Черная книга колдуна

Глава 8. Куда ведет дверца…

Мать и тетка с полотенцами на головах пили чай, болтая ни о чем. Разговор прекратился сразу же, как только его заметили, в воздухе повисла осуждающее и выжидательное молчание, и было слышно, как стрекочут за открытым окном цикады, и жужжит за стеклом шмель, застряв за створкой. Разогрев в микроволновке борщ и котлеты, Кирилл присел рядом, чувствуя некоторую неловкость. По счастью, Александра рядом не оказалось, но он был дома: на спинке дивана лежали солнцезащитные очки, которые он всегда таскал с собой, и стояли в прихожей синие сланцы.

— Расспрашивайте! — согласно кивнул Кирилл, не сомневаясь, что именно это собирались сделать непререкаемые авторитеты.

— А в баню не пойдешь? — тетя Вера, как ни в чем не бывало, похрустела пальцами, ехидно ухмыльнувшись. — Мы думали, ты уже не вернешься!

— Вечером, — ответил Кирилл, заметив, что мать старается в его сторону не смотреть. Вспомнив, как мать вела душеспасительные беседы с Александром, Кирилл мысленно усмехнулся. Она заходила издалека, долго подбирая слова, понижала голос, проявляя излишнюю озабоченность, в конце концов, смиренно принимала похождения брата, переживая больше, чем он, когда его очередной роман заканчивался.

— И кто она?! — не выдержала тетя Вера. — Мира не от мира? Почему она? С тобой, Кир, не соскучишься, — тетя Вера недоуменно обиженно взмахнула ресницами. — Сане решил насолить?

— Почему не от мира? Нормальная девчонка… — Кирилл пожал плечами, чувствуя, что краснеет. — Плевал я на Сашку!

— Кир, давай, теперь еще ты с ума сойди! — проговорила мать расстроено, испытующе взглянув на него. — Она замуж собралась, а ты девушку выставил в неприглядном свете. Видели вас.

— Ну, во-первых, я этого не допущу, — бросил Кирилл с вызовом. — Во-вторых, брак фиктивный… Из-за денег, он гражданство покупает, даром этот козел Мирке не нужен. В-третьих… Мам, стоит ли нам бояться Мирки?! Если на то пошло, она нас не разденет, как семейка Штерн.

— Звучит, как Адамс, — усмехнулась тетя Вера, мягко похлопав по плечу. — Но все же, Кир, ты хорошо подумал?

— Да, Мирка нуждается в помощи… Мам, мы еще поговорим об этом, но помочь и раздеться догола — разные вещи!

— Ну-ка, ну-ка… О чем это мы поговорим? — тетя Вера нахмурилась.

В душе Кирилла шевельнулся червячок. Ясно, что мать и тетка думали о чем угодно, но только не о деле — обе насторожились, и, возможно, испугались.

— Мам, о законной помощи, без которой Мирке не выжить, — раздосадовано бросил Кирилл. Там, вдали от матери объяснить ей Миркины проблемы казалось легко, но здесь его идея уже виделась ему с другой стороны.

— Что ты имеешь в виду? — сама не своя, нахмурилась мать.

— Начнем с того, что дом их скоро развалится, — с упреком буркнул Кирилл. — В Черемушках сколько угодно домов без хозяев, лучше, чем их дом. Пусть бы им дали квартиру или помогли переехать в другой, или, на худой конец, отремонтировали бы старый. Мирка работает в больнице, а ты главврач. Неужели тебя устраивает, что она сутками пашет за копейки, а потом замерзает в землянке?

— Они и так стоят на очереди! — охрипшим голосом взвизгнула мать.

— Подожди, Анюта, я мимо проходила, в их доме и вправду жить нельзя… Разобраться надо, — тетя Вера повернулась к Кириллу. — Что ты там предложил?

Кирилл слегка растерялся, почувствовав поддержку.

— Для больницы построили три дома, — он кивнул на мать. — Да, врачи нужнее, но если кому-то дадут квартиру, мог бы старое жилье отдать или продать больнице. Уж, наверное, один из них окажется лучше. Пусть на время, пока Мирка очереди ждет. Ей до пенсии придется ждать, а уехать она не может, ей некуда и Славка на руках. И потом, пусть не газ, но дровами-то обеспечить можно!

— Я бы, Кир, помогла, но что люди скажут?! Первым делом начнут на тебя пальцем тыкать, что не людям, а сама себе… — расстроилась мать. — У нас на очереди пятнадцать человек стоят!

— Так, Анька, притормози! Не болтай ерунды… — вспылила тетя Вера. — Мало ли кто с кем по молодости. Если возможность есть, в чем проблема?

— Во-первых, дома еще не сданы — шкура неубитого медведя. Во-вторых, тем будут давать, у кого кроме медика в семье кто-то из работников совхоза или завода. Славка инвалид, его на работе держат из жалости, налог платить не надо, его можно в расчет не принимать. В-третьих, инвестировали строительство захаровские владельцы, их слово решающее.

— Что, девчонке совсем кранты?! — размышляя сама с собой, вслух посочувствовала тетя Вера. — Вот так загнут в три погибели — и никому ты не нужен?

— Не было бы этого случая, поговорила бы с Артуром Генриховичем, а теперь как в глаза смотреть? — мать сердито сверкнула взглядом. — Здравствуйте, Артур Генрихович, там у меня медсестре жить негде. А которой? А-а, эта та, которая с сынком твоим шашни крутит?! Она самая…

— Ну, Анька, не ожидала от тебя! — тетя Вера потрясенно уставилась на мать, опустив руки. — Ты когда успела гадиной такой стать?!

— Боже, поставлю вопрос на совещании, но кто согласится? Жилье приватизированное, кто-то от родителей уехать мечтал, кто-то детям оставить. С развалюхами возиться никто не станет. Наделал ты, Кир, делов! — бросила мать в сердцах.

— А при чем здесь Кирилл?! — вступилась тетя Вера. — В меня пошел! Ну не разведай он обстановку, кто бы вспомнил про девочку? — она обернулась к Кириллу. — Ты хоть девственность-то потерял, или пока только разговоры?!

Кирилл решил промолчать. Но нежная волна затопила его, когда он взглянул на тетку, понимавшую его с полуслова. Он что-то промычал в ответ нечленораздельно, погремев крышкой сковороды, выкладывая на тарелку голубцы. Настроение упало. Мысль, что он не может помочь Мирке, тяжестью легла на сердце, воткнувшись, как заноза.

— Кирилл, сядь! — приказала мать.

— Сел, — он присел рядом с тетей Верой, напротив матери. — Мирка мне нравится, другого ответа не будет! Саня бесится, так и это доставляет мне удовольствие. А то, что ты… заодно с ним…

— Вот именно! Вот именно! — мать рассерженно всплеснула руками. — Ты решил воспользоваться ею, чтобы Александру досадить?! Мирослава пережила трагедию, которая, тьфу, тьфу, тьфу, — мать постучала о ножку стола, — обошла нас стороной. Я понимаю, как ей тяжело сейчас… Чем же ты лучше Саши, если играешь ее чувствами?!

