Черная книга смерти

Глава восьмая УМОЛЧАНИЕ

Крик из открытой стеклянной двери, видимо, был очень громким, потому что его — как первой попавшей на кожу капле дождевой воды — оказалось достаточно, чтобы вывести Чаня из бархатного сна. Он стоял на коленях в харшмортском саду. Кто-то тащил его за руку. Он повернулся — очки перекосились на носу, половину головы все еще занимали утренний свет, запах духов и голоса молодых женщин — и почувствовал, как из пальцев выворачивают пистолет.

Перед ним лежал герцог. Франсис Ксонк скрылся за декоративным подстриженным можжевельником. Министерский чиновник в черном плаще выстрелил из револьвера, и пуля ударилась о шкатулку у ноги Ксонка. Мимо Чаня пробежали какие-то люди и окружили стеклянную женщину со всех сторон. Ее разбитая рука, чадящая синеватым дымком, плавно колебалась над их головами. Боек револьвера в руке чиновника щелкнул по пустому гнезду барабана.

— Зарядите револьвер, мистер Фелпс. Куда Чань может спрятаться?

Чань очень медленно повернулся на коленях. Острый носок сапога ударил ему прямо в плечо — перед ним стоял полковник Аспич. Чань повалился на спину, левая его рука онемела. Аспич выхватил саблю из ножен, а Чань откатился дальше, все еще не в силах встать на ослабевшие ноги. Он выставил свою трость навстречу наступающему с саблей полковнику. Чань из опыта знал, что нанести колющий или режущий удар по человеку, лежащему на спине, гораздо труднее, чем может показаться, — слабое утешение, когда он все еще чувствовал себя как в полусне. Аспич попытался раздробить колено Чаня, но тот отразил удар тростью, и от нее отщепился кусок.

— Так мне пристрелить его? — спросил Фелпс.

Он благоразумно стоял вне пределов досягаемости Чаня, откинув барабан и роясь в кармане в поисках патронов. Фелпс и полковник вдруг вскрикнули — еще одна острая судорога от миссис Марчмур сотрясла их тела. Чань поднялся на одно колено. И опять волна гнева стеклянной женщины не затронула его.

— С Кардиналом Чанем я должен разобраться лично, — пролаял полковник. — Найдите мистера Ксонка. Раненые хищники особенно опасны…

Аспич даже не озаботился обманным движением, нацелившись прямо в голову Чаня, но тот увернулся, а от трости отлетела еще одна щепка. Вокруг носились солдаты и слуги, не обращая на Чаня внимания, словно он был всего лишь животным, которого загоняют в угол.

Он крикнул Аспичу:

— Как же вы собираетесь убить Ксонка? Ведь вы прошли Процесс. Где же ваша преданность?

— Уж ты меня лучше спроси, почему это он — как и ты — все еще жив?

Кривой клинок Аспича устремился к животу Чаня. Тот отчаянным движением отбил удар, расщепив кончик трости, конец сабли при этом вонзился в землю. Прогремели еще два выстрела — Фелпс избавил Ксонка от страданий? — но они вызвали новые сотрясающие вибрации в мозгу миссис Марчмур, и Аспича передернуло.

И опять Чань ничего не почувствовал. Он ринулся вперед, полковник отступил, опасно размахивая саблей, — но Чань уже был вне его досягаемости. Драгуны, слуги, министерские чиновники — все неожиданно обратили на него внимание. Со всех сторон доносился звон сабель, извлекаемых из ножен. Чань нырнул следом за Ксонком, через тот же стриженый можжевельник, но, сделав три длинных прыжка, резко остановился. Он выкинул в стороны руки, чтобы сохранить равновесие, внезапно оказавшись на краю обрушенного зала «собора». На дне головокружительной стофутовой пропасти курились нагроможденные обломки. Ярдах в пяти от Чаня стоял Фелпс с поднятым револьвером, нацеленным прямо ему в лоб. Не задумываясь, Чань бросился вниз.

Он приземлился футов через десять на почерневшую металлическую балку и без остановки прыгнул на обломки тюремной камеры — еще футов на пятнадцать. Дыхание у него перехватило, трость выпала из руки, и прежде чем он успел увидеть, куда именно, наверху прогремел выстрел — пуля просвистела в дюйме от головы. Чань переметнулся за искореженную решетку и повис так, чтобы металлический пол камеры защищал его, по крайней мере, пока Фелпс не переместится. Он посмотрел туда, где болтались его ноги, — высота футов в шестьдесят, а внизу — убийственная груда искореженного металла, которая прикончит его с такой же неумолимостью, что и «железная дева».

Фелпс выстрелил еще раз — этот сукин сын сменил позицию, и пуля высекла искру из металла рядом с левой рукой Чаня. Тот выругался и принялся раскачиваться на руках. Земляная стена в нескольких ярдах от него обвалилась, образовав подобие склона. Если удастся оказаться там, появится хоть какой-то шанс. Он поднял голову. Фелпс стоял прямо над ним, а рядом с Фелпсом — Аспич. Фелпс выставил руку с пистолетом. Чань дернул ногами и разжал пальцы.

Когда его тело остановилось после десяти секунд полета — таких насыщенных событиями и зубодробительных секунд в жизни Чаня еще не было, — он лежал на спине, а его ноги, к счастью целые, торчали над головой. Коленки были ободраны, перчатки порвались, и он чувствовал ссадины на лице, которые со временем покроются неприятными струпьями. Темные очки, что примечательно, не слетели (Чань давно открыл для себя пользу хорошо подогнанных заушников), но трость была потеряна — осталась где-то выше. Чувство опасности подняло Чаня на ноги, и он перебрался под прикрытие искореженной металлической плиты — часть обшивки башни; плита врезалась в землю, как гигантская лопата. Разрушение было столь полным, а его падение столь беспорядочным, что Чань понятия не имел, где находится и виден ли врагам. Он выглянул из-за плиты. Раздался выстрел, и Чань метнулся назад, но пуля безобидно звякнула где-то в обломках. Это давало ответ хотя бы на один вопрос.

Где-то довольно близко от себя Чань услышал отчетливый и мерзкий смешок.

За смешком последовал еще более омерзительный рвотный звук. Франсис Ксонк скорчился в пространстве между перекореженных труб и решеток прямо напротив того места, где прятался Чань. Рана у него на груди запеклась липкой синей коркой.

К этому времени к Фелпсу уже, наверное, успели присоединиться двадцать драгун с карабинами.

— Я думал, вас пристрелили, — небрежным тоном сказал Чань, стараясь говорить потише.

— Мои извинения, — усмехнулся Ксонк. — Для младших сыновей так естественно приносить разочарование.

Чань неторопливо — торопиться им, похоже, было некуда — разглядывал Ксонка. Лицо его изменилось сильнее, чем Чань мог себе представить. Глаза расширились в горячке, ноздри покрылись коркой, а посиневшие губы — отвратительными нарывами. Кожа там, где она не обесцветилась, побелела как мел.

Пальцы стеклянной женщины, когда пуля раздробила ей запястье, впились в тело Ксонка… остались они там или нет? Какой, должно быть, хаос творился в его голове — столько стекла в непосредственной близости от сердца, легких, крови, струящейся по жилам… И все же во время их недавней схватки Чань не заметил в своем противнике никаких признаков слабости…

— Но вас ранили раньше… я смотрю, вы обработали рану весьма благоразумным способом.

Ксонк сплюнул на разбитые камни — словно вязкая синяя лента вылетела изо рта.

— Могу только предполагать, что сейчас у вас в голове, — продолжал Чань. — На ум приходят африканские долгоносики, которые выедают человеческий мозг от уха до уха. Их жертва все это время остается в живых, но теряет контроль над своими конечностями, потом — дар речи, способность мыслить, перестает замечать, что ходит под себя…

Ксонк весело рассмеялся, крепко зажмурившись, а потом игриво ткнул загипсованной рукой в сторону Чаня.

— Ощущения просто необыкновенные, Кардинал… вы и представить себе не можете! Наслаждение от действия, эффект присутствия, даже боль… словно опиумный дым в крови… только в моем случае сон не приходит. Нет — одно жуткое бодрствование! — Смех Ксонка пресекся кашлем, и он снова сплюнул.

— Вы, как это ни странно, пребываете в веселом настроении, — заметил Чань.

— А почему бы и нет? С чего мне переживать? Из-за того, что я умираю? Но смерть всегда шла рядом со мной. Из-за того, что я стал вонючим изгоем? И это всегда было возможно. Посмотрите на себя, Кардинал. Разве мать родила вас для этого? Разве ее глаза светились бы гордостью при виде ваших изысканных манер? Ваших титулованных друзей? Ваших добродетелей?

— Не вам бы говорить о семье. Что вы от нее получили — дурное наследство, развратные наклонности?

— Более чем согласен! — прорычал Ксонк со всей злобой гадюки, в бешенстве укусившей себя саму.

Чань рискнул высунуться еще раз и посмотреть на кромку обрыва в вышине. Выстрела не последовало, но все равно он быстро убрал голову. Глаза Ксонка были закрыты, но веки подергивались, как у спящей собаки. Чань обратился к нему:

— Ваши прежние сообщники не очень-то обрадовались, увидев вас.

— А что им радоваться? — хрипло пробормотал Ксонк.

— Разве ваш Процесс не прививает преданности? Рабской верности?

— Не говорите глупостей. Процесс обостряет амбиции. Вот в чем риск, когда управляешь посредством страха. Пока наши приверженцы знают, что неповиновение будет подавлено, они хранят исступленную преданность. Но если, — тут Ксонк прыснул как-то уж слишком легкомысленно, — хозяева отпускают вожжи… или же имеют глупость умереть… то всякие ограничения исчезают. Мы опускаемся до их уровня, или они поднимаются до нашего… даже скорее так, поскольку знание — это такая область, где шансы у всех равны.

— Это потому, что граф мертв?

— Да уж, малоприятное состояние.

Ксонк повел головой, словно борясь с невидимой рукой, сжимавшей его шею, потом громко выдохнул.

— Но вы забываете о моем семейном бизнесе, Кардинал… я вовсе не такой дилетант, каким могу показаться. Может быть, вы, как человек, не чуждый знаний, скажете, что тут случилось…

Ксонк обвел развалины загипсованной рукой. Чань, к своей досаде, только теперь обратил внимание на характерные борозды среди пожарища — они четко указывали на место первоначального и массивного воспламенения.

— Фугас.

— Или даже два, — сказал Ксонк. — Взорваны после того, как отсюда вывезли оборудование графа. Ни одной из его адских машин здесь не осталось. Как и в лаборатории…

— Вы ошибаетесь.

— Нет! Чувствуете запах пороха в пепле?!

— Я не о том, что здесь. — С обонянием у Чаня было неважно, и он расстроился оттого, что не заметил очевидного. В лаборатории взрыва не было. Там был пожар, и сперва загорелись химикалии графа. Хотя и оттуда унесли его вещи… по крайней мере, картины… Возможно, им не хотелось устраивать взрывы внутри дома.

— Это дело рук человека, которому все равно, где взрывать — внутри дома или нет.

Ксонк улыбнулся.

— Итак, у нас есть два источника пожара. А значит, были и два исполнителя… любой, кто имеет допуск к нашим боеприпасам, может добывать их в больших количествах. Наша стеклянная дама здесь ни при чем — эти же самые вопросы она задавала мне в саду. И, похоже, искренне.

— Так кто же это сделал?

— Одному богу известно. А где ваши ревностные сторонники?

— Понятия не имею. Может, мертвы?

— Как вы спокойны, Кардинал.

