Черные псы пустыни

Глава 1 Охота

Урук сбил засов и толкнул дверь. Здесь пусто, как и везде в Дагоноре.

В лицо ему пахнуло страшной вонью. Грязные тела, болезнь, распад… Запах рабства, жилище невольников.

— Я только устрою его здесь, — сказал он псу, — и пойдем искать остальных.

При других обстоятельствах такая грязища отпугнула бы его. Но сейчас Урук торопился. Скорее вон из Дагонора. Когда он вышел из рудника и обнаружил, что остался один, то чуть не заплакал. Годы бегства от счастья, годы одиночества… Урук хотел вновь оказаться среди людей. Быть рядом с друзьями — благороднее и приятнее, чем бегать от своей судьбы.

В центре барака размещалось пять настилов. Для самого Урука такая постель была бы коротка, но раненый ростом меньше, ему на настиле будет удобнее, чем на полу. Урук осторожно опустил тело и поискал взглядом, что бы ему пристроить под голову. Вспомнил об Аде. Ведь и она спала где-то тут, возможно, прямо на голом полу. В толчее, вони и грязи.

Он сгреб какие-то тряпки, подсунул их под голову раненому. Тот внезапно открыл глаза. «Очнулся», — подумал Урук.

— Тебе здесь будет удобно, — начал он и тут же осекся. Глаза… не бывает у живого человека таких глаз. Урук прислушался к дыханию, проверил пульс… Раб был мертв.

Урука даже жар прошиб. Конечно, следует пожалеть погибшего, но ведь… Когда он умер? Если в пещере, то можно было бы оставить тело там. Много племен и деревень миновал Урук в своих странствиях, по-разному провожали люди своих покойников. Многие горевали, лили слезы, некоторые бальзамировали умерших. Кто-то сжигал, кто-то закапывал в землю… Урук не стал бы тратить время зря. Умер — и в землю. Или в огонь. Дальше пусть боги встречают вновь прибывших. Живые должны заниматься жизнью. Урук изо всех сил боролся за жизнь Нумы, но когда она умерла, он лишь позаботился, чтобы ее лицо перед возложением на костер покрыла лучшая маска. Он любил Нуму, а не ее труп.

— Пора идти, Пес, — проговорил Урук, шагая к выходу. — Искать Аду и Джареда.

Но пса за дверью не оказалось.

— Пес! — позвал Урук. Лая не слышно. Лишь боевые барабаны гремят, да дождь стучит по крышам.

Следы ведут к югу, мимо кузницы. Куда его понесло? Найти бы поскорее.

Из пещеры появился первый стражник. Что они теперь предпримут, интересно. Устремятся за беглецами или останутся на посту? А может, разделятся, чтобы исполнить все свои обязанности.

Пес проводил Урука до двери. Внутрь он не вошел. Запах нехороший. Не просто нехороший, не просто противный — мучительный запах. Как в крестьянском амбаре, где собак сначала кормят, а потом они куда-то исчезают. Из-за двери, куда вошел Урук, несло страхом, даже ужасом. Как будто шершни нос жалили.

Пес отодвинулся подальше от двери и заметил керамический горшок, из которого вытекала вода. В горшок вода попадала с кровли кузницы. По земле от него текла мутная жижа, сам горшок пах углем, но вода внутри была чистая, вкусная. Напившись, пес почувствовал запах жареного мяса. Он потянул носом воздух — глубоко, с наслаждением…

Входная дверь храма оказалась лишь чуть приоткрытой, но аромат мяса доносился именно оттуда. Пес протиснулся внутрь. Там пахло людьми, но не так мерзостно, как за дверью барака.

Мебель и оружие капитанской квартиры пса не заинтересовали. Он заметил вторую дверь, но источник запаха находился в этой комнате. Перед очагом с тлеющими углями стояли козлы, на которых висели козьи шкуры, зачем-то исчерченные непонятными линиями. Козы, правда, умерли давным-давно, люди что-то сделали и с козами, и с их шкурами. Съедобного на них, почитай, ничего и не осталось, запах один. Он все же потянул на себя одну из шкур. Вся стойка грохнулась на пол. Пес отпрыгнул, потом вернулся, утащил одну карту под стол и принялся ее жевать.