— Я ее чувствами играть не собираюсь. Может, мне к Мирке уйти, чтобы у вас тут тишина, покой, и голова не болела?

— Даже так! — глаза тети Веры с усмешкою поползли вверх. — Кир, палку-то не перегибай!

— Она Мне Нравиться! — упрямо и с вызовом бросил Кирилл. — Мы прекрасно провели время. Правда, туфли и брюки пришли в негодность, но на них я как-нибудь сам заработаю…

— Чем же вы занимались?! — вскинулись обе женщины.

Кирилл прошел в прихожую, достал фотоаппарат и видеокамеру, сунув их в руки тети Веры. Какое-то время сидели молча, пока тетя Вера просматривала записи и снимки.

— Ты где это нашел?! — лицо ее вытянулось, от иронии не осталось и следа.

— Не покажу, если не пообещаешь выполнить еще одну мою просьбу! — криво усмехнулся Кирилл. — Возьми меня в город.

— Не обязательно просить, я бы и так взяла, — тетя Вера дружелюбно улыбнулась, не отрываясь от видеокамеры.

— С Миркой, — поправился Кирилл, стараясь выглядеть беззаботно. Но боль скрыть не получалось, он чувствовал как окаменело лицо. — Нам на рынок надо.

— Кирилл, ты серьезно решил бросить нам всем вызов? — огорчилась мать, поглаживая скатерть ладонью.

Значит, она тоже нервничала.

— Молодец! — похвалила тетя Вера, не поднимая головы. — Моя школа! Никогда в тебе не сомневалась. Вот, Анька, учись! Высокий, статный, лицом пригож, сказал — отрезал!

— Перестань ему потакать! — не выдержала мать, хлопнув ладонью по столу. — Кир, ты хоть понимаешь, какую обузу ты на себя… Ей нужно устраивать жизнь! Что с нею будет, когда вы расстанетесь?

— А я не собираюсь расставаться, — внезапно разрешился Кирилл от сомнений. — Симпатичная девчонка, интересная, в институт мечтает поступить… Если хочешь знать, она полезла за мной в пещеру — одна, не испугалась! И кто, по-твоему, устроит ее жизнь? Чисто гипотетически? Ну, приведу я сестру Ирки, Светочку Штерн, похвалишь?

— Не бросайся из крайности в крайность! — возмутилась мать.

— А он не бросается, он правильно говорит! — снова подала голос тетя Вера, откладывая видеокамеру. — Ну, помогли тебе, а не будь ты доктором наук, где бы ты была?! Сидела бы в такой же халупе и локотки кусала! Девчонке не повезло. Нам бы помочь выплыть, а мы топим шкурными интересами. Что, разбогатели? Молодец, Кирилл, я тебя сверху донизу зауважала! Есть в нашей семье мужик. Про презервативы только не забывай! — опять напомнила она.

— А ты мне их купить помоги, — Кирилл почесал лоб, слегка покраснев. — А то подумают, бог знает что.

— Нет уж, привыкай, — усмехнулась тетя Вера. — Первый раз язык заплетается, а дальше как по маслу идет, — она перевела взгляд на мать, которая собирала посуду и складывала в раковину с грохотом. — Ну, поставь ты себя на ее место! Повесится Мирка, легче будет? Ты ж от греха не отмоешься! Анют, неужели такая плохая девушка?

— Да нет, старательная… Если бы Саша привел в дом, слова не сказала, — разрешилась мать от задумчивости, покачав головой. — Для Кирилла она слишком взрослая.

— Ну, знаешь, Сашик наш, похоже, тоже не ровно дышит! Видела, какой он вчера ходил?! — засомневалась тетя Вера. Она загадочно и таинственно подняла вверх палец. — И посуду помыл, и белье из машины достал, и здоровьем поинтересовался! Я таким Александра со смерти отца не видела…

Кирилл навострил уши, не сразу поверив в то, что услышал. А спустя мгновение просиял.

— Мам, а можно Мирку пригласить? Ну, как свою девушку? Чай попьем, спросишь, что по дому сделать, чтобы год другой простоял…

— Не простоит, — мать покачала головой. — В том-то и дело, деньги на ветер. Без Артура Генриховича вопрос не решить. Пятнадцать двухквартирных домов построили, я поинтересуюсь, на каких условиях жилье распределяют.

Кирилл замер, горячая волна благодарности прошла через все тело. Если мать бралась за дело, не отпустит, пока не добьется своего. Даже отец не мог повернуть ее вспять. Тетя Вера одобрительно хмыкнула, очевидно, тоже не сомневаясь, что дело решенное. Она лениво потянулась, украдкой поглядывая на видеокамеру, все еще лежавшую на столе.

— Ни за что не поверю, что ты в пещеру не собираешься… Кир, ты обещал! Пойду собираться, а то чует мое сердце, дожди зарядят на месяц… И когда? Завтра? А в город поедем через неделю, у меня встреча.

С теткой спорить было тоже бесполезно. Пожалуй, она одна и могла приструнить мать, чем нередко пользовался отец.

— Нет, не пойдет, — Кирилл поморщился. Если через неделю, то ему придется торопиться.

— А что так? — огорчилась тетя Вера. — Сделка есть сделка.

— Я собираюсь в горы за озером. Хочу собрать коллекцию минералов, чтобы показать твоему знакомому. Возможно, что-то его заинтересует. Карта у меня есть, я ее в конторе нашел. Там таких шесть штук. Мне деньги нужны, — Кирилл покраснел. — Мирка идет со мной, попутно грибы, веники.

С минуту тетя Вера о чем-то молча напряженно раздумывала.

— Прекрасно! — расплылась она в улыбке. — А дороги там есть?

Кирилл пожал плечами, ненадолго вышел, вернувшись с огромной синей папкой с подшитыми картами. Картам было лет шестьдесят, масштаб десять метров на сантиметр. Карты он нашел в кабинете землеустроителей, там таких папок было штук восемь. Похоже, ими никто не пользовался. Серега, который помогал матери в конторе администрации мыть полы, отдать одну из них согласился сразу же, как только услышал о коллекции игр, которую он пообещал взамен. Дома он аккуратно раскрасил черно-белые листы ватмана с нанесенными полями, лесами, дорогами и речушками акварельными красками, чтобы не путаться, обозначил высоты и впадины. И обозначил места, в которых часто бывали люди.

Раздвинув стол, тетя Вера разложила на столе папку, внимательно изучая каждый лист.

— По старой дороге проедем, — фыркнула она спустя какое-то время. — Начнем отсюда. Как самая продвинутая в команде, отныне экспедицию возглавляю я!

— Верка, ты не заболела?! — возмутилась мать.

— Я? Нет, выздоравливаю, — решительно настроенная тетя Вера уже составляла список вещей, обгрызая конец ручки. — Мой Валерка на этом неплохие деньги зарабатывает. Правда, ребята собирают камни севернее… Но кто сказал, что здесь их нет?! Проверим! Если задержимся, прикроешь Мирославу.

— И не подумаю! — с вызовом бросила мать, собираясь уходить. — Я пытаюсь сына наставить на путь истинный, а ты что?!