— Я полагал, что вы ярый приверженец графини.

— Кто может противиться ее чарам?

— Вы пытались убить ее — я видел это собственными глазами.

— И опять же: кто не пытался? Да вы и сами пытались несколько раз.

— Ну, я не из числа ее почитателей, — ответил Чань, удивляясь тому, что это так. — Но с удовольствием сделал бы это сейчас.

— Как приятно встретить единомышленника.

Ксонк поднял голову и посмотрел на край гигантской воронки. Выстрелов больше не было.

— Графиня забрала вашу шкатулочку, верно? — спросил Чань.

Ксонк поморщился от какой-то внутренней боли (синее стекло бередило ткани, в которые было вморожено) и прокряхтел утвердительный ответ.

— И что же в ней было? — продолжил Чань. — Один из приборов графа?

Ксонк опять закряхтел от нового приступа боли, острее прежнего, и ударил носком ботинка о землю, подавляя громкий крик и дыша по-бычьи. Когда боль немного отпустила, лицо Ксонка стало еще более изнуренным, краснота вокруг глаз — более яркой, а его зубы обрели лазуритовый оттенок — то ли изменился цвет эмали, то ли на зубах появился налет. С каждым рваным выдохом на его губах появлялась синяя пена.

— Да, — прошептал наконец Ксонк. — Я должен вернуть ее… и я должен вернуть мою книгу… и я должен найти необходимую энергию… и необходимый сосуд… все верно… и все почти недостижимо. Я не глуп, Чань. Если я презираю гордую добродетель истинных глупцов, вроде… как там его?… вашего драгунского капитана… глупцов, которых я пристреливал бы каждый день перед завтраком… если я презираю такую добродетель, то потому, что… несмотря на мое положение и привилегии… я был изгоем. Я изучал пределы того, что может выдержать человечек… без всяких ограничений, прекрасно понимая, что такие искания могут поглотить мою душу… наподобие бразильской рыбки, которая объедает бычью тушу до костей… вы бывали в Бразилии?

Чань фыркнул.

— Жаль, — просипел Ксонк. — Это тяжкое испытание… разрушение человека, человеческой души в таком масштабе… Любой идиот знает мотивы своих врагов… и только единицы знают собственные мотивы. Но когда мужчины и женщины продаются и покупаются так открыто… ты сам обесцениваешься… но и мудреешь. В нашем цивилизованном обществе мы боремся за право стать собственностью самых порочных хозяев. Я сам из порочной семьи и знаю, о чем говорю.

— Я думал, вы ведете речь о своей неотвратимой судьбе, — сухо заметил Чань.

— Конечно. — Ксонк хрипло рассмеялся. — Если поставили бы такую пьесу, народ валил бы валом! «„Гибель Франсиса Ксонка“; дополнительные представления»!

Ксонк покачал головой, закашлялся и почти сразу же снова впал в отчаяние. Богачи, по наблюдениям Чаня, никогда не отличались способностью к самоиронии.

— Но лучше бы мне погибнуть со всеми остальными и остаться на дне моря. Я лежал бы спокойно, вода с ужасающей безмятежностью заливала бы мое лицо… Но у меня другой характер… и потому, Кардинал, прежде чем мы заключим договор о выживании — а у нас, похоже, нет другого выхода, — я расскажу вам… маленькую историю.

Ксонк отер лицо. Когда он заговорил опять, голос его звучал спокойно.

— Трое детей, старший годится младшим скорее в дяди, те никогда не делились с ним ни своими интересами, ни тайнами, этот человек с самой юности был занят одним: как сделать побольше денег из воздуха… в буквальном смысле — из разговора, из лукавых речей, произнесенных и услышанных им… потому что отец детишек… вроде короля, а точнее, волшебника… оставил тайну… клад. Талантами старшего этот клад был положен в основание империи, где эта тайна продавалась и перепродавалась, облагораживалась и перепродавалась снова, бессчетное число раз… пока он тоже не стал королем, таким могущественным, каким даже не мог надеяться стать его отец, а всех настоящих королей вокруг себя поставил на колени. Второй и третий были почти близнецами, и росли они в тени не отца, а грозного старшего брата. Они получили свою часть наследства, но ни капли влияния в королевстве — старший ни за что бы этого не допустил. Жизнь их была очень простой: желание — удовлетворение, и так без конца. Никто на них не обращал внимания, разве что порицали за лень или неодобрительно отворачивались, узнав об их новом развлечении. Но каждому досталось от отца внутреннее наследство, как старший унаследовал коммерческую жилку. Средний ребенок кое-что знал о тайне их отца… это была девочка, она не получила никакого образования. Младший же унаследовал только бесстрашие…

Ксонк помолчал.

— А может, и не от отца, а от матери… родившись, он убил ее, и все же она дала ему жизнь.

Ксонк сплюнул и продолжил еще горячее:

— Старший сын в придачу к империи получил сумасшедшую жену, покладистых шлюх и детей, чьи имена даже не мог запомнить. За свое затворничество девочка получила мужа, которого презирала, жизнь, полную малодушной зависти, и детей, на которых не могла смотреть без слез. А третий за свою необузданность не получил ни жены — только неутолимую жажду, — ни детей, которых мог бы назвать своими… Конечно, не ахти какая история, — добавил Ксонк после некоторой паузы, — но все это — скольжение по наклонной плоскости, а к своим капризам привыкаешь.

Он отвернулся от Чаня, наклонил голову и несколько раз шмыгнул носом, как животное.

— Я чувствую сквозняк, — прошептал Ксонк, тут же прикасаясь к обломкам. — Туннель завален. Камни слишком велики — мне одному не справиться!

Пренебрегая внутренним голосом, Чань перебрался через простреливаемое пространство в убежище Ксонка. Совместными усилиями они расчистили трубу — один из больших металлических ходов, по одному из которых Чань спускался из сада в бойлерную.

— Если сквозняк, значит, ход открыт, — сказал Ксонк.

— Он может вести только на более низкие уровни дома. Все, что вели наверх, уничтожены.

Ксонк улыбнулся.

— Это значит, что по ходу можно проползти. Если я пойду первым, то, конечно, буду беззащитен против удара ножом сзади. Если пойду вторым, то могу попасть в переплет на выходе.

— Я могу сказать про себя то же самое.

— Что верно, то верно. Выбор за вами.

— А если вы пойдете этим путем, а я попытаюсь выбраться по стене?

— Это невозможно. Другого пути нет.

Чань погрузился в молчание. Его не устраивало, что Ксонк прав, его не устраивало их сближение.

— Тогда я пойду вторым, — решил он.

Ксонк ввинтился в ход, выбросив вперед руки, и исчез из виду. Чань последовал за ним. Труба была покрыта сажей, ее ширины едва хватало, чтобы протискиваться, и к тому же стояла полная темнота.

Чань сосредоточил внимание на шорохе и ворчании, издаваемых Ксонком. Каждый раз, когда тот останавливался, Чань ждал какой-нибудь подлости, но Ксонк через некоторое время возобновлял движение.

Потом Ксонк замер, и Чань услышал его шепот:

— Тут поворот. Труба уходит вниз. Вам придется держать меня за ноги. Если пути дальше нет, я не смогу выбраться назад.

Не дожидаясь ответа Чаня (впрочем, тот и не собирался отвечать), Ксонк продвинулся дальше и приготовился к спуску. Чань подполз сзади и ухватил его за щиколотки. Он не чувствовал здесь никакого подвоха, но был готов в любой момент отпустить ноги Ксонка.

Ксонк опустился в уходящую вниз трубу, почти повиснув на руках Чаня, затем постучал костяшками пальцев по металлу.

— Отпускайте, — донесся до Чаня голос Ксонка. — Тут выход задраен крышкой.

Чань, полный дурных предчувствий, отпустил щиколотки Ксонка, и тот соскользнул вниз. Прежде чем сделать то же самое, Чань вытащил бритву лейтенанта Саппа. В трубу неожиданно хлынул свет. Значит, Ксонку все же удалось открыть крышку. Чань вошел в поворот трубы, упираясь в стенки ногами, чтобы не рухнуть вниз. Ксонк распахнул крышку до конца и стал выбираться наружу. Чань скользнул вниз, выставив вперед левую руку, и ухватил Ксонка за ботинок, прежде чем тот исчез из виду. Ксонк замер, застигнутый врасплох, а Чань раскрыл бритву, готовый пустить ее в ход, если Ксонк попытается освободиться. Но Ксонк не двигался. Не полз вперед и Чань. Высуни он голову в открытое пространство, и Ксонк сможет обрушить ему на голову гипс… или нож, или осколок стекла.

— Интересное положеньице, — хохотнул Ксонк. — Вы не можете вылезти, не опасаясь моего нападения… а если я попытаюсь освободиться, то вы наверняка перережете мне поджилки.

— Я всего лишь принял меры предосторожности.

— Уверяю вас, они без надобности. Выходите, Кардинал, — я ничего вам не сделаю.

— Позвольте усомниться.

— Думаете, я вас боюсь? — насмешливо спросил Ксонк. — Думаете, я хочу застать вас врасплох? Вы несколько раз остались в живых только благодаря везению. Мы оба это знаем. Вылезайте и не бойтесь. Все дело только в одном: хватит ли вам смелости.

— Напротив, — язвительно усмехнулся Чань. — Мне ваша удаль тоже внушает трепет.

Ксонк пососал нарыв на губе. За его плащом мелькнул всплеск синевы — в свободной руке Ксонк держал осколок стекла. Если отпустить ногу Ксонка, тот сможет вонзить осколок, когда Чань попытается вылезти и будет абсолютно беззащитен.

— Медленно выводите вашу ногу, — сказал Чань. — Если что-то задумаете, я перережу вам сухожилие.

Ксонк вытащил руку из плаща, обнажая стеклянный кинжал.

— Если сделаете это, я вас заколю.

— И все равно истечете кровью в этой вонючей дыре, — сказал Чань. — Выбор за вами.

— Какой тут выбор! — раздраженно прошипел Ксонк и демонстративно поднял обе руки, а потом очень медленно вытащил ногу из трубы.

Чань, который по-прежнему держал бритву под коленом Ксонка, смог высунуть из трубы сначала руки, а потом торс.

— Бросьте оружие, — сказал Чань.

— Как вам угодно.

Ксонк бросил стеклянный кинжал. Чань проследил за ним глазами, убеждаясь, что тот раскололся и стал бесполезным. Тем временем Ксонк загипсованной рукой прижал запястье Чаня, отводя бритву от своей ноги. Чань выругался — его ноги все еще оставались в трубе. Свободной рукой Ксонк попытался вцепиться ему в лицо, но тот вовремя выставил предплечье. Они обменивались ударами, как два боксера, Чань взмахнул бритвой, и на гипсе появился порез.

Ксонк схватил кожаное пожарное ведерко с песком и замахнулся им на Чаня, словно тяжелой дубинкой. Тот отклонился вправо, и ведро лишь слегка задело его плечо. На обоих пролился песчаный дождь. Ксонк уронил ведро и полез в карман за другим осколком. Чань подобрал под себя ноги и оттолкнулся, сильно ударившись щиколотками о ребро металлической крышки. Он успел прижать руку Ксонка к боку и свалить его на землю. Ксонк с безумными глазами вскочил на ноги, спиной к холодной металлической топке, и замер, ожидая нападения…

Но уследить за Чанем он не успел и продолжал стоять, глядя туда, где только что лежал на полу Чань. Ниточка синей слюны свисала с его подбородка. Ксонк фыркнул в панике, повернул голову в сторону Чаня, а потом, взмахнув черным плащом, исчез за дверью.

