2

Слухи, путешествуя по лугам, достигли гиборейских городов. Весть несли караваны: длинные цепи верблюдов, идущие через пески, ведомые худыми и жилистыми, одетыми в белые кафтаны людьми с ястребиными глазами. Ее передавали горбоносые пастухи на пастбищах, она путешествовала от обитателей шатров к жителям приземистых каменных городов, в которых короли с курчавыми иссиня-черными бородами творили странные ритуалы во славу пузатых божков. Слухи просочились сквозь путаницу холмов, где тощие дикари взимали дань с караванов. Известие проникло на плодородные земли нагорья, где высились гордые города на берегах синих озер и рек. Слухи проползли по широким белым дорогам, по которым оживленно двигались запряженные волами повозки, мычащие стада, богатые купцы, закованные в сталь рыцари, лучники и жрецы.

То были слухи из пустыни, лежащей к востоку от Стигии, далеко на юг от холмов Косса. Среди кочевых племен появился новый пророк. Люди говорили о племенной войне, о том, что на юго-востоке собираются стервятники, и об ужасном вожде, который вел эти орды, растущие как снежный ком, к победе. Стигийцы, которые всегда были угрозой северным народам, не были связаны с этим движением, потому что они сами собирали армии на северных границах, а их жрецы творили боевую магию, чтобы противостоять магии колдуна из пустыни. Люди именовали его Нэток, Колдун в Маске, ибо он никогда не открывал лица.

Но волна устремилась на северо-запад, и короли с иссиня-черными бородами умерли перед алтарями своих пузатых божков, а приземистые каменных стены их городов были залиты кровью. Люди говорили, что цель Нэтока и его завывающих приспешников — горные земли гиборейцев.

Набеги из пустыни были обычными, но возникшее ныне движение не было обычным набегом. Слухи гласили, что Нэток заставил тридцать кочевых племен и пятнадцать городов присоединиться к нему, и даже непокорный стигийский принц покорился колдуну и стал его вассалом. Последняя весть предвещала грядущему нападению характер настоящей войны.

Как обычно, большинство гиборейских народов были склонны не обращать внимания на растущую угрозу. Но в Хорайе, земли которой были высечены из шемитских земель мечами косских воинов, встревожились. Хорайя лежала к юго-востоку от Косса и в случае вторжения приняла бы на себя всю его тяжесть. Юный король страны был пленником коварного короля Офира. Тот не мог решить: вернуть ли его на родину, взяв огромный выкуп, или отдать его в руки заклятого врага, скупого короля Косса, который не сулил золота, зато обещал выгодный договор между странами. Тем временем бразды правления королевством, которому угрожала страшная опасность, находились в прекрасных руках юной принцессы Ясмелы, сестры короля.

Менестрели воспевали ее красоту по всему западному миру. Она была воплощением гордости, присущей королевской династии. Но в ту ночь, о которой идет речь, вся гордость слетела с нее, как покрывало. В комнате принцессы, потолок которой представлял собой купол из ляпис-лазури, мраморный пол был устлан редкими и ценными мехами, а стены украшал золотой фриз, десять девушек, дочерей благороднейших домов, дремали на бархатных кушетках вокруг ложа принцессы — золотого возвышения под шелковым балдахином. Но принцессы Ясмелы не было на шелковом ложе. Она лежала нагая ничком на мраморном полу, словно служанка, которую наказывают за провинность. Темные волосы разметались по белым плечам, тонкие пальцы царапали пол в невыносимой муке. Принцесса корчилась от ужаса, который заморозил кровь в ее жилах, заставил неестественно расшириться зрачки прекрасных глаз, от которого дыбом вставали волосы и тело покрывалось гусиной кожей.

Над ней, в самом темном углу мраморной комнаты, высилась большая бесформенная тень. Это не было живое существо, состоящее из плоти и крови. Это был сгусток тьмы, туманное пятно, чудовищное и противоестественное порождение ночи, которое могло бы показаться плодом воображения погруженного в кошмарный сон мозга, если бы не два блестящих желтых огня, которые двумя глазами сверкали во мраке.