— И я пытаюсь… — не отвлекаясь, ответила тетя Вера. — Анька, миллионы людей болеют каменной лихорадкой, а чем мы хуже? Это знаешь ли, на удачу, кому как повезет… Тот же аметист измеряется в граммах… А без меня они его найдут? — тетя Вера подняла загоревшие идеей глаза, посмеиваясь над матерью. — Анька, не принимай близко к сердцу, прогуляемся, поснимаем виды, обнародуем… Выпустим справочник, разошлем по турфирмам… Захаровские спонсоры за рекламу обеими руками ухватятся! Я на этом заработаю, а Кирилл поможет. Поможешь, Кир?!

— Тьфу! — в сердцах плюнула мать. — Верка, ты не повзрослеешь! Поклянись, что не полезете, куда не следует!

— Клянемся! — хором отрапортовали Кирилл и тетя Вера, переглянувшись.

На следующий день экспедицию пришлось отложить. И половину приготовить не успели. Лопаты, долото, соляная и серная кислота, фарфоровые ступки, стекло, мешочки для образцов, теплые одеяла, консервы… Мать принесла из больницы спирт и аптечку, которую приготовила сама. Снаряжение едва уместилось в багажнике теткиного вездеходного джипа. Пока она нетерпеливо перепроверяла снаряжение, Кирилл, не теряя времени, пролистал книгу, осваивая новый алфавит и стараясь запомнить зашифрованные послания. Символы он запомнил быстро. Алфавит и правила прочтения текста прилагались отдельно, на вложенных в середину книги листах.

Страха перед книгой он больше не испытывал, ровно как и тени не пугали. Страж сидел рядом, делая замечания и выводы, до которых Кирилл никогда бы не додумался. Кирилл еще раз убедился в необычных свойствах книги, обратив внимание, что порой один и тот же текст вдруг против правил начинал звучать по-новому, стоило закрыть книгу и открыть ее снова на той же странице. Нередко кот наслаждался беспомощностью своего ученика, когда вдруг из бессознательной памяти с демоном приходила боль.

— И это ты называешь «не обросли червями»? — возмущенно взмолился Кирилл на третий день, когда головная боль стала невыносимой.

— Совершенно верно, — промурлыкал кот. — Но даже так, это лишь вершина айсберга. А ты думал, достать небесное царство легко? Даже в сказках до него добирались разве что через царство змеево. Царство-то тридевятое, а государство тридесятое! Думаешь, отчего так?!

— Спроси что-нибудь полегче! — бросил Кирилл раздраженно, выпив таблетку спазмалгона, запив ее водой.

— На волхва учатся и десять, и двадцать, и сорок лет! В царстве — Царь, а в государстве… Гостя ударь! Чтобы царя достать, три раза по девять лет учатся, а чтобы самому царям стать, три раза по десять лет. А кто-то тридцать лет и три года на печи просиживал, чтобы с печи той встать!

— Фью-ю! — присвистнул Кирилл, округлив глаза. — А я столько проживу?!

— Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — поучительно заметил кот. — Но с горбунком-то быстрее! — посочувствовал он, несомненно, имея в виду себя.

— И чему я научусь? — полюбопытствовал Кирилл, засмотревшись на текст через зеркало.

Надпись в зеркале гласила: «Горстка пепла мысли людей. Среди них есть только та, которая свободна. Нет в ней ни злобы, ни яда, ни боли. Свободная мысль не лижет, она как сам человек, раскрывается перед ним, как цветок лилии, доказательной базой или сомнениями».

Вторая надпись, та, что в книге, сообщала противоположное: «Мысли человека приходят и лижут его, открывая единственную дверь. Закрой мысль — и человек обретет покой. Вершина совершенства — поменять одну мысль на другую».

— Всему, что должен уметь Хранитель, — строго произнес кот. — Чем одна запись отличается от другой?

— Ну-у, — Кирилл какое-то время примерял на себя и ту, и другую запись. — Трудно сказать… В первом случае запись утверждает, что мысль свободна, во втором, противоположные выводы.

— А теперь попробуй наложить одну запись на другую, используя те знания, которые уже имеешь.

— И что? — рассмеялся Кирилл, прочитав обе записи. — Книга называется «Тьма», ключевое слово «свободная». Предположим, ты думал о сексе с Мирославой, чиста ли твоя мысль?

— Нет, наверное… Вожделение и все такое.

— Но разве мысль окружала тебя со всех сторон? Обратила в раба, который слепо следовал за нею? Ты смотрел на девушку, как на объект, достойный внимания, анализировал, сопоставлял факты, опыт, просчитывал варианты будущих событий. Сам по себе секс — неотъемлемая часть человеческой жизни, как сон, как прием пищи. Его отсутствие вызывает гормональный сбой и подавление тонуса. Ты просчитал все заранее, надеясь совместить полезное с приятным, и отказался, не проявляя настойчивости, когда понял, что девушка к сексу не расположена.

— Ну да, — согласился Кирилл.

— А теперь проанализируй, на первый взгляд, невинное пристрастие ко всему, что связано с кладоискательством, с землей, с археологией.

— Неужели человек не имеет право на своего рода хобби? — недовольный осуждением, возмутился Кирилл.

— Имеет, но пока мысль гложет из подсознания, человек находится в постоянной опасности. И опасен он не только для себя, но и для окружающих.

— Но я же видел, в пещере были люди! — покраснел Кирилл.

— Первое, ты не был готов к экспедиции. Потащил в горы девушку без опыта, фактически, раздетую… Второе, ты даже не подумал о том, что если тебя завалит, она не сможет позвать на помощь, ибо сотового телефона у нее нет, а твой был с тобой. На такой глубине он был для тебя бесполезной ношей. Если бы я не стер твою память и не отвел глаз, ты не оставил бы его. Весьма неосмотрительно, за такие ошибки платят жизнью. Когда подсознание бежит впереди человека, чувство самосохранения уходит на второй план. Человек слеп точно так же, как когда напрочь забыл о телефоне. Кстати, — кот блаженно прищурился, — чтобы заставить тебя забыть, я использовал твоего демона!

— Но мне нравится… если я мечтаю найти зубы акулы, открыть новый вид вымерших животных, раскрыть секрет древних… Что в этом плохого?!

— Отсутствие головы! — парировал кот. — Для начала перестань об этом думать, и посмотри, что останется!

— Ну… — Кирилл прислушался к себе, лицо его слегка вытянулось. — И? Нащупал… Необыкновенное чувство… Впрочем, нет, оно как… как… — он запнулся, пытаясь понять суть явления. — Ощущение, что голова сама по себе думает… — озадаченно признался он. — Как поле…

— Спроси, что нужно иметь с собой, с какой горы начать, что конкретно сия самостоятельная мысль собирается найти.

— Нет ответа, — удивился Кирилл.

— А ты слепо следуешь за нею! — кот одобрительно подмигнул. — Дорога вслед демона — дорога в Ад, она открывает только одну дверь. Само по себе твое желание безобидно, но демон заставит тебя уснуть, когда успех будет рядом. Так пахнет смерть. Найди демона и заставь его замолчать — будешь свободен.

