Черный Колосс

3

В слабом свете раннего утра улицы Хорайи были полны людей, которые наблюдали, как всадники выезжают из южных ворот. Армия наконец вышла в поход. Там были богатые рыцари, закованные в блестящую броню, разноцветные перья развевались над их полированными шлемами. Их кони, убранные шелком, лакированной кожей и золотыми пряжками, гарцевали и делали курбеты, когда всадники пускали их разными аллюрами. Утренний свет блестел на остриях пик, которые лесом поднимались над отрядами, их флажки развевал ветер. Каждый рыцарь нес знак дамы сердца — перчатку, шарф или розу, привязанный к шлему или перевязи меча. Это была кавалерия знати Хорайи, пять сотен отважных рыцарей под предводительством графа Теспида, кто, как говорили, надеялся получить руку самой принцессы Ясмелы.

За ними следовала легкая кавалерия на выносливых конях. Всадники были типичными обитателями холмов, худыми, с ястребиными чертами лица. На их головах были остроконечные стальные шапки, под их просторными кафтанами блестели кольчуги. Их основным оружием были страшные шемитские луки, которые посылали стрелу на пятьсот шагов. Этих воинов было пять тысяч, и во главе их ехал Шупрас. Его узкое лицо под остроконечным шлемом было мрачным.

По пятам за ними маршировали копьеносцы Хорайи, которых всегда было сравнительно немного в любом гиборейском государстве, где считалось, что единственная достойная служба — в кавалерии. Копьеносцы, как и рыцари, были древней косской крови — сыновья обедневших семейств, неудачники, безденежная молодежь, которые не могли себе позволить лошадь и рыцарские доспехи. Их было пять сотен.

Тыл замыкали наемники, тысяча всадников и две тысячи копьеносцев. Высокие кони кавалерии казались дикими и крепкими, как их всадники. Они не делали ни курбетов, ни прыжков. У воинов, этих профессиональных убийц, ветеранов кровавых кампаний, был мрачный деловой вид. Закованные в кольчугу с головы до пят, они носили свои шлемы без забрал поверх кольчужных назатыльников. Их щиты не были украшены, их длинные пики были без флажков. У седел были приторочены боевые топоры или стальные булавы, и у каждого воина на поясе был широкий меч. Копьеносцы были вооружены очень похоже, только вместо коротких легких пик всадников у них были длинные тяжелые пики.

То были люди многих рас и многих преступлений. Среди них встречались высокие гиперборейцы, худые и ширококостные, медленные на слово, но скорые на драку; рыжеволосые гундерцы с северо-западных холмов; чванливые отступники из Коринфа; смуглые зингаранцы с колючими черными усами и бешеным темпераментом; аквилонцы с далекого запада. Но все, кроме зингаранцев, были гиборейцами.

Позади войска шел верблюд в богатых попонах, ведомый рыцарем на боевом коне и окруженный группой воинов, вооруженных пиками, из охраны королевского дворца. На шелковой подушке сиденья ехала стройная фигура, закутанная в шелк, при виде которой народ, всегда помнящий о королях, снял шапки и разразился приветственными криками.

Конан Киммериец, которому было непривычно и неудобно в рыцарских доспехах, неодобрительно уставился на украшенного верблюда и заговорил с Амальриком. Тот ехал рядом с ним, великолепный в кольчуге, прошитой золотом, с золотым щитком на груди и в шлеме с развевающимся гребнем из конского волоса.

— Принцесса едет с нами. Она гибкая, но все равно слишком нежная для такого дела. В любом случае ей придется снять свои шелка.

Амальрик шевельнул светлыми усами, чтобы скрыть усмешку. Очевидно, Конан полагал, что Ясмела собирается взяться за меч и принять участие в сражении, как часто делали женщины варваров.

— Женщины гиборейцев не сражаются, как ваши киммерийки, Конан, — сказал он. — Ясмела едет с нами, чтобы наблюдать за битвой. Между нами говоря, — он наклонился к Конану и понизил голос, — я полагаю, что принцесса просто боится оставаться одна, без защиты. Она боится…

— Восстания? Так может проще повесить десяток горожан, прежде чем мы выступим…

— Нет. Одна из ее девушек проболталась о том, что Нечто явилось во дворец ночью и перепугало Ясмелу до смерти. Это дьявольское колдовство Нэтока, у меня нет сомнений! Конан, это нечто большее, чем плоть и кровь, с которыми мы сражаемся.

