Ни свет, ни заря Кэсс вновь разбудили и позвали в штаб. Похоже, Эскер был ранней пташкой, и считал, что кто рано встает, того Император непременно награждает.
— Она пропала! — бурно жестикулируя, сообщил штаб-капитан.
— Кто? — отшатываясь от очередного резкого взмаха руки, спросила Кэсс, уже будучи уверена, что услышит имя Эрин. Но оказалось, что пропала драгоценная черная папка Эскера.
— Ох, — вздохнула она. Наблюдать с утра пораньше заранее обговоренный спектакль никак не входило в ее планы. — Но она ведь и должна была пропасть. Сегодня. Что передо мной-то вы драму разыгрываете?
— Вы не понимаете, или притворяетесь? Она на самом деле пропала! — бушевал эсбэшник, размахивая в воздухе руками. — Кому вы говорили про наш план?
— Никому, — пожала плечами Кэсс. — Что я, совсем с ума сошла?
— Тогда где папка? — повысил голос Эскер. Кэсс села, сложила ногу на ногу и с неподдельным интересом уставилась на него. — Где она?
— Откуда я знаю? — всплеснула руками Кэсс. — Это ваша папка, вот вы и думайте, где вы ее оставили! Между прочим — вы собираетесь сообщать, или это все отменяется?
— Да нет, не отменяется. Просто искать ее я буду уже по-настоящему! — с угрозой пообещал Эскер. — И когда найду…
— И со мной ваши планы поисков не забудьте согласовать, — первый раз подал голос Полковник.
— Я могу быть свободна? — спросила Полковника Кэсс. Тот кивнул. Кэсс вышла, растирая заспанные глаза, обдумала происшедшее. Она ожидала услышать обвинение в похищении пресловутой папки — но Эскер словно бы раз и навсегда счел ее невиновной во всех возможных грехах. Точно, с самого начала он так и сказал — вас мы не подозреваем; но почему? Она уже попросила Эрга подкинуть тому информацию, которая переключит внимание с эскадрильи на командира. Должно быть, не прошло. Надо еще раз попробовать.
И, если Полковник не сказал ни слова, значит, с четверкой спорщиков все в порядке. Впрочем, доказывает ли это их невиновность? Кэсс с неудовольствием вновь призналась себе, что ничего не знает о том, что такое шпион и с чем его едят. И как должен вести себя шпион, которому в лоб заявили, что он — шпион, и завтра имеет все шансы попасть под трибунал. Логично, конечно, что он должен попытаться уйти к противнику. Но, однако ж, с какой стати шпиону совершать такие простые и логичные поступки, наверное, он должен действовать тоньше? И к какому противнику он может уйти — к бунтующему гарнизону и местным партизанам? Что ему это даст? Разве здешнее восстание имеет какое-то отношение к Олигархии?
Стоп, оборвала она себя. А при чем тут Олигархия? Эскер сказал «вражеской», на Эйки же воду взбаламутила крошечная соседняя Федерация. Свободных планет, или как-то так. Почему же она подумала про Олигархию?
Утро еще только началось, а голова уже шла кругом.
Силами СБ Эскер устроил на базе повальный обыск. Эсбэшники щедро делились информацией, объясняя всем заинтересованным и не очень, что именно пропало. Техники, оторванные от своих обязанностей, а точнее — от сладкого утреннего сна, мотались с какими-то агрегатами, помещения то опечатывались то, после осмотра, вновь открывались. При этом база пыталась продолжать функционировать — столовая работала, уборочные машины вылизывали летное поле, десантники погрузились в транспорты и отправились куда-то. Но все равно повсюду царили удесятеренные хаос и неразбериха.
Наконец закончили искать в ангарах, не то вправду все перетряхнув, не то отчаявшись найти что-то в битком набитых закромах техников. Эскер вышел из ангара, вид у него был бледный, а выражение лица — кислое. Видимо, в папке и впрямь содержалось что-то ценное для него. И за потерю ему светили крупные неприятности. Эскера жалко не было, но было интересно — кто же увел у него эту проклятую папку? И зачем? Вряд ли в его записях содержится что-то, ценное для противника. Если уж идти на столь явное действие — то лучше вскрыть сейф в штабе. Хотя это, конечно, банально. Кэсс огорчилась даже — ну никак из нее шпиона не получалось.
Наконец, объявили вылет. Разумеется, для эскадрильи Кэсс — она ничего другого и не ожидала. Войдя в тактический класс, она привычно оглядела пилотов. Четверка спорщиков держалась рядом.
— Ну, как, составили планы рапорта? — кивнула она им. — Сеанс оправданий откладывается, у главного охотника за шпионами украли особо ценную папку. Такую черную, тонкую, из натуральной кожи. Если кто ее увидит — не вздумайте прикасаться и сразу зовите свидетелей и эсбэшников.
Кто-то засмеялся. Всякая неприятность Эскера доставляла господам офицерам чистую, незамутненную детскую радость.