— А как? И что это вообще за хрень? — удивился Кирилл. — Оно входит в меня, а я не могу остановить…

— Это твое?

— Э-э, нет, пришло своими ногами… Это… поле… ужас! Сводит с ума! Черт, меня вампиры покусали?!

Наверное, только именно описание того необыкновенного чувства, которое испытывал человек во время, когда вампиры пили его кровь, подошло бы, чтобы передать то состояние, которое испытывал Кирилл, когда инородное, вполне реально существующее поле проливалось на него и заполняло часть его информационного пространства. Хотелось, чтобы чувство продолжалось и продолжалось. Мудрости никакой. Необыкновенная субстанция прилипла намертво и валила с ног. Ощущение, словно все, о чем он мечтал, уже сбылось. Это был не образ, образ вставал перед внутренним оком узнаваемо, а та энергия, которая входила в него, не имела формы, она просачивалась внутрь и звала за собой без слов, без подсказки, неопределенная и желанная.

— В этой области информационного поля открывается матричная память. Тот, кто кушает нирвану, забывает о земном. Сердцем человек видит сон, которому не суждено сбыться. Точно такое же чувство заставило твоего брата отдать все, что у вас было. Желание идет из подсознания. Поднимается не образно, но поднимает образы. Если нащупать его — рай всегда обнимает справа.

— А можно это убрать?

— Попробуй.

Очень интересная абстрагированная субстанция, не имеющая аналога для сравнения или описания, мешала сосредоточиться. Кирилл молча наблюдал за нею минут сорок, обнаружив одну странную особенность — тварь без плоти, в виде внедренного инородного поля, не лезла в ум, она пробивала информационное поле и растеклась по телу, как вода, у которой, опять же, не было материального выражения. Но Кирилл ее чувствовал, и результат не замедлил себя ждать. Часть энергии потеряла силу, еще оставаясь в теле, но, уже не оказывая давления, оставляя о себе лишь ясное воспоминание. И словно по волшебству за нею, теперь уже в его информационном поле повылазили люди-тени, точно такие, как те, что вставали позади него в отражении зеркала, или когда он внезапно начинал читать темное облако, окутавшее Мирку. То, о чем говорили тени, он почти не слышал, но понимал общий смысл сказанного. Левая часть головы погрузилась в какой-то туман, боль накатывала волнами, отдаваясь в висок.

И вдруг все прекратилось, пространство стало чистым — ни боли, ни непрошеных гостей.

Наверное, если бы он тех людей встретил на улице, узнал бы их. Родители накачанной лекарствами маленькой девочки, которая держала в своих руках его матричную память, до последней минуты не верили в ее болезнь, обманывая и себя, и ее. Накладываясь на боль и наркотическое опьянение, вырезая в подсознании дыры, их руки гладили ее тело, а голоса звали за собой, оставаясь жить внутри пространства, как плоть без плоти.

— Вот так! Я знал, я чувствовал! Ты потянешь должность! — кот не скрывал своего довольства и гордости за своего подопечного. — Первое задание исполнил на очень высоком уровне! Обычно к такому результату приходят через пять лет,

— Должность? — улыбнулся Кирилл, слегка приподнимая бровь. Он и сам гордился собой, но показывать эту гордость коту не хотелось.

— Именно, должность… — промурлыкал кот, умываясь лапой, словно хотел причесться. — Тяжело хранить сокровища, зная, что можешь помочь миллионам людей стать богатыми. Очень богатыми! Но если бы за время одного Хранителя вынесли по одной вещи, хранить было бы нечего.

— Я что-то недопонял…

Видел ли кот, как мелькнула на мгновение алчность? Он и сам уловил ее. И сразу за тем разочарование. Сокровища, которые нельзя было взять, отнюдь не обрадовали его. Кот, очевидно, прочитал его мысли. Он прыгнул на стол, на этот раз, отразившись в зеркале в виде сгустка энергии, почесал нос лапой, в воздухе повисла тяжелая атмосфера порицания.

— Нельзя насилием заставить народ увидеть свет, а без света он царство змеево. Любое подаяние обернется еще большей кровью, которую имеют. Это сокровища народа, который ушел с земли за многие тысячи и миллионы лет. Легендарное Семиречье. Нет, не то, о котором ты думаешь…

Он махнул хвостом, ударив по столу. Отражение засияло, зеркало превратилось в экран. Перед глазами Кирилла поплыла карта.

— Здесь! — кот присел, раздраженно скребнув по столу лапой.

— Но здесь ничего нет! Тайга! Ее прочесали вдоль и поперек. Кроме капищ не нашли нечего!

— А что могло сохраниться в расплавленной магме? — с усмешкой прищурился кот. — Треть земли обратилась в лаву, разгневанные Боги смешали землю с небесами. Теоретически, им достаточно лишь пожелать вынуть ось земли, для них это тьфу! — он пренебрежительно уставился на карту, лишь отдаленно напоминающую ту, которую Кирилл помнил.

— А доказательства у тебя есть? — недоверчиво рассмеялся он.

— Легко! Проведи аналогию между Богами на небе и на Земле, и часть правды выйдет наружу.

— Например? — заинтересовался Кирилл.

— Мир родился. Есть Род, он — отец богов, он и мать богов, он — рожден собой и родится вновь. Род — все боги, и вся поднебесная, он — что было, и то, чему быть предстоит, что родилось и то, что родится.

— И-и? — скептический ухмыльнулся Кирилл, снова начиная подозревать, что нет никаких сокровищ, кот водил его за нос, добиваясь, возможно, того же, что и любая нечистая сила — обманом вводил в искушение.

— Первая минута жизни… Сварог — четыре головы, чтоб мир осматривать во все стороны, чтоб ничто не укрылось, чтобы все замечать в поднебесной. Сварог путь Солнцу прокладывает по небесному своду, чтобы кони-дни мчались по небу. И Серая Утка, порожденная пеной на границе Бездны и Небесного царства. Плавает в море, как на иглы прядет, на одном месте не сидит, не стоит — все поскакивает и вертится. Забудь о том, что это сказка, забудь о сравнительных образах, попробуй проанализировать свойство и действо применительно к рождению вселенной.

Не дождавшись ответа, кот объяснил сам.

— Сознание вселенной существовало до ее рождения вне времени и пространства, как почка, как семя. Это и был Род — родник всего живого, Ирий-сад. Это как погребенный заживо человек, который обнаружил, что все еще жив. И как человек, которой во имя любви к самому себе оставляет прошлое, Род решил изменить Бездну и измениться сам — и восстал на нее. Долго тужился, прежде чем встал. Силою любви, не смирившись. И там где встал, уже была не Бездна, а нечто иное.

Так родился Сварог — первый Бог после Рода, сын Его.

У Сварога четыре головы — пространство небесной и поднебесной. Теперь Род мог видеть и снаружи его, и внутри его, и то что снаружи через чрево, и себя со стороны Бездны чрез внутренность ее. И так появилось нечто могущественное.

