Чёрное пламя

1. Жизнь после смерти

Томас Маршалл Коннор доживал последние минуты. Смерть, стоявшая у порога, обрела вид электрического стула, на котором приговоренного должны были казнить за то, что он сгоряча убил человека.

Это казалось Коннору вполне справедливым. Он устал нести бремя вины, и теперь, когда впереди маячило избавление, все окружавшее как-то отступило на задний план — и похожая на склеп камера, и коленопреклоненный священник, возносящий к небу мольбу о прощении грешника, и топот кованых сапог в коридоре за дверью. Его не затронула даже унизительная процедура подготовки к казни, когда служители смерти выбрили ему голову и разрезали от пяток до колен тюремные брюки, обеспечивая тем самым беспрепятственное проникновение электрического разряда.

Он с нетерпением ждал, когда же в последний раз переступит порог своего неприветливого обиталища, и обрадовался, увидев, наконец, что за ним пришли. Неопределенность кончилась. Коннор с чувством облегчения сел на указанное место и безропотно позволил палачу укрепить электроды на голове и ногах. Он слышал взволнованный шепот допущенных к зрелищу свидетелей и репортеров, но, не желая утрачивать самоконтроля, даже не взглянул в их сторону.

Когда процедура подготовки завершилась, он внутренне напрягся, готовый выдержать любые муки в обмен на скорую смерть, однако ощутил лишь яркую вспышку и внезапную судорогу, скрутившую тело.

Угасавшее сознание отметило переход от жизни к смерти как погружение во тьму, в благостный сон без сновидений, желаний и мук. И если бы его лицо могло выразить то, что почувствовал он в свой последний миг, там появилась бы счастливая улыбка примиренного с жизнью существа.

Внезапно в окружающем мраке возник лучик света. Неясное световое пятно постепенно приняло очертания выломанного в потолке отверстия с неровными краями. Глядевший на него человек отметил этот факт с некоторым недоумением: он не понимал, почему в его сон вошел образ пролома.

С некоторым усилием закрыв глаза, он убедился, что изображение дыры исчезло — значит, она существует на самом деле. Осознав это, человек почувствовал, как постепенно в памяти начали возникать и другие образы, словно разбуженные видом реального отверстия.

Из каких-то загадочных глубин выплыло имя — Томас Маршалл Коннор, и он вспомнил, что так зовут именно его. Вместе с именем он вспомнил все — ВСЕ! — и понял, что лежит в могиле… Но сверху, через пролом, в страшную яму проникал воздух, оттуда слышались детские голоса… Там была жизнь!

Глубоко вздохнув, он подумал, что тот смешной старикашка в камере вымолил-таки отпущение грехов, а значит, преступнику вновь дарована жизнь. Эти рассуждения позабавили Коннора, но смеха не получилось: казалось, в его теле функционировал только мозг, еще способный воспринимать информацию. Испуганный мыслью, что электрический разряд вместо смерти вызвал паралич, Коннор принялся последовательно концентрировать внимание на каждой конечности. Какова же была его радость, когда удалось, наконец, пошевелить пальцами. Но одновременно с ощущением движения на него внезапно обрушился невероятный холод — словно по жилам циркулировала не кровь, а ледниковая вода.

Это окончательно вернуло Коннора к жизни, и он задумался, как бы поскорее выбраться из могилы. Вид недалекой дыры подсказал ему решение воспользоваться небрежностью могильщиков: вероятно, не такой уж толстый слой земли закрывал его гроб.

Однако от намерения до его выполнения прошел довольно долгий срок, поскольку ноги и руки отказывались сгибаться. Успех зависел от слаженной работы тела, а этого как раз и не получалось, словно все кости навсегда утратили связь между собой. Наконец ему удалось упереться ладонями рук и коленями в крышку своего узилища, и он в отчаянном порыве толкнул ее вверх. Трухлявые доски легко поддались, и на Коннора посыпались сухие комья земли. Отирая лицо и отплевываясь, он сел и открыл глаза, но тут же со стоном зажмурился — солнечный свет, ослепив его, едва не сжег сетчатку.

Через некоторое время он вновь заставил себя приоткрыть глаза, но на этот раз все обошлось — болевой шок больше не повторился. Постепенно зрение возвратилось, и первое, что он разглядел, были судорожно сжатые кисти рук. Их вид потряс Коннора: так могли выглядеть конечности скелета, еще не утратившего кожный покров! Он принялся отгребать землю, высвобождая ноги, и убедился в том, что зрение не обмануло его: он действительно превратился из человека в его безобразный остов.

Вряд ли электрический разряд смог так изменить тело — скорее всего, он вызвал летаргический сон, и вот теперь казненный очнулся. Интересно, сколько же времени он спал? Не в силах сам ответить на этот вопрос, Коннор принялся карабкаться по осыпавшемуся грунту наверх — туда, откуда слышались юные голоса.

При виде вылезшего из земли страшилища, дети что-то закричали — но Коннор не услышал ужаса в их голосах — и пестрой стайкой понеслись за деревья. Он повернул голову вслед убегавшим, пытаясь что-то сказать, но внезапный приступ слабости бросил его на землю. С неприятным стуком он рухнул в траву, но, казалось, прикосновение к земле вернуло ему силы, подобно Антею. Он вновь поднялся и медленно побрел к небольшому озерцу, почувствовав вдруг невыносимую жажду.

Добравшись до берега, он, опустившись на колени, нагнулся, чтобы зачерпнуть в пригоршни воды, и невольно отпрянул, увидев в зеркальной глади свое отражение. Истончившаяся серая кожа плотно облепляла лицевые кости, нос казался острым клювом птицы, зубы рельефно выступали из-под обтянувших их губ, а горошины глаз прятались в темных пещерах глазниц.

Коннор обтер это чужое лицо влажными ладонями, отполз от воды и без сил растянулся на траве, чувствуя себя на собственной земле каким-то космическим пришельцем — настолько неузнаваем оказался мир вокруг него. Куда-то исчезло здание тюрьмы, городские дома, многолюдные улицы. Теперь здесь расстилался сельский пейзаж — с его лугами, рощами и озерами. Знакомым казалось только солнце. Но, похоже, под ним не окажется места для ожившего не ко времени Томаса Маршалла Коннора.

Его тягостные размышления прервали человеческие голоса. Он приподнял голову и увидел, что в его сторону направляются пятеро молодых людей, одетых в обтягивающие рубашки и просторные шаровары, присборенные у щиколоток. Яркие цвета одежды заставили Коннора прищурить глаза. Он взмахнул рукой и попытался позвать на помощь, но из пересохшей глотки вырвался лишь невнятный хрип.

Незнакомцы заметили его и ускорили шаг. Коннор удивился, что на их румяных приветливых лицах не отразилось ни тени испуга или отвращения, словно им каждый день приходилось встречаться с ожившими покойниками. Один из юношей присел на корточки возле лежавшего и, четко выговаривая слова, сказал с незнакомым, но тем не менее понятным Тому акцентом:

— Нас позвали дети. Они сказали, что ты Спящий, потому что появился из-под земли. Мы отнесем тебя к Эвани. Она умеет врачевать и поможет тебе. Ты меня понял?

Коннор слабо кивнул, не понимая, правда, почему его назвали «спящим», но заранее благодарный за помощь.

Юноши развернули на траве полотнище из какой-то плотной ткани, бережно уложили на него свою находку и, взявшись за углы, легко подняли почти невесомое тело и понесли в сторону деревьев.

По-видимому, только невероятное усилие воли заставляло Коннора до сих пор что-то предпринимать для своего спасения. Теперь же, когда помощь, наконец, пришла, силы окончательно оставили его, и он вновь погрузился в пучину беспамятства.

Временами он выныривал на поверхность, но не различал окружающего, замечая лишь блики света, чувствуя на губах приятный аромат освежающего напитка, ощущая всем телом тепло и уют мягкого ложа. Постепенно в его забытье стали проникать конкретные образы: прекрасное девичье лицо с внимательными глазами, распахнутое окно с зеленью листвы за ним, фигуры каких-то людей.

Однажды он проснулся окончательно и обнаружил, что лежит в большой светлой комнате. Он опять почти ничего не помнил о себе и с удивлением принялся рассматривать собственные руки, лежавшие поверх одеяла: они показались ему чудовищно худыми. Что-то беспокоило его, но, чтобы не напрягаться, он принялся рассматривать помещение, постепенно вспоминая названия предметов и их назначение. Посреди комнаты стоял стол с прозрачной столешницей; и он, и стоявшие возле изящные стулья казались выполненными из светлого металла, напоминавшего алюминий; стеллаж возле одной из стен занимали книги, какие-то приборы и химическая посуда; под потолком висела удивительной красоты люстра. И тем не менее, комната казалась холодноватой и полупустой — может быть, из-за отсутствия картин, безделушек, декоративных тканей.

Он повернулся набок и непроизвольно застонал. Тут же возле его постели оказалась девушка из его сна: он узнал и внимательные глаза, и каштановые волосы. Но теперь он видел не только прекрасное лицо, но и всю изящную фигурку, одетую в узкую блузку и широкие шаровары. Он вспомнил, где уже видел подобный наряд.

Девушка спросила:

— Ты можешь говорить?

Он кивнул и прохрипел нечто, отдаленно напоминавшее «Да».

— Ты помнишь свое имя?

— Да. Я — Томас Коннор, — неожиданно для самого себя проговорил он.

Мгновенно к нему вернулась память. Он вспомнил, что его казнили за убийство лучшего друга… Вероломного друга… Накануне своей свадьбы с нежно любимой Рут, Коннор застал их в весьма недвусмысленном положении. Потеряв от гнева и отчаяния голову, он кинулся на обидчика и… Если бы Рут любила своего жениха, она устояла бы перед домогательствами друга — это он понял уже в тюрьме и отказался видеться с ней. Печально, что за вину Рут поплатились мужчины: один убит, а другой — казнен…

Оказывается, он прекрасно помнил даже то, что связано с казнью — вплоть до последнего мига. Однако существовала масса вопросов, на которые Коннор не находил ответа: например, почему казненный на электрическом стуле смог погрузиться в летаргический сон, как ему удалось уцелеть после погребения, и, наконец, сколько времени прошло с тех пор, как его зарыли?

Размышления Коннора прервала девушка, спросив:

— Откуда ты родом?

Язык еще плохо повиновался ему, и название города «Сент-Луис» прозвучало невнятно.

Девушка попросила повторить и задумчиво заметила:

— Я не знаю, где это.

— Город должен быть здесь, ведь могилы не переносят, — смятенно возразил Коннор.

— Как знать, — возразила она и задала новый вопрос: — Как долго ты спал?

Ответом на это оказался лишь недоуменный взгляд.

— Судя по твоему виду, сон длился очень долго. Значит, ты весьма богатый человек, — сделала вывод девушка.

Коннор не мог понять смысл сказанного. Непонятное волнение вызвало жажду, и он попросил воды.

— Лучше выпей вот это, — проговорила девушка, подавая стакан с жидкостью, вкус которой Коннор тут же узнал: именно это снадобье придавало ему силы.

Вот и теперь оно оказало то же действие, и Том припомнил еще один эпизод: вот молодые люди укладывают его на своеобразные носилки и несут к Эвани.

— Это ты — Эвани? — тут же спросил он.

Она кивнула и пояснила:

— Еще меня называют колдуньей, знахаркой — кому как взбредет в голову — за то, что я умею врачевать недуги, выхаживать больных, помогаю восстановить силы.

— Так в чем же здесь колдовство? — удивился Коннор. — Это зовется просто медицинской наукой.

— Название не имеет значения, — заметила Эвани. — А вот для того, чтобы выходить тебя, мне надо знать, когда именно ты погрузился в Долгий Сон. Постарайся вспомнить.

Она сказала это совершенно спокойно, словно не видела в подобном явлении ничего странного. Перед глазами Коннора возникли желтевшая за окном камеры листва, и он нерешительно проговорил:

— Кажется, осенью…

— А год ты помнишь? — настаивала Эвани.

— Конечно! Это случилось в тысяча девятьсот шестьдесят первом году.

Она с сожалением взглянула на своего пациента.

— Это тебе пригрезилось, — печально сказала она, — потому что сейчас идет только восемьсот сорок шестой.

Ее слова так удивили Коннора, что он даже не заметил, как Эвани покинула комнату.

Шло время, силы Коннора заметно прибывали, он постепенно перестал напоминать мумию, становясь все больше похожим на самого себя. Теперь он часто покидал постель и, тренируя непослушные ноги, бродил по комнате. Временами он выбирался за порог дома и, усевшись на крыльце, наслаждался солнечным светом и движением воздуха: его тело, по-видимому, истосковалось по этим ощущениям из-за долгого пребывания под землей.

Наконец настал день, когда Эвани согласилась отвечать на его вопросы.

— Когда меня принесли в твой дом? — спросил он.

— С той поры минуло всего три месяца. Я даже не надеялась, что так быстро поставлю тебя на ноги, уж очень изможденным ты был, — ответила Эвани. — Я еще не видела Спящих в таком состоянии.

— А ты не можешь определить, сколько же я, по-твоему, проспал?

— Наверное, долго. Но ты сам должен все вспомнить.

— Я утратил счет времени, — признался Коннор. — Вот ты сказала, что сейчас восемьсот сорок шестой год. Однако я совершенно точно знаю, что… уснул… в тысяча девятьсот шестьдесят первом! Может быть, вы ведете какое-то свое летоисчисление? — с надеждой предположил он.

— Мы ведем счет годам с Эры Просветления, — ответила девушка, явно заинтригованная его вопросом. — Однако то, что у тебя все перепуталось в голове, вовсе не удивительно: кое-кто из Спящих навсегда утрачивает память.

— Но слово «спящий» мне ни о чем не говорит! — воскликнул Коннор. — Давай начнем с того, что ты мне просто объяснишь, что же это такое.

Эвани кивнула.

— Представь себе, что человек задумал разбогатеть без особых усилий со своей стороны. В этом случае он заключает договор с банком Урбса и помещает туда свой капитал, — начала Эвани. — Условия вклада весьма выгодны — шесть процентов годовых, что дает удваивание капитала через двенадцать лет. Заключив договор, будущий богач погружается в анабиоз, пройдя обработку электрическим током строго определенной силы и дозированного напряжения. Это и есть Долгий Сон. Если он продлится сотню лет, Спящий вместо тысячи монет получит триста тысяч.

— Неужели банк до сих пор не прогорел? — удивился Коннор.

— Нет, потому что далеко не каждый Спящий просыпается, — с некоторой дозой цинизма ответила Эвани. — В этом случае его капитал объявляется собственностью банка — таковы условия договора.

— Ничего себе коммерция! — возмущенно проговорил Том. — Наживаться на смерти — это такая мерзость!

— Но ведь и ты сам способствовал этому, решившись на электроанабиоз! — всплеснула руками девушка.

— Да ничего подобного! — воскликнул Коннор. — Поверь, я не Спящий! Давай исходить из этого и попробуем вычислить, из какого времени я появился здесь. Уж во всяком случае, не провалился в прошлое — такого уж точно не бывает, — усмехнулся он.

— Прежде всего, расскажи о себе и своем времени, — предложила почти поверившая ему Эвани.

— Хорошо, — согласился Коннор. — Мое имя ты уже знаешь, но я не сказал, что меня казнили на электрическом стуле за то, что я убил человека. Все это произошло в Сент-Луисе, в тысяча девятьсот шестьдесят первом году…

Эвани прервала его:

— Неподалеку находится крошечная деревенька Се-луи. Поселение, существовавшее на этом месте до Темных Времен, носило название Сент-Луис. Кроме того, в древних книгах есть упоминание о казни с помощью электричества… Все сходится… И, тем не менее, этого не может быть! Наибольший срок Долгого Сна — сотня лет, причем, это весьма рискованно для Спящего, поскольку мощный разряд может разрушить мозг. Хотя в погоне за наживой люди, я знаю, шли и не на такое, — философски заметила она. — Однако в твоем случае…

Она замолчала, с ужасом глядя на Коннора. Тот затаил дыхание, готовый мужественно выслушать приговор.

— Вряд ли тебе выгодно говорить неправду, — взволнованно продолжила девушка. — Но тогда… Под действием электрического удара ты уснул еще до того, как наступили Темные Времена. А это случилось более тысячи лет назад!

2. Лесное видение

Минули еще три недели лечения, и Коннор почувствовал себя совершенно здоровым. Он постепенно приучал себя к мысли о том, что привычный мир исчез безвозвратно, и теперь ему предстояло знакомство с чуждой жизнью, как если бы он и в самом деле оказался на другой планете, без какой-либо надежды на возвращение. Он не ощущал себя родившимся заново — этому мешала память о прожитых некогда годах, но и не тосковал по прошлому, с любопытством неофита присматриваясь к незнакомому настоящему.

Однако в его впечатлениях о новой жизни Земли не было целостности: отдельные кусочки мозаики никак не складывались в единое целое, поскольку Эвани очень неохотно рассказывала об устройстве мира. Время от времени она упоминала об Урбсе, Господине или Бессмертных, но эти понятия ни о чем не говорили Кон-нору. В конце концов он поинтересовался, почему девушка избегает подобных тем, ограничиваясь лишь полунамеками, и услышал в ответ:

— Я не хочу влиять на твой выбор.

Эти слова заставили его рассмеяться.

— О каком выборе ты говоришь? Я ведь абсолютно ничего не знаю о ваших делах!

— Видишь ли, мы, сельские жители, не любим все, связанное со столицей мира Урбсом или Бессмертными, — нехотя проговорила Эвани. — Там другая жизнь, враждебная нам. Но ты волен примкнуть к ним или остаться с нами, поскольку кровно не связан ни с теми, ни с другими.

— Когда я, наконец, разберусь во всех тонкостях, я, естественно, сделаю выбор. Но в одном ты должна быть совершенно уверена — я навеки твой друг, — прочувствованно ответил Коннор.

Она чуть улыбнулась и подала ему золотую монетку.

— Вот, взгляни.

На одной стороне блестящего диска на фоне земного шара с обвившейся вокруг него змеей была выбита цифра 10, а на другой красовался благородный мужской профиль, вокруг которого вилась надпись: «Император Земли, Властитель всего сущего».

— Этот тип не отличается скромностью, — проворчал, отдавая монету, Коннор.

— Ты прав, — подтвердила Эвани. — Именно его называют Господином. Уже целый век он правит Землей, но не снискал любви своих подданных.

Коннор удивился, чем вызвана такая неприязнь, отчетливо прозвучавшая в словах девушки, и решил со временем разобраться в этом. А пока что жадно впитывал информацию обо всех аспектах жизни.

Так, он узнал, каким образом с лица Земли навсегда исчезли кровососущие насекомые. Все они, как гласила легенда, под действием радиации превратились в устрашающих чудовищ, смертельно опасных для человека. С ними могли справиться лишь вороны — и их несметные полчища довольно скоро извели под корень всех насекомых-мутантов. Лишившись столь привлекательного корма, вороны стали настоящим бедствием, и тогда был выведен вирус «вороньей болезни», сработавший весьма успешно. Затем, оставшись без привычной питательной среды, погиб и сам возбудитель инфекции.

Коннор ознакомился также с укладом жизни приютившего его поселения, носившего название Ормон. Построенные на высоких цоколях одноэтажные дома своими портиками и колоннами напоминали древнегреческие строения. И хотя жители часто называли место своего обитания селом или деревней, Коннор не увидел здесь явных признаков, присущих фермам его юности: Ормон, скорее, относился к разряду небольших провинциальных городков.

Инстинктивно стараясь отыскать в этом новом для него мире хоть какие-то привычные черты, он уже давно испытывал желание оказаться среди нетронутой природы — где-нибудь у реки или в лесу. И вот теперь он смог, наконец, осуществить его: окрепшее тело уже позволяло совершать дальние переходы.

Однажды солнечным утром он отправился к видневшемуся за невысокими холмами лесу. Шагая по пружинившей под ногами траве, он рассматривал окружающий пейзаж, догадываясь, что всхолмленная равнина таит в глубине развалины его мира, погребенные под многовековыми наслоениями нового грунта. Углубившись в лес, он и там заметил покрытые мхом и кустами руины, но их вид вызвал в груди не щемящую тоску, а лишь светлую печаль. Именно тогда он понял, что выздоровело не только тело, но и душа.

