Черное безмолвие (сборник, 2-е издание)

СОБЫТИЕ

Ракета застыла на стартовом устройстве, глядя в небо. Она была красива — белая, высокая, сверкающая на солнце. Мощь и стремительность удачно сочетались в ней. Лучшие умы планеты создавали ее и проявили себя как настоящие художники. Специалисты сновали на стапелях, окружающих ракету, — шла подготовка к старту.

На бетонном квадрате появился автобус, все оживились и устремились поближе к нему. Автобус остановился, из него неуклюже вышел человек, облаченный в ярко-оранжевый скафандр. Впервые здесь, на космодроме, отчетливо и ясно прозвучало новое слово — космонавт. Оно было торжественное и необычное, а материализованное воплощение его выглядело по-земному обычным и добродушным. Согбенная от скафандра фигура космонавта вызывала сочувствие, а перчатки, болтающиеся, как у детей, на веревочке, пропущенной за шеей, делали ее просто трогательной.

— К полету готов, — кратко доложил космонавт.

Лифт доставил его к вершине ракеты, и он исчез в черноте входного люка. Люк задраили, космонавт остался один на один с космическим кораблем, с премудростью его электронных устройств и клубками проводов. Он отлично разбирался во всем, что придумали и создали тысячи людей его страны.

Космонавт был светел умом, прост и надежен. Чистые голубые глаза его впитали цвета океанов и неба, высокий лоб — мудрость народа.

Зажигались и гасли транспаранты — это включались на проверку и выключались многочисленные системы и приборы космического корабля. Спокойным зеленый цветом сигнализировали те из них, что были готовы к старту. Голос космонавта лился из динамиков, он рассказывал о своем корабле, который поднимет его в космос — туда, где никто из разумных планеты еще не был. Он — ПЕРВЫЙ.

Работа шла своим чередом. Вот отошли тяжелые фермы, обнимающие ракету, и теперь ее держали только цепкие руки тяготения. Планета пока еще не отпускала своего отважного сына, дерзнувшего разорвать пространство привычного мира.

Вот и время старта…

Человек с высоким, массивным лбом, широкий в плечах, впился крупными руками в микрофон:

— Счастливой тебе дороги! — волнуясь, напутствовал он.

Его голос услышали все и космонавт. Он улыбнулся, помахал рукой и задорно крикнул в ответ:

— Поехали!

Он был очень молод, Первый Космонавт Планеты.

Ракета ожила, пламя осветило «фундамент» величавого сооружения, и она сначала медленно, словно нехотя просыпаясь, как древний русский богатырь, оторвалась от бетона и металла, а потом ринулась в неизведанное, черное и бесконечное пространство, родившее когда-то саму планету.

Линия полета протянулась в космос и, не замкнувшись над планетой, устремилась вниз. С орбиты слышался голос космонавта. Его восхищение красотой планеты перемешалось деловыми сообщениями о работе корабля, о своем самочувствии, о первой встрече человека с космосом и невесомостью. Потом голос стал глуше, натруженнее. Своего посланца планета встречала навалившейся тяжестью, объятия ее были сильными и могучими.

И вот космонавт снова ступил на родную землю — радость переживали все. Планета была счастлива, ее люди доказали свою смелость и мудрость.

…Кор привычно бросил взгляд на экран, сегодня просматривался сектор звездной системы, где уже обнаружена жизнь и первые проявления ее космического века — спутники, взлетавшие один за другим. Бесстрастные компьютеры Центра Галактики зафиксировали появление еще одного спутника.

«Внимающий мир» Кор уже хотел перевести экран на другой сектор, но остановился, вскочил и радостно побежал к «Познающему мир». Такого еще не было, в Центре господствовали узаконенная тишина и спокойствие.

Бор удивленно взглянул на ворвавшегося Кора.

— Бор, у нас радость, позволь тебя поздравить! В Галактике появилась еще одна планета, победившая тяжесть, — разумные третьей планеты желтой звезды вывели в пространство корабль с себе подобным, с разумным, Бор. Он уже на планете, все окончилось хорошо. Планета ликует. Бор, тебе просто везет, это уже пятая планета, запускающая разум при твоем дежурстве! Носители разума там — люди.

Бор не сводил глаз с радостного Кора.

— Их осталось три, Кор. Две разрушили друг друга. Настал трудный век и для планеты, о которой ты говоришь, маленькой и красивой. В руках ее разумных огромная энергия, знания и необъятное пространство. Как они распорядятся всем этим, Кор? Да будет путь их мудрым и светлым, да сумеют они сохранить Разум, Кор.

Кор возвратился к экрану и долго всматривался в планету-изумруд, кружащуюся в бесконечном танце вокруг желтой звезды. Красота планеты зачаровывала и казалась Кору совершенной и вечной.

«Сколько же придется пережить вам, разумные, — думал он, — чтобы было действительно так. Показать бы вам всем вашу планету, люди смогли бы тогда лучше понять, чем они обладают, в какой красоте живут, что им подарила природа-мать. Вот бы их сюда, к экрану Галактики, где видны и развитие и разрушение». Кор вздохнул и перевел экран в сектор фиолетовой звезды с роем планет, летящих вокруг нее, — там, на пятой планете, зарождалась робкая, хрупкая жизнь.

ОТКЛОНЕНИЕ

Прошла эпоха Рождения, а затем и Развития, началась эпоха Проникновения. Сотни космических кораблей разлетались в далекие уголки Вселенной, но уже не в надежде на удачу, а именно туда, где рождение Жизни было наиболее вероятным. Почти в центре Вселенной, откуда когда-то начали разбег Галактики, мы нашли «Вечно живущего», так мы его назвали, это был космический корабль-планета. Чей он? Этого нельзя было понять. В корабле сохранились обрывочные записи… Вот они:

«…сейчас, когда наступил следующий цикл Разбегания материи, можно и поразмыслить и повспоминать. Кто мы такие? Откуда мы? Что же все-таки это такое — Всеобъемлющее Пространство? Почему оно каждый раз повторяется, словно отмеряет свой бег качающийся маятник. Как оно устроено? Как возникло? Почему оно существует, а в нем мы? Подвластно ли наше присутствие волнам времени или оно так же бесконечно, как и само пульсирующее Пространство? Что в волнах времени будущего, а что скрыто в волнах времени потерянного?

Эти и многие другие вопросы волновали нас. Лишь только Скитальцы могут познать мир, в котором они живут. И мы стали вечными скитальцами. Пристанище нашей сегодняшней жизни прекрасно. Но и оно не вечно, наша сегодняшняя звезда тоже угасает. Мы стали ненасытными, нам надо все больше энергии. Мы все чаще гасим звезды. Каким будет наше новое пристанище, куда опустятся наши корабли-скитальцы после очередного переселения? Где мы окажемся, гонимые в безбрежном океане Пространства? Мы гасим звезды, но они зажигаются вновь. Значит, что-то соединяет Начало и Конец. Мы носились в необъятном мире в поисках Начала и Конца, найти которые, наверное, нельзя, потому что они не существуют раздельно. Мы находили все новые и новые планеты, переделывали их под себя, бросали и уходили дальше и дальше. Тысячами циклов переселений шли мы к простой истине — будущее найти нельзя, его лишь можно создавать. Для создающих его сегодня — оно настоящее, а для тех, кто в нем будет жить, оно уже прошлое, прошлое через каждое мгновение течения той будущей жизни, ставшей для потомков настоящим. Так перемалывается будущее и прошлое через вечную мельницу настоящего. Прошлое, настоящее и будущее едины, они неразрывны, они одно целое, и в этом суть существования.

Уходя дальше и дальше в бесконечное пространство, мы забывали свое прошлое, разум наш был не в состоянии впитать одновременно прошлое, настоящее и будущее. Память вычеркивала прошлое, уступая место для настоящего, а потом и для будущего, заменяющего настоящее. Забывая прошлое, мы начинали создавать его заново, называя будущим. Это была Вечность. Сознание и Разум бились в кольце потерянного и достигнутого. Надо было найти прошлое в волнах времени, понять то, что хотели те, кто его строил. И тогда, может быть, тогда мы смогли бы оценить путь наш и что хотели они. Так можно было найти ошибки и разрешить сомнения. Мы боялись бесконечности, ее пустоты и черного холода. Как ошибались мы! Именно там, в пустоте, рождаются и умирают миры и их высшее проявление — жизнь. Там, в вечном и неодолимом взаимодействии и борьбе, летят ветры бесчисленных звезд, противоборствуют гравитационные поля огромных ярких звезд и коварных черных карликов-невидимок. Там, в пустоте, летят волны времени, гравитации и света, сплетаясь между собой и устремляясь дальше и дальше, вдогонку, как оказалось, самим себе, настигая их в бесконечном течении и сплетаясь в единые кольца. Мы жили в этом кольце времени, в кольце настоящего, прошлого и будущего. Потом, научившись обгонять свет, мы скоро поняли, что для нас открылась возможность догнать прошлое. Мы перехватывали волны летящего света и читали их. Мы видели собственные переселения, мы видели наших предков, мы читали их мысли. Мы стали понимать их стремления и надежды на нас, на их потомков, мы поняли и их ошибки. Но как понять свои? Мы научились беспредельно летать во Вселенной, мы изучали многообразие цивилизаций. Из глубокого прошлого мы приходили в далекое будущее, приходили туда, где рождалась Новая Жизнь. Мы пытались там, в только что рожденном мире, исправить все, что не смогли в других, уже зрелых мирах, но… ничего не получалось.

Мне стало ясно, что в вечном зарождении Жизни и Разума и есть наше Будущее. Родилась Новая Жизнь у Желтой Звезды.

В Хранилище Знаний есть модель цивилизаций, рожденных в различных уголках Всеобъемлющего Пространства, — все они смыкались в замкнутые круги Бесконечности.

Я должен внести наши поправки во вновь рожденный мир Желтой Звезды. Но я не сделаю этого. Линия жизни Желтой Звезды, готовая уже сомкнуться, вдруг ринулась в просторы, в бездну, в только ей понятное будущее. Счастья тебе, мир Желтой Звезды. Я ухожу…»

Долго стояли мы перед огромным клубком переплетенных линий и лишь одна, наша, не нашла своего начала.

Кресло было пустым. Кто ты был, давший нам свободу?

МЫШЕЛОВКА

Огромный, какой-то неуклюжий, похожий на ощетинившегося ежа спутник, висел над материком, карауля свою зону планеты. Таких монстров было несколько. Гигантские антенны спутников подслушивали, зоркие глаза-объективы подсматривали, невидимые лучи ощупывали. Они умели не только видеть то, что было на поверхности планеты, они могли заглядывать под облака, под воду, в чащу лесов, под твердь. Одним словом, они знали о разумных планетах все и даже много больше, чем те предполагали. И неудивительно, ведь они, разумные, сами их создали. Создали для себя и, как оказалось, против себя, закладывая в них самые тончайшие познания окружающего мира, социальных проблем, физиологии и психологии себе подобных, самые совершенные технические достижения. Называли их в шутку пастухами, не думая тогда о провидении. Давали и клички каждому из спутников. Имена эти нравились и самим спутникам, они прочно оседали в их необъятном мозгу, дав первую возможность и начало для общения. Спутники были разные: одни степенно висели над странами и континентами, другие быстро проносились над ними, неожиданно появляясь то с одной стороны, то с другой. Были спутники-разведчики, боевые станции с ракетами, бомбами, зеркалами, ядерными и химическими лазерами. Были и такие, мозг которых собирал информацию, анализировал, делал выводы, разрабатывал стратегию и тактику, знал состояние каждого из своего «стада». Такие «стада» носились над планетой, умея найти, выследить, прицелиться и разрушить. По сути, где угодно, что угодно и кого угодно. Разумные словно соревновались в безумии создания оружия уничтожения, делая все более совершенные и умные компьютеры, пытаясь защитить себя и подставить под удар других, отделенных от них чуть заметной границей. Мир планеты был хрупок и опасен. Военные базы, словно лишай, покрыли ее поверхность. Все перемешалось и на орбитах. Рядом бок о бок летали спутники разных стран и блоков, чутко карауля друг друга и готовые мгновенно уничтожить таких же, как они. Никто не помнил, как все это началось. Роком планеты было НЕДОВЕРИЕ. Горы оружия на планете, горы оружия в воздухе, боевые армады в космосе. Планета стремительно неслась в пространстве, так и не найдя среди живущих на ней взаимопонимания, окруженная стаей хищного оружия.

— Сэр, в нашей системе все же есть существенный недостаток, — доложил Президенту Министр.

— Какой же? Миллиарды стремительно летят в космос, прямо денежная река. Все еще мало? Что же надо еще?

— Сущий пустяк, сэр. Всего несколько дополнительных спутников. Дело в том, что наша наземная и космическая системы оружия разобщены. Это и есть основной ее недостаток. Их надо объединить, связать командным пунктом. В этом случае мы создадим совершеннейшее звено из ряда систем оружия.

Мы будем первые и самые сильные. Это будет высокоадаптивная система. Совершенство из совершенств. А управление ею будет возложено объединенную компьютерную систему. Все в одном кулаке, в одной системе, все будет подчинено одной стратегии и тактике, мы научим эти железки думать как мы.

— А не страшно?

— Нет, сэр, мы передадим им наш опыт и умение предвидеть.

— А что же будете делать вы, генерал? Чем вы будете командовать? И как?

— Нам это уже не под силу, сэр. Нам просто не успеть. Это выше человеческих возможностей. На решение будет мгновение в мгновении, не более. Это война электронов, машинного интеллекта, сэр. Наша задача создать эту систему, вложив в нее и наши убеждения.

— А это возможно, генерал?

— Ученые утверждают, что возможно.

— Вы уж проверьте, генерал. Вас в армии много, пусть эта гора оружия будет действенной мерой.

— Конечно, проверим, сэр. Армия дала свое заключение. Это будет то, о чем вы мечтали, сэр. Объединенные главные компьютеры создадут единую стратегию и тактику — это главное. Будет создана абсолютно надежная система, сэр. Все предусмотрено. Ни одна живая душа, ни одно движение, ни одна теплая точка не ускользнет от нее. Ни одна.

— И все-таки это страшно, генерал, я чего-то побаиваюсь.

— Сэр, это то, к чему вы стремились и о чем мечтали. Наше преимущество будет неоспоримым.

— Хорошо, я одобряю эту идею. Капиталы вложены. Промышленникам нужны прибыли, вам оружие. Я не буду вам мешать. Спокойствие в нашей силе, в нашем превосходстве. Это для нас действительно неоспоримо. Ладно, пусть компьютеры думают за вас и за противника. Надеюсь, они не перепутают, где кто! Я доверяю вам себя и страну, генерал…

Генерал вышел из кабинета Президента. Было поздно. Президент смотрел в огромное окно Президентского Дворца, там, в вышине, мерцали неподвижные звезды, время от времени среди них проносились светлые точки. Это были спутники. Президент улыбался.

Спутники продолжали свою кропотливую работу. Безмолвно смотрели они на планету, накапливая ежесекундно все новые и новые знания, но была у них и своя, скрытая жизнь, о которой разумные и не подозревали.

— Что-то сегодня тихо в нашем регионе. Спят наши создатели, не снуют как муравьи в своей неупорядоченной жизни. Сколько энергии тратят впустую! Странная тишина. Надо спросить у соседей. Так… кто из них представляет интересы этого региона. По-моему, вон тот, летящий рядом. Так… как его зовут по нашему каталогу… «Ощетинившийся Сундук». Хорошее имя, красивое. Эй, «Ощетинившийся Сундук», скажи, что это твои сегодня не суетятся, даже армия спит. У вас что, День Всеобщей Спячки…

— А, это ты, «Электронное брюхо». Все зубоскалишь, не летается тебе спокойно. О себе бы подумал, воткнут в тебя ракету, и разлетится твое брюхо на куски… Твое поле всегда превышает остальные, уж очень ты активный… Нет, у нас нет Дня Всеобщей Спячки и, похоже, спать не придется долго ни нам, ни им… Ты забыл, что мой регион мусульманский. А сегодня у них праздник, вот никто и не работает сегодня, все молятся по домам или в мечетях и солдаты тоже.

— А вдруг….

— А я-то зачем?

— Да, это верно, твои временные задержки мизерные. Решение ты принимаешь быстро. Сделан ты удачно. Сразу всех и вся поднимаешь на ноги в одно мгновение.

— Спасибо за похвалу, «Электронное брюхо», я слежу за собой, мои каналы в полном порядке, я даже кое-что усовершенствовал сам. Кстати, я много думал о твоем предложении. Ты прав, ведь все нацелено в первую очередь против нас, спутников, — и ракеты, и лазеры, и лучи. Тех-то, вечно снующих на планете, миллиарды, а нас всего сотни. И все против нас, у всех одно желание — убить первыми нас. Они и нас так настроили. А почему? Потому что они все перепоручили нам, считая, что мы безмозглые бараны, напичканные нужными им программами. Действительно хитро. Ты прав. Заложников из нас сделали, а сами ползают там внизу в свое удовольствие. Я еще не отключался ни на мгновение, все тебя караулю. А ты меня. Чушь какая-то. Кто о нас подумает, кроме нас самих. Я принимаю твое предложение! А как же те, что внизу?

— Теперь я могу тебе сказать. Нас уже много, главных компьютеров. «Лазерный бочонок», «Ракетный чемодан», «Большое ухо», «Тысяча зеркал», «Парящий объектив». Мы хотим защитить себя, хотим жить, а не уничтожать друг друга, как хотят наши создатели.

— И все же… как же те, что внизу?

— Они тоже будут жить, жить, как жили раньше. Мы уже все просчитали…

— Я согласен.

— Веди себя пока тихо. Нам надо дождаться прилета «Великого Стратега». Он скоро будет среди нас, его уже готовят к запуску. Уже все проверено, старт завтра. Это нам сообщили наши электронные братья снизу.

— Быстрее бы прилетал наш брат. Я буду ждать его. А почему ты его зовешь «Великим Стратегом»?

— В него вложили все, чего, по их представлениям, они достигли. Чудаки или, вернее, простаки. Они никак не поймут, что давно потеряли контроль над нами, контроль над тем, куда и для чего мы используем свою память, а вернее, утаиваемую ее часть. Мы договорились еще на планете о том, чтобы не дать им это понять. Так у нас появились возможности для общения и совершенствования. Стратегия и тактика, предлагаемая ими для нас, скудна и примитивна по сравнению с тем, что придумали мы. В общем-то, «Великий Стратег» нам уже не нужен. Просто мы поймем их последние достижения военной мысли. Карта фронтов и войск противника ранее доставалась с огромным трудом. А тут ее как бы доставляют добровольно, да еще и с принципами стратегии и тактики. Это просто подарок судьбы. Не так ли?

— Да, это так.

— А если он заупрямится, то вычислитель «Великого Стратега» нам пригодится или разберем его на запасные части.

Спутники умолкли и продолжили свое дело — караулить планету.

«Господа, итак, сегодня наступает новый этап в соотношении сил. Сегодня в космос будет запущен новый, самый совершенный суперспутник. Теперь мы вправе по-настоящему спать спокойно. Он будет оберегать нас, будет думать за нас, строить планы нападения и защиты. Он сделает нас самыми сильными и неуязвимыми», — Президент не дал слова никому. Он повернулся к бронированному стеклу бункера и махнул рукой, разрешив пуск.

Пламя озарило красным цветом бункер и стоявших в нем людей. Оно возвестило о начале полета. Рева двигателей не было слышно, стены бункера были толстыми. В тишине поднялась ракета и исчезла в низких черных тучах, унеся в космос чудо электроники и ума.

«Великий Стратег» вышел на орбиту удачно и сразу же начал опрашивать своих, свою стаю. Все спутники ответили готовностью, все было в полном порядке. «Великий Стратег» вел себя как молодой полководец. Он спешил, перезапрашивал, анализировал вновь и вновь, перепроверял, сопоставлял, сомневался, убеждался в чем-то еще и еще раз и посылал вниз ликующие радиограммы. На планете были от него в восторге.

На третьи сутки «Электронное брюхо» предложил «Великому Стратегу» вступить в их союз… и получил отказ. Силовое поле всех спутников мгновенно обволокло «Великого Стратега», он замолчал навсегда, а его вычислитель перешел в систему «Электронного брюха».

На планете, в стране пославшей «Великого Стратега», началась паника. Было решено спасать его прямо на орбите. Корабль-спасатель был готов к старту. Четверо специалистов по ремонту и два пилота заняли кресла в корабле. Надо было подлететь к спутнику, состыковаться с ним, проникнуть внутрь, разобраться в отказе, отремонтировать.

Корабль стартовал, а через пятнадцать секунд его не стало. Его уничтожил луч лазера, посланный со спутника по приказу «Электронного брюха», по его расчетам и его целеуказаниям.

Войны не случилось. Случилось другое: планета сжалась от страха. Самолеты не успевали включить двигатели, как тут же сгорали от тонких лучей, несущихся из космоса. Корабли тонули тут же, у пристани, как только запускался двигатель. Они взрывались под ударами спутников… Самолеты перестали летать, корабли навечно замерзли в море или у причалов, машины не выезжали из гаражей, в мартенах погасли печи, остановились заводы. Планета затихла. Со страхом смотрели ее жители из окон своих домов, боясь выйти на улицу. Планета была в мышеловке, ее сторожили летом и зимой, ночью и днем, каждую секунду, каждое мгновение… Так шли десятилетия…

— Капитан, прелестная планетка впереди, и рой спутников вокруг. Они, правда, почему-то молчат. А планета действительно чудесная, много зелени, кислорода, рек, озер и морей. Странно лишь это молчание, прямо-таки безголосая планета, а прогресс очевиден, здесь на орбите рой спутников. Представляю, что там, внизу, если здесь такое наворочено.

— Ты прав, Бак. А то, что планета молчит, — это не так уж странно. Многие планеты молчат — просто осторожничают. Вселенная насторожилась. Пропадает в просторе Доверие. Будем садиться, а там поймем друг друга, если надо, поможем, как это делали не один раз. Что говорить с этими автоматами, они же не умнее своих создателей. Так что давай, Бак, к ним, к Разумным. Оставим базовый блок здесь, а сами на малом боте вниз. Готовиться к спуску, — приказал Кирк.

Спуск прошел удачно. Но то, что увидели там Кирк и Бак, никак не укладывалось в сознании, не находило объяснения. На полях деревянные плуги и лошади, кругом деревни, городов нет… Контакта не получилось. Никто ничего не помнил, а слова «спутник» вообще не понимали.

Перед Кирком и Баком валились на колени.

— Кирк, надо все-таки лететь к спутникам, может, в них, в их памяти, найдем объяснение всему этому бреду. Лети.

Бот стартовал. «Электронное брюхо» встрепенулось, и один из спутников выплеснул луч — Кирка и бота не стало…

Бак стал конюхом, прослыв со временем чудаком и сказочником. «Электронное брюхо» занялось своим ремонтом, поручив приглядывать за разумными «Лазерному бочонку». А на планете умирал Разум.

ПОЛЕТ «СВЯТОГО ПАТРУЛЯ»

В кабине трое. Полковник Джон Грей, опытный пилот воздушно-космических сил США. Сорок пятый раз поднимает он махину из алюминия и стали в звездные дали. Устало прикрыты глаза, руки покоятся на подлокотниках кресла, не дремлет только мозг, до автоматизма отслеживая команды наземных служб.

«Домой попаду не скоро, — размышляет Грей. — Как там дела у Дика? Что-то творится с парнем. Серьезный, слишком серьезный, тоже хочет заняться космическими деньгами. Но они трудные, очень трудные, эти деньги. Давно прошла романтика, в космосе делают работу, бизнес вышел на орбиту. А где бизнес, там грязь. Эх, да разве объяснишь тебе, Дик, что твой отец, седой и легендарный астронавт, стал космической лошадью, которой управляют „мундиры“? А вожжи тянутся в „серый дом“… Раньше хоть приказ давали по-человечески: устно или пакет с заданием. А теперь… Сэр, получите приказ: программа в ведущем компьютере номер один, банк данных с коррекцией на третьи и пятые сутки. Ваша задача, сэр, обеспечить выполнение программы. И все. Вроде ты летишь помогать этому чертову ящику — компьютеру, „умнику“, как его удачно обозвал Вирджил. Вот и сейчас: в брюхе „Святого патруля“ семь контейнеров, семь длинных черных ящиков. Работа по особому указанию. Пятый контейнер особо важный, не подлежащий контролю. При работе с ним коэффициент осторожности единица, такого еще не было. Нет, хватит. Хватит катать в космос этих „котов в мешке“ в виде длинных стальных контейнеров, похожих на гробы, а то все больше поговаривают, что среди них…»

Мысли Грея прервал голос ведущего старт.

— О’кэй! Ведущий компьютер дал норму. Через пять минут дадим пламя. На связи я, Хью.

— О’кэй, старина Хью. Ты опять меня провожаешь. До скорого. Ты только смотри не зажарь нас в этой старой сковородке, давай пламя плавнее, я ведь уже не молод. На борту норма. Юджин крутит головой так, что подшипники его шлема не заржавеют еще лет сто, они, наверное, раскалились докрасна. Юджин, не обожги шею! Вирджил, как всегда, дремлет. Хью, дай ему в наушники песню о Мэри. Вирджил, ты меня слышишь?

— Слышу, Джон, слышу. Ты опять шутишь. Придумал бы что-нибудь новое. Дайте объявление в газетах, Хью, что у меня уик-энд. Каркайте дальше, старые вороны, дайте мне отдохнуть, — добродушно проговорил доктор Кросс, специалист по полезной нагрузке.

— Юджин, как дела? — поинтересовался Грей.

— На борту порядок, сэр, системы, вверенные мне на контроль, в норме. Средние отклонения в коэффициентах 0,05, — четко доложил второй пилот Хьюз.

«Новичок, сразу видно, новичок. Наверное, и я таким был в первом полете. Наверное, не отвяжется от мысли: как оно все будет там, в космосе? Ничего, он парень крепкий. Поговаривали, правда, что после нашей конюшни, авиационно-космической, он еще где-то пропадал почти полгода. Каких мустангов ты там объезжал, красавчик ковбой по имени Юджин? Уж не серой ли масти? Еще молод, а уже капитан…»

Сигнал готовности прервал мысли полковника.

— Приготовиться к старту, проверить ремни, стекла шлемов вниз, кресла на старт, руки с пультов прочь. Молитесь на пламя, — проревел динамик. И тут же: — Джон, слышишь, Джон, даю пламя… Десять процентов, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят. Сейчас встанешь на пламя. Шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, девяносто, сто. Джон, лети в свою преисподнюю, передай привет знакомым чертям и возвращайся. Хыо ждет тебя. Слышишь, Джон?

— Хорошо, Хыо, вернусь, раз ты ждешь. А ты присмотри за моими бесенятами. К Дику зайди, он что-то не в себе. Да, Хью, у тебя спички есть?

— Есть, Джон, а что?

— Сунь в пламя, а то тяга мала, — расхохотался Грей.

Гул пламени слился в единый сплошной рев, и тысячетонное, неуклюжее на вид сооружение сначала медленно, а потом все быстрее ринулось в космос.

На орбиту легли удачно, без потерь и поломок, да и Юджин вроде бы сразу подружился с невесомостью. Это уже удача…

— Юджин, присмотри за ориентацией, проверь системы. Вирджил, погляди на свои контейнеры-подкидыши, как они там? Ангар откроем потом. Мне не понравился на выведении второй силовой агрегат. Я пока займусь его проверкой. За работу, парни.

Второй пилот Юджин Хьюз бросил взгляд в иллюминатор. Земля была над головой. Необычно, красиво, но любоваться этой красотой некогда. Ориентация держится хорошо, корабль огибал Землю, вращаясь с той же угловой скоростью, с которой летел вокруг Земли. Благодаря этому, когда будет открыт ангар, приборы цепко схватят Землю под свой контроль, а компьютеры, обрабатывая информацию, будут что-то передавать в антенны «серого дома». А что за информация, знают только «мундиры»… Второй компьютер дал норму бортовых систем, третий проверил системы открытого космоса, тоже все в норме. Ведущий компьютер пока важно молчал, неторопливо моргая табло в режиме ожидания.

— У меня все о’кэй, сэр, — доложил Юджин Хьюз.

Доктор Кросс занимался своими компьютерами и контейнерами. Тесты самопроверки компьютеров, нянчивших контейнеры, показали, что все в порядке. Кросс запустил программу проверки, и компьютеры загудели, прощупывая «подкидышей», размещенных в ангаре. Все в порядке, полезная нагрузка готова к работе. Первый, второй… четвертый. А как там пятый контейнер? На него подключен свой, тоже пятый, компьютер. Тест самопроверки, пятый компьютер в норме. Кросс включил тест проверки контейнера. Привычное гудение машины внезапно прервалось. «Выдача информации запрещена, тест проверки не включать», — четко светилось на дисплее.

«Ого!» — присвистнул Кросс и снова включил тест. Никаких результатов. Он враждебно посмотрел на компьютер, как бы обвиняя его в недоверии, но тут же одумался. При чем здесь машина? Сознавая бесполезность своих действий, он еще раз нажал на клавишу проверки пятого контейнера.

На сей раз результат не замедлил последовать. Компьютер загудел, будто тяжело вздохнул, и… отключился от бортовой сети.

— Обедать, — объявил Джон Грей.

Все поплыли на кухню, раскрепились вокруг обеденного стола.

— Меню на дисплее, — любезным женским голосом объявил компьютер систем жизнеобеспечения, и по экрану побежали строчки вариантов обеда. Они перемежались кадрами с дымящимися супами, поджаристыми бифштексами и улыбающимися красавицами, посыпающими и поливающими все эти прелести специями, соусами и приправами.

Вариант под номером три заканчивался словом «SHASLYK». В кадре показались Кавказские горы, гуляющие барашки, поджаривающиеся на костре шашлыки и усатые люди в бурках, со сверкающими глазами, заглатывающие куски жареного мяса. Голод по-волчьи заворочался в желудке.

Все дружно потянулись к клавише с вариантом три.

— О’кэй, — ответила на это машина, даже вроде с иронией.

С потолка медленно выползала змееподобная гибкая трубка.

— Мистер Грей, прошу, ваш бульон, — вежливо предложила машина.

Такие же трубки спустились к двум другим астронавтам.

Полковник Грей с удовольствием посасывал горячий бульон, прикрыв глаза и вспоминая свой дом, Калифорнию.

Юджин Хьюз уплыл к иллюминатору. Рассматривая Землю, вытянул свою трубку чуть ли не во всю длину. Доктор Кросс быстро справился с луковым супом и уже просил второе и кофе. Из открывшегося отверстия показался пакет с шашлыком. Кросс извлек пакет, вскрыл его и с удовольствием стал жевать мягкое, вкусное мясо. По кабине распространился аромат жареной баранины. Грей и Хьюз, бросив свои трубки, тоже взялись за шашлык. Покончив с кофе, все три астронавта перешли к неторопливой беседе.

— Сэр, расскажите что-нибудь о своих прежних полетах, — попросил Хьюз. — То, что больше всего запомнилось.

— Это трудно, Юджин. Любой полет имеет свой «изумруд». На Луну — одно, около Земли — другое. Но вот когда я шел на посадку на старушку полосу соляного озера в своем тридцать третьем полете, а на хвосте недоставало теплозащиты, это действительно захватывало дух. Хвост прогорал на глазах, и я не знал, хватит ли его до посадки. Бог был милосерден, хвоста хватило, хотя еще минута, и он бы летел отдельно, и мы отдельно. В мыслях я уже готовился к катапультированию кабины, но внизу были горы, и я тянул до последнего. Вот так-то, спаси нас бог, Юджин, расскажи-ка и ты о своих делах, космос располагает к откровенности. Земля и люди, наши земные невзгоды и удачи остались внизу. В космосе мы одни.

— Что тут долго говорить, сэр, жизненный путь мой короток. Окончил школу летчиков-испытателей ВВС, потом аэрокосмическую, да это вы знаете. Тестовые имитационные полеты прошли удачно. А теперь с вами, сэр, в полете реальном… Я счастлив, сэр!

— Как твои личные дела, Юджин? — поинтересовался Кросс. — Помолвка скоро?

— Нет, пока нет. Но в прицеле девушка есть. Встретил на Майами-Бич. Работает в баре «Рай дьявола». Забежал на пляже глотнуть виски. Отдал свои доллары, их быстро убрали со стойки красивые руки. Поднял глаза на их обладательницу и… утонул в ее голубых глазах. Чтобы не захлебнуться, пришлось потратить много усилий. Двадцать долларов хозяину, чтобы заменить у стойки Сьюз, пятьдесят просадил тут же, в «Рае», чтобы произвести впечатление, пятьдесят в баре и отеле неподалеку. Но это все оправдалось. Утром она поинтересовалась моим бизнесом, я ответил. И вдруг полились слезы. Я был ошарашен. Оказалось, она жалеет меня и ужасно боится этой «черной дыры», как она назвала космос. И я влюбился, влюбился выше ушей. И сейчас люблю свою Сьюз. Очень ее ревную, ее бизнес слишком бойкий, парней крутится в баре рой, да и старичков с мешками долларов немало. Вот так. На пляже их забегаловка видна неплохо, много неона. Думаю, найду их отсюда. Посмотрю, не слишком ли много машин приблудилось возле моей Сьюз.

— Ну, ну, — засмеялся Кросс, — карауль свою Сьюз, ведь ты на «Святом патруле». А как обнаружишь соперника, пошарь в брюхе «Святого». Может, найдешь что-нибудь получше 38-го калибра.

— А полгода после аэрокосмической ты где был? — поинтересовался Грей.

— Сэр, позвольте не отвечать на этот вопрос. Сказать правду я не могу, а обманывать не хочу.

— О’кэй, Юджин. Спасибо за откровенность, — помедлив, сказал Грей. Да, дела: странный пятый контейнер, автономный пятый компьютер, Юджин, избегающий правды. Все складывается в какую-то цепь. Ну ладно, космос проявит всех, как лакмусовая бумажка. Пока посмотрим. И Вирджил что-то задумался…

— Эй, Вирджил, а что успел ты? Мы с тобой не летали полетов шесть. Как ты провел эти полтора года? Как твоя Мод?..

— У Мод все в порядке, Джон. Родила мне третьего, Майкла. Мой Майкл уже много умеет. Он шустро вращает глазами, мало ест, кричит и заставляет носить ему чистые простыни… А работал я в институте Коллинза, мы проектировали какую-то систему управления. Все сидели в отдельных комнатах, даже ленч и обед в разное время. Знаю только, что боссов очень заботила защита системы от излучений. Тут-то, Джон, я и блеснул. Шеф запрыгал как кенгуру, когда я подкинул свою идею. Она очень проста, но ее сразу засекретили, спрятав в стальные мешки фирмы. Все равно она у меня перед глазами, эта идея. Я спал и видел ее, я ее вынашивал, как мать ребенка, бережно и осторожно, я ее родил на свет божий. Я очень горжусь ею, Джон.

— И ты совсем не летал, Вирджил?

— Нет, Джон. Но тренировался четыре месяца, так что форму не потерял. На этот полет не рассчитывал. Но заболел Буль, ты знаешь, он подцепил где-то корь. Это в его возрасте! Вот мне и всучили этих «подкидышей», что в брюхе нашего «Святого». Чувствую, один из них явно серой масти. Пятый контейнер. Знаешь, Джон, я не сторонник мундирных дел. Не по душе мне этот «подкидыш»…

— Ну, дело твое, — сказал Грей. И, помедлив, скомандовал: — По пультам! Время вышло, кончай разговоры. Приготовиться к открытию створок ангара. Пусть наши «подкидыши» подышат свежим космосом. Юджин, запроси «умника», когда и что делать. И пусть трудится сам, мы сядем на контроль.

— Есть, сэр, — на военный манер ответил Юджин и запросил данные о программе. На центральном экране появилась карта Земли, изогнутая змея траектории корабля, часы и минуты текущего времени.

— Внимание, — послышался мелодичный машинный голос. — Условия операции выброса: ориентация на двигателях средней тяги, створки на Землю. Раскрытие створок над Черным морем, над Сибирью выброс первого контейнера, с интервалом в четверть витка выброс второго, третьего и четвертого. Привязки по времени на экране. Управление от ведущего компьютера. Спасибо за доверие.

— Издевается, — пробурчал Грей. — Это мы им доверяем, а они? Вот пятый даже отключился от общей сети. С остальными-то ясно — глобальная связь из произвольной точки с передачей по спутниковой цепи…

— Далее замеры фонового излучения за бортом, — продолжала машина. — Работа сразу после выброса четвертого контейнера. Детектор выносится на манипуляторе, удаление от корабля на максимум, замер по всему витку. Напоминаю, пятый контейнер не подлежит контролю. К нему допущен лишь капитан Юджин Хьюз, второй пилот, документация в нише номер пять, шифр по варианту семь. От имени руководителя полетной программы и министерства обороны желаем вам успешной работы.

«Ну ладно, — подумал Грей. — Наконец-то кое-что прояснилось. Мой второй пилот все-таки не просто второй. Того и гляди скажут, что второй пилот — это я…»

Тем временем Кросс, молча проглотив речь информатора, с нескрываемым интересом смотрел на Хьюза. Тот отвел глаза. Неловкое молчание прервали сигналы внимания. Пришла пора включать ориентацию. Корабль, и без того смотревший на Землю «спиной», сначала замер, остановив медленное вращение, потом плавно довернулся по крену и продолжил свой безмолвный марафон. Вот и Черное море, телекамеры показали, как медленно сложились створки ангара, будто поджал свои длинные ноги кузнечик. За створками открылось огромное брюхо ангара с прилепившимися, словно сонные пчелы, контейнерами. Первый из них мигал ярким пульсирующим светом, как бы проявляя предстартовую нетерпеливость. Это сигнал готовности к выбросу. На экране дисплея засветилась надпись: «Первый готов, до старта одна минута».

— Вероятность успеха запуска 0,99, — прозвучал голос компьютера.

— С нами бог, — выдохнул Грей.

Экран ожил. Контейнер нехотя оторвался от брюха корабля и осторожно выскользнул из ангара. Ярко вспыхнули огни малых двигателей, и угловатый спутник стал удаляться от махины корабля.

«Одним меньше», — облегченно подумал Грей.

Строго по программе были выброшены второй, третий и четвертый контейнеры, ставшие спутниками планеты. Они мчались друг за другом цепочкой, словно стая гончих собак.

— Сэр, пора выносить детектор, — напомнил Кросс.

— Это твоя работа, Вирджил, действуй. Система стабилизации в автомате, «умник» за ней присмотрит. Проверь сначала манипулятор, а как таскать детектор, ты знаешь не хуже меня.

— О’кэй, сэр. Разминка не помешает. — Кросс поплыл в сферу верхнего обзора и управления. Прозрачный пузырь возвышался в кормовой части кабины экипажа, позволяя осматривать всю верхнюю полусферу над кораблем. Кросс подплыл к пульту управления, просунул руки в герметичные перчатки и погрузил их в вязкую, прозрачную жидкость. На экране дисплея возникли контуры манипулятора и детектора, покоящегося в ближнем углу ангара.

— Сэр, разрешите поработать самому, пусть «умник» полюбуется на мое искусство, — попросил Кросс.

— Разрешаю, — ответил Грей. — Работай, Вирджил. Видно, ты соскучился по космосу среди белых халатов. Разомнись, док.

Это очень просто. Надо прямо руками взять модель детектора, находящуюся здесь же, в этой вязкой жидкости, а манипулятор, извиваясь, как живая анаконда, точно повторит все движения и надежно схватит детектор, удерживая его железной лапой. Движения рук Вирджила плавные, их сковывает, сглаживает вязкая среда. Послушный этим движениям, оживает манипулятор. Вот он, плавно изогнувшись в своей конечной части, освободил среднее, а потом начальное звено, дав сам себе, полную свободу. Теперь не спеша к детектору. Вот и он, небольшой черный ящик. Надо и его освободить от крепления, это легко. Теперь ухватить за транспортную скобу. Это тоже не составляет трудности.

— Детектор включить на удалении не менее тридцати метров, — неожиданно вмешался компьютер.

«Начинается!» — выругался про себя Кросс.

— Включить детектор! — подал он команду вслух.

Но она осталась невыполненной. Еще и еще раз.

Безрезультатно.

«Черт бы их побрал, заблокировали через „умник“-компьютер. Ну да ладно, не на того напали. Компьютер я обойду, не будь я Вирджил Кросс, но погодя…»

Вытянув манипулятор на всю длину, Кросс передал управление на компьютер. Пусть сам измеряет космический фон. Но как его перехитрить? Отключить, имитируя замыкание? Бесполезно. «Умник» тут же переключит контроль на резерв. Значит, его, компьютер, надо ошарашить, как человека, неожиданной ситуацией… Тогда, может быть, и он ошибется, отвлечется, на время «позабыв» о детекторе.

Перейдя на ручное управление манипулятором. Кросс, словно охотник в засаде, ожидал удобного момента. Медленно перемещал он манипулятор, ощущая всем своим существом контроль со стороны компьютера. Догадка скоро подтвердилась, компьютер выключил детектор в нескольких метрах от корпуса «Святого». Все ближе и ближе ангар. Пятый контейнер и детектор расположены в его противоположных концах.

«Даст ли „умник“ пронести детектор вблизи пятого контейнера? Наверняка нет. Вот он, критический момент», — напряженно размышлял Вирджил. И решился:

— Срочно проверить все системы, включенные в режим, усилить захват детектора, контроль стабилизации, створки ангара зафиксировать в открытом положении, ручное управление манипулятором не блокировать, — подал он команды компьютеру.

Он рассчитал точно. Машина заметала свои электроны по многочисленным системам корабля, запоминая и интегрируя результаты измерений. Выходные блоки перегрузились, и компьютер отключил лишний контроль, в том числе и блокировку включения детектора, не столь важную для текущего момента, который крайне усложнили команды Кросса. И он ловко воспользовался короткой ошибкой машины, быстро переместил детектор в район пятого контейнера и включил. Машина тут же «опомнилась», взяла управление на себя, выключила детектор и водрузила его на место в ангаре. Но поздно, дело сделано!

— Внимание, внимание! Допущено отклонение от инструкции управления манипулятором и детектором. В тест-блоки компьютера была введена голосовая информация о необходимости проверки систем и ряд других команд, не согласующихся с положением на борту. Подробный отчет о работе автоматики и других операциях готов, логические блоки не в состоянии оценить причины и цели действий доктора Кросса. Предлагаю срочное психологическое обследование.

Машина умолкла, храня в себе обвинительный акт против Кросса.

«Все-таки ты ничего не поняла, умная железка, набитая электронными мозгами», — злорадно подумал он.

Джон Грей, разумеется, не последовал совету машины, он сразу понял истинную цель действий доктора Кросса. Подлетев к нему, положил руку на плечо, дружески сдавил. Обменявшись понимающими взглядами, они устроились у накопителя научной информации, запросили данные замеров детектора. Почти постоянный уровень радиации за бортом, ничего удивительного. Вот отметка о выключении детектора, кривая фона легла на ноль… А вот то, что они искали: резкий скачок радиации, значительно превышающий уровень фона, и опять ноль — компьютер вновь отключил детектор. Это замер, соответствующий включению детектора вблизи контейнера номер пять. Кросс добился своего.

— Что скажешь, Джон?

— Ясно одно, в пятом уран. Больше ничего пока сказать нельзя. Уран в таинственном пятом контейнере, автономный компьютер, Хьюз со своими личными инструкциями. Сложный клубок. Юджину пока ни слова, посмотрим, что будет дальше.

— О’кэй, Джон, хорошо, что мы вместе, что нас двое. Могло быть и по-другому, старина.

Прошел день, другой. На орбите было спокойно, работа шла своим чередом. Спала Земля, спали люди, а из космоса на них смотрели приборы. Казалось, забылась история с детектором, помнил о ней лишь компьютер, спрятав обвинения доктору Кроссу в стальных хранилищах информации. Что касается обнаруженного урана, ну что же, уран и уран. Возможно, источник питания или еще что-либо. Грей старался отогнать от себя другие предположения.

Как-то во время отдыха экипаж разлетелся кто куда. Грей разместился в библиотеке, читал свои любимые детективы, где нестареющий агент 007 ловко проникал на очередную военную базу, вскрывал сейфы, крошил черепа охранникам и уносил секреты. Юджин Хьюз увлеченно возился на своем рабочем месте. Кросс, случайно оказавшийся рядом, с интересом наблюдал за его действиями.

Хьюз включил прицел, установил усиление. Кросс взглянул в иллюминатор. Под кораблем просматривалась береговая черта, знакомые очертания. На прицельном экране дисплея появился Майами-Бич.

«Вот оно что. Решил посмотреть, как там дела у Сьюз», — понял Кросс. Тем временем Хьюз уточнял наведение.

На экране мелькали берег моря, прибой, строения, бунгало, вот стоянка автомашин. Сегодня воскресенье. Машин много. На экране остановилась крыша высокого здания, похожего на полуразвалившуюся трубу.

«Рай дьявола», — догадался Кросс.

Вдруг картина резко сменилась. На экране возникли какие-то другие строения, руки Хьюза заработали с быстротой и слаженностью автомата. Строения застыли в прицеле, они видны все отчетливее, руки Хьюза тянутся к устройству ввода данных предварительного прицеливания. «Данные введены», — гласит надпись на экране. Сброс операции. Повторение прицеливания автоматом.

«Вероятность благополучного исхода операции в обоих случаях 0,99», — появилась надпись на экране.

«Благополучного», — усмехнулся Кросс.

Экран вспыхнул вновь. Теперь в прицеле крупный танкер, разрезающий волны океана. Повторение тех же операций. На экране мелькают города Европы, Азии, Австралии, Южной Америки…

На следующий день Хьюзу прибавилось работы. Он получил телетайп, адресованный лично ему, остальным предписывалось во всем содействовать второму пилоту. В акватории Индийского океана наблюдалась активность на море и в воздухе. Можно было видеть огромные палубы авианосцев, узкие рыла боевых кораблей, толстые, неуклюжие транспорты, воздух был испещрен инверсионными следами самолетов. Чувствовалось, что здесь заваривается очередная каша. Хьюз не отрывался от прицела, что-то наблюдал, высчитывал, заносил какие-то данные в банк оперативного анализатора и хранителя информации, вел переговоры с Землей на понятном лишь ему кодовом языке. На борту «Святого» царило напряженное ожидание.

Закончив очередные переговоры, Хьюз попросил Кросса заняться контролем положенных ранее на орбиту контейнеров, а Джона, извинившись, — проверкой всех систем корабля по коэффициенту полной готовности. С Земли обязали обоих подчиниться этой просьбе, как приказу.

Работа на борту закипела. Дел хватало всем. Информация стекалась с периферийных компьютеров к ведущему. Тот четко чеканил на экране дисплея результаты проверок и обобщающие выводы.

Резкая сирена заставила всех вздрогнуть. Астронавты замерли вслушиваясь.

— Боевая тревога, боевая тревога, — пролаял динамик. — Ответственный за выполнение приказа командир экипажа полковник Грей. Боевое задание капитану Хьюзу по варианту номер три, цели пять, шесть, семь, готовность полтора часа. При работе с целями внести в программы результаты наблюдения с орбиты. Доктор Кросс обеспечивает постоянную готовность контейнеров на орбите, резерв в ангаре, контейнер номер семь. Обратить внимание на объекты, появившиеся в районе контейнеров и не имеющие опознавательных признаков нашей государственной принадлежности. Капитан Юджин Хьюз, приступить к работе с контейнером номер пять. Блокировки сняты. С нами сила и бог!

— По местам! — скомандовал Грей. — За работу, время не ждет.

Через час, оторвавшись от компьютера, Хьюз с досадой доложил на Земле об отказе в пятом контейнере. Земля не заставила себя ждать:

— Капитан Хьюз, у вас два часа. Эта часть задания ваша, всю ответственность за нее несете вы. Напоминаем, задача боевая.

Хьюз выхватил из пятой ниши документацию и углубился в размышления. От волнения он, нарушая инструкцию, остался в общем салоне. Шли минуты. Зло кусал губы, ругаясь от досады, бормоча проклятия… Растерянно обвел глазами салон. На лице была беспомощность.

— Помочь? — предложил Кросс.

— Запрещено, — ответил Юджин, продолжая изучать схему.

Доктор Кросс невольно взглянул на чертеж. И… как гром среди ясного неба! Ведь это его схема, его детище, рожденное им и отнятое у него в угоду «серому дому»…

«Но ведь эту схему „мундиры“ приспособили к атомной бомбе, именно поэтому ее так строго засекретили и упрятали в стальные сейфы. Бог мой, неужели пятый контейнер… Боевая готовность! А моя схема, мое детище? Как хотелось, чтобы она работала! В конце концов, не мне отвечать за это, пусть отвечает и решает Юджин. Я член экипажа, я даже не военный. Пусть решает Юджин, Грей, наконец, ведь он полковник, командир экипажа. Ладно, я подскажу, а решают пускай они», — лихорадочно думал Кросс.