Пес так увлекся этим занятием, что не заметил, как бесшумно отворилась вторая дверь. Успев одолеть лишь четверть долины перед Дагонором, он вдруг ощутил сильный рывок: его схватили за хвост и вытащили из-под стола. Пес попытался извернуться и цапнуть обидчика, но тут сильные руки сжали его шею. Все попытки освободиться успеха не принесли.

Пес слышал, что Урук его зовет, но ответить не мог. Уже в святилище храма те же мощные руки с силой швырнули его о стену. Пес, жалко поскуливая, сполз на пол.

Урук проскользнул в открытую дверь храма. Внутри никаких украшений, никаких предметов культа, облегчающих общение с богами. Как будто попал в кладовую купца, а не в храм. Приоткрыта вторая дверь, в святилище.

На полу отпечатки грязных лап пса. Сваленная стойка с картами. Урук нагнулся, поняв, наконец, что здесь понадобилось псу. Недожеванная карта… И следы когтей пса на второй двери. Урук бесшумно толкнул ее. Дверь чуть подалась и уперлась во что-то. Приперта изнутри.

До этого момента Урук избегал шума, но надо было выручать пса. Урук отпрянул и с размаху навалился на дверь. Дверь распахнулась внутрь, и тут же сильно завоняло мочой. Урук сделал два шага и ступил в какую-то жидкость. Неподалеку валялось обмазанное глиной деревянное ведро, из которого и вытекла лужа. Ноги можно отмыть. Однако Уруку показалось диким, что кто-то справляет нужду в своем собственном доме, который, к тому же, является жилищем бога.

Из помещения вели два прохода. Левый был совсем темным. Правый освещался через щели в стене. Урук выбрал правый — только потому, что там было светлее.

Короткий коридор заканчивался большой душной камерой. Свет проникал через щели, оставленные между камнями на стенах и в потолке. Но Урук не обратил внимания на комнату.

Пес лежал на животе у дальней стены. Из ноздрей текла кровь. Передние лапы скребли пол, задние были неподвижны. Пес здесь был не один. Над ним склонился человек в длинной шерстяной хламиде, похожей на женскую рубаху. «Анта-Кане», — догадался Урук. Большой. Высокий и толстый. Кожа светлая, совершенно безволосая. Пальцы одной руки погружены в шерсть пса, другая ладонь чешет лысую голову, похожую на громадное яйцо. Анта-Кане бормочет что-то себе под нос. Что-то напоминает Уруку этот язык. Сначала не понял, потом разобрал, наконец, что-то знакомое: Оло-кудон. Урука как будто обдало жаром. Горный диалект верховий Нила.

Он прошел еще несколько шагов, но тут Анта-Кане замолк. Урук остановился.

— Пес! Я заберу тебя отсюда.

— Нет. Он больше никуда не уйдет.

Анта-Кане повернулся к Уруку. Казалось, что он взмахнул крыльями, как гигантская летучая мышь. Жрец оказался выше Урука. Охотник чувствовал себя так, словно он подросток и стоит перед отцом. Он поднял меч.

На лице Анта-Кане ни бровей, ни ресниц. Глаза без радужки. Уж не слепой ли он? Но когда Урук шагнул вперед, он понял, что эти глаза следят за каждым его движением.

— Зверь больше никуда не пойдет, — повторил Анта-Кане и скрестил руки на груди.

— Я не уйду без него.

Анта-Кане улыбнулся, показав безупречные белые зубы.

— Ты тоже больше никуда не пойдешь.

Урук понимал, что противник опасен. Ясно хотя бы по тому, как он спокойно дышит. Анта-Кане не из пугливых. Но отступать Урук не собирался.

— Ты зачем пришел? — спросил Анта-Кане на языке эгипов.

— За ним, — ответил Урук на общем языке Шинара, кивнув в сторону пса.

— Ты так дорожишь им? — Анта-Кане удостоил пса взглядом. — Странно. — Он улыбнулся. — Уж очень легко оказалось его поймать. — Он взмахнул рукой, как будто схватил на лету муху. — Слишком легко.