— Не так уж это и смешно, — оборвала хихиканье Кэсс. — СБ, конечно, идиоты по определению, но как бы нам этот идиотизм не вышел боком. Скопировать документы и подкинуть папку — задача несложная. Но и доказать, что не прикасался к ней, несложно. Если не прикасался. Понятно? — грозным взглядом обвела пилотов Кэсс.
Ей вяло покивали — дескать, «понятно-понятно». Она и не настаивала, чтобы каждый повторил приказ. Господа офицеры, конечно, порядочные раздолбаи, но тут уж должны сами сообразить.
— Итак, сегодня наша задача — вот этот вот поселок. Точнее, не поселок, а вспомогательный аэродром и технические службы при нем. По данным разведки, аэродром пустует, но не исключено, что его будут защищать. На этом континенте их всего-то два. Так что — готовьтесь к неожиданностям. По машинам!
Идти до аэродрома было довольно далеко, Кэсс развлекалась прогонкой тестов. Управляющая система никак не желала обсчитывать влияние добавочной платы. Словно бы в упор ее не видела, выдавала стандартные сообщения о полном порядке и отсутствии сбоев. А между тем сбои были — она ощущала их и в еле уловимой задержке, с которой машина реагировала на команды, и в том, что мысли все время упорно перетекали к каким-то давно уже забытым событиям.
… Она раз и навсегда отучилась плакать, задолго до летного училища. В тот день, когда в дом пришло сообщение о том, что погиб ее брат.
Поглощенные своим горем родители, кажется, и не заметили, что дочь-подросток перестала разговаривать с ними и общаться со сверстниками. После школы она уходила на пустыри или к ангарам, сидела там дотемна, возвращалась к ужину и тихо поднималась в свою комнату, где до полуночи играла в компьютер.
Ей не хотелось ни с кем говорить. Весь мир был виноват перед ней — все они живы, а ее брат умер, погиб при подавлении какого-то восстания. Она была виновата перед братом — она жива, а он умер, умер, умер… Он больше никогда не приедет, не войдет в дом, не снимет пропахший дымом и ветром иных миров китель, не поднимет ее на руки и не подкинет к потолку, как маленькую, не будет рассказывать ей о том, где был и что видел. Его нет, нет, его больше никогда не будет — и в мире больше нет смысла, кроме одного: мести.
Она тоже пойдет на военную службу. Она пойдет в то подразделение, которое убивает проклятых бунтовщиков, и будет драться, пока не сдохнет последний из них. Она будет мстить всем.
Девочке из провинциального военного гарнизона казалось, что однажды принятое решение стоит того, чтобы следовать ему всю жизнь. Девочке из древнего рода военной аристократии, хотя и не гремевшего на всю Империю наравне с Эссохами и Конро, но известного своими строгими традициями и безупречной преданностью правящему дому не так уж сложно было пойти по стопам отца и брата.
А у брата были такие сильные руки, он прошел модификацию десантника, и развлекал маленькую сестренку, пальцами одной руки скручивая полосы самых прочных сплавов в тугие спирали. Он ходил с ней в гарнизонную лавку, и клал ей руку на плечо, и все видели, что она — сестра доблестного имперского офицера. Он обыгрывал ее во все военные стратегии, и не делал скидок на возраст, и легонько щелкал ее по носу:
— Чтобы меня обыграть, нужно хорошо думать и хорошо расти…
Она старалась расти хорошо. Любимыми предметами в технической школе второй ступени, куда ее закинули каким-то капризом педагоги, по результатам тестов посчитав, что у нее склонности к математике, были физкультура и гражданская оборона. Все остальные он считала какой-то пустопорожней ерундой, ну, за исключением военной истории. Только гордость не позволяла ей получать низкие оценки. Первая хулиганка среди сверстников, девчонка, которую побаивались мальчишки — и из-за острого языка, и из-за крепких кулачков. Для нее не было слова «боюсь» и слова «не могу» — в любую авантюру она влезала, и шла до конца. Прыжок с крыши с самодельным антигравом, которому, пожалуй, по силам было плавно спустить на землю один ее ботинок, убедил ее только в одном — нужно было лучше рассчитывать конструкцию. Несколько сломанных костей и неделя в больнице нисколько ее не впечатлили. Ведь настоящие солдаты не боятся таких мелочей.
Она читала книги по военной истории, регулярно проникая за ними в кабинет отца. Играла в основном в военные компьютерные игры. Она была уверена, что именно за все это брат будет гордиться ей. Может быть, он и гордился боевой сестренкой — внимательно слушал все ее отчеты об успехах и шалостях, растрепывал волосы и посмеивался.
Никто не знал, почему после окончания училища брат, отличник учебы, выбрал именно тот полк. В этом была какая-то тайна, но Эрран хранил ее, не поделившись и с отцом. Ему прочили отличную карьеру, но он предпочел пойти туда, где было опасно и паршиво, туда, куда не захотел отправиться ни один офицер-аристократ.