Выйдя на берег неширокой речки, Коннор бездумно зашагал вслед за потоком воды, наслаждаясь тишиной, нарушаемой лишь журчанием струй да шелестом листвы. Следуя за извивами берега, он увидел сквозь кружево веток, что у кромки леса речка образует небольшое озерцо. Оно манило к себе отраженной синевой неба, и он уже собрался, раздвинув кусты, выйти к нему, как вдруг остановился, зачарованный представшим перед ним видением.

Там, где речка небольшим водопадом впадала в озерную гладь, стояла на коленях дивной красоты девушка. Подставив ладони под падающие струи, она перебирала их, словно струны арфы. Если бы Томас услышал сейчас звуки музыки, он не удивился бы, настолько гармоничной казалась эта картина — лесной дух, играющий волшебную мелодию.

Но постепенно наваждение прошло. Перед ним несомненно было живое существо, подобное по красоте античным статуям. Это сходство подчеркивала мраморная белизна прекрасного лица и наряд, похожий на греческую тунику, перехваченную под грудью серебряным поясом. Но, несмотря на холодность неземного облика незнакомки, Коннор явственно ощутил ее внутренний огонь, буйство которого выдавали крупные завитки смоляных кудрей, стянутых на затылке серебряным обручем.

Долгая неподвижность утомила непрошеного наблюдателя, и он переступил с ноги на ногу. Звук сломавшейся ветки заставил девушку обернуться в его сторону, и Коннор, считая невежливым и дальше оставаться в укрытии, вышел на поляну, изобразив рукой нечто неопределенное, что отдаленно напоминало приветственный жест.

Поднимаясь с колен, девушка рассмеялась и взглянула на него огромными зелеными глазами, в которых он не заметил ни робости, ни страха: скорее, это был милостивый взгляд королевы.

— Впервые вижу дикаря, праздно гуляющего по лесу, — насмешливо произнесла она. — С чего бы? Ведь вы всегда такие хмурые и озабоченные.

«Дикарь?» — недоуменно подумал Коннор и вспомнил, что — по словам Эвани — этой презрительной кличкой горожане называли жителей сельской местности.

Увидев, как нахмурились его брови, она проговорила чуть мягче:

— Не обижайся на шутку. Я знаю, кто ты. Это ведь именно тебя подобрали возле Ормона, и ты заявил, что живешь уже больше тысячи лет, словно Бессмертный, не так ли?

— Я ничего не заявлял, — тоже стараясь держаться независимо, ответил Коннор. — Этот срок определили, просто сопоставляя факты. А что вы знаете о Бессмертных? — не удержался он от вопроса.

Она не ответила, а подошла к упавшему стволу, присела на него и вновь обратила к Коннору бесстрастное лицо.

— Расскажи мне свою историю, Спящий, — проговорила она, и по ее тону Томас понял, что красавица не привыкла к отказам.

Он не видел причин, по которым следовало бы сохранять в тайне все, что с ним произошло, и поэтому удовлетворил ее любопытство. В заключение он сказал:

— Теперь ты понимаешь, что меня нельзя называть Спящим — в вашем понимании этого слова.

— Верно, — согласилась она. — Значит, ты беден. Однако задумывался ли ты о том, что на самом деле владеешь огромным капиталом? Я имею в виду знания, давно утраченные человечеством.

Такая мысль не приходила в голову Коннора. Обдумав слова незнакомки, он сказал:

— Для того, чтобы пустить этот капитал в оборот, надо знать, как использовать то, что сохранила память. А для этого нужно, прежде всего, побольше узнать о нынешнем времени. Но все расспросы напрасны: люди отвечают уклончиво или же делают вид, что не понимают меня.

— Хочешь, я расскажу тебе историю Земли? — серьезно взглянув на него, спросила девушка. Услышав взволнованные слова благодарности, она похлопала ладонью по стволу возле себя и сказала: — Садись сюда и слушай.

И вот что узнал Коннор.

Время, в которое он родился и вырос, представлялось ныне живущим землянам чудовищным сочетанием взлета научной мысли с низменными инстинктами разрушения. И чем выше поднимался в своем знании человек, тем ужасней и опустошительней становились братоубийственные войны. Самая чудовищная бойня разразилась вскоре после казни Коннора, причем безумство атомной вакханалии охватило весь Земной шар. В этом пламени погибли народы и цивилизации, исчезло все, что, в сущности, и делало человека человеком. В результате немногие выжившие оказались на развалинах некогда цветущей Земли и вынуждены были вести существование, характерное для пещерного человека.

Однако древние неандертальцы были значительно более приспособлены к суровым условиям жизни и не ведали, что она может быть какой-то иной, поэтому жертвам атомной катастрофы пришлось испытать куда большие тяготы, чем их пращурам. Лишь спустя сотни лет остатки человечества смогли возродить первобытно-общинный строй с его натуральным хозяйством и примитивными орудиями труда.

Годы борьбы за выживание привели к тому, что люди постепенно забыли все, чем обладали до катастрофы, а смена поколений завершила разрушение исторической памяти — человечество начинало жизнь с нуля. Однако в некоторых семьях берегли драгоценные крупицы знаний и сохранили их, несмотря на столетия варварства.

К одной из таких семей, проживавшей в поселении Новый Орлеан, принадлежал Джон Холланд. Неизвестно, как сложилась бы его судьба, если бы не один удивительный случай. Однажды, корчуя лес, чтобы расчистить землю под новую пашню, он наткнулся на древние руины, которые, как оказалось, являлись останками когда-то находившегося на этом месте крупного города Нью-Орлеана. Дальнейшие раскопки помогли Холланду и другим энтузиастам отыскать среди развалин то, что осталось от библиотеки. Изучение книг, чудом сохранившихся в подвалах, послужило началом создания Академии Нового Времени.

К сожалению, найденное сокровище содержало лишь крупицы знаний, но оно послужило толчком к возрождению научной мысли. Именно с этого времени начался отсчет нового периода истории человечества, получившего название Эпохи Просветления. Даже смерть Джона Холланда, предводителя одержимых жаждой познания людей, не остановила развивающийся процесс — последовал ряд открытий, коренным образом изменивших мир. В частности, именно тогда оказалась раскрытой тайна атомной энергетики. Честь этого открытия принадлежала одному из друзей Холланда, некому Тарану.

Благодаря практически неисчерпаемому источнику энергии, началось развитие различных отраслей промышленности, сопровождавшееся широким фронтом научных исследований. На месте развалин Нью-Орле-ана воздвигли новый город — столицу мира Урбс. Как оказалось, этот единственный на Земле мегаполис насчитывал теперь уже тридцать миллионов жителей.

Коннор даже не предполагал, что человечество — по собственной неразумности! — едва не уничтожило не только себя, но и свой дом, планету по имени Земля. Он почти физически ощущал ужас происшедшего, о котором рассказывал бесстрастный голос, принадлежавший юному существу, из глаз которого смотрела на него вековая мудрость.

Однако любопытство Коннора еще не было удовлетворено: он попросил незнакомку рассказать об «Императоре Земли, Властителе всего сущего», как гласила надпись на монете. Легкий вздох, сорвавшийся с ее губ, показал, что девушке не хочется от эпического повествования переходить к действительности. Но, тем не менее, она продолжила рассказ:

— До того, как появился этот пышный титул, его звали просто Хоакин Смит. Он вместе с сестрой Маргарет и другом, Мартином Сайром, стал слушателем Академии. Это случилось восемьсот лет назад. Просмотрев огромный перечень различных дисциплин, Смит решил совершенствоваться в общественных науках, чтобы овладеть механизмами воздействия на различные аспекты человеческого существования. Его заветная мечта состояла в том, чтобы построить справедливое общество, где каждый мог бы обрести счастье.

Она вновь вздохнула и пояснила:

— В древней истории это называлось Утопией, потому что нельзя разделить счастье поровну. Однако тогда эта мечта казалась оправданной: возрожденное человечество вновь принялось играть в солдатики. У Смита оказалось много единомышленников, и первым из них — Мартин Сайр, который принялся изучать естественные науки. Когда же он, работая с дозированным излучением радия, нашел способ делать человека практически бессмертным, в руках Смита появился еще один действенный рычаг, которым он пользовался в качестве поощрения. И мечта о вечной жизни заставляла его сателлитов буквально переворачивать горы! Так, Джергенсен сконструировал атомный двигатель и оснастил его копиями космические корабли, Эрден изобрел устройство, способное на любом расстоянии обнаруживать и уничтожать взрывчатые вещества, а оружию Кольмара не имелось аналогов даже в вашем мире.

— Но я понял из твоих слов, что Смит ненавидел войны. А теперь ты упоминаешь о каком-то оружии, — недоуменно проговорил Коннор.

— Оно не стреляет, если ты это имел в виду, — усмехнулась рассказчица. — Это, скорее, энергетическое психотропное оружие. Такой термин появился, по-моему, еще в твое время. Во всяком случае, только благодаря изобретению Кольмара Смиту удалось — без войн и кровопролитий — создать единое Всемирное государство, главой которого он и является до сих пор. Кстати, идея строительства Урбса тоже принадлежала ему. Затем, с помощью тщательного отбора, он сформировал новую породу людей, здоровых духовно и физически. Правда, пришлось разработать и осуществить на деле обширную программу, обеспечившую отсутствие потомства у неполноценных или социально опасных представителей человечества. Ты, вероятно, заметил, как много красивых людей вокруг, даже в этом твоем Ормоне.

— Но они не идут ни в какое сравнение с тобой, лесное чудо, — полушутливо возразил Коннор, так и не решив для себя, что в ней завораживало больше: ее блистательный ум или божественная красота. — Правда, они — из плоти и крови, а ты, скорее всего, фея.

— Так и считай, — согласилась она. — И будет лучше, если ты не станешь никому рассказывать об этой беседе.

Коннор кивнул — это полностью совпадало и с его намерениями. Ему казалось, что рассказ об удивительной встрече в лесу может убить то трепетное чувство, которое — словно сказочный цветок — распускалось в его очерствевшей душе.

Вдалеке послышались встревоженные голоса: вероятно, Эвани, обеспокоенная длительным отсутствием своего пациента, послала на его поиски людей. Девушка тотчас же вскочила и исчезла среди деревьев, лишь дуновение ветра донесло до него прощальные слова незнакомки:

— До встречи, пришелец из прошлого!

Коннор тоже поднялся со ствола и поспешил навстречу людям, инстинктивно не желая допускать их к месту волшебного свидания.

3. Химеры

В последующие недели не произошло ничего, достойного внимания. Коннор все еще надеялся на обещанную встречу и, ссылаясь на необходимость тренировать мышцы, совершал дальние переходы по берегу заветной речушки. Эвани привыкла к его отлучкам и больше не организовывала спасательных экспедиций. Но и блуждание в одиночестве оказывалось для Томаса безрезультатным: лесная девушка так и не появилась.

Тем временем он познакомился с управляющим местным промышленным предприятием молодым инженером Жаном Ормом, и тот раскрыл ему еще одну особенность современной жизни.

Оказалось, что теперь проще и дешевле организовывать производство всего необходимого непосредственно возле источника потребления: вся продукция имеет стопроцентный сбыт, поскольку полностью соответствует спросу, и, кроме того, отсутствуют неоправданные расходы на перевозку готовых изделий и сырья. Жан пригласил Коннора посетить фабрику, и тот убедился, что там действительно делают все — от кухонных ножей до мебели. Инженер, гордящийся своим предприятием, водил его по цехам, давая пояснения, как настоящий экскурсовод.

— При изготовлении вещей мы используем дерево и алюминий. И то, и другое находятся рядом: лес вот он — за ближайшим холмом, а глина, из которой добываем алюминий, в прямом смысле валяется под ногами.

Выслушав возражения Коннора о трудоемкости процесса по выплавке алюминия и сложностях с энергией, Жан принялся объяснять ему существующий процесс:

— Дело в том, что источником атомной энергии служит водород, находящейся в обыкновенной воде. В течение трехсот дней атомы водорода преобразуются в атомы гелия — из расчета четыре к одному, а высвобождающаяся при этом атомная масса превращается в электричество. Считай, это неиссякаемый источник энергии, жаль только, что мы не владеем секретом ускорения процесса преобразования: он известен лишь технарям Урбса. Именно потому, что им удалось сократить процесс до ста дней, они смогли построить небольшие реактивные летательные аппараты, так называемые «треугольники».

Коннор уловил в последней фразе явственно ощутимую горечь и поинтересовался у Жана, зачем ему реактивные самолеты.

— Да есть тут одна мысль, — ответил тот, но затем вновь переключился на способы получения атомной энергии: — Можно, конечно, вызвать мощный взрыв с помощью детонации, но это, скорее, подходит для горных разработок, а не для использования в двигателях.

— Но там и не требуются мощные взрывы, — возразил Томас. — Достаточно определенным образом дозировать объемы преобразуемых атомов.

— Наверное, одного этого мало, — с грустью произнес Жан, — надо знать какие-то дополнительные условия. В моей семье уже имеется печальный опыт подобных исследований: пытаясь раскрыть секреты ускорения, погиб мой отец. А нам так нужны самолеты!

Но сколько Коннор ни допытывался о том, кому и зачем так настоятельно требуются летательные аппараты, он больше ничего от Жана не добился. Тогда он решил попытать счастья у Эвани, задав ей тот же вопрос, но девушка лишь покачала головой.

— Это не моя тайна, — проговорила она.

— Но я и так уже догадался, что это как-то связано с правлением Урбса. Вы зря не доверяете мне, скрывая свои намерения, потому что я мог бы помочь вам. Но все лее мне хотелось бы знать, чем вам так насолили Бессмертные?

Это слово вызвало краску гнева на лице обычно спокойной Эвани, и она воскликнула:

— Я не могу им простить муки несчастных, ставших жертвами бесчеловечных опытов Мартина Сайра. Именно они позволили кучке избранных обрести бессмертие!

Девушка заплакала и выскочила из комнаты.

Однако Коннор не оставил попыток разузнать хоть что-нибудь о внутренних противоречиях, скрываемых под личиной внешнего благополучия, и спустя пару дней снова задал вопрос Эвани, сформулировав его с максимальной четкостью:

— Чем вызвана ваша ненависть к правлению Господина?

— Тем, что открытие, сделанное в результате эксперимента над народом, не вернулось к нему, а осталось в единоличном пользовании правителя Урбса, — не менее четко ответила Эвани. — Я имею в виду бессмертие. Оно дорого обошлось нам, и теперь мы тоже хотим пользоваться его результатами, а не умирать от болезней и старости.

— Понимаю, — задумчиво проговорил Коннор. — Это справедливое желание. И теперь для того, чтобы свергнуть правление тирана, Жан задумал восстание и хотел бы создать авиацию, чтобы перебросить повстанцев в Урбс. Я не ошибся?

Эвани кивком подтвердила правильность его выводов.

— Но одного я не могу понять! — воскликнул Коннор. — Почему это открытие скрывают от вас? Какой в этом смысл? Ведь, как я понял, «дарование бессмертия наиболее преданным» не единственный способ управлять миром — у Господина много ниточек, за которые он может дергать. А вот для того, чтобы вызвать неприязнь, подобное умалчивание подходит великолепно! Но зачем ему вызывать ненависть?

На все эти «зачем» и «почему» у Эвани не было ответа. Девушку не интересовала тайная политика правителя Урбса, а задевали лишь ее внешние проявления, в частности, судьба тех, кого она считала жертвами бесчестных политических игр.

— Кого ты имеешь в виду? — недоуменно спросил Коннор.

— Несчастных химер, — ответила она, и вновь ее глаза затуманились слезами.

После ее ухода он задумался о том, какую тайну скрывает сама Эвани. А в том, что она существует, Коннор не сомневался. Образ жизни девушки не соответствовал ни ее возрасту, ни обширным знаниям, ни внешней привлекательности и душевной чуткости. Он всегда задавался вопросом, почему Эвани избегает общества ровесников, почему у нее нет поклонников и подруг? Единственным молодым человеком, который был вхож в ее дом, являлся Жан Орм, но и здесь Коннор не заметил с ее стороны ни намека на сердечную заинтересованность. Их отношения больше напоминали доброжелательную приязнь двух приятелей.

Он даже не предполагал, что вскоре узнает разгадку.

Как-то Эвани и Жан предложили Коннору принять участие в местном развлечении — они взяли его на охоту. Изумление Томаса не знало границ: в мире, где возрождались высокие технологии, ему предстояло пострелять дичь… с помощью лука и стрел. Повертев в руках примитивное оружие, Коннор обратился за разъяснениями к Жану.

— Господин запретил пользоваться порохом, — сказал тот. — С помощью прибора Эрдена он может взорвать ослушника на любом расстоянии, так что никому не хочется взлететь в небеса вместе с собственным домом. А в охоте с помощью лука есть даже что-то экзотическое — мы же не добываем себе пищу этим промыслом.

Коннор понял, что последнее замечание вызвано лишь желанием Жана как-то «подсластить пилюлю», и, усмехнувшись, сказал:

— Ну да, мне как-то сразу припомнились романы сэра Вальтера Скотта. Но почему бы вам не сконструировать ружье, используя уже известный способ мгновенного преобразования водорода в гелий? Крошечные взрывы совершенно безопасны.

Жан хлопнул себя ладонью по лбу.

— Какой же я тупица! Мог бы и сам сообразить! — Жан казался весьма огорченным. — Это лишний раз подтверждает, что «заботы» когорты Бессмертных об идеальном человечестве снизили у людей остроту мысли.

Они еще долго бродили по лесу, так и не пустив в ход оружие древних лучников, и неожиданно оказались на высоком берегу живописного озера. Казалось, его прозрачные глубины манили усталого путника обещанием отдыха и прохлады, и Коннор тут же решил искупаться. Однако, прежде чем он устремился к воде, Эвани успела схватить его за руку.

— В лесных озерах купаться нельзя, — взволнованно сказала она. — Для этого существуют бассейны! — Ив ответ на возражения Коннора, указала на дальний берег. — Лучше взгляни туда!

В прибрежных кустах, на которые показала Эвани, он заметил какое-то движение. Вскоре, раздвинув ветви, на песчаную отмель вышло чудовищное существо, словно явившееся из горячечного бреда безумца. Коннор едва сдержал крик ужаса, увидев грушеподобное серо-зеленое тело, опиравшееся на короткие кривые ноги с непомерно большими ступнями-ластами. Жуткое создание двигалось к воде, нелепо болтая клешне-подобными руками, и Коннору показалось, что существо вовсе не имело головы. Однако, приглядевшись внимательней, он понял, что головой, по-видимому, служит верхняя часть «груши»: оттуда таращились на мир круглые глазки, расположенные над слюнявой перекошенной пастью. Время от времени существо облизывало рот длинным красным языком. Но самым невероятным оказалось то, что отвратительная тварь являлась — пусть и гротескным — подобием человека.

Добравшись до воды, серо-зеленый мешок тяжело плюхнулся на мелководье и, судорожно двигая конечностями, постепенно исчез в глубине озера. Эвани оторвала взгляд от тягостного зрелища и, с трудом сдерживая рыдания, медленно побрела прочь. Мужчины дали ей возможность без свидетелей справиться с волнением, а затем устремились следом. Потрясенный Коннор спросил Жана:

— Что это за существо?

— Химера[3], — ответил тот.

Они молча шли по лесу, и Коннор теперь по-иному вглядывался в заросли, таившие в своих глубинах чудовищную тайну нового мира. Ему удалось разглядеть еще одно существо: с чисто детским любопытством их сопровождал, скрываясь за кустами, юный представитель еще одного вида химер. Треугольное личико с широко раскрытыми удивленными глазами венчали мохнатые уши, а в улыбавшемся ротике красовался набор чудовищных клыков, годящихся разве что вампиру.

Коннор указал на него Жану, и тот в ответ горестно вздохнул и покачал головой. Лишь после того, как они покинули лес, Жан придержал за локоть Коннора, и, когда они остановились, глядя вслед уходившей Эвани, проговорил:

— Обещай мне не говорить о химерах в присутствии Эвани.

— Хорошо, но только в том случае, если ты расскажешь мне о химерах, — твердо сказал Коннор.