Человек — половина Бога. Ты не можешь посмотреть на себя глазами ближнего, тогда как Род и то, и другое. Сознание Рода не ограничено пространством, он и Навь, и Явь — и все Боги явили себя через него.

Само пространство ни времени, ни расстояния не имеет — все измерения существуют внутри его. Первое, Сварог имеет другие свойства, другие параметры, нежели Небытие. Для тебя, привыкшего к нему, он порядок, но для Бездны противоестественно — Хаос. Если рассматривать Бездну, как нечто, что не имеет ни пространства, ни времени, не дышит, не рассуждает, как застывшее холодное Небытие, то Бездна больший порядок, чем то, что ты видишь. Там где Сварог, все течет, все движется, все меняется, здесь приходят и уходят, перетекают из одного в другое, сегодня ты съел микроб, завтра он пожрет тебя из среды тебя самого. И он не одинаков в Царстве Небесном и Царстве земном. Когда люди мечтают о Рае, они думают об утехах и радости, которая придет к ним после смерти. Нет, Рай это место, где открываются все знания, И Правда и Кривда обретают плоть, а Жизнь, Смерть и Существования стоят как три свода — Жива, Марена и Леля. Это не три свода, что здесь — Горыня, Дубыня, Усыня.

Те своды, что в Поднебесной, и за Богов-то не считают, когда им кто поклонялся?! Серость и убожество, бессилие и невежество. Но и пекельные три свода больше, чем человек.

Еще одна Богиня, дочь Рода, Макошь — Время, она появилась с пространством, как измерение для всего, что в пространстве. Макошь прядет нити судьбы — и людей, и Богов. А на худо, на добро, как Доля и Недоля завяжут. Еще две Богини, дочери самого Рода — Предопределение. И только Роду ведомы те узелки, завязанные не глядя. Их узелки и человеку дано развязать, если не слеп и умеет видеть во времени.

И вот, подкрепил Род себя тремя сводами, Лелей, Живой, мареной, и назвал то место, где он — Царство Небесное. А там, куда встал — Царство Поднебесное. Отделил себя от Бездны Радугой, подобно ауре, которая закрывает пространство человека от пространства вселенной. Информационное поле внутри его стало водами небесными, а Бездна — морем-океаном, которое не имеет в себе ничего, но что-то да родит по воле Его. И положил Он Тверь Каменную между водами небесными и морем-океаном — Закон, Камень Алатырь, по которому воды небесные стали Правдою, а те, что родились из моря-океана — Кривдою.

И там где встал он на Бездну, там родилась земля, которая ушла глубоко в океан-море. То была первоматерия, подобная тени. Еще Бездна, но не такая холодная, как та, что далеко.

А на границе происходит нечто, подобное грозной буре — и рождаются вихри, закручиваясь в спираль. В будущем на глубину спиралей встанет Царство Поднебесное, и на нее обопрется Царство Небесное. И до сего времени Поднебесное Царство, как столб, который держит на себе Царство Небесное. Оно берет начало на краю земли, вырастая до самого Неба.

Серая Утка состоит из двух деталей — Столб, небо подпирающий, и Святогор, который столб тот держит. А как повалит, смешаются воды небесные с водами моря-океана, расступится земля-матушка, и каждый камушек кровью обольется, не останется тогда места на земле живому. Все погибнет, что не имеет в себе Закон.

Источник силы Серой Уточки, первопричина ее — Сварог, а само действо в Бездне. Первопричина Подвселенной та же — Небесное Царство, а сама Подвселенная лежит на границе двух сил. И одна сила возвращает Поднебесную в то состояние, из которого вышла, а вторая вдыхает в нее жизнь, закрывая от Бездны. Пламень Семаргла скрыт внутри ее, и чем-то жертвует, а что-то поднимает. Угоден Роду человек — переступит границу, не угоден — пожрет его огонь, уйдет с земли, как тающие Черные Дыры, которые раздвигают границы пространства. Рассеиваются и тонут в глубинах моря-океана, чтобы стать Бездной.

— Я понял, Серая Утка — это вихри электромагнитных полей, — догадался Кирилл. — Если есть магнит — есть поле, а когда магнит движется, как, например, ядро планеты, то поле нестабильно, порождая магнитные бури. Такие вихри закручивают деревья в местах разломов земной коры. Да?

— Ну да! — пошевелив усами, согласился кот. — Только, наверное, Царствие Небесное лучше сравнить со звездой, которая сама по себе не такая горячая, как крона. Перепад составляет миллионы градусов. Но как холодный источник может разогреть до миллионов градусов пространство вокруг? Если только ее куют в Небесной Кузнице. Крона разогревает звезду.

Если бы ваши ученые могли смотреть как я, или, на худой конец, Хранитель, не вдоль свода, а поперек его, то увидели бы, что любая звезда — язык самого Змея Черного, у которого тысяча голов, тысяча хвостов. Клещами держат его в небесной кузнице Сварог и Семаргл-огнебог. И бьют, и жгут. Черные и Нейтронные Звезды для вас одно, а для Богов самый что ни наесть тяжкий кованный плуг. Вынут он из Бездны — и будут им пахать границу между Царством Черного Змея и Царством Сварога. У того-то Змея тысяча голов, тысяча хвостов — все это происходит одновременно, и где-то свершилось, а где-то начинается. Так что, рождение и смерть звезды, не более, чем хорошо спланированный акт обойти Бездну, а насколько она мертва, можно судить и по тому, сколько материи из нее вынуто, которая не ищет себе жизни.

— Что-то я затупил… — встряхнул головой Кирилл. — Мне надо черепную коробку раскроить, чтобы это понять…

— С первого раза мыслить масштабно ни у кого не получается, — успокоил кот снисходительно. — Попробуй понять, отчего стало возможно существование твоего пространства в пространстве?

— Да хрен его знает! — признался Кирилл.

— Сознание человека материально, оно не может существовать вне пределов вселенной. Но! Пространство человека покоится на двух землях — и даже мертвое сознание валяется где-то там, среди полонивших его произведений тьмы, пока Род не вынет его. На чаши весов ложатся дела человека, а не вера. Да, ваше пространство не такое объемное, чтобы вместить вселенную, но вполне способно вместить мечты и воспоминания. Если поле чистое, каждый ваш образ несет в себе свойства физического объекта — вкус, цвет, запах. Грязь поднимается чувствами, которые обращаются к человеку из среды его самого, толкая на безумства.

Ты, если рассматривать тебя, как дух (сознание) и душа (матричная память), пространственный червь — с головой и хвостом. А на тебя наложен еще один червь, твоя ближняя. Дух ее (сознание) там, а душа (матричная память) у тебя в руке. Ближняя твоя — опора, дом, левая твоя рука. И ты для нее. И все это применимо ко вселенной и к Богам. Матричная память — Корова Земун. Сознание в разрезе одной половины — Перун и Валес. Здесь Жизнь, Смерть, Существование. А там три свода, которые могут быть, а могут не быть — Горыня, Дубыня, Усыня. Тело твое здесь живое, ты чувствуешь его, как Дива-додола, заключен у тебя с нею союз до конца твоих дней. Там — темный лес и Баба-Яга. Не Великанша Усоньша Виевна, но оно не принадлежит тебе. И союз ее с Валесом, который в Царстве Пекельном. Для тебя оно подземное царство, ты можешь смотреть на него через внутренность свою, и через матричную его память, которая открывается у тебя змеями или водами небесными.