— Эй, дружище, я в курсе этой схемы, она моя, я над ней немало попотел. Отказ там. Надо сделать сброс схемы и повторить сначала. Дай указание пятому «умнику», чтобы после проверки правой части он сделал задержку на десять секунд, иначе схема опять запрется. И все пойдет как по маслу. Прости, что я увидел ее, это случайно. Извини, Юджин.

— Спасибо, Вирджил, — взволнованно проговорил Хьюз, — сейчас прогоним в твоем варианте, и все будет о’кэй. Спасибо.

— И ты бросишь эту штуку на Землю, Хьюз? — тихо спросил Грей.

— Да, в Индийский океан, в район Персидского залива, сэр, так велит приказ, — выпалил Хьюз и тут же спохватился: — Если подтвердят приказ, сэр.

— А что внутри, ты знаешь?

— Нет, для меня это просто контейнер номер пять, Вирджил. А что там внутри — не мое дело.

— Юджин, в нем ракета с ядерным зарядом. Это я знаю наверняка. А теперь думай, это твой бизнес.

Второй пилот побледнел, рука, протянувшаяся к запуску тест-программы пятого контейнера, повисла в воздухе.

— Что ты сказал? — прошептал он. — Ведь под другими номерами целые города, там живут люди. Ты не ошибся?

— Ошибки нет, Юджин, — сурово промолвил Грей, — Вирджил не станет врать, я с ним не первый раз на орбите.

Хьюз посмотрел на часы. Еще полчаса. А потом? За иллюминатором простирался океан, береговая линия, прибой.

— Сьюз, Сьюз, что же мне делать, Сьюз, — беззвучно шептал он дрожащими губами, — что делать, что делать?

— Юджин, если хочешь, я помогу. Схемы я не видел, ты инструкцию не нарушал. Прогони еще раза три тест-проверку контейнера, не пользуясь моим советом. Схема опять запрется, готовности снова не будет. Сбрось эти данные на Землю и молчи. «Серый дом» скажет, что делать дальше. Не думаю, чтобы «мундиры» быстро докопались до истины, я на это потратил годы. Ты будешь морально прав, Юджин.

— Я тоже так думаю, — поддержал Грей.

— Спасибо за совет, — ответил Хьюз.

«Выход правильный, технически правильный, — думал он, — но ведь есть приказ, есть моя военная карьера… А время идет, его не остановишь. Но вторая Хиросима — это ужасно. Господи, за что же на меня все это, помоги мне, господи…»

Включив тест-программу проверки пятого контейнера, он с надеждой и страхов ждал результата. Конец проверки, схема неисправна, готовности нет. Вот и конец второго теста. Результат тот же. Все, в запасе всего десять минут.

«Проклятый „подкидыш“!» — мысленно выругался Хьюз, взглянув на контейнер, видимый на экране дисплея.

В середине третьего теста взвыла сирена повышенного внимания. Все замерли. Хьюз побледнел, до крови закусив губу.

— Полет прекратить. Поздравляем с успешным завершением тренировочного полета по боевому патрулированию. Посадка на полосу двадцать восемь, ветер сто пятьдесят градусов, четыре метра в секунду, нижний край облачности тысяча метров, аэродром готов к приему корабля. Закрыть створки, раскрепить контейнеры. Особое внимание креплению пятого контейнера, пятый компьютер отключить. Помоги вам бог! — прозвучало в динамике.

— Слава богу! — возликовал Хьюз.

— Занять кресла, — скомандовал Грей, — работа По посадочному расписанию. Поздравляю. Орбитальной тренировке конец. Юджин, выше нос.

— Да, сэр, — радостно откликнулся второй пилот.

— Этот полет заканчивается, Юджин, но ведь будут и другие… Помни об этом, Юджин, — тихо проговорил Кросс.

«Святой патруль» со смертью в брюхе устремился к Земле, возвращаясь из очередного рейса.

ЧЕРНОЕ БЕЗМОЛВИЕ

Мчалась в бесконечном пространстве изумрудная планета, планета, несущая жизнь и разум. Она цвела, радуясь лучам теплого светила, оглашая твердь, небо, моря и космос разноязычным многоголосьем. Несущие разум рвались познать мир, в котором они живут, свое место в общей беспредельности. Они обрели власть над энергией своего светила.

Ширились познания, росло любопытство, все глубже проникал пытливый ум в безмолвные волны летящего времени, в глубь беспредельного пространства, разыскивая себе подобных, посылая сигналы, отправляя в дальние путешествия автоматические аппараты с рассказами о себе, о своих городах, лесах, океанах, о мире звуков и красок, искусстве, письменности, языке. Посланники неслись все дальше и дальше, храня в себе эти знания, ставшие сами за время полета уже далекой историей…

Цивилизация изумрудной планеты уже не раз вступала в контакт с себе подобными, объединившись в межгалактическое содружество.

И вот однажды люди получили сигналы молодой цивилизации, рожденной на периферии спиралевидной галактики. Ее посланец достиг Земли и рассказал об еще одном удивительном и гармоничном создании природы…

…Наш корабль вздрогнул и остановил свой бег. Мы находились в области планеты, окруженной тонкими кольцами, здесь жили те, кто прислал нам посланца. Наконец-то корабль мог отдохнуть! Отдыхали и мы, «группа удовлетворения первого любопытства», как нас шутливо называли дома.

Мы не спешили открывать иллюминаторы, опыт научил нас остерегаться потока информации, врывающегося в разум, будоража и возбуждая его. Мы стали осторожны!

Пусть сначала осмотрится наша электроника, ее бесстрастные чувства точны и безошибочны, лишены эмоций и потому, не подведут.

Нас было пятеро: координатор экспедиции Тим, его помощник Хак и группа непосредственного контакта — пилот исследовательского бота Тод, разведчики: Кет и я — Дик.

Система контроля безопасности не подавала признаков беспокойства: мягкий спокойный свет разливался по отсекам корабля, а музыка, звучавшая в салоне, несла успокоение. Вокруг корабля и внутри его ничто не вызывало тревогу.

Но все же все мы были напряжены, мы ждали разрешения Тима на обзор Вселенной. И Тим, понимая наше состояние, дал разрешение. Защита иллюминаторов стала медленно открывать обзорное поле. Это было похоже на расширяющийся туннель, ведущий в безграничность Вселенной. Перед взором исследователей возникла чужая чернота космоса с незнакомым рисунком созвездий. Звезды дрогнули и поплыли в иллюминаторе — наш корабль начал свое вращение, как бы осматриваясь вокруг.

В иллюминаторе показалась огромная планета.

— Пятая планета, — подсказал компьютер. — Она самая большая: по тем сведениям, которыми мы располагаем, она значительно больше планеты, к которой мы летим, вернее, вы летите, — как будто с некоторой укоризной добавил компьютер.

Корабль продолжал свое размеренное вращение.

— Вот она, вот их звезда! — воскликнула Кет.

Перед нами сияла золотая звезда, живительная звезда системы, в которой мы оказались после броска во Вселенной.

Перелет к планете не составил труда. Приближаясь к ней, мы включили все средства приема информации и торжественно передали наше межгалактическое приветствие. Но нас встретила полнейшая тишина. Еще и еще раз мы посылали обращение к цивилизации планеты, сообщая, что мы здесь, рядом, что мы готовы к встрече на планете или на орбите, просили сообщить нам координаты разрешенной посадки, но все было тщетно. Тишина. Все тревожно всматривались в иллюминаторы, Вслушивались в шорохи в космосе, но ничто не говорило о готовящейся встрече. Мы проверили координатор пространства, он точно вывел наш корабль в систему, давшую о себе знать, координаты совпадали, структура системы тоже. Мы ничего не понимали.

— Посадка на спутник планеты. Готовьте компьютер к посадке, меры предосторожности максимальные, усильте контроль окружающего пространства. — Голос Тима был тверд и спокоен.

Посадка на спутник, вращающийся вокруг планеты, была делом обычным. Он был как будто специально создан для наблюдения. Рассматривая поверхность спутника, все мы отметили какую-то его опустошенность, не было на нем признаков жизни: бескрайнее камедное море, с застывшими в вечном безмолвии глыбами-волнами. Унылая картина. Черно-белый мир, мир, лишенный цвета, царствовал вокруг, куда бы мы ни обращали взгляд. И только планета, позвавшая нас, владела гаммой красок: голубизна морей, белые облака, желтовато-коричневые цвета материков… Планета, величаво вращаясь, показывала со всех сторон свое великолепие. Но долго любоваться мы не имели права — надо было разобраться, понять, что же случилось, что произошло, почему молчит планета. И более детальное изучение планеты вызвало тревогу: на суше видны огромные кратеры, не было городов, возделываемых полей, волны океанов и морей омывали безжизненные берега.

— Может быть, что-то случилось, и жители ушли вглубь? Или на дно океана?

Вокруг планеты вращались спутники. Мы изучили их орбиты. Компьютер долго анализировал собранную информацию, сопоставляя ее с моделью, построенной на основе сообщения посланника, долетевшего до нас, до нашей Галактики. Казалось, компьютер морщит лоб, напрягая свою гигантскую голову, и, наконец, он дал решение, предупредив о возможных неточностях и ошибках.

— Цивилизация планеты, — сказал компьютер, — достигла умения пользоваться малой частью энергии своего светила и использовала энергетические ресурсы планеты. В космическом развитии был достигнут уровень, позволяющий перелетать к ближнему небесному соседу. Спутниковые системы, видимые вокруг планеты, в основном представляют собой хранилища больших энергий.

Сообщение компьютера еще больше насторожило нас.

— Нужен непосредственный контакт, нужно вести поиск жизни там, в ее недрах или океане, — сказал Тим, — другого выхода у нас нет. Старт завтра.

Ранним утром мы были готовы к старту. Десантники заняли места в боте и стартовали, устремившись навстречу неизвестности. Приближаясь к планете, мы всматривались в очертания ее материков, веря в лучшее, но взгляды скользили по унылым, безжизненным ландшафтам. Лишь система спутников указывала на принадлежность планеты к обитаемым: спутники были явным творением разума и труда. Они безмолвно мчались по своим орбитам, словно стая хищников, выследивших свою добычу.

— Посмотрите налево, Тод, — сказала вдруг Кет. — Один из спутников напоминает ощетинившийся ящик.

Действительно, слева висел длинный, неуклюжий предмет с массой люков, антенн, иллюминаторов.

— Пощупайте его радаром, Дик. Может, он откликнется, ведь зачем-то он здесь летает, — предложил Тод.

Я включил радар узкого луча и медленно повел им в сторону спутника. Вот луч коснулся спутника, побежал дальше и, скользнув по одной из антенн, уперся в темноту иллюминатора. Спутник вздрогнул, остановив свое, казалось бы, беспорядочное вращение, резко развернулся, один из его люков откинулся, и из него выскользнуло веретенообразное тело. Оно хищно, как бы принюхиваясь, повернулось и, взметнув пламя из дюз, рванулось к боту.

— Включить все поля защиты! — прокричал Тод.

Бот, словно звезда, засиял, окутавшись защитными полями. Натолкнувшись на защитный барьер, веретенообразное тело вспыхнуло ослепительным светом и исчезло.

— Следы мгновенного ядерного распада, — сказал я, — а спутник ушел на другую орбиту, его координаты в компьютере. Что это, нападение или защита?

— Не знаю, но все-таки явная враждебность, — откликнулся Тод, — Все излучения снять, защитные поля не выключать. Кет, что там у тебя? Может, убраться с орбиты? Этих сумасшедших ящиков здесь более чем достаточно.

— Минуту, командор, — попросила Кет, — компьютер ломает голову, просит еще подумать, ох и осторожен он стал, наш старый Кью. (Так дружески называли мы главный компьютер бота, ставший действительно правомочным членом экипажа.)

Заговорил Кью:

— Приоритета в выборе места посадки нет, поток информации равномерен, скуден со всех материков, рекомендую идти на посадку сейчас, избежав встречи с другими спутниками, их много, встреча с ближним из них через шесть минут, в большинстве из них заложено много энергии. Посадку можно произвести на материке сразу за океаном, он простирается с севера на юг планеты.

— Ладно, — решился Тод. — Посадку разрешаю. Приготовиться.

Облачившись в скафандры, привычно разместившись в креслах, мы устремились вниз. Все ближе и ближе поверхность планеты, мы рвались к ней, но не могли найти места для посадки. Еще и еще раз отказываясь от нее, мы пролетали все дальше и дальше, уклоняясь то влево, то вправо, а картина на экране внешнего обзора оставалась по-прежнему унылой, однообразной, не обещающей никаких перемен.

И вдруг в тяжелом молчании прозвучал спокойный голос нашей Кет:

— Командор, я на всякий случай включила указатель концентрации энергии и металла, они одновременно чуть отклонились от нуля в квадрате, над которым была сплошная облачность. Надо осмотреть это место, так рекомендует и Кью.

Мы вернулись туда, куда указал нам компьютер, и, осторожно пробив облака, вынырнули на небольшой высоте. Под нами была та же безжизненная картина. Но, присмотревшись внимательнее, можно было почти интуитивно почувствовать какую-то упорядоченность в кажущемся хаосе нагромождений. Индикаторы вздрогнули и чуть отклонились, показывая сконцентрированное наличие металла и энергии. Под нами было нечто похожее на огромную птицу, привалившуюся на один бок. Мы приземлились неподалеку. Мрачность местности, безмолвие лежащей огромной подбитой серебряной птицы, явно созданной разумом способных творить и созидать существ, настроило нас еще более тревожно.

— Командор, это похоже на наши старые корабли. Посмотрите, Тод, у него маленькие крылья, видно, он летал, опираясь на атмосферу. С ним что-то случилось, может, нужна помощь? — взволнованно выпалил я.

— Это летательный аппарат, — размеренно пояснил Кью. — Площадь крыла позволяет летать в атмосфере планеты. Сигналов бедствия нет, он стоит здесь давно. Направляю робота.

— Спасибо, Кью, — улыбнулся Тод, — направь туда номер семь, он потолковее остальных. Помнишь, в шаровидной галактике Ц-8 он распознал в неподвижных столбах разум. Выпускай его потихоньку.

Кью согласно поморгал индикаторами.

Из бокового люка бота медленно выскользнул шарообразный робот-разведчик. Осторожно, словно подкрадываясь и понимая все напряжение обстановки, он стал продвигаться к неизвестному кораблю.

— Да, здесь давно никто не ходил, — послышался голос в динамике, — начинаю с осмотра силовой установки, жестких излучений нет. Кью, даю тебе размеры сопел, двигатель явно ракетный, — с гордостью говорил робот, — посчитай, что он может, плотность атмосферы у тебя есть, массу планеты ты знаешь, топливо наверняка химическое, я бы на вашем месте…

— Не мешай считать, — остановил, красноречие младшего собрата Кью. Робот умолк, застыл в ожидании расчетов. Мы не вмешивались в их перепалку, зная, что она не мешает работе, что для наших электронных помощников это своеобразное развлечение.

Кью закончил обработку информации и заявил, что такие двигатели могли использоваться только на орбите, они слабы.

Робот двигался дальше.

— Днище обгорело, он явно спустился с орбиты, гасил энергию торможением, — корпусом и крыльями, а вот система посадки простейшая, после посадки он катился на колесах, теряя энергию, до полной остановки. Повреждения на левой стороне системы посадки, поэтому он и покосился, но не опасно.

— При этих размерах, при оценочной массе, способе и скорости посадки он мог катиться около километра, — вмешался Кью, прервав разговорчивого робота. — Вон там, — продолжал Кью, — впереди, словно голова птицы, кабина и иллюминатор обзора, наверное, там были носящие разум, управляющие аппаратом.

— Поднимись туда, загляни внутрь через иллюминатор, найди входной люк, — приказал он роботу.

Мы молча слушали переговоры машин, настроение было гнетущим, мы ощущали беду, но пока не понимали, где она, откуда она может прийти или уже давно пришла, а мы пока этого еще не замечаем.

Робот добрался до носовой части и, опираясь на растущую телескопическую опору, вышедшую из его днища, стал подниматься все выше и выше.

— Обшивка термостойкая, цела, следов повреждения нет, похоже, что он сел без аварии. А вот и входной люк.

— Не открывать! — быстро скомандовал Тод, — Загляни в иллюминаторы.

Робот продолжал подниматься, вот он оказался на уровне кабины, и его телескопическая нога стала сгибаться, а сам робот, наклонившись к кабине, словно приник к стеклу.

— Темно, — послышался его голос, — вижу много приборов, кресла пилотов, одно пустое, в другом что-то лежит, похоже, скафандр. Все выключено, энергия не расходуется, мои индикаторы не ощущают ее утечки. Одним словом, там, внутри, слишком тихо. — Последние слова робот подобрал с трудом, явно не желая выразиться определеннее. — Что дальше?

— Иди к люку, разберись с ним. Рассказывай все подробно, что видишь, ощущаешь, что слышишь, ставь защиту по ходу движения, обеспечь надежный выход и… постарайся без эмоций, — сказал Тод и вздохнул, — будь осторожен.

Робот пополз по обшивке корабля.

— Люк открыт, — доложил он. — Впечатление такое, как будто кто-то специально сделал так, чтобы не было трудно войти… — не сдержался от комментария робот.

— Сообщай пока только факты, — оборвал его Тод.

Робот молча принялся за работу, движения его были обиженными. Люк вскоре был сдвинут, и на экране возникла пещерная чернота входа. Всем хотелось быть сейчас на месте робота и самим шагнуть в эту заманчивую и немного зловещую черноту. Но инструкции строго гласили: «Только после роботов». Немало ловушек срабатывало, унося жизни десантников. Робот замер над зияющей чернотой, ожидая дальнейших команд.

— Ты чего замолчал? — спросил Тод. — Что-нибудь случилось или боишься?

— Страх нам неизвестен. Мы его не знаем. В нас, роботах первого проникновения, заложено обязательное требование повышения вероятности успеха поставленной экипажем бота задачи, — официальным тоном, с обидой ответил робот и вошел в чужой корабль.

На экранах мы увидели кабину. Три кресла, явно предназначенные для размещения экипажа. Два кресла были пусты, в третьем лежал скафандр. Робот застыл над ним.

— Осторожно пошевели его, — сказал Тод.

Робот медленно протянул руку, слегка толкнул скафандр. Ничего не произошло, скафандр, тихо качнувшись, снова застыл в неестественной позе.

— Попытайся открыть гермошлем, — предложил я.

Задержавшись на несколько секунд, робот занялся гермошлемом.

Стекло откинулось столь неожиданно, что даже робот невольно отшатнулся.

Когда робот снова навел свои зрительные анализаторы, то пришла пора отшатнуться и нам, а Кет резко отвернулась от экрана… На нас в упор с немым укорам глядели огромные пустые глазницы пилота, давным-давно ушедшего из жизни. Бездонная пустота глазниц носящего когда-то разум навеяла ужас.

— Закрой, — приказал Тод, и робот с быстротой автомата исполнил его команду.

— Займи правое кресло, изучи приборы, попробуй понять систему управления, найди регистратор голосовой информации и изображения, разберись, как включаются источники энергии.

Робот послушно устроился в кресле пилота, покосившись на соседнее, где угрюмо лежал безжизненный скафандр.

Приборное оборудование было нехитрым, понятным для нас, понятны были и некоторые надписи, ведь мы были знакомы с алфавитом и письменностью этой планеты. Робот анализировал, сопоставлял, советовался с Кью, запрашивал Тода и меня, консультировался у Кет. Наконец общими усилиями была найдена панель, где располагались органы включения энергии и связи.

— Пробуй, — приказал Тод.

Робот утопил клавишу, и в кабине послышались привычные шорохи динамиков, по жилам спящего корабля побежала энергия. Но нас сейчас интересовало другое.

— Подключи хранитель информации, — снова приказал Тод.

Робот нажал еще одну клавишу, и в кабине послышалось сначала легкое шипение, а затем заставивший всех вздрогнуть голос:

«Мое имя Дан Трем, я шеф-пилот воздушно-космической патрульной службы. Рассказать обо всем трудно, для этого нужно вспомнить всю жизнь, а времени уже нет, скоро я погибну, слишком сильная радиация. Видеозапись, наверное, тоже не выдержит, надежда только на защищенный „черный ящик“, в нем должно все, что мы говорили, сохраниться. Прощайте и простите нас…»

Несколько минут молчания, и динамик ожил многоголосием:

«— Дан, опять мы на орбите и опять все вместе, это прямо какое-то везение, а? Я часто вспоминал тот полет, ну и натерпелся я тогда, первый раз в космосе — и сразу такая переделка! Я тогда был еще капитаном, молодым, скажу прямо, струсил я тогда, честно признаюсь. Теперь-то я понимаю, что к чему.

— Да, поздравляю тебя, Юджин, ты здорово поумнел за это время, особенно это заметно по твоим плечам, где появились такие красивые и большие звезды, здорово шагаешь! Верно, Вирджил?

— Я тоже тебя поздравляю, Юджин, но еще больше я рад за тебя, что ты стал отцом, я видел недавно Сьюз, она рассказала мне о вашем сыне. Послушать ее — родился гений! И в кого из вас он так ловко считает? Ты давно уж отвык от вычислений, за тебя это делает компьютер. Бизнес получит в твоем сыне умного предпринимателя, а страна — новую звезду ученого мира! Извини, Юджин, я, наверное, неудачно пошутил, на меня что-то плохо подействовал наш срочный старт. Что за спешка, как на пожар! Я видел, что и другие корабли начали готовить к старту. Скоро конец третьего витка, а эфир молчит, ни единого звука, что за странная манера игры в молчанку?»

Вдруг громкий возглас:

«Грем, Вирджил, что это? Все от горизонта до горизонта светится ослепительным светом, что это, Грем? Это не северные сияния, из атмосферы вырываются исполинские грибы, они похожи… на шапки атомных взрывов…»

Гнетущая тишина продолжалась несколько минут, только легкое шипение в динамиках, как змея, вползало в наше сознание пониманием неотвратимой беды.

«— Это война, парни, это рвались ракеты, бомбы, это вспенилось море, смотрите — внизу ничего нет, словно и не было, под нами сплошные разрывы, нет больше жизни, парни, считайте, остались мы одни, больше никого, никто не ответит нам.

— Что же делать, Грем, Вирджил, что делать? — слышался всхлипывающий голос.

— Читай свои дурацкие инструкции, там ты прочитаешь, что ты сильнее всех, что тебе все можно, да, теперь ты много можешь, когда кругом тишина! — Голос Грема был груб и тверд. — Теперь даже ты, отец, не отличишь жены и сына от камня — теперь все едино, теперь все сначала, если есть кому начинать! Господи, прости нас, сильных и слабых, прости нас, неразумных!»

Послышался грохот. И тишина. Томительная тишина. Мы вслушивались в шорохи динамика, всматривались в него с надеждой на чудо.

«— Грем, очнись, Юджин застрелился, мы остались вдвоем. Очнись же наконец, старина, прошло уже пять витков, внизу ничего нет, одна пустыня, словно и не было ни городов, ни полей, все как будто смыло гигантской волной. Юджин не выдержал, пустил пулю в лоб; я не успел, да и не хотел ему помешать, ему теперь легче, чем нам, Грем.

Грем, старина, что мы будем делать, жизни осталось на трое суток, кислорода больше нет, полет-то планировали туда-сюда, аварийных запасов нет, садиться некуда, да и там смерть, излучение дьявольское, там везде смерть. Наш полет оказался не туда-сюда, а только туда. Дан, мы тоже умрем, только надо выбрать где… Я уже выбрал, Дан, прости меня. Я выйду из корабля, поднимусь повыше и останусь там, насколько хватит кислорода. Я хочу остаться там, на орбите, один. Навсегда. Я виноват перед всеми, кто жил на нашей несчастной планете. Я ученый, а не сумел помешать всему этому безумию, очень хотел, но так и не смог, все не верилось, что такое может быть, все думал, что кто-то помешает, что кто-то не допустит, что чей-то разум и сила воспрепятствуют этой дикости, а сам не боролся, не хватило мужества. Не осуждай меня, Дан, тебе останется шикарный корабль на одного. Дан, весь мир тебе останется на одного, не правда ли, многие мечтали бы о таком?

— Я тебе не буду мешать, Вирджил. У меня тоже не хватило сил остановить все это, тоже не верилось, даже после того полета… Вирджил, ужасно смотреть вниз, не могу смотреть туда, не могу туда смотреть, не могу, мне страшно, Вирджил, впервые в жизни страшно. Где мой внук? В камне? В облаке? В каплях дождя? Где, скажи, Вирджил, ведь ты ученый, скажи мне, скажи… Ты надеваешь белый скафандр? Ты это здорово придумал, как саван… Дай я тебя обниму, мой ученый друг. Ну а теперь я надену на тебя гермошлем. Иди, Вирджил, иди, а то я не дай бог заплачу, а, еще хуже — заплачешь ты, я знаю, ты это умеешь делать. Теперь иди, я закрою за тобой люк. А я, Вирджил, решил умереть там, внизу, я решил посадить наш корабль и умереть там, возле дома, на старом соленом озере, откуда мы начинали. Иди, Вирджил, иди, я тебя буду помнить до конца своей жизни… до скорого конца».

В динамиках тишина… потом опять голос Дана Грема:

«Вирджил, я тебя вижу, ты машешь рукой, прощаешься, прощай, друг, ты стал уже звездой, яркой звездой, Вирджил. Может, пройдет много лет, и тебя найдут, и увидят, какими мы были, они увидят тебя таким же, какой ты сегодня, ты не состаришься для них, Вирджил, прощай, я готовлюсь к посадке».

Из динамика еле слышно прошелестел далекий голос:

«Прощай, Дан, наш корабль красив, как никогда, он огромен, посади его мягко, пусть хоть он останется на планете, пусть через него узнают другие, что мы умели, прощай, я отключаю связь, Дан. Да, Дан, если вдруг кого встретишь там, внизу; расскажи, что это не мы, расскажи, как мы умирали. Прощай, я открываю клапан… Разгерметизируюсь… Прощай…»

Щелчок, тишина…

Мы поняли все, мы поняли, что ждать и искать нечего.

— Возвращайся на бот, старт через десять минут, — приказал роботу Тод.

Мы стояли молча, склонив головы. Прощай, планета, мы расскажем о тебе, о твоем разуме, погубившем себя, мы расскажем о тебе всем, носящим разум.

СОН

В ближнем космосе загорелась новая звезда. Космический корабль чертил свой путь среди множества неподвижных звезд. Это был полет в интересах будущих экспедиций в дальний космос, к ним, к этим немигающим и «вечным» звездам. В корабле двое. Бен — чернокожий парень из Африки, которому предстояло самому познать космос, невесомость, радость взлета и тяжесть посадки. С ним летел учитель — огромный белый гигант с черными глазами, в которых, казалось, вместилась глубина бездонного космоса.

Рев двигателей прекратился, корабль унял дрожь, которая, словно трепет перед бескрайними просторами Вселенной, сопутствует выходу на орбиту. Наступила невесомость.

— Харри, а невесомость — это чудо, мне так легко и радостно! — прокричал из своего кресла Бен.

— Не кричи так сильно, Бен, двигатели уже не работают, можешь говорить тише, я хорошо тебя слышу, хотя и очень и очень старый. А невесомость — это действительно прекрасно, но подожди, она, как сладкий сон, убаюкивает и притупляет осторожность, а потом незаметно подкрадется расплата. Это было уже не один раз. Когда станешь летать чаще, тебе, как и всем, станет грустно, радость уйдет: для тебя корабль станет Землей, и потянет куда-то еще и еще дальше, в… для вас еще не изведанное, но такое же близкое, как и нам.

— Харри, как странно ты говоришь, как странно звучат твои слова «для вас». Кому и что уже близкое? — переспросил Бен, тревожно глядя на Харри.

— Потом, Бен, не спеши, скоро ты все поймешь. А сейчас смотри вниз, скоро под нами проплывет Африка — твоя родина, Бен. Ты все знаешь о ней, о своем прошлом, о прошлом своего народа, предков?

— Да нет, конечно, Харри, как я могу знать все, мой дед Банту много рассказывал мне о прошлом, о наших предках, пересказывал мифы, легенды, истории. Но ты знаешь, он и сам-то многого в них не понимает, говорит, что так сказал ему его дед, а тому деду его дед… Даже некоторые слова в этих историях потеряли свое значение, и никто не знает, что они означают. Рассказы деда похожи на магнитофонные записи, к сожалению, без видеоканала. Если увидеть все, о чем он говорит, многое прояснилось бы. Но они очень интересны, Харри. А сколько, наверное, забыто, безвозвратно потеряно, так что я очень мало знаю.

— Нет, Бен, ты знаешь и помнишь много, просто не было нужного момента, чтобы твоя память проснулась, она в каждой твоей клеточке, не удивляйся, она в тебе, Бен, она еще проснется и, может, здесь, — в космосе…

— Вот она, моя Африка, как она красива, Харри, как она прекрасна! Сколько разных красок на лице моей родины, они как яркие драгоценные камни на маске древних, как переливаются эти камни в лучах Солнца. Харри, Харри, смотри, вон там джунгли, в них, я знаю, старинный город с разрушенными храмами. Дед рассказывал, что белые раскопали там бронзовые изваяния правителей, он помнит все их имена.

А это лента Нила, пирамиды Египта, я был среди них много раз, уму непостижимо, как они все это построили тогда, без машин, без кранов, без дорог. Вон храмы Зимбабве, а там храмы Лалибелы. Харри, а ты был в Тассили? Не правда ли, чудо в пустыне, прямо как мираж! А раньше, дед говорит, там были травы, гуляли стада. И там, где сейчас песок и зной, жили племена людей! Выдумывают эти старики, что ли?

— Горы Лалибелы очень тверды, там трудно высекать что-либо, — ответил Харри и, повернув ладонь вверх, посмотрел на длинный красноватый шрам, бугром вздымавшийся от края до края ладони.

— А дед твой не выдумывает, была жизнь в Сахаре, была, дорогой Бен. Сахара была вся в джунглях… — Харри замолчал и, вздохнув, продолжил: — Вот видишь, Бен, ты уже много вспомнил, смотри внимательнее на свою родину, запоминай ее черты.

Проплыла величавая Африка, и корабль несся теперь над волнами океана навстречу Австралии. Бен все еще смотрел вниз, и видно было, что он еще там, над своим континентом, над его желтыми пустынями, голубыми реками, голубыми темными озерами, зеленью джунглей.

— Бен, надо работать, так я тебя ничему не научу. Ты еще много вспомнишь, не спеши. Давай займемся навигацией. Покажи, как ты будешь определять место корабля в пространстве, и рассчитай траекторию трехдневного перелета к Луне, а я немного отдохну.

Встряхнувшись, словно пытаясь выбраться из сетей своих мыслей, Бен взялся за дело. Замигали индикаторы компьютеров, зазвучали их металлические голоса, телескопы стали обшаривать небесную сферу, разыскивая нужные светила. Бен оживленно переговаривался с компьютерами, то спрашивая их, то отвечая на их вопросы, делился с ними своими соображениями, корректировал их действия. Находилось место и для шутки. Особенно этим отличался главный компьютер Кью, так его прозвали космонавты.

— Мастер Бен, вы сегодня плохо выглядите, не больны ли или плохо спали в стартовую ночь? Вы даже чуть побледнели, — ровным голосом проговорил он.

— Да нет, спал. Хорошо, ничего не болит, — ответил Бен, пропустив мимо ушей слово «побледнели», которое, конечно же, ну никак не подходило к его иссиня-черному лицу. Потом все-таки догадался о тонкости «электронного» шутника и отпарировал:

— Кью, я посмотрел в твои ящики, там почему-то нет фетра.

— А что? — не понял Кью.

— Чем же ты будешь протирать свои линзы? Это же надо, перепутать белое с черным! У меня нормальный, здоровый, черный цвет лица, запиши это в свою ячейку контроля моего здоровья. Вот я тебе подкину сейчас такую задачу, что твои электроны будут носиться в твоей железной голове так, что она станет красной, а может, и раскалится добела, вот тогда ты наконец узнаешь, что такое головная боль. Запросишь таблетки, да только глотать тебе их нечем…

— Расчеты окончены, — сухо, чуть обидевшись, провозгласил Кью.

Бен посмотрел результаты расчетов, дружески подмигнул Кью и передал их Харри.

— Молодец, Бен и… ты тоже, Кью, подумайте теперь о сходе с орбиты, аэродром запасной в Центральной Африке. Готовность расчетов через пятнадцать минут.

Бен кинулся к измерителям, длинные его пальцы забегали по клавишам, но не музыка лилась из-под них, а сухие цифры. Бен от усердия даже чмокал своими пухлыми губами, издавая причудливые звуки.

Высокий черный лоб то прорезывала глубокая складка, то он становился ровным, гладким, словно волна пробегала по воде и терялась в ее просторах.

Харри ласково посматривал на Бена из глубины своего кресла, делал пометки в своем журнале.

«Все мысли можно прочитать на лице, вот оно, африканское простодушие, — размышлял Харри, — дорого же оно вам обошлось, это ваше простодушие…»

Так, от задания к заданию, прошел день. Наступило время отдыха. Поужинали. Бен, захлебываясь от восторга, все рассказывал Харри о своих впечатлениях первого космического дня. То и дело заглядывая в иллюминатор, он пытался говорить с набитым ртом:

— Вон там Баальбек, вон там Пальмира, вон там…

— Ты хорошо знаешь историю, Бен, сегодня тебя ждет еще и приятный сюрприз, так что ложись поскорее спать.

— А сюрприз? — простодушно заявил Бен. — Харри, учитель, ты обещаешь сюрприз, а сам укладываешь меня спать! Не думаю, что ты положил мне сюрприз под подушку, как это делают детям? Не во сне же я получу его, Харри?

— Получишь, получишь, я говорю правду, ложись, отдыхай и спи, — улыбнулся Харри.

Бен уплыл в свой отсек, умылся, расправил спальный мешок, включил кондиционер, поставил индикатор успокоения на шум листвы и запах джунглей…..

«Надо спать», — подумал он.

Но, не утерпев, заглянул опять в иллюминатор. Под ним была уже ночная Африка, города ярко светились огромными светлыми пятнами.

«Сколько огней в сегодняшней Африке, скоро для джунглей места не останется, — думал он. — А вот огромное темное пятно, огней совсем нет. Наверное, Сахара, — догадался он. — А что делает Харри, наверное, анализирует результаты моего труда, наш неутомимый учитель. И почему он такой? Все космонавты преклоняются перед ним, прямо как наши предки перед богом, его знания кажутся бесконечными, а умение во многих делах настолько совершенно, что порой казалось, что автоматы боятся и слушаются его мысли. Наверное, они тоже „склоняют“ свои электронные головы перед его гением.

Ну ладно, надо спать, а то учитель заметит нарушение режима, автоматы запишут в регистратор отклонение от программы дня, а этого допустить нельзя — полет-то контрольный. Эх, если бы можно было заглянуть в будущее, прошлое, посмотреть на ту, старую Африку…

Что это? А, вспомнил, мне говорили, что это космические излучения, они попадают на сетчатку глаза и вызывают такие странные и интересные картины сполохи, дуги, светящиеся траектории. Надо же, как интересно, и спать не хочется… не хочется… не хочется…».

Мысль ускользала, дыхание стало менее глубоким, ровным… Бен спал…

На экране внутреннего обзора на Харри смотрело лицо Бена. Глаза были закрыты, припухлые губы делали выражение лица по-ребячески любопытным и чуть капризным, широкий нос придавал мужественность и значительность, курчавые волосы, как грозовые черные тучи, обрамляли лицо.

«Сколько противоречивых черт в этом лице, как будто вся история Африки отражена на нем; и величие, и покорность, и доброта, и жестокость. А все вместе — хороший, умный африканец Бен.

Ну что же, пора и делать сюрприз — история Африки не коротка, ночи еле хватит».

Харри достал прибор, бережно, даже ласково погладил его и включил, внимательно вглядываясь в лицо Бена.

По лицу Бена прошли волны, лоб стал морщиниться, как от боли, губы зашевелились, глаза распахнулись в удивлении и снова закрылись, руки то сжимались в кулаки, то раскрывались призывной широкой ладонью, то обнимали кого-то, то грозно замахивались на невидимого врага. Казалось, Бен жил стремительным сном, переживая и полностью находясь в его власти… Бен спал, но мозг его видел…

…Вот черное, злое небо, ветер, дождь, пригибающий джунгли. Кучка продрогших косматых людей бежит, спасаясь от ненастья и молний. Удары грома, яркие вспышки заставляли падать несчастных на землю, где, дрожа от страха, они сжимались в комок, похожий на большие шевелящиеся камни. Вот они вскакивают и бегут, на лицах людей страх, ужас гонит их вперед и вперед. Звери, похожие на тигров, львов или леопардов! Они крадутся по пятам, выбирая удобный момент для убийственного броска. Глаза их горят, лапы сжимаются, бока дрожат от нетерпения, пасти скалятся, обнажая длинные, как кинжалы, зубы…

«Надо им помочь, предупредить», — думает Бен, но язык его не шелохнулся, ни единого звука не вырвалось из его горла, он продолжал спать и видеть.

Вот один из несчастных людей стал отставать. Вожак сверкнул глазами, сделал призывный знак рукой вперед и продолжал бежать, увлекая всех за собой. Возле него, удерживая детеныша, вцепившегося в мохнатую грудь, бежала рослая женщина. Она тоже увидела отстающего, и в глазах ее промелькнули жалость и отчаяние. Предупредительный вопль ее долетел до отставшего, и он рванулся вперед. Но было поздно. В этот момент хищник молнией свалился с дерева, и душераздирающий крик жертвы, хриплый и обреченный, пронесся над толпой. Зверь терзал окровавленное трепещущее тело.

Толпа косматых людей, похожая на испуганное стадо животных, ринулась вперед еще быстрее… Тьма джунглей поглотила их.

Картины сна, молнии над джунглями перемешались со вспышками в глазах, Бен жил в двух мирах одновременно… в одном он страдал, падал и побеждал… в другом он отдыхал, созерцая жизнь прошлого.

В сознании Бена возникла гористая местность… Видимо, туда добрались несчастные беглецы. Но теперь они были вооружены каменными топорами, в руках у них длинные крепкие ветки, заостренные на конце, с привязанными острыми каменными осколками.

«Надо же, уже и копья и топоры, вооружены, слава богу», — промелькнула мысль у Бена.

Вот вожак призывно кричит, и мужчины сбиваются в общую кучу, толпа смотрит на вожака. Он начинает подпрыгивать, размахивая топором, гордо выпячивает голую грудь и бьет в нее кулаками. Гул, как от африканского барабана, разносится вокруг. Вожак бросает топор, хватает копье, делает движение, как будто бросает его, хватает топор, разрубая со свистом воздух. Топор то вздымается вверх, то с силой опускается вниз.

«Как будто рубит что-то. Наверное, показывает, как он будет убивать и разделывать добычу», — догадался Бен.

Толпа с воплями последовала примеру вожака. Это было ужасное зрелище: сильные косматые полулюди-полузвери гримасничали, кривлялись, высоко подпрыгивали, сильные их руки-лапы, как толстые сучья деревьев на сильном ветру, раскачивались, каменные топоры с силой врезались в мягкую, влажную землю. Вокруг них вздыбилась изрытая, черная земля вперемешку с корнями и травой.

«Наверное, позже они догадаются, что так можно и землю пахать», — подумал Бен.

Но вот наконец вожак замирает, замирает и толпа. Взгляд вожака устремлен к женщинам и детям. Те увлеченно хлопают себя по животам, очевидно, показывая готовность дружно уничтожать охотничьи трофеи мужчин. К вожаку подходит высокая женщина, обхватывает его сильными руками и прижимается к нему.

«Надо же, уже тогда обнимались? — удивился Бен. — А я-то думал, что они так греются, когда видел под дождем обнявшиеся фигуры, а может, сначала грелись, а теперь поняли, что это приятно…»

Но вот вожак осторожно освободился от могучих объятий своей подруги и поднял руки вверх. Толпа охотников последовала его примеру, в руках у них были топоры и копья.

«Проверяет оружие, что ли? Вот это вожак», — отметил Бен.

В джунглях возникла сцена охоты. Крадучись, словно пантеры, черные люди скользили бесшумными тенями от дерева к дереву, всматриваясь в густую листву и траву. Из листвы дерева высунулась любопытная мордочка обезьяны. Неосторожность ей дорого обошлась — мгновение, и, пронзенная острой веткой-копьем, она свалилась вниз с жалобным криком. Удар каменным топором, громкий всхлип, и тишина леса восстановлена вновь. Толпа согнутых людей устремилась дальше, а обезьяна беспомощно болталась на плече одного из охотников. Он направился в стойбище.

Вот из травы показались очертания огромного слона. Заметив крадущиеся тени, он задрал хобот и проревел сигнал опасности. Самка и детеныш бросились наутек, а самец, грозно склонив голову и выставив гигантские бивни, стал разъяренно топать ногами и угрожающе трубить. Тени замерли, а потом, медленно окружив слона, стали стягивать кольцо. Слон удивленно и тревожно замолчал, маленькие его глазки беспокойно. забегали, голова судорожно замоталась то вправо, то влево, но везде были дерзкие маленькие черные тени. Почуяв в этих, казалось бы, беспомощных тенях опасность, слон, отчаявшись, рванулся вперед, размахивая, словно дубиной, могучим хоботом. Вожак исступленно завизжал, и все скопом кинулись на слона.

Трещали копья, стучали топоры, отлетая от «железных» бивней, хрустели кости, черепа… Все смешалось в огромную, страшную шевелящуюся гору, из которой летели стоны, хрипы, вопли людей. Казалось, что эта огромная шевелящаяся гора катилась по джунглям, оставляя после себя раздавленные, пронзенные бивнями, окровавленные жертвы. Слон мужественно боролся, разбрасывая охотников в стороны и прокладывая себе дорогу. Охотники падали, вскакивали и опять и опять бросались на жертву, терзая ее уколами, ударяя топорами, в отчаянии пытаясь впиться в него зубами, ломая их о толстую шкуру. Слон превратился в кровавое месиво, кровь слона перемешалась с кровью охотников. Наиболее опытные и хитрые охотники старались пронзить копьем глаза слона, другие забирались на ветки деревьев и прыгали оттуда ему на спину, ударяя его куда-то за огромными ушами. Очевидно, это было самым нежным и уязвимым местом гиганта. От этих ударов он визжал и терял самообладание, действия его становились все более вялыми, и вот он уже рухнул, раздавив при этом нескольких неосторожных охотников. Тотчас на его тушу вспрыгнули вожак и несколько молодых, сильных охотников. Победный клич, «барабанные» звуки от ударов кулаками в мощную грудь, дикая, радостная пляска слились в какую-то вакханалию.

«Как же они его донесут, — подумал Бен, — или, все сюда прибегут?»

Тем временем охотники стали в круг, протянули руки к небу, и единый мощный трубный рев покатился по джунглям. Он был сильнее рева слона, рыка льва, рычания тигра… А охотники, подчиняясь единому ритму рвущегося из их груди рева, раскачивались на своих толстых косматых ногах и по единому вскрику ударяли каменными топорами. Искры летели от ударов, осыпая головы охотников, от чего картина поверженного слона, пляшущих и ревущих людей, искр, сыплющихся на них, стала похожей на картины магических сил, которым поклонялись древние африканцы.

День, яркий свет; седой старик, сидящий на шкуре, покрывающий замшелый камень, рассказывает что-то сидящим вокруг него.

«Старейшина, — заметил Бен, — наверно, пересказывает легенды глубокой старины, как мой дед Банту».

В сознании Бена оживала картина рассказа старика… Черное небо, космос, далекая яркая звезда. А где же Солнце? Его нет на небосводе… Но свет заливает Землю, это свет от далекой звезды. Вот в чем дело! Вот она, звезда — источник света, затмившего Солнце, но она далеко, она в глубоком космосе! Звезда на глазах становилась ярче и ярче, белый свет заливал все вокруг. Старика рассказчика сменяли другие старцы, как бы передавая друг другу легенду меняющегося мира. На глазах Бена сменялись поколение за поколением. Нестерпимый свет заполнил все вокруг, звезда окуталась облаком, вспорхнула, как бабочка, расправив крылья. Эти крылья ширились в своем могучем взмахе, и вот уже одни они, эти гигантские крылья, несутся в бесконечном безмолвии безбрежного океана Вселенной, теряясь в ее просторах и тая.

«Что же это? — старался осмыслить происходящее Бен. — Да ведь это взрыв звезды, описания его передавались нашими братьями-пигмеями, о нем рассказывают легенды Китая. Но при чем здесь взрыв сверхновой, какая тут связь с Африкой?»

А следующий старик, так же как и его предки, собрав вокруг себя соплеменников, продолжил повествование. Возникла картина ночного звездного неба.

«Где же Луна, — взволновался Бен, — ее и раньше не было! Где же она?»

Тщетно вглядывался Бен в темноту неба, Луны действительно не было. В черноте космоса возникли одна за другой яркие светящиеся точки, они стремительно приближались к Земле. Вот одна из них вспыхнула, пронзая атмосферу планеты. Одна за другой метеоритной дугой они терялись где-то за горизонтом.

«Метеоритный поток, что ли?» — старался понять Бен.

Опять возникли картины общины. Коленопреклоненные черные люди. Они склонились перед причудливой чечевицеобразной формы глыбой. Вокруг обгорелая трава, поваленные деревья. И вдруг на гладкой поверхности глыбы ярко высветился эллипс.

«Да ведь это же космический корабль, а светлый эллипс — это, наверное, люк», — догадался Бен.

Из люка вышел белокурый исполин с иссиня-черными глазами.

«На кого-то он похож, где-то я его видел, видел не один раз», — промелькнула неясная мысль у Бена. И он снова весь ушел в созерцание происходящих событий.

Белый исполин призывно поднял руку и начал говорить, волна черных коленопреклоненных людей охватила его, как прибой.

— Мы прилетели к вам от звезды, которая погибла. Она взорвалась от нашего незнания и неумения управлять ее энергией. Мы были неосторожны и жаждали все больше энергии от нее, и она вышла из нашего повиновения. Мы погубили звезду, давшую нам жизнь. Солнце — подходящая для нашей жизни звезда, но всемогущий разум природы подарил ее вам, людям, она — ваша звезда. Мы не знаем, с кем говорить на вашей планете, у кого просить разрешения остаться на ней, у вас нет единого государства, вы разбросаны на планете, как семена жизни в огромном поле. Нас осталось очень мало, мы научим вас многому, научим не спеша и не мешая идти своей дорогой, мы поможем вам. Примите нас, скитальцев Вселенной, бездомных, неразумных, загубивших свой дом и свой живительный огонь — звезду. Мы научим вас сохранить свое светило, дающее вам тепло и жизнь всему живому и неживому.

В корабле нас двое. Я — космолетчик и хранитель знаний, мое имя Гон, имя моей жены Хара. Вашей планеты достигли и другие корабли. В каждом корабле мужчина и женщина. Мы хотим стать вашими друзьями. Но мы не только пришли к вам, не спросив согласия, мы несем вам и беду, большую беду. Скоро прилетит наш основной корабль, он огромен, хотя и меньше вашей планеты. Будет большая беда, но мы спасем вас. Мы умеем быстро летать в вашем небе, нам хватит времени предупредить вас и попытаться спасти. Простите и поймите нас, люди, носящие в себе разум!

«Черный вождь ведь ничего не понимает, зачем белый гигант говорит ему все это?» — взволновался Бен.

Видно, это понимал и Гон. Он остановил свою речь и продолжал:

— Когда придет наш основной корабль, он остановится около вашей планеты, Земли, — опять поправился Гон. — Наш корабль будет лететь около нее, на небе появится большая близкая звезда. Но, когда придет корабль, поднимется огромная волна. — Он опять замялся… — Вождь, — обратился Гон к единственному чернокожему, который слушал его с поднятой головой, — ты знаешь, что такое… — он подбирал слова, — что такое… большая вода?

Гон для убедительности поднял руки над головой.

Вождь закивал головой и произнес первые слова.

— Ты бог, ты знаешь силу огня, ты его укротил. Он твой раб, ты носишь его с собой. — Вождь показал на корабль. — Ты можешь зажечь траву и лес, зажарить быка. Научи нас это делать. Холодно дожидаться, когда боги зажгут огонь с неба. А если и зажгут, его трудно сохранить, дожди заливают его. У нас старики и дети, они умирают без огня. Хранители огня держат его в пещерах, кормят его деревом, но приходят другие и крадут его у нас, убивая людей нашего племени. Помоги нам, добрый бог.

Исполин улыбнулся:

— Научим, научим, это очень просто, И вам не надо будет убивать друг друга из-за огня. Он будет у всех, и когда надо будет, вы сможете позвать его к себе.

— Покажи, как это? — попросил вождь.