Некоторое время Жан молчал, но потом, решительно тряхнув головой, словно отбрасывая сомнения, произнес:

— Так и быть. Однако прежде скажи мне, как ты относишься к Эвани?

Не раздумывая ни секунды, Коннор ответил:

— Я от всей души желаю ей счастья. Но, кажется, эта удивительная девушка, прекрасная и душой, и телом, обделена радостью.

— Ты прав. А все дело в том, что среди ее предков были химеры, — печально проговорил Жан.

— Ну и что с того? — возмутился Коннор. — Неужели возрожденное человечество, пройдя сквозь адские муки, притащило из тьмы веков все свои заблуждения, в том числе и расизм?

— Люди просто боятся наплодить уродов, — словно оправдывая своих современников, пояснил Жан. — Несчастные химеры появились в результате опытов над человеком. Призрачная надежда обрести бессмертие — превосходная приманка для наших не очень-то умных пращуров. Поэтому у такого изощренного экспериментатора, как Мартин Сайр, никогда не было недостатка в «подопытных кроликах». В зависимости от дозы облучения из его лабораторий выходили не только невероятные чудовища, но и мозаики[4]. И теперь, прежде чем жениться или выйти замуж, люди требуют убедительных доказательств того, что никого из предков будущего партнера не коснулись преступные руки Сайра и его пособников. Поговаривают, что и в роду Эвани были мозаики, поэтому молодые люди обходят ее стороной, хотя многие засматриваются на нее.

— Но ведь это явное проявление ксенофобии! — воскликнул Коннор. — Скорее всего, кто-то просто завидует способностям и красоте Эвани, вот и распространяет мерзкие слухи! Но скажи, Жан, почему Господин не приказал уничтожить результаты неудачных опытов Сайра? Он же наверняка понимал, что вид химер будет постоянно подпитывать ненависть, как напоминание о бесчеловечности правящей элиты.

— Да он просто не успел, — усмехнулся его собеседник. — У несчастных хватило ума спрятаться в лесах. И, похоже, они неплохо приспособились к жизни: те, кого мы видели, дальние потомки первых химер.

Мужчины медленно шли следом за девушкой, и когда впереди показались первые дома Ормона, Коннор спросил:

— Почему ты не женишься на Эвани, Жан? Я же вижу, что ты любишь ее.

От неожиданности тот едва не споткнулся, а затем мрачно взглянул на Коннора и проговорил:

— Ты правильно догадался, Томас. Но когда я признался ей в своих чувствах, она страшно расстроилась и заставила меня пообещать, что я больше не стану досаждать ей своими разговорами о женитьбе. Так что я теперь на положении преданного друга, верного товарища — назови, как хочешь. Может быть, тебе удастся сделать ее более счастливой? И не беспокойся на мой счет: благополучие Эвани сильнее моей ревности.

Откровенные слова Жана заставили Коннора задуматься о том, как же он сам относится к Эвани. Ее красота и нежная заботливость давно нашли отклик в его сердце, и теперь он был твердо убежден, что брак с Эвани наверняка окажется счастливым. Потрясение от встречи с мифической лесной девой превратилось в поэтическое воспоминание, спрятанное в самой глубине души, и он искренне радовался, что вмешательство Жана помогло ему понять, наконец, чем он сможет отблагодарить реальную девушку за свое второе рождение.

При первом же удобном случае Коннор попросил Эвани стать его женой. Он предвидел любую реакцию, но никак не ожидал, что черты прекрасного лица исказит выражение ужаса. Коннор с горечью подумал, что, по-видимому, в ее глазах он навсегда останется лишь ожившим покойником, неким недоразумением природы, и удивился, когда девушка, справившись с собой, проговорила:

— Поверь, я ценю твои чувства, но давай вернемся к этому разговору через месяц.

— Что может измениться за месяц? — недоуменно спросил он, и лишь после долгих уговоров понял, что назревает некий конфликт, последствия которого совершенно непредсказуемы. — Ты хочешь сказать, что народ готовится к войне?

— Да, — едва слышно сказала она.

— Хорошо, я обещаю подождать до ее окончания, — чуть ли не с облегчением проговорил Коннор.

Дни шли за днями без каких-либо перемен, но однажды Жан продемонстрировал ему небольшой пистолет.

— Мы сумели-таки воплотить в металле твою мысль о «водяном» оружии, — с гордостью проговорил инженер. — Пулями служат вот эти свинцовые шарики. Дальность небольшая, но все же это не лук и стрелы.

— Здорово! — восхитился Коннор. — А чтобы увеличить дальность полета, надо сделать пульки цилиндрической формы и заострить с одного конца.

Они обсудили еще ряд технических проблем, после чего Жан сказал:

— Эвани говорила мне, что ты догадался о ближайших событиях. Нам очень хотелось бы, чтобы ты поддержал нашу борьбу с тираном.

— Можете рассчитывать на меня, — заверил его Коннор. — Я не против кое-что исправить в этом мире: мне не все здесь нравится.

Этот ответ явно обрадовал Жана Орма.

— Твои знания окажут повстанцам неоценимую помощь! — воскликнул он.

«Лишь бы вы с толком их применили», — ворчливо пробормотал про себя Коннор, вспомнив слова Жана о некоторой вялости ума нынешних землян.

Известие о том, что ее подопечный присоединился к недовольным, порадовало Эвани, и она еще раз подтвердила свое решение вернуться к разговору о замужестве после грядущих перемен.

4. Восстание

Подготовка к восстанию шла полным ходом, и Коннор внес в нее посильную лепту, составив логарифмические таблицы, необходимые для баллистических расчетов. Он также помог с установкой прицелов в самодельных пистолетах, которыми предполагалось вооружить отряды повстанцев. Кроме того, благодаря его толковым пояснениям, Жану удалось сконструировать и изготовить счетную линейку.

Коннор с удовольствием возился в тире и секретных мастерских, оборудованных в подвале фабричного здания, но относился к самой идее восстания как к явной авантюре. Трудно было даже представить себе, что горстка недовольных сможет добиться смены правительства или хотя бы изменения его курса. Правда, Жан указывал, что число сторонников приближается уже к тридцати тысячам, но что значат тридцать тысяч по сравнению с тридцатью миллионами!

— Не стоит беспокоиться, — уверял его Жан. — В самом Урбсе масса недовольных. Они непременно поддержат нас, стоит лишь начать! И, конечно, никакого похода на столицу, а тем более штурма мы не планируем: повстанцам легко затеряться среди многомиллионного города и ударить внезапно по единому сигналу командира.

На вопрос Коннора, как организована армия восставших, Жан ответил:

— Каждый отряд составляют подразделения добровольцев, направленные — каждое со своим командиром — из десяти поселений. Отрядом командует один из этой десятки, выбранный остальными девятью и утвержденный штабом армии. Кстати, один из отрядов идет под командой представителя Ормона.

— Вероятно, это ты? Рад познакомиться с будущим начальством! — шутливо проговорил Коннор.

— Нет, но я могу представить тебя командиру, хотя, по-моему, вы уже знакомы, — парировал Жан, подводя Томаса к Эвани. — Вот твой начальник отряда.

Коннор онемел. Что же это за армия, если командирами в ней могут избираться совершенно чуждые военному делу девчата? Он и так был невысокого мнения об организации предполагаемого восстания, а теперь явственно понял, что все предприятие обречено на провал. К серьезным делам надо и подходить серьезно, а здесь… какая-то игра в бирюльки!

Внезапно его невеселые размышления прервал вид странного светящегося предмета, напоминавшего по форме вытянутый наконечник копья. Он стремительно приближался, беззвучный и прозрачный, и Коннор, решивший сначала, что это один из знаменитых «треугольников» горожан, понял, что перед ним нечто совершенно иное.

Заметив, как изменилось выражение лица их собеседника, устремившего взгляд к небесам, Эвани и Жан оглянулись и в ужасе отпрянули, едва не сбив Коннора с ног.

— Это Вестник Господина! — в ужасе прошептала Эвани, закрывая ладонями лицо.

Смертельно побледневший Жан тряхнул Томаса за плечо со словами:

— Не смотри на него! Твой взгляд может притянуть Вестника. Постарайся думать о чем-нибудь нейтральном!

Он наклонил голову, и Коннор услышал, как с его бескровных губ сорвались слова то ли молитвы, то ли стихотворных строф.

Однако сам Коннор не мог отвести глаз от удивительного явления. Он увидел, как Вестник принялся описывать круги над Ормом, а затем стал снижаться по спирали чуть ли не до самой земли, беспрепятственно пронзая все, что попадалось на пути его стремительного полета. Затем резко набрал высоту и устремился прочь — в сторону леса.

— Он улетел, наконец, — сообщил Коннор друзьям, и когда те нерешительно подняли головы, спросил: — Так что же это было?

Не отвечая ему, Эвани вцепилась в рукав Жана и дрожащим голосом спросила его:

— Почему Вестник появился здесь, как ты думаешь? Неужели Господину что-то стало известно!

— Вряд ли, — ответил Жан. — Думаю, это контрольный облет. — Он повернулся к Коннору и со вздохом произнес: — Вот ты и увидел секретное оружие Кольмара. В сущности, это своеобразный сгусток энергии, способный считывать мысли любого человека и передавать приказы Господина. Причем не просто передавать, а гипнотически внушать безоговорочное повиновение. Телепатия на расстоянии со стопроцентным результатом, — горько усмехнулся Жан.

— Но непременно должен существовать какой-нибудь способ бороться с этим! — Коннор даже не мог представить себе подобное воплощение всесилия.

— К сожалению, только один — не думать, — с безнадежностью в голосе произнесла Эвани.

— А мы в последнее время только то и делаем, что думаем и говорим о восстании, — возразил Коннор. — Наверняка эти сведения уже стали достоянием соглядатаев Господина, и доказательством этому служит появление Вестника. Вероятно, надо пересмотреть планы и не торопиться выступить против Урбса, — предложил он.

— Ни в коем случае! — воскликнула Эвани. — Возможно, Господину и в самом деле все известно, но он решил, что мы испугаемся Вестника и отложим нападение. Так нет же! Мы не оправдаем его ожиданий и поднимем восстание немедленно! Для этого все готово — наши люди уже в столице и ждут сигнала. Мы тотчас едем туда.

Выслушав приказ, Жан поспешил за машиной, и вскоре они уже ехали в сторону Урбса. Коннор подумал, что даже прошедшие века не изменили главной особенности сельских дорог: машина, качаясь, словно корабль в бурю, преодолевала ухабы и рытвины невероятно разбитого покрытия. Внезапно качка прекратилась — теперь они мчались по невероятно гладкому полотну великолепного шоссе.

Коннор высказал Жану свое недоумение по поводу такого контраста, на что молодой инженер резонно заметил:

— Что тут удивляться? Налоги, собранные с населения, идут лишь на благоустройство правительственных трасс, а сельские дороги обязаны обихаживать мы на принципах общественных работ, хотя именно пригородные шоссе гораздо больше страдают от колес тяжелых машин. Одним словом, платим и там и тут.

«Они, пожалуй, не очень-то щедро тратятся на свои же нужды, хотя и живут вроде бы не бедно», — подумал Коннор, потирая ушибленные бока, но не стал больше касаться этой темы. В конце концов не стоит судить об укладе почти неизвестной ему жизни. Поэтому он сменил тему и поинтересовался у Жана:

— А вы не пробовали агитировать в армии, чтобы привлечь на свою сторону профессиональных военных?

— Это безнадежно. У них нет причин быть недовольными политикой Господина, — ответил Жан Орм.

— В мое время о популярности главы государства судили по тому, как относятся к нему простые солдаты. Значит, Господин весьма уважаемый правитель, — предположил Коннор.

— Конечно, — согласился инженер. — Он очень мудрый политик, способный объединять вокруг себя талантливых людей. Это только усложняет нашу задачу.

Томас решил, что только время поможет ему решить вопрос, чем в таком случае подпитывается ненависть сельских жителей к правительству, если даже они положительно оценивают деятельность Господина. Поэтому он просто попросил рассказать как можно больше о происшедших на Земле переменах.

Из рассказа своих спутников он узнал о крупных поселениях в Антарктиде, расположенных в искусственно подогреваемых зонах; о добыче платины на Южном полюсе планеты; о том, что прежде безводная Сахара являлась теперь главным поставщиком зерна, овощей и фруктов. Для пассажирских и грузовых перевозок отныне использовалась реактивная авиация, что оказалось значительно выгоднее других видов транспорта. Узнал он и о том, что на вершине Эвереста сооружена гигантская обсерватория с таким совершенным оборудованием, что любая точка даже самых отдаленных планет казалась не дальше вытянутой руки. Возобновились прерванные на века космические программы, и недалек тот день, когда человечество пошлет своих исследователей к далеким галактикам. С этой целью уже начато строительство космопорта на Луне.

Эвани с нескрываемым восторгом рассказала об удивительной лунной находке:

— Этот великолепный гибрид растения и кристалла получил название лунной орхидеи. Каждый цветок стоит целое состояние, и лишь немногие богачки могут позволить себе подобное украшение.

— Мне хотелось бы подарить тебе к свадьбе лунную орхидею, — мечтательно произнес Коннор, но, поймав хмурый взгляд Жана, постарался придать своим словам шутливый оттенок: — Прекрасным девушкам так идут прекрасные цветы.

Дорога постепенно поднималась вверх, и внезапно Эвани, указав в ветровое стекло, воскликнула:

— Смотрите! «Треугольники» горожан!

Казалось, прямо им в лоб устремились три реактивных самолета, увеличиваясь прямо на глазах — от малоприметных точек до огромных стрелоподобных конструкций, боковая сторона которых достигала в длину не менее сотни футов. Над машиной Жана устрашающее трио рассыпалось: боковые самолеты устремились вправо и влево, а средний продолжил прямолинейный полет.

Проводив глазами растаявшие в воздушном мареве громадины, заговорщики продолжили свой путь и остановились на вершине холма, откуда открывался величественный вид на столицу мира.

Коннору показалось, что он видит кадры из фантастического фильма, настолько нереальным казалось это нагромождение каменных блоков, стекла и сверкающего металла, над которым — словно гигантская ракета перед стартом — возвышался дворец Господина. Именно на обширной площади возле него предполагала собраться армия повстанцев.

Когда машина, спустившись с холма, погрузилась, наконец, в лабиринт улиц, ощущение нереальности прошло. Коннор почувствовал, что толчея и суета городской жизни навсегда останется одной и той же, как бы ни менялся мир. Вот только одежда жителей Урбса вносила ощущение новизны — в толпе преобладали короткие туники, выполненные из мягких блестящих тканей.

Жан остановил машину возле одного из небоскребов, и вся компания поднялась на скоростном лифте на семидесятый этаж. Там Эвани остановилась возле одной из дверей и несколько раз надавила на кнопку звонка. Вероятно, находившиеся внутри помещения поняли условный сигнал, потому что вскоре дверь отворилась.

Вновь прибывшие вошли в довольно большую комнату, где уже находилось не менее тридцати человек. При появлении Коннора все разговоры мгновенно стихли, и Жан поспешил представить его присутствующим.

— Вы уже слышали о Томасе Конноре, изобретателе нашего нового оружия, — сказал Жан. — Знакомьтесь, он перед вами.

После приветственных возгласов все разместились возле стола, и Эвани предложила не шуметь и поскорее начать совещание. Коннор поинтересовался, отчего такая спешка, и услышал в ответ:

— Все помещения оснащены передающими телекамерами, изображение с которых передается в наблюдательный пост дворца.

— Я могу отыскать датчик и заслонить его чем-нибудь непрозрачным, — с готовностью предложил Томас.

— Не стоит, — ответила Эвани. — Оператор на пульте сразу заметит, что от него хотят что-то скрыть, и направит сюда наряд полиции.

Тем временем совещание шло своим чередом: собравшиеся вполголоса уточняли расположение войск и предстоящую тактику боя. Когда подошла очередь Эвани, она рассказала о появлении Вестника Господина. Это вызвало переполох и один из присутствующих спросил:

— Не означает ли это, что Господину известен намеченный срок восстания?

— Этого не знает никто, — ответила девушка, — и поэтому я предлагаю выступить немедленно. Только неожиданность в состоянии еще спасти наш замысел.

После некоторых дебатов все согласились с ее предложением и направились к своим отрядам, чтобы обеспечить явку бойцов на площадь перед дворцом точно к часу дня.

Когда Коннор, следуя за своими друзьями, оказался у выхода на площадь, он увидел возле дворцовой стены огромную мраморную статую, изображавшую сидящего человека с книгой в руках. На его недоуменный вопрос, Жан ответил, что таким способом Господин велел увековечить память о Джоне Холланде.

В этот момент раздался звон курантов огромных башенных часов, и, словно по мановению волшебной палочки, площадь заполнили толпы вооруженных людей. В тот же миг ворота дворца раскрылись, и навстречу толпе «дикарей» выступили стройные ряды дворцовой стражи. Одетые в сероватые костюмы, состоявшие из длинных свободных штанов, заправленных в мягкие сапоги, и мягких курток, поверх которых блестели кольчужные жилеты, они производили внушительное впечатление. Его усугубляли блестящие шлемы, прикрывавшие головы, и длинноствольные ружья, нацеленные стволами на толпу.

Коннор услышал, как Жан тихо прошептал:

— Проклятье! Все-таки он ждал нас.

Некоторое время на площади царила тишина, и Кон-нору показалось, что он навеки запомнит, как на готовых сцепиться в смертельной схватке людей взирал из-за своей книги мраморный борец за просвещение.

Прозвучавшая команда «Огонь!» разорвала тишину ожидания, и воздух заполнила беспорядочная стрельба восставших и слаженные залпы защитников дворца, которые стреляли почему-то поверх голов нападавших. Они, вероятно, получили приказ не вести огонь на поражение. Залпы мощного оружия охраны вызвали настолько сильное движение воздуха, что из окон окружавших площадь домов посыпались стекла. Любопытные, устроившиеся там, чтобы с удобствами поглазеть на битву, тут лее исчезли.

Взглянув в сторону дворца, Коннор изумился тому, что, казалось, ни один выстрел восставших не попал в цель: нигде не было видно ни убитых, ни раненых. Он вопросительно посмотрел на Жана, и тот понял его взгляд.

— Каждого солдата защищает генератор силового поля, — сказал он. — А это значит, что Господина все-таки предупредили!

Коннор только руками развел. При обсуждении восстания даже и речи не было о подобных средствах защиты, хотя — судя по словам Жана — все прекрасно знали об этих генераторах.

Какая чудовищная наивность и детское упование на чудо! Он подумал, что в планы повстанцев следовало заранее внести еще один пункт, последний: «Поражение».

Поскольку нападавшие продолжали наседать на дворцовую охрану, солдаты получили приказ перенести огонь на толпу. Этого оказалось достаточно, чтобы армия «дикарей» пустилась наутек, оставляя корчившихся на земле товарищей. Один из зарядов попал и в Коннора, однако кровь не появилась. Вместо этого он ощутил не забытую за века судорогу, на миг прервавшую дыхание. Затем боль прошла, и он понял, что воины Господина использовали не пули, а электрошок.

Повсюду стонали пораженные электрическим разрядом люди, Жан тоже не избежал этой участи и теперь с трудом пытался распрямить скрюченную судорогой руку. Судя по всему, организм «тысячелетней давности» оказался значительно выносливее, чем у нынешнего поколения, и Коннор задумал предпринять вылазку в сторону дворца, чтобы проверить одну идею, возникшую у него, когда он рассматривал вооружение солдат.

Он решил, что источником силового поля является небольшая коробочка, укрепленная на левом предплечье воина, и при этом излучение должно иметь строго направленный характер, чтобы не мешать солдату пользоваться собственным оружием. Отсюда следовало, что с фланга он не защищен.

Подхватив с земли брошенный кем-то автоматический пистолет, Томас ринулся вдоль линии домов, а добравшись до стены дворца, прицелился и нажал на спуск. Его расчет оказался верным: несколько солдат упали, сраженные очередью его оружия. Размахивая пистолетом, он попытался остановить бегущих, но люди не слушали его.