Урук промолчал.

— Я давно гадал, есть ли свой язык у животных, — продолжил Анта-Кане на языке эгипов. — И решил я, что нет у них языка. Однажды я приказал доставить сюда, в мои покои, дикаря. Чтобы изучить их систему общения. Как они там хрюкают, рычат, руками машут… Ничего не вышло. Дикарь не стал со мной говорить. Ни пытка не помогла, ни ласка. Тогда я понял, что дикарей не покорить. Из ловят и используют… как я сочту нужным.

— Для чего?

Анта-Кане перешел на общий язык Шинара:

— Бог желает, чтобы мы освободили землю от невежества и принесли на нее свет истины. — Голос его зазвучал жестко. — Я освоил языки поганых, чтобы понять нечистые умы и составить план завоевания. Мой учитель постиг язык бога. Мучительный путь, но другого не существует. Все мы рабы Дагона, сознаем мы это или нет. Так же, как это существо было твоим рабом.

— Я не хозяин Псу.

— Странно, — удивился Анта-Кане. — Ты должен быть его хозяином. Господином. Покорить его, как Дагон покоряет землю. — Он задумчиво потер подбородок и уставился на Урука. — Да человек ли ты? По образу ли бога создан? — Ответ Урука его не интересовал. — Вижу, что человек. Правда, несколько иного оттенка.

Урук шагнул вперед, направив меч в грудь Анта-Кане, который как будто этого не заметил.

— Дагон сообщил мне, что ты близко. Когда этот зверь ворвался сюда и осквернил дом бога, я понял, что и ты скоро появишься. — Он не торопясь вытащил из-под одежды бронзовый кинжал, очень похожий на тот, что Урук отдал Аде. — Думал я, ты меня научишь новому языку. Но что-то мне подсказывает, что ты умрешь раньше, чем покоришься. Я сумею покорить тебя. Да сбудется. Станешь символом мира, которому суждено погибнуть. — Он облизнул губы. — Ты не бойся. Твою смерть запомнят. Дагон об этом позаботился.

— Судьба, — еле слышно шепнул Урук.

Анта-Кане кивнул.

— Нет, — решительно произнес Урук. — Я заберу Пса. Мы уйдем от твоей судьбы, уйдем от Маны, от кого угодно.

Анта-Кане рассмеялся.

— Бежавшему смерть. Твоя рабыня должна была тебя этому научить.

Урук взмахнул мечом, полагая, что Анта-Кане подставит под клинок кинжал, который тут же разлетится на куски.

Но Анта-Кане даже не пошевелил кинжалом. Он быстро вытянул руку, перехватил и сжал запястье Урука. Без усилия. Без борьбы. Хрустнули кости, со звоном выпал меч. Анта-Кане улыбнулся и погрузил кинжал в живот Урука.

Урук задохнулся. Не от боли. Ему показалось, что порыв холодного ветра пробудил его от крепкого сна. Просто в воздухе стало нечем дышать.

— Так рушится мир перед мощью Дагона, — провозгласил Анта-Кане.

Урук рухнул на колени. Сердце колотилось, направляя кровь в разрезанные сосуды и приближая смерть. Глаза подернулись пеленой. Сейчас он упадет, возможно, лицом вниз. И испустит дух.

— Пес, — кашлянул Урук.

Анта-Кане удивленно повернулся к нему.

— Это животное тебя все еще интересует?

Он подошел к собаке, схватил ее за загривок и швырнул Уруку. Пес шлепнулся на пол, чуть не долетев до хозяина. Голова его забилась и замерла. И не дотянуться.

— Пес?

Собачьи глаза уставились на Урука в последний раз, потом закрылись. По телу зверя прошла судорога, и он замер. Веки тут же разошлись снова, но Анта-Кане усмехнулся.

— Глаза пустые. Все. Подох, наконец.

Он склонился над собакой. Урук осторожно взялся обеими руками за кинжал. Он едва сдерживал стон.

— Он… умер?

— Несомненно.