Несложно догадаться, что ваше пространство развернуто поперек того, в котором вы существуете. Само по себе пространство не таково, как люди привыкли его видеть.

Вот ты, а вот та, которая носит в себе твою матричную память. Вы с нею одна плоть, одно пространство, и ты видишь ее, а она тебя.

Как же можно измерить ваше пространство?

Ты и ближний твой, как червяк с двумя головами — и обе головы в Поднебесной вселенной. Вместе вы человек, подобный Богу, а порознь половина человека. Встретились — и замкнулся круг. Каждый из вас, как царь, закрыл себя со спины.

Так два царства Небесное и Поднебесное, и далеко, и близко. А голова у того червяка одна, в любом месте он видит себя и чувствует, и смотрит на себя со спины и с той стороны, и с этой. Вселенная не делится на половины, она целое. Умерла твоя половина, сбросила с себя оковы телесные, и где она? На пути в Царствие Небесное. И не видит, заслоняют его Горы Рипейские, которые выросли их перьев навских птиц, преграждают путь василиски и грифоны, и нет пути, все дорожки заколодели, замуравили. Все змеи против нее поднимутся и утащат в Бездну — и умрет. А полезла бы в те горы, нашла бы золото, оставленное птицами яви, подняла бы, пришла бы в сад Ирий нарядная и богатая. Но ума у человека нет, Закон надо знать, чтобы перепрыгнуть горы те, и силу, чтобы сразится со змеями. Но прокладываю — и оттого тебя тянет в горы. Да только не те это горы. Не поймешь — хуже Поддонного Змея встанешь на пути ближней своей. А разберешь, что к чему, и поднимут ее две земли, как два крыла, и понесут. И станет твоя душа твоим крылом, а сам ты другим. И будете на глазах у Рода, любимые дети у Сварога. А нет, потянет за собой в Небытие.

— А я че, как должен?! Ее уж и на свете-то нет! — расстроился Кирилл.

— Положишь в сердце знание, закроешь змеев, куда она денется?! Если истинно твое знание, оно на каждую мелочь отзовется. Вера — это самообман, а знания — они как свет, пронзающие тьму. Вот, например, верит человек, что есть Бог, а не знает, что Он, кто Он, как устроен. И мечется Ближний — и тут кровь, и там, и здесь правит зло, и там объявило себя Богом. И понимает: вот он путь подняться до Бога. И так слепая вера год за годом творит Зло. А если знание, то не слепо бредет, судит справедливо, видит врага и знает, как наступить на голову его, чтобы Добром победить. Добро — оно тоже обоюдоострое. Если не по Закону, срубит обе головы и будет как Зло. Боги не злые, они Закон — и стонет человек, избивая сам себя.

— Я понял так, что я Небесное в Поднебесном, с прицепом, на который смотрю, как Род смотрел бы на Поднебесную. Что-то я затупил…

Кот рассмеялся.

— Теоретически, в математическом выражении, человек есть А+Б=1. А-Б=0. Отсюда следует, А и Б могут быть только 0.5, половина от единицы. Но, если рассматривать половину от единицы, как целое от числа, выраженное сознанием, то вас двое. А и Б.

Для вселенной теорема будет выглядеть так: В=А+Б+в, где В — Бездна, А — Царство Небесное, Б — Царство Поднебесное, в — то что осталось от Бездны, когда из нее вышли А и Б.

Отсюда следует, что все эти значения не равны и стремятся к бесконечности.

Самих же значений, если брать как целое от числа, выраженное Сознанием, равно единица. У Него нет родителей, Род родил себя Сам и произвел все те действия. Он целое, прочие Боги частное от целого. Они не Сознание, но под Сознанием.

— Это все теория, а где практика? Чтобы глаза зрили, а руки щупали?!

— Ты не гони вперед батьки в пекло! Боги тоже слагаются из частного. Род равно Сварог плюс Макошь. Макошь равно Доля плюс Недоля. Сварог равно Финист плюс Рарог плюс Серая Уточка. Серая Уточка равно Явь плюс Навь. Навь равно… Сам понимаешь, что одно вытекает из другого, и в конце концов, все перед глазами, а то, что посмотреть нельзя, открывается в тебе, как твоя вселенная. Ну так вот, Между двух земель ходит Святогор, объезжая Вселенную дозором, Мать Земля еле-еле носит детинушку, а Сыра Земля так и вовсе не может держать.

— А Земля не одна? — удивился Кирилл.

— Одна, да не одна. Из сырой земли Сварог слепил Землю-матушку, мать-кормилицу. Обогрета она Красным Солнышком, лицом Рода небесного, запеклась она сверху корочкой. Три свода в ней, три подземных пекельных царства — Усыня Змеевич, Горыня Змеевич, Дубыня Змеевич.

— Так, стоп! Получается, в Небесном царстве нет Земли-матушки? Там Лада-матушка и три свода — Леля, Жива, Марена, сестры Перуна. А Корова Земун, если она ест траву в Царствии Небесном и туда же течет ее молоко, впадая в озера сметанные, а стоит на Сырой Земле, которая уже не совсем земля — матричная память Царствия Небесного?

— Правильно! — порадовался за Кирилла кот. — Образно выражаясь, попал пальцем в Небо. А у Сырой Земли памяти матричной нет, ее заменил Дажьбог, сын Перуна и Роси. И Жива, дочь Сварога и Лады-матушки. Вдвоем стерегут Землю-матушку от полного омертвения, решают, каким зверьем, какую планету заселить. Если приложить на человека, то вот она, одна ментальная земля, правая — Перун, на которой растет твое сознание. А вот другая, левая, — та, которая родилась от Коровы Земун, твоей матричной памяти — Валес. Через него пьешь молоко. Жизнь твоя скрыта от ближнего, но вы подножие ног друг друга. И помните, и ищете по свету, как любой человек, который ждет единственную или единственного. А почему? А так устроен человек, что и он ходит под Дажьбогом и Живой, если Дажьбог не распят Кащеем — сыном Сырой Земли и Вия Подземного, и Мареной, которая здесь невеста Дажьбога, а там царица и жена Кащея.

— Что-то я снова ничего не понял, — Кирилл наморщил лоб, пытаясь сообразить.

— Ладно, пойдем другим путем… — вздохнул кот. — Мирка сильно любит Сашку?

— Не знаю, нет, наверное. Он-то уж точно о ней не думает.