Впрочем, это было не единственной тайной в их семье. Точно так же никто не знал, почему отец в какой-то момент оставил блестящее положение при дворе, карьеру штабного офицера на столичной планете, и отправился в гарнизон на Алгеде — настоящее захолустье, планетку в «среднем поясе» Империи, равно удаленную и от столицы, и от фронтира. Мать так и не простила ему крушения своих планов — она была из рода промышленников и дипломатов, и была уверена, что делает прекрасную партию, выходя замуж за отца. Но через несколько лет отец перевез молодую супругу на Алгеду, и ей осталось утешаться только тем, что она самая знатная среди гарнизонных дам. Теперь все ее надежды воплотились в младшем сыне, который мечтал о карьере дипломата. Старший сын был «отрезанным ломтем», да и дочь явно стремилась пойти по его стопам.
Как-то вечером, возвращаясь домой, девочка, которую еще никто не называл Кэсс, услышала, как в спальне мать что-то громко и раздраженно выговаривает отцу. Это было не принято, в семьях их круга супруги даже при закрытых дверях разговаривали сдержанно, и ссоры выглядели, как обмен дипломатически любезными гадостями.
— Это ты заморочил голову Эррану своей проклятой военной службой, это из-за тебя мы лишились сына, а теперь ты принимаешься за дочь!
Она не расслышала ответа отца, бегом поднявшись к себе в комнату. На несколько лет в матери воплотилось все худшее для нее. «Изменница», «дезертир», «предательница» — такими словами про себя она называла мать. Еще не умея ни прощать, ни понимать, что горе может толкнуть человека на самые необдуманные слова, она уже хорошо умела ненавидеть. С тех пор при отце она разговаривала с матерью редко и холодно, но подчеркнуто вежливо, в его отсутствие просто смотрела сквозь нее. И мать все больше отдалялась и от дочери, и от мужа, находя утешение в воспитании младшего из детей. А брата Кэсс почитала бестолковым, ни на что не годным дохляком — и презирала их обоих.
… Да какого ж черта эта плата раз за разом вытаскивает из нее самые болезненные воспоминания?!
Кэсс разозлилась, и злость позволила ей на время оторваться от высасывающего воспоминания воздействия. И вовремя. Спутник сообщил о том, что к ним приближается противник.
К аэродрому их не пустили — двадцать две новехонькие А-С-ки встретили их заранее, километрах в ста от объекта. Словно нарочно поджидали. Завязался бой.
Кэсс не сразу поняла, что в воздухе творится что-то необычное. Добрая шестерка машин пыталась оттеснить ее в сторону, прижать к земле. Остальные тоже вели себя странно — уходили от боя, уворачивались и тут же возвращались обратно, словно поставив себе целью не победить, а протянуть время. Кэсс не просила помочь, не сомневаясь, что и сама раскидает наглую шестерку, но с ней словно играли в кошки-мышки: она пыталась достать одного, он тут же уходил, другой подставлялся и тоже тут же уходил, остальные держались поодаль, стараясь оттеснить ее и прижать к земле. И тут плата показала себя во всей красе — интерфейс системы управления мигнул, пошел рябью, выдал целую кучу беспорядочных сообщений, и система метнула машину к земле, игнорируя все команды Кэсс. Мало того — сбоем ее ударило по всему обостренному до предела восприятию так, словно, отключаясь, система пожелала уничтожить ее. Первым инстинктивным желанием было сорвать шлем, из которого шло что-то невозможное, нестерпимое — вместо визуальной информации или матово-серебристого «пассивного» фона перед глазами свивались в спираль черно-белые треугольники стробоскопической картинки, вызывая приступ животного ужаса и тошноты.
— Эрмиан, Сэлэйн, — позвала она, уповая на то, что коммуникационная система еще жива, и в паре метров над землей успевая включить ручное. Отпустило. Черно-белый стробоскоп исчез, но вместе с ним исчезла и большая часть информации о происходящем вокруг.
Вот теперь ей пришлось по-настоящему тяжело — ей не давали подняться, не давали развернуть машину вертикально, как она хотела, каждый сантиметр движения вверх она буквально выгрызала, шпаря по самым наглым из обоих лазеров. Но впереди ее бесславного пути был лес, и подняться нужно было не на сантиметры — на метры, а это никак не удавалось. Особенно на ручном управлении, на котором машина из послушной любой мысли птицы превращалась во что-то неуклюжее и неподъемное. Да, возможно, и на ручном она потягалась бы с любым из пилотов А-С, но не с шестью же!
«Садиться?» — мелькнула мысль. Садиться и ждать, пока отгонят, если не удастся — взрывать машину и надеяться, что подберут. Это было бы вполне оправданным решением — уж куда осмысленней, чем на полной скорости таранить местные деревья. Но что-то ее остановило, а легкая тень страха привычно сменилась белой яростью. И перестало мешать заторможенное ручное управление, а время замедлилось и потекло густой патокой, как всегда.