Если Ксонк дышал на ладан, было самое время покончить с ним. Чань бросился следом за ним в изогнутый каменный коридор и дальше — к двери, которая вела на лестницу. Но Ксонк успел защелкнуть замок (на ручке остались синие следы), и дверь распахнулась только после четырех сильных ударов ногой. На круговую лестницу с обеих сторон выходило слишком много дверей, и Чань опасался вслепую бросаться следом за врагом. Из-за его осторожности Ксонк ускользнул, исчез неизвестно где.

Чань всегда досадовал, когда решался на убийство, а потом не мог его совершить. Впрочем, может быть, было не так уж и важно, жив Ксонк или нет. Чань знал, что он — именно он — должен сделать дело, которое только и оправдывало его приезд в Харшморт.

На главном этаже Чань вошел в длинную официальную приемную. В дальнем ее конце был арочный проход, затянутый тяжелым красным занавесом, словно в частном театре. Чань знал, что за ним, скорее всего, помещаются слуги, а не сцена, и бочком подкрался к занавесу. Он услышал голоса, звон столовых приборов, и увидел, что толстый ковер приемной уходит и за занавес. Что там — личная столовая? Кто в такое время может позволить себе неспешное застолье?

Резкий рывок — и Чань оказался по другую сторону занавеса. Три человека в черных блузах и бриджах, оторвавшись от работы, повернулись к нему. Они раскладывали мясо, сыры и маринады на громадные серебряные блюда. Чань ударил ближайшего к себе в ухо основанием кулака, и тот свалился на ряд деревянных стульев. Второго, который наполовину погрузил нож в головку сыра со снятой толстой корочкой, Чань без всяких церемоний лягнул ногой в живот и, дернув за блузу, швырнул на первого, испускавшего стоны. Третий, моложе других, стоял разинув рот. В руках он держал полупрозрачные луковицы, похожие на выковырянные глаза утонувшего моряка. Чань схватил его за горло.

— Где она? Только быстро!

— Кто?

Чань швырнул человека о стену — луковицы от удара повалились на пол — и снова схватил, поднеся бритву к его щеке.

— Министерские чиновники — где они?

Чань развернулся ко второму, который вырвал нож из сырной головки и имел достаточно глупости — или злости, — чтобы попытаться нанести удар. Чань выбросил вперед бритву, и нападавший отдернул руку, но слишком поздно. Лицо его побелело, когда он посмотрел вниз, — удар лезвием по пальцам был таким чистым, что кровь не появлялась еще секунды две, но потом струю было уже не остановить. Слуга уронил нож и зажал рану другой рукой, но кровь все равно просачивалась наружу. Чань жестко развернул своего пленника в сторону кухни.

— Вы готовите для них еду — куда ее нужно отнести?

— В зеленую гостиную — это рядом…

— Что они делают на кухне? Почему вы готовите здесь?

— Не знаю… нас отправили сюда!

— Где их другие пленники?

— Какие пленники?

— Где драгуны?

— Снаружи — в саду что-то случилось.

Чань оттолкнул слугу.

— Никому ни слова, иначе вернусь и перережу тебе горло.

За следующим красным занавесом располагался зал для приемов с зеркальной стеной и массивным шкафом, набитым бутылками. Столы были завалены бумагами, стаканами, недокуренными сигарами, еще имелась как минимум одна коробка патронов к карабину. Чань бесшумно прошел по ковру к другому занавесу (если снять занавесы, подумал он, отдельные помещения превратятся в одно большое) и услышал по другую сторону тихие голоса… охранники?

— Давай-ка я… твой нос…

— Извини. Это наверняка из-за болотной травы — в Харшморте всегда начинаешь чихать. Боже мой! Смотри — кровь!

— Да, кровь.

— Боже мой.

— Ты видел Соумса?

— Соумса? Кто такой Соумс?

— Тот, что с Фелпсом.

— А кто такой Фелпс? Я в полном недоумении… и голова раскалывается, как после попойки…

— Фелпс — тот, который с герцогом.

— Герцог здесь?

— Герцог был в саду.

— Боже мой. Разве не в саду…

— Его светлость…

Другой прервал его, чихнув. Чань отдернул занавеси, увидел двоих в черных фраках, с носовыми платками в руках — один прижимал платок к носу, а другой (на которого попали брызги изо рта первого) отирал кровь со своего галстука. Они с удивлением посмотрели на Чаня.

— Где герцог? — прорычал он.

— Кто вы такой? — спросил человек, бросивший вытирать галстук.

Чань впечатал кулак ему в лицо. Тот пошатнулся и упал на колени, схватившись за нос. Его собеседник предусмотрительно отошел в сторону как от Чаня, так и от упавшего товарища.

— Я сейчас подниму тревогу! — воскликнул он.

— Где стеклянная женщина?

— Кто?

— Где полковник? Что случилось в доме? Отчего из вас хлещет кровища?

Двое в черном переглянулись, и Чань выхватил бритву.

— Убирайтесь, пока не поздно. — Повернув голову, он кивнул на столовую. — Сюда.

Оба опрометью бросились прочь. Чань сразу же выкинул их из головы: времени было в обрез, а его тактика обречена на провал. Кто-нибудь непременно не подчинится ему, сбегутся другие, появятся драгуны, и тогда — все. За поворотом ковер кончался и начинался полированный пол — видимо, тут начиналась территория слуг. Где-то неподалеку должна была находиться кухня. Еще один поворот — и Чань увидел двойные распашные двери, через которые и прошел, понимая, что не может запереть их за собой.

Он оказался в еще одном подсобном помещении — то ли для приготовления букетов, то ли для разделки туш, судя по столам из серого мрамора. На ближайшем лежали два человека, словно покойники в ожидании бальзамировщиков, — министерский чиновник, которого Чань видел на траве в саду, и герцог Сталмерский. Лицо чиновника там, где была пробита височная кость, уродовало темное пятно: та же разновидность парши, что Чань видел у Аспича. Что до герцога, тот выглядел так, словно умер недели две назад, — распухший, кожа обесцвечена, глаза подернуты отвратительной пленкой.

Двери в дальнем конце комнаты открылись, и бок о бок с полковником Аспичем вошел мистер Фелпс с кипой бумаг в руках. За ними вплыла миссис Марчмур — в плаще, капюшон которого соскользнул ей на плечи. Теперь Чань яснее увидел, как она изменилась: цельные голубые глаза, пухлые синие губы, когда-то роскошные волосы, все еще каштановые, но теперь жесткие — издевательский признак прежней жизни, точно борода евнуха. Из-под плаща торчала культя правой руки; запястье было плотно замотано материей. Материя вся пропиталась синей жидкостью.

После секундной растерянности полковник бросился вперед, вытаскивая саблю. Фелпс сунул руку в карман за револьвером. Все это происходило очень быстро и вело к неминуемой развязке.

— Стойте!

Полковник и Фелпс остановились, переглянувшись. Чань понял, что слово не было произнесено вслух.

— Это Кардинал Чань! — воскликнул Аспич. — Его нужно убить!

И тут же рука полковника с саблей безжизненно повисла, как у механической фигурки на часах. Чиновник вытащил револьвер, но явно был не в силах поднять его.

Тот же голос снова загудел в голове Чаня.

— Нам не грозит никакой опасности, полковник. Терпение…

Миссис Марчмур неуверенно вышла вперед. Двое мужчин неохотно отступили в стороны. Похоже, им было так же неуютно, как в обществе тигра… с другой стороны, имелся ли у них выбор? Чань напряг волю… он чувствовал, как женщина пытается пробраться в его мозг… как безуспешно пытается вторгнуться в него… словно сильный ветер сотрясает окно. Миссис Марчмур помедлила и попыталась снова, но опять неудачно. Ее текучие глаза сощурились.

— В чем дело?

Чань вспомнил слова Анжелики в своей голове — они прокалывали мозг, как иголки. Что-то у стеклянной женщины не получалось, голос ее звучал глуховато, не так навязчиво, как прежде. Может, из-за раны?

Чань шагнул к миссис Марчмур. Та сразу же отступила и, послав вперед Аспича, спряталась за его спиной. Полковник взмахнул саблей, словно его дернули за нитки. Значит дело было вовсе не в ранении — власть этой женщины над другими людьми ничуть не уменьшилась.

— Я сам прикончу его! — воскликнул полковник.

Чань сделал выпад бритвой. Рука Аспича при этом дернулась — резко и бессмысленно.

Чань фыркнул.

— Такого рода… уличные бои — дело тонкое, Маргарет. Без опыта просто рискуешь нарваться на неприятности.

— Что вы сделали? — прошипела она. — Как вы сопротивляетесь мне?

— Почему бы вам не освободить мистера Фелпса с его револьвером — пусть пристрелит меня? Полковника с его саблей. Вы ведь не сомневаетесь в их преданности только потому, что они увидели, как вам успешно противостоят.

— Я их не освобождаю, потому что они сразу же вас прикончат.

Чань снова сделал выпад, и стеклянная женщина подняла руку полковника, но опять слишком неловко и слишком поздно.

— Целый день неудач, Маргарет. Мое неповиновение… Пожар в Харшморте… ваша бедная ручка… и вы, похоже, поссорились с Франсисом Ксонком.

— Франсис Ксонк умрет через два дня. Как и все остальные. Я не буду ничьей рабыней.

— Конечно. Теперь вам постоянно требуются собственные рабы, все новые и новые. Ведь вы разъедаете их почище любой кислоты.

— Это можно изменить!

Чань повернулся к телу герцога на столе.

— У вашей марионетки не очень бодрый вид, Маргарет…

Резким движением Чань схватил мертвеца за волосы — голова и плечи свесились со стола. Правым предплечьем он, как молотом, рубанул по растянувшейся шее, и полуразложившийся позвоночник хрустнул от удара. Чань отошел в сторону, оставив голову жутко свисать под углом. Миссис Марчмур вскрикнула и потеряла контроль над Фелпсом и Аспичем. Полковник, высоко подняв саблю, бросился вперед, сверкнул глазами сначала на Чаня, потом — на стеклянную женщину. За его спиной поднял револьвер Фелпс, точно так же не знавший, против кого применить оружие.

— Минуту!

Это был Аспич. Левую руку он вытянул к стеклянной женщине, а саблю наставил на Чаня.

— Этот человек — негодяй. Не слушайте его вранья. Просто позвольте его убить…

— Нет, нам нужно получить от него сведения! — возразил Фелпс и строго обратился к Чаню: — Где Франсис Ксонк?

— Ах, какая преданность, — сказал Чань. Он почувствовал, как давящий холод тщетно пытается достичь его мозга, и рассмеялся. — И вам двоим даже не интересно, как мне удалось справиться с ней? Взгляните на себя в зеркало — может, передумаете…

Миссис Марчмур нацелила на Чаня свой хрупкий подбородок.

— Его сущность… вкусы Ксонка… близость.

— Куда он направился? — снова спросил Фелпс.

— А куда, по-вашему?

— Он заполучил книгу!

— Найдя эту молодую женщину! — воскликнул Аспич. — Она бежала на поезд! Ксонк знал, что нам не удалось ее поймать и захватить книгу…

Бессвязные слова полковника были именно тем, что требовалось Чаню, но пока он не мог связать их в осмысленное целое. Молодая женщина? Книга?

— Но как Франсис Ксонк мог узнать об этом?

Это был голос миссис Марчмур. Она сделала осторожный шаг вперед и повела культей правой руки.

— Я прочла его мысли, — продолжила она. — Франсис не обратил на нее внимания — он вообще никого не замечает. Я для него — шлюха… полковник — напыщенный дурак… Кардинал Чань — бешеная собака, которую нужно отравить…

— А про детей он знал? — спросил Чань.