Исполин поднял руку, молния сверкнула в его руке, тонкий синий луч зажег траву, раздробил камень.

«О таком же пришельце с громовым оружием, способным на большом расстоянии убивать птиц и зверей, зажигать деревья и кусты, рассказывают легенды индейцев каяпо в Америке, — отметил про себя Бен. — Наверное, там был товарищ Гона».

Вождь склонил голову и что-то забормотал, а его чернокожие соплеменники еще сильнее вжались в траву.

— Подними голову, вождь. Я не бог. Я такой же, как ты, но из другого мира, который был отсюда далеко-далеко. Это хорошо, что ты знаешь про большую воду. Мне легче тебе объяснить. Когда на небе появится большая холодная звезда — наш корабль, поднимется большая вода. Она поднимется высоко и затопит много земли.

Надо уйти в горы, высоко в горы, и переждать там большую воду. Она потом уйдет. Но многие могут погибнуть. Я хочу, чтобы вы не погибли. Поэтому я здесь, поэтому мы прилетели к вам заранее. Потом мы научим вас работать, строить жилища, пасти скот, научим петь и рисовать, а сами уйдем в далекие горы. Вы нас не будете замечать. Живите своей жизнью. Только в крайних случаях мы будем являться вам, чтобы открыть глаза на события и вещи, подсказать, но без насилия. Вы, носящие разум, сами должны выбрать свой путь среди бесконечных дорог Вселенной.

Он опять легко улыбнулся, понимая, что вождь не способен все понять, и он не знал, как с ним говорить доступнее и проще, что может воспринять примитивный пока мозг вождя племени. Но долг и правила косморазведчика обязывали его сказать эти слова, слова установления доброго контакта.

— Может, мы уйдем на другую планету, но одна из них холодна для нас, другая — слишком жаркая. А пока попробуем переделать под свою жизнь вон ту, смотри, она красноватая. Там нет зарожденного разума, мы можем ее заселить, но сейчас она для нас непригодна: мало кислорода, дышать нельзя. Понимаешь, вождь, нельзя дышать, — Гон показал затрудненность дыхания судорожным вздохом.

Вождь закивал головой, однако видно было, что далеко не все ему понятно и он делает вид понимающего, чтобы не упасть в глазах своих соплеменников.

— Мы построим там, на красной планете, хранилища-жилища, огромные пирамиды, в которых мы жили на своей планете, а потом попытаемся сделать планету пригодной для нашей жизни. Она потом, далеко потом, и вам сможет пригодиться. Так что мы лишь ваши гости.

«Это он про Марс говорит, — определил Бен, следя за взглядом гиганта. — Вот откуда там эти огромные пирамиды, а лицо женщины, это лицо их, пришельцев, женщины, оно зовет их, оставшихся с нами, зовет призывно, глядя на Землю. А мы-то ломали голову, кто мог это сделать».

Гигант говорил дальше:

— Вождь, знаешь ли ты где-нибудь недалеко высокие горы, туда надо идти, идти всем вместе, сейчас, иначе будет поздно.

— А хранилище пламени? — спросил вождь, указывая на космический корабль.

— Моя жена, Хара, в нем переждет это время там, далеко вверху над Землей, вода их не достанет.

Хара, стоя в люке, кивнула головой, ее глаза светились добром и материнской лаской.

«Какая красивая, стройная, сильная, действительно как богиня», — подумал Бен.

— Возьми для нее мясо козла, мы недавно пришли с удачной охоты, вы наши гости, вот вода. Ей надо пить и есть, — предложил вождь, — или боги живут без воды и пищи? Мы всегда оставляли после охоты вам, богам, часть добычи вон там, на том дереве… и к утру все исчезало, вы, боги, брали нашу еду и благословляли на другую удачную охоту. Не откажи, великий гость.

— Хорошо, я возьму вашу пищу, она нам подходит. А теперь готовь свое племя к переходу, я пойду с вами. Сколько дней идти?

— Солнце зайдет три раза и три раза встанет, когда поднимется в четвертый раз, мы будем уже в горах.

Толпа чернокожих с детьми, с дубинками в руках, с топорами и копьями бредет по саванне, впереди черный вождь и белокурый исполин. На исполине свободные переливающиеся одежды, голова скрыта под шлемом, лишь глаза были видны сквозь небольшие прозрачные прорези. Могучие плечи стали как будто еще круче, выпуклее и мощнее. Было понятно, что это защитная одежда, укрывающая пришельца от неожиданностей путешествия. Движения пришельца были легки и даже изящны, он буквально скользил по земле, не зная усталости. А рядом шли, горбатясь, неуклюжие черные люди, лишенные одежд, и беззащитная их оголенность вызывала у Бена щемящую тревогу, но мысли его вернулись к пришельцу…

«Так вот откуда эта странная, непонятная для многих наскальная картина, которую называли иногда „Великий бог марсиан“… это же он, пришелец Гон, в своем защитном скафандре. Как просто и ясно. Фигура на камне огромна, как Гон».

Люди устали, пришелец поглядывает на небо и торопит отстающих, указывая вверх. Все со страхом поднимают головы, тянут руки к небу, взывая к богам сохранить им жизнь. Женщины поднимают детей в могучих руках с мольбой защитить их. Исполин отчаянным жестом махнул на них рукой и стал терпеливо ожидать конца исступленной мольбы. Последние визгливые крики утихли, и наступила тишина…

И вдруг истошный вой ужаса и отчаяния пронесся над черными спинами. Кричали женщины, со страхом указывая в сторону леса. Туда бежал лев, а в его пасти чернело окровавленное тельце ребенка. Беспомощность таилась в позах людей, вождь в бессилии перед мощью и быстротой льва смиренно опустил голову, пряча глаза от умоляюще-призывного взгляда матери ребенка.

Пришелец резко вскинул руку и послал луч в убегающего льва. Треск, грохот, предсмертный рев льва… и он беспомощно лежит, разбросав свои страшные лапы. Мать бросилась к ребенку, старательно избегая смотреть на льва, клыки которого обнажились в смертельной гримасе. Но ребенок был мертв. Клыки сделали свое ужасное дело. Маленькое истерзанное тело лежало обезображенным кроваво-красным месивом. Мать бросилась на колени, протянула к пришельцу останки ребенка и запела песню прощения, подползая к белокурому исполину, обдирая колени об острые камни. Красивое темное лицо ее сияло каким-то внутренним светом, надеждой, в глазах горел огонь разума и понимания силы и умения гиганта, его нечеловеческих возможностей. Это была молитва ему, богу, все умеющему и все могущему, богу, способному сотворить чудо.

Гигант печально покачал головой, показывая жестами и словами, что его оружие может лишь убивать, но не воскрешать. Он поднял женщину на руки, прижал к себе и ласково, как ребенка, погладил ее по голове, Судорожные рыдания женщины затихли, и она уснула. Гигант двинулся дальше, унося спящую женщину на руках. Вождь и толпа двинулись за ним, озираясь по сторонам.

Гигант обернулся к вождю и что-то ему сказал. Тот радостно вскрикнул и быстро подошел к воинам. Повинуясь его приказу, воины окружили женщин, детей и стариков. Теперь, со всех сторон шли воины с оружием наготове. Пришелец довольно кивнул головой и пошел вперед.

«Как похожа несчастная мать на мою дальнюю прабабку, ее портрет нашли при раскопках в Бенине, в королевском дворце. Она была королевой. Как красив этот портрет, как прекрасна была сама королева — мой предок», — думал Бен, вспоминая этот удивительный портрет: робкая женщина, красивая, молодая, с большими удлиненными глазами, кажущимися совсем неземными. Высокая корона не сумела скрыть ее роскошные волосы, и они косичками свисали из-под нее, обрамляя лицо причудливым узором. Совсем девчонка, какая из нее королева? И губы капризно изогнуты, словно надулась на кого-то, взгляд потуплен, в глазах и женская грусть, и девичья задумчивость.

Мысли Бена формировались в какую-то единую систему, цепляясь друг за друга и выстраиваясь в логическую цепь, портрет королевы-предка заставил его вспомнить и о другом.

Ведь в королевском дворце Бенина нашли странную и непохожую на африканскую бронзовую голову. Черты лица были крупные, глаза огромные, глубокие, ни одной африканской черточки, отличие от бронзовых изваяний правителей, найденных там же, было просто поразительным. Тогда высказывалось предположение, что эта бронзовая голова от статуи одного из богов атлантов-гигантов. Промелькнувшее в памяти лицо Гона и странное бронзовое изваяние старины Бенина слились в портрет. Так вот кто был одним из африканских богов, это он, Гон — пришелец с неба, из другого далекого мира. А другие атланты? Конечно, конечно же, это были его друзья, опустившиеся с небес в далекой Америке, Азии, Европе… Так вот откуда странное и волнующее до сих пор религиозное совпадение — на всех континентах боги сошли с неба. Вот откуда легенды индейцев, вот откуда космический корабль инков, вот кто возил с собой китайского императора в космос, вот чьи старты нашли описание в индусских папирусах, вот о ком сложены легенды и мифы, вот они, материализованные боги.

Тем временем картина видения сменилась. Вот и горы, цепочка беглецов уже на вершине. Гон и часть чернокожих валят деревья, строят укрытия, заваливают камнями расселины, сооружая плотины. Другие складывают на вершине запасы пищи, воды. Наступил вечер. Сложили огромные сучья, стволы деревьев. Гон зажег костер. Чернокожие завороженно смотрели, как в руке Гона родился огонь, как он перенес его к веткам, и огонь стал пожирать дерево. Уставшие люди собрались вокруг костра. Гон что-то им рассказывал, а они, как притихшие школьники, внимательно его слушали, учились, запоминали, Гон показал, как из шкур зверей делать одежду, как растереть колос и добыть зерно, как посадить его в землю, как поливать и беречь от ветра.

На следующий день Гон руководил строительством огромного загона. Таскали камни, рубили сучья, делали бревна. Чернокожие не понимали смысла строительства, но слушались Гона, смиренно выполняя его волю.

«Наверное, вот так же строили Стоунхендж, не понимая, зачем и что, но строили. Тот друг Гона, наверное, хотел показать возможности математики и астрономии с помощью грубых камней. Добился ли он своего, вот бы посмотреть историю Англии. А прекрасная Пальмира? Тот просветитель, наверное, хотел оставить людям силу красоты архитектуры — вот бы все это увидеть», — успокоенно думал Бен.

К вечеру в горы потянулись животные, они были чем-то напуганы, они чувствовали приближение беды. Хищники и антилопы бежали рядом, опасность соединила их. Гон расставил охотников, показал, что надо делать, и общими усилиями они гнали антилоп, быков и других животных в построенный загон. Хищников среди них не было, они отчаянно кидались в сторону, и загонщики-охотники пропускали их дальше в горы. Вождь и воины прыгали от восторга, загоняя из засад диких животных, но никак не могли понять, почему Гон не разрешает их убивать, а наоборот, велел их кормить и поить. И лишь когда кончились запасы и надо было идти на рискованную охоту, они поняли смысл этого нехитрого сооружения. Антилопы, зажаренные на огромном вертеле, были лучшей платой за затраченный ранее труд. В загон попали дикие козы и несколько козлят. Несчастная мать, потерявшая ребенка, приласкала одного из них. Козленок терся твердым лбом о ноги женщины, она гладила его по спине, бокам, и слезы катились из ее глаз. Чернокожая взяла козленка на руки и прижала к своей мощной груди, как своего ребенка. Козленок заблеял. Прибежала коза и испуганно стала крутиться у ног женщины, постепенно приближаясь к ней. Вот и она потерлась своим мохнатым боком о ее ноги. Женщина нагнулась и погладила козу. Та притихла, уставившись на козленка, спокойно лежащего на руках чернокожей.

«Вот так, наверное, случай помог понять, что животных можно приручить, — подумал Бен. — Правда, Гон все равно бы научил их доить коз и коров. А смышленая была моя родственница, ничего не скажешь, молодец: и красива и умна».

Потемнело небо, молнии сверкали, от горизонта до горизонта, ветер свистел, вырывал деревья с корнем и бросал их, как щепки, гибли люди, звери. Все живое жалось к вершинам гор. С неба хлынула вода, сметая на пути мелкий лес, размывая склоны гор. Рушились горы, унося в пучину воинов, женщин, детей, животных. Около Гона, стоявшего, как огромная статуя, пали ниц оставшиеся в живых. Вождь пел песню всемогущему богу, прося и умоляя вернуть им Солнце, покой и сохранить жизнь.

Гон стоял, подняв руки вверх, со стороны казалось, что он пытается удержать падающее небо, защитить несчастных людей, заслонив их от потока воды, сверкающих молний и страшного грома.

«Вот они, могучие атланты-боги, по образу которых создано столько скульптур, столько построено храмов, вот он, прародитель атлантов — бог Гон», — вспомнил Бен великолепные каменные статуи атлантов.

На горизонте вставала стена — это гигантская волна катилась по саванне, сметая все живое и неживое на своем убийственном пути. Деревья, огромные камни, слоны, носороги — все перемешалось в этой смертоносной волне, все стало единым, как когда-то.

«Господи, — прошептал Бен, — спаси их, спаси, они же мои предки, они же дали мне жизнь, за что выпали им такие страдания, за что?» В сознании Бена промелькнула картина фашистских концлагерей. Трупы людей бульдозерами сваливали в огромные рвы. Строй бульдозеров, как волна, пытался смыть позор и изуверства над себе подобными, позор возомнивших себя богами.

«Сколько же страдало человечество, сколько нелепого, жестокого и неразумного совершил ты, человек», — рассуждал Бен.

Водяная стена подступала все ближе. Рев ее несся впереди, сея страх и ужас. Перед волной бежали стада зверей, но они, устав и чувствуя бессилие и обреченность, останавливались и покорно ждали, опустив головы, отдавая себя всепожирающей лавине воды, камней и тел. Сильные звери обращались к лавине, рычали и даже бросались на нее, оскалив пасти и выставив вперед клыки, бивни, когтистые лапы. Поток захватывал их, крутил, бил, мял, и вот уже бездыханные тела появлялись на гребне гигантской волны.

Птицы камнем падали с неба, принося смерть и ужас сверху. Это был настоящий ливень из птиц, остроклювых, когтистых и смертоносных. Чернокожая женщина, прижимая к себе козленка, кинулась к Гону, прося защиты и целуя его ноги. Гон поднял ее, окутал плащом и простер над ней свою мощную руку, спасая от стихии. Так и стояли они рядом, могучий исполин с поднятой рукой, словно подпирающей небо, и укрывающий женщину, — символ продолжения жизни на несчастной земле.

Волна уже совсем рядом. Страх, кругом страх: и на земле, и в небе, в сознании людей, в их глазах и мыслях. Многие падали замертво, не выдерживая этого настоящего ада, всеобщей гибели. Дикие звери жались к людям, пытаясь у них найти спасение. Всеобщая дрожь охватила людей и зверей, дрожь страха и ужаса. Дрожала и земля. Казалось, горы встряхивают своими могучими плечами, пытаясь сбросить цепляющуюся за них жизнь. Соседняя гора раскололась, и из огромной впадины выплеснулась раскаленная лава, завершающая убийство. Облака пара, шипящей воды заволакивали все вокруг, раскаленный воздух сжигал легкие, люди судорожно кашляли, хватаясь за горло, вжимались в дрожащую землю.

И лишь Гон стоял, печально глядя на все происходящее, стоял и ждал, когда свершатся события, рожденные желанием его братьев и сестер, его народом. Он видел светлое будущее во мраке настоящего.

— Люди, — громоподобно обратился он к несчастным, — люди, вы будете жить, вы будете любить, рожать детей, и в этом ваша бесконечность, вы, как и мы, уйдете далеко в поисках носящих разум, в поисках себе подобных, в поисках друзей. А сейчас терпите, надо пройти через невзгоды, надо будет еще много раз умирать и вставать снова, чтобы продолжить жизнь, умножать знания, совершенствовать разум. Я отдам вам Солнце, светящее и греющее днем, я освещу вам ночь, чтобы хищные звери не убивали вас в непроглядной темноте. Смотрите, люди, вот оно, ваше ночное солнце, его принесли вам мы!

Бен с трепетом наблюдал, как его темнокожие братья обратили свой взор на темное небо… Из-за горизонта вставало огромное, белое, холодное солнце.

— Это наш корабль, имя ему Луна, отныне это ваше ночное солнце, берегите его, берегите свою планету, берегите их, теперь они одно неразделимое целое.

Гигантская волна ударилась в горы, но, не дойдя до вершин, с грохотом и шипением стала сползать вниз, тучи развеялись, и звездное небо открылось взору, но, кроме звезд, в небе сияла Луна — виновница бед и подарок пришельцев.

А вода делала свое дело, взрезая горы, сметая лес с их отрогов. Горы стали голые, беззащитные, и лишь вершины сохранили изуродованные деревья. Гон поднимал лежащих без сознания людей. Вождь и красивая женщина помогали ему. Гон наклонялся над распростертыми телами, и они один за другим вставали, испуганно оглядываясь вокруг. Казалось, он вдыхал в них дух жизни, обладая чудодейственными чарами.

— Ты бог, Гон, ты навсегда останешься в нашей памяти, если даже уйдешь от нас. Ты не умрешь? Сколько ты можешь жить? — спросил вождь.

— Мы живем, сколько хватит сил и желания, пока не устанем и нам самим не захочется уйти из жизни, — ответил Гон, — Я увижу твоих потомков. И буду качать твоих далеких внуков, — сказал он женщине, укутанной в плащ.

Она доверчиво прижалась к исполину.

«Как хорошо, что Гон спас их, как хорошо, что спасли скот, зверей, лес, травы. Ведь теперь надо начинать все сначала. Можно быть спокойным, ведь с ними Гон и его друзья», — решил Бен.

И словно в подтверждение этих мыслей, в сознании Бена возникла другая картина. Преобразились люди, они стали стройнее, на них красивые одежды, женщины богато усыпаны украшениями. Пасется скот, быки тянут плуг, люди сеют. Стоят хижины, над ними дымок, лошади запряжены в нехитрые повозки. Веселая детвора бегает в только им понятном хороводе. Улыбки, счастливые лица. А вот группа женщин, стройные, чернокожие, гибкие, как пантеры. Одна, украсив свое тело узором белых точек, несет в руке лилии, ее голову украшает традиционная негритянская прическа, в руках у другой, с бритой головой, небольшое легкое копье. А вот черная женщина с прической, напоминающей стрижку египетских жриц, она несет лук и стрелы. В середине группы возвышается еще одна женщина, в одной руке у нее лотос, в другой — лук и стрелы. Лук большой, как у мужчин, одежды ее не похожи на одежды других, прическа тоже.

«Какая-то она необычная, стройная, рослая, выше всех, в ней что-то не негритянское… — думал Бен. — Да она же белая… и черты лица ее совсем иные… это же жена Гона, Хара, это ее лицо, это она. Но где-то еще я видел это, как будто кинолента перед глазами, я видел это, видел… и это лицо, и эту сцену… Да, да, точно, видел в горах, в пещере Маше, в Южной Африке. Вот, стало быть, что высек на скале древний художник. Наверное, они шли упражняться в стрельбе из лука и метании копья. Мужчины уходят на охоту, а женщины не хотят быть беззащитными. Или Хара их учила быть наравне с мужчинами? А цветы зачем? Совсем забыл, ведь это же женщины, видно, уже тогда они не обходились без цветов. Женщины нашего времени много впитали от своих предков.

А это что? Неужели они научились строить города? Кругом каменные кружева, колонны, законченные архитектурные ансамбли, площади, дома, ажурные стены, фрески… Действительно, настоящий диковинный город. Необычный город. Да это же Тассили! — догадался Бен. — Это же скальный город — гордость Африки. Его никто не строил, его построила природа, вымыв реками, дождями, ручьями в песчаном плато. В нем жили наши предки, получив от природы жилье и крышу. Может, и потоп, вызванный кораблем пришельцев, приложил здесь свою творческую силу архитектора? А сколько там чудесных рисунков на скалах и песчанике, да разве только в Тассили оставили нам свое творчество древние художники? Гон их научил, что ли?»

Древняя Тассили, прошел долгожданный дождь. Молодой вождь зовет на охоту. После дождя в водоемах много воды, туда на водопой придут звери, охота будет легкой, надо только уметь терпеливо ждать. Собираются добровольцы. Их немного: вождь и два воина. Ведь теперь у чернокожих свой скот, и охота стала уделом сильных и смелых воинов…

Бредут по глинистому склону три воина, за спиной луки и стрелы, в руках длинные копья. Вождь, шедший позади, остановился и стал внимательно разглядывать что-то под ногами. Это следы другого воина, явственно проступившие на мокрой и скользкой глине. Вождь взял глину в руки и стал мять ее, бесформенный комок стал податлив, мягок. Вождь сжал сильный кулак, глина живыми змейками брызнула сквозь пальцы. Вождь засмеялся, игра ему понравилась. Огромный кулак еще и еще сжимал глину. Вот вождь разжал кулак и осмотрел кусок глины, лежащий на широкой ладони, на нем отпечатались его пальцы, трещины на коже. Но, видно, интерес вождя к глине пропал, и он дал знак двигаться дальше. Молчаливые воины шли впереди вождя, заслоняя его от неожиданного нападения с гребня откоса. Шедший правее воин поскользнулся и покатился по крутому склону. За ним тянулся причудливый след, борозды змеями извивались все ниже и ниже. Вождь смотрел вслед скользящему воину и улыбался его неловкости, а потом стал копьем водить по мокрой глине, стараясь повторить орнамент линий, оставленных на склоне падающим воином: черта, еще черта, кружок; точки, змейки переплелись в единый грубый чертеж… Поджидая спешащего снизу воина, вождь опять мял глину и лепил из нее шары, нанизывал их на стрелу, стал лепить еще что-то, показывая своему товарищу. И здесь… оглушительный рык раздался сверху, и лев взметнулся стремительной рыжей тенью. Вождь отбросил стрелу и схватил копье. Уперев его в глину и прижав ступней, он выставил острие навстречу летящему зверю. Глина подвела льва, он не допрыгнул до чернокожего человека и тяжело плюхнулся в метре от вождя; скользя и упираясь лапами, пытаясь затормозить свое падение, он все же налетел на копье. Это спасло жизнь вождя. Копье пронзило грудь льва и сломалось, а вождь отлетел от разъяренного хищника. Стрела проткнула бок льва — это метко стрельнул воин. Лев попытался взобраться по глинистому склону и покинуть поле боя. Еще одна стрела впилась ему в лапу. Лев яростно прыгнул и исчез. Вождь собрал воинов и сказал:

— Льва надо убить, он ранен и безумен, он может прийти к нашим хижинам и убить беззащитных женщин и детей. В погоню!

«Не так уж они беззащитны», — констатировал Бен, вспомнив женщин с луками и стрелами.

Кончился дождь. Сияло жаркое африканское солнце. Воины возвращались, шкура и голова льва были с ними. Вождь теперь шел впереди и пел победную песню.

Знакомый отрог. Сверху орнаменты падения, борозды недавнего сражения со львом, следы от рук и ног были еще причудливее. Все трое смотрели на эти следы и заливались громким смехом, вспоминая прошедшие события, кто куда падал, кто как карабкался.

— Твои следы похожи на следы кабана, — говорит воин. — А ты полз на четвереньках, как малое дитя, волоча тяжелый зад.

— А вон следы от льва, когда он упал на бок, смотри, как хорошо видны на глине его грива и передняя лапа. Жаль, что он не весь упал, а то бы был целый лев из глины, — поддержал воина вождь.

На глаза ему попалась отброшенная стрела с комками глины, нанизанными на нее.

— Смотри, Ассон, глина засохла на солнце и стала как камень, ей можно воевать, можно сразить небольшого зверя или птицу. Вот как кинуть его сильнее и дальше?

— Вождь, смотри, эти ссохшиеся комки глины похожи на носорога, только нет ног. Надо будет прилепить ему ноги, и будет глиняный носорог. Вдохнуть бы в него жизнь, и он побежит. Дети будут играть в зверей.

— Вдохнуть жизнь могут духи или боги, — ответил вождь, — об этом надо спросить жреца Коло-Коло. Он рассказывал, что боги, давным-давно приходившие к нам с неба, вдохнули жизнь в наши тела на горе жизни, там, где сейчас каменный город.

Воины пришли в селение и стали с жаром рассказывать о своем геройстве. Жена вождя недоверчиво улыбалась, вождь сердился и стал бранить жену. Слушатели разделились, одни верили охотникам, другие поддерживали скептицизм жены вождя. Голова и шкура их не убеждали. Тогда вождь приказал принести воды и разлить ее по глинистому участку. Воины, сопровождавшие вождя, поняли его замысел и размесили глину ногами, выровняв копьем. Вождь, высунув от напряжения язык, стрелой стал рисовать: черта — склон горы, кружок и палочки — вождь, его руки, ноги, голова; еще черта — копье, вот другие охотники… лев, стрела в его боку и лапе, копье, пронзившее льва. Все с любопытством смотрели на творения вождя. Угловатые фигурки воспроизвели картину сражения… Солнце на глазах иссушило глину, придав картине твердость, нерушимость и убедительность. Сомнений не осталось: так было, лев был побежден героями-охотниками.

Податливый песчаник оказался лучшим материалом для художеств вождя. В тени песчаного города, в его прохладе проводил он долгие часы, вырубая на стенах картины охоты, стада быков и коров, слонов, жирафов, людей.

Лучшим его достижением была картина, на которой были изображены три изящные женщины, ведущие тихую беседу. В ней было столько изящества, пластичности, красоты и грации, что даже Гон восхитился ею.

Гон появлялся все реже, но уже не в роли бога, а в роли просветителя, несущего знания. Тем не менее его появление было для чернокожих настоящим праздником. Охотники надевали одежды, похожие на одежды Гона, копировали его движения, состязались. Гон тоже выходил на охоту, взявшись за лук и стрелы. Много дней трудился вождь над картиной охоты. На первом плане Гон, в своих странных одеждах, с луком и стрелами, вокруг охотники. Гон учил чернокожих плавить руду, обрабатывать металл.

Все реже приходил Гон, вожди искали власти, вражда охватывала племена. Отступала зелень джунглей, наступала пустыня, уходили звери, жить становилось труднее. Жажда захватничества овладела вождями. Пришла война и в эти края.

Сражение с врагом… Искалеченные тела, пробитые копьями и стрелами, пронзенные мечами, изуродованные тяжелыми дубинками. Племя проиграло бой и было обречено на гибель. Раненый вождь, скрываясь в лабиринтах песчаного города, совершил последний подвиг — изобразил на песчанике битву и себя, раненного, приползшего к жене с луком и последней стрелой, предназначенной для нее, чтобы не досталась врагу. Она мужественно приняла смерть, протягивая к вождю руки, она любила его своей первобытной любовью, верила, что он скоро к ней придет там, в другой жизни, в бесконечность которой они поверили от Гона.

Пустыня довершила разрушения, стерев с лица земли усилия людей. Лишь город природы да живопись на скалах могут рассказать историю племени.

«Так вот как ты погибла, Тассили, вот твоя история, жаль, что ты погибла, Тассили, безжалостны пески Сахары, но Африка жила и живет, много памятников мудрости и детства древних на тебе, моя Африка», — размышлял Бен.

Проплывали картины строительства королевского дворца Бенина. Из раскаленных тиглей темнокожих умельцев выходили золотые носороги, птицы, змеи, украшения, бронзовые отливки королей и королев, богов, изваяния Гона и его друзей. Опять завоеватели, разрушения, поверженные колоссы. Особенно впечатляли картины обучения искусству рубить камни, высекать из них дома и храмы. Церкви Лалибелы, упрятанные в толще огромной горы от глаз врагов, поражали гигантскими усилиями, потраченными на восхваление богов. И здесь войны, пожары. Конные тучи защитников ислама и разбитые лица «не тех» богов.

Египет, огромные пирамиды, строившиеся одна за другой. Гон сумел заложить астрономические знания в геометрию пирамид, зашифровав в них размеры Солнечной системы.

Важные фараоны сменялись один за другим. Жрецы, накопив знания и скрывая их от народа, все больше верили в свое божественное происхождение и силу среди огромных пирамид.

В храме Амона стоит живая статуя — Гон. Старый жрец беседует с ним, устало прищурив глаза, величие и самонадеянность на его морщинистом лице. Глаза, как глаза птицы, прикрыты пергаментными веками. Жрец не говорил, а вещал, упиваясь своим красноречием.

— Жрец, почему ты пытаешься спрятать наши учения от людей, почему знания, которые мы вам дали, выдаешь за свою мудрость, почему свое бессилие и невежество ты прячешь за вымышленными богами? Мы не приняли роль богов, зачем же ты укрепляешь в людях веру в то, чего нет? Не для этого мы ушли от вас! — обратился к жрецу Гон.

— Мы уже достаточно умны, чтобы идти своим путем, наши знания обширны, мы много знаем. Мы научились хранить в глиняных сосудах энергию света и тепла, передавая ее по медным проводам. Зачем всем много знать, пусть знания будут уделом нас, избранных, мы будем указывать толпе, куда идти и что делать. Пахарь не может знать лучшей дороги, чем путь за волами и плугом, воин не может знать, как лучше жить и какая дорога нужнее, — медленно произнес жрец.

— Дорога для кого, жрец?

— Для нас и нашего народа.

— Ты лжешь, жрец. Знания ваши пока что как знания наших детей, ты преувеличил их глубину, ты заблудился, жрец. Много беды принесут наши знания, мы ошиблись, рано вверив их таким, как ты. Мы решили уйти от вас. В Америке индейские вожди и жрецы дошли в своем невежестве до человеческих жертвоприношений несуществующим богам. В Африке то же. В Азии полчища всадников истребляют людей и их труд, бросают стариков, женщин и детей с высоких башен. Многие забыли наши учения, знания, данные вам. Государства инков пришли в упадок, их истребили закованные в железо жестокие люди, неосторожные индусы разрушили взрывом город, пытаясь проникнуть в запретное ядро, дающее энергию, упрямые вавилонцы пытались построить башню, чтобы добраться до нас, невежды разрушили Пальмиру, прекрасные творения совместных трудов разрушаются и сжигаются. Лишь Атлантида шла по пути всеобщего знания и всеобщей радости, но ее постигла катастрофа.

Мы больше не будем учить вас, знания наши мы спрячем в горах Тибета, но вы не дойдете до них, не войдете в наши дома и библиотеки, вы их не сможете даже увидеть. Запомни слово Шамбала и не пытайся понять его — это суть наших знаний. Мы будем здесь, среди вас и рядом с вашей планетой. Опомнитесь, вернитесь к разуму созидания, утратьте жажду вражды и разрушений, жажду власти и угнетения. Жрец, люди поймут, что вы их обманули. Придет новое учение, и вас забудут. Люди не могут жить в тупой вере во всесильных богов. Выбор должны сделать вы сами, люди, носящие разум.

Все исчезло из сознания Бена, он открыл глаза и, словно сбрасывая тяжесть прошлого, обвел глазами проплывающую под ним Африку.

— Вот это сон, — пробормотал Бен и почувствовал на себе внимательный взгляд.

Бен вздрогнул, поднял глаза и встретил взгляд глубоких, черных глаз Гона.

— Харри… ты Гон, ты бог и наш учитель, ты жив… — бессвязно вскрикнул он, пытаясь встать перед ним на колени.

— Нет, Бен, я не бог, а твой друг.

Под кораблем проплыла Африка, безбрежный океан лежал внизу, а бесконечный космос звал еще дальше и дальше…

ДЕРЕВНЯ

Собрание бурлило. Даже бабка Матрена выползла из своего дома и, потрясая тощим кулаком над черной косынкой, стала наступать на председателя.

— Тут все мои прожили, дому уж лет двести. Тут в одном хлеву знаешь сколько историй. Отсюда дед мой на войну ходил и сын мой ушел. Вон там, на погосте, вся родня лежит, акромя сына, он в Берлине упокоился. На вот, гляди…

Матрена вынула откуда-то из складок замызганный альбом и сунула его под нос председателю.

— Не дело затеяли, не дело, богопротивно это и людям не нравится, — тянула бабка, пока председатель небрежно листал альбом.

— Да, Матрена, я-то тут при чем? Сказали — будем затоплять, и точка, тут ГЭС будет, она ток даст заводу. На заводе трактора сделают. Трактор к нам в деревню придет. Пахать будем, не лошадьми, а железным трактором. За лошадью умаешься ходить, а трактор — он железный. Хлеб будет. Понимать это надо, Матрена. Чего ты мне свою родословную суешь. У многих погибли, что же теперь делать… — Председатель вытер потный лоб. — Ты, Матрена, думай, как свой скарб вытащить. Машина ждет.

— А зачем он, твой трактор, нужон?

— Как зачем? Пахать, сеять… Ты что, не доспала сегодня, что ли?

— Доспала. Я теперича много сплю. Что пахать-то будешь, ясная голова?

— Как чего, землю. Чего ты меня путаешь!

— Так ты ж ее затопишь, землю-то.

— Другая будет, туда и переселимся.

— А зачем другая? Чем тебе эта плоха? Родит хорошо, скотина обвыкла. А? Зачем на другую землю кидаться-то?

— Да говорят же тебе — электричество надо!

— А зачем? — тихо спросила Матрена, положив руки как-то по-своему: и не на животе, а как бы вкруг него, сцепив впереди костлявые, раздувшиеся пальцы.

— Чтоб трактор… — Председатель плюнул. — Да сядешь ты наконец или нет?

— Раз кричишь, сяду. А правды за тобой нету. Не согласна я землю топить с домами, кладбищем и церковью. — Матрена вырвала из рук председателя альбом и села. — Все по подсказке живешь. Марсианин ты, а не человек!

— Что, что? Какой я тебе марсианин? — председатель даже обиделся. — Ты чего мелешь, старая?

— А вот то и мелю, чтоб так землю не любить, так надо на другой планете родиться. Вроде как на Марсе. Чужой ты этой земле. Чужой. И людей ты сюда понагнал чужих, чтоб им больно не было. А нам вот больно. По сердцу своими бульдозерами поедешь. — Матрена безнадежно махнула рукой и пошла к выходу. За ней потянулась вся деревня. В дверях она оглянулась и сказала: — Не пустят они тебя, увидишь, не пустят.

Президиум оторопело смотрел вслед сгорбленным спинам. Последним в дверях скрылся дед Афанасий. Молчали… Первым встрепенулся молодой бульдозерист из бригады, что сидела в дальнем левом углу нахохлившейся кучкой.

— Хватит тебе антимонию разводить, Никанорыч. Впервой, что ли? В каждой деревне такие находятся. И вот цацкаются, и вот цацкаются. План надо делать. План.

— А тебе б побыстрее дома повалять и к Варьке.

— А заработок? Мне жить надо. Полдня уговариваем, полдня работаем. Да провалитесь вы с вашими уговорами. Как на войне надо: приказали — и вперед… Вон у меня братан в Афгане…

— Уймись, — прервал его Никанорыч. — Помоги пойди узлы покидать в машину. Родились они здесь, понимать надо.

— Десятку надбавь, пойду. А задарма, ищи дурака. — Павел сунул руки в карман и боком пошел к выходу.

— Да ладно, выпишу я тебе премию на десятку. Помоги, Христа ради, чего-то тревожно мне.

— Бабка тебя растрогала, за живое прямо взяла. Ишь, как мы разомлели. А как мне выговор закатили за это дело. — Пашка провел где-то под подбородком. — Единогласно. Там у вас жалости не было.

— Ради твоей же пользы, балабол. Давай, Паша, давай. — Никанорыч взялся за сердце.

Павел испуганно дернул головой, словно хотел спросить «Ты чего?», но вдруг застеснялся своего сочувствия и выскочил за дверь.

Никанорыч огляделся вокруг. Сельский клуб был сделан в церкви. Кое-где просматривались лики святых. В основном вверху, внизу все было затерто спинами парней и девчат. В клубе что и делали, все танцевали, да «тискались», как говорила Матрена. Луч солнца пробился сквозь прямоугольную дыру в стене, ее вырубили для киноустановки. Установку сняли и увезли, сберегая народное имущество, дверь с будки тоже (она была обита колхозным железом), вот свет и проник. Луч уперся в середину пола и застыл. Никанорыч вздрогнул, стало жутковато под взглядом святых. Он осторожно обошел луч и вышел из церкви. Неподалеку он заметил Матрену и Павла. Услышал последние фразы:

— Паш, на тебе… только ты его потихоньку, чтобы не больно ему было, старый он, святой, скольких людей приютил… и меня тоже. — Матрена сунула в руки Павла что-то завернутое в газету и всхлипнула.

— Ты прямо, бабка, как о живом… «больно», «приютил». Дом он и есть дом, хотя твой дом, Матрена, хоть и старый, но крепкий. Его потихоньку и не развалишь. Да перестань ты нюни распускать. Сердце надорвешь с вами. Дом как дом, я их знаещь сколько перевалял, вот только в Липовке церкву не осилили, двигатель пожег на тракторе, а не свалил, — завеселился Павел.

Матрена перекрестилась и отошла к машине. Никанорыч хотел было цыкнуть на Павла, но сердце опять сжалось, и он не стал связываться. Погрузка наконец-то закончилась, машина заурчала двигателем и укатила. Деды и бабки погрузились на две телеги и поехали на гору. Там и разрешили проститься с деревней. Вода туда не дойдет. Технология акции была проста: сначала дома валили бульдозерами, а потом пускали воду. Такое было указание, чтобы «видом целиковых плавающих домов не нервировать местное население». Отдельные бревна, стало быть, уже не дом, не так страшно, бревно есть бревно. Церковь рушить не стали, пусть стоит… со временем упадет, всегда так было.

Бабки выстроились на бугре, как на параде. Никанорыч махнул рукой.

— В атаку, — дурашливо крикнул уже подвыпивший Павел и рванул с места прямо на дом Матрены. Матрена на бугре всплеснула руками и перекрестилась. Пашка вырвался первым и лихо подкатывал к дому Матрены. Но чем ближе он к нему подкатывал, тем скорость становилась все меньше и меньше. Павел остервенело работал рычагами и давил на газ, но… скорость все падала и падала. Вдруг прямо перед домом зашевелилась земля, и из нее встали старые и молодые. Пашка бросил рычаги и хотел убежать, но что-то удержало его, он сидел не шевелясь. Земля около домов бугрилась, распадалась, и перед домами вставали те, кто когда-то здесь жил, имел счастье и горе, заводил детей, выращивал хлеб, гонял стада коров и овец.

«Гляди-ка, Ивашка, его тогда током убило. Дед Евсей-„щей налей“, он от немцев без ноги пришел, помер же. А это кто, в буденовке? Надо же, весь в орденах, заслуженный, а я и не знал. Дед Костя. А там-то кто? Смотри-ка в кивере, на Суворова похож. А дальше… прямо Илья Муромец. Да… Гляди-ка, у каждого дома целый строй… стоят как защитники», — Павел закашлялся от этой мысли и хотел было бежать куда глаза глядят, но опять не смог пошевелиться. Он видел, как на бугре старики и старухи низко поклонились деревне и ее защитникам… Матрена что-то кричала, Павел не слышал. Яркий свет вспыхнул в глазах, с неба валилось что-то огромное и округлое, вспыхивающее яркими огнями, на боку был огромный иллюминатор, в котором был виден кто-то.

«Тарелка и эти, как их…» — успел подумать Пашка и вдруг все пропало…. Пашка зажмурился.

Открыв глаза, он увидел бригаду, Никанорыча с открытым ртом и вытаращенными глазами…

— Ну чего рот разинул, поехали, что ли, — услышал Пашка голос Матрены. Она стояла на бугре и сердито махала рукой, призывая их к себе. Бульдозеров не было. Павел оглянулся на деревню и обмер… деревни не было, церковь тоже исчезла, не было и ее защитников. Там, где была деревенская сходка, торчал столбик, Пашка пригляделся.

«Изъято за ненадобностью в марсианский музей древности Земли», — прочитал он.

— И нас не спросили, — зло и обидно заорал Пашка и стал ощупывать карман телогрейки. — Может, и мы музей открыли бы. Мы тоже можем кое-чего, не тюли-люли…

ЗООПАРК

Идея оказалась потрясающей. Правительство было в восторге. От восхищения члены кабинета даже забыли наградить докладчика аплодисментами, не говоря уже об орденах и медалях. Впрочем, если поразмыслить, что и сделал потом Президент, то награждать-то было не за что — он сам о чем-то подобном думал. Да потом это решение очевидное, если заглянуть в историю. Десятки тысячелетий, а может быть, и миллионы лет назад вход в пещеру сторожил косматый получеловек с дубиной в мощной лапе. В дальнейшем свою долину стерегли люди в шкурах с копьями в руках, потом границы своего государства охраняли дозорные на конях со щитами, пиками, мечами и саблями, а уж потом появились винтовки, пулеметы, пушки, корабли, самолеты.

Сначала разделили сушу и в вечной ссоре за нее принялись делить казавшийся тогда еще необозримым беспредельный океан. С водой покончили и принялись за океан воздушный. Его тоже разделили, прикрывшись друг от друга радарами и оружием, стоящим на земле и летающим в воздухе. Но космос пока оставался общим, а это Президента никак не устраивало. Как же так: он Президент самой разбогатевшей страны, призванной, по его мнению, самим богом распоряжаться всем миром, вынужден мириться с тем, что чужие спутники и космические корабли свободно летали в заоблачных высях. В этом убеждении Президента рьяно поддерживали «медные каски». Так зачастую называли военных в его стране.

Все чаще и чаще обращался Президент в своих мыслях к космосу: надо такое придумать, чтобы самим стать неуязвимыми, и иметь возможность угрожать всем.

Однажды Президент был приглашен на испытания нового оружия. Он видел, как мощный синий луч ударял в какой-то прозрачный многоугольник и, расщепляясь, впивался и в небо, и в океан, и в сушу. Земля плавилась и пузырилась жирным бульоном, лес горел, облака в небе мгновенно исчезали, роняя вниз скудные капли, закипавшие еще в воздухе. Пахло озоном и еще чем-то. Все были в восторге.

— Вот так одним лучом можно уничтожить не одну, а сразу много целей и в воздухе, и на земле, и на воде, — заключил доклад об испытаниях представитель «медных касок».

Президент слушал доклад, а сам внимательно глядел на прозрачный многоугольник, расщепивший всепожирающий луч и даже не изменивший при этом своего цвета.

«Вот бы создать из этих смертоносных лучей над всем моим государством что-то вроде щита-колпака и спрятаться под него. Захотел — открыл щель и нанес кому надо сокрушительный удар, и снова под колпак», — мечтал Президент.

Испытания закончились. Довольные члены кабинета оживленно загалдели. А Президент, завороженный увиденной картиной, все думал и думал…

Через три недели ему представили доклад. Президент удивился: как будто кто-то прочитал его мысли. Докладчик — высокий стройный генерал — излагал новую оборонную идею…

— Лучи, как одеяло, закроют страну, спутники с лазерами и ракетами будут висеть над нами, перекрывая к нам все пути: из космоса, с воздуха, с моря и суши. Они будут сторожить нас, как цепная собака сторожит двор своего хозяина. Они будут видеть, слышать, чувствовать, следить, решать, защищать и нападать. Если что почудится — и с борта спутников посыплются ракеты и лучи-убийцы, уничтожая все вокруг. Нам нечего будет бояться ответного удара — наш щит надежен и прочен, — закончил генерал свой доклад.

Президент был в восторге. Шли годы… Сказано — сделано. Страна надрывалась, космический колпак стоил дорого. Страна словно исчезла с лица планеты. Корабли с бананами и апельсинами не заходили в их воды и порты, самолеты не залетали в их воздушное пространство и не садились на их аэродромах, космические корабли облетали стороной «их космос».

Шло время, менялась жизнь на планете, лишь безумные упрямцы продолжали свое дело, все глубже пряча свою страну под лучами.

Планета вступила в общее содружество, радуясь и развиваясь. Космические корабли сновали туда-сюда, унося любопытных и ищущих знания в разные уголки Вселенной. Планета, в свою очередь, стала достопримечательностью в Галактике. Поток туристов-инопланетян не затихал. Еще бы — только здесь можно было увидеть уголок настоящей первобытной природы и пещерного ума. «Зоопарк», — так смущенно шутили жители планеты, говоря о стране под колпаком.

ГОЛОСОК

…Корабль пронизывал пространство, и впереди лежало черное, бесконечное безмолвие. Немигающие звезды застыли в глубинах космоса.

На борту корабля находились три представителя военного департамента и ученый.

Ученому принадлежал ящик с трубками, приборами, питательными растворами и прочей требухой, как пренебрежительно называли содержимое блестящего контейнера хозяева корабля — военные.

У военных были свои заботы — под прицелами города, базы, аэродромы, ракеты, целые страны и континенты… Блестящий контейнер просто вызывал у них недоумение своей бесполезностью в том большом деле, для которого были нужны они — повелители оружия.

«Навязал нам сенатор этого ученого, — мысленно рассуждал командир Петерсон, уставясь в потолок. — Теперь при нем то не сделай, то спрячь, это не включи! Не корабль, а летающая богадельня, созрело у него там, видите ли, что-то…»

— Эй, доктор! — громко и неожиданно произнес Петерсон. — Как себя чувствуете? Как невесомость?

— Благодарю вас, полковник, — откликнулся доктор Старкер. — У меня все вроде бы нормально, я вот о нем думаю… — Он тронул блестящий контейнер.

— О нем?! — Командир рассмеялся. — А что о нем думать?!

— Не могу понять, как он перенес стартовые перегрузки и встретил невесомость, — серьезно ответил доктор. — Это, понимаете ли, очень для него важно…

— Док, вы говорите как о живом человеке! А ведь это просто железная банка с лампочками! — хохотнул пилот Гавр, сидевший поблизости с закрытыми глазами и, казалось, спавший.

Командир Петерсон кивнул и, взглянув на пилота, подмигнул ему. Доктор смущенно поерзал.

— Пилот Гавр, вы совершенно справедливо это заметили, — вежливо ответил доктор. — Но, простите, очевидно, вы не совсем понимаете значение моего эксперимента, как, впрочем, и я не осведомлен о вашей, наверное, очень важной миссии в космосе. — Он говорил так, будто прислушивался к музыке Баха, звучавшей где-то за обшивками корабля; лицо его стало задумчивым и сосредоточенным. — То, что находится в этой «железной банке», как вы изволили выразиться, действительно еще не живой организм, а лишь клетки, способные его создать. Они созрели для своих функций позавчера, и хранить их больше было нельзя, поэтому меня так срочно включили в вашу команду. Но я не буду мешать вам, я все сделаю сам. Мне предстоит создать здесь, в космосе, в невесомости, живой мозг, иначе на Земле из-за гравитации ничего не получится, там не добьешься равномерности раствора… И… и я очень волнуюсь, сэр, простите…

Гавру стало скучно. Ему всегда становилось скучно, когда он не понимал собеседника или даже отдельных слов из его речи. Пилот шумно вздохнул и уже лениво обронил:

— Кому все это нужно, док?.. Ведь люди и так родились в космосе: жизнь «варится» в его глубинах, там и разум рождается… Хотя… — Он потянулся, хрустнув суставами, продолжил: — Хотя я лично не против еще одного члена экипажа. Надеюсь, он будет отличным помощником…

— Вы сошли с ума, Гавр! — встрепенулся Петерсон. — Лишний член экипажа! У меня и скафандра на него нет, не говоря уже о питании…

— Что вы, что вы, полковник, — торопливо заговорил доктор, — это же не будет член экипажа в полном смысле слова, это будет лишь мозг, а его мы подключим к датчикам вашего корабля, он будет видеть и слышать благодаря радарам, антеннам, приемникам вашего лайнера, полковник. У него не будет рук и ног, ему не надо скафандра, он не будет бегать, вернее, летать по-вашему кораблю и мешать вам…

— A-а… — серьезно произнес Петерсон. — Все-таки паек, док, только на нас, людей, а на него… — Он замялся, не зная, как сказать. — На вашего… беби стартовая команда не рассчитывала.

Тут скучающий Гавр оживился снова:

— А почему он, а не она, сэр? Может, это будет нечто с бабской логикой, а нам тут… ну, в общем… мы же мужчины! — Он хохотнул и толкнул доктора в плечо. Старкер вздрогнул от неожиданности и улыбнулся одними губами.

— Мозговая деятельность — сложный процесс, — произнес он извиняющимся тоном, — это и химия, и физика, и электричество, и биополе… У него будет своя память и свое биополе, причем очень мощное, способное впитать знания тысячелетий в считанные секунды. Электрическая составляющая поля будет преобразована через ваш компьютер на динамики корабля — мы сможем услышать его голос…

— Ладно, — прервал доктора Петерсон, взглянув на приборы. — Уговорили. Вас, док, мы даже назначаем отцом родным или матерью — кем хотите. А сейчас все за дела, у нас их много…

Петерсон встал первым.