Более того, от тени исходил голос. Низкое, едва уловимое шипение больше всего походило на тихий свистящий звук, который издают змеи, и который не могло бы воспроизвести ни одно существо с губами человека. Голос твари, равно как и смысл ее слов, наполняли Ясмелу ужасом. Ужас сотрясал ее до глубины души; ужас был столь нестерпим, что принцесса извивалась и корчилась всем телом, как под ударами плетей — словно пыталась стряхнуть движениями тела навязчивое зло, ползущее ей в душу.

— Ты отмечена знаком, ты принадлежишь мне, принцесса, — шелестел страшный шепот. — Еще прежде чем восстать от долгого сна, я отметил тебя и стремился к тебе, принцесса. Но меня сковывало древнее заклятие, при помощи которого я спасся от врагов. Я — душа Нэтока, Колдуна в Маске! Посмотри хорошенько на меня, принцесса. Скоро ты обнимешь меня в моем телесном воплощении. Скоро ты будешь любить меня!

Шепот призрака перешел в похотливое хихиканье. Ясмела застонала и в пароксизме ужаса ударила по мраморным плитам пола крохотными кулачками.

— Я сплю во дворце Акбитаны, — продолжалось жуткое шипение. — Там лежит мое тело, его кости и плоть. Но тело — лишь пустая скорлупа, которую свободный дух может покинуть для полета. Если бы ты могла выглянуть из окна того дворца, ты бы поняла тщетность сопротивления. Пустыня расстилается цветником в свете луны, а его цветы — это сотни тысяч военных костров. Как стремится лавина с гор, набирая силу и скорость, так моя армия обрушится на земли моих древних врагов. Черепа их королей послужат мне кубками, их женщины и дети станут рабами рабов моих рабов. Долгие годы сна взрастили мое могущество… А ты будешь моей королевой, о принцесса! Я научу тебя древним, забытым ныне способам наслаждений. Мы…

Под потоком сверхъестественной непристойности, исходящей от призрачного колосса, Ясмела скорчилась, как если бы удар бича ожег ее нежное нагое тело.

— Помни! — шепнул ужас. — Уже очень скоро я приду за тем, что мне принадлежит!

Ясмела, прижав лицо к каменным плитам и зажимая уши нежными пальцами, услышала странный хлопающий звук, словно от крыльев летучей мыши. Она со страхом глянула вверх, но увидела только луну, светящую в окно. Лунный луч пронзил серебряным клинком то место, где только что скрывался во мраке чудовищный фантом. Дрожа всем телом, принцесса поднялась, с трудом добралась до атласной кушетки, упала на нее и истерически разрыдалась. Девушки продолжали спать, но вот одна проснулась, зевая и потягиваясь, и огляделась вокруг. Тотчас она была на коленях подле кушетки, обнимая Ясмелу за стройный стан.

— Это было… было?.. — ее темные глаза расширились от испуга. Ясмела судорожно вцепилась в нее.

— Ах, Ватиса, Оно явилось снова! Я видела Его, слышала, как Оно говорит! Оно назвало Свое имя — Нэток! Это Нэток! Это не был кошмарный сон, это было на самом деле! Оно возвышалось надо мной, а все девушки спали, как будто им дали сонное зелье. Что делать, о, что мне делать?

Ватиса в раздумье повернула золотой браслет на полной руке.

— О принцесса, — сказала она. — Нет сомнений в том, что простым смертным не под силу справиться с Ним, и предохранительное заклятие, полученное тобой от жрецов Иштар, не помогло. Значит, единственное, что тебе осталось — обратиться к забытому оракулу Митры.

Несмотря на только что пережитый ужас, Ясмела вздрогнула. Боги вчерашнего дня становятся дьяволами завтрашнего. Жители Косса давно перестали поклоняться Митре, забыли, каким был всеобщий бог гиборейцев. У Ясмелы было только смутное представление, что, поскольку бог этот очень древний, он должен быть ужасен. Иштар тоже следовало бояться, равно как и других богов Косса. Культура и религия Косса претерпела изменения, соприкоснувшись с культурами Шема и Стигии, и кое-что из них заимствовав. Простой образ жизни гиборейцев сильно изменился под воздействием чувственных, роскошных и деспотических привычек Востока.