Она наклонила голову и внимательно посмотрела на него.

— Не знал…

Веки ее сомкнулись, а тело внезапно замерло. Фелпс и Аспич не сразу поняли, что внимание женщины сосредоточилось на чем-то другом, но при этом оба не знали, что им делать: то ли освободиться из-под власти своей повелительницы, то ли убить Чаня. Чань отмел Фелпса — чиновник был слишком вышколен, чтобы принимать самостоятельные решения, — а вот на Аспича посматривал с опаской. Но полковник тоже пребывал в неуверенности. Неужели болезнь выхолостила его солдатскую решимость? Женщина снова открыла глаза — один слой стеклянной луковицы отшелушился, обнажая другой; влажные синие губы искривились в гримасе отвращения.

— Дети в полном порядке. Их опекает капитан Тэкем, с которым, как я вижу, вы знакомы. Франсис Ксонк бежал из Харшморт-хауса, как побитая дворняжка.

— Ксонк изворотлив, — сказал Аспич. — Он опаснее скорпиона. Мы сильно рискуем, считая, что он повержен…

Чань почти не слушал. Это было похоже на работу интуиции во время схватки — подчиняясь некоему побуждению, устремляешься вперед, хотя здравый смысл велит отступать, бросаешься в атаку, когда любой бросился бы в бегство. В таких случаях боец моментально взвешивает все — положение своих рук и ног, тяжесть клинка, расстояние до каждого противника…

— Наши люди ведут наблюдение за Адриан-сквер, за городскими и загородными домами его брата, за его клубом, банком, портным, за Старым дворцом, его собственными номерами в «Каракалле»…

— В «Каракалле»? — переспросил Фелпс. — У него там номера?

— Да, — ответил Аспич.

— Но это отвратительно.

— Ну… не слишком пристойно.

— До чего это гадко, — гнул свое Фелпс, — до чего мерзко…

— Как и человек, о котором идет речь… — заметил Аспич.

Деревянный стул ударил полковника по ногам, но Чань, швыряя его одной рукой из-под стола, постарался сделать так, чтобы стул не отскочил в сторону миссис Марчмур. Аспич упал, вскрикнув от потрясения и боли, а когда попытался схватить саблю, Чань наступил на клинок. И опять Фелпс оказался слишком медленным: когда он поднял револьвер, Чань уже прикрывался Аспичем, взяв его за воротник.

Миссис Марчмур не шелохнулась.

— Приструните вашего человека, — прорычал Чань, — пока ему не пришла в голову какая-нибудь мыслишка!

Фелпс наклонился и рухнул, как рассыпанная стопка посуды, лицо его сделалось пустым. Тело Аспича обмякло, так что Чань мог рассчитывать на его молчание и сотрудничество.

— У меня есть другие, — прошептала миссис Марчмур. — Они повсюду в доме. Бежать вы не сможете, даже не думайте.

— Кого бы вы ни позвали, они найдут только груду стекла.

— Я могу приказать Фелпсу пристрелить вас.

— Попробуйте.

Он подхватил саблю Аспича и почувствовал отчаянное метание мыслей женщины. Два шага — и Чань схватил ее за голову.

— Если бы я решил покончить с вами, Маргарет, то бросил бы стул не в полковника.

Стеклянная плоть внушала не больше чувств, чем мрамор, а может, и меньше, ведь поверхностью мрамора хотя бы можно восхищаться. Взгляд Чаня проник внутрь на глубину, которую он не в силах был определить, в бездонный бурлящий колодец.

— Конечно, Кардинал… вдруг мы сможем помочь друг другу… наверное, вам столько всего хочется узнать…

Чань усмехнулся, услышав просительные нотки в скрипучем, царапающем голосе.

— Зачем вы взяли детей Шарлотты Траппинг?

— Чтобы их мать стала сговорчивей, само собой.

— Зачем вам нужна сама Шарлотта?

Он снова ощутил присутствие стеклянной женщины, теперь более мягкое, словно дуновение надоедливого ветерка.

— Прекратите это, Маргарет. Отвечайте мне.

Холод отошел, но ее глаза внимательно смотрели на Чаня.

— Это же очевидно. Она была нужна мне, потому что Большой План зависел от поставки боеприпасов. Как иначе заручиться поддержкой Макленбурга, я уж не говорю о нашем собственном городе? Поскольку Генри Ксонк сошел с ума, а Франсис Ксонк — развалина, Шарлотта Траппинг занимает их место.

— Вы лжете.

— Как вы смеете?

— Когда ваши хозяева отбыли в Макленбург, Генри был таким же сумасшедшим, как сейчас, а Франсис был так же бесполезен… ничто не поменялось настолько, чтобы появилась нужда в Шарлотте. Всеми поставками боеприпасов заведовал выбранный лично Франсисом Ксонком Альфред Леврет, которого вы убрали со сцены. Но я спрашивал о другом. Я спрашивал, зачем вы похитили детей!

Голос Чаня зазвучал слишком громко, и он опасался, как бы в наступившей тишине не вмешался кто-нибудь из верных сторонников миссис Марчмур… а может быть, она во время этой паузы как раз старалась исключить такое вмешательство.

— Подумайте обо всем, что я могу рассказать вам, Маргарет, — прошептал Чань. — Ответьте сначала на первый вопрос. Вы послали Росбарта в ее дом…

— Шарлотта Траппинг — так, мелочь, — проскрежетала она, словно по фарфору провели гвоздем. — Но тут столько дел, что мне не справиться, — герцог, Совет, все приверженцы, ожидающие инструкций… слишком много задач… а я одна, без помощников…

— Без помощников? У вас все слуги фараона.

— Но они не должны меня видеть! Они поднимут мятеж! Разобьют мое тело!

— Это почему?

— Все они так же честолюбивы, как была когда-то я!

— Были? В прошлом?

— Вы и представить себе не можете, что сделали со мной!

— И что же? Лишь то, чего вы сами желали!

— Но столько изменилось… я не должна была остаться в одиночестве…

— Все мы одиноки, Маргарет.

— Нет, не все. — Голос ее вдруг зазвучал спокойно, и это встревожило Чаня. — Некоторые счастливчики всю жизнь остаются со своими возлюбленными…

Чань ощутил давление ее мысли, вторгавшейся в его ладонь, как ключ в скважину. Прежде чем он успел что-то сделать, явилось то самое видение Анжелики, которое повергло его на землю в саду. Чань тряхнул головой, но было уже слишком поздно. Когда он снова увидел комнату, тело полковника как щитом прикрывало миссис Марчмур. Чаня ничто не защищало от пули Фелпса, который твердой рукой целился в него. Как ей это удалось?

— Все, что вы можете мне рассказать? — с издевкой сказала она. — Начинайте, или Фелпс прострелит вам ногу.

— Очень бы этого не хотелось.

— Откуда вам известно про Леврета? Где он теперь? Мне нужны машины! Мне нужна энергия!

— Вам еще и книга, кажется, нужна. Книга Ксонка.

— Эта книга у нее. А она сама уже в моих руках. Я побывала в мозгах у вашей маленькой островной крысы — и оставила там метку. Вам понравится, когда у нее начнут выпадать волосы… или зубы? Интересно, вонь ее гниющего тела вызовет у вас большее отвращение, чем я?

Смех стеклянной женщины напоминал ломкий треск. Чаня бросило в жар от желания сломать эту изящную шею. Миссис Марчмур придвинулась еще ближе и снова прошипела:

— Как вам удалось воспротивиться мне?

— Я нахожу вас вульгарной, Маргарет, — ответил он. — И немного стекла тут ничего не изменит.

В ответ та направила всю свою энергию в его ладонь — не осталось ли еще стекла в ране? И снова Чань утонул в невыносимо сладких воспоминаниях Анжелики… и снова с почти невыносимой болью утраты извлек свой разум из этого потока…

Тяжело дыша, он поднял голову. Почему он еще жив? Аспич вогнал саблю в ножны. Чань отер рот тыльной стороной ладони, одетой в перчатку.

— Мадам, — начал Фелпс, — мы не должны позволять ему…

— Он хочет попросту прикончить всех нас, — прохрипел Аспич. — Он наш враг.

Женщина не ответила. Чань заглянул в ее пустые глаза и сделал шаг назад.

— И куда же вы собрались, Кардинал Чань? — прошипела она.

— Некуда ему идти, — сказал Фелпс.

— Не почивайте на лаврах. Чань — человек предприимчивый. — Он почувствовал ее отвращение, ее откровенную ненависть — все оскорбления от него навсегда впечатались в память женщины. — Он даже может уйти из Харшморт-хауса живым. Кто знает, когда мы встретим его еще раз… и чего тем временем добьется каждая из сторон?

Стремительно двигаясь по лабиринту комнат и коридоров, он не встретил ни одного слуги или драгуна. Неужели стеклянная женщина убрала все препятствия с его пути?

Миссис Марчмур найдет мисс Темпл. Чтобы Селеста осталась в живых, Чань должен обменять ее на кого-нибудь равноценного. Его выпустили, чтобы он нашел Шарлотту Траппинг. Неужели эти люди мыслили так прямолинейно?

Чань на ходу поднес поврежденную ладонь ко рту, зубами сорвал повязку, шагнул в альковчик с зеркальными стенами и вытащил бритву. Широко раскрыв ладонь, чтобы натянулась кожа, он погрузил квадратный уголок бритвы в рану и принялся легонько нажимать, пока кровь не потекла на пальцы. Металл коснулся чего-то твердого… Чань пошевелил лезвие и погрузился в настойчивые, пульсирующие воспоминания Анжелики. Он выворотил наружу последний осколок, мерцающий, влажный на плоском лезвии… все, что осталось от его любви. Потом встряхнул лезвие, и на зеркало полетели красные брызги, синий осколок упал непонятно куда. Больше его ничто не сковывало.

Чань добрался наконец до площадки размером около акра, выложенной черными и белыми плитками, — вход в Харшморт, перекресток, обычно полный слуг и гостей, но теперь безлюдный. Он вышел из дворца без приключений и спустился по широким каменным ступеням, уверенный, что за ним наблюдают. Во дворе одна за другой стояли пять или больше карет. Кучера сбились в кучку и смотрели на него.

Для Франсиса Ксонка коридоров никто не освобождал, но Чань был уверен, что тому удалось уйти. В библиотеке Чань, чтобы тратить меньше сил и беречь зрение, пользовался услугами библиотекаря. Нельзя так же воспользоваться и Ксонком? Тот в первую очередь хотел найти свою книгу, а следовательно, и мисс Темпл. Значит, Ксонк должен был последовать ее путем через сад, вынюхивать следы, как свинья трюфели… но драгуны Аспича прочесывали территорию между садом и береговой линией, от фермерских угодий до канала, и полковник, человек малоприятный, но знающий свое дело, наверняка послал патрули на станции Орандж-Канал и Орандж-Локс. И все же мисс Темпл не нашли. Как и Ксонка. Что он знал такого, чего не ведали преследователи? Поймав безразличные взгляды кучеров, Чань направился к ним.

Те настороженно отнеслись к человеку с самых низов — судя по его одежде. Но как только Чань оказался рядом, к их настороженности прибавился страх из-за шрамов незнакомца и его необъяснимо властных повадок. Вопросы его были такими конкретными, что лишь потом самые вдумчивые из кучеров поняли: они отвечали этому странному типу так, словно он был полицейским. Выяснив, откуда прибыла каждая карета и кого она везла, Чань спросил, не возвращались ли пассажиры на станцию. Оказалось, что не возвращались — никто из пассажиров даже не заговаривал об этом. Кучера ждали нового вопроса. Чань откашлялся.