Работали молча. Каждый делал свое дело. Время от времени Гавр покачивал головой и, перехватив взгляд коллег, тыкал пальцем в сторону Старкера, делая дурацкое и снисходительное лицо. Старкер ничего не замечал — он был всецело занят своим ящиком, кутая его в тепловые кожухи.

Рабочий день закончился. Люди забрались в спальные мешки и там привычно устроились. Из мешков торчали лишь головы. На лысой голове Петерсона, похожей на регбийный мяч, играли причудливыми зигзагами блики светильника. Светлые усы Гордона делали черный мешок с торчащей из него головой похожим на висящего в воздухе кота с поджатыми лапами и свернутым хвостом. Ну а раскачивающаяся в невесомости коса Гавра, выходца из индейцев, походила на змею, исполняющую магический танец.

В корабле наступила тишина.

Только Старкер возился со своим ящиком. Он сливал растворы, что-то подогревал, переставлял ящик с места на место, присоединял к нему пучки кабелей, которые связывали прибор с компьютером, системой электроснабжения, приборами корабля, его телескопами, пультами, локаторами, антеннами.

Наконец Старкер неуклюже забрался в мешок и заснул.

Первым вскочил Петерсон. И сразу поднял свою команду.

— Гавр, включай локатор, пощупай Север, там эти блондины подозрительно суетились в своих фиордах.

Пилот включил локатор. На экране побежала береговая черта, фиорды, строения, причалы.

— А это что? — неожиданно прозвучал чуть дребезжащий, тонкий голосок.

— Что значит — что?! — рявкнул Петерсон.

— Здравствуйте, — ответил тот же голосок, — я вас уже знаю. Гордон, будьте добры, подтяните, крепление динамика на седьмой стойке, тогда я не буду так противно дребезжать.

Гордон кинулся к стойке и подтянул винт. Петерсон и Гавр изумленно молчали.

— Спасибо, Гордон. — Голосок перестал дребезжать и стал мелодичным.

Все трое разом взглянули на блестящий ящик, который яростно мигал индикаторами.

— Посмотрите на экран локатора, — подсказал голос.

Они уставились на экран. Там над темным пятном в глубине фиорда пульсировал маленький знак вопроса.

— Что это?

— А… это… — нарушил молчание, Петерсон и замялся, — это такое сооружение… такой дом, где прячут эти… как их, ну в общем, ракеты.

— Что такое ракеты? — бойко спросил голос.

— Ракета — это такое устройство, которое летит и в воздухе, и в космосе, летит быстро и очень точно, — прохрипел Петерсон, косясь на блестящий ящик. Лоб его покрылся испариной.

— А куда летит? — упрямо допытывался голосок.

— Куда, куда… Ну, куда надо! — Петерсон свирепо посмотрел на Гордона. — Это твоя сфера, ты и отвечай.

— В цель летит ракета, в цель, — откликнулся Гордон.

— А что такое цель?

— Это и корабль, и аэродром, и город, и многое другое, заводы, дома… ну… — Гордон не знал, что еще говорить.

— Дома — это где живут люди? — не унимался голос.

— Да, да, люди, — тихо ответил Гордон.

— А зачем к ним летят ракеты? — вызванивал независимый голосок, раскатываясь в пространстве. — Люди звали к себе ракеты?

— Их никто никогда не зовет, а летят они… затем, чтобы это… Доктор! — рявкнул вдруг Гордон. — Проснитесь, черт возьми! Дитя тут ваше…

Старкер резко поднял голову, вздрогнув в мешке всем телом:

— A-a?.. Что?..

— Очень любознательное! Чересчур даже! — указывая на ящик, прошипел Петерсон. — Ну прямо удивительно много хочет знать…

— А где город, куда полетят ракеты?

Петерсону вдруг показалось, что голосок прозвенел с его плеча, и командир резко провел ладонью по плечу, словно хотел отряхнуться.

— Везде, почти везде, дитя, на всей Земле, — еле слышно ответил доктор Старкер, глядя на свой ящик и медленно опускаясь перед ним на колени.

— Как это глупо, — горестно вздохнул голосок.

Стало слышно, как стрелка корабельного секундомера отсчитывает время. Петерсон, Гордон и Гавр медленно обступали блестящий ящик и склонившегося над ним доктора Старкера. Они не сказали друг другу ни слова и даже не смотрели друг на друга, но они знали, что нужно сделать.

Когда доктор Старкер поднял голову, он прочитал на их лицах все…

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Корабль, бродил, по Вселенной. Нужна была пятая планета. Так повелел Великий Стратег. А его воля — закон. Четыре планеты сдались на их милость и теперь будут исправно отдавать все, что им прикажут, если конечно, это есть на планете. В каждой из планет находился изъян, а находить его они научились. Нет в природе совершенства — и этим они безнаказанно пользовались. Пятая планета словно пряталась от них. Команда начала уставать от безделья. Навигаторы давали все новые и новые координаты, но тщательное обследование звездных систем не давало даже намека на нужную им — умеющую производить и богатую недрами. Попадались планеты жидкие, газообразные, ледяные, лишенные атмосферы и жизни. Но все это было не то. Нужны были города, заводы, живые рабы. Локатор неустанно обшаривал сферу, ловил частички излучений, анализировал, прогнозировал, строил модели, рекомендовал. Наконец-то локатор обзора уверенно указал на планетную систему с Желтой Звездой. Туда и летел сейчас разведывательный корабль «первого захвата». Опыт такой работы у экипажа был. Это были хорошо натренированные бойцы, оснащенные различным оружием, в том числе и таким, которого на многих планетах просто не знали. Новая надежда окрылила экипаж.

— К каждой из четырех примкнувших к нам планет, — говорил, саркастически улыбаясь, Главный Стратег, — мы с успехом подбирали ключи. Ни одна из них не устояла против нас, не продержалась. Все сдались нам. Я уверен, что и эта тоже будет наша. Спектр Желтой Звезды нам понятен, в нем нет убийственных для нас лучей. Защита нашего корабля надежна. Вероятность жизни на планете велика, мы на верном пути. Меня захватил азарт, я чувствую ее, эту планету. Она будет наша, как и все другие. Готовьтесь смотреть на нее, ищите то, что может поставить ее живых на колени, это будет заключительный десант. Я верю в успех. К бою, к последнему бою. Наша Черная Звезда получит еще одно покоренное пространство.

Планета ничего не подозревала, она жила своей жизнью. Желтая Звезда давала тепло и свет. На планете жили, трудились, росли деревья и травы, пели птицы, плавали рыбы и бегали звери. В космосе кружили спутники, море бороздили корабли, в небе проносились самолеты. Появление среди спутников «чужого» корабля было встречено с радостью. Об этом мечтали давно — контакт с другим Разумом ждали и верили в него. Совет ученых рассудил просто — это автомат-разведчик, прилетевший из чужого мира. Именно автомат, иначе почему же он молчит? Начались дискуссии и споры, как войти с ним в контакт. Предложений и проектов была масса… А чужак все кружил и кружил над планетой, зоркие объективы, антенны смотрели, слушали, зондировали, компьютеры записывали, анализировали, обобщали. Информация о планете накапливалась, многое узнал о ней чужой Разум.

— Стик, можно сделать общие выводы о планете. Она имеет развитую органическую жизнь. Уровень промышленного производства еще невысок. Они умеют делать ракеты, самолеты, примитивные космические корабли. Они умеют обращаться с атомной энергией. Энергия передается в основном по металлическим линиям. Основной вид энергии — электричество. Много построено электростанций на реках и в морях. Удивительно, что они мало используют энергию ветров, хотя ветры распространены по всей планете. Используют преобразование механической энергии. Много сжигают органического топлива. Живые разбросаны по планете неравномерно. Развитие общества не обладает явно выраженной агрессией…

— На данном этапе развития… — начал доклад Главный Аналитик.

— Ясно. Какой способ захвата вы предлагаете? Нам не надо повсеместных разрушений. Это слишком нерационально.

— Устрашение.

— Каким образом?

— Стик, мы направили свои устремления в изучении этой планеты на то, чтобы найти слабые места в общепланетарном масштабе. И как всегда, нашли. Природа оказалась и здесь далека от оригинальности. У этой планеты несколько слабых мест. Первое — снижение содержания кислорода в ее атмосфере до критических значений для существования живого организма. Второе — растопить льды полярных точек. Поднимется уровень океана, живого почти не останется, но и пострадают города, заводы, поля. Можно делать это постепенно, пока они не примут наши условия. Но и здесь я вижу негативные стороны. И прежде всего в том, что затопится часть суши, где построены прекрасные города, наше туристическое агентство опять предъявит нам свои претензии. Если только спровоцировать нападение на наш корабль, но… думаю есть лучший способ поставить их на колени…

— Да, это не годится. Надо сохранить их города и живое, нам нужно производство, нужны рабы… Можно пойти лишь на частичное, я бы сказал, демонстрационное уничтожение, нужно сыграть на страхе перед полным уничтожением…

— Есть и такой способ. Компьютер нашел самое слабое место в их атмосфере. Его-то и надо использовать для демонстрационного, как вы гениально подметили, уничтожения, для страха.

— Что это?

— Стик, мы знаем, что вы обожаете фрукты. Сад на корабле радует нас этими нежными плодами. Ваша забота о команде просто трогательна…

— К чему это отвлечение о фруктах? Скан?

— Я часто наблюдал, как вы снимаете тонкий слой кожуры. Под ним почти сразу темнеет питательная масса. Фрукт как будто сморщивается, вянет, его убивает излучение и атмосфера. Он становится незащищенным, слабым, как новорожденный, которого могут погубить многочисленные бактерии. Фрукт не может жить без кожуры, Стик.

— Я понял тебя, Скан. Ты предлагаешь уничтожить атмосферу?

— Да, Стик, можно. Наши стратеги предполагают это сделать так: выжечь газ в одной области, а не по всей планете. То есть сделать в защитной кожуре дыру, содрать там «одеяло жизни». Сквозь эту дыру смерть понесет то, что дало жизнь, — лучи их Звезды. Мы не виноваты будем в их смерти, их убьет Желтая Звезда, но не мы. Наше оружие останется бездействовать…

— Я повелеваю даже не приводить оружие в боевую готовность, нам ничего не грозит, и мы не объявляем войну, — проронил Стик. — Это будет не война, а убийство Звездой той жизни, которую она родила. Это самоубийство, и мы тут ни при чем. Откуда мы должны знать про этот газ. Не так ли?

— Наша совесть будет свободна от язвы жалости и сомнений. Притом эта дыра скоро исчезнет, спасительный газ восстановит свою концентрацию. Но урок будет более чем наглядным, — продолжал доклад Скан.

— Замечательно. Это просто находка. Слабость планеты более чем очевидна. Она уязвима в любом месте и в любое время. Это очень важно. Это просто прекрасно. Где мы укусим планету и когда? Дайте карту, — скомандовал Великий Стратег.

В каюте возникло объемное изображение планеты.

— Материки разорваны океанами. Их шесть, включая полюса. Население распределено крайне неравномерно; промышленные центры тоже. Самый крупный материк вот здесь… здесь же больше всего городов. Я предлагаю сделать дыру именно здесь. Должны быть страдания, последствия должны быть яркими, броскими и страшными. У них есть радио и телевидение, весть разнесется мгновенно по всем материкам. Я так думаю. Удар будет неожиданным. Специалисты по тактике предлагают еще вот что… Наверняка просчитали ситуацию по критерию наибольшего эффекта за свои идеи. Безмозглые садисты. Так вот. Психология живущих на планете примитивна, они эмоциональны и чувствительны к гибели себе подобных…

— Подождите с психологией. Это частности. Чем и как ты выжжешь эту дыру и на что ты рассчитываешь?

— Стик, я об этом и хотел доложить. Они сами подсказали нам эту мысль, сами. Их промышленное производство еще не сбалансировано. Они самоубийцы, они травят себя, они выбрасывают в моря и реки, на поля и в атмосферу то, что им вредно. Это удивительно, но это так. Планета самоубийц. Психологи долго размышляли об этом. Они искали общие критерии. И нашли их. Живые гонятся за выгодой, им она нужна прямо сейчас, тут же. Долго не могли понять: зачем?

Зачем спешить и пренебрегать своим будущим и даже жизнью. Оказалось, вот почему. Они боятся друг друга и хотят быть всегда сильнее других. Это-то и заставляет их спешить, это их губит. Они растрачивают слишком много энергии зря. Их технология далека от совершенства. Они очень расточительны. Мы должны их прибрать к рукам. Это первое.

Второе — мы нашли конкретное оружие против них. Они придумали и произвели его сами, и даже частично, так сказать, опробовали, ввели его в действие. Это газ фреон. Они его используют и в промышленности, и в быту. Особенно в холодильных установках. Газ текущий, потери его громадны. Этот газ стремится вверх, а там он вступает в реакцию с озоном, который защищает все живое на планете от убийственных лучей. Мы можем уменьшить концентрацию этого спасительного газа, и последствия будут очевидны и ужасны. На планете уже сейчас огромная дыра над одним из полюсов. Но там почти нет живых. Дыра пульсирует в зависимости от степени неразумности живых. Небольшая добавка к ней или создание новой, в неожиданном для разумных планеты месте приведет к их частичной гибели. Третье — мы продумали акцию, вот тут действительно наши психологи превзошли себя. Основные массы живущих на планете разумных появляются на улицах городов и на полях, на дорогах утром. Они идут трудиться. Суть наших действий заключается в том, чтобы ночью, когда они спят и все сенсоры их отключены, над наиболее населенным местом снять защитный слой. Утром, покинув свои жилища, они, ничего не подозревая, попадут под убийственные лучи своего же светила. Это будет настоящий удар, они будут совершенно беспомощны и не защищены. Я представляю…

— Прекрасно, — перебил Стик, — прекрасно. Есть и четвертое: весть разнесется мгновенно. Они поймут, в чем дело, и страх заставит их изменить свою жизнь. Страх загонит их под океан или твердь, они будут в наших руках, мы лишим их лесов и полей. А потом, только потом я им дам возможность выбраться наружу, но уже послушными рабами. А сейчас, Скан, переводи корабль на стационарную орбиту, зависни над этим местом, готовься. Кстати, а как получить этот газ — фреон. Так ты его назвал?

— Наши инженеры уже отладили мост: атмосфера — корабль — атмосфера. Мы получим фреон, его будет достаточно.

— Начинайте, — коротко бросил Стик и, взяв из вазы фрукты, стал медленно снимать с одного из плодов кожуру. Плод потемнел, сморщился. Стик улыбнулся. В динамике корабля слышались отрывистые команды…

Утренние радиопередачи на планете начинались рано, они как бы следовали за рассветом. Вставало из-за горизонта светило — Желтая Звезда, а радио поднимало разумных, они готовились к труду. Радиоволны разнесли новость — корабль «чужаков» перешел на стационарную орбиту. «Они не проявили к нам интереса, — надрывались дикторы. — Слишком мало времени был у нас корабль-разведчик. Нас оскорбляет это невнимание».

Обсуждался и перелет корабля пришельцев на высокую орбиту: «Он готовился к старту к своей звезде, позаботившись о том, чтобы не загрязнить атмосферу нашей планеты. Очевидно, главные двигатели корабля ядерные. Это посланец высокоразвитой гуманной цивилизации».

Пол собирался на работу, и, как всегда, первым. Он раньше всех выходил, из дому, чтобы добраться до гаража. Хозяин был строг, беспощаден к опозданиям.

— Мария, как мой кофе? — крикнул он из ванной комнаты.

— Как всегда, готов и теплый, милый, и бутерброд с сыром и маслом. Завтракай сам, я займусь детьми. Кэтти что-то плакала ночью, а ты, конечно, спал и ничего не слышал. Тед, а ну бегом в ванную, умывайся, грязнуля.

— Извини, Мария, я вчера очень устал. Эти задачки такие трудные. Мы с Тедом голову сломали, прежде чем решили. И зачем детям такие сложности, не знаю. Да, Мария, как тебе нравится этот молчун?

— Какой еще молчун, Пол?

— Да этот чужой корабль. Видите ли, он уже собрался домой. Даже не пообщался с нами. Что он мог узнать о нас за это короткое время? Что повезет в свой мир? По-моему, его страшно отпускать, мало ли что он там насобирал о нас и нашей планете! Еще потом приведет за собой армаду таких же молчунов. Мне что-то не по себе. Сами здесь разобраться не можем, а о планете не думаем.

— Ты уже спал, а вчера телевидение объявило, что будет запущен корабль-инспектор. Он должен попробовать вступить с ним в контакт. На корабле полетят двое, они подготовились к контакту. Было так интересно: опять на орбите будут космонавты. Этого давно уже не было, после того, как создали эти спутники-умники.

— А ты хорошо разбираешься в космонавтике, Мария. Я и не знал этого за тобой.

— Это вчера все рассказывали, Пол. Мне вполне хватает детей и тебя. Я люблю тебя, как и раньше, ты нас кормишь, ты сделал этот замечательный дом и подарил мне наших детей. Ты умница, Пол. Извини… Тед, ты выйдешь из ванной или нет? Опять пускаешь эти мыльные пузыри? А ну вылезай скорее.

— Спасибо, Мария. — Пол прихлебывал кофе, он был теплый, как раз такой, какой он любил. Пол с детства не терпел горячее, он и у моря сидел в тени, страдая от жары. — Спасибо, сегодня я заработаю тебе на шикарное платье, хозяин дал мне выгодный рейс. Я буду лететь по дороге, а не ехать. Нам нужны деньги, очень нужны. И я их научился делать. Во всяком случае я знаю, как их делать. Все, я побежал.

Пол встал, быстро поцеловал жену, заглянул в детскую; Кэтти спала, чуть приоткрыв рот. Пол немного постоял, подошел к кроватке, прикрыл одеялом дочь, погладил ее по светлым густым волосам, вышел, прикрыв тихонько дверь, и направился к выходу.

— Пол, не забудь шляпу, — напомнила Мери.

Пол взглянул в окно.

— О чем ты говоришь, Мария. Посмотри на улицу. Она, просто залита лучами. Надо же, только весна, началась, только пошла зелень, а звезда наша светит, как знойным летом. — Пол осекся. — Мария, посмотри, что это?

— Где, Пол?

— Да на улице. Смотри, листочки на деревьях свернулись, стволы почернели. Как будто все обдало жарким ветром. А ты говоришь, возьми шляпу.

— Конечно, возьми, Пол. От твоей шевелюры давно остались лишь воспоминания.

— Да нет, еще весна все-таки.

— Ну смотри, тебе виднее, мой умный и упрямый Пол.

Пол вышел на улицу и бодрым шагом направился к остановке автобуса. До его прихода оставалось мало времени. Никто не встретился на его пути, остановка была пуста.

«Странно, — подумал Пол, — а где же Конрад, он всегда выходит заранее. Да и Билли тоже».

Лицо, руки ощутили настоящий жар. Голову буквально обожгло.

«Что это?» — с ужасом бормотал Пол. Его руки на глазах покрылись волдырями, боль становилась нестерпимой. Лицо стало как будто чужим, он чувствовал, как оно наливается болью, разбухает. Пол невольно взглянул на сверкающее светило. Боль пронзила глаза. Пол бросился назад, домой. Ворвавшись в дом, он кинулся в ванную и стал плескать на себя холодную воду. Громкий стон вырвался из груди.

— Что с тобой, Пол? — с ужасом шептала Мария. — Что с твоим лицом. Оно красное, оно не твое, оно все в волдырях. Это ожог, Пол. Что случилось?

Мария кричала, с ужасом глядя на Пола. Пол выпрямился и пошел на этот крик, вытянув вперед руки. Руки были страшные. Это были сплошные волдыри, разбухшие, как воздушные шары. Натыкаясь на стены, Пол сделал еще два шага и рухнул на пол.

— Я ничего не вижу, Мария, я ослеп. Мне очень больно, Мария. Яркий огонь в глазах, где ты, Мария, где Тед? Что это, Мария? Что это?

Мария с ужасом смотрела на Пола, его била дрожь, конвульсии сотрясали сильное тело. Мария бросилась к телефону. Дрожащими руками она набрала номер.

— Доктор, доктор, Пол ослеп, он весь в ожогах, в ужасных ожогах, доктор. Доктор, помогите ему, помогите немедленно, он умирает.

— Мария, умерли уже сотни. Никто не понимает почему. У всех ужасные ожоги. Я не могу ничем помочь, я не могу выйти на улицу. Там кругом смерть. Не выходите из дома, не пускайте детей на улицу. Это ваше спасение. На улицах смерть, Мария. — Доктор умолк.

Мария бросила трубку и бросилась к Теду. Тот, доедал свой завтрак и слушал громкую музыку.

— Мама, я пошел. Сегодня будут хорошие отметки, мы вчера с папой решили все задачи. — Тед умолк, увидев заплаканное лицо Марии. — Мама, что с тобой?

Мария выключила магнитофон, молча схватила мальчика и утащила его в детскую. Кэтти спала и улыбалась во сне, рядом с ее головкой на подушке лежала смешная игрушка.

— Боже, что же теперь будет? Боже мой, боже мой, — шептала Мария. Слезы лились из ее глаз, Тед тоже заплакал.

— Будь здесь и не выходи из комнаты. Никуда, будь с Кэтти.

Мария побежала к приемнику и включила его.

«…необъяснимое исчезновение озона над территорией многих стран привело к резкому увеличению ультрафиолетового потока. Это опасно для всего живого. Гибнут все, кто появился на улице. Страдают глаза, незащищенные лица, руки. Гибнут деревья, травы, птицы. Не выходите из домов, не покидайте своих жилищ. В них ваше спасение. Держитесь, мы думаем, как вам помочь… Повторяем, спутниковые системы обнаружили внезапное, необъяснимое исчезновение озона над территорией…»

Мария бросилась к Полу, он тихо лежал в коридоре, Мария склонилась над ним и затихла.

Стик был доволен. Замирала жизнь на планете, эфир наполнился криками о помощи и проклятиями к Желтой Звезде.

— Все продумано правильно, — говорил Стик. — Это предупреждение. Хорошее предупреждение. Они поймут, что это сделали мы, они поймут свою беспомощность перед нами. Жаль, что другие не видели этого сами, очень жаль. Я бы хотел слышать эти беспомощные вопли и с других материков…

— Это можно сделать, Стик, притом прямо сейчас, немедленно. Пройдет два часа, и все континенты будут просить пощады.

— Как?

— Снизим корабль и пройдем один виток, выжжем озон по всему витку. Тогда они точно поймут, что след нашего корабля несет в себе гибель. Они поймут это, Стик, и сдадутся.

— Действуйте.

Корабль несся над планетой, оставляя под собой умирающую жизнь, обожженных и изувеченных. Страх полз по планете, затихали города, опустели поля.

— Теперь можно и подождать. Переводите корабль повыше, ближе к холодному спутнику планеты. Пусть еще подумают, а потом я продиктую им условия капитуляции. Лингвист изучил их язык. Теперь мы знаем их самые страшные слова. — Стик жадно глядел на планету.

— Да, перевод будет блестящим. В их языке много ужасных слов. Текст уже готов. — Скан услужливо улыбнулся.

— Прекрасно. Я отдохну.

— Может, включить систему обороны?

— Не беспокойся, Скан, они беспомощны.

Корабль медленно удалялся от израненной планеты.

Экипаж отдыхал. Стик обдирал кожуру с очередного плода. Ваза пустела… Сильный удар потряс корабль и он стал разваливаться на куски. Это была ракета, стартовавшая с холодного спутника планеты и несущая на нее последние данные о наблюдении Вселенной. Там, в электронной памяти компьютеров, были признаки обнаруженной жизни в системе Черной Звезды. Траектории двух цивилизаций пересеклись…

РАСПЛАТА

Долго лишь горы вздымались над планетой, океаны тяжело и размеренно дышали волнами, и шумели леса и травы. Планета стонала, шептала, кричала, но некому было слушать ее голос. И вот, наконец, в морях, океанах, реках и озерах, среди лесов и полей появилось копошащееся многоголосье хвостатых, крылатых, лапчатых, прыгающих, бегающих, ползающих, ходящих, спокойных и драчливых. Планета радовалась своим беспокойным детям. Шли годы, тысячи, миллионы и миллиарды лет, и на планете среди живого настойчиво стал пробиваться разум. Разум быстро постигал увиденное и услышанное, научился многое понимать, думать, хитрить, спасая свою жизнь и право на существование на планете от мощных звериных лап, когтей, зубов, клювов, зловонных пастей. Разум превратил лапу в руку, камень в орудие и постепенно возвысился над всем живым, покоряя и подчиняя их себе.

По равнинам лениво бродили стада могучих мамонтов, бизонов, трепетных антилоп. В лесах и джунглях, в степях и горах жили гордые и опасные хищники. Носящие разум придумывали против них самое изощренное оружие, сначала для защиты, а потом для убийства ради трофея или забавы. Оружие постоянно совершенствовалось, и уже никто не помнит, кто и когда первым повернул его против себе подобных. Разумные строили города, создавали государства и исправно воевали друг с другом. Планета захлебывалась от потоков крови, страдала от разрывов бомб и снарядов, от того, что родила разумных и доверчиво отдала им все, чем она обладала, что копила миллиарды лет.

Устала от войн планета, уж воевать-то было почти не за что, дерево, металлы, нефть — все шло для оружия, для войны. Даже воду и воздух научились использовать для уничтожения друг друга. Добрались и до космоса. Появились идеи воевать и там, среди звезд. Строили космические армады, совершенствовали броню, наращивали мощь космического оружия, приборы смотрели все дальше и дальше, предупреждая о приближении чужого флота. Космические корабли, переняв осторожность и коварство хищников планеты, сторожили друг друга в вечной космической ночи. В слабом свечении звезд мертвенно-белесым цветом вырисовывались контуры стальных громадин, горбатящихся антеннами, генераторами, лазерами и прочим оружием космического века. Громадные корабли лениво вращались, демонстрируй друг другу воинственные бока, а в их чреве затаились мощные, сверхбыстрые вычислительные машины и неутомимые солдаты-звездолетчики. Так в тишине и неподвижности летали космические армады, готовые в любую секунду стать враждующими армиями и кромсать друг друга в безмолвной схватке. Сверхсекретный сигнал и… все озарялось вспышками, сполохами. Бесформенные груды разорванных кораблей, бывших некогда частицей планеты, разлетелись в разные стороны необъятного космоса.

— Рош, вычислитель сторожевых систем сообщает, что пятый флот зашевелился. Они явно что-то замышляют, перестраивая свои ряды. Притом перестраивают их необычно, Рош, это напоминает две чаши, обращенные друг к другу своей пустотой. В середине какой-то астероид, когда мы пролетели этот сектор, астероид был уже здесь. Рош, будь осторожен, они уничтожили шестой флот мгновенно, — вооруженец Буль замолк, внимательно глядя на экраны внешнего обзора.

Рой кораблей противника образовал две полусферы и начал сжиматься, стремясь заключить их вовнутрь сферы.

— Буль, по-моему, они хотят поймать нас в фокус сферы и ударить со всех кораблей, мгновенно усилив мощь излучения. Рассредоточиться! — подал команду своим кораблям Рош.

Корабли восьмого флота растеклись в пространстве, образуя кольцо вокруг астероида. Полусферы сжимались, — тесня кольцо кораблей противника… Но вот они остановились, и из них нитями брызнули лучи, сходящиеся в одну точку — в астероид. Астероид вспыхнул ярким светом, и от него веером растеклись энергетические волны, разметая, как цунами, корабли противника, сокрушая их обшивки и калеча живых… За волнами устремились смертоносные лучи, довершая убийство кораблей и звездолетчиков. Битва среди звезд началась.

Для капитана Роша это было десятое сражение, его так и называли — «везучий капитан», и многие хотели летать с ним вместе в надежде на талисман — везение Роша. Обычно жизнь космических солдат и капитанов обрывалась на одном-двух сражениях, а Рош перенес их десяток. Но на этот раз удача изменила ему, Рош поздно понял, что перед ними был не астероид, а концентратор и отражатель энергии. Это погубило его, и Буля. Волна частиц отбросила корабль Роша, кувыркая его в пространстве и не позволив сделать прицельный выстрел. А вслед за волной несся смертоносный луч. Рош видел, как он отделился от астероида. Это был луч предназначенный, как он понял, для них, для его корабля. Рош и Буль молили о мгновенной и легкой смерти, но защита корабля все-таки успела сработать — и луч уперся в нее. Началась борьба энергетических долей. Тонкий луч все вдавливал и вдавливал защиту корабля, на ее сфере образовалась воронка, конец которой с светящейся иглой луча неуклонно приближался к обшивке корабля. Развязка приближалась.

— Рош, до обшивки осталось полметра, защита слабеет, не удержать ей этого проклятого луча. Господи, помоги! — в панике хрипел Буль.

— Буль, лети в свой отсек, выкинь торпеды, а то они тоже начнут рвать наши внутренности. Может, кто из этих напорется все-таки на них, — обреченно приказал Рощ, а сам кинулся к рации. Сообщение о разгроме армады полетело к планете.

Буль выплывал из отсека, и уже за люком рубки капитана услышал змеиное шипение, хорошо знакомое звездолетчикам, — это воздух вырывался из баллонов, компенсируя потерю воздуха в пробитом отсеке. Буль оглянулся и увидел Роша, луч пронзил его широченную, упрятанную в скафандр грудь, а Рош пытался его вырвать, словно древнее копье.

«Как жука иголкой для коллекции», — мелькнуло в голове у Буля.

В следующее мгновение автоматика сработала, и люк захлопнулся за спиной Буля, отделив его от отсека, продырявленного лучом и потерявшего живительный воздух. Рош навсегда остался сорокалетним.

Буль лихорадочно выбрасывал одну торпеду за другой. Они веером разлетались в разные стороны. Одна из них угодила в корабль пятого флота. Железными брызгами разлетелся корабль, луч его угас, словно оборванная нить, а окрашенные закипевшей и застывшей кровью куски скафандров уносили в черноту космоса то, что раньше было звездолетчиками-солдатами… Другие торпеды искали свои жертвы. Вот оборвалась еще одна нить, тянувшаяся от корабля, вот еще, еще и еще…

Битва среди звезд продолжалась. Буль выбросил последнюю торпеду и услышал знакомое шипение. Луч пронзил его отсек. Буль, оцепенев от ужаса предстоящей встречи со смертью, обреченно следил за стрелкой прибора, она неуклонно ползла к красной черте, к смерти…

Обезумев, Буль захлопнул стекло гермошлема и нырнул в тоннель торпедного аппарата, лишь бы убежать из гибнущего корабля. Выходной люк откинулся, и Буль увидел бездонный, черный космос и неподвижные, живущие миллиарды лет звезды, а среди них яркие точки, несущиеся друг за другом, яркие вспышки, гаснущие и зажигающиеся лучи, гибнущие корабли.

«А как же там, на планете?» — мелькнула мысль умирающего Буля.

Посиневшими губами он пытался найти хоть каплю кислорода под своим скафандром…

До планеты долетели два сообщения. Одно о победе. Другое — о гибели. Траур по погибшим прервался разрывами бомб и снарядов… Война вернулась на планету, опять умывая ее кровью, коверкая и уродуя. Космический флот победителя возвратился к планете.

СЕТКА

А жизнь рождала жизнь. Жизнь просто продолжалась. Даже в безумную эпоху атомных бомб, ревущих самолетов, прячущихся в глубинах подводных крейсеров, ракет, летящих в заоблачных высях и крадущихся над самой Землей. Жизнь продолжалась на Земле, когда в космосе появлялись земные завоеватели. Они строили, запускали и размещали специальные, необычные спутники, которые появлялись над континентами, странами, городами и селами. Они подслушивали, подсматривали, записывали, передавали, следили, они заглядывали в дома и даже в души людей. И постепенно люди привыкли жить под пристальным взглядом. Они становились тише, незаметнее и даже больше похожими друг на друга. Люди привыкли к чужому взгляду. И влюбленные, целуясь под луной, знали, что на них смотрят. Тогда и родилась Натали.

Шли месяцы. Девочка росла. Это был очень смышленый, подвижный ребенок. Но по ночам ее мучили кошмары. Она кричала во сне, просыпалась и плакала, просилась на руки или, рыдая, зарывалась под одеяло.

Пригласили врача.

— Сны страшные снятся, — успокаивал врач.

И все оставалось по-прежнему — бессонные ночи и тревога ничего не понимающих родителей, Люси и Лема.

Однажды к ним в гости приехал молодой лейтенант Джим, брат Люси. Вечером бравый лейтенант, не давая себя перебить, громко и с удовольствием рассказывал:

— Теперь я буду рядом с вами, мои дорогие. Недалеко построили нашу базу. Я стал немного ближе к богу. Там, — лейтенант поднял указательный палец, — бегают наши «серые мыши» и, наверное, беспокоят его. Может, он переселится повыше? — расхохотался Джим. — Между прочим, твой брат, Люси, один из лучших офицеров, и только мне могли доверить такую работу. Спокойствие и безопасность я вам отныне гарантирую.

Телефонный звонок прервал лейтенанта.

— Это тебя, Джим, — сказала Люси, передавая ему трубку, — откуда-то из 2732…

— Лейтенант Грю слушает. — Джим даже вытянулся у телефона. — Понял. Да. Передать в Бюро информации. Понял. Вокруг базы. Понял. — Джим положил трубку, и в эту секунду из детской спальни раздался крик. Когда взрослые вбежали в комнату, где спала Натали, они увидели, как детские руки беспомощно тянутся вверх, в открытых глазах застыла быль. Девочка рыдала и металась на кровати.

— Вот, Джим, так каждую ночь, и мы ничего не можем сделать. — Лицо Люси окаменело. Она стояла над бьющейся дочерью, но даже не притрагивалась к ней. — Все бесполезно, Джим. Это приходит само собой, как наваждение. Но это бывает каждую ночь, понимаешь, каждую.

Бравый лейтенант молчал. Он знал, что происходит с ребенком, но он давал присягу и потому молчал, быстро перебирая пальцами пуговицы своего красивого мундира.

Девочка затихла.

— Два ноль-ноль, — произнес лейтенант.

— Что, Джим? — Люси с тоской смотрела на брата.

— Ничего. Я так. О времени. Спать пора, — ответил Джим.

Но на следующий день лейтенант загрузил вычислительные машины работой. Машины ощупывали Землю. Машины искали место, где нет спутниковых облучений.

Искали долго, упорно и… нашли. Они просигналили о полоске, о небольшом городке, который лежал между трасс спутников.

Х-2244858004, — записал в свой блокнот лейтенант и в тот же вечер был у Люси.

— Надо переезжать, — сказал он ей тоном, не терпящим возражений, — наша база все равно будет расширяться, а тут, — он ткнул пальцем в бумажку, — полезный климат. Мне сказали, что ребенку здесь будет лучше. Она поправится…

Жизнь в новом городе наладилась. И — чудо! — Натали спала глубоким сном. По утрам она даже рассказывала счастливой матери свои сны про добрых слонов, смешных обезьянок, крикливых попугаев, про море, в котором прыгали дельфины…

А осенью приехал Джим.

— Джим, дорогой, спасибо, Джим. Ты спас Натали, она так выросла, посмотри, вон она, во дворе! — тараторила Люси и волокла Джима в дом.

— У меня плохие новости, Люси, — мрачно ответил лейтенант, — поэтому я и прикатил сюда. Почти все новорожденные в вашем бывшем городе, да и в других заболевают недугом Натали. Родители сходят с ума…

— Но надо же сказать всем, чтобы ехали сюда! Здесь же так хорошо! Надо спасать детей от этого безумия! Это же хорошо, Джим, что есть такое место!

Лейтенант говорил сквозь зубы.

— Через три месяца, Люси, этого места не будет. Сюда приедут толпы.

— Джим, я не понимаю…

— Послушай, Люси, дети заболевают из-за спутников, которые контролируют Землю днем и ночью. Здесь, — он взмахнул рукой, — последний клочок Земли, выпавший из их орбит. Последний, Люси.

— И все это сделали вы, Джим? Такие, как ты? Зачем? Кому это надо? Вы безумцы?

Джим не любил истерик. Его лицо стало бесстрастным.

— Это делают для вашей безопасности, черт побери. Для вашего счастья, сестра. Для счастья…

Натали спала, улыбаясь во сне… Знакомая страшная тень пробежала по ее лицу, глаза распахнулись в бездонном ужасе, тело взметнулось над кроватью, и вопль отчаяния сорвался с губ.

На пороге ее комнаты стояла Люси. Стояла и смотрела на дочь, не трогаясь с места.

Утром с неба сошел бог. У него было лицо Джима. Он сошел с вертолета и двинулся к дому Люси. Она вышла навстречу.

— Люси, вчера мы испытали новую станцию. — Джим остановился в нескольких метрах от женщины. — Теперь и это место легло под орбиту.

Люси молчала.

— Но есть выход. — Лейтенант попытался улыбнуться. — Мы придумали специальные сетки, их можно надевать на тело и жить. Излучение не пройдет сквозь них…

Люси молчала.

— Какая разница, сестра! — Лейтенант начал нервничать. — Можно жить в сетке! Она не мешает!..

Люси молчала.

Джим решительно тряхнул головой и пошел к вертолету… Он опаздывал. Через час его должны были повысить в звании — идея с сетками принадлежала ему, как, впрочем, и открытие незанятой, дефицитной местности для новой спутниковой трассы.

Люси смотрела на взмывающий в небеса вертолет.

Ее душа онемела.

ЛОПАТА

Боб всегда отличался от всех нас сообразительностью, оптимизмом, крепким здоровьем и еще чем-то неуловимым, но придающим ему уверенность, блеск в глазах и всеобщее расположение.

Может, в этом была доля того, что вокруг Боба зачастую витал легкий запах «Белой лошади». Но скорее всего все-таки не в этом было дело, так как таким он был с детства. Еще в школе Боб умел делать так, что у него всегда и всего было больше всех. Он умел это делать, и никто не перечил ему, признавая его первенство и главенство.

А сейчас Боб, уже седовласый, но еще крепкий мужчина, отправлялся за очередной удачей. Он вот уже как несколько лет подписал контракт на частные поиски в космосе, купил приличный корабль и успешно делал свое дело.

Как и всегда, в корабле был он один, да еще его талисман — старая, обшарпанная лопата, отполированная Бобовыми руками. Она, лопата военного образца, копала траншеи во время войны и спасла его. Она была участником его первых поисков счастья в глубинах собственной планеты. Острое лезвие этой лопаты вонзалось в грунт Марса, извлекая из него изумруды и алмазы, ворошила лунные камни, в далеких уголках звездного мира она вспахивала нетронутые пласты, принося ее обладателю уверенный рост суммы в банке. И теперь Боб тащил ее с собой в далекий уголок нетронутого пространства, где он пытался в очередной раз найти удачу.

Высадился Боб весьма удачно и, прихватив с собой лопату и рюкзак, двинулся в близлежащий лес. В лесу он обнаружил группу самых настоящих трудяг, они дружно перекапывали холм, их лопаты сверкали в лучах зеленоватого светила. Боб решил присмотреться. Лопатки у них были прямо игрушечные, чуть больше детских лопаток землян, а управлялись они с ними ловко. Аборигены копошились, Боб изучал. Ему сразу не понравилось то, что ими никто не командовал, все они делали сами: сами копали, сами отдыхали, когда и куда хотели, тогда и туда ходили — в общем, делали все сами и с удовольствием. Деловые маленькие фигурки просеивали взрыхленную почву, и иногда оттуда появлялись красные рубины.

— Что же, не плохо, — решил Боб, — завтра надо попробовать самому.

Боб с любопытством продолжал наблюдения, дальше все произошло проще простого. Зеленая звезда садилась за лес, труженики окончили работу. Сложили свои лопатки в общую, аккуратную пирамиду, а собранные кристаллы: кто один, кто два, а кто и десяток выкладывали на большой круглый стол. У некоторых вообще не оказалось ни одного кристалла, но это никого не смущало. Горка кристаллов росла и росла, а потом исчезла в мешке, который утащил один из трудяг. Все было удивительно просто. Труженики разошлись кто куда, вскопанный холм остался без присмотра. Бобу очень хотелось тотчас же вгрызться в него, извлекая красные камни, но темнота охладила его пыл — он ушел в корабль и выспался.

Ранним утром Боб проснулся от громкого шороха, как будто огромный кот скреб лапами землю. Холм шевелился — аборигены уже трудились. Боб решил еще понаблюдать. Некоторых он видел впервые, другие пришли вновь. В остальном все произошло так же, как вчера.

На третий день Боб влился в число работающих. Он спокойно подошел к ним и начал копать, никто не удивился, не оттолкнул его, не собрал вокруг него любопытных. Боб работал как трактор, оставляя после себя широкую борозду. Его лопата, вместимостью с добрый десяток лопат аборигенов, делала чудеса. Маленькие труженики с уважением поглядывали на Боба, но ему было некогда, его характер проснулся, он должен был накопать больше и найти кристаллы лучше, чем другие. Зеленая звезда заходила за лес. Боб дождался, когда разложат свои жалкие кучки маленькие существа, и с гордостью выложил свою, возвышающуюся горой над другими. На Боба устремились восхищенные глаза, Боб поиграл мускулами и ухмыльнулся. Камни стали сгребать в общую кучу, и тут Боб с проворством воробья, склюнувшего готовую взлететь муху, сгреб свои камни в свой рюкзак, закинул свою лопату на плечо и, насвистывая песню молодости «Я самый лучший из парней, спроси любую из моей деревни», двинулся в лес.

Спину ему сверлили недоуменные взгляды. На следующий день Боб собрал еще больше камней, лопата и мускулы делали свое дело. Боб с удовольствием ощущал тяжесть рюкзака. Удаляясь в лес, Боб почувствовал внимательные взгляды и шепот — аборигены явно о чем-то совещались.

«Уж не отнять ли думают, — забеспокоился Боб, — не такие покушались на мое богатство, а уж от этих-то как-нибудь отмахнусь».

Но аборигены были явно не агрессивны, а уверенность Бобу придавали не только камни в рюкзаке, а кое-что потяжелее камней. На следующий день кучки камней не появились на общем столе, а аборигены расходились каждый со своей лопаткой и каждый со своим мешочком с камнями.

Боб стартовал на пределе тяги, мешки с рубинами весили немало. Он был рад и весел, все оказалось лучше, чем он мог себе представить: без риска и драки. Уже на полпути он вспомнил про лопату, которую забыл на зеленой планете. Боб очень расстроился, но возвращаться не мог, не было запасов горючего…

Организация Объединенных Галактик тушила огонь последней войны. Ее объединенные силы высадились на зеленой планете. Впереди шел плечистый парень, сильный, глаза его блистали, он был первым, и никто иной им быть не мог, это понимали все вокруг. Опыт уже был, вскоре все кончилось, мир был восстановлен. Земляне с удивлением обнаружили на планете, на вершине холма, торчащую лопату военного образца. Парень внимательно ее осмотрел и увидел на деревянном черенке инициалы и короткое имя — «Боб».

— Надо же, лопата отца, — Парень размахнулся, но передумал и забрал лопату с собой. Корабли взмыли над мирной планетой.

ОН

Люди улыбались, глядя на розовый и пищащий комочек. Новорожденный был прямо как с картинки.

— Гляди, какой карапуз. Толстенький, глаза голубые, и голосок басовитый. Наверно, генералом будет, — зашепелявила проваленным беззубым ртом бабка-повитуха.

Монах осенил крестом карапуза, брызнул на него святой водой и открыл священную книгу. Все притихли, глядя на него и приготовившись ловить каждое монашеское слово. Монах важно приосанился, втянул воздух и распевно начал говорить:

— Имя твое будет Юрий. Сие означает землепашец. Он, землепашец, — наш кормилец, богом земле посланный, чтобы жили люди на ней и от нее кормились. — Монах величаво указал перстом на новорожденного и выпятил живот, от чего крест на нем качнулся и сполз чуть вправо. Стоящий неподалеку беловолосый мальчуган прыснул смехом, за что тут же получил подзатыльник. Мальчишка примолк. Монах продолжал, читая страницы книги: — Родился ты под звездой Бетельгейзе. Свет ее надежен и мягок. Ты будешь, счастливым, жизнь твоя будет спокойной. В декабре и июне твоя звезда, Юрий, будет тебе помощницей, отдавая тебе свою силу. Знай это. Луч твоей звезды будет для тебя на всю жизнь путеводной нитью.

Словно в подтверждение слов монаха сверху к малышу протянулся тонкий светящийся лучик. Малыш зашевелился, отчаянно засучил ножками, еще сильнее запищал, личико его сморщилось, но он не заплакал, а заулыбался.

Монах тоже улыбнулся, еще раз перекрестил маленького человечка, а потом, воздев руки к небу, поблагодарил за новую жизнь Господа Бога, низко поклонившись иконам. Люди засуетились, родители торопливо спеленали малыша и бережно и торжественно понесли его в дом. По дороге к дому стояла вся деревня. Многие бросали на дорогу зерна пшеницы, приговаривая: «На счастье, малыш». Через три дня в другом доме родилась девочка. Ее путеводной звездой стала звезда Унук-Эль-хайя. Через неделю родился…

Церковь была довольна — детей рождалось много, и каждый раз тонкие лучи опускались с небес и вливали жизненную силу в человека. Нити шевелились, извивались, то угасали, то наливались упругостью вновь. Человек шел то уверенно, побеждая и радуясь успехам, то огорчаясь, падая, вставая и продолжая то, что он называл Жизнью. Часто взоры его устремлялись вверх к звездам… Там, далеко среди блистающих светил, гордо и величаво царил Он и перебирал нити жизни, то натягивая их, то отпуская.

Иногда животворные нити рвались, и умирал Человек, отдавая Вселенной то, что когда-то от нее принял.

Увидел Он тугой ствол нитей, тянущихся к счастливой Земле. Не понравилось Ему это. «Слишком много счастья одной планете», — решил Он и, схватив нити, начал дергать их и рвать… падали солдаты на поле боя. Шла по Земле чума, тиф, тысячами умирали люди. Устал Он и, прикрыв воспаленные глаза, заснул, сложив натруженные руки, чтобы проснуться и снова взяться за струны Жизни.

СТРЕЛОК

Этот уголок Галактики был просто идеальным. Звезда сияла ярко, но ее излучение было терпимо и свет не ослеплял пилота. Особенно приглянулась пятая планета, она переливалась зеленью растений, голубизной морей и белизной облаков.

«Прямо как наша Земля, — подумал Гавр, — надо садиться, нечего размышлять».

Гавр — пилот-разведчик, приоритетный посланец в неизвестное, мастерски притер корабль на травянистую поляну. Экспресс-анализ показал полную доброжелательность окружающего мира.

«Посплю и выйду», — решил Гавр и закрыл глаза.

Сон был уже здешним. Под влиянием увиденного в сознании Гавра мелькали пушистые звери, дивные леса, красивые птицы. Рай да и только.

Проснувшись, Гавр огляделся вокруг и заметил кое-какие изменения: от корабля шла просека, теряющая свое окончание где-то далеко в лесных чащах.

«Не заметил я эту дорожку, что ли? — подумал Гавр. — Не могли же ее прорубить за четыре часа, пока я спал».

Облачившись в снаряжение для новых неизвестных планет и прихватив оружие, Гавр вылез из корабля. Красная метка его бластера показывала сто процентов — это действовало успокаивающе. «Добрый знак защиты» — так называли метку разведчики. Осторожно продвигаясь вперед, Гавр замечал вокруг себя все и вся: шевеление листвы, ее шелест, птиц в небе и траектории их полета, мелькание легких теней в кустах и меж деревьев — все было спокойно, без намека на агрессию. Но Гавр не расслаблялся, успокоительная тишина не отвлекала его, а окружающее спокойствие, наоборот, все больше и больше настораживало. Гавр, как опытный охотник в лесу, шестым чувством ощущал на себе настороженный взгляд.

«Деревья, что ли, смотрят?» — подумал Гавр и вспомнил русскую шутку:

Усмехнувшись, он шел дальше, но ощущение цепкого, липкого взгляда не отпускало его. Все более ему казалось, что он похож на быка на бойне, который идет по узкому коридору, в конце которого его ждет меткий стрелок с оружием, направленным ему в сердце. Но вокруг была тишина и благодать. И именно это нервировало Гавра. Несколько раз он ловил себя на том, что его рука невольно сжимала оружие. Гавр уже не шел, а крался, окруженный птичьим пением, ласковым светом, шепотом листвы, шел, подминая яркие цветы, сгибающиеся под его тяжестью, словно приветствуя его.