Казалось, все случившееся не должно сильно затронуть его душу: он с самого начала не верил в успех, и лишь чувство долга заставляло его оставаться вместе с Эвани и Жаном. Однако вид бегущих в панике людей вызвал у него гнев на всесильного тирана, не способного в то же время заслужить любовь своих подданных.

Но кроме гнева он ощутил еще и отчаяние — спутник собственного бессилия. Это заставило его направить огонь пистолета в сторону балкона, с которого смотрели на площадь два человека, явно принадлежавшие к элите Урбса. Но он увидел, как пули рассыпались искрами, так и не долетев до цели. Тогда Коннор бросил бесполезное оружие и помчался отыскивать Эвани. Он нашел ее все в том же переулке, бессильно опиравшуюся о стену: вероятно, зрелище разгрома подкосило ее.

Бережно взяв девушку под руку, он повел ее к оставленной возле небоскреба машине и обрадовался, увидев возле нее Жана. Гримаса боли сбежала, наконец, с его лица, и он уже мог довольно сносно пользоваться рукой. Глядя на приближавшихся друзей, он проговорил:

— Это конец.

— Нет, — возразила рыдавшая Эвани, — только начало!

Все разместились в машине, и, когда Жан повел ее прочь от города, Коннор спросил у него, что девушка имела в виду, говоря о начале.

— Господин мстителен, и теперь мы все в опасности. Особенно Эвани, как командир отряда. И, хотя у нас нет смертной казни, надо быть готовым ко всему…

— Что ж, за все приходится платить, — философски заметил Коннор. — В том числе и за собственную глупость. Подготовка к восстанию оказалась отвратительной — взять хотя бы эти генераторы!

Жан виновато взглянул на него.

— Их использовали в те времена, когда применялось ваше древнее оружие, поскольку эти силовые поля эффективны лишь против металлических пуль, — пояснил он. — Каким-то образом Господин узнал о нашем изобретении и принял меры…

— А как устроено современное оружие? — спросил Коннор.

— В нем использован лучевой принцип, — охотно принялся рассказывать инженер. — Гамма-излучение ионизирует воздух, делая его проводящим, а электрический разряд, легко скользящий по этому коридору, оказывает воздействие на человека. Как ты заметил, уровень электрошока оказался значительно ниже смертельного: мы отделались только судорогами.

Бывший смертник не мог решить, почему он так легко перенес удар из лучевого оружия. С чем это связано? Может быть, именно казнь на электрическом стуле сделала его устойчивым к воздействию тока? Но, возможно, и то, что он подумал во время боя: современные люди физически слабее его.

— Но исход восстания мог бы стать иным, если бы вы последовали моему примеру и подошли к солдатам с флангов, — с упреком заметил Томас. — Мне же удалось уложить пару — другую…

Горестный вопль Жана прервал его слова.

— Что же ты наделал?! — вскричал он. — Этого нам Господин не простит!

Такого Коннор не ожидал. К чему тогда весь этот балаган с восстанием? Зачем пестовать в себе ненависть к правителю, если нет душевных и физических сил, чтобы реализовать ее! Проще было бы смириться с существующим порядком, тем более, что явных признаков притеснения Коннор так и не заметил. Он подумал, что совершенно не понимает этих людей, хотя и говорит с ними на одном языке.

Неожиданно он представил себе загадочную фигуру Господина: тот, если принять на веру слова лесной девы, был пусть и не его ровесником, но тоже человеком прошлого. И Коннору захотелось встретиться с ним, чтобы оценить степень духовного родства: может быть, это помогло бы ему лучше вписаться в странный мир настоящего.

Его размышления прервало пульсирующее сверкание за окнами машины: над ними совершал стремительные круги Вестник Господина.

— Я постараюсь добраться вон до того поселения в ложбине, — тихо проговорил Жан. — Там есть станция по пневматической доставке грузов. Если нам повезет, мы сможем спрятаться в горах. А пока постарайтесь закрыть от него свои мысли!

Он замолчал и, вцепившись в руль так, что побелели костяшки пальцев, мрачно уставился на дорогу. Эвани закрыла глаза и, если судить по выражению ее лица, заставила себя думать о чем-то приятном. Коннор принялся вспоминать стишки, знакомые еще с детства, но краем глаза продолжал следить за маневрами Вестника.

Жан уверенно подвел машину к самой двери станции, и все трое нырнули в отворенную дверь. Но здесь их ждало разочарование. Служащий почтового ведомства, суетливый доброжелательный старик, выслушав их просьбу, с сожалением заметил:

— Но у меня только две грузовые капсулы, а вас трое. — Он взглянул в окно на светящуюся стрелу, покачал головой и добавил: — А два человека в одну капсулу ни за что не влезут, ребятки!

— Отправляйся с Эвани ты, Жан, — решительно сказал Коннор. — С меня спрос небольшой — я всего лишь очнувшийся покойник. А вот вам за подготовку к восстанию несдобровать.

Но Жан не менее решительно возразил:

— Я знаю здесь все тропки и смогу надежно спрятаться и сам, чего не сумеешь ты. Нельзя тратить время на пустые препирательства! Забирайтесь! — Эвани и Коннор повиновались.

Старик помог им забраться в узкие капсулы и, закрывая крышки, деловито спросил Жана:

— Куда их отправить?

— В какое-нибудь горное селение, — ответил тот.

В следующее мгновение Коннор ощутил толчок и почувствовал, как непреодолимая сила вдавливает его в дно капсулы. Это напоминало бы скоростной лифт, если бы не увеличенная в несколько раз скорость да постоянные извивы движения, вызывавшие головокружение и спазмы желудка.

Наконец, пытка прекратилась, крышку капсулы подняли, и помятый путешественник с трудом вывалился наружу. Эвани, тоже выбравшаяся из своего контейнера, выглядела бледной и утомленной: по-видимому, и ей пришлось не сладко. Она помогла Коннору подняться и потянула его к двери станции. Когда они уже шли по улице поселка, Эвани сказала:

— Я надеюсь укрыться у лесных химер. Они помогут нам, пока мы не определимся, как поступать в будущем.

Но им была уготована иная судьба. Как только они свернули к лесу, над ними вновь возник сияющий Вестник.

— С какой же скоростью перемещается эта штуковина? — удивился Коннор.

Эвани пожала плечами.

— Вероятно, со скоростью мысли: это же психотропное оружие! Но нам от этого не легче. Попробуем как-то защититься…

Но они ничего не успели сделать: прозрачный птицеподобный сгусток энергии спикировал на голову Коннора. Он попытался отбить нападение, но рука беспрепятственно прошла сквозь сияющий туман, и в следующее мгновение «птица» опустилась на него, вцепившись «лапами» в плечи и прикрыв «клювом» лоб.

Как будто издалека донесся до него голос Эвани: заливаясь слезами, она кричала:

— Постарайся не думать о нем! О! Почему он выбрал не меня? Я бы справилась! Защити от него душу! Попробуй!

Но чуждая сила уже захватила власть над несчастным пленником. Он почувствовал себя механической игрушкой: казалось, сейчас нажмут кнопку, и он примется вертеть головой и хлопать руками. Неимоверным усилием воли он попытался избавиться от охватившей его апатии, но в тот момент, когда он решил, что это удалось, внутри черепной коробки прозвучал беспрекословный приказ:

— Следуй в Урбс!

Многократно повторяемый, он довел Коннора едва ли не до умопомешательства: ему захотелось разбежаться и врезаться головой в стену, чтобы — пусть и ценой жизни — навсегда избавиться от гнусного голоса, гремевшего внутри него. Но в какой-то миг пришло внезапное озарение: это чудовище создано, чтобы не только гипнотизировать обреченных, но и считывать их мысли. И тогда он заорал:

— Эй, ты! Тот, кто послал сюда эту дрянь! Я подчинюсь твоему идиотскому приказу, но заставь ее немедленно замолчать!

В ту же секунду голос смолк. Коннор с облегчением вздохнул. Но только он хотел поделиться своим открытием с Эвани, как заметил, что на нее пикирует еще один Вестник: она не успела защититься и лишь слабо вскрикнула, опускаясь на землю. Бросившись к ней, он уловил едва слышный шепот:

— Господин не хочет, чтобы я помогла тебе, и приказывает мне спать.

Глядя на скорчившуюся у его ног девушку, Коннор твердо решил не оставлять ее без защиты: он отправится в Урбс вместе с ней! Цыкнув на возобновивший свои упражнения «голос», он поднял Эвани на руки и пошел к станции, которую они совсем недавно покинули. Наступил вечер, и сияющие «шлемы» на головах людей, не угодивших чем-то Господину, не только отпугивали от них жителей горной деревеньки, но и освещали путь, что тоже было немаловажным. Коннор вспомнил колдобины Ормона, и мысленно поблагодарил изобретателя Вестников за побочный эффект — в ответ раздалось неопределенное ворчание.

Добравшись, наконец, до погрузочной площадки, Коннор приказал немедленно оттранспортировать их как можно ближе к Урбсу, сославшись на соответствующий приказ Господина. Долго уговаривать смотрителя не пришлось: самым убедительным доводом оказался вид чудовищных «шлемов».

Смотритель сверился со списком станций и предложил Коннору пункт доставки, находившийся примерно в тридцати милях от столицы, неподалеку от еще одной из многочисленных правительственных дорог. Тот согласился, громко повторив название поселка с тем, чтобы назойливый «голос» убедился в его послушании. После этого, обернув бесчувственное тело Эвани одеялом, он погрузил девушку в одну из капсул, а сам забрался в другую. Вскоре вновь начались ужасающие перегрузки, усугубленные многочисленными поворотами трубопровода, но Коннор легче перенес обратный путь: его согревала мысль, что эти ощущения испытывает сейчас и его незримый соглядатай.

Выбравшись наружу после остановки, он уточнил по карте место, где они оказались, выслушал торопливые указания испуганного видом Вестников смотрителя, пристроил на плече спящую Эвани и двинулся в путь. Он узнал, что расстояние до городской черты составляет тридцать две мили, а оттуда до дворца правителя — еще пять, и внутренне приготовился к долгому пути.

Оказавшись на шоссе, он повернул к Урбсу и неторопливо зашагал по кромке дороги, усмехаясь каждый раз, когда машины объезжали путников широкой дугой, рискуя свалиться в кювет. Всему виной были сияющие «шлемы», особенно яркие в опустившейся на землю ночи.

Он брел уже довольно долго и подумывал о том, что пора бы сделать привал, как вдруг услышал позади скрип тормозов. Затем хлопнула дверца и незнакомый мужской голос окликнул его:

— Забирайся ко мне, парень!

Коннор остановился и оглянулся: распахнув дверцу машины, ему приветливо улыбался молодой горожанин.

— А ты не поплатишься за общение с мятежниками? — спросил Коннор, больше обрадованный не предложенной помощью, а явной доброжелательностью незнакомца, и пояснил, указывая на Вестника: — Этот паршивец кляузничает про каждый чих.

— Обойдусь как-нибудь, — успокоил его водитель. — Устрой девушку получше. Что это с ней? Обморок?

— Нет, ее усыпили, чтобы она не могла мне помочь, — ответил Коннор, садясь на переднее сиденье после того, как уложил Эвани на заднее. — Ты не знаешь, что произошло в городе после разгрома повстанцев?

Когда машина тронулась, водитель проговорил:

— Я не был в это время в Урбсе, но телевидение передавало репортажи на всю планету. И сейчас я узнал тебя, парень. Ведь именно ты не поддался электрошоку, а потом перестрелял часть охраны, верно? Тебя так часто показывали — будто новую телезвезду! — Горожанин рассмеялся, а затем серьезно добавил: — Уже арестовали всех зачинщиков. Об их судьбе ничего не говорили, а вот тебе наверняка не поздоровится: Господин не простит смерть своих солдат.

Когда они въехали в город, уже рассвело. Горожанин остановил машину у въезда на площадь и помог Коннору вытащить Эвани: девушка все еще спала. Пассажир тепло поблагодарил водителя, тот пожелал ему удачи, и машина скрылась в лабиринте улиц. Проводив ее взглядом, Коннор печально подумал, что это было, вероятно, последнее проявление добросердечия — впереди ожидала расплата за помощь мятежникам и за очередное убийство. Он мрачно усмехнулся: подумать только, недоказненный преступник и через тысячелетия снова принялся за свое! Он некоторое время посидел возле лежавшей девушки, стараясь собрать в кулак волю, а затем решительно встал, поднял на руки Эвани и медленно вступил на площадь.

Редкие в этот ранний час прохожие шарахались в стороны, лишь только замечали мускулистого мужчину с бесчувственной девушкой на руках, на головах которых сияло проклятие Господина. Твердыми шагами попирая камни мостовой, Коннор медленно пересекал площадь, пристально вглядываясь в дворцовые ворота, и, словно повинуясь силе его взгляда, ажурные створки распахнулись, пропуская мятежников в святая святых государства.

Миновав небольшой двор, Коннор поднялся по ступеням к величественному портику и вошел во дворец. Он двигался по устланной коврами анфиладе залов, и двери одна за другой растворялись перед ним; когда же распахнулась последняя — выполненная из ажурных пластин червонного золота, — он оказался в огромном тронном зале. Вдоль стен овального помещения стояли величественные троны, на которых восседали царственные фигуры, и, лишь достигнув середины зала, Коннор понял, что только на двух центральных тронах сидели живые люди — остальные занимали их каменные подобия.

Коннор догадался, что видит перед собой Господина и его сестру Маргарет, по прозвищу Черное Пламя. С ужасом он узнал в ней прекрасную лесную деву, пленившую его сердце.

Слепец! Он готов был надавать себе тумаков. Принять за неземное создание сестру тирана, о жестокости которой ходили легенды! Вот уж подлинно, если Бог хочет наказать, он прежде всего отнимает разум.

Коннор понял, что именно сейчас начинается борьба за право жить на Земле. Что бы ни случилось в дальнейшем, прежде всего следовало позаботиться об Эвани. Он обвел взглядом зал и увидел по обеим сторонам двери, через которую вошел, обтянутые бархатом скамьи. Повернувшись спиной к властителям мира, он направился к одной из них и бережно уложил там спящую девушку, затем снова вернулся к тронам.

Никто не нарушал молчания. Придворные или просители, находившиеся в зале, жались к стенам, и Коннор стоял посреди пустого пространства, ощущая себя пушинкой, которую первый же порыв ветра может навсегда унести в неизвестность. Не желая первым вступать в разговор, он с недоброжелательным любопытством рассматривал сидевших на тронах.

Маргарет казалась все такой же прекрасной, как и возле лесного озера, но в ней исчезла живость и очарование волшебного видения, оставив лишь холодность мраморной статуи. Легкую тунику сменил торжественный наряд, блестящий и тяжелый, словно панцирь. Такой же панцирь сковал и душу: глаза смотрели на «дикаря» хмуро и безразлично, без какого-либо признака узнавания.

Ее брат удивил Коннора чеканными чертами совсем молодого лица: изображенный на монете, он выглядел зрелым воином, тогда как в действительности ему едва можно было дать больше двадцати пяти лет. Однако глаза выдавали его подлинный возраст: Коннор вспомнил мудрый и равнодушный взгляд сфинкса, которого уже не волновала суетливо текущая перед ним жизнь.

Наконец голос Господина нарушил затянувшуюся паузу:

— Благодарю тебя, Томас Маршалл Коннор, что ты принял мое приглашение, посланное с Вестником.

— Да, мы славно с ним пообщались, — откликнулся Коннор, — но теперь я хотел бы, чтобы ты избавил нас от его общества.

— Справедливое желание, — согласился Властитель и коснулся одной из кнопок, вмонтированных в подлокотник трона.

Тут же Коннор ощутил, будто с него сняли невидимый головной убор. Он почувствовал, как легкий сквозняк, присущий любому большому помещению, взъерошил волосы, и, оглянувшись на Эвани, увидел, что и с ее головы исчез сияющий шлем.

— Ну что ж, горе-мятежник, ваш бунт провалился, — насмешливо сказал правитель. — Но мне хотелось узнать, почему ты, случайно появившийся в этом мире, принимал участие в нем и даже стрелял в меня?

— Я не жалею о том, что сделал, потому что правитель, не пользующийся любовью своих подданных, должен уступить место другому, — убежденно ответил Коннор. — Это был знак моего отношения к тебе. А участвовал я в восстании для того, чтобы как-то помочь моим друзьям, которым я бесконечно благодарен за подаренную мне жизнь, хотя и знал, что вся затея совершенно безнадежна.

— Вот как? — словно бы удивился Господин. — Ты заранее видел их просчеты?

— Ты воспитал наивный и беззащитный народ. Они не могут даже сформулировать причины своей ненависти к тебе и неспособны к решительным действиям.

— А ты бы действовал иначе? — с явной иронией вопросил сидевший на троне.

— Конечно! — твердо сказал Коннор. — Прежде всего, я не стал бы изготавливать оружие в поселках, где сразу бросается в глаза необычность подобного производства. Именно поэтому ты узнал об их намерениях. Следовало организовать оружейные мастерские непосредственно в Урбсе — и это осталось бы незамеченным: одной фабрикой больше, одной меньше — какая разница! Кроме того, я создал бы шпионскую сеть у тебя во дворце и заранее разузнал бы о твоих планах. И, самое главное, разработал бы защиту от лучевого оружия и принял меры, чтобы преодолеть силовые поля.

— И как бы это тебе удалось? — проявил Господин искренний интерес.

— Что ж, я могу выдать свои секреты, поскольку вряд ли «дикари», как вы их называете, рискнут еще раз выступить против тебя. Так вот. Вместо металлических пуль я применил бы деревянные или пластмассовые, а против электричества использовал бы примитивные громоотводы, годящиеся, кстати, и против Вестников. — Коннор рассмеялся, увидев недоумение на лице правителя и, переведя взгляд на принцессу Маргарет, заметил, что его слова затронули и ее.

— Да, в этом случае восстание пошло бы иначе, — согласился правитель. — Меня предупреждали, что ты опасен, поскольку принадлежишь к исчезнувшему племени людей, обладавших силой, мужеством и знаниями. Я не поверил россказням, особенно о том, что ты смог проснуться после более чем тысячелетнего сна. Теперь я вижу, мой осведомитель оказался прав.

Коннор подумал, что этот источник сведений сидит на соседнем троне, и снова взглянул на сестру тирана. Но ее лицо опять выражало лишь величественную скуку.

Тогда он спросил Господина:

— И каковы же твои планы?

— Я был бы рад видеть в тебе друга, — ответил тот, — но ты — враг, покушавшийся на мою жизнь, и по закону заслуживаешь смерть. Если тебя отпустить, то из чувства признательности — а может быть и любви — ты передашь свои знания Эвани, и тогда «дикари» станут более удачливыми. А без твоего вмешательства они мне неопасны, так что все пленники со временем смогут вернуться в свои берлоги, в том числе и эта девушка.

— Ну что ж, спасибо и на этом, — насмешливо проговорил Коннор и собрался было последовать за окружившей его охраной, но их остановил величественный жест Господина.

— Я вижу, ты мужественный человек, и у меня появилось намерение скрасить последние часы твоей жизни, выполнив самое сокровенное желание. Помнится, именно так развиваются события в старинных сказках.

— А я отказываюсь от милости, зато предлагаю выгодную сделку. — Коннор решил не упустить призрачный шанс выйти победителем из этой неравной схватки. — Я хочу обменять свои математические знания на собственную жизнь.

Господин рассмеялся.

— Ты верно рассчитал, пришелец из прошлого, — сказал он. — Нам многое приходится открывать заново, и поэтому твои познания в точных науках нам весьма пригодились бы. — Правитель повернулся к сестре и, после недолгого совещания с ней, провозгласил: — Я обещаю подумать о твоем предложении, а пока что ты остаешься пленником здесь, во дворце, если, конечно, не примешься злоумышлять против меня. И не рассчитывай на побег: от Вестников тебе пока что не скрыться. Итак?

— А что будет с Эвани? — спросил Коннор.

— Врачи позаботятся о ней.

— Тогда я согласен, — с облегчением проговорил дважды приговоренный к смерти, надеясь, что и на этот раз судьба останется милостивой к нему.

Пленных разместили в северной башне дворца, отведя им смежные комнаты. Коннор убедился, что девушку уложили в удобную постель, и подошел к ней, чтобы взглянуть, не проснулась ли она. Однако бледное лицо и прерывистое дыхание говорили о том, что ей стало значительно хуже.