— Ладно, — проворчал киммериец. — Лучше встретить врага, чем ждать, пока он придет.

Он бросил взгляд на длинную вереницу повозок и обоза, собрал поводья в закованной в броню руке и привычно сказал присказку наемников:

— Ад или добыча, друзья — вперед!

Тяжелые ворота Хорайи закрылись, пропустив армию. Нетерпеливые военачальники выстраивали войска в шеренги. Горожане знали, что в поход отправляется их жизнь или смерть. Если войско будет разбито, судьба Хорайи будет написана кровью. Орды, вздымающиеся огромной волной с дикого юга, не знают такого понятия, как милосердие.

Весь день колонны маршировали по лугам, поросшим травой, которая колыхалась под ветром. Луга пересекало множество малых рек. Местность постепенно повышалась. Впереди лежала цепь низких холмов, протянувшихся прочной стеной с востока на запад. Этой ночью они разбили лагерь на северных склонах холмов, и горбоносые, с горящими глазами дикари — обитатели холмов приходили десятками сидеть на корточках вокруг костров и повторять новости, которые пришли из таинственной пустыни. Через их рассказы ползло имя Нэтока, как извивающаяся змея. По его призыву демоны воздуха приносили гром, и ветер, и туман; жестокие бесы подземного мира сотрясали землю ужасающим ревом. По его велению возникал огонь прямо из воздуха, и пожирал ворота обнесенных стенами городов, и сжигал закованных в броню воинов, оставляя одни лишь обуглившиеся кости. Его войска своей численностью заполонили пустыню, и еще у него было пять тысяч стигийских войск в боевых колесницах под началом мятежного принца Кутамуна.

Конан слушал известия без волнения. Война была его ремеслом. Жизнь была непрерывным сражением, или цепью сражений. С самого его рождения Смерть была ему постоянной спутницей. Она вышагивала рядом с ним своей жуткой походкой; стояла за его плечом у игорных столов; ее костлявые пальцы стучали по кубкам с вином. Она возвышалась над ним чудовищной неясной тенью в плаще с капюшоном, когда он укладывался спать. Он обращал внимания на ее присутствие не больше, чем король замечает присутствие своего виночерпия. Придет день, когда ее костлявые объятия сомкнутся; не более того. Достаточно, что прямо сейчас он жив.

Однако, другие были более подвержены страху, чем он. Проверив стражу и возвращаясь в центр лагеря, Конан оказался перед гибкой, закутанной в плащ фигурой, которая остановила его, протянув руку.

— Принцесса! Вы должны быть в своем шатре.

— Я не могу спать, — ее темные глаза прятались в тени. — Конан, я боюсь!

— Ты боишься каких-нибудь людей? — Его рука сомкнулась на рукояти меча.

— Нет, не людей, — вздрогнула она. — Конан, есть ли что-нибудь, чего ты боишься?

Он задумался, трогая себя за подбородок.

— Да, — признал он наконец. — Я боюсь проклятия богов.

Она снова задрожала.

— На мне лежит проклятие. Дьявол из пропасти поставил на мне свою отметину. Ночь за ночью он кроется в тени, шепча мне кошмарные тайны. Он потащит меня вниз, в ад, и сделает своей королевой. Я не смею спать — он придет ко мне в мой шатер, как приходил во дворец. Конан, ты так силен, будь со мной — я боюсь!

Она больше не была принцессой, а была напуганной девочкой. Ее гордость спала с нее, оставив ее не стыдящейся наготы. В своем неистовом страхе она пришла к Конану, который казался сильнее всех. Его безжалостная сила, которая отталкивала ее, теперь влекла ее к себе.

Вместо ответа он сбросил свой алый плащ и закутал ее в него — грубо, как будто нежность любого рода была для него немыслима. Его железная рука на мгновение задержалась на ее узком плече, и Ясмела снова задрожала, но не от страха. Словно электрический шок, волна животной жизненной энергии прошла через нее от этого одного прикосновения, как будто часть бьющей через край силы Конана передалась ей.

— Ляг здесь, — от указал на чистое место близ небольшого костра. Он не увидел ничего неподобающего в том, чтобы принцесса лежала на голой земле рядом с лагерным костром, закутанная в плащ воина. Но принцесса повиновалась без возражений.