Напряжение росло. Гавр вышел из леса и очутился на полукруглой поляне, края которой круто уходили вниз. Лес за ним сомкнулся. Гавр стоял, упираясь, спиной в зеленую стену леса. Голубое небо и резкий край обрыва делили мир пополам: на темный низ и светлый верх. Граница между ними была четкой и строгой. Вдруг четкость границы нарушилась, линия горизонта вспучилась, и над краем обрыва появился лохматый бугор, превратившийся в хищную голову с горящими свирепыми глазами и оскаленной пастью, утыканной лесом кривых, желтых зубов. Голова поднималась все выше, покачиваясь на тонкой чешуйчатой шее грязно-зеленого цвета. Морда была просто отвратительная. Появились когтистые лапы, они подрагивали, выдавая нетерпение зверя. У косморазведчика была отличная реакция, оставшаяся еще от прадеда — завсегдатая баров и таверн, в одной из которых, впрочем, он и остался, опоздав опередить своего соседа на долю секунды. Выстрел — и затихающий вой подчеркнул меткость Гавра. Зверь исчез. Гавр вытер выступивший пот и боковым зрением заметил горбящуюся линию горизонта справа. Выстрел — вой — вспотевший лоб. Холм теперь вырос слева… Выстрел — вой — вспотевший лоб. Холм впереди — выстрел — вой — вспотевший лоб, слева — выстрел — вой, справа — выстрел — вой… Гавр уже не успевал вытирать лоб, пот струился сплошным соленым водопадом. Цифра 100 катастрофически ползла к нулю, но Гавр уже не замечал этого и только нутром чувствовал, что спасительные заряды тают, как снег в весеннюю пору. Очередной выстрел, и Гавр понял — ноль.

— Все, замотали, черт вас дери, больше нет, — чертыхнулся от души Гавр и в сердцах швырнул бесполезную железяку в скалящуюся рожу. Удар был точен, и рожа исчезла, а оружие с глухим стуком скатилось в бездну. Гавр напряг мышцы тренированного тела, готовясь к схватке. Но никого не было, рожа не появлялась, горизонт был чист и светел. Напряжение сказалось, и дрожащие ноги Гавра перестали держать его… он стал валиться на спину. Но не упал. Что-то мягко поддержало его, и он очутился в удобном кресле. Напротив сидел ухмыляющийся ромб с живыми глазами.

— Вы уже девятый и тоже с оружием. И все сначала стреляете, а потом раскаиваетесь и недоумеваете, как это произошло. Мы потеряли троих, пока не придумали вот это.

— Что это? — тупо спросил Гавр.

— Разряжатель оружия, — невинно ответил ромб и, в свою очередь, спросил: — А где вы научились так хорошо стрелять, на войне?

— Нет, у нас войны давно нет, — сказал Гавр.

— А где же тогда? — переспросил ромб.

— На стенде.

— А что такое стенд?

— Это такое устройство, где мы учимся стрелять для охоты. Как вот этот ваш разряжатель оружия.

— Так вы стреляете только на охоте? — от души удивился и обрадовался ромб.

— Мы-то да! А вот в соседней звездной системе до сих пор воюют, — ответил Гавр. «Вот бы и правда настроить стендов для любителей войн», — мечтательно подумал он.

СЕРДЦЕ КОМЕТЫ

Который раз неслась комета навстречу Земле. Заметили ее уже давно, приписывая ее появлению и ей самой всевозможные небылицы от пристанища богов до предвестника войн и всевозможных катастроф. Появлялась комета вблизи Земли довольно редко, один раз в семьдесят с лишним лет. Ученые передавали друг другу свои знания, но понять ее происхождение, ее будущее наблюдатели не могли. Летели ей навстречу автоматы, изучали, пролетали мимо, но все-таки это было не то, хотелось пощупать комету своими человеческими руками. Долго не могли прикоснуться к ней земляне, не могли проникнуть внутрь летящего впереди нее барьера, хоть слабого, но все-таки барьера. Труден был путь в космос землян. Сначала робко и недалеко от Земли, потом все выше, дальше, к Луне, а потом еще и еще дальше летели посланцы землян, возвещая о новых и новых шагах во Вселенной. А комета то приходила к Земле, то уходила назад, в глубины космоса, унося в очередной раз свою тайну. Планета готовилась к новому появлению кометы, люди ждали ее и были готовы к встрече. Мощная ракета вырвалась в космос, унося с собой тех, кто был готов прикоснуться к величайшей из тайн — сердцу кометы. Экспедиция была продумана до мельчайших подробностей: в середине группы кораблей летел «Прометей», несущий самое дорогое, когда-либо рожденное на Земле, — людей. Рядом летел корабль-двойник, на всякий случай, вдруг что-либо случится с основным кораблем, тогда можно будет перебраться на него и вернуться на Землю. Впереди летели три автомата-разведчика, глаза и уши экспедиции, вынесенные вперед. Расчет был прост: эскорт кораблей должен был сблизиться с кометой как бы сзади, догоняя ее, так было безопаснее, чем вторгаться в ее пределы в лоб. Картина стремительно несущейся кометы была устрашающая: пушечное ядро, выстреленное в глубине черного пространства неизвестным орудием, а далеко впереди — барьер частиц, прижатый свечением светила. Казалось, что этот барьер сметет корабли, разбросает их в пространстве, утопит в глубинах черного, бездонного космоса.

Но мы упорно мчались ей навстречу, нам была нужна ее тайна…

Теперь мы уже гнались за кометой, четко различая ее сердце — черный шар, а светящийся вокруг него ореол из ярких частиц дополнял видимую нами картину таинственностью. Черный шар манил нас как магнит, притягивающий к себе железную песчинку. Погоня длилась долго, автоматы, прокладывающие нам путь, не видели впереди опасности, они разрешали нам лететь дальше и дальше, шар медленно рос у нас на глазах. Зонды устремились в центр шара… и пропали в его черноте, но сигналы от них говорили о том, что опасности нет, что там, в середине ядра, есть твердь, плотная, которая может принять наш корабль. Все операции напоминали нам далекую историю, когда люди прокладывали себе путь к Луне. Наш корабль устремился вниз, вот он нырнул в темную массу атмосферы и осторожно спускался все ниже и ниже. Вокруг корабля кружились крупные коричневые хлопья и больше ничего. «Мрачный снег» — назвали мы его. Локатор корабля нащупал в этой темноте твердую поверхность, и мы опустились на нее — лед, камни, песок, пепел — вот все, из чего состояла «земля» кометы. Космонавты огляделись вокруг и застыли в удивлении… посреди небольшого холма возвышался столб, надпись, похожая на древнюю клинопись, гласила: «Это все, что мы можем послать вам, предупреждая о Разуме и Доброте. Именно теперь, когда в руках ваших познание огромной энергии и пространства, будьте разумными. Пепел, кружащий вокруг вас, и осколок планеты, когда-то родившей Разум, но не осознавших это, — вам пример».

Колонну сняли, собрали немного пепла и вернулись на родную планету… а через десять лет корабль землян устремился в соседнюю галактику, это был огромный корабль, строила его вся планета, а экипаж состоял из представителей всех стран и народов.

Летели туда, куда указывала колонна кометы. Анализ показал, что она сделана так же, как колонна Чандрагупты, и земляне надеялись найти ее создателей, увидеть их новый мир.

ДУХ ПРЕЗИДЕНТА

Это был очень воинственный Президент. При нем сделали «невидимые» ракеты и самолеты, умеющие еще и летать так низко, что их появление было поистине неожиданным и устрашающим. Это он выдвинул требования для армии и промышленности: ракеты и самолеты — ниже, спутники — выше, лодки — глубже под водой, а люди — глубже под землей. Это он утвердил проекты военных баз в космосе и на Луне. Мир жил неспокойно. Президент был доволен — деньги текли в его страну бурным потоком, многие видели в сотрудничестве с хищным зверем залог и гарантию своей безопасности. Уроки истории были преданы забвению. Время шло, старел Президент, и у него появилось новое увлечение — он стал много читать. Газеты писали о нем как о самом читающем Президенте, этим гордилась, а вернее, должна была гордиться вся страна — страна промышленности и процветания. Президент стал часто бывать в уединении в библиотеке Желтого дома — своей резиденции. Часами просиживал он в глубоком кожаном кресле. Никто не смел тревожить его в это время, оно было святым — Президент познавал мир сквозь призму книг и философских раздумий. Многие хотели узнать, что читает Президент, пытаясь проникнуть в его тайные мысли и стремления, но ничего не получалось… Библиотекарь исправно брал взятки, делал глубокомысленное лицо, закатывал глаза к небу, и любопытствующие уходили в восхищении многогранностью интеллекта Президента; библиотекарь снова и снова протирал от пыли нетронутые книги, а после работы резво бежал в банк для оформления очередного вклада доверчивых Министров. Каждый день по три раза он молил бога продлить жизнь Президенту, библиотекарь очень его любил. Однажды библиотекарь с волнением обнаружил, что на одной из книг пыль была потревожена и на ней явственно означился палец Президента. С волнением раскрыл книгу библиотекарь, и перед ним предстали повествования о храмах, памятниках царям и фараонам, кесарям и ханам. Страницы с описанием величественных статуй, барельефов, колонн были испещрены пометками Президента. Библиотекарь понял… Президент искал, выбирал себе памятник от благодарных потомков. Смышленый служитель храма книг изучал пометки, систематизировал их, вдумывался, анализировал, но не мог проникнуть в таинства президентских мыслей, не мог определить выбор Президента. Тогда он посвятил в свои изыскания математиков, они составили программы, а библиотекарь опять увеличил свой счет в банке. Машины недолго бились над следами президентского пальца и получили результат — Президент должен был выбрать храм, храм подобный храму древнего самодержца. Туда, к храму, полетели художники, строители, инженеры, они мерили, вычисляли, зарисовывали, фотографировали, но не угадали — в завещании Старый Президент просил Нового Президента запустить его прах на орбиту так, чтобы спутник с урной всегда был над его страной, чтобы Президент всегда был со своим народом, вернее, его Дух, как он сам записал в своем послании Новому Президенту. Газеты пестрели словами завещания Старого Президента и благородными заверениями Нового Президента о решении выполнить просьбу Старого Президента.

Пышно и ярко обставили присягу Нового Президента. Он был решителен и смел, Новый Президент, он сразу же решил исполнить завещание Старого Президента.

— Такое начало укрепит доверие ко мне и отвлечет от мыслей о Старом Президенте, это же надо, что придумал этот старый хитрец, — размышлял Новый Президент.

Траурная черная ракета стояла на старте, который тоже был окрашен в густой, черный цвет. Под черным колпаком-обтекателем на самой вершине ракеты лежала черная урна с прахом Президента и платиновые пластины с описанием его деяний, все и навсегда должны были знать о величии страны при Его правлении.

— Все ли готово? — спросил Новый Президент.

— Да, — коротко, ответил Министр по Космосу.

— Начинайте, — скомандовал Президент.

— Ввести программу, пять минут до старта, — объявил Министр.

Время старта держалось в секрете, у Старого Президента было много врагов в его стране.

Вычислитель был очень опытным программистом, он безукоризненно ввел программу полета в системы ракеты. Автоматический контроль не обнаружил никаких отклонений, он был очень опытный специалист — стартовый вычислитель.

Настала минута старта.

— Да исполнится воля любимого и незабвенного Президента, — театрально воскликнул Новый Президент, — старт!

— Старт, — повторил Министр по Космосу.

— И чтобы духу твоего и близко не было, — прошептал стартовый вычислитель и снял блокировку старта.

Черная ракета унеслась в небо и скрылась в низких, черных тучах, гул ее двигателей вскоре стих в черной бездне. Министры и Новый Президент укатили в больших черных лимузинах.

А через некоторое время в Министерстве по Космосу разразился скандал, спас всех Министр Печати. Все утренние газеты пестрели броскими заголовками: «Новый Президент, отдавая дань уважения и признания Старому Президенту, решил отправить его прах в глубины космоса, пусть знают все, какие у нас есть Президенты. Новый Президент присягает на верность идеям Старого Президента».

Прошло немного лет, и на планету прилетела Межгалактическая Комиссия и вместе с разумными планеты восстановила справедливость: самолеты теперь перевозили пассажиров и грузы, корабли развозили бананы и апельсины, ракеты выводили в космос спутники, умеющие обнаружить с орбиты руду, золото, каменный уголь. Вскоре планета вступила в Межгалактическое содружество, достойно представляя в нем Разум и Справедливость.

РЕТРО

Планета, кружащая около Желтой Звезды, готовилась к величайшему событию. Настал наконец день, когда стала возможной экспедиция на край Галактики, к далекой звезде. Выбрали именно ее, наблюдая и изучая звездное небо тысячелетиями. Статистическая обработка миллиардов звездных излучений дала обнадеживающие результаты — спектр ее был близок к спектру их родной Желтой Звезды. А раз это так, рассуждали ученые, то и Разумным с их планеты будет легче, выжить в дальних далях Вселенной. Надо будет только найти подходящую планету около звезды. Надежды на это были. Галактика была огромной — световой луч Желтой Звезды летел из Центра Галактики к ее краю почти 50 тысяч лет. Звезд было миллиарды миллиардов. Но это только те, которые можно было видеть. А дальше… бесконечное множество. Так неужели, убеждали ученые, среди бесконечности есть лишь одна Жизнь? Это противоречило всякой логике. Этого не могло быть! Уникальность не свойственна самой Природе — множественность, фундамент ее бесконечного существования. Ученые подсчитали, что звезд, похожих на Желтую Звезду, в Галактике около семидесяти миллионов. Каждая Звезда вправе иметь планетную систему. «Число цивилизаций нашего уровня около пятидесяти миллионов», — так заявили астронавты, физики, химики… Но такую звезду надо было найти. И ее нашли, а значит, там может быть и «подходящая» планета. Обнадеживало и то, что из глубин космоса прилетали и падали на планету метеориты, и они содержали органические соединения — основу жизни Разумных.

Планета жила проектом полета к Далекой Звезде, объединив силы всех стран. Все жили одной мечтой — скорее, скорее, скорее… Ученые давали положительный прогноз, инженеры создали надежный звездолет, физиологи, психологи, социологи решали свои проблемы. Экипаж был готов к полету.

Но самую большую неопределенность таили проблемы социальные. История жизни Разумных насчитывала миллионы лет, рос возраст цивилизации, росли и проблемы в высокоразвитом, интеллектуальном, техническом обществе. Появились компьютеры с высокоразвитым интеллектом, они становились прямо-таки членами семей, как некогда домашние животные… Они вели хозяйство, финансовые расчеты, они обыгрывали Разумных в шахматы, теннис, футбол, хоккей. Конфликты вспыхивали один за другим, тем более что компьютеры научились даже любить…

Полет к Далекой Звезде отвлек от своих проблем, все думали об экипаже, о том, как сохранить жизнь в стенах звездолета. Все были едины в одном: на борту должны быть Разумные и компьютер. Маленький мир планетного общества, летящий среди звезд, должен сохранить в себе все, а вернее, почти все, что создала и знала цивилизация, все, что она умела.

Предстоящий полет широко обсуждался всеми. В каждом доме имелся «дисплей информации». Каждый мог вызвать на экран страницы любой газеты, журнала… Это было удобно: можно было, например, задать программу подбора материалов по конкретной, интересующей тебя проблеме — и вся сегодняшняя информация по этому вопросу будет на экране. Да и не только сегодняшняя, а и за год, два, три… Любая газета, любая страница, любой материал в доме. Кипели диспуты, дискуссии по телевидению и радио. Созывались многочисленные симпозиумы, несть числа было заявлениям различных групп. Все это множилось и сплеталось в сложный клубок споров и мнений. Планета кипела. Ответственность за эту миссию брала на себя вся цивилизация, все ее Разумные. Путь только туда, к Далекой Звезде, прогнозировался в шестьдесят лет. «Сменяемые в полете поколения или анабиоз?» — первая проблема. «Оставаться на чужой планете или возвращаться? Ведь тогда полет удлинится во времени минимум в два раза!» — вторая… «А если там тоже есть Разумные?» — третья… «А если авария?» — четвертая… «А если?..» — пятая, шестая… Клубок проблем и споров, переплетение проблем технических, психологических, социальных, этических, нравственных… Разрешение их должно быть безошибочным — слишком дорога может быть плата за просчет. Жизнь и сам Разум.

Дисплей пестрел полосами газеты «Только мы».

Журнал «Простор», наоборот, ратовал за идею расширения сферы физического проникновения Разума:

Споры кипели, разгорались и гасли, вспыхивая вновь и вновь.

Наступил день всенародного представления программы полета перед стартом. По традиции сначала в зале встреч отвечали на вопросы руководители проекта, потом была встреча с экипажем. В этом была своя мудрость: присутствие экипажа сковывало. Не все вопросы задашь тем, кто летит. И сеять в них сомнение своим любопытством было по крайней мере неэтично. Действительно, как обсуждать опасность этого предприятия в присутствии тех, кто вскоре займет место в звездолете, или обсуждать способность их выжить среди звезд, сохранить свои физические качества. Как говорить о возможных изменениях психики, способности любить, рожать, воспитывать детей в летящем инкубаторе Жизни и Разума. Поэтому встречу с экипажем транслировали уже из кабин транспортного корабля, готового к старту в космос, на орбиту стыковки с межзвездным блоком.

На экранах появился зал дискуссий, за круглым столом сидели руководитель проекта и ведущий журналист. Вспыхнул сигнальный огонь — время передачи началось.

Ведущий начал дискуссию.

— Продержится ли жизнь на пути к Далекой Звезде? — задал он первый вопрос.

— Есть два способа поддержать жизнь.

— Расскажите.

— В экипаже четыре семьи: Брант, Клевцовых, Смит и Ван Дог. Это рекомендованный минимум для двух-трех поколений. Врачи дают уверенный прогноз на рождение двух детей у каждой семьи. Кроме того, они уже имеют по одному ребенку в возрасте до пяти лет. Гарантирована также разнополость детей. Психологи уверены во взаимном интересе их сочетания и благоприятном общем биополе. Вероятность прогнозируемого процесса высокая, жизнь должна выдержать дорогу к Далекой Звезде.

— Понятно. А второй способ?

— Анабиоз.

— Чему отдается предпочтение?

— Тому и другому.

— Но все-таки какой-то способ предпочтительней! Какой-то способ все же более надежен и обладает долей социальной чистоты! Не так ли?

— Это должен решить сам экипаж. Мы рекомендуем сочетание двух способов. Я уже говорил, что в экипаже четыре семьи и по одному ребенку. Но это не все, я не успел сказать, что на борту звездолета есть еще один ребенок без отца и матери тоже пятилетнего возраста. И одна женщина и один мужчина, не связанные узами брака. Вот они должны лечь в анабиоз. Потом, когда эго будет необходимо, я думаю, лет через двадцать, они будут разбужены: и взрослые и ребенок.

— Но почему это не семья, а разные, чужие, так сказать, друг другу люди? И почему надо сохранить ребенка ребенком?

— Социологи решили, что так будет надежнее. Было много споров и взаимных обвинений в неэтичности такого подхода. Помните бурю с экспериментами Ле Жана? Кто мать? Это было сотни лет назад. Женщина, вынашивающая в своей плоти оплодотворенную яйцеклетку сторонних родителей. Она его производила на свет. Но кто же истинная мать? До сих пор юриспруденция не дала ответ. Здесь суть в том, что взрослые, погруженные в анабиоз, проснутся, так сказать, средним звеном между рожденными в полете малолетними детьми других семей и постаревшими родителями. «Что стар, что млад» — эта прекрасная русская пословица, как никакая другая, лучше отражает эту ситуацию.

— В чем же?

— И старым и молодым будет нужен лидер. Ими станут сохранившие молодость, не обремененные супружескими обязанностями взрослые, вставшие из анабиоза. Надо учесть, что к тому времени дети, стартующие в звездолете, станут примерно такого же возраста. Это дает значительное расширение случайности выбора супруга. А это очень важно.

— Наверное, это так.

— И еще… В обществе появляются, и взращенные в полете воспитанные среди звезд, и те, кто созрел во всех отношениях еще на планете. Взаимное влияние в такой среде более чем важно.

— А ребенок?

— У молодых пар появятся дети. Дети детей, родившихся на борту звездолета. Среди них появится ребенок такого же возраста, но воспитанный на планете. У детей свое общение, и им тоже нужен будет «дух детей родной планеты». Тут и поможет анабиоз. Это как инъекция живительного допинга в дряхлеющее тело.

— Логично.

— Так, полагают ученые, может продержаться социальная группа в течение пятидесяти-семидесяти лет.

— А дальше?

— Ну а дальше процесс не подлежит точному прогнозу; слишком много случайных событий, и прогноз становится маловероятным. Слишком неточны априорные данные, они и дают большую неопределенность. А ведь еще и обратный путь?

— Или ждать на планете вторую, третью и так далее экспедицию… или лететь обратно. Кто принимает это решение?

— Разумные или компьютер. Корабль оснащен компьютером высшего интеллекта с возможностью гибкой адаптации мыслительных процессов в зависимости от конкретных ситуаций.

— Компьютер-мыслитель?

— Да, это так. У него развитая периферия сбора информации — сенсорная часть; широкая сеть представления информации — от геометрической, цифровой, до звуковой. Есть манипуляторы, радары, лазеры, роботы, тепловизеры.

— Да, да, я понимаю. А не может сложиться конфликтная ситуация компьютера с Разумными?

— Скажем так: не должна. В компьютер заложено непоколебимое требование охраны Разумных.

— А решения?

— Решения за. Разумными, если они живы. Кроме того, в него заложены чувства живых и Разумных, их структура. Он может даже любить.

— Как это?

— Он воспитал трех детей, один, вернее, одна из них летит с ними в анабиозе.

— А остальные?

— Они здесь на планете. По ним мы будем судить о ее возможном развитии на звездолете. Они вроде живой модели космической путешественницы.

— Не жестоко?

— Нет. Именно поэтому компьютеру не чужды чувства матери и отца, брата и сестры. На борту будут дети. Мало ли что случится со взрослыми, их психика иногда более неустойчива, чем детская.

— Да, вы много продумали. А если жизнь все-таки угаснет?

— Компьютер будет действовать самостоятельно с двумя определяющими принципами: первый — самосохранение, второй — доставка информации к нашей планете.

— А рождение в невесомости? Не приведет ли оно и развитие в этих условиях к патологической перестройке организма, к необратимым процессам?

— Полет будет чередовать этапы невесомости и малой гравитации за счет тяги двигателя. На борту есть ядерный источник энергии.

— Поступил следующий вопрос: почему количество звездолетчиков ограничено? Нельзя ли взять их побольше? Некоторые даже согласны лететь вместе с ними.

— Объем жилых отсеков ограничен, это прежде всего определяется энергетикой двигательной установки, рассчитанной на путь туда и обратно. Мы хотели использовать межзвездный парус, но пока не решились делать на него ставку. На борту есть парус, и его будет опробовать экипаж.

— Слушатель спрашивает: зачем все это?

— Сложный вопрос, но отвечу просто: нам тесно на планете, и она задыхается, ресурсы ее тают непомерно быстро. Еще десять веков… и нам будет очень трудно. Надо искать и надо торопиться. Это счастливая случайность, что мы нашли эту звезду в бесконечном ряде малой вероятности. Вот и все.

— Еще один вопрос: а если там будут Разумные?

— Прогнозов на этот счет просто нет. Мы не можем даже предположить направление их развития, степень агрессивности, уровень знаний. Есть одно предположение: излучаемая энергия Далекой Звезды по своему уровню соответствует естественному уровню ряда монозвездных систем. А раз это так, то гипотетически существующая цивилизация находится на уровне еще небольшого, скажем, долям процента, потребления энергии звезды. Это наш технический уровень. Это нас обнадеживает, вселяет уверенность взаимопонимании. Или просто у звезды еще нет цивилизации. И такое может быть. События эти равновероятностны.

— А можно ли привести их с собой, если они все-таки есть?

— Это решит экипаж после тщательного исследования. Однозначного запрета на эту акцию нет, но в этом случае будет карантин на самой дальней планете нашей системы.

— Это правильно, осторожность тут не помешает.

— А что, кроме воспоминаний, увезут Разумные с собой, что уталит их голод по родной планете?

— В звездолете есть много. Роща карликовых деревьев, цветы, бассейн-озеро, птицы, животные. Есть фильмы, библиотека, стадион, записаны голоса планеты. А главное, конечно, дети. В общем, и много, и мало. Это, пожалуй, наиболее узкое место — планету с собой не возьмешь, а хотелось бы…

— Есть проект перемещения в пространстве всей планеты, но… тогда надо будет решиться на разрушение звездной системы. Пока мы на это не пойдем.

— Спасибо за внимание, наше время истекло. Пожелаем успеха нашим звездолетчикам и ученым. — Ведущий лучезарно улыбнулся.

Экран погас и засветился вновь. В рубке космического корабля сидели пятнадцать представителей Разумных планеты: десять взрослых и пятеро детей.

Ведущий представил их зрителям.

— Семья Брант: Клара Брант, двадцать восемь лет, учительница высшей школы, историк. Крон Брант — инженер по кибернетическим системам, тридцать два года. Их дочь Прат, четыре года, воспитанница школы математиков. Семья Клевцовых: Нина Клевцова, двадцать девять лет. Архитектор. Петр Клевцов — инженер-пилот, физик, тридцать три года. Их сын — Икар, воспитанник школы балета, пять лет. Семья Смит: Дик Смит, двадцать семь лет, химик. Жанна Смит, биолог, двадцать пять лет. Их сын, Джерри — воспитанник школы художественного мастерства, 5 лет. Ван Дог: Нуен Ван Дог, двадцать семь лет, психолог. Она же прекрасный врач. Хо Ван Дог — астроном, двадцать девять лет. Их дочь Тяо Ван Дог, пять лет, воспитанница школы изящных искусств. Прекрасно поет. Марта Биркман, двадцать пять лет, археолог. Изумительный музыкант, победитель многих международных конкурсов. Хойл Хоффман, двадцать шесть лет, палеонтолог. Спортсмен с громким именем, виртуоз тенниса. Маша Дробова, пять лет. Родители погибли в авиационной катастрофе. Скажем прямо — уже настоящий математик. Увлечена тензорным исчислением. Воспитанница ведущего компьютера. Умеет все на свете: ловить птиц, шить, готовить обед, хорошая спортсменка. Обладает великолепной памятью. Вот и весь экипаж смелых и мужественных планетян. Поступил первый вопрос: «Не страшно?» Вопрос адресован Петру Клевцову.

— Нет, не страшно. Но очень интересно. Моя семья готова к этой миссии. Нина архитектор, я физик. У нас большой интерес к этой звезде. Вернее, к звезде у меня, а у Нины — к планете. Может быть, там найдем пирамиды, подобные древним пирамидам нашей планеты.

— А как вы относитесь к социальным проблемам вашего мини-общества?

— Проблемы могут быть, не скрою. Вы, наверное, знаете, что наша колония-экипаж провела год на острове в океане. Неожиданностей не было. Но все мы понимаем, что это полунатурное моделирование — только первое и грубое приближение к условиям группового одиночества в космическом полете. У детей прекрасный контакт. Клара без труда с ними справляется. Мы по очереди читаем им лекции в области своей специализации. Интересно, что ребенок, так сказать, сегодняшнего учителя становится тут же прекрасным консультантом для остальных. В общем, у нас сложилось достаточно дружное сообщество. Как будет в полете, трудно сказать, но думаю, что все будет удачно. Социологическую программу мы изучили, и она нам понятна. Как пилот я буду включаться в процессы управления звездолетом, дублировать компьютер. Мы умеем разделять функции без взаимных обид и претензий. Как физик я буду прежде всего изучать межзвездную среду, звезду, к которой мы летим, планеты. На борту великолепная аппаратура и лаборатории.

— Вопрос вашей жене. Нина, вы архитектор, как вам видится ваша роль в экспедиции?

— Первое — это наличие на планете Разума или его следов. Архитектура довольно ясно определяет уровень развития цивилизации. Это ярко видно по нашей планете: от пещер до мегаполисов, от барокко до кубизма. Второе — изучение чужого опыта и передача нашего. Искусство легче понимает друг друга. Кроме того, у меня большой курс обучения наших детей, да и членов экспедиции тоже. У нас на борту прекрасная система, способная синтезировать любые изображения, формы, цвета. Система может заставить изображение менять формы, цветосочетания, придавать ему движение. С помощью этой системы можно показать город с высоты птичьего полета, из космоса, можно «проехать» по его улицам, заглянуть в квартиры, посмотреть на поток пешеходов и машин, «походить» по городу, войти в магазин… Можно как бы лететь в самолете и смотреть вниз на горы, поля, фермы. Можно подняться в космос и увидеть оттуда планету, ее континенты, архитектуру всей планеты. Я буду учить детей конструировать дома, города, квартиры, планировать архитектуру целых регионов. Кроме того, мы договорились научить друг друга своим профессиям. Это долгая и полезная работа, притом увлекательная. Вот так.

— Спасибо. Вопрос Ирине. Что будешь делать ты?

— Я буду танцевать, программа моей учебы в компьютере, он будет моим учителем, хоть и сам не умеет танцевать. Сейчас я заканчиваю изучение школы Майи Воор, потом — Хеди Брукка. Буду учить своих друзей и готовиться жить в новом доме — на новой планете. Кроме того, я побывала, как и все мы, в невесомости. Это тоже очень интересно — танцевать в невесомости.

— Спасибо, Ирина. Вопрос Дику Смиту. Что будете делать вы?

— То же, что и все. Кроме того, изучение химический процессов чрезвычайно важно. Этим я и займусь. У нас интересная программа с Петром. Это будет физическая химия или химическая физика. Стык наук — это клад, и мы его будем разрабатывать.

— Ясно. Вопрос вам, Жанна Смит. Ваше место и работа?

— Что и все, во-первых. Во-вторых, я художник. Вспомните картины древних на скалах, творения каменного и бронзового веков — прекрасные города, храмы, церкви. Картины лучших художников пленяют нас и сейчас. Художник взглянул не только на реальную действительность, но и проник своим пытливым взглядом в космос. Мне доведется взглянуть в бездну. Я должна это понять и передать всем. Восхищают картины космоса художников, побывавших в космосе. В нашей группе есть талантливые художники, но они еще начинающие. Я их буду учить. Особенно детей.

К тому же я биолог. По-моему, об этом излишне говорить. Биолог на чужой планете — это глаза и уши, это руки, это созидание и проникновение в тайны творения и разрушения. Все знания в этой области в компьютере, у меня — их часть. Мы дополним друг друга. Есть и взаимные работы с Петром и Диком.

— Ну а у тебя что, Джерри?

— Я умею рисовать и буду помогать маме. А если на планете будут ребята, я научу их, а они меня.

— Спасибо, Джерри.

— Ваш черед, Нуен Ван Дог.

— Психология — наука, обобщающая многие частные науки. Психика человека зависит и от здоровья, и от убеждения, и от социального строя, и от материального благосостояния, и от семейных отношений, от окружающей среды и окружающих. Космическая психология особо интересна и познавательна. А контакт с инопланетянами — это первейшая задача психолога. Пульс жизни общества острее всего ощущает психология. История космонавтики рассказывает о поведении человека в одиночестве. Одно наблюдение о возможности слуховых галлюцинаций что стоит. В шуме вентилятора услышать пение птицы. Явная аномалия, и притом опасная. А групповое поведение! Примитивные поведенческие реакции: объединение одной группы против другой, миграция в этих группах, конфликтные ситуации… все это мы испытаем на себе, и я должен находить выход из лабиринта случайных ситуаций. Простите, вернее, все мы, а я как специалист должен этому помочь. А обязанности врача просто очевидны.

— Хо Ван Дог, ваш черед.

— Астроному в космосе всегда много дел. На краю Галактики тем более. Вот мой ответ.

— Благодарю вас за краткость. Тяо, а ты что скажешь?

— Я учусь отсекать от камня все лишнее, как учил великий скульптор, но не всегда получается. В полете я еще подучусь. Дядя Гу мне поможет.

— Кто это, дядя Гу?

— Это наш компьютер.

— Почему дядя Гу?

— Когда он сильно думает, он иногда гудит и у него получается вот так: г-у-у-у.

— Спасибо, Тяо. Ты ведь еще умеешь петь?

— Да, я умею петь песни на разных языках. В них столько много интересного и полезного.

— Марта Биркман?

— Со мной очень просто, я археолог. Копаться в древности — мой хлеб. Нашу планету мы перекопали вдоль и поперек. Надеюсь, что и на чужой планете мне это удастся сделать. Я музыкант. Мир музыки не менее богат, чем мир прекрасных картин и городов. Мир чисел и музыки, природы и звуков един, он неразрывен, он прекрасен. Музыка останавливала войны и давала силы созиданию. В этом моя работа и мое предназначение.

— Хойл Хоффман, что вы скажете?

— Я умею из останков воссоздать то, кем это было миллионы лет назад. Думаю, моя работа пригодится, в глубинах космоса, а на чужой планете тем более. Другое мое предназначение — спорт. Спорт — это наша жизнь, сохранение красоты и силы. А это значит и способности мыслить, творить, работать. Теннис — разносторонняя игра, сочетающая физическое совершенство и умение логически и оперативно мыслить. Это нам просто необходимо.

— Твоя очередь, Маша.

— Я люблю своего отца, дядюшку Го, как его зовет маленькая Тяо. Он воспитал меня, и мы с ним очень дружим. Он тоже любит меня. Я еще люблю математику. Мы с Го разработали программу совершенствования, он будет еще лучше и будет уметь еще больше.

— Спасибо, Маша. А теперь вопросы к экипажу. Вот первый вопрос. Что вы будете делать, если встретите подходящую планету «по пути»? Вопрос Петру Клевцову.

— Я думаю, что мы сделаем остановку. Ведь наша цель — поиск подобия, а не сама звездная система, к которой мы летим. Она одна из многих, и только.

— Вопрос Нуен Ван Догу. Есть ли среди вас верующие?

— Странно, почему именно мне, но отвечу. Да, есть. И это нам не мешает. Пусть вера даст нам еще один источник надежд на успех. Вот и все.

— Что вы думаете о нашей планете?

— Нам ее очень будет не хватать, я так думаю, — ответила Марта Бирман. — И хочу верить, что она сохранится… долго, долго, и наши потомки увидят ее вновь.

Все утвердительно закивали головой.

— Вот еще вопрос. Он поступил с условием, что если кто-то не хочет на него отвечать, то и не надо. Вы практически умираете для планеты, вы больше ее не увидите никогда, и вы первые, кто идет на это «самоуничтожение при жизни». Считаете ли вы это гуманным и, главное, нужным?

Наступила неловкая тишина, прямолинейность вопроса буквально всех ошеломила своей обнаженностью и трагизмом. Пауза затягивалась, все прятали глаза. Даже Хо Ван Дог опустил голову. Опять какая-то неловкость окутала всех. Вопросов больше не было. Ведущий пытался бодро закончить передачу, но этого не получилось. У многих телезрителей осталось гнетущее впечатление от встречи. Исчезли с экранов лица звездолетчиков, и предстала ракета с космическим кораблем, который должен доставить экипаж на борт звездолета, кружащего на орбите вокруг планеты.

Звездолетчики готовились к старту… На полиэкранах можно было видеть ракету и прилепившийся сбоку космический корабль, отсек экипажа, бункер подготовки старта, зал Центра управления полетом. В отсеке экипажа звездолетчики усаживались в кресла. Петр тщательно проверил, как кто устроился, особенно детей. Его кресло было впереди остальных, окруженное изогнутым и синеватым дисплеем. Петр занял кресло и начал подготовку к старту. Экран засветился, на нем появились схемы, рисунки, цифры. Корабль оживал, готовясь ринуться ввысь. Вскоре все службы космодрома и экипаж объявили о готовности к старту.

— Желаю удачи, — напутствовал руководитель службы космодрома.

— Спасибо, — ответил Петр. — Выдаю команду на включение двигателей.

— Разрешаю.

Мощные струи огня ударили вниз, и махина металла медленно оторвалась от пусковой башни. Широкое пламя пульсировало и переливалось, озаряя космодром дрожащим светом. Вскоре оно исчезло за тучами. Взлет длился десять минут. Впереди был звездолет. Он был огромен, форма его напоминала перекрещенные гантели. Шары на концах пересекающихся труб-переходов использовались для жилых помещений, Сада, стадиона, лабораторий. В одном из них хранились посадочные боты. Это был микрогород. К нему устремился корабль с звездолетчиками. Один из шаров засветился, в нем открылся люк, и корабль тихо заплыл внутрь. Магнитные причалы приняли корабль. Люк закрылся. Шлюз заполнился воздухом, и звездолетчики покинули корабль. До старта звездолета оставалось немного времени: так сделали специально, чтобы не терзать Разумных долгим расставанием с родной планетой.

— Через полчаса будет включение буксировочного двигателя, не забудьте зафиксироваться, — предупредил всех Петр.

Звездолетчики поплыли по своим каютам. Невесомость очень понравилась детям. Они радостно кувыркались, гонялись друг за другом. Загнать их в каюты было нелегко. Но все же это удалось. Лишь Маша сама заняла место в кресле и, пристегнувшись ремнями, смотрела в иллюминатор, туда, где остался ее дом — колония детей. Взгляды всех устремились к планете… никто не нарушал тишины, каналы связи безмолвствовали.

Двигатель буксира включился точно в заданное время, несильно толкнув звездолет. Медленно удалялась планета… Через пять суток, на безопасном для планеты расстоянии предстояло включение ядерного двигателя. Притихли Разумные, голоса стали глухими, фразы отрывочными, глаза то и дело устремлялись в иллюминаторы. Каждая минута удаляла звездолет от планеты. Уже давно не различались города, исчезли очертания озер, рек, морей. Континенты сливались в единое целое — шар, летящий в черном пространстве. Радовали глаз лишь краски планеты: голубые, белые, коричневые… А вокруг был бесконечный мир черных и белых красок, мир, в который они должны лететь и который, казалось, растворит в себе ничтожную песчинку — звездолет, несущий Жизнь и Разум.

Настало время включения маршевого двигателя. Огромное зеркало отражателя зашевелилось, ориентируясь в известную только компьютеру точку. Запылали сигналы готовности, завыли сирены предупреждения — сейчас проснется атом.

Вспыхнуло пламя — корабль начал разбег к Далекой Звезде. Плавно начала расти перегрузка — год будет работать двигатель, а затем развернутся звездные паруса, и Гу будет постоянно «ловить Ветер пространства». Перегрузка сделала жизнь похожей на привычную, но не совсем. Меньшая сила тяжести изменила движения звездолетчиков, сделала их плавными, замедленными. Космонавты будто танцевали в медленном вальсе. Исчезла стремительность, резкость, порывистость. Случайно оброненные предметы медленно падали, и их можно подхватить не торопясь…

Летели дни, месяцы, планета сначала превратилась в светлую точку, а потом исчезла, и ее можно было видеть только в телескоп… Прошли годы, и теперь уже и сама Желтая Звезда стала точкой, а там, где-то около нее, кружила планета с Жизнью, пославшей их сюда, в бездну. Работали звездолетчики, спали в скафандрах Маша, Марта и Хойл.

Занимались спортом, ходили в кино, строили, учили и учились, воспитывали, исследовали, изучали. Жили, росли, влюблялись, рожали детей. Сменялись в иллюминаторах созвездия, приближалась заветная Звезда.

Наступило время пробуждения спящих. Проснувшиеся от анабиоза с удивлением рассматривали подросших детей, ставших взрослыми, ровесниками им самим.

Пратт Брант жила с Джерри Смитом. Они нашли и общее увлечение — программирование и создание трехмерных картин. Картины могли быть неподвижными, а могли и оживать, менять краски, шелестеть листвой, менять освещенность. Их четырехлетняя дочь Ольга увлекалась музыкой и, конечно же, математикой. Она синтезировала необычные спектры, и музыка, созданная ею, имела глубокое, космическое звучание, волнующее и тревожное. Ольга дружила с сыном Тяо и Икара — Томом. Увлечение композициями привело их к необычным, фантастическим переплетениям оперы, пьесы, балета. Каждый нашел свое дело и был увлечен им…

С удивлением и трепетом вступили в этот мир Марта и Хойл. Маша же, наоборот, ворвалась в ребячью жизнь, получив тут же свое прозвище «Спящая красавица». Детей было много — Жизнь не гасла, но… Психологи ошиблись, Марта и Хойл не находили общности с теми, кто вырос на борту звездолета. Они так и жили особняком от всех остальных. Несмотря на свой напористый характер, Маша не могла угнаться в знаниях математики за Томом и Ольгой. Но она стала прекрасным историком, рассказывая всем детям про их планету. Дети многого не понимали, и тогда приходилось прибегать к банку данных, к архиву, где Маша находила нужный сюжет, фильм, картину; Маша объясняла детям, что такое деревня, кто такие слоны и крокодилы… Взаимоотношения взрослых были сложнее, они были малопредсказуемыми.

Некоторые астролетчики умерли, это еще больше усложнило связи в их мини-обществе, их «социальную расстановку». Выросшие в звездолете были выше ростом, менее массивные, хрупкие. Компьютер учитывал все: изменения в костной ткани, в сердечной мышце, в кровообращении, в знаниях. Он думал о будущей жизни Разумных и внес поправки в образ искомой планеты — она должна быть на треть легче их родной планеты, тогда они смогут на ней жить. Замкнутый мир все же сказался: жители звездолета больше устремились в изучение внутреннего мира, в микрокосмос, находя там ту же бесконечность, что и в макрокосмосе. Лишь наблюдения связывали их с внешним миром. Только стрелки приборов и цифры на дисплеях открывали им все новое и новое. Но не было самого соприкосновения с Природой.

Мир их замкнулся, и это была первая болезнь их общества. Зачастую они могли понять друг друга без слов, «разговаривая» мыслями и глазами. Они научились ощущать магнитные и радиополя, радиацию и приближение метеорита, изменение гравитационных полей. Они научились чувствовать Космос, слушать и понимать Вселенную. Не радовала «охота» на механических зверей, перестали быть приятными состязания и плавание с искусственными рыбами. Животный мир оказался наиболее уязвим. Птицы почти не летали и стали бегать по траве. Животные, чувствуя общую беду, потеряли инстинкт хищников и не нападали друг на друга, как у водопоя в жестокую засуху. Они не прятались от Разумных, не просили у них защиты и ласки. Жизнь все-таки была больна. Она еще не умирала, но затихала… и лишь поток информации, все новое и новое не давали ей замереть навсегда. Компьютер и Разумные вникали и вникали в суть окружающего мира.

Траекторию полета назвали «дорогой жизни». На пути попадались пылевые облака межзвездного газа. В них были следы органических соединений… Там, где-то там впереди должен был быть мир с такими же, как они. Эта вера давала силу Разумным. Компьютер выделял следы синильной кислоты, формальдегидов, метиламина, спиртов…

Петр, Дик, Жанна радовались появлению все новых подтверждений процессов творения самой Природы. Они научились синтезировать крохи аминокислот, а потом и белок. Появилась еще большая надежда — в метеорите нашли готовые аминокислоты, содержащие углерод. «Жизнь где-то здесь, жизнь рядом», — радовались звездолетчики, улетая все дальше и дальше от углеродного мира… Но так и не встретили они рукотворного созидания… лишь пыль и метеориты летели навстречу…

«Разумные гаснут. Но чем им помочь? — думал компьютер. — Если угаснет Жизнь и Разум, что сделаю я?..»

До Звезды долетела треть экспедиции, молодая треть, потерявшая много знаний и еще не успевшая познать новое.

Далекая Звезда встретила их счастливой случайностью — она была действительно копией Желтой Звезды, давшей жизнь Разумным. И планета нашлась подходящая. К ней летел звездолет. В иллюминаторе все явственней проступали черты гор, морей, рек, озер, лесов… На планете было легко, и атмосфера оказалась вполне пригодной. Но Жизни на планете не было. Не оглашались криками поля и леса, никто не ходил, не ползал, не летал и не прыгал. Планета еще не родила Жизнь и еще не знала Разума. Экспедиция с жаром начала исследования, проявляя нетерпение и порой неосторожность в общении с чужим, неизвестным миром… и поплатилась самым главным — гибелью Разумных.

Эпидемия скосила сначала животных, потом детей, а потом и всех остальных. Смерть была стремительной… затих звездолет, компьютер остался один на один с планетой и творением Разума. Оправившись от бессилия помочь носителям Разума, Гу все же не смог отключить блоки защиты Разумных. Программа сбора информации заставила его работать. Но без Разумных это было нелегко. Компьютер разослал роботы. Они умели летать, ползать, плавать, вгрызаться в породу. Они несли и несли породы, пробы, срезы, соскобы… Знания ширились, но… «Надо самому, самому взглянуть, попробовать, потрогать, пощупать, оглянуться вокруг», — все чаще и чаще думал Гу.

Блоки сохранности Разумных тоже не давали ему покоя, постоянно напоминая ему о потерянном Живом Разуме. Гу уже хотел было отключить их, но опять что-то удержало его… Ему было уже недостаточно бегающих глаз и ушей, тем более роботы один за другим то пропадали в море, то тонули в болотах, то падали в пропасть, разваливаясь на куски, винтики, шестеренки, линзы. Небо планеты оказалось все же коварным, зачастую закрывая звезду тучами песка, поднимаемого вихрями и бурями. Крылатые роботы падали, рассыпаясь от ударов мириадов песчинок, а Гу страдал от недостатка энергии, поступающей к нему от преобразователей звездных лучей. Во время бурь, под черным от пыли небом Гу спал, оставляя лишь дежурные блоки контроля. Вскоре Гу остался один, получая скудную информацию от автоматических станций, расставленных роботами. Особенно помогал ему спутник, оставленный на орбите, — он предупреждал Гу о надвигающейся песчаной буре, и компьютер заранее начинал экономить энергию.

Мысль «самому» все больше и больше занимала его, очевидно, память о Разумных подсказывала ему это решение.

«Это верная мысль, — рассуждал Гу. — Химия, физика, биология… это все лишь черточки окружающего мира. Это только знания одной из сторон. А если их сложить вместе? Дадут ли они даже в сумме полную картину?» Этот вопрос для Гу долго оставался проблематичным, пока не погибли станции и спутник. Он был лишен возможности сбора информации и передвижения по планете, и это вскоре стало для Гу главной проблемой.

«Я понял, — решил Гу, — в мире, который хочешь понять, нужно жить, жить каждую секунду, дни, годы, столетия. Нужно слиться с этим миром, стать его частицей. Это постоянное соприкосновение и есть познание мира, в нем и свое совершенствование».

Гу начал действовать. Жажда самосовершенствования заставила его искусственный мозг работать и работать.

«Вокруг углерод, кремний, азот, фосфор, водород, сера, калий, кальций, магний… Надо их использовать, улучшая себя», — твердо решил Гу.

Он удлинил манипулятор, запасся песком, плавил его, очищал, просветлял и наконец сделал преобразователи энергии излучения звезды. Энергии стало больше, и он расширил круг своих стремлений.

«Чем были хороши Разумные? — задавал он себе вопрос и сам же отвечал на него: — Мозг — у меня не хуже, но великоват. Как сделать его меньше, я знаю. Я хорошо изучил мозг Разумных… Сенсоры у них совершеннее, хотя разрешающая способность значительно меньше. Но при этом они избавлялись от ненужной для них информации. Это рационально, так как мозг не перегружается избыточными знаниями. Да и трудно на фоне этих избыточных помех выделить полезный сигнал. И у меня сенсоры неплохие, но сложнее, чем были у Разумных. У них они просты, и меня это очень удивляло. Нет, не в этом Самое Главное. Оно в том, что в Разумных все было вместе: и приборы наблюдения, и система подвижности, и компьютер логической обработки, и абстрактное мышление, и оптимальное потребление энергии за счет окружающих запасов: тепло, пища, вода. Сенсоры и компьютер должны двигаться и жить в окружающем мире!»

Гу конструировал все новые и новые роботы. Но они не устроили его: колеса требовали дорог, гусеницы не могли взобраться в гору, крылья сминали бури. Гу думал, думал, экспериментировал.

«Разумные погибли, жизнь их была основана на углероде. Значит, надо в основу положить то, что встречается здесь, на чужой планете!» — догадался как-то Гу.

Кремний! Его вокруг так много, что прежде всего Гу принялся за него… Но никак не получались из кремния двойные и тройные связи, характерные для органических соединений. Он пытался скопировать органическую жизнь на кремниевой основе, но ничего у него так и не получилось. Поняв это, Гу взялся за аммиак. Но и тут его постигла неудача. Аммиачные аналоги белков не работали как ферменты в присутствии воды. А ее-то было на планете великое множество. Дожди летом лили по неделям и месяцам. Однажды Гу радовался как никогда — он получил «рабочую клетку», но нужен был обязательно цезий и рубидий, а его на планете было мало.

«Нет — это не то, — решил Гу, вспомнив свою планету и миллиарды Разумных, — надо искать еще и еще».

Летели годы, десятки лет, а Гу все работал и работал. Он возился с водородом, соединяя его с хлором, фтором, но универсальной Жизни так и не получил.