Пришедший врач лишь усилил его худшие опасения, поскольку обнаружил у Эвани патологические изменения клеток мозга: сказалось длительное воздействие энергетического поля Вестника.

— Но ведь такое же время Вестник облучал и меня! — воскликнул Коннор. — Однако со мной-то все в порядке.

— Вы бодрствовали, а она спала, — пояснил врач. — Это ослабило питание мозга. Именно так укладывают людей в Долгий он. Но вы не волнуйтесь, молодой человек. Я сейчас разбужу ее, а уж с последствиями шока организм и сам справится.

Он ввел ей в вену какую-то желтоватую жидкость, и вскоре Эвани открыла затуманенные глаза. Слабым голосом девушка проговорила:

— Господи, как я хочу пить!

5. Сестра тирана

Коннор осмотрел комнату и увидел прикрепленную к стене голову каменного льва, из раскрытой пасти которого струилась родниковая вода, с легким звоном падавшая в перламутровую чашу-раковину. Он наполнил живительной влагой стакан и вернулся к постели Эвани.

Та попыталась сесть, но сумела лишь приподнять с подушки голову. Придерживая девушку за плечи, Томас помог ей напиться, а затем вновь бережно опустил ее на постель.

Глаза Эвани вновь обрели осмысленное выражение, и, с удивлением осмотрев помещение, девушка спросила:

— Куда это мы попали? Я ничего не помню…

— Вестники заставили нас прийти в Урбс, и мы сейчас во дворце правителя, — ответил Коннор нарочито спокойным тоном, чтобы не испугать больную.

— Что нас ждет? — с тревогой спросила она.

— Господин обещал вскоре отпустить тебя.

— А ты?..

— А обо мне он обещал подумать, — усмехнулся Коннор и, увидев недоумение на лице девушки, добавил: — Я уже имел удовольствие побеседовать с ним и, как видишь, остался жив.

— Но ты еще не видел его сестру, Черное Пламя! — воскликнула она. — Говорят, эта чертовка куда опаснее своего брата!

— Я видел и ее, — возразил Коннор. — И, кажется, именно она отговорила Господина от поспешного решения.

— Значит, она решила сама разобраться с тобой, — упавшим голосом проговорила Эвани, а затем воскликнула: — Берегись ее, Томас! Черное Пламя — беспощадное чудовище. На ее счету немало загубленных жизней!

Она откинулась на подушки и снова закрыла глаза, обессиленная взрывом чувств. Врач обеспокоенно взглянул на нее и обратился к Коннору:

— Помогите мне поставить девушку на ноги. Ей нельзя больше спать. Только движение спасет ее!

Коннор рывком поднял Эвани с постели, поставил на пол и, обвив ее рукой свою шею, повел по комнате, крепко придерживая девушку за талию. Врач одобрительно следил за ними, приговаривая:

— Все правильно! Именно так вы оживите бедняжку.

Внезапно в комнате раздался чей-то насмешливый голос:

— Ах, какая умилительная картина!

Захваченные врасплох неожиданным вторжением, они остановились и уставились на незваного пришельца: в распахнутых настежь дверях стояла принцесса Маргарет.

— Оставьте дикарку в покое, — властно проговорила она. — Ей требуется целительный сон, а не бессмысленное топтание. Уложи ее в постель, лекарь, и ступай прочь. — Заметив протестующий жест Коннора, она нахмурила брови. — Лечением твоей подружки я займусь сама: семьсот лет — подходящий срок, чтобы научиться всему!

Врач подвел Эвани к постели, а затем, еле слышно бормоча что-то протестующее, скрылся за дверью. Маргарет подошла к девушке, но та отшатнулась от нее, всем телом вжимаясь в покрывало. Горькая усмешка искривила губы принцессы Урбса: вероятно, она ожидала подобной реакции.

— Не бойся, тебе действительно станет легче, — проговорила она, касаясь ладонью лба сжавшейся от ужаса девушки. — Спи!

Глаза Эвани закрылись, и Коннор услышал, как успокоилось ее дыхание, приобретя нормальный ритм спящего здоровым сном человека.

— Ты все еще не веришь мне? — обернулась к нему Маргарет.

— Я слишком мало знаю тебя, чтобы иметь свое мнение, — ответил Коннор. — Но молва советует избегать твоего общества, принцесса.

— Что ж, восполним пробел в твоих знаниях, — произнесла она. — Я приглашаю тебя отужинать со мной.

В изысканных выражениях Коннор отказался, сославшись на невозможность оставить Эвани одну. Его возражения, казалось, лишь позабавили Маргарет. Она пообещала прислать сиделку и добавила:

— Ступай, умойся с дороги, да смени свой дикарский наряд на более подходящий для дворца, иначе каждый встречный станет шарахаться от тебя. Я подожду здесь.

Коннор решил, что с огнем не шутят, и отправился в великолепно оборудованную ванную комнату, обнаружив там и новое одеяние для себя: принцесса ничуть не сомневалась в его сговорчивости. Это задело его, но желание поближе познакомиться с удивительным созданием, в котором каким-то загадочным образом уживались совершенно противоположные натуры, взяло верх над самолюбием.

Когда он, облаченный в сверкающую тунику, появился в комнате, Маргарет одарила его одобрительным взглядом: наряд, подчеркнувший мужественную стать человека из прошлого, сделал его сильную фигуру еще выразительней на фоне изящных, чуть ли не женоподобных жителей этого мира.

Пока он принимал ванну, пришла сиделка. Коннор взглянул на спокойное лицо спящей Эвани и повернулся к принцессе, готовый следовать за ней.

По бесконечным коридорам они добрались до дверей лифта, и, пока кабинка беззвучно скользила вниз, Маргарет сказала:

— Мои покои тоже находятся в северной башне, но перед ужином я хотела бы показать тебе свою лабораторию. — Она рассмеялась, увидев недоуменный взгляд Коннор. — Нужно с пользой тратить время — не все же любоваться природой.

Только теперь Коннор понял, что и она помнит о былой встрече в лесу, но это не обрадовало его, а, скорее, заставило насторожиться. Там, возле озера, он увидел проявление ее поэтической сущности, а тираны, склонные во всем демонстрировать лишь силу и власть, не прощают невольных свидетелей своих слабостей.

Они вновь оказались в тронном зале, и теперь Коннор смог лучше рассмотреть каменные изваяния, сидевшие на тронах по периметру овального помещения. Он удивился, поняв, что все статуи изображают Господина и его сестру, и невольно замедлил шаг возле одной из них: эта мраморная красавица удивительно напомнила ему волшебное лесное видение.

— Такой я была четыреста лет назад, пока меня еще не прозвали Черным Пламенем, — прозвучал безжалостный голос позади него.

Он оглянулся, невольно сравнивая изображение с оригиналом, и сравнение получилось не в пользу последнего: статуя казалась созданной из плоти и крови, словно передала своей живой модели весь холод камня.

— Да, четыреста лет назад я и сам напросился бы поужинать с вами, ваше высочество, — вздохнул Коннор и, увидев, как вновь горько искривились губы прекрасного лица, пожалел о своих словах.

Маргарет резко отвернулась от него и направилась в пространство за центральными тронами. В стене, позади них, находилась малоприметная дверь, ведущая в обширное помещение со стеллажами, на которых громоздились приборы и аппараты, назначения которых Коннор не смог угадать.

— Это лаборатория Сайра, — пояснила принцесса. Она пересекла комнату и, отворив еще одну дверь, сказала: — А это моя обитель.

Здесь пространство стеллажей заполняли книги, делая помещение более похожим на библиотеку; это подчеркивали и уютные кресла, и приглушенный свет настольных ламп. Однако один угол был отведен под лабораторию — там, на большом столе, стояли какие-то приборы, среди которых Коннор опознал лишь микроскоп.

— Я прихожу сюда, чтобы рутинные дела не мешали мне думать, или когда хочу пообщаться с прекрасным. Из древних времен дошли до нас изображения творений мастеров живописи и вот это… — Среди вороха рукописей на столе она отыскала небольшую изящную статуэтку. — Удивительно, но время, вернувшее нам часть древних наук, так и не смогло возродить искусство.

— Это копия знаменитой Венеры Милосской, — сказал Коннор, рассмотрев мраморную фигурку. — Неплохо сделано.

— А где же подлинник? И уцелел ли он? — заинтересованно спросила Маргарет.

— Я знаю только, что он находился в Лувре, это во Франции. А вот о сохранности трудно сказать. Во всяком случае, за два тысячелетия до моего рождения эта прекрасная статуя уже лишилась рук, а что случилось в Темные Времена — даже подумать страшно.

— Я велю провести раскопки, — загорелась Маргарет. — Ты только укажи место.

Коннор усмехнулся и покачал головой.

— Нет, принцесса. Я приберегу этот секрет на случай, если придется о чем-то торговаться с тобой.

Вспыхнувшее было пламя мгновенно погасло — перед ним вновь стояла всесильная властительница, снизошедшая до беседы с жалким «дикарем». Она молча покинула библиотеку, жестом приказав Коннору следовать за ней.

Покои принцессы занимали верхние этажи северной башни. Из окон открывался вид на искрившийся огнями город, словно у подножия дворца были рассыпаны миллионы звезд. Коннор подумал, что в ненастные дни башню накрывают облака, которыми правители — словно гневающиеся боги — отгораживаются от своих подданных.

И, словно подтверждая его мысленное сравнение, принцесса Урбса властно произнесла:

— Когда я сажусь в кресло, остальные опускаются на колени. Ты понял меня, Томас Маршалл Коннор?

Он оторвал взгляд от вида за окнами и посмотрел на прекрасную Маргарет, расположившуюся на диване, покрытом рубиновым бархатом, затем обвел рукой роскошно-холодную комнату.

— Как видишь, здесь не храм, а ты — не богиня, хотя по красоте можешь соперничать с любой из них. И я не твой холуй, а нечаянный гость в этом мире. Поэтому, если хочешь говорить со мной, постарайся помнить об этом.

Произнеся эту тираду, он вновь повернулся к окну.

— Ладно, упрямец. Подойди сюда и садись. Давай поговорим, — сказала она, и лишь дрожь в голосе выдала ее негодование от отповеди Коннора. — Скажи, за какую цену ты продашь свои знания?

— Я раздумал торговаться, — ответил он, опускаясь в кресло напротив принцессы. — Мне не нравится то, что вы сделали с миром, и я не стану страдать, если придется покинуть его.

Маргарет печально взглянула на него.

— А в лесу мне показалось, что я встретила, наконец, понимающую душу. Но твое сердце занято дикаркой, в то время как она любит другого.

От ее тихих слов ожила затаенная мечта, словно на увядший побег пролился благостный дождь, однако вероломный характер принцессы Урбса заставил Коннора отчужденно ответить:

— Ты зря стараешься вызвать во мне ревность. Мои чувства к Эвани значительно сильнее простого влечения, и поэтому не будем больше касаться этой темы.

В этот момент комнату заполнили слуги, принявшиеся накрывать стол для ужина, и Коннор порадовался, что тягостный разговор хотя бы на время прерван. Однако стоило толпе прислужников покинуть помещение, как Маргарет возобновила атаку.

— Я могу заставить любого делать все, что пожелаю, — высокомерно, как и подобает женщине, носившей прозвище Черное Пламя, сказала она. — Я могу нежно любить и свирепо ненавидеть. Не перечь мне, и тогда моя ненависть минует тебя.

— Ты просто слишком долго безнаказанно пользовалась своей властью, и она убила в тебе все человеческое, — с сожалением проговорил Коннор. — Потому что человек должен не только брать, но и отдавать. А ты отдаешь только приказы!

Гнев затуманил прекрасные глаза Маргарет.

— Мне надоели твои поучения! — вскричала она. — Я хочу получить твои знания, а после этого можешь идти миловаться со своей Эвани! И я получу их немедленно!

Она прищелкнула пальцами, и уже знакомый механический голос зазвучал в голове Коннора:

— Говори! Говори! Говори!

— Ну нет! Этот номер не пройдет! — вскипел он и, вскочив на ноги, приказал «голосу»: — Оставь меня в покое, а не то я убью твою госпожу! — И он угрожающе двинулся к дивану.

— Не посмеешь! — торжествующе выкрикнула она, видя как в комнату ворвалась толпа охранников.

Коннор понял, что их послал тот, кто руководил Вестником, поскольку обруч, стягивавший голову, мгновенно исчез.

Охранники завернули руки бунтовщика за спину и поволокли его к двери, но властный голос принцессы остановил их:

— Оставьте его здесь! Уходите, я не нуждаюсь в помощи! — Затем она повернулась к Коннору и вкрадчивым тоном проговорила: — Не стоило ссориться со мной, потому что я не прощаю обид. Брат хотел казнить тебя как воина, но ты не заслуживаешь почетной смерти, и поэтому я постараюсь одарить тебя длительной агонией!

— Если ты думаешь, что я стану просить о пощаде, то ошибаешься, — холодно проговорил Коннор. — Для единожды казненного все муки нипочем, хотя где уж вам, Бессмертным, понять ужас конца. Живите и дальше в своем неведении, счастливые баловни судьбы!

— Счастливые? — чуть ли не по слогам протянула Маргарет. — Неужели ты считаешь нас счастливыми? Или человек из прошлого шутит?

Что-то в тоне печального голоса заставило Коннора пристально всмотреться в ее лицо. Он попытался определить, что побудило ее говорить: трепетная душа или холодное сердце, стремление выговориться или хитроумная игра? Так и не отыскав ответа, он спросил:

— Но почему же тогда весь мир завидует вам, стремясь — даже силой — заставить Господина отказаться от единоличного использования этого секрета?

Принцесса усмехнулась.

— Потому что эти глупцы даже не понимают, чего хотят. Они просто видят запретную конфету в привлекательной упаковке и непременно желают ее попробовать. Ты был прав, пришелец, когда говорил, что наш народ слишком наивен. Ты просто не захотел назвать их глуповатыми. — Она отмахнулась от его протестов и спросила: — Хочешь, я расскажу тебе, что такое бессмертие?

Он тут же вспомнил, что именно с такой интонацией прозвучал аналогичный вопрос в лесу, и с радостью приготовился слушать, вновь присев в кресло напротив красавицы.

— В сущности, Сайр не раскрыл секрета вечной жизни, он просто остановил процесс умирания клеток, который в конце концов приводит к смерти всего организма, так что Бессмертные тоже могут умереть, если, конечно, захотят. Когда Хоакин взвалил на свои плечи непосильную ношу по преобразованию Земли и человечества, я согласилась разделить его заботы. Именно тогда мы стали Бессмертными. Но бессмертие обрекает избранного на абсолютное одиночество, ограничивая круг общения такими же одиозными фигурами. У Бессмертного не может быть ни дружбы, ни любви, потому что объекты их привязанности умирают у него на глазах. У Бессмертного не может быть детей, поскольку именно бесплодие является краеугольным камнем открытия Мартина Сайра. И в результате происходит постепенное обеднение души, не получившей своей доли любви, тепла и нежности, которая присуща обычным людям. Бессмертие — это смерть души, а массовая бездуховность способна вновь уничтожить мир. Поэтому мы никогда не выдадим фатального секрета!

— Но вы же одариваете бессмертием людей за особые заслуги, — возразил Коннор. — Вот среди них ты и могла бы выбрать себе сердечного друга.

— Такой чести удостаиваются лишь старики ученые, а молодые слишком слабы, чтобы выдержать испытание бессмертием и при этом не лишиться рассудка. — Она помолчала, а затем добавила: — В сущности, это антигуманное дело. Именно поэтому Хоакин позволил скончаться нашей матушке, хотя и знал уже секрет продления жизни.

Ее голос звучал эпически спокойно, но за этим показным бесстрастием Коннор угадал тот ад, в котором пребывала душа сидящей напротив него красавицы. Теперь он понял, почему мраморные изваяния так отличались от нынешнего облика принцессы: черное пламя, родившееся в ней от нереализованности ее женского естества, сжигало ее изнутри, временами вырываясь из-под контроля и опаляя все вокруг. Но люди-то видели именно эти огненные языки и страшились случайно сгореть, усугубляя и без того страшное одиночество прекрасной девы, рожденной для счастья.

Коннор опустился на колени возле Маргарет, мягким движением рук поднял опущенную голову и заглянул в лицо. Он увидел огромные зеленые глаза, полные непролитых слез, и негромко сказал:

— Если сможешь, прости меня за невольно причиненную боль. Я так хотел бы дать тебе немного счастья, но…

Услышав это «но», она резко оттолкнула его и вскочила с дивана.

— Уходи! Немедленно уходи! — гневно крикнула она.

Он поднялся с колен и направился к выходу, но в этот момент раздался легкий стук, а затем дверь чуть приоткрылась, и в щели возник сложенный лист бумаги. Коннор взял послание и, передав его принцессе, вновь устремился прочь из ее покоев. Уже на пороге комнаты она остановила его, сказав:

— Это письмо касается тебя. Господин приказывает немедленно явиться к нему. Ступай за принесшим записку — он тебя проводит.

После долгого пути по бесконечным коридорам, Коннор и его сопровождающий оказались, наконец, перед дверями кабинета правителя. Слуга нырнул внутрь помещения и вскоре появился вновь, приглашая Томаса войти.

Господин поднял голову от бумаг и, указав на стул возле своего письменного стола, сказал:

— Прежде всего, я хочу знать, что думает о происшедшем человек со стороны.

Коннор пожал плечами.

— Тебе известно мое мнение, и с тех пор я его не изменил. Однако меня удивило, что ты не уничтожил бунтовщиков, а позволил им благополучно покинуть город.

— Вряд ли отец станет убивать своих детей, даже если они поступили неразумно.

— Но ты, не задумываясь, позволил умереть матери, — возразил Коннор.

— Ошибаешься, чужак. Сестра, по-видимому, не сказала тебе, что ко времени открытия, сделанного Сайром, матушка была смертельно больным человеком. Так зачем же продлевать страдания на века?

Вынужденный согласиться с логикой правителя, Коннор все же задал еще один вопрос, хотя уже имел убедительный ответ принцессы:

— Но почему не сделать бессмертными молодых и сильных людей, позволив им сначала иметь потомство?

— Бессмертные постепенно утрачивают вкус к жизни и, как следствие, не стремятся к развитию. Такое общество обречено. А отсутствие естественной смены поколений приведет к еще одной напасти — перенаселению планеты, а демографический взрыв, возможно, даже опаснее атомной войны.

— Теперь я знаю мнение не только твоей сестры и согласен с тем, что идея бессмертия не должна стать всеобщим достоянием, — нехотя признал Томас. — А ты не хотел бы совершенно отказаться от нее?

— Нет, — холодно ответил Господин. — Лишь благодаря ей, мне удалось вытащить человечество из того мрака, в который погрузила его неразумная политика твоего времени. В течение веков я последовательно воплощал в жизнь свои планы, чего наверняка не случилось бы при частой смене амбициозных правителей.

— Похоже, ты прав и в этом, — согласился Коннор. — Но зачем рассказывать о своих делах чужаку? Ведь именно так ты называешь меня.

На лице Хоакина Смита появилась тень улыбки, и он сказал:

— Я хотел доказать тебе разумность всего, что делаю, и убедить пришельца из другого мира добровольно поделиться со мной своими знаниями на благо моего народа. А работы еще непочатый край. Как видишь, я вполне откровенен.

Томас кивнул и поинтересовался:

— А что еще ты задумал?

— Необходимо добиться возрождения всех рас человечества, а некоторые из них сейчас на грани полного исчезновения. Это прежде всего касается азиатов, особенно японцев и коренных африканцев. Пожалуй, только жизнестойкие индейцы способны выкарабкаться сами.

— А ты не боишься, что это приведет к дополнительным конфликтам? — удивился Коннор. — В мое время расовые различия всегда служили предлогом для борьбы и ненависти.

— Но для развития цивилизации и требуется некая соревновательность, — возразил Хоакин. — Я не имею в виду кровавые разборки, потому что в силах не допустить подобного варварства. Ты слышал о таком принципе — единство и борьба противоположностей? Именно он является мотором, дающим поступательное движение вперед.