Форсаж! Нахала, пристроившегося ей в хвост, сдуло ударом из сопел, его машина беспомощно кувыркнулась и, не завершив кувырок, упала на землю. А-С и так шел ниже допустимого предела высоты, и, разумеется, не угадал ее маневра и не мог уклониться. Взрывом сзади ее машину ощутимо тряхнуло, но взрыв и отогнал того, кто шел следом, еще двое испуганно шарахнулись от пошедшей резко вверх машины Кэсс. Она вырвалась из кольца, проходя буквально над самыми кронами деревьев и чувствуя, как ветки скользят по брюху машины.
Сделав «мертвую петлю», она зашла в тыл недавней шестерке, ставшей уже пятеркой, и с ходу сделала двоих, полоснув им по крыльям и лишив машины устойчивости, после чего ушла как можно выше, предоставив остальным заканчивать за нее этот бой. Как ни хотелось ринуться обратно, как ни требовал этого инстинкт хищника, просыпавшийся в ней в такие минуты, здравый смысл удерживал руки от каких-либо действий.
Перестав охотиться за машиной Кэсс, крыло А-С явно утратило смысл жизни. Их весело гнали к аэродрому. Кэсс любовалась сим великолепием сверху, обдумывая ситуацию. Ее вынуждали совершить посадку, это очевидно. Но зачем, с какой стати? На кой, грубое слово, сдалась этому, три грубых слова, гарнизону ее машина?! В редких боях с Олигархией, которые выпадали на ее долю, Кэсс знала, что этого стоит опасаться постоянно. Интерес конструкторов Олигархии к экспериментальным истребителям, на которых они, собственно, и летали, в Корпусе был известен давно.
Уж не прячутся ли за каким-нибудь кустом наши славные противники с одинаковыми выражениями на одинаковых лицах, — мелькнула мысль и пропала. Если и прячутся, то прячутся хорошо, обнаруживать себя не спешат. Вот и славно — сегодня она несколько не в форме, скажем так. И не вполне в настроении. Сегодня ее гораздо больше интересует, каким образом из всей девятки перехватчики вычислили именно командирскую машину. Ее истребитель имел пару отличительных особенностей — чуть иная форма крыла, укороченная игла на носу. Эти мелкие изменения были внесены в конструкцию по ее просьбе, их эффективность была проверена на учениях. Но насколько точно нужно знать, чем ее машина отличается от остальных, чтобы безошибочно определить ее среди прочих членов черной стаи? Или это уже избыточная подозрительность? В принципе, она держалась чуть левее остальных, так что уверенной быть нельзя.
— Рон, Истэ, — система связи все же работала, хотя оставался только звук. — Мы сможем кого-нибудь посадить и приволочь на базу?
— Посадить — нет проблем, а вот насчет базы сомневаюсь, — ответил Рон.
— Застрелится, — пояснил Истэ. — Но попробовать можем.
— Попробуйте. Если получится.
— Хорошо, — откликнулись звеньевые.
Временно изгнанная с праздника жизни, Кэсс могла только следить, что происходит внизу. Взлетные полосы разбомбили Сэлэйн и Эрмиан, Кэни прошелся над бараками и ангарами. Одного из бывших преследователей Кэсс вели, постепенно приближая момент его посадки на поле позади аэродрома. Вырваться он уже никак не мог, и в высоте метров пяти над землей, на предельной для перехватчика высоте, Рон вдруг зашел над ним и шарахнул вполсилы из плазменной пушки. Сине-фиолетовый пузырь на долю мгновения облек нос машины и растворился. Машина окончательно потеряла управление и под углом ринулась к земле, уже совершенно неуправляемая.
— Зачем, Рон?! — вскрикнула Кэсс, видя, как замечательный, образцовый захват перехватчика заканчивается явным крахом. Но машина не взорвалась — высота была недостаточной.
— А чтоб не застрелился, — с удовлетворением пояснил Рон. — Ему ж не только управление, ему ж и всю начинку в голове отрубило.
Кэсс запоздало сообразила, что да, им что-то подобное сообщали, но информация явно не отложилась в голове. Особенно — что стыдно вдвойне — в командирской голове. Надо будет поработать на учениях. Истэ и Рон посадили машины вплотную с перехватчиком, почти одновременно вышли из кабин. Люк, разумеется, был заперт изнутри, и Рон, не раздумывая, потянул из-за пояса лучевик и осторожно вскрыл люк по контуру. Нырнув внутрь, он через минуту показался снаружи, вернее его спина. Судя по всему, Рон тащил что-то тяжелое. Истэ помог, и всего через несколько минут бессознательное, но, судя по жестам звеньевых, вполне живое тело было погружено в машину Истэ.
Пошли назад, на базу. Кэсс настолько устала от нудной платы, все время заставляющей отвлекаться на воспоминания и рассуждения, что даже ручное управление доставляло ей удовольствие. Все познается в сравнении, думала она, осторожно пробуя фигуры высшего пилотажа. Получалось, конечно, довольно примитивно, по-ученически, но рисковать не хотелось. Белая ярость, в которой ей море было по колено, и удавалось любое безумство, откатилась, оставив по себе дрожь в руках и тошноту, а изобразить собой картину «Командирская машина, позывной Кэсс, не справившись с ручным управлением, атакует лес» не хотелось.