— За мной, несомненно, наблюдают из дома — не смотрите на окна, вы там никого не увидите. И если бы кто-нибудь из вас повез меня на станцию, следом немедленно отправили бы другого. Поэтому я приношу извинения, что не смогу воспользоваться вашими услугами. Но буду очень признателен, если вы покажете, в какой стороне находятся каналы…

Говоря это людям, которых ждал немедленный допрос, Чань просто пытался выиграть время. Он прекрасно знал дорогу. И хотя каналы были естественной и даже разумной целью для того, кто намерен сбежать из Харшморта, Ксонк наверняка постарается избегать их, ибо там будет полно драгун. Ксонк тоже не воспользовался услугами кучеров. Где искать его? Оставались конюшни.

Чань потрусил к хозяйственным постройкам, но демонстративно прошел мимо них — пусть те, кто наблюдает из окон, решат, что конюшни его не интересуют. Добравшись до следующего ряда сараев, Чань бросился вправо и припустил со всех ног, обогнул дальнюю стену, потом остановился и замер. Вскоре послышался топот ног по гравию и пропал вдалеке. Чань поспешил назад, вытаскивая бритву из кармана.

Можно было даже не раздумывать. Внутри, на груде соломы, в двух ярдах от входа, лежал ничком одетый в черное конюх. Дальше виднелось открытое пустое стойло. Чань почувствовал, что подошвы липнут к доскам под его ногами, и, сдвинув клок соломы носком в липкую жижу, увидел, что та — ярко-синего цвета. Он вздохнул. Лошади никогда не доставляли ему ни радости, ни удовольствия. Чань повернулся на шорох — в дверях стоял еще один конюх, явно собираясь звать на помощь.

— Тихо! — прорычал Чань. — Кто это сделал?

Недоумевающий конюх посмотрел на своего напарника, потом снова на Чаня.

— Но… я… вы…

— Если бы это сделал я, меня бы здесь уже не было. Тут стояла лошадь, да? Он ее увел?

Конюх безмолвно кивнул.

— Седло! Еще одну лошадь! Твой приятель оправится, — твердо сказал Чань. — Я должен поймать этого негодяя — это наша единственная надежда. Давай скорее — или нам конец!

Конюх бросился делать, как ему велели, а Чань рискнул высунуться наружу. Никто не вернулся, чтобы искать его здесь. Он перевернул неподвижно лежащего беднягу. На ободранной челюсти виднелись белые гипсовые крошки. Чань легонько хлестнул парня по щекам и отошел в сторону — пусть приходит в себя сам.

Несколько минут спустя к нему подвели оседланную кобылу. Чань осмотрел ее и мрачно кивнул (что он понимал в лошадях?), а потом попытался с первой попытки запрыгнуть в седло с правильной стороны. Когда ноги Чаня утвердились в стременах, конюх вывел животное из конюшни и показал единственный возможный для Ксонка путь, а затем шлепнул кобылу по крупу. Та понеслась пулей. Чань сжимал коленями корпус лошади, чтобы не вывалиться из седла, каждую секунду ожидая, что голова его расколется наподобие арбуза.

Вскоре мощеный двор уступил место поросшей травой тропинке. За границами имения тропинка раздваивалась, и левая явно вела к станции Орандж-Канал. Чань остановил кобылу, натянув поводья и неуверенно (так как сомневался, что сможет как надо спрыгнуть на землю и снова сесть в седло) проехался сначала по одной, потом по другой тропе. Если Ксонк поскакал на станцию, значит, он решил вернуться в город. Но без аппаратов графа Ксонк был обречен, и город означал для него верную смерть. Прошло несколько минут, и Чань, постоянно оглядывавшийся через плечо — не видно ли драгун, — на яркой траве северной тропинки увидел синюю лужицу, похожую на помет экзотической птицы. Чань ухватился покрепче за поводья и ударил лошадь каблуками.

Он понесся по лугам. Там и сям виднелись корявые яблоньки: когда-то здесь простирался фруктовый сад, ставший жертвой непредсказуемых наводнений. Ему вспомнилась схватка со стеклянной женщиной, издевательское словцо — «предприимчивый»… Чаню хватало соображения, чтобы понимать: пока у нее остаются надежды заполучить Шарлотту Траппинг, мисс Темпл будет жива. А вдруг мисс Темпл смогла убежать? Она была в саду, а Чань, ослепленный своим приступом, ее не увидел. Потом миссис Марчмур получила пулю в руку, потом все бросились хватать его и Ксонка, и на это ушло минут пять, если не десять. Имея такой запас времени, как далеко можно уйти от исполненных решимости профессиональных солдат? На этих дюнах, среди травы, она бросалась бы в глаза, как лиса на крокетной площадке.

Чань все скакал по пустошам. Миссис Марчмур (две недели назад она еще была шлюхой по имени Маргарет Хук) стала самым ярым его врагом. Да, она была уязвима и вспыльчива, но быстро училась. Она подмяла под себя правительство, отправила Тэкема на поиски пассажиров дирижабля и была готова пожертвовать кем угодно. Недооценивать ее было бы безумием — как и подходить к ней ближе, чем на сотню ярдов, не защитившись оранжевыми кольцами. Женщина? Да… когда-то. А теперь — омерзительная тварь, созданная больным человеческим воображением. Кто знает, когда она станет совершенно неодолимой?

В его памяти вспыхнули слова… ее слова… «нужны машины… нужна энергия…». Чань понял слово «энергия» в широком смысле, как заряд сил, чтобы властвовать над кликой приверженцев. Но что, если имелось в виду другое? В лаборатории графа были картины, химикалии, бумаги, его знания. В камере «собора» стояли машины, но ведь туда еще поступала энергия, питавшая их — через фантастическую систему трубопроводов, печей и бойлеров. Кто бы ни завладел этими машинами, они будут бесполезны без соответствующего источника энергии.

И тут Чань понял, куда направился Ксонк и где его найти. Ключ к отгадке был в бороздах от взрыва фугаса. Взрывчатку доставил Альфред Леврет — тот самый, который руководил работой завода около Парчфелдт-парка, специально переоснащенного под машины графа… машины, которые, несомненно, уже доставлены по новопроложенному каналу и готовы к запуску.

Луга тянулись еще мили три, и Чань начал беспокоиться за лошадь. Ничего не зная о возможностях этих животных, он перешел на шаг. Впереди показалась полоса берез, высаженных на границах имения, хотя все земли в округе ради спокойствия Вандаариффа были захвачены его агентами. За березами шла настоящая дорога, у которой стояла гостиница. Чань свернул и подвел лошадь к лотку с водой. Он рассуждал про себя, соскочить ли с седла самому или нет, когда из дома выбежал мальчик с кружкой пива и стеганым куском материи, подал кружку Чаню и сразу же принялся протирать лошадь. Понимая, что роли распределены и от него требуется лишь пить пиво, Чань присосался к кружке, внезапно поняв, что его мучает жажда. Он вернул мальчику кружку — маленькая, но все же радость, и полез в карман плаща за монеткой, одновременно спросив ленивым голосом, куда ведет эта дорога. Оказалось, одним концом она упиралась в Орандж-Канал, а другим — к одиноко стоящим береговым укреплениям в Максим-Ледуке. Чань вслух заметил, что в гостинице, верно, немного постояльцев, и мальчик покачал головой, принимая потускневший старый флорин: за этот день не въехал ни один. Чань ударил лошадь каблуками под бока и чуть не свалился на землю — кобыла рванула с места в карьер. Он с ужасом подумал о том, как выглядит со стороны, но все же главной его заботой было не свалиться на землю.

Чань проскакал по небольшому деревянному мосту — на том и другом берегу мальчишки удили рыбу в тростниках. Он хотел было спросить у них про Ксонка, но предпочел не сражаться с лошадью, не выказывавшей желания останавливаться. Дорога шла теперь вверх по склону невысокого холма, на вершине которого Чань приподнялся в стременах и увидел в несколько милях впереди зеленый массив — видимо, Парчфелдт-парк. Дорога пошла вниз среди леса, еще более густого, чем Парчфелдт. Стало холоднее.

Чань решительно натянул поводья, перейдя на шаг, достаточно медленный, чтобы внимательно поглядывать по сторонам. Если Ксонк знал, что за ним снаряжена погоня, то лучше места для засады, чем здесь, было не придумать. Чань пытался припомнить, что еще знает о Парчфелдте — из газет, карт и рассказов Элоизы о домике ее дядюшки… Элоиза… он совсем забыл о ней!

Где теперь Элоиза? Откровенно говоря, Чань не ожидал, что увидит ее еще раз — как и десятки других людей, с которыми сталкивался по своим неприглядным делам: вдова Когсалл… старый корабельный писарь… аптекарь, обитавший в подвале… русская повариха… или она была венгеркой? В памяти ярко отпечаталась рана на ее руке — дюймовый шрам от соприкосновения с плитой. Рваным обрывкам воспоминаний соответствовало разнообразие оттенков леса — столько непохожих друг на друга деревьев, что Чаню казалось, будто прежде он не видел ни одного из них. Но живая гуща леса погружала Чаня в еще более глубокие размышления. Он поднял воротник — становилось зябко. Влага здесь впитывалась в землю, которая дышала холодом, пронизывавшим до костей. Природе человеческие желания должны были казаться чем-то мимолетным и нестоящим вроде слепых надежд лисы на своих лисят или жаворонка — на содержимое хрупких яичек.

Дорогу преградили низкие кованые ворота, за которыми виднелись деревянная пристань и выложенный кирпичом берег канала. Чань тщетно прислушивался — не донесутся ли голоса или другие узнаваемые звуки, — потом крепче ухватился за седло и спрыгнул на землю. Он похлопал лошадь по шее (на его глазах так делали другие наездники) и пошел к воротам.

Щеколда ворот — без замка — была липкой на ощупь; Чань представил себе, как Ксонк отирает рот рукавом, а вязкая жидкость капает на металл. Он набросил поводья на столбик ворот, чтобы без помех разведать обстановку. Моста нигде поблизости не замечалось, как и дорожки, ведущей к мосту где-нибудь ниже по течению. Чань вгляделся в черную вихрящуюся воду, не без отвращения увидев собственное отражение. Никаких следов Ксонка или его коня не обнаруживалось, а следовательно, тот не бросил скакуна. Может, он переплыл канал прямо на лошади? Высота берега составляла фута два — легкий прыжок. Правда, как выбраться на другой стороне? Чань оглянулся на послушную кобылу, наблюдавшую за ним спокойными карими глазами, и вздрогнул, а затем, подняв очки на глаза и прищурившись, всмотрелся в другой берег. Неужели такое возможно? Ксонк, как джентльмен, смог бы заставить самую безумную лошадь совершить невероятное…

На другом берегу была такая же деревянная пристань, от которой отходила тропинка. Чань присел. Под пристанью висела какая-то металлическая конструкция… После секундной рассеянности Чань опустил голову и, посмотрев под пристань со своей стороны, увидел металлический рычаг. Повернув его, он отскочил в сторону — через черный канал стал перекидываться мост, соединившийся с конструкцией на противоположной стороне. Силы удара вполне хватило бы, чтобы насадить на вертел кабана. Чань встал и с неприязнью посмотрел на мост: шириной не более ярда, он, казалось, не выдержит человеческого веса, не говоря уже о лошади. И тем не менее на средней доске он увидел еще одну сверкающую лужицу — когда мост сводили и разводили, по нему растеклась синяя жидкость.