— Твои планы превосходны, а вот методы… Мне кажется, что диктат под лозунгом «Я заставлю вас быть счастливыми» может вести лишь к возрождению истинной тирании, — проговорил Коннор.

— У тебя устаревшие сведения, которыми тебя наверняка снабдила прекрасная дикарка, — вновь улыбнулся Господин. — Миром уже давно правит единый мозговой центр — коллегия, составленная из высокоразвитых интеллектуалов. Они полностью разделяют мои взгляды, а я по-прежнему остаюсь на виду: удобно иметь под рукой властителя, которого всегда можно от души ненавидеть и обвинять во всех бедах. Поверь, эта роль не тяготит меня.

Коннор вздохнул.

— Что ж, ты был весьма убедителен, мистер Хоакин Смит. Я согласен добровольно поделиться знаниями, но с одним условием: они должны стать всеобщим достоянием. Думается, вы несколько перестарались, засекречивая все подряд. Кстати, вскоре я смогу покончить с одним из мифов этого мира.

Глаза правителя полыхнули пламенем, но он сдержал свой порыв и кивнул.

— Пусть так, но мне этого мало, — немного помолчав, властно проговорил он, и Коннор понял, что именно из-за того, что он сейчас скажет, и было затеяно все предыдущее представление. — Hani народ медленно деградирует, не получая новых жизненных сил. Ты должен стать источником возрождения нации, дав миру потомство, не таящее в себе измененные от ядерного облучения гены. Конечно, я не тороплю тебя с решением и, кроме того, ты вправе сам выбрать мать своих будущих детей. Что скажешь?

Во время этой тирады в кабинет беззвучно вошла Маргарет, и теперь она тоже внимательно смотрела на Коннора, ожидая его ответ.

— Я понимаю твое беспокойство о судьбе человечества, Господин, — спокойно проговорил Коннор, хотя от подобного цинизма ему безумно захотелось издевательски расхохотаться, набить морду этому Смиту или тихо взвыть — и все это одновременно. Однако он избрал еще один путь, безмятежно заявив: — Я подумаю.

— Хорошо, — согласился правитель, и Коннору показалось, что его сестра облегченно перевела дыхание.

Он встал со стула, намереваясь покинуть кабинет Господина, но, как выяснилось, тот еще не собирался отпускать его. Он тоже поднялся и, выйдя из-за стола, остановился напротив Коннора, пристально вглядываясь в его лицо.

— Так о каком мифе ты говорил? — хмуро спросил он.

Коннор удовлетворенно подумал, что сейчас сторицей расплатится с правителем за его предложение стать местным быком-производителем, и сказал:

— Когда ваши «треугольники» пролетали над машиной, я понял по звуку выхлопа, что конструкция реактивных двигателей сродни бензиновым: в обоих случаях применяются локальные взрывы топлива. Следовательно, либо сведения о подвластном вам способе ускорения преобразования водорода в гелий ложны, либо сама идея вами утрачена. А такая новость может серьезно подорвать авторитет власти, поскольку люди усомнятся в ее силе.

Коннор подумал, как бы его гимн независимости не превратился в лебединую песню, поскольку брови Хоакина гневно сошлись на переносице, а глаза вновь угрожающе сверкнули. Маргарет схватила брата за локоть, и тот лишь сжал кулаки. Некоторое время в кабинете царила тягостная тишина, наконец Господин проговорил сквозь зубы:

— Владеющий подобной тайной сам становится смертельным оружием. Но я пока не знаю, как поступить в этой ситуации: мне надо посоветоваться с коллегией. Обещай до ее решения молчать о тайне «треугольников». И выбери такую клятву, чтобы я поверил в нее, — угрожающе добавил он.

Томас взглянул на прекрасные юные лица властителей мира и, подняв вверх правую руку, проговорил:

— Клянусь тремя видами химер, что сохраню эту тайну!

Брат и сестра отшатнулись от него, и Маргарет тихо пролепетала:

— Три вида? Почему?

Понимая, что сжигает за собой мосты, Коннор торжествующе произнес:

— Бессмертные тоже относятся к химерам — и даже в большей степени, чем мозаики. Тем облучение не увеличило срок жизни, тогда как цена за вечную молодость оказалась, вероятно, непомерно высокой.

Неподвижные фигуры Хоакина и Маргарет выглядели так, словно только что вышли из-под резца скульптора. Наконец, послышался хриплый голос Господина:

— Возвращайся в северную башню, Томас Маршалл Коннор, и жди нашего решения.

6. Рискованный полет

Большую часть ночи Коннор провел без сна, пытаясь как-то оценить прошедший день. Он так и не смог понять, что ждет его в будущем, но испытывал явное удовольствие от своей моральной победы над всесильным Господином. Это настроение не оставило его и утром, когда он, всласть поплескавшись в ванне и надев блестящую тунику, отправился проведать Эвани.

Отворившая дверь сиделка сказала, что девушка наконец-то очнулась и даже смогла отведать завтрак. Твердо веря, что проснувшийся аппетит свидетельствует о выздоровлении, Коннор вошел в комнату Эвани.

Увидев его, девушка обрадовалась, но, заметив городской наряд, слегка нахмурила брови.

— Откуда это? — спросила она.

— Подарок принцессы, — усмехнулся Коннор. — Она пожелала накануне поужинать со мной, но, чтобы ее тонкую натуру не смущал вид «дикаря» за столом, она прислала мне эти тряпки.

Его шутливый тон разгладил морщинку на лбу Эвани, но не притушил тревогу.

— Я же просила тебя держаться от нее подальше, Томас! — мягко упрекнула она Коннора. — Черное Пламя люто ненавидит женщин и презирает мужчин, не упуская случая выставить напоказ их слабости. Но ее колдовская красота всегда привлекала молодых людей — и горе тому, кто попал в сети этой паучихи!

— Ты тоже ненавидишь ее, а между тем именно она помогла тебе выздороветь, — попытался восстановить справедливость Коннор, но Эвани лишь снова нахмурилась.

В этот момент в дверь постучали, и на пороге возник слуга.

Он протянул Коннору письмо, на котором красовался уже знакомый символ — земной шар, обвитый змеей. Во вложенном в конверт листке оказалось предписание немедленно явиться в покои принцессы, причем пропуском ему должна была служить прилагавшаяся к посланию монета. На ее реверсе Коннор увидел не строгие черты правителя, а пленительный образ Маргарет — вероятно, среди жителей Земли имели хождение и такие монеты.

Он показал письмо Эвани, и та бессильно уронила руки на одеяло.

— Значит, пойдешь, — даже не спрашивая о его решении, печально произнесла она.

— Поверь, так будет лучше. Мы среди врагов, и весьма полезно вначале приглядеться к ним, — ответил Коннор, стараясь успокоить девушку.

Это не помогло. Крупные слезы, сорвавшись с ресниц, покатились по бескровным щекам девушки, и она уткнулась в подушку, стараясь заглушить рыдания.

Раскрывая возле каждого поста ладонь с зажатой в ней монетой, Коннор благополучно добрался до покоев принцессы. Его самого удивила та легкость, с которой он преодолел лабиринт коридоров, отыскивая среди них единственно правильное направление.

Дверь отворилась, как только он приблизился к ней, и его взору предстала прекрасная принцесса, полулежавшая на рубиновом диване. Серебряный комбинезон рельефно подчеркивал соблазнительные формы ее тела, а блестящие черные кудри, свободно сбегавшие на плечи, оттеняли мраморную белизну лица.

— Ритуал, созданный мной, предусматривает целование туфли, — произнесла она, чуть отрывая от ковра изящную ножку.

Коннор усмехнулся.

— В мое время действительно существовал такой обычай, но он касался главы католической церкви, Папы римского. К целованию туфли допускались только избранные, и это означало великую милость. Однако нынешнее общество, по-моему, вовсе не религиозно, а поэтому не стоит использовать и церковные ритуалы, ограничиваясь общепринятым приветствием, — с этими словами гость поклонился хозяйке, пересек комнату и остановился у окна.

— Удивительно, что ты никак не можешь удержаться от поучений! Вероятно, твое время отличалось невероятным занудством, — фыркнула она и указала на кресло. — Садись, я хочу показать тебе кое-что забавное.

Только сейчас он заметил, что одну из стен огромной комнаты занимает экран, накануне задернутый занавесом. Сейчас на нем было изображение комнаты Эвани: девушка все еще плакала. Коннор смутился, вспоминая, не совершил ли он что-нибудь, нарушавшее его представления о морали, но решил, что его поведение не выходило за рамки нравственности.

— Не волнуйся, — неправильно истолковав его оторопь, сказала Маргарет. — Я и так знала, что твоя подружка ненавидит меня.

— Как все вы любите подслушивать и подглядывать! — воскликнул Коннор. — Интересно, есть ли этому предел? Или тайные глазки натыканы даже в ванных?

Теперь пришел черед смутиться принцессе. Она слегка покраснела и тут же убрала изображение Эвани с экрана.

— Я пригласила тебя, чтобы продемонстрировать некоторые чудеса техники, а это, — она кивнула на экран, — была только шутка.

Коннор принял ее завуалированное извинение и присел на краешек кресла, а принцесса, между тем, продолжала:

— На этот экран я могу вызвать изображение любой точки не только земной поверхности, но и планет Солнечной системы. На что тебе хотелось бы взглянуть?

— Покажи обсерваторию на Эвересте, — попросил Коннор.

Она поиграла клавиатурой миниатюрного пульта, и на серебряной поверхности стены возник вид величественного горного массива с белоснежным зданием на вершине, сменившийся затем затемненным залом, откуда послышался голос оператора. Он почтительно спросил, на что желает посмотреть принцесса Урбса.

— Покажи центральную область Марса, — приказала Маргарет.

Почти тотчас же на экране появилась поверхность Красной планеты, названной в честь свирепого бога войны. Коннор отчетливо увидел перекрестия прямых линий, напоминавших рукотворные каналы, мерцание света в прозрачных морях, темные пятна, которые могли бы быть городами. Но стоило ему подумать о том, когда же человечество сможет узнать, чем на самом деле являются эти «загадочные картинки», как принцесса, словно прочитав его мысли, задумчиво произнесла:

— В ближайшем будущем на Марс отправится космический корабль. Я предполагаю принять участие в экспедиции.

— Это не увеселительная прогулка, принцесса, — возразил Коннор. — Она может затянуться года на три.

Высокомерно взглянув на него — подумаешь, какие-то несколько лет! — она выключила экран, и он тут же исчез под задвинувшимся занавесом.

— Предлагаю попутешествовать не мысленно, а по-настоящему, — сказала она, вставая с дивана. — Ты не против совершить полет на «треугольнике»? А, может быть, побоишься?

Коннор поднялся с кресла и двинулся к выходу, проговорив на ходу:

— С огромным удовольствием, а насчет страха… По-моему, в последний раз я по-настоящему испугался, когда объявили приговор.

— А вот сейчас я и проверю, какой ты храбрец, — чуть ли не с угрозой сказала Маргарет, выходя из комнаты. Прихватив с собой пистолет, она пояснила: — Это успокоительное лекарство от излишне предприимчивых, так что не вздумай сбежать.

Причуды этой переменчивой красавицы уже не вызывали у него удивления. Вот и теперь он лишь махнул рукой и рассмеялся.

Они вышли из дворца и, обогнув его, оказались на маленьком аэродроме, расположенном у стены южной башни. Там стоял, готовый к полету двухместный «треугольник», на серебристом боку которого было выведено претенциозное название «Нетопырь».

Ласково проведя ладонью по лоснящемуся корпусу, Маргарет сказала:

— Эта летучая мышка часто уносит меня то в одно место, то в другое… Как-то она совершила полет к безлюдному лесному озеру…

В голосе принцессы Коннор уловил отзвук той нежности, которую он, как ему казалось, почувствовал в душе волшебного лесного создания. Однако сейчас он с грустью подумал, что, вероятно, сам наделил его возвышенными качествами, устав от суеты и прагматизма реального мира.

Откинув прозрачный колпак кабины, принцесса приказала ему забраться внутрь «Нетопыря» и легко прыгнула следом.

Устроившись в кресле пилота, она нажала кнопку на пульте управления, возвращая колпак на место, а потом потянула на себя штурвал управления. Машина сорвалась с места и круто взмыла вверх, наполнив душу Коннора наслаждением полета — словно он сам уподобился птице, летящей к солнцу.

Через некоторое время он заметил, как вдоль корпуса «треугольника» заструились огненные змеи, затем колючие искры стали впиваться в кончики его пальцев, а волосы Маргарет поднялись вверх, образовав шевелящийся веер.

— Мы преодолеваем силовое поле Урбса, — пояснила она, услышав вопрос Коннора об этом удивительном явлении.

Вскоре свечение исчезло, оставив после себя лишь сильный запах озона.

«Нетопырь» тем временем стремительно лез вверх, оставляя под собой гигантский город. Коннор взглянул на высотомер — тот показывал двадцать миль. Отсюда уже отчетливо просматривалась округлость планеты, к которой прилепился человеческий муравейник под названием Урбс. Потом его скрыли облака, а «треугольник» вырвался в чернильный космос, расцвеченный миллиардами звезд.

Ослепительно белое пламя Солнца словно притягивало к себе, и Коннору показалось, что он понял, наконец, порыв Икара — тот просто стремился вверх, захваченный стихией полета.

Неожиданно по обшивке словно забарабанил град, и Маргарет, передвинув какой-то рычажок, сказала:

— Я включила защитный экран.

— Будем надеяться, что все метеориты окажутся металлическими и не смогут залететь сбоку, — ехидно заметил Коннор.

— Я думаю, Хоакин — благодаря твоей болтливости — уже поставил перед учеными задачу разработать более совершенные экраны, — не осталась в долгу Маргарет.

А подъем все продолжался. Когда высотомер достиг отметки в триста миль, принцесса воскликнула:

— А теперь готовься умереть, человек из прошлого! Тебе не должно быть скучно — на этот раз твою участь разделю и я!

С диким смехом она выключила двигатели и круто опустила нос «Нетопыря» в сторону Земли. Резкий перепад давления чуть не вырвал Коннора из кресла, сердце больно ударило по ребрам, а затем он почувствовал, что стремительно падает вниз.

Пол кабины уходил из-под ног, голова Коннора кружилась, а зеленоглазая ведьма в серебряном комбинезоне, затеявшая эту игру в «американские горки», наслаждалась падением в бездну, громко выкрикивая показания высотомера. В кабине бушевало Черное Пламя!

Коннор подумал, что парашютисты, совершая затяжные прыжки, должны испытывать нечто подобное, и постарался представить себя на их месте. Это помогло ему взять верх над собственными ощущениями, и теперь он зачарованно смотрел на Маргарет, утратившую, наконец, свою мраморную холодность — впервые он видел на ее лице выражение истинного счастья.

Вскоре «треугольник» врезался в атмосферу Земли, и теперь тишина падения в безвоздушном пространстве сменилась воющими снаружи восходящими потоками воздуха. Корпус летательного аппарата стал нагреваться от трения, но Коннор решил, что до соприкосновения с океаном он не успеет расплавиться, и они, скорее, все-таки утонут, а не изжарятся.

Когда до него дошло, что он мысленно отыскивает в различных способах кончины свои положительные стороны, он невольно рассмеялся.

— Вот как? — удивленно произнесла принцесса, взглянув на него, и почти возле самой поверхности воды потянула штурвал на себя.

В первый момент Коннору показалось, что «Нетопырь» не подчинится запоздалой команде, но тот, едва не коснувшись брюхом океанской волны, снова послушно взмыл вверх.

Коннор не знал, что еще выкинет эта любительница острых ощущений, и приготовился к очередным сюрпризам. А та, придвинувшись почти вплотную к нему, заглянула в глаза и спросила:

— Неужели все твои современники обладали такой силой воли?

— Я ничем не выделялся среди остальных, — стараясь быть объективным, проговорил Коннор. — Мы просто привыкли преодолевать трудности. Правда, этого с лихвой хватало и у возрожденного человечества. Может быть, все дело в чудовищном облучении во время атомной войны? Вероятно, она убила в людях мужество…

— Боже мой, — как-то потерянно, словно во сне, произнесла она, — неужели я, наконец, отыскала того, кто способен был бы дать мне счастье? Но он любит другую! Какое горе… — И она беззвучно заплакала, сжав ладонями щеки и тихо раскачиваясь из стороны в сторону.

Охваченный единственным стремлением утешить ее, Коннор прижал к себе ослабевшее тело Маргарет, покрывая поцелуями мокрое от слез лицо. Он шептал ей на ухо ласковые слова, гладил дрожавшие плечи, пока слезы постепенно не иссякли. Тогда девушка высвободилась из его рук и вновь взялась за штурвал, направив «Нетопыря» на этот раз прямо к аэродрому.

Впервые за это время Коннор понял, что холодная высокомерность Маргарет — лишь маска, скрывавшая сердце, полное любви и нежности. Он уже готов был признаться, что с первого взгляда полюбил прекрасную лесную деву, но пойманный им изучающий взгляд зеленых глаз остановил его порыв. Прежние подозрения о неискренности принцессы вспыхнули с новой силой, и он церемонно проговорил:

— Прошу простить меня за вольное обращение, принцесса Урбса. Я забыл, что простому смертному дозволяется касаться лишь туфельки такой высокопоставленной особы.

Она сделала вид, что не слышит его, и до самого приземления они больше не произнесли ни слова. Точно так же молча они вошли во дворец, но принцесса, вместо того, чтобы подняться в свои покои, отправилась в потайную комнату за тронным залом.

Кляня себя за мнительность и терзаясь предчувствием беды, Коннор вернулся к себе. Чтобы избавиться от неприятных ощущений, он принял холодный душ, а затем переоделся в привычную для Эвани одежду и пошел навестить девушку.

Отворив дверь ее комнаты, Коннор с облегчением увидел, что она уже не лежит пластом, а сидит в постели, опираясь о подушки, а перед нею стоит дворцовый слуга с подносом в руках.

Они повернули головы на звук его шагов, и изумленный Коннор узнал в слуге инженера Жана. Эвани приложила палец к губам, призывая его к молчанию, и Томас сдержал готовый сорваться вопрос, вспомнив об экране в покоях принцессы.

Он присел на край ее постели, а Жан — как и положено вышколенному слуге — принялся сервировать стол.

— Как тебе удалось проникнуть сюда, Жан? — еле слышно спросил Коннор, делая вид, что разговаривает с Эвани.

— Я нанялся на дворцовую кухню, — переставляя тарелки, негромко ответил Жан. — А поскольку я не обладаю никакими особыми приметами, то сошел за обычного селянина. Мы рассчитываем на твою помощь, Томас!

Эвани прервала его, тихо проговорив:

— Не посвящай его в наши планы, Жан. Он теперь вхож к правителям и может невольно выдать нас. Ты ведь знаешь, как хитра и коварна принцесса! А она явно заманивает его в свои сети, раз уж пригласила поужинать с собой!

Коннор возмущенно взглянул на нее.

— Не сгущай краски, Эвани! Я, конечно, помогу вам, — сказал он Жану. — Однако существуют определенные ограничения. Господин обещал освободить Эвани, если я передам ему свои знания по древней математике и — пока мы находимся здесь — не сделаю ничего, что пошло бы ему во вред.

— Но разве можно верить обещаниям тирана? — изумился Жан.

— У нас нет другого пути, если ты хочешь видеть Эвани на свободе, — убежденно ответил Коннор. — Я выполню условия договора, и посмотрим, как поведет себя Господин. Но руки тогда у нас будут развязаны!

Эвани и Жан переглянулись, и девушка спросила Коннора:

— А ты помог бы мне убежать из дворца?

— При первой же возможности, — решительно ответил тот. — Но далеко ли ты убежишь? Вспомни о Вестниках!

— Тогда они застали нас врасплох, — возразила она. — Но если быть готовой к нападению, то можно защититься от них.

— Ты, вероятно, уже все продумала, — заметил Коннор, и когда девушка кивнула, спросил: — Что, в таком случае, должен сделать я?

Она внимательно посмотрела сначала на него, а затем перевела взгляд на Жана. По-видимому, получив от него какой-то знак, она вновь повернулась к Коннору.