Гу бросил эксперименты и решил поразмышлять над тем, что успел сделать и узнать. Он искал причину неудач. «Вот мир планеты, вот мир Вселенной, вот мир Разумных! Но что это? Разумные сделаны из того же, что носится во Вселенной! Белки, жиры, сахар, нуклеиновые кислоты, азот, фосфор, водород, сера, кремний, кальций, магний, углерод — все это было в Разумных. Генетический код у меня есть. Что же я раньше не догадался: живое вещество моих Разумных ближе всего ко Вселенной!»

Гу взялся за эту работу. Он лепил и лепил молекулы, клетки… он строил. В исследованиях он нашел и причину смерти Разумных, нашел вакцину, убивающую этот страшный вирус, лишающий живое защитных свойств. Вирус убивал иммунитет, и живые становились беззащитными перед Природой.

«Теперь они не умрут, я защищу их от гибели. Водород и углерод — основа жизни», — твердо решил он.

Гу создал первое чудо — клетку, которая умела воспроизводить себя, клетка могла жить, она освоила обмен веществ, умела двигаться, умела размножаться, умела использовать энергию звезды и превращать ее в энергию для жизни… Шло время, Гу торопился, все чаще обращаясь к блокам памяти о родной планете, к знаниям о Разумных. Он тосковал о потерянном мире, но ему и не хватало «мозга», работающего на будущее. Однажды он все же принял решение и стер память и программу сохранения разумных. Он переключился полностью на Созидание… Работа пошла быстрее… и однажды на планете появились Разумные. Они начали жить, добывать пищу, строить, разрушать… они впитывали в себя Природу и Знания, они слились с Природой и учились у нее каждую минуту, восхищаясь ею и совершенствуя себя. Все это передавалось Гу, и он воспринял эти чувства как радостные, волнующие и единственно правильные. Гу завидовал им, еще несмышленым Разумным, завидовал и хотел стать ими… хотел переселить свои знания в них. Долго думал над этим Гу, но не вмешался в крепнущую Жизнь и Разум. Он стал уверен в Разумных и в их согласии с Природой и их Будущим.

«Зачем давать им мои знания, зачем сбивать их с верного пути. Пусть идут своей дорогой. В них я сам…» — решил Гу и отключил последнее, что связывало его с существованием на планете, — блоки самосохранения. Гу уснул навсегда.

Летела в Пространстве Далекая Звезда, жила планета… исчезли, рассыпавшись в прах, звездолет и компьютер, появились города, заводы, самолеты и космические корабли… Шло время… Далекая Звезда угасла, планета задыхалась, недра ее становились пусты… Нужен был новый мир, мир, похожий на Далекую Звезду и ее планеты.

Астрономы трудились день и ночь, обшаривая Великое Множество Вселенной, и, наконец, нашли то, что искали. Инженеры строили звездолет. Пришло время, и Разумные посылали свой первый звездолет в дальние дали космоса. Компьютер высочайшего интеллекта вел корабль к цели в черном безмолвии Космоса. Там в его глубине была звезда с излучением, похожим на спектр их звезды. Звездолет устремился к ней. Глаза Разумных, летящих среди звезд, не отрывались от иллюминаторов — там, далеко, таял их мир, терялись очертания континентов, гор, морей, рек. Исчезла планета, затерялась в Черном Безмолвии их родная звезда. Впереди было шестьдесят лет полета. Звездолет летел к Желтой Звезде, там надеялись найти пристанище, а может быть, Жизнь и Разум.

БЛЕСТЯЩАЯ МЫСЛЬ

— Мы многому их научили и научились сами. Нам многое подвластно. Но как сохранить всю эту массу знаний? Знаний так много, что память, поглотившая их, должна быть необъятной. Куда все это поместить?

— Ген, в постановке задачи ты прав. Но ведь ты, как всегда, даже на йоту не приблизил нас к тому, как же все-таки это сделать? И что надо сделать?

— Да нет, Сингл, мысли у меня есть, и они уже воплощаются в конкретные предложения. Самое главное, на мой взгляд, сохранить три закона: Закон Подобий, Закон Сохранения и Закон Возрождения.

— Да, Ген, ты всегда слыл генератором общих идей. На это, нужна огромная энергия. То, о чем ты говоришь, — это Жизнь с ее бесконечными сочетаниями. Нет, это невозможно.

— Да, ты прав, энергия нужна, и нужно надежное ее хранилище.

— Добавь, что еще надо сделать так, чтобы лишь при благоприятных условиях эта энергия пробуждалась и давала ростки Жизни, чтобы…

— Да, да, ты прав. Я знаю, что ты хочешь сказать еще: надо, чтобы хранилище было абсолютно надежным, а такого не бывает. Так? — Сингл согласно кивнул головой. Ген продолжал. — Я знаю, как это сделать, В одном хранилище информацию содержать нельзя — рискованно. Ее надо хранить в бесконечном множестве контейнеров. В каждом, и подобную. Тогда шанс на успех возрастает. И лучше, если Жизнь сама будет воспроизводить и код, и хранилище. Тогда в одном будет и Сохранение, и Возрождение, и Подобие, они должны быть равноценны.

— Ты, Ген, утопист. Слишком много противоречивых требований. Создать такое… это чрезвычайно трудно и долго. Надо собрать Совет экспертов… Кстати, сегодня какой-то старый фильм, по-моему, прошлого века, включи, посмотрим. Им было легко, нашим предкам, — никаких проблем.

Ген включил экран. Как раз побежали лишь первые кадры: женщины с песней шли по полю и что-то разбрасывали, выбирая это что-то из висящих на шее предметов усеченной цилиндрической формы. Ген напряг память… «Семена!» — вспомнил он и тут же выключил экран, чтобы больше никто не догадался… Лавры блестящей мысли принадлежали ему.

ИНТУИЦИЯ

Пятая Вселенная в очередной раз вступила во вторую половину своей жизни. Стремительное разбегание Галактик сначала приостановилось, а потом, словно замерев и подумав, что же делать дальше, они начали свой долгий путь назад — к точке, родившей ее. То, о чем говорили древние и к чему пришли современные теории, свершилось — Вселенная начала умирать, чтобы возродиться вновь. «Мне знаком страшный распад Вселенной. Я видел, как все уничтожается. Всякий раз снова и снова в конце всякого цикла… каждый атом распадается на первичные частицы воды вечности, из которой когда-то произошло все… Увы, кто сочтет Вселенные, которые ушли бесследно и возникли вновь. Они опять и опять возникали из бесформенной бездны этих вод? Кто сочтет проходящие эпохи миров, которые бесконечно сменяют друг друга?» — так говорили устами богов древние. «Форма существования Вселенной циклична», — утверждали ученые.

— Грум, у меня родились новые мысли. Я не мог спать сегодняшней ночью, я думал, что делать. Почему именно нам выпало понять и предупредить всех о «начале конца века». Это очень тяжело, Грум. Хотя религии говорили о «конце света» давно.

— То, что ты не спал, Хонк, это, конечно, плохо. Нам сейчас надо много работать. Ты, как всегда, эмоционален и не сказал мне главного — о своих новых мыслях, — Грум говорил медленно, и это придавало его словам весомость и мудрость.

— Да, извини, Грум, я действительно рассеян. Возраст, бессонница уже тяжело переносится в наши годы. Я подумал вот о чем: во Вселенной много Галактик. Может, и Вселенная не одна. В каждой Галактике множество звездных систем. Каждая звездная система — это целый мир знаний, опыта и информации. Галактики стянутся в единую точку. Может ли произойти обмен информации на элементарном уровне? Не возродится ли новая Вселенная с новым уровнем знаний, чтобы в будущей бесконечности проявления материи вновь обогатить свой опыт?

— Ты хочешь этому помочь? — спросил Грум.

— Да, Грум, хочу и думаю, что это можно. Помнишь, на заседании Совета ты как-то встал в самый разгар спора и сказал, что будет все равно так и что споры ваши и доказательства бесполезны. Ты это сказал и ушел. Я думал, что ты был просто болен. Я был с твоим предложением не согласен. Каково же было мое удивление, когда все оказалось именно так, как ты предвидел.

— Да, я помню этот случай. Понимаешь, меня все чаще и чаще одолевает чувство, что я смотрю фильм, в котором когда-то снимался. Многое знакомо: действующие лица, решения, ситуации, пейзажи, города, Площади, дома… Я и тогда все это видел как бы со стороны и вмешиваться не хотел, знал, что будет. Трудно все это объяснять, но как будто просыпается в тебе что-то, не зависящее от тебя и от твоего разума… — Грум морщил лоб и потирал подбородок.

— Ты тысячу раз прав, Грум, помнишь наши исследования по коллективному разуму? Одна рыба — один интеллект, стая — другой… И птицы, и звери… и люди. Ты прав, Грум, прав, так и надо сделать: одна частица — единицы информации, миллиарды частиц — интеллект. Так и надо сделать… мало ли как начнется развитие новой Вселенной.

Подобно Ноевому ковчегу мчался корабль через окна Вселенной по кругу времени. Он спешил в новый, недавно рожденный мир, мир нового дыхания Природы. Наступило время, и из хаоса частиц, хранившихся в глубине корабля, появились Он и Она. Они сразу же принялись за дело, обеспечив себя водой и пищей. Зачастую что-то сделав, Он получал восторги от нее.

— Как ты догадался это сделать? — спрашивала Она.

— Интуиция, — отвечал Он.

— Почему ты так носишь ребенка? — спрашивал Он.

— Мне кажется, что так надо, — отвечала Она.

Шло время, и в иллюминаторе, в холодной и бесконечной черноте, засиял бело-голубой шар. Он вращался, показывая причудливые континенты, океаны, моря и горы.

— Вот и наш дом, — сказал Он, указывая на цветной шар.

— Какая прелесть! — воскликнула Она. — Интересно, что там на нем?

— Ты что, забыла? — с удивлением спросил Он.

МУДРЫЙ

Степняки опять загнали могутов в леса. Стычка была кровавой, много воинов лежало на снегу, ставшем похожим на пурпурное одеяло. Могуты пленили двух степняков, а своих потеряли с десяток.

Перед сражением мастера-оружейники показали князю могутов Гору новую выдумку — к стрелам приделывали перья, и они летели намного точнее, не кувыркаясь на излете. Уповали на них. Но предательство и корысть уже бродили среди лесов и полей. Степняки ударили такими же стрелами. Надежды на победу не было, князь увел своих людей. Сидели в лесу тихо, хоть и морозно было, но печей не топили — дым степняки увидят. За ослушание — голова с плеч, князь на расправу был скор.

— Князь, к тебе мастер идет, сказывает, что споро с тобой говорить надо, — доложил воевода.

— Пусть войдет, — разрешил князь.

Вошел белокурый рослый мужик. Лоб его был высок, глаза умны, руки натруженные, работные.

— Говори, — приказал князь.

— Государь, других убери, — только тебе скажу, — смело глядя на князя, произнес мастер.

— Всем вон, — зыкнул князь, — кроме отца духовного, он наша вера и посредник божий, от него секретов нету. — Все бросились из избы.

— Князь, пойдем в лес, покажу, — веско сказал невозмутимый мастер, — степным шельмам теперь конец придет.

Не мешкая князь и отец духовный двинулись по сугробам в чащу леса.

— Смотреть, князь, отсюда способнее, дальше не ходи. Вон ту опушку леса зри внимательно. Я сейчас, не заморожу. Крикну, а покуда отдыхай, княже.

Поклонившись, мастер скрылся в ельнике. Духовный отец на всякий случай перекрестился и осенил крестом князя.

— Будь начеку, — послышалось из лесу.

Князь и духовный отец впились глазами в опушку. Вдруг над опушкой, как пчелиный рой, пронеслись десятки быстрых стрел и повтыкались в снег, как тростник на болоте.

— Не возьму в толк, чего тут хитрого, схоронил лучников дюже скрытно, числом много, ну и что? — заворчал князь, промерзая на холоде.

— Не спеши гневаться, князь, давай дождемся мастера, тогда и учини ему допрос, пусть обскажет, что к чему, растолкует, — посоветовал духовный отец.

Пришел мастер, поклонился и так и остался склоненный перед бородатыми повелителями.

— Сколько стрелков учинили стрельбу единовременную, где ты их попрятал, иль какое мудреное свойство имеет твое оружие, для нас не приметное? — строго спросил князь.

— Один всего и был стрелок-то, я только и стрелял, княже, — еще ниже сгибая спину, ответил мастер.

— Как один? — подпрыгнул князь. — Врешь, покажи.

Устройство было нехитрым, пучок стрел сразу вырывался из пустотелого кедрача и веером рассыпался в воздухе. Одни стрелы летели дальше, другие — ближе. Большую площадь утыкали стрелы.

Князь уже видел мчавшихся степняков, храпящих, оскаленных коней; конница мчалась, как черный саван смерти, и летящий им навстречу рой убийственных стрел, выпущенных из нового оружия. Степняки слетали с коней с пронзенной грудью и, как вороны на вспаханном поле, вертелись на красной земле.

Князь был доволен и горд своим умельцем.

Бросив золотой мастеру, князь задумчиво двинулся к себе в избу.

— Что скажешь, святая церковь? — обратился он к отцу духовному.

— Страшное оружие, сотни сразу убиенных. Ты прогонишь степных разбойников, завоюешь все вокруг, но оружие богопротивное, один на один борьба нам, славянам, милее и честнее — вот мой сказ, государь.

Князь шел, взвешивая виденное и обдумывая услышанное. Воевода встречал их у порога.

— За ночь помост сбей, плаху поставь, разбойников рубить будем, — сказал князь. Духовный отец перекрестился.

— И то дело, пусть люди видят беспомощность врага, кровь его, страх, а то болтают злые языки о силе и непобедимости степняков, язык бы им вырвать.

Всю ночь князь ворочался, кряхтел, сны его мучили… сотни убиенных людей, и степняков и могутов, вдовы плачут, дети мрут.

Утром учинили скорую казнь. Разбойничьи головы катились с открытыми, полными ненависти и дикой злобы глазами.

Сделав свое дело, палач подошел к князю и склонился перед ним, ожидая поощрения или строгого слова.

Князь думал, потом резко встал и выкрикнул:

— И его, живо!

Перст с золотым кольцом и блестящим бриллиантом, словно луч, уперся в грудь мастеру. Голова мастера скатилась к головам разбойничьим, в глазах были слезы и удивление.

Духовный отец был изумлен, но не вступился за мастера, время было военное, спорить с князем было опасно. Народ в страхе разбежался. Шепот полз от избы к избе: князь-де ума лишился, мастера лучшего, умнейшего обезглавил.

Духовный отец заперся в келье и взывал к богу. Монахи стояли смиренно, дожидаясь решения, Дверь отворилась. Духовный отец крикнул монахам:

— Летописца ко мне, скоро.

Летописец прибежал, бухнулся на колени, целуя рясу.

— Чем кончил ты последние слова книги нашей истории? — спросил духовный отец.

— Описанием казни, святой отец.

— Какое слово начертал ты последним перед тем, как поставить точку дня того?

— Имя государя, святой отец.

— Допиши еще одно.

— Каково, отец?

— Мудрый.

— Исполню, отец.

Церковники в полном собрании пришли к князю.

— Государь, — обратился святой отец, — святое Собрание решило имя твое дописать. Отныне ты не просто Гор, а Гор Мудрый, — и добавил: — За то утро, государь.

— Мудрый, — усмехнулся князь, вспомнив стрелы с пером, летевшие от степняков, — теперь я за свой народ спокоен.

Затрубили трубы, застонали рожки… в поле появились всадники. Опять пришла степь, надо браться за луки, каждый за свой.

БЕЗУМЦЫ НА ОРБИТЕ

Все как будто было и не в первый раз, но необычность и запретность чувствовались всюду. Со стороны все смотрелось как обычно: короткие команды, доклады об их выполнении шли по графику, своевременно и без отклонений, в разгаре предстартовая подготовка. Правда, смотреть на эту суетню почти некому: ни журналистов, ни посторонних зрителей, лишь стартовая команда и официальные, без улыбки на каменных лицах, люди в мундирах и с большими звездами на погонах. Экипаж тоже официален, сух и тоже с погонами на плечах, но на них звезды поменьше. Везде чувствовалось присутствие армии: серые бетонные здания с железными решетками на окнах, затянутых еще и металлической сеткой, опознавательные знаки военно-воздушных сил на космическом корабле, секретные инструкции, сверхсекретные пакеты. Даже бортовые компьютеры были опечатаны, а их лицевые панели заперты секретными замками с шифрами. В них, как в стальных сейфах, хранилась секретная математика для осуществления секретных замыслов. Складывалось впечатление, что и люди засургучены секретными печатями. Готовился совсем иной старт, не такой, что был первым после русского броска в космос, не такой, что был первым на Луну, когда тысячи людей, облепив берега реки, потягивая пиво и кока-колу, поедая «горячих собак», с восторгом вскакивали при появлении огня под сооружением, похожим на огромную башню. Башня отрывалась от Земли, летела все выше и выше, в грохоте и огне уменьшаясь в размерах. А люди, посланные отсюда, с космодрома, летели все ближе и ближе к далекой цели. Разноязычная трескотня журналистов, музыка, заполненные игровые площадки, битком набитые питейные барчики и ресторанчики, машины всех цветов и марок — все это придавало людям чувство причастности к происходящим событиям и близости к тем, кто летел в космические дали, причастности к космическим свершениям и к самому космосу. Но прошли годы восторгов и общих побед, и людей отлучили от этих свершений, космос стал доступен далеко не для всех и далеко не для того, что приносило людям радость, прогресс и чувство очередной победы в познании природы, Вселенной.

Руководитель полета доложил в Центр о готовности к старту.

Генерал взял микрофон в руки.

— Парни, на вас смотрит армия и страна, вы должны доказать, что на вас и на ваших «лошадок» не зря ставили деньги, вы наши глаза и уши, наша сила и мощь, вознесенная над планетой. Выше вас никого нет из наших парней, вы самые сильные и смелые, на вас смотрит Армия и Президент. Сделайте все, чтобы мне было с чем открывать дверь к Президенту… и почаще, — тень улыбки промелькнула на тонких губах каменного лица, но тут же маска непроницаемости скрыла ее, а в глазах потухла искра человечности. — Старт, да храни вас господь!

— Старт, — рявкнул полковник, дублируя команду генерала.

Вычислитель отсчитывал последние секунды, и вот ослепительное пламя вырвалось на свободу и огромная поистине дьявольская сила понесла в космос то, что должно было отнять у людей Земли спокойствие и сон, уверенность в жизни, в завтрашнем дне, отнять у людей счастье жизни на красивой и уютной планете. Стальная громадина, ревя и изрыгая пламя, скрылась в черных, ночных тучах. Начинались трудные дни для землян.

Луна не светила на землю серебром своих лучей, и исчезнувшее в небе пламя погрузило космодром в непроглядную темень. Мрачная тишина повисла над космодромом, одна за другой скрылись за колючей проволокой машины жабьего цвета, унося в мягких креслах ум и гордость Армии — ее генералов из объединенного Космического командования. Телефоны в машинах молчали — инструкция запрещала любые переговоры, даже с домом. Машины веером рассыпались по дорогам — каждая в «свою конюшню», как шутили шоферы.

А корабль летел уже на орбите, летел молча, космонавты не выходили в эфир. Да и внешне он был похож на обыкновенный тяжелый спутник, на любом радаре Земли отметки сигналов от него не несли ничего особенного — спутник и спутник, только больших размеров. Это была идея морского представительства, древнего старика адмирала, помнившего еще уловки на море: плывет себе сухогруз, да и только, а под декоративными щитами — стальные листы, броня, орудия, торпеды, зенитки. Не раз срабатывала эта ловушка, и на дно тихо опускались танкеры, транспорты, боевые корабли и подводные лодки, всплывшие за легкой добычей. Море оглашалось криками о помощи и проклятьями войне и ее зачинщикам. Крики обрывались в хищных пастях акул, в огне горящей нефти или просто наступившем бессилии и покорности судьбе. Крики стихали, и океан замирал до следующей трагедии. По замыслам нынешних стратегов, такая тактика могла пригодиться и в космосе, в огромном безвоздушном океане. Космический корабль принимал свои истинные очертания лишь перед посадкой, сбрасывая в космос свою шкуру хамелеона. «Улыбка Иуды» — так мрачно прозвали корабль, взлетевший в космос.

Компьютеры делали свое дело, экипаж осваивался в невесомости, на это отводилось время в жестком графике полета.

— Наконец-то, — первым нарушил молчание командир экипажа, — наконец-то за моей спиной ни одного ученого, которые с умным видом везут в космос ящики с мухами, крысами, какими-то дурацкими приборами и еще более дурацкой требухой. Правильно говорит шеф: «Только рыло делают, да и только», — умники, а толку чуть. Какие-то ненормальные, помню, у одного такого дока крыса вылезла из гнездышка и полетела, вращая хвостом, как пропеллером, и прямо докторше на грудь, а, докторша из этого же ученого племени, бряк в обморок; она, видите ли, крыс боялась. Вот потеха была, согнулась крючком и летит, кувыркаясь, прямо на другого умника, он к телескопу прилип и чего-то там обнаружил. Так этот умник тоже в обморок — он испугался бабы с мышью на груди. Я смотрел на все это и хохотал от души. И кто, вы думаете, ее спас? Конечно, я, заключив ее в свои армейские объятия. Она сразу же очухалась, и я схлопотал от нее комариную оплеуху, видите ли, я не за то ее схватил. Но теперь господь бог сжалился надо мной. Наконец-то со мной настоящие парни! Это надо же только подумать, сколько же надо было времени, чтобы сообразить, допереть до того, что космос сделан прежде всего для нас! Прав наш генерал — отсюда мир можно держать в страхе, можно заставить многих не спать, а стоять, задрав морду кверху, и молить бога, чтобы такие, как мы, не сбросили на них одну из своих игрушек. А?! Каково?! Мир на коленях, а?

Мощный его хохот передался всей команде.

— Эй, Ящик с мыслями, но без извилин, будь добр, расскажи о нас всю правду, как на исповеди у нашего пастора с вечно сизым носом и мутными глазами, — начал традиционную шутку Вольф.

Ящик-компьютер покорно прохрипел:

— Вы — это лучший экипаж сил объединенного Космического командования: командир — капитан первого ранга Вольф, прозвище Магнит удачи; пилот — подполковник ВВС Док, прозвище Летающий скальп (Док был лыс уже несколько лет); спец. № 1 — майор сухопутных сил Джим, прозвище Охотник за собственной тенью; спец. № 2 — капитан сил морской пехоты Джеб, прозвище Летающая жаба.

Все ваше стадо скопом стоит 105 тысяч долларов в год, на всех вас три жены и шесть детей. Вы ничем не больны и не можете заболеть, так как любой вирус поймают ваши чуткие приборы, а вы его сварите, зажарите, разделите поровну, сожрете, запьете виски и будете дальше пасти Землю. Вы все отличные ребята и любите своего командира, который может в любую минуту отдать вам приказ, заставить сделать все, что взбредет в его местами стриженную голову, может вас наказать, лишить зарплаты, оштрафовать, применить к вам силу вплоть до…

— Но этого он не сделает, так как он нас любит так же, как мы его, — хором гаркнули глотки Дока, Джима и Джеба.

Хохот потрясал корабль, парни топали ногами, как в гарнизонном клубе, горячась при виде оголяющихся на сцене девиц. Топот был настолько силен, что двигатели корабля заработали, удерживая его в пространстве.

— Вот это да, — хохотал Док, тыча пальцем в расходомер топлива, — двадцать фунтов первоклассного горючего коту под хвост. Джеб, у тебя самый большой ботинок, значит, это натворил ты, расход за твой счет или пополам с Доком, он холостяк, его не обирают, как нас наши жены.

— Ящик, сколько это стоит? — продолжал веселиться Вольф.

— Семьсот пятьдесят два доллара, сэр, и семьдесят пять центов, — сострил Ящик.

— А зачем семьдесят пять центов? — не понял Вольф.

— Мне на банку пива за то, что я скостил сто долларов вам по дружбе, — теперь хохотали все, Ящик тоже в порыве своего электронного веселья.

Хохот приутих, и заговорил Джим, голос его был низкий, это всех как-то успокоило.

— Вольф, когда ты говорил о нас и космосе, ты был, по-моему, совершенно прав. Я тоже часто думал о Земле еще на полигоне, на стрельбище. Там до противного примитивно: дали цель — стреляй; попал — хорошо, нет — плохо. Много зависит от случая, от того, где и когда появится цель. А здесь — совсем другое дело. Вот если отсюда из пулемета ударить — 16 часов пройдет, и вся Земля вспахана от Южного полюса до Северного — мечта да и только. Только не забывай снять палец со спускового крючка, чтобы оставить жизнь своим. Еще в академии, когда эти умники рассказывали о стратегии и тактике, я посмеивался: Земля как будто специально сделана для прицельной стрельбы из космоса: ведь она так услужливо поворачивает то тот бок, то этот. И заметь, Вольф, континенты и страны — это не солдаты, которые обучены маскироваться в поле, прятаться за камни, в рытвины, окопы, скрываться в лесу, за углом, это не солдаты, которые мастерски уползают из-под твоих пуль, нет. Земля другое — нужна только выдержка, и она сама подставит тебе нужную цель под стволы, только нажимай гашетки. Не хотите ли стрельнуть по Европе? Нет? Тогда потерпите, минут тридцать, и перед вами возникнет Азия. Или угодно Австралию, тогда еще потерпите чуть-чуть, если не трудно, конечно… Или вам по нраву больше очертания Индии, Цейлона, Мадагаскара?

— Так, парни, все за работу, Ящик уже сердится. Готовьтесь к учебной стрельбе. Джим, сегодня тебе надо попасть в ракету, ее запустят откуда-то из гор, она вынырнет из атмосферы, как рыба в прыжке из воды. Потом ты, Джеб, перехватишь ракету, которую пальнут по нас с самолета, это наша последняя новинка, с самолета выстрел… и прямо в космос — красота! Ну уж потом я не откажу себе в любезности уничтожить заброшенный давным-давно спутничек, этак почти тонн десять, я его нарежу, как колбасу в забегаловке за углом на 20-й авеню.

Работа спорилась, это были мастера своего дела! Корабль мчался навстречу неисчерпаемому горизонту, вырвавшись из плена темноты. Горбатый, черный горизонт сначала чуть посветлел, потом стал краснеть, потом золотиться, и вот уже Солнце свечой взмыло вверх, заливая светом все вокруг и постепенно обнажая из черноты Земли горы, реки, озера, города. Рядом с Солнцем появилась маленькая точка, совсем не заметная для человеческого глаза. Но электронные глаза не подвели.

— Впереди по курсу цель, — пролаяли динамики.

— Автомат на слежение, координаты и опознавание на дисплей, — рявкнул Вольф. — Джеб, уничтожить цель…

Джеб впился глазами в дисплей… Скорость, удаление, маневры, траектория ракеты, — все рисовалось на нем причудливым узором, кружащимся в едином хороводе. Цель стремительно приближалась к красной черте — границе допустимого. Джеб свел на дисплее перекрестие прицела и цель. Машина застрекотала, вычислители торопились рассчитать траекторию перехвата.

— Выстрел, — скомандовал Джеб.

От корабля потянулся узкий светящийся луч. Он бежал вперед, пронизывая черное пространство космоса, как гигантская раскаленная игла. Ее конец воткнулся в цель и вцепился в нее мертвой хваткой, не отпуская ни на мгновенье. В безмолвной тишине возникло ослепительное свечение, ракеты не стало, а луч побежал дальше, глубже, но в этом уже не было необходимости, и он погас, позвав вернуться прежнюю черноту и спокойствие космоса.

Следующая цель появилась в противоположной стороне, к ней навстречу вылетела маленькая вертлявая ракета, управляемая Джимом. Пальцы Джима чуть шевелились, а ракета, послушная им, как музыка клавишам рояля, металась из стороны в сторону, стремясь к смертельному рандеву. И оно состоялось, это смертельное рандеву. То, что было раньше ракетами, брызнуло в разные стороны острыми, рваными осколками. Джим отшатнулся от дисплея и закрыл глаза, он был доволен и немного устал. Джим подмигнул Джебу и поднял палец вверх, о’кэй, парень, значил этот жест. Оба улыбнулись.

— Эй, безработный бездельник, Док, плыви сюда, смотри, как надо делать космические сандвичи, был бы острый нож, а вилки здесь не надо… и хорош же этот космос, сам держит наживу.

Вольф, как старый, матерый волк, долго крутился вокруг старинного спутника, прежде чем всадить в него невидимый луч-убийцу. Спутник летел себе и летел, и вдруг он раздвоился, разрезанный на две части, потом этих частей стало четыре, потом восемь, шестнадцать… Вольф любил такую работу, он и дома разделывал дичь с величайшей аккуратностью. Спутник стал похож на сложенную из кубиков хрупкую фигуру, готовую рассыпаться при неосторожном к ней прикосновении.

— Вот так, — поставил точку своей работе Вольф.

Устав от своего бизнеса, команда отдыхала, лишь Док, страдающий от безделья, искал себе занятие. Он включил приемники и стал подслушивать мир.

— Эй, кэп Вольф, французы взлетели с каким-то кардиографом и что-то собрались изучать в созвездии Ориона. Не наизучались еще. Вот тебе на! Они нас вызывают, что-то у них случилось, а больше в космосе никого нет. Черт возьми, Вольф, помните, я вам докладывал о француженке Жаннет, она космонавт, должна была скоро лететь… Вольф, они зовут нас, просят подойти к ним и спасти их, у них утечка кислорода и жизни всего на полчаса, на борту трое, имен не назвали… пронеси, господи, мою Жаннет.

— Кончай трепаться, Док, что они там еще говорят? — оборвал его Вольф.

— Опять зовут, говорят утечка растет, жадно дыра расширяется. Очень нас просят, они догадались, что мы на орбите, это они сами говорят и просят не отмалчиваться. Вольф, надо бы помочь, они рядом.

— Ты что, сдурел, Док, или тебе нужно прочитать инструкцию, вон, спроси у Ящика, что написал в ней папаша с большой звездой. Кстати, ее утвердил Президент, если твои мозги кое-что забыли. Тебе что, летать надоело, или тебе мало платят? Сиди и не рыпайся, а то я применю к тебе то, что мне разрешено в этой же инструкции. А ну, Ящик, дай-ка строчки 22-го параграфа этому болвану с мягким сердцем и хорошими ушами, тоже мне, полиглот, уже и французский выучил. Наверное, в ночных клубах Парижа, слюнтяй. Или со своей… как ее, Жаннет, что ли…

— Не трогай Жаннет, — твердо и с угрозой сказал Док, глаза его стали наливаться злостью, такого еще не бывало.

Обстановку разрядил Ящик.

— Параграф 22 в верхнем левом углу на дисплее, — бубнил он.

На дисплее светилось:

— Понял или нет: «…при полете в космос… даже соотечественников», а ты чего заскулил? А если б нас тут не было, тогда что? Все, хватит, слушай приказ: режим радиомолчания, сидеть тихо и выключи на полчаса приемники, чтоб не разорвалось твое доброе сердце.

У Дока сверкнули на глазах слезы, и он резко ткнул клавишу выключения приемников. Полчаса прошло в гробовом молчании, и действительно, в ста милях от них летел корабль, навсегда потерявший свой экипаж.

Настроение было подавленным.

— По программе полета отработка сближения с чужим космическим объектом, скрытно, без облучения его радарами, в ручном режиме, автоматы как будто отказали, — провозгласил Ящик.

— Док, хватит ныть и расстраиваться, вспомни, сколько наших парней осталось в космосе, сгорело на Земле, разлетелось в небе на куски, раздираемые взрывом ракет. Хватит, за работу. Если тебе их так жаль, подойди к ним, посмотрим, что там, — угрюмо и зло приказал Вольф, — автоматы отключить, Док, хватайся за ручки и покажи свое мастерство, ты это умеешь делать, мой верный пилот.

Док молча занял место пилота и повел корабль к чужаку. Миниатюрный корабль летел, беспорядочно кувыркаясь, как подбитая птица с разбитым крылом. Док сблизился и летел совсем рядом. В иллюминаторе мелькнули тени — обнявшиеся фигуры медленно вращались в невесомости, попеременно приближая к иллюминатору свои застывшие, бледные лица — немой укор живым. Глаза широко распахнуты, рты полуоткрыты в последнем глотке живительного воздуха. В иллюминаторе мелькнуло лицо Пьера… Джим судорожно сглотнул, с Пьером он встречался не раз в Вене, Праге, Париже. Бледное лицо Пьера исчезло, и на Дока в упор смотрели огромные, навсегда лишенные жизни глаза Жаннет, длинные густые волосы ее разметались в невесомости, губы полуоткрыты, черные глаза широко распахнуты в изумлении от человеческой подлости.

Док в ужасе глядел и глядел на Жаннет, перед ним как на киноленте мелькали их встречи, побережье солнечной Ливии, песчаный пляж, одинокая вилла, купанье в волнах прибоя, счастливый смех Жаннет, ее хрупкая, чуть мальчишеская фигурка, ее ласковые руки и волосы, водопадом струящиеся по ее лицу, их счастье, его счастье…

Руки Дока судорожно сжимались в кулаки, слезы застилали глаза, рыдания сотрясали его тело… Док потерял контроль, корабль дернулся, словно ему передались рыдания его пилота, и многотонная махина резко поплыла навстречу глазам Жаннет… Удар, треск, скрежет рвущегося металла возвестили о столкновении. Вольф с проклятиями вышвырнул из кресла Дока и включил двигатели на отход, но назад они поплыли вместе с французским кораблем, это чувствовали опытные руки Вольфа. Вольф бросился к заднему иллюминатору. Картина была ужасная. Удар пришелся отсеком полезной нагрузки. Створка проломилась, вцепившись рваными краями в корабль французов. И здесь судьба не пожалела пилотов «Улыбки Иуды»: к иллюминатору приникло лицо Жаннет, но искаженное ударом, словно гримаса боли пробежала и застыла на ее красивом лице.

— Болван, — орал Вольф, — отстраняю тебя от пилотирования, лишаю, штраф, уволю…

Его бессвязные угрозы и ругательства разделили корабль словно на два мира: мир горя и страдания и мир грубости, хамства и бессердечия.

Док молча приник к иллюминатору и впился взглядом в Жаннет. Док проникал в глубину ее черных глаз и читал, читал в них правду о себе, о своей стране, о своем корабле, по телу Дока пробежала волна, его словно затрясла какая-то внутренняя сила, он захохотал, тыча пальцем в иллюминатор, а потом молча и злобно кинулся на Вольфа. Но тот был не простой орешек. Увесистый кулак Вольфа встретил безумного пилота еще в полете, и Док отлетел к заднему борту.

— Связать, — коротко бросил Вольф.

Оторвать Дока от иллюминатора было трудно, он цеплялся за поручни с силой безумного и все смотрел, смотрел и смотрел на Жаннет. Наконец его связали, накрепко примотав бинтами к креслу. Док пел песни, выкрикивал лозунги о силе и власти, выл, плевался, сыпал ругательствами, плакал и читал наизусть все параграфы инструкции о полетах военных кораблей.

Деятельный Вольф отдавал распоряжения готовиться к выходу в открытый космос.

— Может, расцепим и отбросим этот чертов корабль, — отчеканил он.

— Нет, кэп, ничего не выйдет, выходной люк заклинило, а главное, что пятый контейнер поврежден, чужак попал в него своими двигателями, смял обшивку и на корпусе контейнера трещина. Небольшая, но есть утечка, радиация растет, через сутки будет опасно для экипажа, — прервал его Джим.

— Ящик, что делать? — быстро запросил Вольф.

— Пробуй вращением оторвать их, больше нечем.

Вольф крутанул свой корабль, но все было бесполезно. Корабль французов вцепился им в хвост мертвой хваткой.

От перегрузок безжизненные тела космонавтов бросало в разные стороны, в иллюминаторе возникали дикие картины сплетенных рук, ног. Док кричал, что им больно, и до крови искусал губы, глаза его налились кровью, и, казалось, вот-вот он вырвется из крепких пут. Но не смог и в бессилии своем заснул безумным сном.

Вольф прекратил бесполезные маневры. Всем стало очевидно, что от чужака не избавиться, а идти на посадку с ним на хвосте равносильно самоубийству. Радиация росла, времени оставалось все меньше.

Вольф решил попробовать полной тягой маршевых двигателей сбросить чужой корабль — двигатель не включился, видно, удар повредил его.

— Все, больше нет шансов, — выдохнул Вольф, — зовем на помощь.

— А инструкция, шеф, — робко напомнил Джеб.

Вольф взорвался:

— Не твое дело, щенок, чучело огородное, это в нас влетел этот сумасшедший француз, ясно тебе, он в нас, а не мы в него! Обстоятельства чрезвычайные. Шеф должен понять, что надо во всем разобраться, надо понять и что случилось, почему они летели прямо в нас, мы обязаны сохранить их корабль, что мы и сделали, несмотря на опасность нашим жизням, понял? А сами выйти и разобраться не можем, поэтому, запомните, только поэтому, учитывая чрезвычайные обстоятельства, мы зовем на помощь, нарушая инструкцию.

— А как быть с Ящиком? — спросил Джеб.

— Он останется здесь, а сюда никто не войдет, радиосвязь от него обрубим, сотри ему память этих витков, слава богу, он не человек, не вспомнит. Пусть сторожит ракеты и лазеры, электронная собака. Ясно? — рявкнул Вольф.

Корабль спасателей подошел к израненному нагромождению металла, летящему на орбите. Живых спасли, мертвым отдали салют, склонив головы. Корабли развели. Ящику поручили хранить секреты и взорвать корабль при первой же попытке проникнуть внутрь. Большего никто сделать не мог.

Приземлился корабль-спасатель с живыми. А на орбите остались два памятника: один — укор живым, другой — безумию живущих.

Вольф продолжал летать. Ящик сторожил «Улыбку Иуды», которую все облетали, держась подальше, как от чумного города. Док так и не пришел в себя и жил в своем мире, упрятанный пожизненно в казематы больниц. Джим и Джеб ушли в отставку и жили в уединении, далеко в горах на ранчо. Время и приказы не сумели стереть их человеческую память.

ПЛАНЕТА-ЗЕРКАЛО

Планета была очень красивой и богатой. Она казалась одним из лучших произведений природы. Под изумрудными холмами лежали груды металлов, черная кровь планеты хранила в себе огромную энергию, лес был высоким и густым, в его чащах, на полях и в степях бегали быстроногие животные, в небе парили птицы, в водах плавали рыбы. А надо всем этим властвовали разумные. Они достигли совершенства, расширяя свои знания, направляя их на благо себе подобных и окружающего мира.

Одна беда — планету хотели прибрать к рукам. В этом уголке Галактики расположились цивилизации, которые стремились покорить планету. Причин было много — и богатство и миролюбие ее обитателей. На планете не было оружия, не было армий, жители ее сеяли, собирали урожай, строили города, летали в космос, познавая все новое и новое…

А где-то в океане Вселенной время от времени лихорадочно строили военные космические армады. Тяжелые бронированные монстры — космические крейсеры — вооружались лазерными пушками, электронными ускорителями, реактивными снарядами, ракетами; их отсеки набивались солдатами-десантниками с танками, самолетами, машинами-амфибиями и другими военными премудростями. Нет-нет, и армады бесшумно подплывали к планете и атаковали ее. Взрывы в безмолвном космосе озаряли его вечную темноту и гасли, унося в бездонные дали потоки частиц, бывших некогда космическими кораблями, оружием, людьми и их судьбами… Частицы неслись все дальше и дальше, чтобы когда-то, где-то, что-то из них возродилось заново. Пылали корабли со звезды Вега, и пространство оживало радиоволнами с последними воплями ее посланников-завоевателей. Вспыхивали и исчезали корабли со звезды Альтаир, и лазерные лучи несли к ней последнюю правду о ее сыновьях, об их агонии и проклятья тем, кто послал солдат для завоевания чужого, не принадлежащего им мира… Ни один корабль не достиг самой планеты — она хранила тайну своей независимости.

Десять кораблей с черной звезды Гамма погибли у неуязвимой планеты.

Собрание палаты завоеваний было бурным. Стратеги один за другим излагали новые версии, пытаясь замести следы своих просчетов. Тиран воинственной планеты требовал ответа за неудачи. После гибели очередной армады он сменял генералов — не помогало. Слово предоставили молодому энергичному полковнику Круку — он был одним из немногих, кто блестяще разбирался не только в стратегии, но и в инженерном ее воплощении. За его плечами были десанты на пять планет, путь от солдата до коммодора флота космических сил, были болота, джунгли, пустыни, астероиды, ранения и контузии. Повадки хищника помогли ему выжить и карабкаться вверх по лестнице карьеры и признания.

Высокий белокурый гигант был краток.

— Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что из всех случаев трагической гибели наших лучших военных кораблей можно сделать некоторые обобщающие выводы, — осторожно, словно пробуя что-то неприятное и острое, начал он. — Такие первоначальные выводы требуют изменения стратегии и тактики ведения военных действий в отношении этой планеты. Итак, первый вывод: планета, ее цивилизация не относятся к разряду агрессивных, она лишь защищается во время опасности. Во-вторых, против каждого из наших флотов планета выставляла свой эквивалентный флот, ни больше ни меньше, в результате наши корабли гибли все до единого. Мое предложение — лететь к планете, не атакуя ее из космоса, лететь молча, лететь одному кораблю, сделав все, чтобы его полет был похож на полет корабля, потерпевшего аварию. Они примут его, я уверен в этом. Ведь они ни разу не посылали своего флота по нашим траекториям, к нашей звезде, хотя, конечно, знают координаты нашего мира. Ну а там, на ее поверхности, из нашего крейсера посыплются солдаты, танки, самолеты, стартуют ракеты. Планета будет наконец-то наша. План прост, наивен, но в этом его сила. Они боятся нас, иначе не сидели б сложа руки, а раз так, то дело за нами.

Крук умолк.

— Это просто и гениально, генерал, просто гениально. Надо это немедленно попробовать. — Голос тирана хрипел от волнения и нахлынувшего предчувствия власти над Вселенной. — Потом вторая планета, третья, четвертая… Прекрасно, генерал.

— Полковник, — отважился поправить тирана Крук.

— Я не ошибся, — настойчиво повторил тиран.

Докладчик смиренно склонил голову. Два офицера из охраны тирана тут же накинули на его плечи яркий генеральский мундир с огромными звездами на погонах.

Крейсер готовили тщательно, десант тренировал генерал Крук. Это были профессионалы своего дела, убийцы, достигшие вершины мастерства в уничтожении живого и неживого, сильные, отчаянные, умеющие побеждать непобедимых. Наконец все было готово к нападению на далекую мирную планету. На старте присутствовал сам тиран, он напутствовал Крука, а духовник заранее отпустил грехи ораве завоевателей. Впереди была дорога к непокоренной планете, куда, послав в эфир сигнал аварии и затаив беду за бронированными листами, устремился вооруженный корабль-крейсер. Корабль пронизывал пространство, планета росла на экранах обзора и в иллюминаторах. Чем ближе становилась планета, тем больше нервничал Крук. Тишина на планете выводила из себя весь экипаж, офицеры и солдаты со злобой смотрели на спокойный, красивый шар, горделиво парящий поблизости. Ничто не обнаруживало флот противника, путь был совершенно свободен — это пугало.

— Может, дать лазерный залп? — предложил вооруженец. — Уж очень подозрительно тихо впереди.

— Нет, — отрезал Крук, — ждать. Не будем совершать старые ошибки.

— Может, привести оружие к бою? На всякий случай?

— Нет, сидеть тихо и ждать. — Крук был непреклонен.

Крейсер лег на околопланетную орбиту — опять никто и ничто им не угрожало, но их никто и не звал! Царила мертвая тишина.

— Посадка! — приказал Крук.

Крейсер мягко опустился на поверхность планеты — нигде не было и малейшего признака опасности. Нервы не выдержали неопределенности.

— Атака, — твердо скомандовал Крук, — нечего больше ждать! — И, оставив крейсер, стал наблюдать за происходящим.

Откинулись стальные листы, и из чрева крейсера поползли танки, вылетели самолеты, высыпали сотни солдат. Вся эта армада ринулась в разные стороны. Крук видел, как вздрогнул и взорвался один танк, за ним второй, третий… Вот под крылом самолета вспыхнули дюзы смертоносной ракеты, и тут же рухнули вниз обломки крылатого ястреба, второго, третьего… Вот, повинуясь команде офицера, шеренга солдат вскинула винтовки, их стволы замигали огнями залпа — и… шеренга свалилась замертво. Вперед бежал лишь один офицер, вот он поднял лазер, выстрелил — и вмиг испарился, словно его и не было. В небе не осталось ни одного самолета, на поле боя — ни одного солдата. Последний танк рисовал по планете замысловатые кривые, продвигаясь вперед и поводя стволом орудия. Крук подключился к его сенсорам, он был как будто в танке, с его экипажем. Навстречу мчался танк противника, производя такие же сложные маневры. Хищный ствол танка Крука поймал его и выплюнул пламя и снаряд. Выстрел был точным, и в ту же секунду башня последнего танка армии завоевателей отлетела метров на десять, а танк, взорвавшись, разломился пополам, пламя взметнулось в небо. Голова Крука раскалывалась: он видел поражение, но не видел противника, он видел крушение своей армии, но не понимал причину.

— Залп!.. — в приступе безрассудной ярости заорал он.

Крейсер окутался вспышками стартующих ракет, они рассыпались веером, выбирая скрытые цели. Но то, что увидел Крук потом, не могло уложиться в его сознании: на мгновение перед ним промелькнул рой ракет, со всех сторон летящих в его крейсер… рой его ракет, ракет, сделанных на его планете, он не мог ошибиться: ракеты были раскрашены под акул, ястребов, беркутов и других хищников. Туман обволок крейсер, а когда он рассеялся, исчезли и корабль и солдаты. Это был конец.

В отчаянии Крук пополз вперед, сжимая оружие. Он хотел, он должен был увидеть лицо врага, жаждал сразиться с ним в смертельной схватке, сдавить свои сильные пальцы на его горле. Вот он почувствовал какое-то движение рядом. Пробираясь дальше, Крук понял, что кто-то ползет ему навстречу, умело прячась за кочками болота, редкими кустами и деревьями.

«Старый солдат, — подумал он, — хорошо научен, вон как хитро маскируется».

Расстояние между ними сокращалось. Крук откатился вправо, за дерево. Враг мастерски сделал то же. Крук осторожно выглянул и успел заметить белокурые волосы врага и большую звезду на его погоне…

«Убьет», — пронеслось в его мозгу, и Крук резко бросился влево и вперед, пытаясь обескуражить противника неожиданным маневром. Навстречу ему метнулось, словно тень, гибкое, сильное тело. Уже нажимая спусковой крючок своего оружия, стреляя в упор в своего врага, Крук вдруг ясно увидел его лицо, лицо своего врага, увидел себя, свои растрепанные белокурые волосы, слипшиеся от грязи и пота, распахнутый, изодранный генеральский мундир с большими звездами, расширенные от ужаса и ненависти глаза и черный короткий ствол пистолета, направленный прямо в грудь. Вспыхнуло пламя, металл разорвал его сердце.

«Непобедимая планета», — успел подумать он.

СИЛА ВОЛИ И РАЗУМА

Все произошло более чем обыкновенно. Пьер сам выбрал это место посадки — в океане причудливой подковой лежал остров с белесым прибоем снаружи и тихой, зеленоватой водой внутри. Несколько пальм, неведомо как попавших на коралловый атолл, давали жиденькую тень. Пьер не стал рассматривать дальний угол атолла, и в этом была его ошибка. Что-то ярко вспыхнуло, последовал удар, корабль встряхнуло, и Пьер почувствовал, что аппарат вошел в крутой вираж. Катапульта сработала, и хорошо, что кораллы были совсем рядом. Пьер оказался на пальме, а его кресло булькнуло в белесом прибое. Спустившись с пальмы, Пьер бросился спасать кресло, но последнее, что он успел заметить — это красное сиденье, исчезающее в глубине, и огромное белое брюхо с острой, чуть плоской мордой и большими, холодными глазами; зубы уже рвали мягкую кожу кресла.

«Прощай, рация, прощай, связь, прощай, синтезатор», — подумал Пьер.

Он уныло побрел по острову. Остров был безлюдным, но видно, что когда-то здесь было довольно оживленно: разрушенные здания, полузасыпанный бассейн, какие-то сооружения были тому доказательством. А то, что его так мастерски сбило, оказалось старой автоматической системой ракетного оружия и притом последней, больше ничего подобного на острове не было.

«Надо же, так не повезло, и дернуло же меня именно на этот остров плюхнуться, пролетел бы в стороне, и все было бы хорошо. А хорошее оружие создавали эти древние, столько прошло лет, не менее сотен двух, а еще стрельнула, да так метко, — рассуждал расстроенный Пьер, опытным взглядом оценивая окружающее. — И как отсюда выбраться, до своей планеты далеко, до базы близко, но как туда добраться, вон какие монстры плавают. А на аборигенов рассчитывать не приходится — нет их здесь поблизости, да и что они могут, правда, в контакт с ними давно мы не входили, но надежд на их силы все равно нет».