Кобыла перебралась на другую сторону так же беззаботно, как несла неумелого седока. Лишь с третьей попытки Чань снова забрался в седло, но лошадь терпеливо вынесла это.

Узкая тропинка вилась, огибая деревья, вверх по склону холма, где встречалась с более широкой проселочной дорогой, усыпанной опавшими листьями. Чань, как мог, попытался по угасающему свету определить направление дороги, сориентироваться относительно завода или того места, где по его предположениям (Чань плохо помнил карту) завод примерно должен был находиться. Он ударил кобылу каблуками в живот, перейдя на рысь. Смеркалось, и времени, чтобы убедиться, прав он или нет, оставалось немного. Приходилось поторапливаться.

Дорожка уходила все глубже в лес, потом стала огибать руины — разломанные ограды, дорожные столбы, остатки стен; все это порождало в Чане грызущее беспокойство. Тропинка обогнула покосившуюся сторожку, но никаких признаков особняка не наблюдалось. И следов Ксонка — тоже. Чань продолжал путь, все еще надеясь добраться до завода Де Грута. Но кого он там найдет? И что там делать? Уничтожить машины? Позаботиться, чтобы болезнь Ксонка свела его в могилу? Чтобы исчезло все, оставшееся от графа? Чань ощутил досаду при мысли о том, что он здесь вне своей привычной среды обитания, а доктор и Элоиза (может, даже совсем рядом) сидят с чашками чая перед теплым камином: женщина застенчиво моргает, а доктор безуспешно старается оторвать глаза от расстегнутой верхней пуговички на черном платье. Чань чуть не вывалился из седла, крепко ухватился за гриву кобылы и зарычал.

Подняв голову, он увидел что-то краем глаза и опустил очки на кончик носа: извилистый белый дымок почти сливался с цветом сгущающихся сумерек, и поначалу Чань даже не разобрал — облако это или дым. Он неловко выскользнул из седла и увел кобылу с дороги. Накинув поводья на низкую ветку, он удовлетворенно посмотрел на сочную траву у дерева — лошадь не останется голодной — и закатил глаза, восхищаясь собственной заботливостью.

Впереди крутой обрыв спускался к журчащему ручейку, по берегам которого виднелись широкие полосы заиленной земли. Обходя прутья и низкие ветки, Чань соскользнул вниз по влажному слою прошлогодних листьев и оказался в узкой расщелине, откуда вроде бы поднимался дымок. Предполагая, что тут развели костер лесники или охотники, он с удивлением увидел остатки наружной стены поместья, увитой плющом, который словно вознамерился вернуть камни в исходное состояние. За стеной раскинулся заброшенный сад, заросший сорняками. За садом виднелся остов кирпичного дома без крыши, с пустыми глазницами окон… но из его трубы поднимался дымок.

Пройти без шума по запущенному саду было невозможно, поэтому Чань принялся красться вдоль стены, погружаясь по щиколотки в черную жижу. Ручей впадал в неухоженный пруд, выложенный камнем. Когда-то вода вращала мельничное колесо — теперь оно, полусгнившее, завалилось набок. Поверхность пруда поросла ряской, похожей на жабью слюну, над водой висела туча комаров. На насыпи около руин дома имелась небольшая площадка, выстланная плиткой, по которой можно было бесшумно подкрасться к дому.

Чань обследовал заднюю сторону дома: два окна с дверью между ними, одно заколочено досками, другое завешено клеенкой. Он поднял глаза на дымящую трубу — скорее всего, здесь нашли прибежище цыгане или ночевали охотники. Отличное место для Ксонка, чтобы сделать временную остановку… однако никаких следов копыт не было видно. Чань приблизился к занавешенному клеенкой окну. Меньше всего ожидал он услышать женский плач.

Ну-ну… — Это был голос мужчины, неуверенный и низкий. — Ну-ну…

— Я в порядке, спасибо, — прошептала женщина. — Прошу вас, садитесь.

Скрип стула, потом снова тишина. Чань потянулся к клеенке, но замер, услышав новые шаги.

— Чай. По чашке на каждого, — проговорил кто-то отрывисто: еще одна женщина. За простыми словами слышались усталость и нетерпение.

Спасибо, — поблагодарил мужчина и тут же вскрикнул.

Горячий, — сказала вторая женщина. — Возьмите за ручку. Лимон с вербеной. — Сделав глоток, женщина горько вздохнула. — Совсем некрепкий.

— В самый раз, — возразила первая.

У Чаня мурашки побежали по коже. Он знал ее. Почему она плакала? И кто этот мужчина?

— Придется довольствоваться тем, что есть, — язвительно отозвалась вторая. — Я родилась не для того, чтобы заваривать чай… да еще в таком чайнике и на таком огне. И не для того, чтобы жить той жизнью, какой жила раньше. Хотя, на самом деле, что изменилось? Разве меня не перекидывают, как мячик, те, кто посильнее?

Двое других обитателей домика промолчали.

— Я вовсе не хочу сравнивать мои утраты с вашими, — продолжала женщина. — Про ваши я до конца не понимаю… а разве люди вообще понимают друг друга? Если исходить из ваших рассказов и моих догадок — я все же способна мыслить логически, — непонятно, почему вы в таком отчаянии. В самом деле, Элоиза, это невыносимо.

— Прошу прощения.

— Да сколько можно?! Вы столько нарассказывали о памяти и забывании, и так серьезно… хотя серьезность, конечно, говорит в пользу человека, если она в пределах разумного… но мы оказались здесь из-за вас — сломя голову покинули вполне приличное жилище. Уже почти темно — и, полагаю, нам придется провести здесь ночь! Столько неудобств!

— Конечно.

— Да. Но плачете-то вы! Это плохо кончится.

Элоиза не ответила. Чань понимал, что вторая женщина испугана, несмотря на высокомерный тон.

— А кто был этот человек, вы говорите? Этот тип?

— Доктор Свенсон, — тихо ответила Элоиза.

— Ах да, человек принца. Господи милосердный…

— Он не раз спасал мою жизнь.

— Значит, между вами такие тесные отношения. Или вы так все помните, — сухо добавила женщина.

— Он спас меня от Франсиса.

— Зачем Франсису убивать вас?

— Шарлотта…

— Зачем Франсису убивать кого-либо из нас? Что за чушь!

— Шарлотта. — Элоиза смиренно вздохнула. — Шарлотта, это неправда.

К удивлению Чаня, Шарлотта Траппинг рассмеялась.

— Ну а я что говорю?! — Она весело хохотнула. — Может, я тоже кое-чего смыслю!

— Шарлотта…

— Прекратите нести чепуху! Этот ваш дорогой друг — сколько вы уже дружите? целых десять дней? — живехонек.

Ну, оставили его там — ничего с ним не случится. И забудем о нем. А что бы вы хотели вместо этого, Элоиза? Унестись на крыльях любви? После всего, что вы сделали?

— Сделала для вас…

— Вы говорите об этом так часто… что я уже готова вам поверить. А вы ей верите?

Этот последний вопрос был обращен к мужчине.

— Она хорошенькая, — мягко ответил тот.

Шарлотта Траппинг фыркнула.

— Хорошенькая! А какая девушка не хорошенькая? Я тоже была хорошенькой — и посмотрите, что со мной стало! Элоиза, неужели вы и в самом деле думаете… к тому же он немец…

— Он очень порядочный…

— Порядочный! — радостно вскрикнула миссис Траппинг. — Так можно назвать разве что священника! Элоиза, женщина не должна возлагать надежды на человека, которого жалеет.

— Я его не жалею. Доктор Свенсон…

— Он мне показался… даже не знаю… довольно хлипким.

— Он был ранен!

— Ничуть не похож на Артура. Артур был дюжим, широкоплечим. Вашего доктора даже в форме — хотя она была ужасно истрепана — не назовешь широкоплечим. Но хуже всего, что волосы у него отвратительно светлые… У Артура такие густые баки, а у доктора, наверное, волосы там вообще не растут. Вам ведь тоже нравились плечи Артура и его баки. Разве нет, Элоиза? Помню, вы говорили что-то в этом роде… может быть, вы не знали, что я слышу. Но я, видите ли, старалась слышать все…

— Да, Шарлотта…

— Артур. Мой муж обещал спасти меня, но он никогда не понимал, что обещает.

— Я прошу прощения, Шарлотта…

— Все всегда и за всё просят прощение.

— Но не Франсис, — заметила Элоиза.

На это Шарлотта Траппинг ничего не сказала.

— Чай горячий, — тихим голосом сказал мужчина, казалось выжидавший время, чтобы заговорить; женщины не обратили на него внимания.

Чань двумя пальцами ухватил кончик клеенки и с ледяной медлительностью отвел уголок в сторону. Элоиза сидела на стуле с отломанной спинкой. На ней было прежнее черное платье, к которому добавилась темная шаль. Волосы ее кудрявились от влажного лесного воздуха и нелегкого путешествия, глаза смотрели потерянно. Чань раньше не видел в них такого выражения, даже во время решительной схватки в дирижабле. Обычная пелена доброты и заботливости исчезла, уступив место откровенной, горькой ясности.

Справа от нее, на полусломанной скамье с матерчатой обивкой, крепко сжимая в ладонях все еще дымящуюся кружку чая, сидел Роберт Вандаарифф — без шапки, в черном пальто с шелковыми лацканами, в заляпанных грязью туфлях и брюках, какие носят фермеры-овцеводы. Как у ребенка, лишенного родительской заботы, волосы у магната были нерасчесаны, а галстук перекосился.

Шарлотта Траппинг сидела спиной к Чаню — ей явно достался единственный целый стул в доме. Волосы ее, освещенные каминным пламенем, были светлые с рыжинкой (не знай Чань ее брата, он решил бы, что Шарлотта красится хной). Поверх теплого неприталенного платья был хорошо скроенный жакет синей шерсти. Рядом со стулом стоял кожаный чемодан, лежали длинные перчатки и шляпка — все это свидетельствовало о том, что миссис Траппинг готовилась к путешествию и возможным трудностям. Запястье оттягивала сумочка из узорчатого бархата. Когда миссис Траппинг подняла кружку, сумочка звякнула, словно была набита китайскими игральными костями. Рядом с Вандаариффом лежало что-то, неловко завернутое в одеяло и перевязанное шпагатом.

— Значит, вы видели Франсиса, — заметила Шарлотта Траппинг.

— Видела, — ответила Элоиза. — А вы видели вашего брата Генри?

Миссис Траппинг махнула рукой в сторону Вандаариффа и презрительно фыркнула.

— О Генри никто и слезинки не прольет, — сказала она, а потом продолжила как-то уж слишком беззаботно: — Я не знала, что Франсис жив.

Элоиза не ответила, и Чань еще раз отметил мрачную жесткость ее взгляда. Видимо, миссис Траппинг тоже заметила это, потому что она неодобрительно пробормотала:

— Я думала, что Франсис вам нравится…

— Шарлотта… ваш брат Франсис… изменился…

— Вы о нем ничего не знаете, Элоиза. Франсис всегда меняется, он полная противоположность Генри. Жаль, что вы не знали его до школы. Или до какого-нибудь из его знаменитых путешествий. Всякий раз по возвращении он казался совершенно другим. И всякий раз заводил новых друзей, даже не подозревая, каким странным или рассеянным он стал. Казалось, будто целые части его характера исчезают одна за другой… будто он отдает их за… не знаю… за что-то. И что же он мог предъявить взамен… как бы ни хвастался? Земли? Титул? Я вам скажу, Элоиза. Вот он, Франсис: ничего, кроме новых грязных историй… новых грязных выходок…

— Но я о другом, Шарлотта. О физических изменениях. Это чудовищно…

— Слушайте, Элоиза…

— Никакие капризы и жестокости тут ни при чем — я говорю о синем стекле!