Анта-Кане поднес ладонь к собачьему носу.

— Не дышит.

Очень уж жрец заинтересовался смертью пса. Настолько, что прозевал свою.

— Ты, наверное, захочешь его погладить, — усмехнулся Анта-Кане. — Не понимаю я этого…

Из живота Урука выплеснулась волна крови. Анта-Кане повернулся к нему, но опоздал. Кинжал вонзился ему в бок, повыше бедра, по самую рукоять.

Анта-Кане взревел. Он потянулся к кинжалу, положил ладонь на рукоять. Попытался что-то произнести, но все языки, которые он знал, вылетели из его головы. Даже язык детства его покинул. Ничего не видя, натыкаясь на стены, он двинулся неизвестно куда. Урук проводил его взглядом.

«Интересно, далеко ли он уйдет», — подумал Урук и протянул руку к псу. Тряхнул головой, чтобы отогнать черноту от глаз, погладил усы на собачьей морде. Вздохнул и…

Урук бежит.

Он узнает траву под ногами. Ни холмов, ни долин, одна пыльная трава.

«Заблудился», — подумал он. Развернулся и заметил поток, который видел уже не раз. Рыба скользит в воде у самой поверхности. Деревья и лианы на другом берегу сплелись в непроницаемую сеть.

Урук сложил руки на груди. Он ждет.

Джунгли расступились, и на берег выступила она. Как всегда, прекрасная. Ясная, гладкая, сияющая. Обнаженная, как солнце. Положила копье, опустилась на колени и припала к воде, лакая ее языком. Зубы сверкают в свете звезд.

Вот она выпрямилась и смотрит на Урука.

— Мне не перейти.

Она манит.

— У тебя есть лодка?

Она улыбается и машет ему рукой.

— Вода холодная, — жалуется Урук. — Я не могу…

Она смеется, хватает копье и шутливо замахивается на него.

Урук опускает ногу в воду. Очень холодная вода, но на этот раз Урук не отступает.

На середине Урук зачерпывает воду ладонью и подносит к губам. Глотает и понимает, что всегда он чувствовал себя неважно: то слишком жарко, то мышцы болят, то желудок беспокоит. Но один глоток воды из неведомой реки — и все прошло.

Урук выходит на другой берег и втягивает в себя запахи джунглей. Джунгли полны жизнью, и джунгли — это сама жизнь.

— Я жду тебя, — говорит она.

Урук скользит по ней взглядом.

— Ты совсем голая.

Он улыбается. Не это он хотел сказать.

Она улыбается в ответ:

— Разве одежда украсит меня?

Урук с ней согласен.

— Мне тоже раздеться?

Взволнован Урук.

— Разве ты станешь лучше без одежды? — спрашивает она.

Урук не знает ответа. Он нерешительно стаскивает с себя рубаху и швыряет ее в поток. Нет больше рубахи, утонула, вода унесла.

— Лучше тебе?

Урук кивнул. Хочет стянуть и штаны, но почему-то не решается.

— Кто ты? — спрашивает он.

Она смеется. Смех ее ласкает слух. Девичий смех. Никогда раньше не слышал Урук такого приятного звука.

— Как я сюда попал?

— Судьба.

Урук вздыхает.

— Не каждому дается судьба, — объясняет она. — Многие живут как препятствия, которые надо преодолеть, как камни на пути, которые надо отбросить. Таких большинство.

— Мне бы другую судьбу, — вздыхает Урук.

— Ты повидал в мире больше, чем любой другой из живших.

— Но я хотел больше узнать о людях… О мужчинах… и женщинах.

Она смеется опять.

— Ты получил по своему жребию.

— Что теперь? — спрашивает Урук.

— Что выбираешь?

Урук шумно вздыхает.

— Охоту! Мы вместе, ты и я.

— На кого? — Она кладет руку ему на плечо. Тепло ее ладони растекается по телу и согревает душу. — Древнего ящера? Чудовище из мифов? Левиафана?

— Я всегда мечтал об охоте на льва.

Снова улыбка.

— Готовься! Втроем мы загоним львов во всех странах, где они обитают.