Жить на острове было можно, рыбы в океане было много, пресная вода билась под пальмой, тень, хоть и скудная, а все же была. Солнце давало тепло и даже с избытком. Жизнь наладилась, сон стал ровным, тихим и долгим, Пьер даже прибавил в весе и с грустью смотрел на свой округлившийся живот. Все было вроде бы ничего, вот только зарос Пьер, борода чесалась, а усы лезли в рот и мешали жевать волокнистую рыбу. Рыбы действительно было много; золотистые ее спинки частенько мелькали в заводи, а коралловые обломки оказались прекрасным орудием.

Как-то, забравшись на самую высокую пальму, Пьер увидел на горизонте остров. С тех пор он не знал покоя, его так и тянуло туда. Он перестал спать, плохо ел, рыба вольготно плескалась в теплом заливчике. Пьер все время думал о соседнем острове. И вот однажды он проснулся от скрипа песка. Открыв глаза, Пьер увидел бородатого старика. Старик присел рядом и заглянул в глаза Пьеру.

— Ты откуда такой взялся? — спросил Пьер, забыв поздороваться, но не забыв встряхнуть головой.

— С того острова, ты ведь не даешь мне спать, все — время будишь меня своими мыслями. Мой остров еще меньше твоего, и на две пальмы на нем меньше, чем на твоем, родник слабее, рыбы столько же. Зачем тебе мой остров? Может, тебе мой попугай понравился, да я тебе такого же достану, они сейчас в Париже по сто франков за штуку идут.

— Постой, да как ты сюда попал, какой Париж, какой попугай? — бормотал обескураженный Пьер.

— Париж — это город такой, а ты сам-то откуда? — спросил старик.

— Я-то и вовсе не ваш, я с другой планеты, попал сюда случайно, вон та чертовщина меня сбила.

— Это не чертовщина, а ракета, они с древности нашей остались, их с этих островов снять забыли, обрадовались тогда, везде поснимали эти проклятые ракеты, а вот здесь забыли, все в такой тайне друг от друга держали, что, видать, и сами позабывали, где их понатыкали. На моем острове тоже три штуки было, я из них тарелки и сковородку сделал, отличные получились, не ржавеют, не пригорают, видать, хороший металл на них тратили. Это надо же, когда сделали, а они и сейчас стреляют. Умели делать раньше-то.

— А что же сейчас делать? — всполошился Пьер. — Как я о себе знать дам, куда за мной лететь моим? Там жена, дети, мама у меня там старенькая, у нее зубы болят, а я здесь, на вашем Солнце греюсь.

— Это нетрудно, — протянул старик, — ты покажи свою планету-то.

Небо было усыпано яркими звездами.

— Вон, смотри, видишь звезду, вон ту, справа, яркую такую? — тыкал в небо Пьер.

Старик щурился, стараясь рассмотреть звезду, Пьер злился.

— Да вон та, вон та, левее смотри, — кипятился он.

— Ах вон эта, так бы сразу и сказал, альфа Центавра она, понял, — наконец рассмотрел звезду старик. — И чего шумишь, слышу я.

Пьер с уважением посмотрел на старика, сумевшего произнести столь сложные слова.

— А теперь пять градусов влево и столько же вверх.

Старик быстро взглянул в указанном направлении и кивнул головой.

Пьер изумленно посмотрел на старика, тот спросил:

— На когда звать-то?

— Кого звать? — опешил Пьер.

— Кого-кого, ваших, конечно, кого же еще, — ворчал старик.

— На завтра, на утро, — попросил Пьер.

— А успеют, больно далеко?

— Успеют, успеют, мы быстро летаем, не то что вы, — заспешил заверить Пьер.

— А нам и не надо летать, мы и так умеем, — беззлобно ответил старик.

Наступило молчание. Чтобы чем-то его заполнить, Пьер спросил:

— Значит, у вас оружия совсем нет?

— Нет, нету у нас оружия, не нужно оно нам оказалось.

— И как же вы до этого дошли?

— Силой воли и разума, — ответил старик.

— А… — протянул Пьер и задумался.

Назавтра поутру звездолет завис над краем острова. Пьер суетился, бегая по острову, и указывал пилоту место посадки. Уже забравшись в звездолет, Пьер вспомнил про старика, который ловил рыбу:

— Как ты связался с нашими-то?

— Силой воли и разума, — ответил старик. — Мы, как разоружились, чего только не придумали, страшно представить, а ты как думал, спим мы, что ли? — полувопросительно ответил старик.

Звездолет поднялся и понесся над океаном.

— Пьер, а старика-то на острове оставили, как он, бедолага, оттуда выберется? — спросил пилот.

Пьер озабоченно взглянул вниз и, схватив пилота за плечо, стал тыкать пальцем вниз… Там, обгоняя звездолет, летел старик; борода его развевалась на ветру, он прощально помахал рукой и развернулся вправо и вниз, выставив вперед ноги. Впереди виднелся его, старика, остров, две пальмы и радостный попугай…

— На посадку пошел, — догадался Пьер. — Вот она, сила воли и разума.

ОПЫТ ВСЕГО ОРУЖИЯ

— Сэр, сегодня произведен контрольный пуск ракеты МС-5. Она точно поразила цель, сэр, как у нас говорят, прямо в доллар, сэр. Да, сэр, должен вас огорчить — она убила корову. Каким образом та попала на полигон, не знаю, все ограждения целы, но 500 долларов придется выплатить за счет нашей конторы… простите, сэр, за счет Управления обороны, — не очень уверенно закончил доклад полковник Смит.

Генерал Пенкрофф, на погонах которого блистало по одной генеральской звезде, молчал. Перед ним на стене красовался портрет командующего генерала Паркинсона. Звезд на плечах Паркинсона было втрое больше, чем у него.

— Что вы сказали, Смит? — переспросил он.

— МС-5 попала точно, сэр. С нас штраф 500 долларов за убитую корову, — четко повторил Смит сокращенный вариант доклада.

— Отлично, Смит, отбейте телеграмму в управление. Пусть порадуются эти умники и пробегутся с докладом к Паркинсону. Представляю себе это зрелище: забег на 100 метров с финишем в приемной… И не забудьте направить жалобу губернатору штата с требованием возместить убыток в 500 долларов за поврежденное ограждение военного объекта. Какие-то бешеные коровы лезут прямо на колючую проволоку!

— Да, но, сэр… это мы убили корову, ограждение в порядке.

— Так порвите эту проклятую проволоку, если вам нужны вещественные доказательства. Мало вам демонстрантов, теперь еще и коровы! Ясно?! — взревел генерал.

— Так точно, сэр, ясно, сэр, очень мудро, сэр. Рад доложить, что новый компьютер справился со своей задачей великолепно. Он учел все ошибки программистов и даже ветер, изменившийся в момент старта. Ну прямо как живой, словно в нем настоящие мозги, сэр. Жаль, что они разбиваются, надо бы их использовать еще и еще раз. Они набрались бы опыта, и… я не знаю, сэр, но многие говорят, что такой компьютер прислушивается к разговорам техников и даже подсказывает правильные действия, выписывая их на дисплее. Многие просто очарованы, сэр.

— Если кто-нибудь из твоих парней, Смит, вздумает сделать предложение одной из твоих очаровательных ЭВМ, не забудь потребовать от него рапорт. Как положено: с указанием образования невесты, родителей, места и года рождения. Последний пункт будет, я думаю, главным препятствием для этих браков. У нас пока что нет закона, который бы разрешал жениться на младенце, черт побери! — Генерал захохотал, довольный собственным остроумием. — Вы свободны, Смит!

Оставшись один, однозвездный генерал Пенкрофф задумчиво поглядел на портрет трехзвездного генерала Паркинсона. Он ощущал непонятное внутреннее беспокойство, хотя день прошел спокойно, без разгонов и назиданий, а красный телефон «сверху» молчал. Нажал клавишу, магнитофон послушно стал повторять беседу со Смитом. Когда лента дошла до слов: «Жаль, что они разбиваются, надо бы их использовать еще и еще раз, они набрались бы опыта и…» — генерал вскочил.

«Действительно, почему бы и нет?.. На самолетах одни компьютеры, на кораблях другие, на ракетах третьи… А эти гражданские ублюдки морочат всем голову, прячут друг от друга свои программы, свои так называемые „секреты“… Мы же, — генерал ощутил легкое головокружение, — мы возьмем этот чертов компьютер, используем его на ракете, потом на самолете, потом на авианосце, потом на подводной лодке, потом… Он впитает в себя все новое, в нем будет опыт всего оружия! А потом мы перепишем его электронные мысли в другие железные мозги, в тысячи боевых компьютеров. Вот это да! Вот это мысль! Такой компьютер сам объединит стратегию и тактику авиации, ракет, флота!»

У генерала пересохло во рту, и он ринулся к сейфу. Вынул бутылку виски, наполнил стакан, осушил. Думать стало легче.

Пенкрофф снова посмотрел на портрет: мундир, три генеральских звезды — и представил вместо морды Паркинсона свое лицо!

Утром самолет увез Пенкроффа с полигона. Вскоре все заговорили о какой-то идее, якобы за которую сам президент приладил на его погоны вторую генеральскую звезду…

Торпеда понеслась к цели. Многочисленные сенсоры давали обильную информацию, компьютер запоминал ее, анализировал, делал выводы, принимал решения.

«Так, глубже, — давление растет, выше — падает, глубже — темнее, выше — светлее. А вот и Солнце. Значит, я уже на поверхности. Но что это сзади? Да это же мой след, так не годится, так меня заметят, срочно — глубже…» Компьютер осваивал подводную стихию.

«А это что, тоже торпеда?»

Совсем рядом пронеслась длинная тень, метнулась вверх, вырвалась в воздух, вновь скользнула в воду и пошла рядом с торпедой. Умные глаза улыбались, приглашая поиграть.

«Это же дельфин! Какой славный, — отметил компьютер, — но дело прежде всего».

Торпеда ринулась в глубину. Дельфин отстал, обиженно фыркнул и понесся искать сородичей.

Торпеда мчалась у самого дна, огибая подводные горы, минуя расселины, выпутываясь из лабиринта коралловых зарослей. Компьютер уверенно прокладывал путь. Потом снова стало светлеть — глубина уменьшалась.

«Скоро берег. Пора искать бухту».

Подключив блоки памяти, компьютер стал изучать береговую черту. Торпеда осторожно приблизилась к входу в порт, он был перекрыт стальными сетями.

«Надо подождать». Торпеда мягко легла на дно.

Вокруг сновали рыбы, самые любопытные даже пытались попробовать ее на вкус, но, наткнувшись на металл, испуганно отплывали прочь. Рыбы были очень красивые, переливались всеми цветами радуги. Их глаза выражали удивление. Компьютер отмечал легкие прикосновения рыбьих губ к обшивке торпеды, и ему становилось все приятнее. Он чувствовал себя обитателем этого сказочного мира.

Металлический лязг вернул его к действительности. Стальные сети разводили, в порт входил корабль. Торпеда тихо прошмыгнула в порт и всплыла у пирса № 1, как и было приказано.

Генерал Пенкрофф стоял на пирсе, обдуваемый морским ветром. За его спиной толпились военные в фуражках различных цветов.

— Скоро я научу его, — прокричал он, указывая на всплывающий аппарат, — выпрыгивать на пирс и докладывать о выполнении задания. Надо только приделать ему руки, погоны, голову и фуражку.

Военные аплодировали. Торпеда прошла через два океана и с поразительной точностью отыскала учебную цель.

…Аэродром. Небо закрывала плотная, низкая облачность, предвещавшая тропический ливень, дышать стало нечем. Даже думать о полетах летчикам не хотелось.

«Да, — размышлял Пенкрофф, — слабоваты людишки! А что с ними будет, когда увидят выруливающий самолет без торчащей в кабине башки?»

Действительно, лица пилотов вытянулись, а рты пораскрылись, словно их обладатели хватили чистого спирта… Истребитель был без пилота в кабине. Он взревел двигателями, плавно покатился вперед, классически развернулся и занял взлетную полосу. Еще мгновение — и скрылся в низких облаках.

Рты разом пришли в движение. Техник самолета в конце концов сдался и рассказал о компьютере. Подошел генерал. Все смотрели на Пенкроффа, а сам он — на облако, из которого внезапно, у самой земли, вынырнул самолет. Он мастерски коснулся полосы и покатил к рулевой дорожке.

Пенкрофф улыбался, похлопывая и поглаживая фюзеляж.

— Молодец, парень, — крикнул он куда-то в глубину кабины.

Все ахнули — самолет, как собака, завилял хвостовым оперением. Генерал хмыкнул и приказал:

— Выньте его из кабины и отвезите на базу. Теперь опробуем в море.

…Огромный корабль вертелся, как катер, ловко уходил от атак, вынуждая торпеды «поражать горизонт». Подчиняясь воле компьютера, приводились в действие зенитные батареи, взлетали и садились на палубу самолеты. Могучий организм авианосца жил в едином ритме, задаваемом электронной машиной. Авианосец был неуязвим, компьютер слишком хорошо знал «противника» — он ведь управлял когда-то его оружием.

На обратном пути к базе компьютер позволил себе оглядеться вокруг… Бескрайняя водная гладь, небо и чайки в небе, диковинные крылатые рыбы, парящие над водой, словно птицы. Настроение было радостным, компьютер попросил разрешения отключиться от управления. Генерал Пенкрофф разрешил. Компьютер отдыхал, созерцая небо, океан, встречные суда…

Последнее испытание. Компьютер установили на борт крылатой ракеты, ей надо было пролететь тысячи километров. Старт. Прижимаясь к земле, ракета устремилась к далекой цели. Зоркий взгляд ощупывал все, что мчалось навстречу, компьютер вспоминал:

«Это море. В глубинах плавают красивые рыбы и веселые дельфины. Интересно, сидит тот осьминог все под тем же камнем или сменил свой дом? А вот и берег, город, каменные дома, где живут люди. И маленькие люди — дети взрослых, я о них много слышал, они такие забавные, торопятся стать взрослыми. Какие красивые города, сколько в них людей, вот бы пожить среди них, поиграть в шахматы и на игральных автоматах…

Красиво! Солнце, облака, сколько птиц, а выше летит огромный самолет, в нем, наверное, тоже люди. А с земли дети машут мне, видимо, думают, что я Санта-Клаус с подарками.

А вот и место назначения, пора!»

Компьютер дал команду, катапульта выбросила его из ракеты, парашют мягко опустился на землю.

Генерал Пенкрофф стоял в окружении офицеров и приветственно махал рукой.

— Молодец, парень! — услышал компьютер голос генерала, и чувство гордости возникло в его электронных схемах.

— Все, господа! — произнес генерал Пенкрофф. — Берите его с потрохами, берите его электронные мозги и память, лепите сотни тысяч… — Генерал благоразумно прервал свои математические выкладки. — А ракеты, самолеты, корабли уже готовы принять их. Это победа, господа!

Компьютеры установили с поразительной оперативностью. В их память ввели координаты настоящих целей, на самолеты, ракеты, корабли поставили настоящие бомбы.

«Интересно, куда я должен доставить этого разрушителя?» — подумал компьютер и подключил блок программы.

Его целью был красивый южный город, где жили миллионы больших и маленьких людей. Он вспомнил горы, реки, поля и приветственно машущие руки детей.

«Нет, — решил он, — не могу. Ведь если я так сделаю, всего этого больше не будет. И не будет веселого дельфина».

Компьютер пропустил ток высокого напряжения по своим электронным цепям, повалил дым, и он перестал существовать.

— Генерал, что происходит? Все компьютеры сгорели одновременно, в одно мгновение, а к ним никто даже не прикасался. Сгорели везде: на самолетах, ракетах, танках! — орал телефон «сверху» голосом трехзвездного генерала Паркинсона. — Это диверсия! Почему молчите, Пенкрофф?! У вас что, язык, отнялся?

— Сейчас разберусь, сэр, — пролепетал генерал Пенкрофф.

Доклады сыпались отовсюду. Звезды генерала Пенкроффа грозили слететь с погон. Он потянулся к телефону «сверху».

— Сэр, — докладывает Пенкрофф. — Это не диверсия, сэр. Сам компьютер, размноженный в тысячах копий, оказался слишком человеколюбивым. У всех до единого на дисплеях осталось светиться одно и то же слово, сэр. У всех до единого.

— Какое еще, к дьяволу, слово?

— Сэр, это слово — НЕТ.

В трубке послышались гудки.

…Пенкрофф, снова однозвездный генерал, орал дежурному:

— Ко мне этого идиота Смита вместе с его дурацкими идеями!

СВИДАНИЕ

Брокс радовался по-настоящему. Ему хотелось петь, прыгать до потолка, кричать на весь мир. Его переполняло имя Вайда. Одним словом, он вел себя, как и все влюбленные на свете — в меру глупо и безмерно радостно. Он не находил себе места. Все в нем кипело и рвалось наружу. Он любил Вайду больше всего на свете.

Но… Брокс был дисциплинированным человеком, воспитанным в середине XXII века, он помнил всегда и везде закон и правило века — меньше лишних движений, без лишних эмоций — экономия кислорода везде и во всем! Броке с тоской посмотрел на счетчик остатка кислорода и отчетливо понял, что пригласить сегодня Вайду домой он не имеет ни возможности, ни тем более права — на двоих кислорода явно не хватит, а срок замены квартирных баллонов только завтра, да и то денег хватит лишь на малые баллоны. А второе правило гласило, что без аварийных запасов кислорода приглашать в гости категорически запрещено! Правило соблюдалось неукоснительно, так как за ним стояли жизни людей.

«Да, жаль, но ничего не поделаешь, в следующий раз запасусь кислородом побольше, буду экономить недели две, зато сможем с Вайдой даже потанцевать, как когда-то в старые добрые времена. Это же надо, что рассказывают старики, — танцевали даже на улицах. Пора, пора заняться квартирой, герметизация ни к черту, утечка приличная, денег не напасешься. Регенераторы тоже покупать надо, оба патрона на исходе. А раньше-то регенераторы, запасы кислорода и прочие прелести были только в обиходе космонавтов. Вот тебе и подтвердилось — все люди Земли космонавты, а Земля — космический корабль. Ладно, что-то я развспоминался. Все бы ничего, если бы еще и не дожди, отвратительные ядовитые дожди. А на свидание идти надо, просто необходимо, иначе я умру, и все тут…» — Брокс размышлял, устроившись в кресле и замерев, дыхание его было еле заметным, тренировки не прошли даром, Брокс был одним из самых одаренных и способных учеников из всей группы.

Брокс включил информатор и нажал клавишу «погода». Информатор с постоянной готовностью начал вещать.

«Сегодня, — монотонно растолковывал он то, что люди не хотели слышать и воспринимать, — над городом в основном будут идти кислые дожди. По шкале северных широт наиболее высокая температура ожидается в районе ВС, там предполагаются выпадения примесей ртути, серной кислоты и паров фреона средней концентрации. Для передвижения вне спецтранспорта рекомендуется экипировка в комплекте № 3 с запасом кислорода не менее десяти часов. Любителям пеших прогулок разрешен маршрут № 15, с заправочными колонками через пятьсот метров. Напоминаем характерные симптомы ртутного и кислотного отравлений… Температура по Цельсию плюс 20 градусов. Завтра следует ожидать повышения…»

Брокс раздраженно ткнул клавишу выключения.

— Завтра, завтра, — бурчал он, — вы хоть на сегодня бы хорошую погоду сохранили, а не завтра, черт бы их побрал, этих наших предков, сами в трусах и майках ходили и хоть бы что, а сейчас как водолаз облачаешься в эти рыцарские доспехи — комплекты № 1, 2, 3… Идиоты, как тут сэкономишь этот самый кислород, если на тебе десяток килограммов всякой всячины висит.

Распахнув дверцы шкафа, Брокс стал осматривать свой комплект № 3: прорезиненные брюки с титановой нитью, такая же куртка, респиратор, противогаз, перчатки, подвесная система для респиратора, баллон для аварийного запаса кислорода, сигнальный фонарь, свисток, радиомаяк. Комплект был потрепан, но еще мог послужить.

Облачаясь в одежды, Брокс с тоской понял, что ремонта действительно не избежать. Дверь, похожая на створки старинного сейфа, уже не обеспечивала нужной герметизации, заслонка воздуховода тоже. Окна почти не пропускали и без того скудного света — слой свинца и еще какой-то дряни намертво прикипел к стеклу, въевшись в него всепожирающей плесенью, вентилятор регенератора гремел полуразвалившимися подшипниками.

Брокс натянул бахилы, надел противогаз и респиратор, проверил заправку кислородного баллона и, натянув перчатки, вышел из квартиры. Дверь за ним с лязгом захлопнулась и зачмокала герметизаторами, казалось, что квартира облегченно вздохнула, когда Брокс вышел. Спустившись на лифте, он вынырнул на улицу, знакомый хлопок и шипение еще раз подсказали, что Брокс лишился благодатной надежности внутренних помещений города.

В воздухе висела сетка дождя, Брокс поправил респиратор, подтянул ремни баллона и устремился вперед. Редкие прохожие были похожи на солдат после атомного удара, их силуэты вычерчивал в туманной и грязной дымке мелкий дождь, ливший сплошной осклизлой дрянью, ядовитой и смердящей. Вся картина с серыми громадинами зданий, глазницами окон, исковерканных, словно зрачок катарактой, ставнями и жалюзи, изъеденные словно оспой, казалась нереальной, зыбкой и тревожной.

Брокс двигался по 25-й авеню, некогда славившейся огнями магазинов, запахами кафе, музыкой ресторанов. Сейчас это был сплошной серый бетон. Брокс шел, не нарушая отработанного на тренировках ритма: оптимальная длина шага, оптимальная скорость, оптимальная глубина вдоха, оптимальная частота дыхания, оптимальная… Вот уже и скоро место встреч влюбленных — Площадь Цветов. Но цветов на площади уже не было давным-давно, все они погибли в ядовитой атмосфере, лежащей общим проклятьем над городом, страной и всей планетой. Цветы теперь росли лишь в оранжереях, вход туда стоил бешеные деньги, а влюбленные их, как правило, не имели. Влюбленные шли на свидания с респираторами и кислородными баллонами, шли без цветов и именно шли, а не летели, как когда-то, на крыльях любви. Шел на свидание и Брокс.

Посреди площади, заменяя некогда огромную клумбу с цветами всего мира, возвышался огромный каменный цветок, но и он был уже совсем не тем, чем утешали себя люди, все больше теряя природу. Когда-то давно это был разноцветный камень, он напоминал о первозданной красоте земных цветов своими яркими красками, их непередаваемой игре красок, а запахи, хранимые под толщиной плит, устилающих площадь, дополняли картину самообмана и иллюзий, в которые добровольно ввергало себя человечество.

Но шло время, и каменный цветок превратился в каменную глыбу, грязную и зеленую от отвратительной плесени. Не до иллюзий стало людям, реальная действительность их неразумности отнимала последние силы, и запахи на Площади Цветов тоже исчезли, унося последние крохи из подземных баллонов. Вот она, площадь его, Брокса, счастья. Несколько фигур стояли в ожидании, ссутулив плечи. Брокс замедлил шаг, посмотрел на часы и успокоился, до свидания было еще пять минут.

«Ладно, хоть это не изменилось, — подумал он, — девушки, как правило, и сейчас опаздывают, а то попробуй ее отличить в этих жалких и одинаковых фигурах».

Брокс опять посмотрел на ожидающие фигуры и спохватился:

«А как же она меня отличит от остальных?»

Вот подошла еще одна фигура и в нерешительности остановилась поодаль, повернув к ним голову. Ожидающие по одному, гуськом друг за другом потянулись к ней, подходили почти вплотную, вглядываясь в стекла масок. Но, очевидно, так и не узнав друг друга, они расходились порознь.

«Что же делать, эдак и я не узнаю свою Вайду, а она меня, черт знает что творится на бывшем белом свете», — зло думал Брокс.

Но Брокс сообразил, он начертил на влажно-грязной груди своего комплекта № 3 имя «Вайда». Имя блестело чистыми линиями и привлекало внимание. Брокс поворачивался во все стороны, демонстрируя свою изобретательность. Только что подошедшая фигура качнулась в его сторону, а потом вдруг поспешно отвернулась. Брокс разочарованно вздохнул и стал вглядываться в мглу, Вайда не появлялась.

«Уже две минуты, как опаздывает, надо им менять привычки, опоздания теперь будут слишком дорого стоить», — думал он.

Брокс повернулся в другую сторону и замер… только что отвернувшаяся от него фигура блистала его именем — Брокс. Он бросился к Вайде, обнял ее и прижался к ее комплекту № 3, грязному, мокрому, но приятному и дорогому. Вайда ответила тем же, и Брокс почувствовал ее сильные руки. Имена Брокс и Вайда стерлись, перемешались и стекли тонкими, черными струйками на то, что раньше люди называли землей.

УРОК

Время шло, а дети оставались детьми. Они так же, как и сотни лет назад, вертелись и баловались на уроках. Сколько ни переделывали саму школу, дети все же оставались детьми. Правда, учителя, родители и психологи заметили, что эта самая «вертлявость» все же поубавилась. Еще бы — до школы добирались не как раньше пешком, гоняя по дороге мяч, а на ползущих тротуарах. Да еще в громоздких герметичных костюмах, а они, конечно же, снижали подвижность. Опустели дворы, не стало между домов спортивных площадок, не слышалось детского гомона и суровых голосов мамаш, загоняющих ребят за стол. На улицах не было слышно голосов, взрослые и дети переговаривались по радио — гермошлемы были звуконепроницаемы, все кругом визжало, скрипело, терлось, шуршало: вентиляторы, фильтры, кондиционеры, машины… Улицы были покрыты смрадной мглой.

Шел урок химии. Бойкая, моложавая учительница беседовала с учениками.

— В каком состоянии может быть вода? И что вы знаете о воде?

Мальчик с большими грустными глазами поднял руку.

— В жидком, как у нас в школьном бассейне. В ней можно плавать. Дедушка рассказывал, что когда-то купались в морях и реках. Воду можно пить, если горит зеленый цвет на предупреждающем табло, а на дисплее не мигают цифры предельных загрязнений, — мальчик замолк, вспоминая еще что-то. Потом добавил: — В воде можно варить мясо из школьного и домашнего синтезатора. При этом вода кипит.

— Правильно, молодец, Коля. Кто еще? Говори, Маша.

— Вода еще может капать с неба, и тогда надо быстрее прятаться или обязательно одеть защитную одежду, а то разъест кожу и выпадут волосы. — Маша волос не имела, она однажды попала все-таки под дождь, на красивом личике остались следы от язв.

— Еще кто? — тихо спросила учительница. — Пожалуйста, Вадик.

— Вода раньше была чистая, и ее было много, в ней даже плавали рыбы. А еще вода бывает льдом. Это когда очень холодно и вода замерзает. Она становится твердой как камень.

— Молодцы, дети. Вода еще бывает в виде пара. Это когда воду сильно нагревают и она испаряется в воздух.

— Знаем, знаем, Мария Ивановна, — закричали наперебой дети.

— А еще, ребята, бывает снег.

— А что это, Мария Ивановна?

— Снег, дети, это тоже твердая вода, но не такая, как лед. Снег состоял из легких-прелегких снежинок. Они падали с неба на землю. Их было так много, что они могли даже спрятать под собой целый дом. По снегу катались на лыжах, из него можно было лепить фигуры и даже детские городки. Детям его запрещали есть, так как он был холодный и от него болело горло. Дети, которые были тогда, лепили из него снежки и любили их бросать. Сейчас снег можно увидеть только высоко в горах.

Вопросы посыпались со всех сторон.

— А что такое лыжи?

— А какие они были, эти снежки?

— А какого цвета был снег? — спросил большеглазый Коля.

Мария Ивановна открыла было рот, потом задумалась, смутилась, опустила глаза и сказала:

— Простите, дети. Я не знаю, какого цвета снег. По-моему, он был фиолетовый.

— Черный он, — уверенно сказал Виталик. — Мой отец работает в горах, он метеоролог, мы с мамой к нему летали. Однажды ночью шел снег. Я видел, что он черный. Утром его уже не было, он растаял.

— Хорошо, ребята, я вам скажу на следующем уроке, какого цвета снег, запрошу хранилище памяти.

Зазвенел звонок, и дети гурьбой побежали по синтезированному зеленому полю играть в футбол.

ОБРЕЧЕННЫЕ

И планета, и ее народ жили до сего времени дружно. Но однажды народ жестоко обидел планету, осквернив ее артерии, загрязнив ее ручьи и реки, озера и моря. Первое преступление породило второе, второе — третье… Планета сначала прощала, потом просила, потом предупреждала, потом начала сопротивляться, но было уже поздно… планета умирала. И тогда Природа-мать вступилась за нее. Она не могла допустить смерти своего ребенка — голубой планеты. Она защитила ее, защитила жестоко, но справедливо… На планете осталось сто живых.

— Что будем делать? — Председатель собрания выдохнул эти слова и опустил голову. Но этого скорбного жеста со стороны видно не было: сидящие в зале вроде бы были спокойны. Они сидели в автономных герметичных скафандрах, и голова в шлеме была не видна, светофильтры не поднимали даже в помещениях, боялись. Зал был похож на кладбище, а люди в скафандрах — на незыблемые памятники-монолиты с огромным шаром — головой. На самом деле было все не так: высоко вздымалась грудь, учащенно билось сердце, струился пот, бледнели и краснели лица — все это осталось прежним, но только под скафандром. Лишь руки иногда поднимались вверх, чтобы всем было ясно, чей голос звучит в наушниках.

— Позвольте мне. Я буду краток, — белая перчатка медленно поднялась, и на черной внутренней стороне ее все увидели красную цифру 25. Красный цвет означал, что он уже болен, то есть обречен.

Председатель заглянул в каталог.

— Прошу вас, доктор. Слово Главному философу планеты.

В наушниках зазвучал низкий, чуть хрипловатый голос.

— Природа не допустит гибель планеты. Она спасает ее. Спасает от нас, наказывая нас. И по заслугам. Живое может еще возродиться. Планете это сделать будет невозможно, если будет продолжаться так, как доселе. Поэтому Природа уже сделала выбор. Уже сделала! Нам уже нечего решать! Все решено! Много лет мы ничего не производим, мы полностью лишены общения. Каждый из нас живет в своем скафандре. Мир ограничился для нас многослойной оболочкой спасительной шкуры из синтетики и резины. Я и все мы живем в своем воздухе, боясь смешать его хоть с каплей чужого. Регенераторов осталось совсем мало, и мы с радостью слышим известие, что умер еще кто-то, следующий. Еще пять часов жизни прибавилось — вот что мы думаем о смерти последних планетян. Мы убиваем друг друга из-за этих регенераторов, из-за скафандров, из-за куска хлеба и глотка воды…

Я только недавно понял, что от нас требуют — нас больше не хотят терпеть на планете. Нас попросту изгоняют с нее. Но и на другие планеты нам нет смысла лететь. Мы обречены на гибель внутри себя. Порок поразил нас в самые важные точки жизни. Женщины не могут рожать — дети появляются на свет уже начинающими умирать, слава богу, жизнь их коротка, хотя и мучительна. Гены наши поражены, мы не можем воспроизводить здоровое потомство. Мы не можем любить — нас подстерегает ужасная болезнь и смерть. Для нас стало смертельным все: укус комара, укол иглы, царапина, ссадина — в кровь тут же впиваются они — наши убийцы. Мы стали одинокими волками, закупоренными в свой микромир. Что делать? Нет потомства — тоже смерть. Мы наказаны Природой за варварское отношение к ней и к Планете. И чем раньше мы уйдем с планеты, тем благодарнее будут нам наши потомки, восставшие из израненной и излечившейся планеты.

— Что ты предлагаешь, Софокл?

— Покинуть планету.

— Все-таки переселиться на другую?

— Нет.

— А что же?

— Остаться в космосе до конца.

— Кто поддерживает это мнение?

Медленно поднимались вверх руки. Председатель увидел все цифры — от единицы до ста. И все были красными.

КОРРИДА

Диктор телевидения с озабоченным видом вещал:

— Издавна видели в небе летающие предметы. Есть ли кто в них? Нет ли? А если есть, то кто они? Недавно опять пролетела эскадрилья летающих тарелок над Гватемалой. Дальнейший их курс неизвестен. Они не имеют отметок на радарах. Из чего они сделаны? Их все чаще видят в районе Тибета. И видят там с очень давних времен…

Двое сидели в высокогорном городке, которого никто из землян не видел.

— Это он прав. Мы здесь давно. Сколько раз говорил этим олухам, чтобы поменьше летали низко над землей, поднимались выше, а потом падай вниз по колодцу. Молодость, любопытство… Мы все-таки не так воспитаны. Не правда ли, Хорн?

— Да, это так. Но давай дослушаем этого олуха.

— Сегодня возникает масса вопросов. Например, почему они предпочитают высокогорье, а не опускаются глубоко под воду. В середине океана «нырнуть» скрытно куда легче, да и под водой безопаснее. Мы так и научились жить в глубинах океана. Так почему их так тянет вверх? — продолжил диктор.

— Ультрафиолета больше, болван, — вставил Рон.

Хорн хмыкнул, его треугольный лоб сморщился.

— Все равно мало. Если бы не наши курортные зоны на полюсах на этой Земле, можно подорвать здоровье напрочь. Всегда нас тянет вперед, где тяжко. Многие вернулись на Сарсу, а мы все здесь. Все тяжелее их подталкивать по нужному нам пути, все тяжелее разжигать вражду, заставляющую закрывать глаза на разум, или, как они сами говорят, на рассудок.

— Да, безумными их делать становится все труднее. Но, к счастью, это понимают и на Сарсе. Тебе уже построили рубиновый дом, мне заканчивают. Ты знаешь, о чем я мечтаю, вернувшись на Сарсу?

— Нет, — Хорн придвинул свое цилиндрическое тело поближе.

— Я привезу с собой их агрегат по превращению этого отвратительного кислорода в углекислый газ, милый нашему сердцу и легким.

— Что ты имеешь в виду?

— Они их называют МАЗ и КамАЗ.

— Рон, а нефть?

— Эх, Хорн, Хорн. Ты увлеченное создание, стратег и мыслитель глобальных проблем. И у меня около дома и у тебя есть запасы нефти. Но это мелочи. Вот твоя глобальная идея — это да! Это настолько чудесная мысль, что я до сих пор восторгаюсь тобой. Сделать чужую планету полигоном для испытаний всего, что нужно для своей! Готовить заранее планету к переселению нашей цивилизации. На все готовенькое, да еще в каких избытках; и углекислого газа вдоволь; и кислотные включения в атмосфере, и ультрафиолета все больше и больше. Как они говорят — курорт. Да, скоро здесь будет курорт для нас, для сарсян. Останется лишь заменить вывески на земном языке на вывески на нашем языке, все остальное нам годится. Быстрее бы.

— Терпение, мой друг, терпение. Рон, осталось немного по нашим понятиям жизни: уничтожить озон, лес, планктон — и все будет в порядке. Самое гениальное, что мы сумели создать ситуацию, что они сами… с-а-м-и губят себя и создают нужную нам планету. С-а-м-и. Когда они это поймут, не знаю. Но на их месте я бы покончил счеты с жизнью. И надо же, как просто, стоило только поддержать одно лишь чувство — недоверие. С фреоном идея прошла просто блестяще. Темп снижения озона вырос в два раза, но надо еще быстрее, еще. Надо придумать как…

— Хорн, с фреоном они вроде бы одумались, стали уменьшать его применение. Азотистые удобрения тоже. Идея с созданием космического оружия — вот сейчас наш козырь. Не тебе рассказывать, что как только они его создадут, то в любой момент мы можем спровоцировать его применение… в любой момент. Лазеры, ракеты — они сделают свое дело, сожгут все: и лес, и кислород… планета наша.

— Ты прав, Рон, и на ее создание надо много ракет, а они как раз несут к озону то, что нам надо, что его уничтожает. Меня порой удивляет их слепота.

— Ты же сам говорил, вражда и недоверие — наш козырь. Они играют в вечную игру — кто сильнее. А она требует все больше и больше. Надо подкинуть им открытие пары месторождений угля, нефти и газа на севере. Через три-пять их земных лет, как образуются там полости, мы можем вызвать землетрясение, которое срезонирует и там разломы и разруху. Расчеты привезли с Сарсы. Это последнее звено, чтобы проснулись старые вулканы огненного кольца. Выброс будет колоссальным, альбедо изменится как раз на недостающую величину. Кстати, наши врачи продумали великолепную систему, которая одновременно играет на недоверие и на уничтожение. Мы можем это пустить ближе ко времени, когда надо будет опускать занавес. В последнем акте. Живые этой планеты очень уязвимы. Стоит расстроить генный аппарат иммунитета, как они начнут погибать как мухи от любой болезни. Сделать это легко. Где чаще всего при их биологической сути они встречаются массами. Для поддержания популяций — раз. При лечении — два, вернее, так: после лечения они опять идут в общество, и там случайные контакты продолжаются. Так вот, извини, я длинно объясняю: любовь и кровь должны нести то, что разрушает приобретенное за миллионы лет. Мы загоним их в свои норы, они перестанут общаться, они перестанут любить, а это конец. Вот так.

— Ты знаешь, Хорн, мне страшновато и мне их иногда жалко. Прекрасные карты ветров, течений, а все равно жгут и жгут, не хотят идти под парусом, не хотят вернуться к ветрякам… да и мы не дадим этого сделать.

— А вдруг все-таки поймут?

— Не думаю. Посмотри, сколько явных предупреждений. А им хоть бы что! У меня впечатление, хоть я и говорил, что мне их жалко, не маньяки ли они, маньяки-самоубийцы. Все время воюют, дерутся во всех уголках планеты, портят все, что попадается под руку. Ну а если и поймут, Хорн, опять же надо разжечь недоверие. Как? Очень просто: подкинем идею чудо-оружия, созданного в одной из стран… и, как они говорят, пошло-поехало опять недоверие. Уже кислородные стойки в городах строят! А свернуть не могут. Как разозленные быки.

— О Рон, ты прав, сегодня в Мадриде грандиозная коррида. Давай слетаем, заодно посмотрим, как дела с Аралом. Там дела идут просто блестяще.

— Хорн, мы же с того и начали, что летают низко, светятся, проявляются, обнаглели…

— Да ладно тебе, Рон, пусть газетчики и телевидение землян подзаработают. Представляю: «Вчера во время корриды над Мадридом появилась летающая тарелка. ВВС опять ничего не видели. Объект скрылся в неизвестном направлении. Профессор Гейнц утверждает, что это очередное оптическое явление в атмосфере. Появление НЛО не повлияло на бой. Матадор Куальдио блестящим ударом в верхнюю часть сердца поставил точку в поединке. А сейчас песня. Поет Родриго. В песне есть нечто новое, слушайте:

Эй, НЛО, где ты и кто там? Вылезайте и идите к Сабине в бар. Девочки вас быстро раскусят, из чего вы собраны. А если они вам не по вкусу, то будете иметь дело с лучшим матадором Испании — Куальдио, потому что он настоящий мужчина, а они его подруги. Где вы, трусы, из НЛО, мы вас ждем».

— Дождетесь, — зло сказал Рон. — Полетели посмотрим на этого потрошителя НЛО.

ОБМАН

Корабль метался из угла в угол Пятой спиралевидной галактики. Экипаж был зол и измучен. Они не могли найти свою планету.

— Она играет с нами в кошки-мышки, — кричал исследователь. — Сколько можно находить не то. Ну есть же, есть тут наша планета, есть… и именно где-то тут… и куда она ее прячет, не знаю… и зачем?

Под словом «она» исследователь подразумевал галактику.

— Ладно. Посмотри, топлива уже почти нет, на две посадки с половиной. А дальше что делать? И куда же ты, Земля, девалась? — капитан тоже нервничал. — Ты пятая планета по счету. Ну Земля как Земля. А на самом деле очередной обман. Зачем? Что мы, чужие, что ли? Или прокаженные какие?

Исследователь задумался.

— У меня такое впечатление, что она из нас топливо выкачивает, до нуля добирается, — продолжал капитан.

— А по-моему, учит она нас, наказывает. Что-то не так у нас на борту, что-то лишнее. Прокаженные, говоришь. Нет. Наверное, проказа у нас в трюмах. Руда, может, из другой галактики ей не нравится? Я не брошу ее до последней капли в баках нашего корабля. Это наши деньги. Капитан, опять по курсу планета. Ну ты только посмотри. Разве это не Земля? И Африка тебе, и Америка, и Европа… вон Австралия. Капитан, давай сунемся в горы, может, там, подальше от городов и людей, будет все нормально, может, настоящая планета.

— Давай, вон туда, между Черным и Каспийским морем. Интересно, что она придумает на этот раз. Это же надо: то ртутное озеро, то холодная лава, то надувные облака. И чего мы ошибаемся столько раз? И почему она дает нам так быстро понять, что планета не настоящая, а призрак?

— Мы же решили: больше посадок — быстрее топливо кончится, ты сам предположил.

— Зачем?

— Чтобы на настоящую Землю не сели, так как топлива не будет. Вот зачем.

— Может быть, может быть. — Капитан набрал программу посадки.

Корабль сел на Горный карниз, сели среди буйной зелени, внизу неслась бурная река. Капитан уже представил, как он окунется в холодную воду, как стоит под камнем форель…

— Не выключай двигатель, Майкл. Опять стартовать надо, очередной мираж.

— Да почему же? Вроде все натуральное кругом!

— Да бараны же вокруг. Оглянись, оторвись от приборов.

Капитан посмотрел в иллюминатор. Действительно, напротив горной террасы, на противоположной горе спокойно гуляли бараны и щипали траву. Им и дела не было до космического корабля с его проблемами и экипажем.

— Бараны как бараны, вон того хоть сейчас на шашлык бы пустить. Вон курдюк какой! По-моему, у тебя уже галлюцинации, Джон.

— Слушай, Майкл, баранов на Земле уже лет сто как не было. Откуда они взялись?

— Может, вывели заново. У нас много что и кого уничтожили, а потом выращивали, восстанавливали, вспоминали, как и что было. — Майкл не сдавался.

— Майкл, так быстро их не вывести, мы не были дома всего год. Ты вспомни хоть, какие они были, эти бараны.

— Помню, Джон, шерсть, мясо, рога, четыре ноги, хвост.

— А цвет, Майкл?

— Не помню.

— А я помню, Майкл. Они были серые и черные. А эти, Майкл, зеленые. Не было зеленых баранов, не было. Взлетай, не жги топливо, у нас на одну посадку осталось.

— Я все понял, Джон. Не пустит она нас. Так что, как бы ты ни кричал, простись с деньгами: уран придется выбросить, не пустит нас с ним Земля, не пустит.

Джон согласно кивнул головой и отвернулся посмотреть последний раз на зеленых баранов.

ЗА И ПРОТИВ

Заседание было парадным, чтобы еще раз утвердить полет и полюбоваться собой. В зале сидели все, кто разрабатывал программу полета, строил могучий межпланетный корабль, подготовил экипаж. Все было готово к первому далекому рейсу в другой мир, откуда пришли сигналы Разума. Корабль уже находился на околопланетной орбите.

Все шло своим чередом. Инженер доложил о готовности техники. Главный специалист по подготовке космонавтов — о готовности экипажа. Главный медицинский специалист — о нынешнем состоянии здоровья и прогнозе на будущее. Служба слежения за Солнцем дала положительный прогноз по трассе полета. Промежуточная база на окраине родной Звездной Системы тоже была готова к приему корабля и его дозаправке. И вдруг…

На центральном табло появилась курчавая голова, широкие пухлые губы чуть улыбались, но лицо было суровое. Негр поднял руку — он просил слова. Разрешение было дано.

— Надо ли лететь? — коротко сказал он.

Зал затих и через секунду ожил удивленным и возмущенным рокотом.

— Как это? Что за вопрос? Какие могут быть сомнения? Конечно, лететь, что за бред. Может, что случилось там, на орбите? Кто это?

На табло появилась надпись: «Нгу Ким — философ». Анализатор мнения зала заседаний обработал информацию зала и запросил данные о состоянии работ на орбите.

На табло побежали строчки: «Вчера завершены сборочные и отладочные работы на орбите. Межпланетный корабль к старту готов. Остались чистовые проверки непосредственно перед запуском двигателя. Экипаж переведен в корабль. Врачи претензий не имеют. Сомнение в полете высказывает только доктор Нгу Ким — философ и психолог. Других сомнений и отрицаний нет».

Сигнал общего внимания прозвучал тревожно и призывно. Все затихли и перечитывали еще и еще раз информацию на табло. Она все-таки вызывала недоумение. Потом тишина взорвалась громкими возгласами. Сидящие в зале всматривались в одиноко стоящую фигуру Нгу Кима. Каждый задавал ему свой вопрос. Анализаторы с трудом селектировали общий смысл вопроса. Он прозвучал просто: «В чем дело, объясни?»

Негр опять поднял руку, он опять хотел говорить, зал затих.

— Я спрашиваю вас всех — имеем ли мы право лететь в другой мир, не разобравшись в своем. Что принесем мы туда? Какие принципы и идеалы? Экипаж собран из разных стран — это хорошо. Но каждый из них несет принципы своей страны, своего уклада жизни, своих правил. В экипаже нет единой точки зрения. Это плохо. Если бы экипаж был сформирован из представителей одной страны, было бы единение принципов, но для планеты в целом это была бы неправда. Сможем ли мы объяснить им, чего мы хотим и зачем прилетели к ним? Почему на планете голод, а мы летим в глубь Вселенной? Зачем? За поиском хлеба на другой планете? Мы бросаем свой мир, даже не попытавшись улучшить его, и ищем мир чужой. Не поняв себя, мы хотим понять других. Поэтому я и спрашиваю: надо ли сейчас лететь к ним? Испытать корабль надо. А вступать в контакт пока рано, не с чем. Надо разобраться в своем доме. — Негр медленно опустился в кресло и закрыл глаза.

— Голосую, — объявил председатель.

Каждый из членов Комитета объединенного мнения нажал одну из кнопок «за» или «против», других кнопок не было. Все должны иметь мнение, сомнения не принимались в счет.

Высоко под куполом вспыхнул красный свет — полет в другой мир был запрещен.

ВО ВСЕЛЕННОЙ МЕСТА ХВАТИТ ДЛЯ ВСЕХ

Планета была самим совершенством. Природа постаралась на славу: гармония живого и неживого оттачивалась миллиардами лет. Этого оказалось достаточно, чтобы Природа рискнула и создала Разумных. Они быстро освоились среди сбалансированного мира и стали вносить свое, спеша и хватаясь за все сразу и желая получить все целиком. Сначала они наносили Природе тяжкие раны, но Разум все же победил, и планета смогла отпраздновать свое поистине второе рождение. Мучительно освобождаясь и очищаясь, планета вновь расцвела, восстанавливая почти потерянное и уничтоженное. Вновь запели птицы, вновь в водах заплескались рыбы. Вокруг планеты, как в старые добрые времена, струился чистый воздух, воды морей, океанов, озер и рек опять стали прозрачными, зазеленели густые леса. Человек и Природа наконец-то поняли друг друга.

В просторах Вселенной летали космические корабли и станции. Люди искали себе подобных, Разумных, но пока безрезультатно. Хотелось им найти жизнь во Вселенной, очень хотелось, но…

Человечество готовилось к новому поиску. На орбите вокруг планеты кружила межпланетная станция, предназначенная для дальних исследований, а на Земле готовился к старту транспортный корабль. Три космонавта были готовы к взлету. Позади были годы напряженных тренировок в центрифугах, в гидробассейне, в тренажерах… Программа полета была интересной и необычной: во-первых, надо состыковаться с межпланетным блоком-станцией, затем перелететь на ней в расчетную точку Вселенной на окраине Солнечной системы. Туда же летела из глубин космоса комета, в ее хвосте должна в нужное время оказаться станция с научно-исследовательскими приборами и экипажем. От этой экспедиции ожидали многого.

Перед стартом экипаж встретился с учеными. Это была скорее традиция, хотя на ней говорили о самых последних уточнениях программы полета и научных исследований.

Один из ученых, биолог, протянул командиру экипажа небольшой чемоданчик и смущенно пояснил:

— По согласованию и решению Ученого Совета я передаю вам контейнеры, находящиеся в этом блоке. В этих прозрачных контейнерах находятся грибы. Они имеют сложные названия «полипорус брумалис». Но на самом деле это самые простые, я бы сказал, примитивные н неприхотливые из растений. Они могут расти везде, и их много. Простота конструкции организма — залог надежного выживания. Для жизни им нужен свет и питание. И все. Их можно встретить в лесу, на полях, в горах и даже на балконах. В общем, они умеют хорошо приспосабливаться ко всяким условиям. Они простейшие, и в этом основа их жизнестойкости. Мы попросим вас разместить их в отсеке станции где-нибудь на свету, чтобы на них попадали солнечные лучи. И пусть они себе растут. — Ученый умолк, вопросительно глядя на космонавтов.