— Правильно, их Дажьбог распят по обе стороны, и по обе стороны — бегает от Кащея зайцем Ярило пахарь. Ярило пахарь — животный ум, который вперед сознания думает, но не осознает. Он могуч, но чудовищно беззащитен — и поддается дрессуре. Боится плетей и себя и тебя продаст за пряник. И при этом он себя не помнит. Ему что Кащей, что сознание — все едино. Все сделает, лишь бы не били. Но именно он дышит, лечит, справит нужду, отринет руку от огня, закроет глаз, если в него тычут. Он пашет землю, и оттого в почете, без Ярилы человек не проживет и пару минуточек. Александр передал землю врагам, и заполучили Ярилу, через которого наступили на все имущество Александра и на Мирку, ибо они два в одном. И Миркина земля не плюет во врага, для нее Штерны и мука смертная, и зависть черная — и помощи от земли нет, перекрыт доступ к информационному полю. Для Александра они свет, и для нее Боги, Мирка видит только их сильную сторону, а когда понимает, что Ирина Штерн тварь без совести, понимание ее не проходит в землю, потому что земля ее камень, и камень этот сама Ирина и все те, кто славит ее. Голос ее живой, но он слаб, она не может посвятить себя двадцать четыре часа в сутки одной мысли. А если будет, то Бога в себе не увидит, там боль, там ужас, которые выйдут навстречу, чтобы сразиться.

— Веревка на шее, — пробормотал Кирилл. — Веревку чувствуют они оба. И головная боль.

— Вот именно! Таким камнем ложился в землю Симон Петр, который раздирал человека надвое, поднимая над ними Новый завет и Спасителя.

Ярило — сын Сырой Земли и Рода небесного. Он во много раз сильнее Кащее, но трусливо бегает от него, если не найдется тот, кто поборет врага и спасет его. В сказании это были Великанша Усоньша Яга Виевна и Валес.

Не странно ли, что Валес, сын Коровы Земун, не пьет молоко своей матери, женат на дочери подземного Змея, живет в избе на курьих ногах за речкой смородиной, берега которой усыпаны костями человеческими, а когда случилась битва между силами Небесного и Поднебесного царств, выступил на стороне подземного пекельного царства? И бился не с кем-нибудь, а с Перуном, тогда как Волх, сын Змея, Финист сокол, наоборот, переметнулся к Богам небесным, и дрался с Поддонным змеем.

А произошло это, оттого что царство поднялось на царство. И те силы, что встали за Ирий-сад, Боги Небесного Царства, а те, что поднялись на него, Боги Царства Поднебесного.

И Мирка могла бы излить гнев на брата твоего, за то, что молится на Кащея. Ярила-пахарь — левая сторона человека, Перунов хвост. Поднялся Ярила из Земли сырой, но Сын Рода небесного — пашет землю, как левая сторона правую, наделяя человека свойствами абстрактномыслящего существа. Но если ему немного помочь Дажьбогом, сыном русалки Роси и Перуна, та сила, которая привечает людей и поднимает человека как ближний, Ярило и Валес выставят Кащеиху на раз-два-три.

Все проявления Бездны — это силы, которые стремятся вернуть Поднебесную в состояние Бездны. Кащей — одна из них. Мертвая голова, на которую равняется Поднебесная, если сознание не работает должным образом. Альтернатива — сама Мирка. Но для этого она должна разобраться и с той и с другой матричной памятью, объявив вне закона и пряники и плети и иже с ними всех змей кащеевых.

— Так, стоп! Если у Поднебесной нет сознания, откуда голова?

— Твоя половина умерла, сознание ее или спит, или вынули его в тот же год, а матричная твоя память функционирует и поднебесная приветы шлет — какой головой?

— Кащея? — остолбенел Кирилл.

— Примерно так. Сама земля имеет некоторую способность мышления. Без «я», без определения своего состояния. Предположим, ты на операционном столе под наркозом, боли не чувствовал, саму операцию не помнишь — а земля приняла боль и слепо хранит каждое брошенное в нее слово. Как приказ. И выставила то и другое на ту сторону. Поднебесная на восемьдесят процентов состоит из Бездны, Род приглядывает за нею, но там он как само Небесное Царство, здесь парит, как Дух. И ты паришь над землею ближнего, и Мирка, и Александр над нею. И украшает Род Подвселенную, и дает ей жизнь, насколько это возможно. Но попробуй-ка из своего тела почувствовать тело своей половинки, заставь его нарастит новую руку или ногу! Там, сам в себе, Род неуязвим, а здесь пришел Сын Человеческий — и нет Рода, люди войну Ему объявили, не подойти к человеку ни слева, ни справа, разве что демона поднять, чтобы кровью захлебнулся. И идет человек на убой за Сыном Человеческим, как враг самого Рода Небесного.

— А Марена, а Жива? Как, например, смерть могла стать сводом?

— Обыкновенно. Терем ее без окон, без дверей. Немногие в Царствии Небесном могут к ней попасть. Из гостей у нее бывают лишь Кащей да три свода пекельных сватами — Усыня, Дубыня, Горыня.

Кирюша, думай медленно, но глубоко…

Три свода поднебесных обращаются к своду небесному пойти замуж за Кащея, который сам по себе нечто из Бездны, но поднимается Сырой Землей…

Сам по себе Кащей один из Богов, как Сварог, как Макошь, как Корова Земун… Это не просто образ Ирины, который маячит перед оком Александра. Человек не может иметь о нем полное представление, взглянув только на себя. Штерны — люди, их можно рассматривать так же, как Александра, Ирину, тебя. Тогда как вселенский Кащей это та сила, которая возвращает Подвселенную в состояние Бездны, придавая ей вид застывшего камня. Все процессы Подвселенной происходят вопреки Кащею, и не заступись за нее дажьбог и Жива, она давно вернулась бы в то состояние, в котором пребывала, когда плавала Серая Утка. Да, он следствие, а не причина, но нельзя забывать, что иглы ее, на которые она прядет, имеют начало и конец. Причина начала — Сварог, причина конца — Кащей бессмертный. Но он же и держит Утку в заточении (не простую Утку, из чрева ее вышли многие Боги Яви и Нави!) — в зайце, в сундуке, на дубе, на камне Алатыре, на острове Буяне, далеко в море-океане. А если вынуть из нее то яйцо со смертью кащеевой, возгорится по всей Подвселенной великое пламя, которое достанет сада Ирия.

Что, собственно, произойдет?

Из Бездны поднимутся воды — новая (темная) первоматерия, смещаются с водами небесными — и будет еще один взрыв с образованием новых звезд и галактик. При этом взрыв произойдет не из одной точки, а повсеместно, во многих местах, куда укажут Боги. Для Небесных Богов — это праздник, они пируют, для Подвселенной — смерть и начало новой жизни, в которой нас уже не будет. А произойдет это снова, когда они решат, что закончилось горючее, раздвигающее пространство Бытия, или когда жалеть станет некого.

В Подвселенной Смерть — жена Кащея. Сидит Марена в тереме, который подперт костями человеческими. Человек занимает во вселенной незначительное место, кости его свалены у речки Смородины, и немногим дано подняться в Ирий-сад. Страшно ей? Нет, объявила себя царицею, и первым делом подает чашу хмельного вина, от которого Дажьбог не может отказаться, и пьет, и падает беспробудно. Марена, Мара, она не только смерть, она иллюзия, обман, морок. С дурной славой, все Боги знают, насколько она коварна и искусна. И это свод небесный, где правит Явь и только Правда. Марена дочь самого Рода небесного и Лады-матушки. По ней сохнет Дажьбог, поручкавшись с самим Кащеем!