— А Митра поможет мне? — Ясмела схватила Ватису за запястье. — Мы так давно поклоняемся Иштар…

— Поможет. Пусть не будет сомнения в сердце твоем! — Ватиса была дочерью офирского жреца, который привез с собой свои обычаи, когда бежал от политических врагов в Хорайю. — Ступай и вопроси святыню! Я пойду с тобой.

— Я пойду! — Ясмела встала, но воспротивилась, когда Ватиса хотела помочь ей одеться. — Не годится мне стоять перед святыней, закутанной в шелка. Я приползу на коленях, нагая, как должно тому, кто поклоняется истинно, чтобы Митра не счел, что мне не достает скромности.

— Чушь! — Ватиса, похоже, не питала большого уважения к тому, что она считала ложным культом. — Митра предпочитает, чтобы люди стояли перед ним выпрямившись, а не ползали на животах, как червяки, и не окропляли кровью животных его алтарь.

Получив такой выговор, Ясмела позволила девушке надеть на себя легкую шелковую рубашку без рукавов, набросить поверх нее шелковую тунику и перехватить ее в талии широким бархатным поясом. Изящные ноги принцессы были обуты в атласные туфли, а несколько искусных прикосновений проворных пухлых пальчиков Ватисы привели в порядок темные волнистые волосы принцессы.

Ватиса откинула тяжелый, тканый золотом гобелен и отодвинула золотой засов скрытой за ним двери. Принцесса следовала за ней. За дверью обнаружился узкий изгибающийся коридор. По нему девушки быстрым шагом добрались до другой двери, за которой был просторный зал. Там стоял стражник в позолоченном шлеме, украшенном гребнем, посеребренной кирасе и гравированных золотом поножах. Вооружен он был боевым топором с длинной рукоятью.

Ясмела махнула ему рукой, он отсалютовал и снова занял свое место у двери, неподвижный, как медная статуя. Девушки пересекли зал, который казался невообразимо огромным и сверхъестественным в свете факелов на очень высоких стенах, и спустились вниз по лестнице. Ясмела вздрагивала при виде темных теней по углам. Они спустились вниз на три лестничных пролета и наконец остановились в узком коридоре, потолок которого в виде арки был инкрустирован драгоценными камнями, в пол были вделаны самоцветы, а стены были украшены золотым фризом. Они на цыпочках прошли по этому сияющему пути, взявшись за руки, и остановились перед позолоченной дверью.

Ватиса распахнула дверь, и их взорам предстала святыня, давно забытая всеми, за исключением нескольких верных, а также членов королевской семьи Хорайи, ради которых и поддерживался храм. Ясмела никогда не была здесь, хотя родилась и провела всю свою жизнь во дворце. Святилище было простым и неукрашенным по сравнению с богатством и вычурностью святилищ Иштар. Здесь чувствовалась простота достоинства и красоты, присущие религии Митры.

Потолок был очень высоким, но не в виде купола и из простого белого мрамора, так же как стены и дверь. Вдоль стен бежал полоской узкий золотой фриз. Позади алтаря из чистого зеленого нефрита, не запятнанного следами жертвоприношений, стоял пьедестал, на котором сидело материальное представление божества. Ясмела в благоговейном ужасе смотрела на могучий размах плеч, на строгие правильные черты — большие глаза правильной формы, борода патриарха, крупные завитки волос, перехваченные простой лентой на висках. Это, хоть принцесса того и не знала, было искусство в высшем своем проявлении — свободное, ничем не скованное художественное выражение высокоэстетической расы, не заторможенное принятым символизмом.

Ясмела опустилась на колени и простерлась ниц, не обращая внимания на упреки и увещевания Ватисы. Ватиса на всякий случай последовала ее примеру, ибо она была всего лишь обычной девушкой и чувствовала благоговейный ужас в святилище Митры. Но даже сейчас она не могла удержаться и шепнула Ясмеле на ухо:

— Это всего лишь символ бога. Никто не пытался утверждать, что знает, как выглядит Митра. Эта статуя представляет его в идеализированном человеческом облике, настолько близком к совершенству, насколько может вообразить человеческий ум. Бог не обитает в этом холодном камне, как, по словам ваших жрецов, обитает Иштар. Он повсюду — над нами, вокруг нас, и утром он дремлет в высоте среди звезд. Но в этом месте его сущность фокусируется. Поэтому воззови к нему.