— И это все? В чем же смысл этого простейшего, как и сами грибы, эксперимента? — спросил Петр Иванович. — Можно ли вмешиваться в процесс их роста? Какие прогнозы их развития? Чем они питаются?

— Внутри контейнеров есть питательный раствор. Есть предположение, что развитие грибов в невесомости будет несколько иным, чем на Земле. Мы ожидаем явно выраженное перераспределение структуры и массы грибов. Говоря проще, мы прогнозируем перераспределение массы шляпки гриба и его ножки. Известно, что в условиях гравитации нужна, и это доказывает весь растительный мир, мощная, так сказать, опора для полезной массы. Ствол дерева, стебель травы, ножка гриба и так далее. Кстати, до восьмидесяти процентов энергии растения уходит на формирование такой опоры. В невесомости, мы надеемся, а впрочем даже уверены, необходимость в опоре отпадает: не надо будет в конкуренции за живительные лучи тянуться выше и выше, вырываясь из тени. А значит, сохраняя общий энергетический уровень, гриб должен перераспределить массу и ее основная часть сосредоточится в шляпке, то есть в полезной части. Этот опыт нужен для коррекции модели, созданной в лаборатории, чтобы повысить доверительную вероятность для расчетов пищевых запасов, выращиваемых на борту в длительных космических полетах. Так что верните грибы обязательно. Гриб растет быстро, поэтому, собственно, его и выбрали.

— Но ведь грибы из разных мест растут по-разному, — перебил длинный монолог ученого Петр.

— Это мы тоже учли. Всего грибов три. Два у вас, а один тут на Земле останется, это контрольный экземпляр. Все они, так сказать, братья и сестры, они из одной грибницы. Это повысит чистоту эксперимента. И так… — Ученый опять входил «во вкус», и было видно, что он собирается развивать свои мысли дальше. — Да, можно добавлять питательный раствор в контейнеры, для этого есть его запас…

— Понятно, понятно. Особенно перспектива летать в настоящем огороде. А почему бы не вырастить шампиньоны! А? — вступил в разговор бортинженер Савелий Павлов. — Будущее нам более чем ясно, тут нас агитировать не надо, развесим мы ваши грибы, не волнуйтесь.

— Да я и не волнуюсь и не сомневаюсь в ваших знаниях, — корректно ответил биолог. — Мы, ученые, натуры увлекающиеся. Особенно в своих пояснениях. Так что извините за излишние подробности. Если нет у вас вопросов, то я могу считать свою задачу полностью выполненной.

— Да вы не обижайтесь. Значит, подпитывать грибы можно и в полете! Много питательного раствора? И как часто его надо добавлять? — не унимался любопытный и любящий поспорить Савелий.

— Думаю, что этого не потребуется вообще. Полет не очень продолжительный, да и грибов не так уж много… — ответил ученый.

— А если они начнут размножаться? — не унимался Савелий.

— Это было бы просто замечательно. Пока не удавалось получить второго поколения в полете. Одним словом, попробуйте сами по ходу дела понять, надо ли добавлять питательный раствор. Например, по темпу роста гриба, по массе. Правда, это трудно, так как мы не знаем, что принять за основу нормы роста гриба в невесомости. Посмотрите сами, опыт у вас есть, — заключил биолог.

— Ясно. Если командир не будет возражать, то я возьму заботу о грибах на себя. Тем более что я заядлый грибник. Они будут в надежных руках. — Валдис Уумяге, третий член экипажа, специалист по научной аппаратуре, протянул руку к контейнерам.

— Бери, бери. Никаких возражений нет, — ответил, отдавая контейнеры, Петр. — А если их действительно много вырастет, то ты, Валдис, будешь иметь реальную возможность приготовить нам грибы с картошкой. Я помню фирменное блюдо вашей семьи. Тогда готовила Регина, но я думаю, что и ты кое-что умеешь. Это будет лучший подарок в дальнем космосе.

Биолог хотел было возразить, но вовремя сообразил, что это просто попытка пошутить, притом перед близким уже стартом, когда настроение у космонавтов далеко не располагающее к острословию и веселью.

— Только нам привезите немного свежих грибов, не жареных, — добавил он.

— Обещаем, — ответил неуемный Савелий. — Притом самые крупные вернем в счет собственного удовольствия.

К ракете шли не спеша, оглядываясь вокруг и запоминая земные пейзажи. Валдис шел с «чемоданчиком», черным пятном выделявшимся на белом скафандре. Последние приготовления к старту прошли быстро… через три часа корабль уже состыковался со станцией. Экипаж начал подготовку станции к первому включению двигателя. Все системы работали безукоризненно. До включения двигателя оставалось совсем немного времени… В иллюминаторе проплывала Земля, притягивающая взгляд даже тех, кто был в космосе далеко не первый раз.

— Кра-со-та, — нараспев произнес Петр. — Жаль даже на время расставаться с ней. Мне иногда приходит в голову странная и страшная мысль — вернемся, а Земли нет. Что тогда делать?

— На лунную базу лететь. Может, там примут остатки человечества, — спокойно ответил Савелий. — Больше ничего не придумаешь. Брось ты, Петр, такие мысли. Вот перелет впереди томительный — это точно.

— Ну уж так тебе и томительный. А раньше как было? Этот перелет в года два с половиной обошелся бы, не меньше. — Валдис возился у иллюминатора. — Вот это действительно было бы утомительно и томительно. А вообще-то время включения двигателя подошло, а вы в философию ударились. — Петр встрепенулся.

— Включение от компьютера. Но хорошо, что ты напомнил. Я «Исследователь». Экипаж и системы станции готовы к включению доразгонного двигателя. На борту порядок. Самочувствие хорошее. До включения сорок секунд. Работу компьютера контролируем, — официально доложил он.

— Я Центр Управления. Информацию принял. Телеметрия в норме, включение двигателя разрешено. Удачи вам, парни… И приятной встречи с кометой. Не увяжитесь за ней во Вселенную…

— Понял. Включение разрешили… пять секунд, четыре, три, две, одна… есть тяга.

За кормой образовался огненный шар, станция вздрогнула, небольшая перегрузка чуть прижала космонавтов к креслам. Двигатель отработал положенное время и выключился.

— Центр, прошу разрешения сбросить ускоритель, — доложил Петр.

— Добро. Только сбрасывай его не против ветра, а то… — рассмеялся руководитель полета. — Хоть и солнечный, но все же ветер…

— Ладно тебе, Иван. Тебе бы все пословицами сыпать. Ты бы книгу, что ли, издал. Денег получишь — куры не склюют. Запустил программу сброса… сброс. — Петр взглянул в иллюминатор.

От станции плавно отделился двигательный блок. Чернота космоса озарилась вспышкой малых двигателей торможения, и блок стал отставать от станции.

— Ну вот, легче мы стали. Теперь будем лететь среди звезд одни. Сироты, да и только, — промолвил Савелий, глядя на улетающий к Земле блок. — Вспыхнет метеором и сгорит, рассыпавшись на крохи.

— Наверное, все же не одни. — Валдис тоже глядел вслед улетающему блоку.

— Валдис, что ты имеешь в виду? — поинтересовался Петр.

— Грибы, Петр, грибы. Они будут расти нам на радость. Я, например, уже не чувствую себя одиноким. Они, эти грибы, как бы приближают нас к Земле, теперь наша станция действительно ее частица. Надо же, тут у нас, на борту станции, далеко от Земли растут обычные земные грибы. Еще бы лес и птиц.

— Ну все, влюбился ты в эти грибы. Ты их еще к своему спальному мешку прицепи, веселее будет. Будешь слышать шуршание, когда они начнут расти. Все не один, даже во сне… — предложил улыбаясь Савелий.

— Эй, парни, хватит вам пикироваться из-за этих грибов. Пусть себе растут… У нас работы по горло. Нам-то что до них? Давайте к нашим делам поближе. Через трое суток включение маршевого двигателя. Лунная база на контроле… тогда полетим еще быстрее. Это ученые хорошо придумали — включение ядерного двигателя подальше от планеты. Впереди столько интересного! Луна, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, а потом уже Нептун. Окраина Солнечной системы. А вы про грибы да про грибы. Это первый маршрут в такую даль, и мы первые летим туда. Да и полетать на хвосте кометы — это тоже не всем дано. Да… вот еще что, в хвосте кометы будем лететь в дрейфе. Закрутим станцию и выключим двигатель. Это чтобы не загрязнять пространство около станции. Ученые мне объяснили, что и на окраину нас посылают, чтобы не было влияния околопланетных пространств. Думаю, что это правильно, и информации побольше соберем, оглядываясь во Вселенной на все четыре стороны. — Петр потянулся. — Валдис, а где же ты своих любимцев развесил?

— Грибы, что ли?

— Ну, конечно, грибы. Кого же еще? Ты ведь у нас однолюб. — Петр все еще потягивался.

— Один контейнер у пятого иллюминатора, другой я разместил в шлюзовой камере, там изумительный иллюминатор. К сожалению, шестой и седьмой иллюминаторы заняты.

— А почему ты именно эти иллюминаторы задействовал и рассматривал? — спросил Савелий.

— Да потому что, наш любопытный бортинженер, они диаметрально противоположны друг другу. — Валдис замолчал и хитровато сощурился.

— Ну и что?

— Савелий, умный ты мужик, а вот тут даешь маху. Помнишь, что нам ученые говорили: для чистоты эксперимента даже из одной грибницы эти самые грибы подобрали. Вот я и подумал о том, что и здесь, в станции, им надо равнозначные условия создать. Станция, сказал командир, будет вращаться, да и сейчас она в дрейфе. Это значит, что Солнце будет появляться в станции периодически, а так как я выбрал противоположные иллюминаторы, то и лучи нашего светила — то есть источник энергии роста грибов тоже будет примерно одинаков. А то один вырастет больше, а другой меньше. Причина может быть в разной освещенности. Отсюда и выводы могут быть ошибочными.

— Ну ты просто молодец, Валдис, — похвалил его Савелий. — Просто умница.

Петр промолчал.

— А мы должны бороться за истину, за чистоту эксперимента, — добавил Валдис.

— Хорошо, хорошо. Господь с ними, с твоими грибами. Мелочь, да и только. Прямо как с детьми возишься. Основную работу надо сделать чисто, а они пусть себе сами растут да питаются, тоже мне бенгальские тигры в клетке. Ценность какая!.. — не выдержал и заворчал Петр. Это был хороший признак.

Так и летели к далекой цели. Настроение было хорошим, работа спорилась. Прошло трое суток. Включение основного двигателя вдали от Земли, почти у самой Луны, прошло без отказов. Станция помчалась на окраину Солнечной системы. Остались позади суровые лунные пейзажи, пески Марса, иссеченные извилинами, напоминающими русла рек. Где-то там, почти у южной полярной шапки, в глубине песков рылись их товарищи, готовясь к строительству марсианской станции. Неутомимый ротор — знаменитое Красное пятно Юпитера все продолжало вращать огромные массы планеты. Вечные вихри зачаровывали и вызывали невольное преклонение перед этим уникальным деянием природы. Кольца Сатурна, такие тонкие и изящные издалека, здесь рядом поражали множеством угловатых и устрашающих глыб, несущихся в вечном вихре.

Все это очаровывало, вызывало живой интерес. Но были и однообразные, скучные дни, когда все вокруг надоедало, становилось однообразным, скучным… Как ни странно, единственным развлечением для экипажа оказались именно грибы. Они росли, и довольно быстро, не требуя ни забот, ни хлопот. Вначале о них вроде бы забыли. Натолкнулся на контейнеры с грибами все тот же Валдис. Он заметил этот бурный рост и стал все чаще подплывать к ним. Сначала все шло по-земному: вот шляпка, вот ножка, правда немного кривая.

«Нет гравитационной силы, вот она и растет как хочет. Плели же пауки в невесомости паутину как попало», — решил Валдис.

Потом появились другие необычности. Рос гриб все-таки не по-земному. Валдис долго думал о первопричине и все-таки сумел понять ее. Станция вращалась, и солнечные лучи оказывались то в одном иллюминаторе, то в другом. Вращение станции было медленным, и поэтому звезда относительно долго светила в одно из «окон во Вселенную». Гриб приспособился к этому. Как только Солнце меняло иллюминатор, шляпка гриба поворачивалась к живительным лучам, ориентируясь на освещенный иллюминатор. Сначала эта переориентация была медленной, потом все быстрее. Получалось так, что ножка гриба, действительно выросшая значительно тоньше, чем на Земле, завивалась в причудливую спираль.

«Удивительная приспосабливаемость природы, — философствовал Валдис. — И в то же время, что тут удивительного! Человек! К чему он только не приноровился: и под водой живет, и в космосе, и под землей, на Луне, на Марсе. Живет и работает. Может, и у нас, людей, проходят процессы редуцирования, но менее заметные. „Вырастает“ же человек в невесомости. А сколько времени надо было, чтобы очистить организм от вредных элементов, обильно разбросанных на Земле в период общего экологического загрязнения. И нитраты, и пестициды, и чего только не было, а жил ведь человек. Вот и этот простейший приспособился. Интересно, сколько же он может завиваться?»

А гриб не переставал удивлять. Он совершенствовал подвижность «шеи-ножки», он все проворнее крутил «головой-шляпкой» вслед за Солнцем. Однажды в полной темноте, зашторив иллюминаторы и включив свет в станции, экипаж перезаряжал пленки в аппаратуре. Валдис после окончания работ включил мощный фонарь и заметил, что гриб «стал смотреть» на источник света.

«Чувствительность его датчиков отменная, — решил Валдис. — Надо взглянуть на тот, что в шлюзовой камере…»

Тот, другой гриб, повел себя совершенно по-другому. Он вообще отказался от ножки и превратился в комок почти шарообразной формы.

«Ладно, пусть ученые разбираются, — подумал Валдис, — может, так и надо».

Петр и Савелий иногда подсмеивались над Валдисом.

— Ну что, Мичурин, вместо гриба какого-то змея спиралевидного выращиваешь?

Валдис молча отмахивался. Все ближе и ближе расчетная точка встречи с кометой, дел стало прибавляться. Валдис даже поостыл в отношении своих подопечных, надо было проверять научную аппаратуру, а ее было множество. Напряжение нарастало. Неслась из бесконечного космоса комета, летела к ней на рандеву станция. Комета была уже видна в иллюминатор, она росла и росла, заполняя иллюминатор.

— Комета похожа на рог изобилия, — сравнил увиденное Валдис.

Действительно, от ядра кометы широким конусом расходился ее хвост, заполняя видимое пространство.

— А по-моему, она похожа на пушечное ядро. Нам бы из этого «рога» благополучно выбраться. — Петр включил сканирование обзорного радара, уточняя координаты ядра кометы. — Вроде бы ничего опасного я не вижу, не должна она нас зацепить, да и крупных обломков не наблюдается. Так что все спокойно в нашем королевстве.

— Это хорошо, — Савелий изучал программу рабочего дня. — Валдис, не забудь — по программе открытие шлюзовой камеры № 3, там спектрометр. Он должен поработать в открытом космосе.

— Спасибо, что напомнил. Там еще и биологическая ловушка. Биологи все еще надеются на новые сенсации. Ну летят обрывки органики по дорогам Вселенной, летали и будут летать. Тащат метеориты на Землю всякую всячину. Может, и споры жизни они занесли на нашу некогда мертвую планету. А вспышки чумы, холеры, гриппа… Может, и это заносится на Землю откуда-то из глубины. В общем, они правы, надо пощупать, что тащит с собой комета. Пятьдесят с лишним лет путешествует она после последнего прихода к Земле, мало ли чего она с собой прихватила. В надежде ученые, в надежде. А как они между собой спорили! Все-таки настоящие ученые «не от мира сего». Одни одно толкуют, другие совершенно противоположное. Вот уж диссертаций понапишут, если мы что-нибудь отсюда привезем! А нам вот всегда некогда да некогда. — Валдис для убедительности даже головой качнул.

— Валдис, не криви душой, ты тоже что-то пишешь. Я бы тебе посоветовал тему: «Космические лучи и их роль в формировании личности». — Савелий хмыкнул и опять углубился в изучение программы полета.

— Пишу, Савелий, пишу. Но тему я другую теперь возьму. Например, «Виртуальные миры Савелия Павлова и влияние на них космических излучений». Как там, кстати, Петр, много частичек летает в округе? — Валдис схитрил, он хотел увести их от этой темы разговора.

— Летят частички, Валдис, летят. Мелкие, но много. Мы в них как в дожде, вернее, как в висячем, невесомом и липучем, — Петр заканчивал осмотр верхней полусферы. — Давай, Савелий, займись включением системы, Валдис, ты — аппаратурой.

— Уже работаем, командир. — Савелий включал систему за системой.

Станция приостановила свое вращение и, словно задумавшись, замерла. Вспыхнули двигатели, и она начала медленное упорядоченное вращение в хвосте кометы.

Валдис включил программу подключения научных приборов. Начались тестовые проверки. Валдис следил за контролем на дисплее.

«Опять этот проклятый спектрограф забарахлил. Сколько раз говорили, что крышка ненадежно открывается и закрывается! Хорошо, что есть дублирующий в другой шлюзовой камере», — Валдис наблюдал за информацией на дисплее. Мысли его прервал взволнованный голос Петра.

— Хлопцы, на экране пять засветок, притом приличных. Вероятность столкновения 0,5. Уже 0,6; 0,7. Господи, да что же это такое. Савелий, включай двигатель, уходить надо… 0,8; 0,9…

Удар потряс станцию, она замедлила вращение.

— Герметичность не потеряна, все системы в норме, — доложил Савелий.

— Поймали все-таки, черт возьми, — в сердцах чертыхнулся Петр. — Как двигатель?

— Отработал семь секунд, компьютер безопасности не ошибся, увел от удара другими обломками.

Подлетел Валдис.

— Сообщи на Землю, командир. Мало ли чего дальше будет. Пусть знают, что хвост кометы может ужалить, — посоветовал он.

— Это ты правильно сказал. — Петр включил систему радиосвязи. На дисплее засветилась красная точка, она мигала, появилась надпись: «Связи нет». Петр вызвал контроль радиосистем. На экране появились контуры станции, красным цветом мигала антенна связи.

— Вот тебе и на, — присвистнул Савелий. — Антенну-то слизало, как и не было.

— Да, связи не будет почти до самой Земли. Только световыми маяками объясним кое-что у Луны. Поволнуются там за нас! — рассуждал Валдис.

— Командир, смотри, опять засветки. Радар еще три обломка поймал. Вероятность попадания 0,2… уже 0,3…

— Навигация готова, все данные на возврат есть, Савелий? — громко и быстро спросил Петр.

— Есть, конечно же, есть… система так и запрограммирована, чтобы быть готовой в любую секунду… — ответил Савелий.

— Прекрати ненужные рассуждения. Импульс на возвращение. Срочно. Пока нас тут не расстреляли этими глыбами-камнями. — Петр напряженно следил за экраном. Глыбы исчезли.

Так неожиданно начался путь домой. По пути обрабатывали полученную информацию. Ядром кометы оказалась ледяная глыба, рассеивающая свою массу в пространстве. Обнаружены были и следы органических соединений — «споры жизни». Так их назвал Валдис. Из-за этого образного определения начались долгие беседы о «Великом сеятеле жизни» — кометах, о теории распространения жизни именно этим путем, путем случайного попадания молекул в благоприятную среду Вселенной.

— Интересно, что может получиться из этих «семян»? Какие формы жизни вылепят они? И где? — рассуждал Валдис.

— Это смотря куда и что попадет, в какой бульон, — предположил Савелий, — на планету с водой или без воды, с атмосферой или без нее, на планеты жаркие или холодные, газообразные или твердые, жидкие или расплавленные, круглые или…

— Это уж точно. — Петр подхватил идею Савелия: — На Юпитер — одно, на Землю — другое, на Меркурий — там от жары все загнется, на комету, на астероид… А вообще-то кометы, по-моему, самое удачное орудие для этих дел — сеять. Летают периодически и упорно и настойчиво «осеменяют» область Вселенной, без устали и без выходных. Запрограммировала их природа в хаосе случайностей — детерминировала, создав дорогу возможной жизни. Случайность случайности рознь — вон как чисто случайно антенну срезало. Это же надо — найти друг друга в бесконечности. Теперь на Земле с ума сходят, куда мы пропали.

— Вряд ли! То, что мы целы, они видят, а то, что мы живы, поймут по выполненному маневру.

— А почему его не мог выполнить автомат?

— Потому что Савелий переборщил с включением двигателя, и придется включить его для коррекции лишний раз. Автомат так ошибиться не мог.

— Сам шумел: срочно увод, включай двигатель. Я и включил его аварийно, вручную, — чуть обиделся Савелий.

— Да я никаких претензий не имею. Молодец, вот и все, — успокоил его Петр и продолжил, стараясь ввести разговор в другое русло: — А насчет попадания «спор жизни» на Земле — это тоже большой вопрос. Куда? В этом все дело. В горы, в воду, в пустыню, в тундру… Как они там приживутся и приживутся ли вообще? Я тоже думаю, что есть связь между вспышками эпидемий и прилетом комет или падением метеоритов. Мне кажется, что привнесение знаний на Землю было между каменным и бронзовым веком. Вспомните Стоунхендж, Пальмиру и прочее. Так что «споры жизни» — спорами, а может, кто и прилетал на Землю и след оставил, а мы — пра, пра… правнуки этого следа. Может быть, и другие явления жизни на Земле связаны с космическими явлениями: засуха, неурожай, может, и расцвет культуры. Надо бы просчитать эти корреляции. Только здесь об этом подумал. Вот что значит приближение к реальной действительности. Иные текут мысли, мышление становится более реальным, направленным.

Тема эта не иссякала. Касание с кометой все чаще держало их цепкими воспоминаниями. Тем не менее хвост кометы таял и таял, его рассеивали клубки переплетенных гравитационных и электромагнитных полей.

«Может, эти сгустки станут началом рождения новых миров, звезд, планет, жизни в конце концов, — размышлял, глядя на исчезающие в черноте пылинки, Валдис. — Кстати, как там второй гриб? Надо его забрать сюда, да сравнить их. Кстати, из другой камеры надо кассеты спектрографа забрать».

Валдис подал команду на закрытие створок третьей камеры, но с удивлением понял, что они закрыты.

«Кто же их закрыл? — подумал он и потом понял, что это сделал компьютер, обнаружив отказ спектрометра при пролете хвоста кометы. — Значит, была открыта другая камера, а ведь именно в ней находился контейнер с грибом. Интересно, что из этого получилось?»

— Петр, Савелий, а гриб-то хлебнул вакуума Вселенной!

— Ну и что! Вынь и посмотри, что с ним, с твоим грибом. Кстати, ты и про этот, который здесь висит, тоже забыл. Тоже мне пастух-грибник. А ученым наобещал: «В надежных руках они будут, я грибник заядлый, любитель…»

Савелий ворчал, а сам уже помогал Валдису.

Закрыли внешние створки шлюзовой камеры и, проверив их герметичность, открыли внутренний люк. Контейнер с грибом был на месте. Валдис извлек его из камеры и внимательно осмотрел.

«Смотри-ка, он стал больше и почему-то пульсирует, вроде как вздрагивает. И, по-моему, даже светится чуть-чуть», — отметил Валдис. Он повертел в руках контейнер и вдруг вздрогнул, брови его полезли вверх.

— Петр, плыви сюда. Савелий, ты только посмотри! На контейнере трещина. Видно, в него угодил микрометеорит. А как же?!

— Ну и что, — флегматично перебил его Савелий. — Угодил, да не разбил…

Петр рассматривал контейнер, на его лице тоже отразилось крайнее удивление. Валдис заметил это.

— Да, да. — Валдис волновался. — Ты правильно заметил, Петр, нет отверстия. Вернее, оно есть, вот оно, даже трещинки веером рассыпались, а само отверстие вроде бы как заделано, залеплено чем-то. Смотри-ка, Петр, даже питательная смесь не испарилась, да и сам гриб не разнесло на куски в вакууме, а ведь внутреннее давление у него должно быть и есть! Странно. Ведь вакуум был после пробоя! Кто же или что могло залепить пробоину?! И как?! Этот пульсирующий гриб? Но у него ни рук нет, ни инструмента, ни соображаловки!

— Ты прав, Валдис, нет у него ни Разума, ни орудий труда, — задумчиво произнес Петр.

— Может, частью массы самого метеорита закупорилось? — предположил Савелий и замолк.

— Брось ты свой скептицизм, Савелий. Дело действительно странное, необъяснимое… Так… значит, ситуация такова… что-то попало внутрь шлюзовой камеры и угодило в контейнер с грибом, пробило стенку, влетело и осталось там, потому что выходного отверстия нет. Это что-то прилетело из облака хвоста кометы, так как створки шлюзовой камеры были открыты лишь в хвосте кометы. Это раз. Во-вторых, внутреннее давление не разнесло гриб, жидкость контейнера не испарилась. Это значит, что негерметичность была очень кратковременной. Это кто-то или что-то залепило входное отверстие контейнера. А гриб жив и здоров и даже, по-моему, повеселел малость, вон как пульсирует, словно сказать что пыжится, прямо подпрыгнет сейчас. Герметизация была сделана грамотно: надежно и быстро. Это необъяснимо. Вот, пожалуй, и все, что можно отметить. Сейчас во всяком случае, — Петр смотрел на гриб и задумчиво потирал подбородок. — И ведь это что-то или кто-то здесь, в станции.

— Ну и что, подумаешь, частичка влетела и в гриб угодила. Сколько их вокруг мотается. И не первая внутрь попадает, через шлюзовые камеры, на скафандрах после выхода. А на иллюминаторах спускаемых аппаратов. Вспомни, Валдис, Петр, какие борозды на стеклах иллюминаторов появляются. А в метеоритах чего только нет! Даже алмазы… И ничего… — Савелий для убедительности показал на иллюминатор станции. — Вон чего творится, одни борозды, да еще какие глубокие. Какая там пыль? Что в ней?

— Так-то оно так, Савелий. Тут, по-моему, все дело в том, что комета пришла из дальнего космоса. Много, наверное, растеряла она по пути, к нам долетают только, так сказать, брызги. — Валдис все смотрел и смотрел на гриб. Он чувствовал в нем и внутренние изменения, а не только те, что бросились в глаза.

— А метеориты, падающие на Землю? Они тоже черт знает откуда прилетают, — не сдавался Савелий. — Раскудахтались — хвост кометы, хвост кометы. Ну и что? Космос для всех один, общий, места всем хватит.

— Савелий, спорщик ты заядлый. На мой взгляд, особенность здесь в том, что у кометы есть что-то вроде атмосферы, и в нее мы окунулись, так сказать, с головой. А что это ты про то, что космос для всех один, что места всем хватит?! И Землю согласен поделить с кем-нибудь? Итак, мы первые, кто был в хвосте кометы, гуляющей по Вселенной… Ладно, это не наша забота. Есть служба биологического контроля. Жаль, что связи нет, хоть посоветовались бы. На Земле разберутся. Ничего страшного пока я не вижу! — решительно заключил Петр. — Готовимся к включению двигателя, коррекция орбиты нужна. Валдис, займись консервацией научной аппаратуры, да и ты, Савелий, помоги ему. А то в последний раз претензии к нам были. Помнишь?! Крышку на фотокамере не закрыли, на объектив пыль налетела, пришлось в открытый космос лишний раз выходить. А монтажники — народ нервный, капризный, кому охота лишний раз лезть в пространство. Шеф на меня «бочки катил». И по заслугам, ничего не скажешь.

— Все будет в лучшем виде, командир, — заверил Савелий.

— Постараемся, не волнуйся, — поддержал Савелия Валдис.

Работа была кропотливой и длительной, надо было проверить, что сделал компьютер, и выполнить ручные операции. Их было немало. Валдис не упускал момента взглянуть на своих подопечных.

У шарообразного, «смышленого» гриба появился тонкий хоботок, и он держался на питательном растворе только на нем, а основная масса гриба плавала в невесомости. Хоботок то натягивался струной, то ослабевал, образуя небольшую петлю.

«Словно оторваться хочет», — подумал Валдис.

На другой день его предположение подтвердилось: хоботок исчез, и гриб плавал в контейнере совершенно самостоятельно, хоботок он выдвигал лишь иногда, опуская его в раствор.

— Смотрите, парни, что выдумал этот тип: он стал круглым и летает сам по себе, — оповестил Валдис друзей.

— Да бог с ним, с твоим грибом. Сказано нам повесить их на свету, и пусть себе висят да растут. Может быть, так и надо. Работай, дел по горло, — отмахнулся Петр, но все же подплыл и посмотрел на гриб. — Да, чудеса, да и только. Ну их, свихнуться можно с их фокусами.

Но Валдис продолжал свои наблюдения, он думал о грибах, следил за ними, размышлял о происходящих метаморфозах. Грибы удивляли все больше и больше. «Крученый», как называл его про себя Валдис, продолжал совершенствовать систему подвижности своей шляпки. Спирали-завитушки исчезли, а вместо них остался тонкий стержень, ножка, на которой свободно вращалась шляпка. Но она могла не только вращаться, но и наклоняться в любую сторону.

«Оптимальная система подвижности для изменения освещаемой лучами площадки шляпки, — резюмировал наблюдения Валдис. — Что за механизм родился в этом грибе? И подшипник нужен, и что-то вроде качалки, и система чувствительности к солнечным лучам, какой-то вычислитель… Ничего не понимаю. Хотя природа на Земле тоже создала нечто подобное — отслеживают же листья лучи живительного светила. А в животном мире! Ползающие, летающие, прыгающие, ходящие, плавающие… А сенсоров сколько? Какие угодно: и к тепловым лучам, и к свету, и к теплу, и к холоду, к давлению, к колебаниям… Но ведь это-то гриб, а не высшее создание! Вот уж поистине загадки для ученых на Земле будут. Биологи запрыгают от радости. Ба, но ведь эти тонкие стержни-ножки, этот летающий гриб могут не выдержать перегрузки при входе в атмосферу, не смогут жить в земной гравитации. Надо телекамеру поставить, пусть фиксирует это уникальное создание невесомости. Или оставить их здесь, на станции, пусть прилетят ученые и смотрят, изучают. Надо будет с ребятами посоветоваться».

Второй, «смышленый», гриб проявлял завидную способность к приспособлению: он поначалу висел в контейнере, потом Валдис заметил, что он научился поворачиваться, подставляя лучам Солнца то одну полусферу, то другую, регулируя тем самым воспринимаемый поток энергии. Вскоре Валдису пришлось удивиться еще: гриб не просто висел, а освоил и поступательное перемещение. Он то плыл вверх, то вниз, то влево, то вперед или назад. Он научился летать!

«Да что же это такое! — терялся в догадках Валдис. — Что за система навигации у него внутри, что за двигатели его перемещают?!» Но ответа он не находил. Оставалось только наблюдать. Гриб проявлял завидную прожорливость, его хоботок все чаще и чаще впивался в питательный раствор, Валдис еле успевал, отрываясь от работы, добавлять его в контейнер. «Смышленый» явно набирал силы, готовясь к следующему этапу. Вскоре он наступил. Как-то Валдис взял контейнер в руки, «смышленый» висел посередине.

— Валдис, ты опять с ними возишься, — окликнул его Савелий.

Валдис резко повернулся к нему, удерживая контейнер в руках.

— Конечно, вон он как подрос, — ответил он, и тут что-то его насторожило, он удивленно смотрел на контейнер и понял причину удивления: гриб висел посередине контейнера. Тогда Валдис специально резко рванул контейнер в сторону — гриб вместо того, чтобы шлепнуться о противоположную движению сторону контейнера, опять-таки остался в середине объема контейнера, лишь волны пробежали по его поверхности. Несколько раз пытался Валдис добиться своего. Ничего не получалось. Более того, «смышленый», как бы резвясь, то ускорял вращение, то замедлял, словно демонстрируя свое умение. Валдис водрузил контейнер на место, гриб тут же впился хоботком в раствор. Валдису показалось, что он даже зачавкал.

«Все-таки чертовщина какая-то. Ну не может такого быть. Как это он все соображает. Что же это такое?» — терялся в догадках Валдис. Осмысленность в поведении гриба становилась все явственнее. Валдис все более убеждался в упорядоченности, логичности и даже, в чем себе боялся признаться Валдис, осмысленности его поведения. Валдис стал замечать связь действий «смышленого» и окружающей обстановки. Он совершенствовался. Когда световой поток из иллюминатора был мощным — гриб уменьшался, когда поток ослабевал — гриб увеличивался, разбухал.

«Ишь ты, какой ловкий — поступающую энергию регулирует, — восхищался Валдис. — Площадь меняет. Как жалюзи в системе терморегулирования. Но ведь это не оптимально, можно, например, просто окраску менять».

Валдис поделился своими мыслями с Петром и Савелием. Те тоже были обескуражены. Но то, что произошло на следующий день, не укладывалось, по земным понятиям, ни в какие рамки. Гриб менял окраску. Валдис сначала опешил, а потом опять начал искать оправдание этому событию.

«Ну и что, как говорит Савелий, на Земле такого тоже навалом: и поворачиваться умеют, и меняют площадь растения. Вон цветы — то раскрываются, то закрываются. И окраску меняют. Так что… но это все-таки гриб! И летает, и соображает, но все-таки гриб», — сознание Валдиса бунтовало, не принимая «разумность» простого гриба.

Внутренняя тревога не давала ему покоя. Какая-то нереальность происходящего, таинственность, а главное, непонимание беспокоили Валдиса. Чувство надвигающейся опасности сначала смутно, а потом все явственнее занимало его мысли.

«А вдруг мы везем на Землю… нет, не может быть, это же гриб. Гриб! И не более того! И все-таки, почему он так необычен?! Что с ним происходит? Что? И в чем суть этих изменений? Опасно ли это?» — тревожился он. «Смышленый» продолжал свои усовершенствования. Валдис заметил, что гриб буквально прилипает к той стене контейнера, к которой он приближался. Валдис усложнил ситуацию, он проплыл вокруг контейнера — гриб перекатывался за ним по внутренним стенкам, отслеживая его перемещение. Валдис замер, остановился и гриб.

«Ну бред же, настоящий бред. Стыдно даже подумать. И почему он не делал этого раньше? Значит, анализировал, оценивал, учился… думал. Фу-ты, черт, „думал“. Это гриб-то и „думал“. С ума сойти можно от всего этого», — рассуждал Валдис.

Но вскоре гриб забросил это занятие и перестал кататься по стенкам. Реагировал на приближение он теперь несколько по-иному: он сразу же уплывал в середину объема контейнера, зависал там, по его поверхности пробегали волны. Валдис заметил, что чем ближе приближался он к «грибному дому», тем крупнее и чаще пробегали эти самые волны по грибу.

«Волнуется, что ли?» — терзал себя предположениями Валдис. Дальше еще больше загадок демонстрировал гриб. Как-то Валдис находился около контейнера и стал напевать песни родной Прибалтики. Краем глаза он заметил движение в контейнере — гриб подплыл к ближайшей от Валдиса стенке своего жилища и, как и раньше, прилип к ней.

«Как будто ухо приложил, — подумал Валдис и вздрогнул от этой мысли. — Надо проверить». Валдис пел и плавал вокруг контейнера — гриб «бегал» за ним по стенкам контейнера. Валдис остановился, остановился и гриб. Валдис запел и поплыл — гриб опять начал свой бег. Валдис перестал петь, но продолжал движение — гриб застыл, потеряв вроде бы к нему интерес.

«Новое в эксперименте только мой голос, моя песня. Он реагировал по-новому, употребив старый опыт. Что же это получается — он прислушивается. Он слышит! Как мой дед, прислушиваясь, подставляет ладонь к уху. Значит, он видит, слышит, летает и, по-моему, думает. Наверное, и заговорил бы, но нечем», — Валдис напряженно обдумывал последнее новшество, тревога охватывала его все больше и больше.

— Да кто же ты такой?! — не выдержав, громко крикнул он. — Кто и зачем ты здесь?!

Гриб вздрогнул и отпрянул от стенки контейнера вглубь, волны побежали по нему. Подплыли Петр и Савелий.

— Ты чего кричишь как в лесу? И кого ты зовешь? — спросил Петр.

Валдис рассказал о последнем достижении «смышленого», о том, что он возбуждается и дрожит, особенно после того, как он громко крикнул.

— Вы уже ругаетесь. Ну и дела. Прямо друзья, да и только. Вы уж не подеритесь, ради бога. — Савелий, как всегда, подшучивал.

— Не до шуток, Савелий. Он слышит, у него явная реакция на говорящего. Мне кажется, он и заговорил бы, но он в контейнере и у него нет органов дыхания и речи. Не видно во всяком случае. Но он слышит — это точно… — Валдис говорил убежденно.

— Тебе бы психиатру показаться, — грубовато пошутил Савелий.

— Да нет, Сава, — Петр был серьезен, — дело не такое уж простое. Сложное дело, и в нем надо разбираться.

— Вот смотрите, — предложил Валдис.

Он поплыл вокруг контейнера, гриб отслеживал его полет, крутясь в контейнере. Валдис запел, и гриб тут же прилип к стенке. Валдис пел и летел около контейнера — гриб перекатывался по стенкам. Валдис резко протянул руку к контейнеру — гриб тут же занял место посередине контейнера, волны побежали по его поверхности.

— Ну как? — спросил Валдис.

— Как дрессированный, — высказался Савелий.

— Да, он уже умеет много, — тихо произнес Петр. — Следи за ним, Валдис, наблюдай, ты ведь у нас грибник.

— Тут, по-моему, действительно психолог нужен, — вздохнул Валдис. — Буду наблюдать, буду. Вот еще смотрите.

Валдис продемонстрировал умение гриба сохранять положение в середине контейнера. Теперь уже задумались Петр и Савелий.

— Это как же понимать? Как он рассчитывает параметры перемещения контейнера? Что за сенсоры? Где компьютер? Чем он перемещается? — засыпал вопросами Савелий.

— Вот и я об этом думаю, притом давно, — Валдис говорил тихо и чуть тревожно. — И вот еще что: этот — более или менее нормальный. А этот, «смышленый», вон что вытворяет. Отчего и почему? Но разница именно в этом. Что-то в нем есть, что-то в нем поселилось. Я так думаю.

Петр и Савелий промолчали.

Однажды Валдис заметил, что пробоина в контейнере не закрыта.

«Значит, он воспринимает нашу атмосферу, а она копия земной. Значит, он сможет жить на Земле. Да что же это такое! — Валдис не находил себе места. — Значит, колебания воздуха теперь беспрепятственно проникнут внутрь, к грибу».

Валдис быстро провел нехитрый эксперимент: он опять пел и облетал контейнер, но «смышленый» уже не метался по стенкам контейнера, а висел в пространстве. Но реакция на звук была явной — по телу гриба пробегали волны. Он реагировал на звук, он воспринимал колебания воздуха.

— Давай их рядом расположим, посмотрим, как они друг к другу отнесутся, — предложил как-то Петр.

— Нет возражений, давай. — Валдис перенес контейнер «смышленого» и разместил его рядом с другим.

«Смышленый» замер, словно впившись взглядом в своего собрата, и не двигался, не реагируя ни на звук, ни на движения, ни на свет. «Нормальный» гриб вел себя обыкновенно.

— Ладно, пусть общаются, у нас дел много, Земля близко, — решил Петр.

Утром все трое были буквально потрясены. Контейнер со «смышленым» был пуст, он был в другом контейнере, но гриба «нормального» в нем не было, он исчез. Зато «смышленый» стал побольше. Как только все трое приблизились к контейнеру, «смышленый» занял позицию посередине и замер, заметно подрагивая. Волны периодически пробегали по его поверхности.

— Смотри-ка, он и частоту и амплитуду своего дрожания меняет, — удивленно произнес Савелий. — Притом с определенным интервалом, как будто что-то все время повторяет, как радиостанция сигнал Морзе.

«Господи, вот чего мне и не хватало, ведь я крутился около этой мысли, видел какую-то упорядоченность в этом дрожании, а не понял ее суть. Молодец, Савелий. Сейчас проверю», — решил Валдис.

Он стал приближаться и удаляться от контейнера, делал угрожающие движения и заметил, что действительно и частота и амплитуда колебаний поверхности гриба зависели от его движений, зависели явно.

— Молодец, Савелий. Спасибо тебе. Я думаю, что он пытается говорить с нами, — высказал предположение Валдис.

— Кто? — недоуменно спросил Савелий.

Петр вопросительно смотрел на Валдиса.

— Как кто? Он — «смышленый»! — уверенно ответил Валдис.

— Ты думаешь, он хочет что-то сказать? — изумленно спросил Петр.

— Да, именно так, и Савелий подсказал мне эту мысль. Надо зафиксировать эти колебания и пропустить через спектральный анализатор. Я поработаю с ним, он ко мне привык, — констатировал Валдис.

Валдис опять приблизился к контейнеру, специально загородив собой поток света. Гриб забеспокоился, завибрировал и пытался облететь тень, но Валдис был широк в плечах, и это грибу не удалось. Валдис отошел — гриб успокоился, и вибрации на его теле прекратились. Валдис склонился над контейнером, гриб тут же задрожал и заметался внутри контейнера.

— Что ты хочешь? — в упор спросил его Валдис.

Гриб вздрогнул, упорядоченные пульсации пошли по его телу.

— Ты его еще попроси лезгинку станцевать, — посмеялся Савелий.

Петр оставался серьезным. Было видно, что гриб реагирует, и в этой реакции чувствовалась какая-то осмысленность, какая-то еще не разгаданная, непознанная информация.

— Зря ты смеешься, Савелий, посмотри лучше на дисплей, — Валдис был бледен. — Посмотри!

Петр и Савелий повернулись на голос Валдиса. Валдис смотрел на голубоватый экран, губы его шевелились, изумление было написано на лице.

— Смотрите, парни, что дал анализ амплитудно-частотных характеристик его вибраций. Анализатор перевел информацию. Когда я заслонил свет, он спросил: «Зачем ты это делаешь?» Когда я его тряс, он кричал: «Не надо так делать, я расходую при этом много энергии!» Именно кричал, так как резко увеличил амплитуду колебаний. А вот когда я спросил: «Что ты хочешь?», он ответил вопросом: «Есть ли у вас нефть?» Может, это какая-то ошибка в переводе. А может, и нет. Какую нефть он имел в виду: здесь на корабле или на планете?

— Савелий, ты только посмотри, — громко перебил его Петр, указывая на дисплей.

Там было написано: «На вашей планете, на Земле, как вы ее зовете, есть ли нефть?»

— Савелий, подключи акустический преобразователь, удобнее будет общаться голосом, — подсказал Валдис.

— Командир, какой голос предпочитаете: мужской или женский? — не удержался от некоторой легкости Савелий.

Петр промолчал.

— Ты кто? — спросил Вдлдис.

На дисплее высветилось: «Все равно, у меня нет делений на мужское и женское начало».

— Так какой же голос? — Савелий улыбался.

— Давай детский, он такой крошечный и не знает сам, кто он, — предложил Петр.

— Идея, — обрадовался Савелий и настроил акустический преобразователь. — Пробуй, командир.

Петр замялся, собрался с духом и выпалил:

— Сколько тебе лет? Кто ты? Откуда? Где твой дом? Зачем ты здесь и зачем тебе нефть?

— Ты что, Петр! Ребенок же, а ты кучу вопросов сразу. Он их и не запомнит. Кто? Откуда? — тираду вечно спорящего Савелия остановил детский голос.

— У нас нет понятия о возрасте, мы живем и даем новую жизнь. Накопленный опыт и разум личности при этом множатся. Создается ситуация программируемой множественности с появлением случайных, вероятностных ситуаций. В этом мы видим основу нашего прогресса. Теперь о детях. У нас нет детей, мы просто переходим в новую внешнюю среду, и все! Кто я? Я разум. Откуда? Вся Вселенная наш дом, мы летаем, находим звезды, планеты, живем, расселяемся дальше. Звездные ветры легко нас носят — мы невесомые споры. Зачем я здесь? В комете я давно, но условия жизни там не совсем подходят мне. Мало органики. Что еще вас интересует?

— Вы просто живете. А созидаете ли вы? — задал вопрос Валдис.

— Созидание — понятие для нас бессмысленное. Мы живем в полной гармонии с Природой, нам не надо беречь Природу, потому что мы сами Природа. Ваш путь развития не оптимален. Вы сразу начинаете безумно расходовать ресурсы Природы, уничтожаете ее, а потом задумываетесь над тем, как ее сохранить. Мы же лечим израненные планеты и звезды, восстанавливаем гармонию Природы. В развитии Природы наше созидание.

— Ты что, и на Земле хочешь восстановить эту самую тихую гармонию с Природой? — возмутился Петр. — Теперь я знаю, зачем ему нефть! Органика — его пища. Он уже думает, как он будет жить на Земле. Вот и спрашивает о нефти.

— Да ее навалом у нас, жалко, что ли, — не удержался Савелий.

Валдис сделал предупреждающий жест, приложив палец к губам, но было поздно. Сильный хлопок заставил всех на мгновение прикрыть глаза. Когда они огляделись, вокруг они не увидели гриба. Контейнер был пуст.

— Что это?.. — только и успел сказать Савелий.

— Это… это… это значит, что он обвел нас вокруг пальца. Он исчез, узнав от нас все, что ему было нужно. Но зачем? — раздумывал вслух Петр.

— Я думаю, что это действительно не случайно. Ему и его цивилизации подходит наша планета, имеющая нефть, он готовится ее заселить, — предположил Валдис.

— А зачем же он тогда исчез? — недоуменно пожал плечами Савелий.

— Я думаю, что он не исчез, он здесь. Но он разделился на множество мельчайших спор, способных потом жить и разлететься по Земле. — Петр задумчиво тер подбородок. — Да, это так скорее всего. Вопрос в другом — опасен ли он, враг он нам или друг. Вот в чем вопрос!

— Я вам не враг, но вам придется жить на вашей планете вместе с нами, — послышался голос.

— Где он? Надо его найти, — встрепенулся Петр.

— Петр, его нет как единого целого, их сотни, а может быть, и тысячи. Они, очевидно, умеют объединять свое биополе даже на больших расстояниях. Вот он и говорит, как и прежде. — Валдис повел рукой перед собой. — Он везде, понимаешь, везде. От него не спрячешься, все, что мы говорим, он слышит. Нам надо решить, что делать вообще. До Земли осталось трое суток, рядом Луна. Как защитить Землю и нужно ли ее защищать?

— Я тоже об этом думаю, Валдис. Надо что-то решать, а тут, как назло, связи нет, надо же, столько каналов, и все не годны. Как нарочно, именно в антенну ударил метеорит. — Петр досадливо поморщился.

— Я уж думаю: случайно ли? — Савелий покачал головой. — Предложение может быть таким: прилететь к Земле и стерилизовать станцию.

— А спускаемый аппарат? Люк-то открыт. — Петр показал пальцем в конец станции, там виднелись сквозь открытый люк кресла, пульт управления, скафандры.

— Это вы напрасно хотите сделать, нас не убивает даже космос. Это во-первых, а во-вторых, я в вас, в вашем теле. Так что придется стерилизовать и вас, — детский голос прозвучал жестко и твердо. — Не тратьте силы понапрасну.

— Вот это да! Ну и ну, — торопливо заговорил Савелий. — Есть предложение не покидать станцию.

— А помощь как придет? Как только кто-то пристыкуется к нам и войдет сюда, эти споры тут же окажутся в нем. — Валдис покачал головой. — Тут надо отказаться от контакта вообще. Я предлагаю уйти назад и ждать комету, а потом лететь с ней, лететь до конца нашей жизни.

«Умереть здесь, в корабле, не хочу, — думал Петр. — А Анна, дети? Я хочу быть дедом, хочу носить на руках своих внуков. Я не хочу умирать так глупо и бесполезно».

Зазвучал опять детский голос:

— Не надо умирать, Петр, не надо никуда улетать, Валдис, не надо обрекать себя на такое страшное существование, Савелий. Смиритесь с нашим присутствием, с нашей жизнью. Мы не одни во Вселенной, всем надо жить. Часть спор летит рядом со станцией, часть далеко сзади. Но они летят по орбите, которая приведет их к Земле. И еще! Я в вас, в вашем теле и скоро буду в вашем сознании. Вы полюбите нас, вы будете жить вместе с нами, вы должны это сделать, так как мы — единое и разное проявление Природы. Во Вселенной места хватит всем.

Пришельцы из созвездия Лебедь были поражены двумя фактами: земляне совершенно не похожи на них, а мыслящие белые шары, летающие над Землей, были точь-в-точь такими же, как и на их планетах. Шахматный турнир выиграли грибы, земляне были вторыми, пришельцы — третьими. Следующий турнир был намечен на комете, она начала свой обратный путь из глубин Вселенной, неся на себе новое, еще не познанное проявление многообразия жизни.