— Втроем?

— Ты ведь не оставишь лучшего друга?

Нахмурился Урук.

— Кого?

Она указала рукой в сторону реки.

Пес несется к нему по траве. Вот он прыгает в поток, пьет, плывет, лает. Вот бросается к Уруку, и они катятся по песку со смехом и лаем.

Она склоняется над ними.

— Охота!

Оба вскочили.

— А после охоты? — спрашивает Урук. — Что после охоты?

Ее копье поднимается к небу. И Урук видит там Нуму. Звезды означили облик ее яркими вспышками света.

Глава 2 Возвращение

Солнце поднялось над восточными холмами, залило небо пурпуром и золотом.

Андер сидит на скамеечке Кишара и поглядывает на поле, где отгремело сражение. Справа от него поломанный стол, у ног пара трофейных сапог нифилима.

— Чем занят? — спросил его Изин, тяжело дыша после подъема на холм. Левая рука жреца перевязана и примотана к телу. Изин потерял в бою четыре пальца левой руки. Джаред решил, что кисть нужно поднять повыше и дать ей покой. Кровь остановилась, но рана еще долго будет мучительно болеть.

— За мертвецами слежу.

Изин покосился вдаль. Трупы были разбросаны до самого Дагонора.

— Посмотри на того. Почти как живой.

— Но у него грудь открыта.

— А глаза?

Изин не хочет смотреть покойнику в глаза. Слишком много он их видел за последнее время. Глаза, прищуры, мудрые усмешки, детские улыбки, кривые ухмылки, звериный оскал, рот, распахнутый в предсмертном крике… Мертвые скрюченные пальцы… Волосы, развеваемые ветром, — издали кажется, что покойник слегка покачивает головой.

— Откуда у тебя сапоги? — вырывался у Изина глупый вопрос.

Андер промолчал.

— С тела снял? Зачем?

— Может, понадобятся в северных горах. — Андер подобрал сапог и провел пальцем по подошве. — Говорят, там есть места, где облака от холода твердеют и белой пылью падают с неба.

— И покрывают землю? — Изин хмыкнул. — Слышал я эти сказки.

Андер пожал плечами и натянул сапог на ногу.

— Возвращайся в Кан-Пурам.

— Нет.

— Ты герой. Будешь жить в почете и достатке!

Андер поморщился.

— О тебе песни петь будут.

— Вон они, песни, — Андер кивнул в сторону трупов. — Каждый труп — песня.

— Никто не погиб напрасно.

— Может быть. — Андер потянулся за другим сапогом. — Ты это им объясни. Они не поймут.

— Что ты собираешься предпринять?

— Их следы ведут в земли дикарей. Не меньше двадцати пяти нифилимов ушли туда. Они дойдут до Ибекса и свернут на север.

— Но мы победили.

— Я не победил. Еще не победил.

Изин опустил взгляд к своим ногам, к ремешкам сандалий и грязным пальцам. Он не знал, что сказать.

— В полночь двинусь.

Андер встал, еще раз покосился на ближайший труп — женщина нифилимов, лежащая навзничь, — и направился к Дагонору.

— Постой.

Андер остановился.

— Чуть не забыл. Никаких сокровищ мы не нашли.

Андер молчит.

— Рабы о них ничего не слыхали.

— Так что же?

— Где искать?

— В шахтах, конечно. За подземной рекой. Я подсмотрел, как нифилимы таскали туда ящики.

— Воры лазили в пещеры. Бесконечные лабиринты!

Андер пожал плечами.

— Чем же я могу помочь? Ищите! Только когда найдете — или когда надоест искать, — сделайте мне одолжение.

— Какое?

— Завалите вход в пещеры.

— Почему?

— Ничего доброго из этой горы на свет не вышло.

Ламех открыл глаза и увидел над собой ветку расцветающего ивняка. Мелкие светлые бутончики окружены серыми листьями. Он закрыл глаза, а когда открыл их снова, ветка исчезла.

Его волокут по земле, под спиной перекатывается галька. Вот он проехал мимо уткнувшегося лицом в грязь трупа. Попытался вывернуть голову и увидеть, кто его тащит, но разглядел только побелевшие от напряжения костяшки пальцев.