— Помоги мне проникнуть к Господину, — сказала она. — Я уже просила об аудиенции, но мне отказали под тем предлогом, что Господин занят. Так это или нет, не знаю, но Жан слышал пересуды прислуги о том, что через два дня во дворец соберутся все Бессмертные Южного полушария. Интересно было бы взглянуть на них, верно?

— Да, любопытное, должно быть, зрелище, — рассеянно ответил Коннор, мучительно пытаясь придумать способ, как бы провести Эвани к правителю. Внезапно он вспомнил о монете с изображением принцессы Урбса, которую машинально переложил в карман шаровар. — Я могу немедленно отвести тебя к Господину, Эвани. Но хватит ли у тебя сил? Его кабинет довольно далеко отсюда.

— Конечно! — воскликнула она и попросила мужчин выйти из комнаты.

Жан собрал посуду с нетронутой едой и ушел на кухню, а Коннор вышел в коридор, обдумывая предстоящий маршрут. Вскоре из комнаты выпорхнула Эвани, сияющая и свежая, и они, взявшись за руки, углубились в переплетение дворцовых коридоров.

Как и утром, Коннор у каждого поста предъявлял монету, и стража почтительно пропускала их, невзирая на непривычную здесь деревенскую одежду необычных визитеров. Так же беспрепятственно вошли они и в кабинет Господина. Тот удивленно посмотрел на незваных посетителей.

Эвани, по обычаю, опустилась на колени, а Коннор остался возле двери, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки. Только сейчас он заметил, что Хоакин Смит в кабинете не один — на диване возле стены сидела принцесса Маргарет.

Господин холодно спросил о цели их внезапного появления и, главное, как им удалось пройти через все сторожевые кордоны.

— О цели тебе расскажет Эвани, — ответил Коннор. — А в качестве пропуска нам послужило вот это.

Он шагнул к столу, положил на него монету и вновь отошел к двери. Повертев в пальцах блестящий кружок, Господин укоризненно взглянул на сестру, которая в ответ лишь пожала плечами.

Являясь лишь праздным наблюдателем происходящего, Коннор впервые смог сравнить обеих девушек. Обе они поражали своей красотой, но Эвани скорее напоминала полевую ромашку, в то время как Маргарет больше подошло бы сравнение с великолепной садовой розой. И только одно делало их чуть ли не родными сестрами — это одинаковое выражение смертельной ненависти, появлявшееся на лицах каждый раз, когда их взгляды встречались.

Наконец Эвани собралась с духом и проговорила:

— Милостивый Господин, я не прошу свободы — ты поступишь так, как сочтешь нужным. Разреши иногда выходить во внутренние сады дворца, потому что постоянное пребывание в четырех стенах способно убить меня.

«Странная просьба, — подумал Коннор. — За этим явно что-то кроется, хотя все выглядит совершенно безобидным».

— Только от твоего друга зависит, как скоро ты вернешься домой, — возразил Господин и взглянул на Коннора. — Ты поддерживаешь просьбу девушки?

Тот пожал плечами и ответил:

— Эвани — дитя природы, и ей трудно выдерживать заточение, а дворцовые сады охраняются. Мне кажется, прогулки пойдут ей на пользу, а со своей стороны я сделаю все, чтобы избавить тебя от ее присутствия как можно скорее.

— Ловлю тебя на слове, пришелец: ты приступишь к этому немедленно, — властно сказал правитель. — Девушке разрешаю выходить в сад, когда ей того захочется. А сейчас ее проводят обратно в северную башню.

Он нажал на одну из кнопок пульта, вмонтированного в стол, и велел появившемуся охраннику отвести Эвани в ее комнату. Когда те вышли из кабинета, Хоакин повернулся к сестре:

— Ты легкомысленно снабдила этих людей пропуском. Они могли незаметно уйти и спрятаться в горах, прежде чем мы хватились бы их. Странно, что они этого не сделали. Следует как можно скорее избавиться от них, тем более что предстоит важная встреча с представителями Южного полушария. Возвращайся к себе и займись, наконец, серьезным делом.

— Ну вот, получила еще один выговор! — рассмеялась Маргарет. — От общения с тобой, человек из прошлого, у моего брата тоже портится характер. Мы пошли, — сказала она Хоакину, но тот лишь улыбнулся ей, снова погрузившись в дела.

Оживление в коридорах дворца, замеченное Коннором еще по пути к Господину, еще больше возросло. Сновавшая прислуга недовольно поглядывала на парня в деревенской одежде, и лишь соседство грозной принцессы заставляло их с поклонами пропускать странную пару.

В покоях принцессы они не остались в гостиной, а проследовали в еще одну обширную комнату, служившую, по-видимому, кабинетом. Маргарет, устроившись в кресле за большим письменным столом, предложила Коннору занять место напротив.

Пока она готовила звукозаписывающее устройство, доставала обычные письменные принадлежности и включала какие-то неизвестные ему приборы, он в который уже раз удивился тем переменам, которые произошли в ней. Отчетливо проявившийся облик женщины-ученого ничем не напоминал ни властолюбивой самодурки, ни трепетной лесной девы, и когда она — со словами «Все готово. Начинай!» — взглянула на него, он неожиданно почувствовал себя студентом, пришедшим на экзамен.

В своей прошлой жизни Коннор получил высшее техническое образование и теперь постарался как-то систематизировать сведения по математике, физике и химии — то, что наиболее интересовало нынешнее человечество. Время от времени принцесса задавала толковые вопросы, стараясь уточнить то или иное положение, и Коннор поражался тонкому уму и эрудированности сидящей напротив него женщины.

Когда на город опустились сумерки, Маргарет выключила диктофон и сказала несколько охрипшему от длительной лекции Коннору:

— На сегодня, я думаю, хватит. Завтра с утра примемся за составление таблиц логарифмов: ты укажешь принцип построения, а детальные расчеты проведут в вычислительном центре. Эти таблицы существенно облегчат практическую деятельность персонала предприятий.

Она поднялась из-за стола и предложила перейти в гостиную, где уже накрывали стол к ужину. Однако на этот раз привередливая принцесса не потребовала переменить костюм.

Когда вместе со слугами исчезло и напоминание о трапезе, Коннор с огорчением заметил, что выпитое за ужином вино вновь вернуло к жизни Черное Пламя. И он не ошибся.

Принцесса надменно взглянула на него и высокомерно спросила:

— А тебе не приходило в голову, Томас Коннор, что передача знаний означает для тебя смерть? Кому нужен выжатый лимон!

— Прежде всего, это означало бы, что «Император Земли, Властитель всего сущего» не хозяин своему слову, — ответил Коннор, не обращая внимания на оскорбление. — А что касается меня, то ты, кажется, убедилась, что я не боюсь смерти. Скорее, меня больше страшат упреки в нечестности, в нарушении данного Хоакину обещания. Если бы не это, я сумел бы угнать «Нетопыря» или воспользоваться твоей монетой, чтобы уйти вместе с Эвани. Неужели и понятие «благородство» тоже осталось в прошлом?

— Ты кичишься своим благородством и поэтому решил связать свою жизнь с маленькой дикаркой, хотя я точно знаю, что ты любишь меня! — воскликнула Маргарет. — Ты кичишься своим бесстрашием, но безумно боишься меня, иначе ответил бы на мою любовь!

— Для того, чтобы любить, нужно иметь сердце, — строго сказал Коннор. — Но, думается, выдержать семисотлетнюю жизнь может лишь тот, у кого вместо сердца — в общечеловеческом понимании этого слова — остался только моторчик, перегоняющий кровь! Тобою движет тщеславие, а не любовь, Маргарет.

— Тщеславие? — вскинулась она. — Пусть так! Но за все семьсот лет не нашлось ни одного мужчины, способного зажечь во мне любовь! И дело не в отсутствии у меня сердца, а в неспособности мужчин беззаветно отдаться чувству! В них всегда преобладали расчет или трусость, а подчас и то и другое одновременно! А женщин всегда влечет к себе сила, ее проявления во всем, а не только физическая мощь.

Коннор почувствовал, что на этот раз она не играла никакой роли: это были выстраданные слова предельно искреннего человека. Он захотел снова утешить ее, но в этот момент послышался звуковой сигнал, и чей-то голос произнес:

— Принцесса, под вашими окнами посторонние. Посылаю в сад охрану.

Маргарет включила экран, и Коннор увидел изображение залитой лунным светом скамейки, на которой сидели Эвани и Жан. Она, опустив головку на его плечо, задумчиво смотрела на воды пруда, а он нежно обнимал ее за плечи. Подошедший охранник разогнал парочку, сославшись на позднее время, а Маргарет истерически расхохоталась.

— Она предпочла тебе мальчишку с кухни, герой!

7. Клубок амбиций

В эту ночь Коннор долго не мог уснуть: в ушах отчетливо звучали насмешливые слова Маргарет, еще более обидные из-за того, что, в сущности, соответствовали истине. Он знал, что Жан давно любит Эвани, но не догадывался о ее чувствах к молодому инженеру.

Прошло не так уж много времени с тех пор, как Коннор предложил ей стать его женой, и девушка не отвергла его, правда, отодвинув срок ответа на месяц. Тогда это не обеспокоило Томаса, поскольку впереди была неизвестность — шла подготовка к восстанию — но теперь он решил внести ясность в их отношения. Эта мысль, поставившая некую точку в его рассуждениях, позволила ему, наконец, уснуть.

Проснувшись довольно поздно, он отправился умываться, с отвращением посмотрев и на деревенский наряд, и на легкомысленную тунику. Завернувшись в купальную простыню, Коннор решил обследовать встроенные в стены помещения шкафы, чтобы попытаться отыскать более привычную одежду. Он уже обратил внимание на то, что многочисленная челядь дворца носила обычные, на его взгляд, одеяния — нечто среднее между спортивными костюмами его времени и нынешним военным обмундированием охраны.

Его поиски увенчались успехом: на одной из полок он отыскал аккуратно сложенный полувоенный костюм, и с удовольствием облачился в штаны и куртку сероватого цвета.

После того, как проблема с одеждой успешно разрешилась, он наскоро перекусил и отправился к Эвани.

Но комната оказалась пустой. Размышляя, куда могла бы отправиться девушка, он подумал о дворцовых садах, и поспешил к выходу. На этот раз все посты пропускали его, не спрашивая пропуска: возможно, помнили, как он предъявлял монету Маргарет, но, скорее всего, принимали за своего из-за серой униформы. Вдруг из внезапно открывшейся двери в коридор устремилась толпа высокорослых мужчин, и Коннор вынужден был поспешно отпрыгнуть в сторону. Его остановил удивленный голос Господина:

— Я с трудом узнал тебя в этом наряде, Томас Коннор! Господа, — обратился он к остановившимся здоровякам, — позвольте представить вам нашего знаменитого пришельца из прошлого.

Те доброжелательно, словно старого знакомого, поприветствовали его и направились вдоль по коридору.

Остался лишь молодой светловолосый человек с приятными чертами лица и внимательными глазами.

— А это только что прилетевший из Антарктиды Мартин Сайр, — представил его Господин, пристально следя за реакцией Коннора. И он не ошибся в своих ожиданиях: тот окаменел.

Облик Сайра совершенно не вязался с уже сложившимся у Коннора образом чудовищного изувера, проводившего жестокие эксперименты над людьми. Но, тем не менее, именно этот симпатичный господин создал армию химер и держал в своих руках судьбы Бессмертных, в том числе и Хоакина Смита. Что станет с миром, если в один прекрасный момент он из друга правителя превратится в его врага? Чего больше в этой дружбе — выгоды или сердечной привязанности?

Эти мысли, вихрем пролетевшие в голове Коннора, прервал голос Господина, предлагавший ему пройти в ту дверь, из которой только что вышли гости Урбса.

— Я хотел бы показать то, что у нас зовется «Всевидящим оком», — продолжил правитель, пропуская перед собой Сайра и Коннора.

Они оказались в огромном помещении, три стены которого занимали миллионы мониторов с экраном размером не больше квадратного дюйма. Хоакин подошел к стоявшему в центре зала пульту управления и вывел на гигантский экран, расположенный на четвертой стене, крохотную картинку с одного из мониторов. Несказанно увеличенная, она давала возможность рассмотреть изображение во всех подробностях.

— Это воплощение вашего сказочного всевидящего ока, — обратился он к Коннору. — Сначала мы так называли его в шутку, а потом название прижилось, и теперь уже звучит вполне официально. Отсюда я могу увидеть не только все, происходящее на Земном шаре, но и проследить жизнь каждого жителя любого крупного поселения — от рождения до смерти. Эти хроники записываются и могут быть при желании воспроизведены. Запомни увиденное, Томас Маршалл Коннор! — многозначительно закончил он свои пояснения.

Продемонстрировав на экране еще несколько изображений, Господин отпустил Коннора, напомнив ему, что работу по записи знаний следует продолжать.

С облегчением покинув зал, в котором — как ему показалось — проживало многоглазое чудовище, Коннор поспешил выйти на свежий воздух и направился в дворцовый сад.

Он нашел Эвани возле фонтана, выполненного в виде огромной головы льва. Из пасти каменного исполина широким потоком изливалась вода, и девушка, сидя на траве напротив него, зачарованно смотрела на падающие струи.

— Доброе утро, беглянка! — радостно сказал Коннор. — Я с ног сбился, повсюду отыскивая тебя.

Он опустился на траву возле девушки, но она недовольно отодвинулась в сторону и холодно спросила:

— Интересно, зачем вдруг понадобилась я? Разве тебе мало общества принцессы? Ты стал ее рабом, как только увидел Черное Пламя! Вот и ступай к ней!

В ее словах слышалась нескрываемая неприязнь, и это больно задело Коннора.

— Почему ты так со мной говоришь, Эвани? Что произошло?

— Ты перекинулся на сторону Бессмертных, а значит, предал нас, — прозвучал безжалостный ответ.

— Мне очень жаль, что ты так думаешь, но я никого не предавал, — возразил он. — Я хочу понять этот мир, а не принимать на веру взгляды тех или иных группировок. Мне необходимо составить собственное мнение обо всем — это касается и вас, и горожан, и правителя. Во всем есть и хорошее, и плохое, потому что не существует деления только на черное или только на белое! И нельзя поддаваться ненависти: она слепа! Подумай об этом.

Но девушка не слушала его. Так и не взглянув в его сторону, она процедила сквозь зубы:

— Оставь меня! Уходи!

Потрясенный Коннор отшатнулся, словно получил удар в лицо, затем молча поднялся и вернулся к себе, пытаясь разобраться в том сумбуре, который наполнил его душу.

Когда перевалило за полдень, последовало приказание принцессы явиться к ней. Меньше всего ему хотелось сейчас снова увидеть Черное Пламя, но обещание, данное Господину, заставило его повиноваться.

На этот раз хозяйка покоев встретила его в зеленом наряде, удивительно гармонировавшем с цветом ее глаз. Он впервые увидел в покоях принцессы кошку: та нежилась на подушках рубинового дивана, резко выделяясь на красном своей ярко-зеленой шкуркой.

Странное животное одарило гостя взглядом загадочных, как и у хозяйки, глаз, но вскоре утратило к нему интерес: вероятно, смотреть сны было значительно увлекательней. Принцесса лениво покинула диван и пригласила Коннора в кабинет — продолжать занятия. Там она вновь превратилась в умного, эрудированного ученого, своими вопросами подчас загонявшего Коннора в тупик, словно ленивого школяра.

Он уже притерпелся к этим непредсказуемым изменениям и начал находить в них определенное очарование. Кем бы ни казалась в данный момент принцесса, она неизменно оставалась самой прекрасной женщиной мира, а в дьявольском или ангельском обличье — это не имело значения.

Когда он в своем лекторском рвении вновь договорился до хрипоты, Маргарет дала сигнал кончать, и они вернулись в гостиную. Зеленый зверек по-прежнему спал на диване, и Коннор поинтересовался, почему он нигде не встречал этих симпатичных созданий.

— Кошек практически уничтожили в Темные Времена, видя в них олицетворение дьявола. Оставшиеся экземпляры почти полностью утратили способность к размножению, в результате кошачий род захирел и вымер, — ответила принцесса.

— Но эта, по-моему, вполне довольна жизнью, — возразил Коннор, заметив хитрый взгляд кошачьих глаз.

— Как тебе, должно быть, известно, дьявола невозможно уничтожить, — загадочно усмехнулась Маргарет.

Коннор решил не затягивать свой визит дольше необходимого и устремился к двери, но вопрос хозяйки покоев заставил его остановиться.

— Почему ты не веришь мне, когда я говорю, что люблю тебя, Томас Коннор? — спросила она.

— У тебя так много лиц, что я не знаю, которое из них признается мне в любви, — стараясь все свести к шутке, ответил с улыбкой Коннор и уже серьезно добавил: — Я обручен с Эвани, и даже самая прекрасная девушка не заставит меня нарушить данное невесте обещание. И ты не хуже меня знаешь, что я верен слову. — А про себя подумал: «Похоже, сама Эвани хочет отказаться от меня, но пусть лучше Маргарет не знает об этом, иначе мне несдобровать».

Он вышел за дверь и услышал позади приглушенные рыдания, но, хотя его сердце разрывалось от боли, не вернулся, чтобы сказать те единственные слова, которые могли бы утешить Маргарет. Он понимал, что только нежность и чистота Эвани еще способны спасти его от обжигающего пламени принцессы Урбса.

Он отыскал девушку все у того же уродливого фонтана: она по-прежнему не отрывала от него взгляда. Коннор не мог понять, чем привлекла ее эта падающая вода: может быть, сквозь нее она пытается что-то разглядеть? Потоптавшись возле фонтана, разглядывая поток с разных ракурсов, он так и не увидел ничего интересного, но добился того, что Эвани его, наконец, заметила.

Сердито сдвинув брови, она поднесла палец к губам, призывая его к молчанию, и он беззвучно опустился на траву, приготовившись сидеть здесь хоть целую вечность, но во что бы то ни стало решить эту нелепую шараду. Увидев, что Коннор не собирается уходить, Эвани обернулась к нему и сказала:

— Постарайся не привлекать внимания охранников. Я жду здесь уже шесть часов.

Ждет? Кого? Вряд ли Жана — он бы уже сто раз прибежал сюда. Но только Коннор решил задать этот вопрос, как вода вынесла из трубы какую-то фигуру, с громким плеском упавшую в пруд.

В ту же секунду существо вскочило на ноги и зашлепало к берегу, направляясь прямо к Эвани.

В ту же секунду Коннор оказался рядом с ней, готовый защитить ее от гигантской человекоподобной жабы, но Эвани придержала его за локоть и тихо прошептала:

— Встань, пожалуйста, так, чтобы меня не было видно из окон дворца.

Он выполнил ее просьбу, а жаба между тем подошла к девушке и, разжав перепончатую лапу, передала ей небольшой пакетик. Они немного пообщались между собой на какой-то дикой смеси прищелкиваний и свиста, и химера исчезла среди кустов, где струился вытекавший из пруда ручей.

— Какое счастье, что его не заметили, — с облегчением произнесла Эвани. — Давай немного посидим здесь.

Они присели возле ствола нависающего над прудом дерева, и сгорающий от любопытства Коннор спросил:

— Кто это был и как попал сюда?

— Озерная химера с гор. Эти существа могут долго обходиться без воздуха. Он приплыл сюда по трубе, питающей фонтан, — ответила Эвани.

— Именно его ты и ждала здесь так долго? — Девушка кивнула. — Но зачем?

— Он принес мне послание от повстанцев, но не задавай больше вопросов — я все равно не отвечу на них.

Она встала, чтобы уйти, но Коннор остановил ее.

— Почему ты избегаешь меня? Я весь день пытался поговорить с тобой, чтобы получить, наконец, ответ, когда же состоится наша свадьба?

— А разве ты его еще не знаешь? — усмехнулась Эвани. — За это время ты увлекся другой, а я освободилась от наваждения, навеянного твоей нездешней силой. Теперь я возвращаю тебе обещание и взамен любви предлагаю дружбу.

— Ты не хочешь мне помочь? — с ужасом простонал Коннор.

— Помочь? От чего? Ты, видно, ищешь у меня защиты от Черного Пламени? Но тут я бессильна, прости.

С этими словами она повернулась и опрометью бросилась прочь, обеими руками прижимая к груди полученное послание.