— Что мне сказать? — шепнула Ясмела, запинаясь от ужаса.

— Прежде чем ты заговоришь, Митре уже известны все твои мысли… — начала Ватиса. И вдруг обе девушки вздрогнули от испуга, когда прямо из воздуха над ними возник голос. Глубокие, спокойные, звучные тона исходили отовсюду, из статуи не больше, чем из стен. Снова Ясмела дрожала перед бестелесным голосом, который обращался к ней, но на этот раз не от ужаса или отвращения.

— Не нужно слов, дочь моя, ибо мне известно, в чем ты нуждаешься, — пришли интонации, как глубокие музыкальные волны, ритмично бьющиеся о золотой берег. — Есть только один способ тебе спасти твое королевство и, спасая его, спасти весь мир от клыков змеи, которая выползла на свет из многовековой тьмы. Ступай одна на улицы города, и доверь судьбу своего королевства в руки первого, кого встретишь.

Голос, не имеющий эха, умолк, и девушки уставились друг на друга. Затем они поднялись на ноги и на цыпочках вышли прочь. Они заговорили не раньше, чем добрались до спальни Ясмелы. Принцесса выглянула в окно, забранное золотой решеткой. Луна зашла. Было уже далеко за полночь. Звуки пиров затихли в садах и на крышах города. Хорайя спала под звездами, словно отражениями которых служили факелы, которые мерцали вдоль садов и улиц, и на плоских крышах домов, где спали люди.

— Что будешь делать? — шепнула Ватиса, вся дрожа.

— Подай мне плащ, — ответила Ясмела, стиснув зубы, чтобы не стучали.

— Одна, на улицах, в столь поздний час! — принялась увещевать ее Ватиса.

— Митра говорил со мной, — ответила принцесса. — Это мог быть голос бога или трюк жреца. Неважно. Я пойду!

Она закутала гибкую фигуру в обширный шелковый плащ, надела бархатную шапочку с плотной вуалью, торопливо прошла по коридорам до большой бронзовой двери. Дюжина копейщиков удивленно смотрели ей вслед, когда она вышла наружу. Это было крыло дворца, которое выходило прямо на улицу, со всех остальных сторон дворец был окружен большими садами и обнесен высокой стеной. Принцесса оказалась на улице, освещенной факелами, расположенными через равные промежутки.

Она замерла на мгновение, затем, прежде чем ее решимость исчезла, принцесса закрыла за собой дверь. Легкая дрожь пробежала по ее телу, когда она посмотрела по сторонам. Улица была совершенно пустой и тихой. Ясмела, дочь аристократов, никогда прежде не выходила одна, без сопровождающих, из дворца своих предков. Мысленно подбодрив себя, она быстро пошла по улице. Ее ноги, обутые в атласные туфли, легко ступали по мостовой, но от малейшего звука шагов ее сердце подпрыгивало до горла. Ей казалось, что они отдаются громовым эхом в лабиринте города, и будят злобные фигуры с крысиными глазами в тайных логовищах под землей. Казалось, в каждой тени крылся наемный убийца, в каждой подворотне таились крадущиеся псы ночи.

Внезапно она вздрогнула всем телом. Впереди нее на жуткой улице появилась фигура. Принцесса быстро укрылась в густой тени, которая теперь казалась небесным спасением. Ее сердце бешено колотилось. Приближающийся человек шел не скрытно, как вор, и не робко, как скромный путник. Он вышагивал по ночной улице, как человек, у которого нет ни желания, ни необходимости идти тихо. В его походке была бессознательная важность, и звуки его шагов по мостовой отдавались громким эхом. Когда он приблизился к факелу, принцесса ясно разглядела его — высокий мужчина, одетый в кольчугу из прочных колец, какие носят наемники. Принцесса собралась с духом и вышла из тени, плотно кутаясь в плащ.

— Ах-ха! — меч прохожего наполовину вылетел из ножен. Он замер, когда мужчина увидел, что перед ним всего лишь женщина. Однако взгляд воина скользнул поверх ее головы в тень, ища возможных компаньонов.