Миссис Траппинг сложила губы трубочкой и недовольно прихлебнула из кружки.

— Меня от синего стекла уже тошнит. Верно ли, что главный мерзавец мертв?

— Граф? Да.

— И кто его убил?

— Кардинал Чань.

Миссис Траппинг фыркнула.

— Вы не ошиблись? А не мой брат, случайно?

— Ваш брат и граф были союзниками!

— Сильно сомневаюсь. — Миссис Траппинг усмехнулась. — Франсис не из тех, кто держит обещания. Он никогда не был истинным другом графа! Да и можно ли его за это порицать? Мне никогда не нравилось, как от него пахнет. Как от русского… считается, что русские…

— Шарлотта…

— Если вы будете разговаривать со мной в таком тоне, миссис Дуджонг, то я откажу вам в убежище, даже в этих жалких развалинах! Мы обязаны своей свободой — а вы еще и своим спасением — тому, что я узнала все возможное о синем стекле, об этой якобы алхимической женщине и этих будто бы всесильных книгах. Я их и не видела, как вы знаете, но свою часть работы я проделала. Поверите ли, что в детстве я всегда обыгрывала Франсиса в шахматы? И Генри тоже… если он соглашался сыграть со мной, что случалось очень редко, потому что он ненавидел проигрывать. Думаете, я торчала на этих жутких приемах в Харшморте, чтобы демонстрировать свой гардероб? Я наблюдала за Генри и изучала Роберта Вандаариффа. А посмотрите на него сейчас, Элоиза! Он был хитрее Генри, даже хитрее Франсиса, хотя, конечно, и без его аппетитов…

— Я видела, как Франсис получил пулю в грудь. И он тем не менее жив.

Миссис Траппинг промолчала.

— Я думала, он мертв, — продолжила Элоиза. — Мы все так думали. Лежит на дне моря. Но потом появились свидетельства, Шарлотта, вскрылись убийства… невинных людей… ужасные нападения, и все было обставлено так, словно виноваты волки. Потом я сама видела его. Он отравил себя, чтобы остаться в живых. А единственный человек, который мог бы вылечить его, мертв. Это все безнадежно. Бросьте это и возвращайтесь домой. У вас есть другие обязанности. Вы нужны Франческе, Чарльзу и Рональду. Больше у них никого нет.

Миссис Траппинг по-прежнему молчала.

— Извините, — продолжала Элоиза. — Я знаю, как… как… как…

— Кто в него стрелял?

Лицо Элоизы резко исказилось. Миссис Траппинг не слышала ни слова из сказанного ею.

— Шарлотта…

— Кто стрелял в моего брата Франсиса?

— Это сделал доктор Свенсон, — выдавила Элоиза.

Миссис Траппинг встала и выплеснула свой чай в лицо женщины.

Решив, что лучшего шанса не будет, Чань ухватился обеими руками за раму, прыгнул в дом, разорвав клеенку, и приземлился на корточки. Шарлотта Траппинг повернулась к нему, явно сожалея, что поторопилась выплеснуть чай. Вандаарифф тоже встал, но лишь из солидарности с Шарлоттой, безвольно наблюдая, как поднимается Чань, как выхватывает бритву из кармана.

— Это Кардинал Чань, — быстро сказала Элоиза и сделала упреждающий шаг к миссис Траппинг.

— Он что — тоже ваш любовник?

— Шарлотта, отойдите от окна.

Элоиза мягко протянула руки, чтобы взять миссис Траппинг за локоть, но женщина, почувствовав ее прикосновение, резко вырвала руку.

— Значит, вы убили этого мерзавца графа! — крикнула она Чаню. Глаза ее ярко горели. — Можно сказать, избавили меня от этого труда, но выбрали самое неподходящее время. Я что — должна испугаться вашего грозного вида? Но я вас не боюсь. Что вы собираетесь делать этим инструментом?

Она кивнула на бритву. Чань посмотрел на свою руку так, будто не знал, что в ней.

— Это? Я думаю, что вытащил ее бездумно, как животное. Или потому, что не хочу разделить судьбу доктора Свенсона. — Чань пинком послал стул миссис Траппинг в другой угол комнаты, отчего обе женщины вздрогнули. — Вы сядете и будете сидеть вплоть до другого распоряжения.

Женщины подчинились. Элоиза суетливо поправила стул и провела ладонью по сиденью. Чань смотрел на нее с отвращением, недоумевая, что заставило ее бросить доктора, который спас ей жизнь, ради своей хозяйки. Он повернулся к Вандаариффу, который продолжал стоять с выражением тупой озабоченности.

— Садитесь, лорд Роберт.

Вандаарифф сел. Чань взял кружку из его рук и допил чай, потом вернул ее, благодарно кивнув.

— Вы настоящее животное… — начала было Шарлотта Траппинг.

— Помолчите! — прорычал Чань и повернулся к Элоизе. — Где мисс Темпл?

— Как вы здесь оказались?

— Вытрите лицо и отвечайте на мои вопросы.

— Элоиза, не смейте ему ничего говорить.

Чань выбросил вперед руку и полоснул наискосок по жакету миссис Траппинг, надеясь, что бритва не прорежет китовый ус корсета. Синяя ткань разошлась — женщина и слова не успела сказать.

— Молчите, пока я к вам не обращусь. Мы еще поговорим, обещаю, потому что с вашим братцем я уже беседовал. Элоиза?

Элоиза впервые с момента появления Чаня посмотрела в черные стекла его очков кислым, побитым взглядом.

— Я оставила мисс Темпл в Карте. Мы расстались. Мы с ней поссорились. Там была графиня. И Ксонк. Если вы в самом деле видели его…

— Видел.

— Я думаю, он принял меня за графиню. Он напал на меня — ударил осколком стекла…

— Элоиза, — пробормотала Шарлотта Траппинг, — что вы делаете…

Но Элоиза уже расстегнула третью пуговицу, прямо между грудей, и раздвинула платье. Чань увидел импровизированный бинт и пятно крови размером с монетку.

— Доктор нашел меня…

— А что Свенсон делал в Карте?

— Понятия не имею. Он ушел из рыбацкой деревни вскоре после вас… мы поссорились…

— Элоиза со всеми ссорится, — прошептала миссис Траппинг.

— Придя в себя, я обнаружила, что еду в поезде. Доктор извлек из меня стекло. Он спас мне жизнь…

— Еще раз, — сказал Чань.

— Еще раз, — с несчастным видом повторила Элоиза.

— Мне он показался довольно хлипким, — прошипела миссис Траппинг.

— Шарлотта, прошу вас! — еле слышно воскликнула Элоиза.

— Франсис Ксонк тоже ехал этим поездом, — сообщил Чань.

Миссис Траппинг подняла взгляд.

— И графиня, — вздохнула Элоиза. — Она пряталась в товарном вагоне. Поезд остановился в Парчфелдте, и тогда она сбежала, а мы с доктором отправились на ее поиски. Когда мы в последний раз видели Франсиса, его рвало у вагона. Графиня побежала в парк. Абеляр решил, что мы должны идти за ней.

— А вы? Вы хотели идти за ней?

— Пожалуй, мне больше хотелось умереть, — вздохнула Элоиза и закрыла лицо руками.

Чань смотрел на несчастную Элоизу. Горестный вид женщины только усиливал желание полоснуть ей бритвой по лицу. Но вместо этого Чань подошел к перевязанному свертку, взмахнул бритвой и разрезал одеяло, под которым засверкали краски холста. Итак, Шарлотта отправилась в Харшморт, сожгла лабораторию, забрала картины, захватила Роберта Вандаариффа — и сделала все это своими руками. А Чань-то принимал ее за этакую простушку. Он вскинул голову, встретил яростный, решительный взгляд ее неприятно зеленых глаз, таких же, как у брата, и вспомнил рассказ Ксонка о том, что средний ребенок унаследовал интеллект всевластного отца. Из только что подслушанного разговора ему стало ясно, что эта женщина капризна, жестока, одержима гордыней… то, что она оказалась здесь, доказывало ее храбрость и решительность… а то, что в ней текла кровь Ксонков, означало, что она, возможно, не в своем уме.

Но он еще не закончил с Элоизой Дуджонг.

— И где теперь доктор? — резко спросил он.

— Мы оставили его в доме моего дяди.

— Предварительно оглушив, — добавила миссис Траппинг.

— Он там в безопасности, — быстро сказала Элоиза. — В доме тепло, там есть еда, дрова и кровать… Господь знает, он заслужил избавление от всего этого… от меня…

— Наверняка он чувствует то же самое, — заметил Чань.

— Он жив, — высокомерно сказала Шарлотта. — Хотя и не должен жить.

— И как долго, по-вашему, он будет там оставаться? — спросил Чань, обращаясь к Элоизе и словно не замечая миссис Траппинг. — И куда пойдет оттуда? Принц мертв. Макленбургские власти объявили доктора преступником. Наше правительство сейчас в руках его врагов, оно будет счастливо схватить и казнить его. Вряд ли у него есть деньги. Иностранец без гроша в кармане, преследуемый властями? Вашему Абеляру крупно повезет, если первый же шериф не повесит его на месте.

Элоиза принялась рыдать, прежде чем он успел закончить.

— Вы такой уродина, смотреть страшно, — заметила миссис Траппинг.

Чань взял Элоизу за подбородок и поднял ее голову так, что их глаза встретились.

— Я был в вашей комнате — я знаю. Вы с самого начала шпионили для Ксонка? Или для графини?

— Кардинал…

— Конечно, об этом не стоило говорить! Когда люди вокруг умирали! Когда спасали вашу жизнь!

Чань резко оттолкнул ее.

— Каролина Стерн вызвала вас обеих в отдельный кабинет отеля «Сент-Ройял», — продолжал Чань. — Почему вы выполняли приказы графини — она вас шантажировала? Или тут было что-то еще? Что она требовала в обмен на молчание? Кого еще вы предали?

Слезы текли по щекам Элоизы. Чань повернулся к миссис Траппинг.

— Может быть, вы скажете? В вашей памяти, кажется, нет пробелов.

— Я вполне в состоянии рассказать вам о Каролине Стерн, — сказала Шарлотта Траппинг. — Но объясните мне, с какой стати я должна это делать.

Чань иронически подумал: беспечное пренебрежение его гневом означало, что Шарлотта впервые по-настоящему поняла, насколько он опасен. Может, наследственное упрямство заставляло ее бросать вызов смерти (и вот ведь незадача — только смерти, не меньше)?

— Это наши семейные проблемы, — холодно добавила она. — Зачем вас посвящать в них?

— Я уже в них посвящен.

— Но что вами движет, сэр? В чем причина? Этот самый доктор? Или месть? Или, — Шарлотта обвела взглядом его истасканную одежду, — все дело в деньгах?

Чань с трудом сдержался, чтобы не хлестнуть ее по лицу.

— Я здесь, потому что кое-кто пытался меня убить. Кое-кто вроде вашего брата.

— Но он же вас не убил. Не знаю, чего вы так боитесь… вы, верно, не промах, если ушли от Франсиса. Скажите, куда он отправился, какие у него планы?

— Чтобы вы помогли ему?

Шарлотта улыбнулась чуть ли не по-девчоночьи.

— Нет, я этого не говорю…

Эта женщина была несносна.

— Когда вы в последний раз видели своих детей? — спросил Чань.

Миссис Траппинг не ответила, сразу же поняв, что означает этот вопрос.