С горем пополам работающая система связи позволяла ей только обращаться к кому-то напрямую, а говорить, в общем-то, было не о чем. Хотелось послушать болтовню в эфире, но эта роскошь ей сейчас была недоступна. Так и дошли до базы.
Их встречали — о, как их встречали. На краю летного поля стояли и Полковник, и Эскер, и пара техников, и наряд патруля, и медики в своих голубых накидках. Кэсс посадила машину, мысленно поставила себе за такую посадку большую синюю галку, наихудшую отметку в начальной школе, рванула застежку воротника, резко сдернула шлем и уже хотела открыть люк, как что-то ее остановило. Какая-то мысль, слишком странная, чтобы целиком уместиться в ударенной разрывом контакта со шлемом голове, но достаточно четкая, чтобы заставить ее заглянуть под кресло пилота.
Так и есть! Искомая черная папка лежала там, и видно ее было прекрасно, не надо даже садиться в кресло, достаточно открыть люк. Более того, Кэсс было совершенно точно известно, что перед тем, как выпустить их в полет, машины обыскали. Значит, папка попала туда уже позже.
И кого благодарить за «подарок»? Она садилась последней, и точно видела, что никто из ее ребят к ее машине не подходил, а просочиться туда раньше они не могли — ангар был опечатан, и открыли его у нее на глазах, когда они уже шли из тактического класса. Впрочем, Кэсс была уверена, что забыла нечто важное. Но сейчас ей было не до воспоминаний.
Она вышла, направилась прямиком к Эскеру, стоявшему рядом с Полковником.
— Заберите свою драгоценную папку из моей кабины, — небрежно бросила она и тут же развернулась к Полковнику, отсалютовала. — Задание выполнено, захвачен пилот истребителя-перехватчика.
— Вольно, — скомандовал Полковник, выражение лица которого при словах Кэсс о папке с радостного вмиг сменилось на мрачное. — Отдых три часа, и со звеньевыми ко мне, на разбор полетов. Остальные пусть тоже будут… в форме, могут понадобиться.
Дальнейшее Кэсс интересовало мало. Но краем уха она слышала, как Полковник велел Эскеру за это время разобраться со своей папкой, медикам и патрулю — позаботиться о пленном, и так далее. Ее вдруг словно опять отключили от управления, но на этот раз — от управления своим телом. Больше всего ей хотелось плюхнуться на покрытие и лежать на нем, растекаясь и любуясь предзакатным небом, с которого наконец-то уползало жгучее лимонно-желтое солнце. Драка и все последующее вымотали ее до конца. Но предстоял еще разбор полетов.
Упасть и лежать, и наплевать абсолютно на все… Чертов стробоскоп, оказывается, почти доконал ее, и на чем она держалась до сего момента, было непонятно. Разве что на упрямстве и прирожденной живучести, которой Кэсс было не занимать. Упрямство и живучесть остались, а вот все остальное сейчас, определенно, кончилось. Казалось, что ей отрубили голову и отправили тело гулять так, без управляющих команд мозга. Земля выпрыгивала из-под ног, воздух казался упругой морской водой, сопротивление которой нужно было преодолевать. В кабине ее еще поддерживали стимуляторы и раствор кислорода, здесь же она чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег.
Эрмиан угадал ее состояние, ненавязчиво подхватил под локоть, пошел рядом. Кэсс считала шаги до здания медиков, счет шел за три сотни, она сбилась и начала считать вновь. Висеть на Эрмиане не хотелось, но все равно получалось, что она опирается на его руку. Правда, после какого-то по счету шага ей стало уже все равно.
Давешний мрачный медик подхватил ее в объятия на пороге, легко удержав и подняв на ступеньки.
— Вот на руках меня нести не надо… — проворчала Кэсс, желая сохранить подобие приличного вида до самого стола. В конце концов — ее же не сбили, и села она нормально, а чертов стробоскоп — не удар кувалдой по голове. Вот только почему ж тогда она себя так омерзительно чувствует?
— Разговорчики… — достаточно грубо рыкнул медик, но просто положил ее руку себе на плечо, обнял за талию и в таком виде повлек куда-то вглубь. Кэсс не сопротивлялась — она старательно следила, чтобы ноги — левой, правой, левой, правой — не запинались.
Повалившись на ложе в одном из кабинетов, Кэсс мгновенно отрубилась. Тело еще чувствовало, как ее извлекают из костюма, облепляют датчиками, делают какие-то инъекции, но в голове была глухая чернота, а потом ее сменили радужные сны.
Очнулась она от того, что было холодно — ее знобило. Она лежала на ложе медицинской установки, небрежно прикрытая по пояс тонкой голубой простыней. Кэсс огляделась, никого не увидела и попыталась встать. Но тут же сзади навис медик, прижал ее к ложу.