Они стояли друг перед другом. Рука мужчины лежала на длинной рукояти меча, которая выглядывала из-под алого плаща, небрежно спадавшего с его широких плеч. Свет факелов тускло блестел на полированной синей стали его поножей и легкого шлема. Более гибельный огонь блестел синевой в его глазах. С первого взгляда было видно, что он не коренной житель Косса, а когда он заговорил, принцесса поняла, что он не гибореец. Он был одет как капитан наемников, а в этой отчаянной команде были люди из многих стран — как цивилизованные иностранцы, так и варвары. В этом воине было нечто волчье, изобличавшее в нем варвара. Глаза цивилизованного человека, каким бы он ни был дикарем или преступником, не могут сверкать таким огнем. В его дыхании чувствовались винные пары, но он не пошатывался.

— Тебя что, вышвырнули на улицу? — спросил он на варварском косском, протягивая к ней руку. Его пальцы сомкнулись на ее запястье без нажима, но она почувствовала, что он без труда может сломать ей кости. — Я иду из последнего открытого винного погребка — Иштар да проклянет этих белобрюхих крючкотворов, которые закрывают питейные дома! «Пусть люди спят вместо того, чтобы напиваться», говорят они — ну конечно, чтобы люди лучше работали и сражались для своих хозяев. Евнухи с мягкими кишками, я их называю. Когда я служил наемником в Коринфии, мы пили и гуляли с девками всю ночь, а потом сражались весь день — о да, и кровь рекой текла по нашим клинкам! Но что с тобой стряслось, детка? Сними-ка эту проклятую маску…

Принцесса, ловко изогнувшись, избежала его хватки, стараясь в то же время не оттолкнуть его. Она понимала, какой опасности себя подвергает — в городе, на пустынной улице, наедине с пьяным варваром. Если она откроет ему свое имя, он может посмеяться над ней и уйти. Она не была уверена, что он не перережет ей горло. Варвары поступают странно и необъяснимо. Принцесса переборола растущий страх.

— Не здесь, — рассмеялась она. — Пойдем со мной…

— Куда? — его дикая кровь взыграла, но он был осторожен, как волк. — Ты хочешь меня заманить в притон грабителей?

— Нет, нет, клянусь! — она всеми силами старалась избежать руки, которая снова протянулась сорвать с нее вуаль.

— Укуси тебя демон, девчонка! — буркнул он с отвращением. — Ты со своей вуалью хуже гирканской женщины. Дай я хотя бы взгляну на твою фигуру!

Прежде чем она успела ему помешать, он сдернул с нее плащ, и тихонько свистнул сквозь зубы. Он стоял с ее плащом в руках, глядя на нее так, словно вид ее богатых одежд слегка протрезвил его. Она увидела, что в его глазах мелькнуло сердитое подозрение.

— Кто ты такая, черт побери? — пробормотал он. — Ты не уличная девка, если только твой любовник не украл для тебя одежду из королевского сераля.

— Неважно, — она решилась положить свою белую руку на его массивное закованное в броню предплечье. — Пойдем со мной, уйдем с улицы.

Он некоторое время колебался, затем пожал могучими плечами. Принцесса увидела, что он наполовину поверил в то, что она — какая-нибудь знатная дама, которой прискучили церемонные любовники, и она выбрала такой способ развлечься. Он позволил ей снова закутаться в плащ и последовал за ней.

Принцесса краем глаза наблюдала за ним, когда они вместе шли по улице. Его кольчуга не могла скрыть суровых черт его тигриной мощи. Все в нем было тигриным, первобытным, раскованным. Он был для нее чужд, как джунгли, в своем отличии от благовоспитанных придворных, к которым она привыкла. Она боялась его, она говорила себе, что ей отвратительны его грубая неотделанная сила и бесстыдное варварство. Однако что-то безымянное, жаждущее риска внутри нее тянулось к нему — скрытая первобытная струна, которая прячется в душе каждой женщины, звучала в ответ. Она чувствовала его напряженную руку в своей руке, и что-то глубоко в ней ответило на эту близость. Много мужчин становилось перед Ясмелой на колени. Это был тот, кто, она чувствовала, никогда не станет на колени ни перед кем. Ее чувства напоминали чувства человека, который ведет тигра без поводка. Она была испугана и возбуждена своим испугом.

Принцесса остановилась у двери дворца и легонько постучала. Наблюдая украдкой за своим спутником, она не заметила в его глазах подозрения.

