой в порядке. И Инна однажды вернется ко всем нам. Ну что, пройдемся теперь по этому вашему Городку?