— Куда? — рявкнул он. — Что за наказание? Сначала от меня хотят, чтобы я привел в порядок капитана за совершенно нереальный срок, потом капитан собирается куда-то ускакать раньше этого срока…
— Холодно, — пожаловалась Кэсс. — Очень холодно.
— Еще бы не холодно, — улыбнулся медик, подходя к ней сбоку с огромным инъектором в руках. — Вы радуйтесь, что лежите здесь, а не в реанимации.
— Почему?
— Вот уж не знаю, почему, но были все шансы. Базовые показатели — почти по нулям. Крутовато для простого перехода на ручное. Что у вас там случилось?
Кэсс попыталась описать черно-белый стробоскоп и все последующее. Медик слушал ее в недоумении, и только профессиональная привычка всегда иметь умный и понимающий вид мешала ему банально отвесить челюсть.
— Вот уж не знаю пока, что это было. Но кажется, что если бы не позавчерашняя профилактика, вы бы до базы не дотянули.
— Холодно, — еще раз пожаловалась Кэсс. — Дайте мне стимулятор.
— Милочка, да из вас эти стимуляторы скоро вытекать будут, — возмутился медик. — Не учите меня!
Кэсс проглотила «милочку», хотя и с трудом. Спорить с медиками было делом безнадежным.
— Мне в семь надо быть в штабе, — попыталась объяснить она. — Надо, понимаете?
— Штаб подождет до того момента, пока я не сочту возможным вас отпустить, — отрезал безжалостный медик и вкатил-таки ей в плечо лошадиную дозу чего-то крайне болезненного. Кэсс прикусила губу, чтобы не взвыть и не выругаться, медик заметил это и вконец разозлился.
— Что вы из себя изображаете героя на допросе? Орите, выражайтесь, плюйтесь, кусайтесь, только не делайте «лицо»! Каждое это ваше лицо — пережженные нервные клетки, которые я вам с трудом восстанавливаю, это понятно? Как же надоело — изо дня в день бороться не только с последствиями аварий, неудачных посадок, сожранной наркоты, но и с этими вот представлениями о чести и доблести!
Видимо, желая развести ее на вопли, выражения и плевки, медик загнал ей в бедро не меньшую порцию чего-то похлеще. Но от первой инъекции наконец-то стало тепло, и теперь уже легче было переносить все процедуры. После получаса в барокамере она почувствовала, что передвигаться, по крайней мере, способна без посторонней помощи, да и в голове прояснилось.
— Из штаба извольте вернуться сюда, — распорядился медик. — В любом случае, я сообщу полковнику Конро, так что не надейтесь улизнуть.
— Сообщите ему, пожалуйста, и результаты обследования. Мне кажется, они его заинтересуют. Прямо сейчас сообщите, — попросила Кэсс. — Пусть они попадут в штаб раньше меня.
Медик кивнул, удалился, вернулся с литровой кружкой чего-то горячего. Кэсс приняла кружку, с интересом принюхалась — пахло отнюдь не стимулятором, а какими-то травами. На вкус жидкость оказалась приятной — горьковато-сладкой, кисловатой, пряной одновременно.
— Что это? — удивилась она, делая второй глоток и с удовольствием ощущая, как горячий напиток создает в желудке уютное тепло.
— Нравится? — подмигнул медик, и Кэсс с удивлением поняла, что он совсем молод, просто суровое и властное выражение лица прибавляло ему добрую сотню лет. Кэсс кивнула, сделала еще пару глотков.
— Очень нравится, — наконец сказала она.
— Травяной чай, — объяснил медик. — Банальный травяной чай.
Кэсс повела голыми плечами, прижала горячую чашку к груди. Вдруг оказалось, что вокруг нее — уйма хороших людей, готовых ей помочь и по долгу службы, и просто так. Где же были ее глаза чертову прорву лет, когда она общалась только с летным составом, с равнодушием игнорируя всех остальных? Что бы там ни оказалось, но Эскер определенно, хоть и не желая того, сделал ей подарок. Этот медик, техник Рин — вернувшись на основную базу, она будет иногда заглядывать к ним, чтобы выпить кружку чаю или стакан термоядерного пойла, или просто посидеть рядом, молча, ну, может быть, беседуя о какой-нибудь ерунде. Большего не нужно. Но без этого — плохо.
В штабе, в кабинете Полковника, было достаточно тесно. Кэсс вошла, увидела Эскера, еще одного эсбэшника, потом Рона и Истэ, едва знакомого техника, медика, еще кого-то совсем незнакомого в штатском. Ждали, видимо, только ее. Кэсс поискала глазами стул, но какое там — его и поставить было бы некуда, от двери она уже не знала куда шагнуть. Полковник оглядел ее испытующим взглядом, потом сгреб в охапку разноцветные листы пластика и мемобумаги.
— Господа, предлагаю перейти в зал совещаний. Тут становится тесновато.