Он уселся рядом с ней на валун, положив на колени широкий меч. Свет костра мерцал на его броне из синей стали, и весь он казался стальной статуей — воплощением силы, которая на мгновение замерла в бездействии, не отдыхая, а лишь временно неподвижная, ожидающая знака, чтобы вновь ринуться в бешеное действие. Отблески пламени играли на его лице, и оно казалось сделанным из вещества тени, но твердой как сталь. Черты лица были неподвижны, но глаза пылали неукротимым огнем. Он был не просто дикарем, он был частью дикости, единым целым с необузданными стихиями жизни. В его жилах текла кровь волчьей стаи, в его мозгу крылись потаенные глубины северной ночи, его сердце пульсировало огнем пылающих лесов.

Так, размышляя в полудреме, Ясмела постепенно погрузилась в сон, окутанная прекрасным ощущением безопасности. Почему-то она была уверена, что никакая тень с горящими глазами не будет возвышаться над ней во мраке, пока эта угрюмая фигура из далеких стран стоит на страже около нее. Но проснулась принцесса опять от всепоглощающего ужаса, хотя ужас не был вызван чем-то, что предстало ее взору.

Ее разбудило низкое бормотание голосов. Открыв глаза, она увидела, что костер почти догорел. В воздухе было ощущение рассвета. Она могла смутно различить, что Конан все еще сидит на валуне; она мельком увидела продолговатый синий блик его меча. Рядом с ним скорчилась другая фигура, на которую угасающий костер бросал слабый свет. Ясмела сонно рассмотрела горбатый нос, блестящие глаза под белым тюрбаном. Человек быстро говорил на шемитском диалекте, который она понимала с трудом.

— Пусть Бел скрючит мне руку! Я говорю правду! Клянусь Деркето, Конан, я король лжецов, но я не стану лгать старому товарищу. Клянусь днями, когда мы вместе были ворами в Заморе, прежде чем ты надел кольчугу!

Я видел Нэтока. Вместе с остальными я падал на колени перед ним, когда он вершил песнопения Сету. Но я не сунул нос в песок, как сделали остальные. Я вор Шумира, и мое зрение острее, чем у ласки. Я украдкой взглянул вверх, и увидел, как его вуаль развевается на ветру. Ветер отбросил его маску, и я увидел… я увидел… да поможет мне Бел, Конан, говорю тебе, я действительно увидел это! Кровь моя застыла в жилах, и волосы встали дыбом. То, что я увидел, жгло мою душу, как раскаленное докрасна железо. Мне не было покоя, пока я не удостоверюсь.

Я отправился к руинам Кутшема. Дверь железного купола была открыта. В двери лежала гигантская змея, пронзенная мечом. Внутри купола лежало тело человека, такое скрюченное и изуродованное, что я едва узнал его — это были останки Шеватаса из Заморы, единственного вора в мире, чье превосходство над собой я признавал. Сокровища были не тронуты, они лежали сверкающими грудами вокруг трупа. И это все.

— Там не было костей… — начал Конан.

— Там не было ничего! — горячо перебил его шемит. — Ничего! Только ОДИН труп.

В ответ воцарилось молчание, и Ясмела отшатнулась от крадущегося безымянного ужаса.

— Откуда явился Нэток? — вознесся вибрирующий шепот шемита. — Он явился из пустыни ночью, когда мир был ослеплен и сделался дик от безумных туч, гонимых в бешеном полете мимо дрожащих звезд, и завывания ветра мешались с воплями потерянных душ. В ту ночь вампиры вышли на промысел, нагие ведьмы скакали, оседлав ветер, и волки-оборотни выли в глуши. Он явился на черном верблюде, что мчался как ветер, и нечистый огонь озарял его, и следы от копыт его верблюда сияли во мраке. Когда Нэток спешился перед святилищем Сета в оазисе Афака, животное вернулось в ночь и исчезло. И я говорил с людьми племени, которые клянутся, что верблюд развернул гигантские крылья и взмыл в облака, оставляя за собою огненный след. С той ночи никто не видел этого верблюда, но черная тень, похожая и на тень зверя, и на тень человека, проникает в шатер Нэтока и говорит с ним в темноте перед рассветом. Я скажу тебе, Конан, Нэток на самом деле… смотри, я покажу тебе образ того, что я увидел в тот день у Шушана, когда ветер отбросил прочь его вуаль!

Ясмела увидела блеск золота в руке шемита, когда мужчины низко склонились над чем-то. Он услышала ворчание Конана, и внезапно чернота окутала ее. Первый раз в своей жизни принцесса Ясмела потеряла сознание.