В следующий раз он очнулся, когда солнце уже зашло. На небе звезды. Он лежит неподвижно.

— Кто… — прохрипел он.

Рядом трещит костер.

— Кто-нибудь!.. Яч… Ячмень…

— Тихо, — ответил кто-то.

— Пить…

— Сесть сможешь?

— Постараюсь.

Ламех попытался опереться на локти. Череп пронзила острая боль.

— Подожди, помогу.

Под плечи скользнула чья-то рука, и Ламех с удивлением узнал парня из рудника. Все лицо побитое.

— Пей, — сказал парень.

Ламех всосал воду сквозь шерстяную соску. Парень снова опустил его голову на землю.

— Ох-х-х… Башка раскалывается, — пожаловался Ламех.

— Спи.

Ламех попытался устроиться поудобнее… хоть бы голову пристроить.

— Еда есть?

— Нет.

— Ничего?

Раздалось шуршание.

— На.

Кусочек хлеба с палец величиной.

— Жуй как следует. Смотри, чтоб не вырвало.

— Где… Ячмень?

Ламех старательно жевал. Он вспомнил, как они вышли в овраг и увидели нифилимов. Ячменное Зерно, как всегда, впереди. Ламех за ним, как водится, не успевает, отстает. После этого — провал. Как будто над ним стоит белокурый воин с мечом, и льет дождь.

Приснилось?

— Дрыхнет твой Ячмень. Завтра наглядишься.

— Но жив…

— Живее, чем вчера. И еще безобразнее.

Ламех помолчал.

— А почему мы… не под крышей?

— Под какой крышей? Ваши дурни сожгли все, что горело. Остался только храм. Он не горит, а разрушать — слишком крепок. Но меня туда не затащишь.

Ламех закрыл глаза, надеясь, что боль в голове уймется. Желудок вел себя подозрительно, однако тошнота к горлу не подступала. Уже хорошо.

— Где народ?

Парень склонился над ним — почти нос к носу. Глаза красные. Не спал или плакал.

— Заткнись, — прошипел он раздраженно. — Нет народа, почти одни трупы. Куча раненых. Без рук, без ног, животы вспороты. Больные. У многих есть неприятности посерьезней, чем шишка на затылке. Так что помалкивай. Понял?

Ламех вздрогнул. Ему показалось, что парень ударит его, и он невольно закрылся руками. Ладонь его при этом уткнулась во что-то круглое и упругое.

Женская грудь!

— Ты… не парень? — пискнул Ламех.

Она покачала головой.

— Жаль, что не все нифилимы такие же олухи, как ты.

Из ее глаз выкатилась слеза, губы задрожали.

— Как тебя зовут?

— Ада.

Она села рядом, вздохнула и сложила руки под грудью. Конечно, она устала, понял Ламех. Ей бы выспаться.

— У больных язвы на груди? — спросил он.

Она кивнула.

— У нас от этого некоторые умерли.

— Так что ж, ты у нас особенный?

— Нет, я просто…

— Ладно, помолчи.

Ламех закрыл глаза. Заснуть бы, но боль в голове мешает.

— Спасибо тебе… Ты меня спасла.

— Случайно, — отмахнулась Ада. — Я шла мимо, а ты закашлял. Все думали, что ты покойник.

— Спасибо…

— Завтра я помогу тебе добраться до лагеря. Все в пещеры забрались, в рудники.

— Я бы лучше здесь остался.

Ада засмеялась.

— Я тоже.

— Сможешь тащить? — Ада сунула Ламеху в руки большой сверток.

— Что здесь?

— Мясо с хлебом.

— Вместе? — Ламех сморщил нос. — Зачем же портить хорошие продукты?

— Меня Урук научил. Тебе понравится, вот увидишь.

Ламех упаковал пищу, а Ада тем временем рылась в остальном барахле. Куча металлической и деревянной посуды. Ламех уговаривал бросить все это, Ада долго спорила, но наконец сдалась. Однако здоровенный мех с водой все же прихватила. Зачем? Река ведь рядом.