Всю ночь Коннор не сомкнул глаз. Он вспоминал спокойные дни после выздоровления и свои мечты о безмятежной жизни, которую ему — по воле случая — можно было прожить во второй раз. Но судьба распорядилась иначе, швырнув его в самую гущу событий, и теперь он несколько свысока рассматривал себя, прежнего, с его наивными мечтами об идиллическом счастье.

Задолго до рассвета во дворце поднялась суета — готовились к приему гостей. Чтобы шум не мешал ему привести в порядок мысли, Коннор решил выйти в сад и отправился к выходу из дворца. В толпе, заполнившей коридоры, его внимание привлекли фигуры Бессмертных, выделявшиеся своим высоким ростом и неторопливой величавостью.

Томас дошел до пруда, где накануне состоялся разговор с Эвани, и опустился на траву у подножия дерева, бездумно глядя на воду. Он ни на чем не мог сосредоточить внимание — обрывки фраз и неясных мыслей крутились в голове неопределенным туманом.

Из этого состояния его вывел негромкий голос, прозвучавший неподалеку:

— Томас, я хочу кое-что сказать тебе.

Он оглянулся и тут же вскочил на ноги — позади него стояла Маргарет. Такой ослепительной Коннор ее еще не видел: на ней было надето мерцавшее теплыми бликами платье, словно бы отлитое из червонного золота, с плеч спускалась до колен расшитая драгоценными камнями накидка, собранные в узел черные локоны украшала сверкающая диадема, а на поясе красовался редкостный цветок — лунная орхидея.

Увидев, какое впечатление произвел ее наряд, Маргарет улыбнулась и пояснила:

— Это мое одеяние для торжественного приема, который намечен на утро, но я искала тебя не за тем, чтобы продемонстрировать его.

Принцесса замолчала и прислонилась к стволу, словно сомневаясь в своих силах. Некоторое время она, отвернувшись от Томаса, отрешенно смотрела на воду, и он заметил болезненную бледность ее лица, резко контрастировавшую с праздничным блеском наряда.

Наконец, она снова взглянула на Коннора.

— Не знаю, обрадует ли тебя то, что я хочу сказать, — задумчиво произнесла принцесса, — но Хоакин решил сделать тебя Бессмертным.

Коннор почувствовал, как жаром опалило лицо и захолонуло сердце.

— Уж не ты ли попросила его пополнить ряды твоих любовников, Черное Пламя? — вмиг охрипшим голосом спросил он.

— Что ж, я не святая, как ты однажды сказал мне, — спокойно произнесла принцесса, — и не давала обет безбрачия. За семьсот лет у меня было много мужчин, и некоторым я просила дать бессмертие. Но не тебе — это выбор Хоакина. Думается, он имел в виду не только государственные интересы, но и лично мои. Похоже, он считает нас подходящей парой.

Все еще пылая от гнева и унижения, Коннор сказал:

— Я не верю тебе, принцесса Урбса. Это все твои хитрости. Хоакин занят важными проблемами, а не судьбой случайно появившегося чужака.

— Но он беспокоится о моей судьбе, — надменно кинула Маргарет и величественно удалилась.

Коннор посмотрел ей вслед и снова опустился в траву, привалившись спиной к дереву. После того как схлынул гнев, он смог трезво оценить заманчивость предложения Господина.

За то время, которое он провел во дворце в качестве пленника, он многое узнал. Он понял, что Бессмертные, прожившие на Земле уже сотни лет, значительно ближе ему не только по складу ума, но и внешне. Особенно это бросилось в глаза, когда здесь появилось много долгожителей сразу.

Сельские обитатели напоминали детей — повзрослевших, но подчас неспособных отвечать за свои поступки. Возможно, они так же склонны к вымиранию, как и прежде весьма жизнеспособные кошки. Коннор подумал, что, скорее всего, преждевременно обвинил Сайра в изуверстве: может быть, тот своими экспериментами спасал человечество.

Он решил, что не станет принимать решения, не поговорив предварительно с Господином. Но сначала надо встретиться с принцессой: теперь он знает, на какие вопросы ему надо получить у нее ответ.

Твердо уверенный, что Маргарет сейчас находится в своей лаборатории-библиотеке, Коннор отправился к тронному залу. Каково же было его удивление, когда он увидел, что ажурные золотые двери заперты и возле них выставлена охрана. Он поинтересовался, чем это вызвано, и один из стражей просветил его:

— В целях безопасности никто, кроме Господина и принцессы Урбса, не имеет права входить в тронный зал в дни Высоких Собраний. Таков приказ. Все участники занимают свои места лишь после сигнала с Главного Пульта.

В этот момент дверь приоткрылась, и из зала вышел Хоакин Смит. Коннор тотчас же загородил ему дорогу.

— Разреши мне поговорить с принцессой Маргарет, — сказал он.

— У тебя еще будет для этого время, — возразил Господин. — Постарайся выдержать полчаса ожидания — она ждала тебя семьсот лет.

С этими словами Господин удалился, а Коннору ничего не оставалось, как вернуться к запертым дверям.

8. Взрыв

В толпе, ожидавшей сигнала к началу собрания, Коннор заметил Эвани: девушка стояла у стены и напряженно вглядывалась в запертые двери. Он еще не видел ее сегодня, и его удивила перемена, происшедшая в ней со вчерашнего вечера. Ему показалось, что она вновь больна — лицо потемнело, глаза ввалились, искусанные в кровь губы запеклись.

Он протиснулся к ней и дотронулся до плеча. Она испуганно оглянулась и с облегчением сказала:

— Ах, это ты, а я думала…

— Что с тобой, Эвани? Ты заболела? — спросил Коннор.

— С чего ты взял? Я совершенно здорова, — сбрасывая его руку, возразила она, но лихорадочный блеск глаз говорил о другом. — Просто я жду…

— Ждешь? Чего?

Состояние девушки вызвало у него тревогу: обычно спокойная и доброжелательная, она сейчас была явно не в себе. Коннор подумал, что следовало бы отыскать Жана, но не смог заставить себя отойти от двери.

А Эвани крепко схватила его за руку и зашептала, обдавая горячим дыханием:

— Ты знаешь, как я ненавижу Бессмертных! Но скоро самому главному из них придет конец! Ни за что не догадаешься, что мне передала химера. Это была бомба! И она теперь за троном Господина! — И Эвани нервно захихикала.

— Ты сошла с ума! — воскликнул Коннор и бросился к двери.

— Не ходи! Ты погибнешь! Она сейчас взорвется! — в ужасе закричала девушка, словно только теперь осознав, что она натворила.

В этот момент ужасный взрыв потряс дворец. Дверь разлетелась миллионами золотых искр, и из образовавшегося провала повалил густой удушливый дым, окрашенный пламенем пожара. Клубы дыма не позволяли ориентироваться в огромном зале, но Коннор помчался в сторону огня, твердо уверенный, что именно там находится дверь в лабораторию Сайра.

Пожар разгорался все сильнее. Пламя выло, завиваясь спиралью до самого потолка, но Коннор, прикрывая от горящих хлопьев голову, упрямо пробирался к эпицентру огня. Разбросанные повсюду обломки тронов и статуй мешали идти, но наконец он достиг стены, развороченной взрывом.

Хаос, царящий в лаборатории Сайра, в первый момент показался Коннору непреодолимым. Однако, понимая, что все равно не сможет отыскать в дыму более удобного пути, он полез прямо на «момблан» мусора, стараясь лишь не потерять правильного направления.

Все то время, пока он пробирался сквозь огненный смерч, его терзало сознание собственной вины за поступок обезумевшей девушки. Он должен был уделять ей больше внимания, но, увлеченный поединком с Черным Пламенем, не заметил, как маниакальная идея убийства овладела больной девушкой. Сказались, по-видимому, те патологические изменения клеток мозга, о которых говорил изгнанный Маргарет врач.

Наконец Коннор уперся в стену, отделявшую комнату Сайра от библиотеки принцессы. Задыхаясь и кашляя, он двинулся вдоль нее, пока руки не нащупали косяк. С облегчением отметив, что дверь под напором взрыва все же устояла, он расчистил небольшое пространство возле нее и рванул ручку на себя.

Пожар тем временем расширялся. Языки пламени принялись лизать обломки мебели в лаборатории Сайра, и Коннор, протиснувшись сквозь образовавшуюся в результате его усилий щель, поспешил захлопнуть за собой дверь.

В библиотеке Маргарет, казалось, не осталось ни одной целой вещи: взрыв, вызвавший сотрясение дворца, повалил стеллажи, и рухнувшие конструкции погребли под собой уютное убранство убежища принцессы. Протирая изъеденные дымом глаза, Коннор никак не мог обнаружить Маргарет, и с замиранием сердца подумал, что, видимо, пострадала и она.

Пытаясь сообразить, с чего следует начать раскопки, он заметил какое-то шевеление в углу и, ринувшись туда, обнаружил сидевшую на корточках Маргарет: она сосредоточенно разрывала обломки.

— Что ты там делаешь? — воскликнул Коннор, подумав, что — вслед за Эвани — лишилась рассудка и Маргарет.

Но спокойный голос принцессы опроверг его худшие предположения.

— Я ищу свой талисман, — сказала она.

Клубы ядовитого дыма уже начали просачиваться сквозь дверь, треск и вой огня слышался все ближе.

— Надо немедленно выбираться отсюда, если не хотим изжариться, — решительно проговорил Коннор и, схватив обломок стула, пробрался к окну и со всей силы ударил по стеклу.

На пол посыпались щепки, но стекло уцелело.

— Оно бронированное, — сказала Маргарет, продолжая копаться в мусоре, — а рама не открывается, потому что здесь кондиционер.

— Что ж, придется сунуться в огонь, — заявил Коннор, отбросив ненужные останки стула. — Идем же!

— Я никуда не двинусь, пока не найду статуэтку, — упрямо возразила принцесса.

Чертыхнувшись, Коннор тоже принялся разгребать обломки и наконец с торжествующим воплем извлек из груды мраморную копию Венеры и вручил ее принцессе.

Та прижала свой талисман к груди и сказала в спину двинувшемуся к двери Коннора:

— Я останусь здесь. Уходи один. Почему ты вообще появился здесь?

Коннор с досадой остановился и повернулся к ней.

— Да потому, принцесса, что виноват во всем, что произошло. Но сейчас не время говорить об этом, надо уходить!

Казалось, она ожидала другого ответа. Тяжело вздохнув, она пошла к выходу, и Коннор, накинув ей на голову и плечи свою куртку, отворил дверь.

Удар пламени, нашедшего вдруг новую отдушину, был так силен, что им пришлось переждать его, прежде чем выйти в лабораторию Сайра. Коннор повел Маргарет к пролому, который угадывался по завихрениям дыма, и через некоторое время они, обожженные и задыхающиеся, вывалились в тронный зал. Его огромные просторы заволакивал ядовитый дым, но огонь, казалось, несколько утих, пожрав, по-видимому, все, что смог.

Теперь инициативу на себя взяла Маргарет, прохрипев, что она лучше ориентируется во дворце. Коннор подхватил задыхавшуюся принцессу и, поверив ей, пошел сквозь мглу, руководствуясь слабыми жестами ее руки. Они долго брели, не видя в беснующихся клубах дыма никаких просветов, но, внезапно ткнувшись во что-то твердое, Коннор обнаружил, что вновь стоит возле искореженных тронов.

Он удивленно ощупывал конструкцию, решив, что ошибся, но в этот момент раздались какие-то каркающие звуки — это смеялась Маргарет.

— Я, наверное, скоро умру и поэтому признаюсь тебе, Томас Коннор, что мы могли бы уцелеть, если бы остались в библиотеке. Я неверно указывала дорогу по залу, — задыхаясь, проговорила она.

— Зачем ты так поступила?

— Ты отказался от бессмертия, потому что не любишь меня… А я не хотела видеть, как ты стареешь… Поэтому решила умереть вместе с тобой… — Он едва слышал прерывистый шепот сквозь гул огня.

— Но я спешил к тебе, чтобы сказать, что люблю тебя! И во имя этой любви согласен на все!

Ему казалось, что от его вопля должны рухнуть стены, но из горла вырвался лишь омерзительный сип.

Бесконечное горе отразилось в бездонных глазах принцессы, уловившей его признание.

— Поздно, — прошептала она. — Ты еще можешь… спастись… если пойдешь вдоль… ступеней… на которых… стоят троны… — И тяжелые веки медленно опустились, погасив зеленое пламя любящего взгляда.

— Ну нет, я так легко не сдамся, — прохрипел Коннор и поднял на руки бесчувственное тело принцессы.

Он двинулся к выходу, время от времени нащупывая ногой ступени. Он брел по периметру зала, проклиная его чудовищные размеры, задыхаясь в дыму и увертываясь от языков ненасытного пламени. Иногда указанный Маргарет ориентир исчезал под грудой обломков, и тогда обожженные руки Коннора отгребали их, чтобы вновь обнаружить путеводную нить к спасению.

Когда ему показалось, что он сейчас задохнется от удушья, ряд ступеней внезапно закончился: значит, где-то неподалеку находился выход. Страшась вновь заблудиться в дыму, он попытался позвать на помощь, почти не надеясь, что его услышат, но чьи-то руки тут же подхватили его вместе с драгоценной ношей и вытащили наружу.

Спасенных отнесли к ближайшему пересечению коридоров, где было значительно меньше дыма, и тут же взволнованные голоса принялись звать Мартина Сайра: в бездыханной женщине в полуобгоревшем платье люди признали принцессу Урбса.

Прибежавший на зов Сайр склонился над Маргарет, пощупал пульс и покачал головой.

— Кажется, я уже опоздал, — проговорил он и приказал немедленно перенести бесчувственное тело в его кабинет.

Коннор услышал, как среди наступившей тишины прошелестело:

— Умерла… умерла… умерла…

Он вскочил на ноги, готовый ринуться следом за Маргарет, но кто-то схватил его за руку.

— Не надо сейчас мешать Мартину, — прозвучал голос Хоакина Смита. — Поверь, он сделает все возможное.

Коннор кивнул и молча прислонился к стене, не в силах произнести ни слова. Судя по активной деятельности спасательных команд, с момента взрыва прошло не так уж много времени, и это вселило в Коннора надежду, что отравление угарным газом и удушье не погубят Маргарет.

Бездумно окинув взглядом суетившихся в коридоре людей, он заметил две неподвижные фигуры — под присмотром охранника стояли понурые Эвани и Жан. Он двинулся к ним, и люди, замечая высокого человека в обгоревших лохмотьях, с багровыми ожогами на полуобнаженном теле, почтительно расступались перед ним.

Он вопросительно взглянул на охранника, и тот немедленно ответил на молчаливый вопрос:

— Эти двое стояли возле тронного зала, в то время как им не полагалось находиться здесь. Они не сопротивлялись аресту, однако не объяснили, что привело их сюда. Теперь они ожидают решения Господина.

Как только охранник замолчал, Эвани воскликнула:

— Какое счастье, что ты жив, Томас! Только увидев, к какому ужасу привела наша затея, я поняла, что это было безумием. Подумать только, еще утром я мечтала расквитаться с Черным Пламенем, а теперь молю всех богов, чтобы они сжалились над ней! — Девушка заплакала, и Жан нежно обнял ее, виновато взглянув на Коннора.

— Эвани видела, как ты бросился спасать принцессу, и мы остались, чтобы подождать твоего возвращения, а потом отдаться на милость Господина, — негромко проговорил Жан.

В этот момент раздались радостные крики, и все трое увидели, как к ним медленно идет Маргарет, поддерживаемая братом и улыбающимся Сайром. Так же как и Коннор — в лохмотьях, закопченная и обгоревшая — она, тем не менее, казалась невыразимо прекрасной, потому что сияющие зеленые глаза светились любовью и счастьем.

— Помоги мне разобраться с этим взрывом, Томас, — сказал правитель. — Охрана заметила твоих друзей возле тронного зала, но они молчат.

— И правильно делают, — решительно ответил Коннор, заметив испуганный взгляд Эвани. — Потому что именно я изготовил бомбу в лаборатории Сайра, а утром подложил ее в тронный зал.

— Вот как? И почему ты это сделал? — с любопытством поинтересовался Хоакин Смит, но Коннору даже не пришлось придумывать какое-то объяснение: его опередил Жан.

— Не слушай его, Господин, — твердо заявил инженер. — Это сделал я, потому что решил отомстить за разгром восстания.

— Кажется, драма превращается в фарс, — насмешливо проговорил правитель и сделал знак страже увести обоих.

Но на пути охранников встала, раскинув руки Эвани.

— Парни здесь ни при чем. Они просто хотят защитить меня, но несправедливо убивать невиновных. Мину я получила от озерной химеры, и за это достойна наказания. Мне жаль, что я так поступила, но это не уменьшает моей вины.

— Что ж, это вынуждает меня казнить всех троих, — повернулся Господин к Мартину Сайру. — Одного — за покушение, остальных — за соучастие. Всевышний сам разберется, чья вина больше.

— Зачем беспокоить Бога, когда можно разобраться на земле, — возразила до сих пор молчавшая Маргарет. — Она улыбнулась Эвани и безмятежно сказала: — Взрыв произошел по моей глупости, когда я пыталась получить кристаллы детанола. Томас Коннор вовсе не покушался на мою жизнь, а напротив того — спас меня. А его друзья, видя твой гнев, решили взять вину на себя, полагая, что ты поверишь им, как потерпевшим поражение заговорщикам. Вот и вся история.

Хоакин Смит одарил сестру пристальным взглядом, а затем повернулся к преступной троице и сказал:

— Принцесса Урбса сейчас убедительно доказала вашу невиновность. Я склонен поверить ей и поэтому отпускаю вас. Надеюсь, что события, которым вы стали свидетелями, прольют новый свет на такие общечеловеческие понятия, как дружба и преданность.

Он повернулся и поспешил в сторону все еще дымящегося зала.

Когда внимание окружавших переключилось с них на более неотложные дела, Коннор спросил принцессу:

— Почему ты так поступила?

— Мне очень захотелось понравиться тебе, Томас Маршалл Коннор, — улыбаясь, ответила она.

Эвани пристально взглянула в лицо принцессы и изумленно проговорила:

— Я уже давно знала, что Томас увлекся тобой, Черное Пламя, но только теперь поняла, как сильно полюбила его ты. Я счастлива, что мне удалось увидеть превращение легендарного чудовища в нежную любящую женщину. Ради этого стоило оживить тебя, пришелец из другого мира. — Она глубоко вздохнула, словно сбрасывая с сердца тяжесть, и, повернувшись к Жану, сказала: — Как я соскучилась по просторам Ормона! Пойдем!

Но Коннор остановил их.

— Помнишь, я мечтал подарить тебе лунную орхидею? — Он отколол от пояса Маргарет чудом уцелевший цветок и отдал его Эвани. — Прими от нас на счастье.

Когда они, умытые, одетые и сытые, уже сидели в гостиной Маргарет, Коннор сказал:

— В качестве свадебного подарка я решил откопать для тебя подлинную Венеру Милосскую, если она, конечно, еще уцелела.

— А я задумала подарить тебе пять лет жизни, — улыбнулась Маргарет.

— А потом что? Оживить еще одного покойника, а мне дать отставку? Я не согласен!

— Ну что ты! Такое случается раз в полторы тысячи лет! — отмахнулась она, а затем ее лицо посуровело. — Скажи мне честно, тебя очень огорчает, что Бессмертные не могут иметь детей?

Коннор вынужден был согласиться с этим.

— Но я люблю тебя и постараюсь примириться с этим, — добавил он.

— Выслушай меня, — прервала его принцесса. — Мартин Сайр способен не только продлевать молодость, но и возвращать человека к обычной жизни с тем, чтобы, по истечении определенного срока, вновь даровать ему бессмертие. Я решила подарить тебе пять своих лет с тем, чтобы успеть завести детей — двух мальчиков и девочку. Мальчики будут похожи на тебя, а девочка…

Коннор опустился перед ней на колени и взял ее руки в свои.

— Это воистину королевский подарок, — проникновенно сказал он, — но, думаю, мы обойдемся без девочки. Мне не хотелось бы, чтобы последующие поколения проклинали новое Черное Пламя: мы же не сможем отыскать ей жениха!