— Ну и? И зачем она им понадобилась?

— Да нет ничего проще! Не угодил Роду — и переехал к Марене, а там и до Кащея рукой подать. Все, что существует в Небесной и Поднебесной, становится Небытием, когда к Марене его отправят. И прятаться бесполезно, она и на Земле и на Небе. На земле, к тому же, еще быстрее отобьет печень и почки. Там она свод, а здесь вся Поднебесная под нею и три свода под каблуком. Три свода Небесных не то же, что своды в Поднебесной. Здесь это физическая, астральная, ментальная материя, а там Жизнь, Смерть и на Радость Батюшке. А Жива приходит через Дажьбога — тот, что Перунов хвост. Не Царица она, всего лишь гость, которую легко прогнать. Так же легко, как планету Земля — пустынею. Не сохранил человек мамонта — ушел с земли, пожрал всех дронтов — не увидит больше чудную птицу, не угодил бизон человеку — облил себя бизон слезой и откинулся, отбросив рога и копыта. Марена не умеет родит живое, но с удовольствием закусывает им.

Так вот, — напомнил кот. — К тому, с чего начали…

Все ужасы, которые происходят в Поднебесной, в Небесах кровью запекаются на губах Лады-матушки. Сварожий круг — это когда все, что здесь происходит, Валесом поднимается на Небо. Это не то же, что молоко Коровы Земун. Это бессознательность Подвселенной. Жизни в Подвселенной так мало по той причине, что все, что творит человек — несет в себе такую бессознательность. Он не клетка организма, он червь, проклятый Небом. Человек подобен Богу, который или противостоит Богам, или поднимает их. По делам его будут судить. И никто не примет во внимание, что он не знал, ибо для Бога само незнание является грехом.

— В смысле?

— Осознанная жизнь и все что в ней записаны в матричной памяти, а образы, которые приходят от нее, и будет молоко. Ближнему не достать его. Оттого и не ведают люди, что творится в Царстве Пекельном или в Царстве Небесном. Это с какой стороны посмотреть, каждый человек и то, и другое. Разве что угнать коров, когда матричную память ближнего перекрывают своей бессознательностью — ведут Сына Человеческого, чтобы плюнул и помазал глаза борением, покрывая тьмою правую землю ближнего. Бессознательность человека кровью запекается на челе ближнего, открываясь людям всеми царями, которые вошли в него. Так и все дела земные на Небе ведомы. Человек жив не любовью Богов, а их долготерпением. Что для Рода две, три, пять тысяч лет? Пока обходится малой кровью, но надолго ли его хватит? Как незрима смерть, так незрима и жизнь. Люди не замечают Живу, пробегают мимо, не дают ничего взамен, кроме суеты и безразличия к другим ее проявлениям. Но ведь и она Небесный свод. Жалость Рода недолговечна, придет гнев, откроются воды вешние. Бездна и далеко и близко, она повсюду.

— Все так сложно… — обескуражено признался Кирилл. — Пока объясняешь, вроде понятно, а самостоятельно думать не получается…

— Все мифы и легенды лишь отголоски знаний Семиречья, первых людей после Потопа, — рассмеялся кот. — И библия. И египетская мифология, и греческая, и индийская. Моисей вышел из Египта, в котором знания хранили тысячи лет до него. Уже тогда неполные, усеченные, обращенные на человека. Хаос, Нун — Кромешная Тьма, Бездна. Атум, Птах, Ра — Род. Тефнут-Маат — Лада-матушка. Птица Вену — Серая Уточка. Шу, Око — Сварог. Геб — Поднебесная. Нут — Небесная. Их дети: Осирис, Нефтида, Исида, Сет — то же, что Перун, Леля, Жива, Марена.

— И что? Хочешь сказать, что где-то есть то, что осталось от них?! Я имею в виду Семиречье.

Кот что-то промурлыкал про себя, лукаво покосившись на Кирилла.

— А почему нельзя дать это людям? — испытывая праведное возмущение, отстранился от кота Кирилл. — Если их знания и сокровища лежат, зарытые в землю, то какой в них смысл?

— И через пару лет мир погибнет, — рассмеялся кот. — Хранители хранят не сокровища Семиречья, они оберегают мир от гнева Богов. Пока есть тот, кто радует их, Боги не торопятся. Вот Мирка, а вот Александр. Зная, что они несут душу друг друга, после бедности их, после травли, не захотели бы друг другу отомстить?

— Не сомневаюсь, Сашка постарался бы освободиться от Мирки в тот же день. Мирка… Мирка не знаю… Сначала постаралась бы разобраться, а потом, наверное, тоже возненавидела бы. И что? При чем здесь два идиота, которые чего-то не поделили? Мир состоит не только из них.

— Вот именно! Хранитель обращается к Богам небесным как Дух, который чтит их. И слышат, и посылают в ответ и мудрость, и заботу, и твердую основу, на которую мог бы ступить человек. Она проливается дождем на всех. И тот кто может ее понять, раскроется. Кроме того, Хранители поднимают народ снова и снова, после каждой атаки темных сил. Вот Мирка, вот Александр. Пришел враг, обратил в рабов. Свет не доходит до них, кости их изъедены червями и подпирают крепость тварей из Бездны, которые поднялись из земли, как Кащей бессмертный. Враг не оставил им ничего, что могло бы натолкнуть их на мысль о самих себе. Как им выйти на волю? А как выйти на волю их детям? И оставляют Хранители повсюду семена разумения. Тот, кто жив еще, выйдет из ямы.

— Ты хочешь сказать, что я не один?

— Что бы ты сделал один? Больше скажу, есть Хранители, которые от рождения и до смерти не поднимаются на землю, чтобы чудовища не прервали их род. Они живут свободно и радуются, что весь мир открыт для них. Или, представь, что тебя выследили и убили, кто заменит тебя? Да, люди стремятся к обществу свободы, демократии, порядочности. Но тщетны их усилия, они воюют с ветряной мельницей. Человек, одержимый демоном, не остановится ни перед чем — это фанат, который во имя идеи и чувства, подобного тому, что ты убрал, убьет родителей, поднимет руку на ребенка, нападет на человека. Мертвые не думают, они исполняют приказ, который поднимается от земли. И скольких остановит мысль, что ты Хранитель? Ты самый страшный враг, который знает их секрет, и знает, как обойти его.

— Я что, должен молчать? — сообразил Кирилл.

— Вот именно! Ты не сможешь пройти через дверь, если кому-то станет известно, что ты Хранитель, ее закроют для тебя.

— А когда я смогу приступить к своим обязанностям?

— Когда твое пространство станет как пространство вселенной, чистым. Сможешь проходить сквозь стены и камень, — уверенно пообещал кот. — И даже расстояние перестанет для тебя существовать.

— Круто… Не, у меня не получится, — скис Кирилл.

— Не сможешь, значит, буду искать другую кандидатуру, — тяжело вздохнул кот.