— Что еще? — покосился на нее Ламех. Ада полезла в кучу шкур. — Мы ведь уже договорились…

— Вот что. — Ада вынула меч. Таких Ламех еще не видел. Элегантная рукоять, а клинок вдвое тоньше, чем у потерянного им оружия. Ада закрепила меч на поясе. — Урука.

— Я думал, его похоронили с Уруком.

— Мы всем так и сказали. Но Урук бы этого не одобрил. Он не суеверен. Для него меч — инструмент, он должен служить людям.

— Теперь все готово?

— Как ты себя чувствуешь?

Ламех посмотрел на храм. Стены его покрыты телами воинов-нифилимов. Руки и ноги их прикреплены к святилищу. Один труп сильно обожжен: воры вытащили его внутренности, поджарили и засунули обратно.

— Поскорей бы оказаться отсюда подальше, — вырвалось у Ламеха.

— Уходим, — кивнула Ада. — Завтра Джаред поведет остальных, мы пойдем медленно.

— Сколько народу осталось?

— Не знаю. Несколько сотен.

— Вместе с пленными?

— Может, и больше. — Ада вертела мешок, пристраивая его поудобнее. Мех с водой она уже перекинула через плечо. — Вход в рудники замуровывают.

— Что ж, пойдем…

Ада расшевелила догорающий костер. Скоро взойдет солнце.

— Идем, идем, мы уже почти дома, — торопил Ламех.

Дорогу они одолели неплохо. Холмами вышли на равнину и через день уже были у Тигра, где Ада выкинула громадный бурдюк с водой, ругая себя за неразумность.

На пятый день пути их догнали Джаред и Ячменное Зерно с людьми.

Ламех быстро поправлялся. И все больше волновался и изнывал от нетерпения.

— Скоро увидим деревья. Зелень пышная после дождей. В роще женщины, может быть, мать с ними.

— Ты думаешь, ей понравится, что я с тобой?

— Как приблудная собака? — ухмыльнулся Ламех.

— Вот именно.

— Ну, что ты! Она всегда хотела дочку. Ты будешь для нее подарком. Сын ушел на войну и привел дочь.

Весь день они шагали, остановились лишь однажды. Вечером увидели зарево города. Ада высматривала обещанные рощи, но вокруг росли лишь маленькие деревца, кривые и изломанные. В горах над Дагонором растения выглядели внушительнее.

Ламех вдруг замолчал и осунулся. Вот они подошли к деревьям, и Ада увидела множество пней. Щепки, опилки… За пнями невысокие курганы, в воздухе висит гнилостная вонь.

— Что это? — спросила Ада.

Ламех не ответил.

На одном из пней сидит Ячменное Зерно, мрачно уставившись на самый большой курган. Сначала Ада подумала, что Ячмень их не видит. Но он улыбнулся.

— Дошли?

— Что с рощей? Где деревья? — спросил Ламех.

— Вон, — Ячменное Зерно кивнул на курган. — Срубили на костры. Жгли трупы.

— А твой дом? — спросила Ада.

— Как раз здесь он и стоял. Мои поля. Но на них теперь ничего не взойдет… При моей жизни, во всяком случае.

— Идем к нам, — пригласил Ламех. — Моя семья почтет за честь…

— Спасибо, меня Джаред уже пригласил. У него большой дом. Пока посижу здесь. — Он криво усмехнулся. — Подышу свежим воздухом. В городе тоже болезнь. Женщины из Акшура принесли… Да и мы добавили. Сами увидите.

Они шагали по пустынным улицам. Ада задирала голову к громоздившимся друг на друге домам. Два, три, четыре дома стоят один на другом!

Такого она еще не видела.

— Обычно здесь так не воняет, — заверил ее Ламех.

Они прошли мимо открытой двери. Внутри женщина рыдала над двумя телами. Старик и ребенок, оба посиневшие, иссохшие. Встретились и другие плачущие женщины, кричащие дети…

Второй дом за оставленной таверной. Ламех вводит Аду, они поднимаются по лестнице. Ступеньки трясутся при каждом шаге, пугая Аду.