— Дворец, да? — проворчал он. — Так ты горничная?

Принцесса обнаружила, что со странным чувством ревности думает, впускала ли какая-нибудь из ее девушек во дворец этого военного орла. Стражи не шевельнулись, когда она вела его мимо них, но он смотрел на них, как дикий злобный пес смотрел бы на чужую стаю. Она провела через занавешенную дверь во внутренний покои, где он остановился, наивно разглядывая гобелены, пока не заметил хрустальный кувшин с вином на столике черного дерева. Варвар с удовлетворенным вздохом схватил кувшин и опрокинул его содержимое в рот. Из внутренней комнаты выбежала Ватиса с взволнованным восклицанием:

— О, моя принцесса!

— Принцесса?!

Кувшин с вином упал на пол и разбился. Неуловимо быстрым движением наемник сорвал с Ясмелы вуаль и глянул ей в лицо. Он отпрянул с проклятием, меч оказался в его руке, блеснула синевой сталь. Глаза варвара сверкали, как у попавшего в ловушку тигра. В воздухе скопилось напряжение, словно затишье перед бурей. Ватиса осела на пол, лишившись дара речи от ужаса, но Ясмела смотрела на разъяренного варвара, не отводя глаз. Она понимала, что речь идет о ее жизни. Доведенный до безумия подозрениями и нерассуждающей паникой, он был готов сеять смерть при малейшей провокации. Но принцесса чувствовала какое-то невыразимое возбуждение от опасности ситуации.

— Не бойся, — сказала она. — Я принцесса Ясмела, но у тебя нет причин бояться меня.

— Зачем ты привела меня сюда? — рявкнул он, осматриваясь вокруг сверкающими глазами. — Что это за ловушка?

— Это не ловушка, — ответила она. — Я привела тебя сюда, потому что ты можешь мне помочь. Я воззвала к богам — к Митре — и он велел мне пойти на улицы и просить помощи первого, кого я встречу.

Это было нечто, что он мог понять. У варваров тоже есть оракулы. Он опустил меч, хотя и не вложил в ножны.

— Ну, если ты принцесса Ясмела, тебе действительно нужна помощь, — буркнул он. — Твое королевство попало в дьявольскую переделку. Но чем я могу тебе помочь? Конечно, если тебе нужен головорез…

— Садись, — предложила она. — Ватиса, принеси ему вина.

Варвар повиновался. Она обратила внимание, что он позаботился сесть спиной к прочной стене, где он мог видеть всю комнату. Он положил обнаженный меч на защищенные кольчугой колени. Ясмела смотрела на меч в восхищении. Его тусклый синеватый блеск, казалось, отражал былые кровопролития и грабежи. Она сомневалась, что сможет его поднять, но знала, что наемники вращают мечи одной рукой с такой же легкостью, как она

— хлыст для верховой езды. Она обратила внимание на силу и мощь рук варвара. Это не были корявые неразвитые лапы дикаря. С чувством вины она внезапно обнаружила, что представляет, как эти сильные руки перебирают ее темные волосы.

Варвар, похоже, успокоился, когда она села напротив него на диван. Он снял свой легкий шлем и положил рядом на стол, и откинул назад железный назатыльник, позволяя складкам кольчуги падать на его массивные плечи. Теперь она более явственно рассмотрела его несходство с гиборейцами. В его темном, покрытом шрамами лице был намек на угрюмость, и, хотя черты его не были отмечены испорченностью или злобой, они были определенно грозными, а самым примечательным были его горящие синие глаза. На низкий широкий лоб спадали пряди взъерошенных волос, черных как вороново крыло.

— Кто ты такой? — резко спросила она.

— Конан, капитан наемных копьеносцев, — ответил он, одним глотком опустошая чашу вина и протягивая ее наполнить снова. — Я родом из Киммерии.

Название ей мало что говорило. Она смутно знала, что эта дикая, угрюмая холмистая страна лежит далеко на севере, за пределами гиборейских земель, и населяет ее дикая, жестокая, угрюмая раса. Она никогда до сих пор не видела киммерийца.

Ясмела оперла подбородок на руки и устремила на воина взор глубоких темных глаз, которые полонили много сердец.

— Конан Киммериец, — произнесла она, — ты сказал, что мне нужна помощь. Почему?