Зал совещаний представлял собой помещение чуть попросторнее, без окон, с двумя широкими столами и рядами стульев вдоль них. Карта во всю стену, прочие стены — голый металл. Кэсс хотела сесть с краю, но Полковник жестом поманил ее к себе, указал на стул рядом.
— Ты как? — шепотом спросил он, на мгновение загораживая ее собой от остальных.
— Справлюсь, — шепотом же ответила Кэсс.
Все, наконец, расселись. Эскер выбрал место напротив Полковника, так что на первый взгляд неясно было, кто возглавляет мероприятие; впрочем, все смотрели на Полковника, а не на Эскера. Так что трюк с выбором места не прошел. Перед Эскером лежала в прозрачном пакете его ненаглядная папка.
— С чего начнем, господа? — спросил Полковник, оглядывая присутствующих. — С пропажи или с аварийной ситуации?
— С пропажи, с вашего позволения, — немедленно отреагировал Эскер.
— Что вы имеете сказать нам, штаб-капитан Валль? — спросил пожилой эсбэшник.
— Вот передо мной экспертное заключение. Согласно ему, никто кроме меня эту папку не трогал. Одно непонятно, как она оказалась в машине капитана…
— Если в заключении сказано, что никто ее, кроме вас, не трогал — значит, никто ее, кроме вас, не трогал. Так? — спросил его Полковник. — Или вы сомневаетесь?
— Сомневаюсь, — заявил Эскер. — Особенно в связи с дальнейшими событиями.
— Поясните, — вежливо сказал Полковник.
— Во время полета папка находилась в машине капитана, — кивнул подбородком на Кэсс Эскер, и она в который уже по счету раз удивилась, что тот ни разу не назвал ее по фамилии, предпочитая не вполне корректные кивки. Было в этом что-то забавное и странное.
— Так вот, все это дает мне основания считать, что капитан намеревалась совершить посадку с целью передачи этих документов, — Эскер похлопал по папке.
Рон и Истэ одновременно взвились, но Полковник окоротил их взглядом, и они сели назад, не проронив ни слова.
— Это, знаете ли, штаб-капитан Валль, звучит, как бредовое и оскорбительное заявление, — покачал головой седой эсбэшник, и Кэсс удивилась. С его стороны она ожидала только обвинений. — Особенно, в связи с суммой информации по отключению управления и дальнейшим действиям капитана. И в связи с результатами допроса пленного.
Эскер набычился, приготовился возражать, но Полковник жестом остановил его.
— Стоп, — хлопнул он ладонью по столу. — Начнем с Техслужбы.
Техник зачитал долгий и нудный доклад. Никто ничего не понял, все с удивлением посмотрели на Полковника.
— А теперь уложите это все в пять общедоступных фраз, — улыбаясь, попросил Полковник.
— Короче, — изрек техник. — Управление в порядке. Машина получила внешний импульс, на который отреагировала одна из плат. Плата опломбирована, без вскрытия пломбы мы не можем определить, откуда пришел этот импульс. Но сбой вызвала именно плата, она же и повлекла печальные для здоровья пилота последствия.
— Это исключено, — встрял Эскер. — Эти платы тестировались многократно, они не могут представлять никакой опасности для пилота. Я уже предоставил вам сертификаты и результаты испытаний…
— С вашего позволения, господа, теперь я перескажу вам доклад медика, обследовавшего пострадавшего пилота, — продолжил Полковник, игнорируя Эскера. — Согласно этому докладу, находясь в состоянии максимальной активности имплантов, пострадавшая получила ряд команд, ориентированных на создание сбоя в имплантной компоненте управляющей системы. Это определенный психотехнический код, но медику он неизвестен. Наиболее вероятным результатом должна была стать потеря сознания, со всеми вытекающими последствиями. Но, к счастью, у нас достаточно крепкие пилоты, и чудом, здесь я повторяю слова специалиста Медслужбы, этого не произошло. Более того, комэск успешно вывела машину из аварийной ситуации и эффективно управляла действиями эскадрильи в дальнейшем. Всем пока понятно, господа?
Если кому и было непонятно, то он не признался.
— Тогда я продолжу. Вот здесь у меня записи с трех машин и результаты анализа этих записей. Есть желание просмотреть компьютерную модель момента боя?
Желание нашлось у Эскера и Кэсс. Принесли проектор, Полковник вставил в него кристалл. Кэсс с интересом просмотрела модель — со стороны все выглядело странно и совсем не так, как из кабины. Все происходило удивительно быстро — она едва уловила момент, в котором машина осталась без управления. Просто краткий миг свободного падения — и вновь яростное маневрирование. Вопросов по модели не нашлось. Техник восхищенно косился то на экран, то на Кэсс. Эскер тоже явно понимал, что происходит в записи, но его это радовало несколько меньше.
— Далее я хотел бы услышать доклад по допросу захваченного пилота, — продолжил Полковник. — Конкретно по одному фрагменту: кто и почему приказал ему действовать таким, э-э, странным образом?