— Во всем виноват этот ужасный тип, — прошептала она. — Ноланд Аспич. Всегда высматривает, и так недобро… он никак не хотел смириться с тем, что Артур — его начальник…

— Вообще-то он нанял меня, чтобы я убил вашего мужа, — сухо сказал Чань.

— Что?

— Чань не убивал Артура, — быстро вставила Элоиза.

— Но… этот человек… он нанял вас…

Чань улыбнулся.

— Вашего мужа ненавидели.

— Простите…

— Ваш муж был низким негодяем.

— Но… какое бесстыдство… какая наглость…

— Шарлотта! — воскликнула Элоиза. — Ваши дети! Мог Франсис забрать их?

— Конечно нет! Зачем ему ставить под угрозу…

— Шарлотта!

— Я не знаю!

Обе женщины повернулись к Чаню. Сообщить им то, что было известно ему, означало закончить допрос и установить союзнические отношения. Нужно ли ему было это? Или ему было все равно? Что двигало им? Разве он не пытался ответить на этот вопрос с самой первой ночи в лачуге рыбака? Почему он до сих пор не вышел из этого дела? Он подумал о докторе с проломленной головой и разбитым сердцем, о мисс Темпл, бегством спасающейся от смерти, плененной или уже убитой. Он посмотрел на двух женщин, на сверток с картинами, на богача-маразматика — вот они все, как последние цыгане, сидят среди этих развалин.

— По распоряжению Тайного совета ваших детей посадили на поезд и доставили в Харшморт-хаус. Приказ исполнил капитан Тэкем.

Глаза Шарлотты сощурились.

— Дэвид Тэкем делал мне авансы на полковом собрании. Он даже не был пьян. Он подлая гадюка.

— Они все еще в Харшморте? — спросила у Чаня Элоиза.

— Разве я в Харшморте?

— Франсис их видел?

— Не знаю.

— Он говорил о них? — настаивала Элоиза. — Высказали, что между вами был разговор. Он не упоминал о них?

— Ни слова.

— Что он сказал? — Этот вопрос задала миссис Траппинг, но голос ее теперь звучал холодно.

— Почти ничего, что стоило бы повторить, — ответил Чань. — Синее стекло лишило его разума.

— Кардинал, прошу вас! — воскликнула Элоиза. — Франческа! Мальчики! Где дети теперь?

— Нет, — отрезал он. — Расскажите мне о Каролине Стерн.

За окном раздался всплеск. Чань развернулся в ту сторону, пытаясь уловить все необычное на фоне шумов ночного леса (пока они говорили, наступила ночь), но для него все эти звуки были чужими. Чьи осторожные шаги заглушало журчание потока, обтекающего сломанное мельничное колесо?

Чань повернулся назад и тут же откинул голову со сноровкой, которой позавидовал бы бойцовый петух. Кирпич, брошенный Шарлоттой, пролетел в дюйме от его лица. Чань схватил ее за запястье. Будь бритва в его правой руке открыта, он не удержался бы и инстинктивно взрезал ей шейную вену. Но поскольку бритва была сложена, он просто ударил женщину в челюсть, отчего та упала на пол с протестующим, мучительным воплем. Он посмотрел на Элоизу, которая стояла, прижав обе руки ко рту.

— Я не видела, что она делает! — прошептала она. — Ах, Кардинал Чань! Шарлотта, вы просто дура!

Она подошла к своей хозяйке, распростертой на полу и судорожно подергивавшей ногами, потом подняла широко раскрытые глаза на Чаня.

— Кардинал!

Дверь распахнулась, а в окне возникли три драгуна с карабинами, которые тут же нацелились в грудь Чаню. В дверях вырос офицер с саблей наголо. За офицером виднелись силуэты еще как минимум десятка солдат.

— Брось то, что у тебя в руке, — приказал офицер: лейтенант, судя по петлицам и единственному тонкому эполету. — Вы все пленники короны.

Чань раскрыл ладонь, и бритва упала на пол. Лейтенант вошел в комнату, нацелившись кончиком сабли ему в грудь. Чань отступил и оказался на одной линии с двумя женщинами и Вандаариффом — тот вскочил на ноги, когда распахнулась дверь. Офицер откинул бритву в угол грязным сапогом. Следом за ним вошли еще четыре драгуна, их клинки посверкивали в пламени камина.

— Ты — Чань, — проговорил капитан, словно вычеркивая фамилию из списка. — Не двигаться! — Он кивнул на Вандаариффа. — Беркинс, Кримп, взять его.

Солдаты подхватили лорда под руки и повели в темноту. Офицер не отводил саблю от груди Чаня.

— Сударыни, я лейтенант Торп…

— Я вас прекрасно знаю, — сказала миссис Траппинг.

Лейтенант неловко кивнул, глядя не ей в глаза, а на кожаный чемодан, затем молча подошел к нему, открыл и стал внимательно перебирать лежавшую там одежду. Закончив, Торп встал, увидел сумочку у Шарлотты на запястье и протянул руку. Та с презрительным фырканьем подала ему сумочку. Лейтенант расстегнул ее. Чань услышал, как что-то позвякивает внутри, потом увидел синеватый отблеск на лице Торпа. Сумочка была набита карточками синего стекла, несомненно, извлеченными из разных тайников в кабинете Артура Траппинга.

Лейтенант Торп закрыл сумочку и сурово проговорил:

— Я преследовал этого преступника от самого Харшморт-хауса. То, что я обнаружил и вас тоже, — чистая случайность. Сержант!

От дверей отделился широкоплечий драгун и железными пальцами схватил обеих женщин за локти. Когда он волок Элоизу мимо Чаня, она прошептала:

— Простите. Простите, бога ради…

Чаню нечего было ей ответить, к тому же через секунду она исчезла. Торп со звоном вдвинул саблю в ножны и тоже вышел наружу, где прошептал что-то на ухо сержанту. Чань остался один перед лицом расстрельной команды в окне. Потом вернулся Торп и устремил на него профессионально отстраненный взгляд.

— Тебя выдала лошадь. Мы увидели ее с дороги.

— Я плохо разбираюсь в лошадях, — ответил Чань.

— И это тебе дорого обошлось. Сними очки.

Чань снял — выбора не было — и получил удовольствие от гримасы на лицах солдат, увидевших его шрамы. Он засунул очки в карман.

— Благодарю, — сказал Торп и крикнул, повернув голову: — Капрал!

К ним шагнул молодой солдат с желтыми шевронами на рукавах. Чань горько улыбнулся. Левая брючина солдата над сапогом была мокрой — как раз этот олух и провалился в пруд.

— Взять его!

Капрал изо всех сил всадил Чаню кулак в солнечное сплетение. Тот согнулся, и солдат, зайдя Чаню за спину, заломил ему руки, крепко держа их. Грубый толчок — и Чань упал на колени. Дыхание у него перехватило, он поднял голову, пытаясь набрать воздуха. Три солдата отошли от окна. Торп натягивал на руки плотные кожаные перчатки, а драгун рядом с ним держал открытую кожаную сумку. Еще один драгун стоял с обнаженной саблей с другого бока Торпа, но других солдат Чань за дверью не видел.

Неужели они все ушли с сержантом и пленниками? Чтобы те не видели, как он умирает?

— Мне дали очень простой приказ, — сказал Торп. — Ты слишком опасен, чтобы оставлять тебя в живых, но владеешь крайне ценными сведениями. И мне велено получить их у тебя.

Он осторожно залез в сумку и извлек оттуда что-то квадратное, завернутое в ткань, потом оценивающе посмотрел на Чаня и обратился к своим людям:

— Если вы хоть словом обмолвитесь посторонним о том, что сейчас увидите, вас засекут до смерти. — Торп кивнул драгуну с сумкой. — Помоги его держать, чтоб не дергался.

Руками в толстых перчатках лейтенант снял ткань, и в свете пламени из очага засияла синяя книга. Он присел перед Чанем так, что их лица оказались на одном уровне, и осторожно открыл книгу. Чань заглянул в вихрящиеся синие глубины и отвел глаза.

— Говорят, — сказал лейтенант, — что после этого ты ничего не почувствуешь, когда тебя будут убивать. Я не получаю удовольствия от казней, так что надеюсь, это правда. Капрал?

Тот вцепился в волосы на затылке у Чаня и толкнул его голову вниз. С перекошенным лицом Чань закрыл глаза, изо всех сил сопротивляясь давлению. Перед ним была пустая книга. Если он будет смотреть в нее или прикасаться к страницам своей плотью, вся его память вытечет, как вино из фляжки.

Но почему он сопротивляется — только из чувства гордости? Разве не этого он хотел после смерти Анжелики — забвения? Разве не этого он искал в опиуме, в поэзии, в борделях?

Конечно, он не хотел, чтобы решение приняли за него… и все же… его глаза приблизились к вихрящейся голубизне, без испуга погрузились в нее…

Капрал надавил еще сильнее. До стекла оставались считаные дюймы. Защитят ли его оранжевые кольца в карманах? Или только продлят агонию? Чань ощущал холод, излучаемый гладкой поверхностью…

Драгун, стоявший с саблей на страже, взвизгнул совсем по-женски и рухнул ничком. Торп отпрыгнул в сторону, чтобы сабля не задела его, защищая хрупкую книгу своим телом. Чань мельком увидел сияние синего зубца, торчащего из спины умирающего солдата, а потом человек в черном плаще перешагнул через тело и, схватившись с лейтенантом, полетел вместе с ним на полусгнившую скамью, где прежде сидел Вандаарифф. Они упали с жутким грохотом, затем нападавший встал и откинул плащ, доставая еще один синий кинжал. Рот офицера открылся в безумном удивлении, почти все его туловище омертвело, потому что книга при ударе разбилась и осколки глубоко вонзились ему в грудь.

Солдаты, державшие Чаня, схватились за сабли; он нырнул за бритвой и, не глядя, полоснул ею с разворота. Капрал заорал, кровь хлынула из его запястья. Чань вонзил носок ботинка ему в пах. Капрал согнулся и получил немилосердный удар в челюсть. Франсис Ксонк стоял над вторым солдатом (глаза которого в скрученной набок голове неестественно закатились и безжизненно смотрели вверх), держа драгунскую саблю в здоровой руке. Чань поднялся на ноги и бросил бритву, чтобы схватить клинок лейтенанта.

Лицо Ксонка было чуть ли не посмертной маской: шея и подбородок потемнели от синих выделений, а веки порхали, словно комната была лишь частью того, что открывалось его взору, словно он потратил слишком много сил на эту атаку — на то, чтобы управлять собой. Он вонзил саблю в пол и протянул пустую руку.

— Для меня одного их многовато… и для вас тоже… может, вы примете… временное… перемирие. — Слова его падали, будто скользкие камушки из мешка.

— Эти солдаты, — сказал Чань. — Миссис Марчмур… Маргарет… она идет.

— Я тоже так думаю. — Губы Ксонка покрывала мокрота. — Это означает, что она нашла вашу маленькую мисс.

Целый час они продирались через лес, и Чань совершенно потерял ориентацию, несмотря на то что светила луна. Два раза пришлось останавливаться, потому что Ксонка рвало. Наконец они добрались до гребня, с которого открывалась неожиданная перспектива: поле, а далеко внизу — сверкающая змея канала. От канала в лес уходила дорога, в конце которой виднелось ярко освещенное здание. Его высокие окна излучали в черный воздух неимоверное количество света, словно там крестили младенца королевских кровей.

В тишине Чань услышал рокот машин.

— Это уж слишком, — прохрипел рядом с ним Ксонк. — Чертова свинья начала без нас.