— Ну, — ответил он, — это всякому понятно. Твой брат король — пленник в Офире, Косс строит заговоры, чтобы поработить тебя, этот колдун в Шеме провозгласил кровь и смерть. А что хуже всего, так это то, что твои солдаты дезертируют ежедневно.

Принцесса ответила не сразу. Для нее было внове слышать столь откровенную речь. Слова этого человека не прятали суть за придворными вежливыми оборотами.

— Почему мои солдаты дезертируют, Конан? — спросила она.

— Некоторых переманил Косс, — ответил он, с удовольствием потягивая вино. — Многие считают, что Хорайя как независимое государство обречена. Многие испуганы россказнями об этом псе Нэтоке.

— Наемники останутся? — обеспокоенно спросила она.

— Да, пока ты будешь нам хорошо платить, — честно ответил он. — До твоей политики нам дела нет. Ты можешь верить Амальрику, нашему генералу, но остальные наемники — простые ребята, которые любят добычу. Если ты заплатишь выкуп, который просит Офир, люди станут говорить, что ты не сможешь заплатить нам. В этом случае мы можем перейти на службу к королю Косса, хотя этот проклятый скупердяй мне не друг. Или можем ограбить твой город. В гражданской войне добыча всегда богатая.

— Почему вы не перейдете к Нэтоку? — настойчиво спросила она.

— Чем он нам заплатит? — фыркнул он. — Пузатыми медными идолами, которые он унес из ограбленных шемитских городов? Пока ты воюешь с Нэтоком, можешь быть уверена, что мы не переметнемся к врагу.

— Пойдут ли за тобой твои товарищи? — резко спросила она.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, — подчеркнуто ответила она, — что я собираюсь назначить тебя командующим армией Хорайи!

Он замер с чашей вина, поднесенной к губам, которые кривились в широкой ухмылке. Глаза его сверкнули новым огнем.

— Командующим? Кром! Но что скажут твои надушенные аристократы?

— Они будут повиноваться мне! — Она хлопнула в ладоши, призывая раба, который вошел и склонился в низком поклоне. — Пусть граф Теспид тотчас явится ко мне, а также канцлер Таурус, лорд Амальрик и Агха Шупрас.

— Я верю словам Митры, — сказала она, останавливая взгляд на Конане, который теперь уплетал еду, поставленную перед ним дрожащей Ватисой. — Ты много воевал?

— Я был рожден на поле сражения, — ответил он, отрывая кусок мяса от огромной кости сильными зубами. — Первые звуки, которые услышали мои уши, были звон мечей и вопли сражающихся. Я дрался в кровавых схватках кланов, участвовал в племенных войнах и в имперских кампаниях.

— Но ты сможешь вести людей и организовывать линии войска?

— Ну, я могу попробовать, — ответил он, не раздумывая. — Это всего лишь битва на мечах, только большого масштаба. Вынимаешь из ножен гвардию, замахиваешься, удар — и либо голова врага с плеч, либо твоя.

Раб вернулся, объявил прибытие тех, за кем посылали. Ясмела вышла во внешнюю комнату, задернув за собой бархатную занавесь. Аристократы опустились на колени, явно удивленные тем, что их призвали в такой час.

— Я призвала вас, чтобы известить о своем решении, — сказала Ясмела.

— Королевство в опасности…

— Вы правы, моя принцесса, — заговорил граф Теспид, высокий мужчина, чьи черные волосы были завиты и надушены. Одной белой рукой он поглаживал остроконечные усы, другой держал бархатный берет с алым пером и золотой пряжкой. Его туфли с острыми носками были атласными, одежда была из расшитого золотом бархата. Граф отличался жеманностью манер, однако мускулы его под шелковыми одеждами были стальными. — Хорошо бы предложить Офиру больше золота за освобождение вашего брата.

— Я категорически возражаю, — прервал его канцлер Таурус, пожилой мужчина в плаще, подбитом мехом горностая. Лицо канцлера было изборождено морщинами от забот его долгой службы. — Мы уже предложили столько, что королевство останется нищим. Если предложить еще, это только повысит алчность Офира. Моя принцесса, я повторяю то, что уже говорил: Офир не пошевелится, пока мы не встретим вторжение этой орды. Если мы проиграем, они отдадут нашего короля Коссу, если победим, они несомненно вернут его величество нам за выкуп.