Ламех открывает дверь. В комнате стол, глиняные горшки, два спальных настила, ящики. На одном из них сидит одноногий старик. Перед ним кувшин пива, но чашек не видно.

— Отец! — восклицает Ламех. Ада выглядывает из-за его плеча.

Старик тянется к костылю.

— Наконец-то пришел! Я знал, что ты вернешься. Так этой старой карге Тове и говорил. Помнишь, старуха усатая? Она не верила…

— Отец, что случилось? — Ламех обнял старика. — Где мама?

— Беспорядок тут у меня… Заболела мама…

— Где она?

— На прошлой неделе… Жрецы унесли.

Ламех опустил глаза. По лицу его потекли слезы.

Старик похлопал сына по плечу.

— А это кто с тобой?

— Я Ада.

Хозяин показал на один из ящиков.

— Присаживайся, Ада. Какой мерзавец тебя так ударил?

— Видели бы вы меня неделю назад. Сейчас уже гораздо лучше.

— Ничего, скоро ты снова станешь красавицей.

Впервые после смерти отца Аду назвали красавицей. Она сжала руку старика.

— Надо отпраздновать возвращение. Ламех, сбегай-ка за хлебом. — Отец вытащил из кармана крохотный кусочек меди и протянул сыну. — А мы с Адой познакомимся тем временем.

Ламех вышел, даже не сняв мешка.

— Далеко он пойдет? — спросила Ада.

Старик улыбнулся.

— Все равно он сейчас ничего не найдет. Время не то. Просто ему нужно побыть одному. А я уже один насиделся, видит Молох. — Он протянул девушке кувшин. — Что ж, Ада, сын мой к тебе привязан, сразу видно. Расскажи мне о себе.

— Мы с ним просто друзья.

— Друзья? А есть у тебя кто-нибудь больше, чем друг?

— Нет. — Ада пригубила пиво. Напиток ей не понравился. — Был один человек, но он был больше… Как бы это сказать… — Старик терпеливо ждал, но она так и не нашла нужных слов и пожала плечами.

— Что ж, раз вы друзья и вместе путешествовали, то можете разместиться на одном настиле. — Он указал на больший мат. — Если не возражаешь, конечно. Пока не найдешь другого.

— Я и не ищу другого, — щеки Ады вспыхнули.

Андер присел над отпечатком сапога. Четкий слепок в грязи, несколько сухих травинок вмяты в глину. Он шел по следам вверх по течению. Громадный Ибекс здесь сузился до размеров крупного ручья. Если так дальше пойдет, скоро можно будет через него перепрыгнуть.

Что дальше?

Карт этой местности никто не составлял. Может, суждено ему увидеть и засохшие облака, падающие с неба. Воздух здесь холодный, дышать трудно.

После долгих лет в руднике Андер с жадностью впитывал новые впечатления. Около полудня он вышел к заброшенному лагерю. Угли костра холодные, но все же он приближается к цели.

Нагнувшись к воде, чтобы напиться, Андер обнаружил еще один отпечаток. Меньше других, нога босая. Может быть, женщина-нифилим купалась в реке? Но нет, пальцы этой ноги никогда не сдавливал сапог, они могут даже поднять что-нибудь с земли, а при случае ухватиться за ветку. Широко расставленные длинные пальцы.

Андер углубился в траву и обнаружил множество отпечатков босых ног. Нашел длинные белые волосы, явно не с голов нифилим. Слишком толстые и грубые. Волосы дикаря. Старого, судя по цвету.

Андер тщательно обыскал местность и пришел к выводу, что не он один охотится на нифилимов.

Ночью Андер, пытаясь согреться, закутался в плащ и лежал, вспоминая истории о дикарях. Он слышал, что нифилимы заперли в сердце горы плененную королеву диких земель, дух которой Анта-Кане не смог сломить. Верить этой легенде или нет? Он представил себе громадное животное с мощными когтями и пеной на губах.

— Надеюсь, она оставит мне хоть одного-двоих, — пробормотал он, засыпая. — Хотя бы одного белоголового.