Эсбэшник не смотрел ни в какие бумаги, результаты допроса он, видимо, знал наизусть.
— Приказ пилот получил от своего командира. Детальное описание машины и приказ принуждать к посадке эту конкретную машину. Разумеется, никто ему не объяснял, почему именно ее, но на сканировании удалось снять информацию, согласно которой командование получило подробное описание машины с нашей базы.
Кэсс поежилась. Значит, глубокое сканирование без подготовки. Значит, от пленного пилота уже осталось только тело, лишенное разума. Но остальных это мало волновало, они переваривали услышанное.
— Я же говорил, что на базе действует вражеский агент! — воздел руку в патетическом жесте Эскер.
— Да кто бы с вами спорил, — устало буркнул эсбэшник Корпуса. — Вас сюда и прислали, чтобы вы его нашли. Я вижу, вы добились немыслимого успеха!
Седой подполковник СБ явно не боялся ни ангела, ни беса. В карьере он достиг потолка, службу свою знал и на все допуски и прочие полномочия Эскера плевать хотел. Ничего страшнее отставки ему не грозило, хоть набей он Эскеру публично физиономию, а отставка его, кажется, не пугала.
— Так, — резюмировал Полковник. — Думаю, к капитану и ее подчиненным никаких претензий больше нет. Поэтому я попрошу всех, кроме штаб-капитана и подполковника, покинуть помещение. Учтите, господа, что вы не имеете права ни распространяться об услышанном, ни обсуждать это между собой. Если кому-то кажется, что выдержки ему не хватит, лучше пусть сообщит сейчас. Обещаю отправить всех болтунов в одну камеру в карцере и обеспечить там комфортабельный отдых и возможность вволю потрепаться…
Пилоты посмеялись, техник фыркнул, пробормотав что-то из серии «делать больше мне нечего, что ли», непонятная личность в штатском вообще молча и как-то боком удалилась. Кэсс вспомнила, что за все время разбора мужчина средних лет тихо сидел на своем месте и не проронил ни звука.
Она привычно направилась к бару, но Рон и Истэ подхватили ее под руки и повели в сторону медиков.
— Имейте совесть, — отбивалась Кэсс. — Дайте хоть воздухом подышать! Стоять!
Конвоиры остановились, но локтей ее не выпустили.
— Как насчет того, чтобы плюнуть на запрет и побеседовать? — спросила она. Парни улыбнулись.
— Легко. Дело действительно было в плате? — спросил Рон.
— Думаю, да.
— А плату, значит, нам техники подсуропили?
Кэсс кивнула, не желая посвящать звеньевых во все тонкости, связанные с платой. Если на реплику Эскера они не обратили внимания, то оно и к лучшему.
— Ну ничего себе техники, хороший сюрприз подкинули! — фыркнул Рон. — И так от них больше вреда, чем пользы. Я уже третий год прошу заменить мне двигатель, а они все требуют более веских обоснований…
— Успокойся уже со своим двигателем! — толкнул его в бок Истэ. — Мы уже все наизусть знаем про твой двигатель!
Истэ был несколько младше Рона, но почему-то всегда казался старшим из всей эскадрильи. Может быть, потому, что его накоротко состриженные волосы по вискам тронула заметная седина, может быть, потому что он всегда держался очень замкнуто и подчеркнуто строго, впрочем, в этом не было никакого желания показать свое старшинство или превосходство. Просто он был так воспитан.
— Ладно, — улыбнулся Рон, — но успокоюсь я только, когда мне его поменяют. А то как ерунду всякую — так за сутки поставили. И лечу я сегодня, и угадайте, о чем думаю?
— О… дамах, — предположил Истэ. Истэ Анки был тихой язвой. Он никогда шутил шумно или на публике. Но его редкие негромкие реплики били в точку, и при попадании источали яд нервно-паралитического рода: парализовали соображение и лишали на время возможности ответить достойной фразой. Впрочем, сейчас он был не в том настроении. Иначе он сказал бы Рону что-то более меткое.
— Это ты всегда о них думаешь, а со мной смешнее было. Лечу я себе и вспоминаю, как мне сестра в детстве зуб выбила.
— Зуб — не глаз, новый вырос, наверное?
— Зуб-то вырос, но обидно было — жуть!
— А с папкой здорово вышло, — мечтательно улыбнулся Истэ и довольно похоже изобразил Полковника: — «Если в заключении сказано, что никто ее, кроме вас, не трогал — значит, никто ее, кроме вас, не трогал», — ну не блеск, а? Какого ж ради Эскер эту папку подкинул?
— А ведь точно, — опешила Кэсс. — Я же видела, как он выходил из ангара… Так, ребята, вот об этом — ни слова, поняли? Я вам приказываю, я вас прошу!
— Хорошо, — одинаково кивнули Истэ и Рон. — А теперь к медикам, к медикам.
Мрачный медик тут же уложил ее в капсулу, где Кэсс немедленно заснула. Времени обдумать поведение Эскера у нее не нашлось.