— А тем временем, — вмешался Амальрик, — солдаты дезертируют ежедневно, а наемники не устают спрашивать, почему мы прохлаждаемся. — Это был немедиец, огромный мужчина с львиной гривой светлых волос. — Мы должны действовать быстро, если мы вообще…

— Завтра мы выступаем на юг, — ответила принцесса. — А вот человек, который поведет вас!

Откинув бархатные занавеси, она драматическим жестом указала на киммерийца. Возможно, это был не слишком удачный момент для представления. Конан развалился в кресле, положил ноги на столик черного дерева, и был поглощен тем, что обгладывал кость, держа ее обеими руками. Он небрежно глянул на потрясенных аристократов, походя ухмыльнулся Амальрику и продолжал свое занятие с явным удовольствием.

— Сохрани нас Митра! — взорвался Амальрик. — Это же северянин Конан, самый беспокойный из моих негодяев! Я бы его давно повесил, если бы он не был лучшим из мечевиков, которые когда-либо носили кольчугу…

— Ваше высочество изволит смеяться над нами! — воскликнул Теспид, хмуря аристократические черты. — Этот человек дикарь, лишенный культуры и воспитания! Это оскорбление — заставлять благородных людей служить под его началом! Я…

— Граф Теспид, — сказала Ясмела, — у вас за поясом моя перчатка. Отдайте ее мне и идите.

— Идти? — воскликнул он, потрясенный. — Куда идти?

— В Косс или в Хадес! — ответила она. — Если вы не будете служить мне так, как я того желаю, вы не будете служить мне вовсе.

— Вы неправильно поняли меня, принцесса, — ответил он, склоняясь в низком поклоне, глубоко уязвленный. — Я не оставлю вас. Ради вас я даже готов предоставить мой меч в распоряжение этого дикаря.

— А вы, милорд Амальрик?

Амальрик выругался вполголоса, затем ухмыльнулся. Он был настоящим солдатом удачи, и никакой скачок удачи, безразлично, вверх или вниз, не мог его удивить.

— Я буду служить под его началом. Я всегда говорил, что жизнь должна быть короткой и веселой — а под командованием Конана Головореза жизнь несомненно будет и короткой, и веселой. Митра! Если этот пес когда-либо командовал больше, чем отрядом таких же убийц, как он сам, я готов съесть его вместе с его доспехами!

— А ты, мой верный Агха? — обратилась она к Шупрасу.

Тот пожал плечами, словно говоря своим видом: что еще мне делать? У него были типичная внешность для расы, живущей вдоль южных границ с Коссом: высокий, худощавый, черты лица более заостренные и ястребиные, чем у родственных пустынных народов с более чистой кровью.

— Иштар решает за нас, принцесса, — ответил он с фатализмом своих предков.

— Ждите здесь, — приказала Ясмела, и пока Теспид комкал и мял свой бархатный берет, Таурус обеспокоенно бормотал себе под нос, а Амальрик расхаживал взад-вперед, теребя свою светлую бороду и ухмыляясь как голодный лев, принцесса исчезла за занавесями и хлопнула в ладоши, призывая рабынь.

По ее приказу они принесли доспехи взамен кольчуги Конана — латный воротник, стальные ботинки, кирасу, оплечье лат, ножные латы, набедренник и шлем с забралом. Когда Ясмела вновь отдернула занавеси, Конан предстал перед собравшимися закованный в блестящую сталь. Одетый в броню с головы до пят, с поднятым забралом шлема, с тенью от черных перьев, украшающих шлем, на темном лице, он обладал мрачным величием, которое неохотно признал даже Теспид. С губ Амальрика неожиданно исчезла усмешка.

— Клянусь Митрой, — сказал он. — Я никогда не ожидал увидеть тебя, Конан, в полных рыцарских доспехах, но ты их не позоришь. Клянусь костями моих пальцев, Конан, я видел королей, на которых доспехи смотрелись не так уместно, как на тебе!

Конан молчал. Неясная тень промелькнула в его уме, как пророчество. Через много лет он вспомнит слова Амальрика, когда придет время мечте стать реальностью.

Загрузка...