Черная книга колдуна

Глава 4. Смех сквозь слезы про любовь

— Саш, а это что? — Кирилл вертел в руках предмет, состоящий из рамки с вставленными в нее множеством тонких деревянных пластин, отшлифованных так, что на ощупь они казались шелковистыми.

Брат повертел вещь в руках, пожал плечами.

— Наверное, что-то от станка, может быть, ткацкого… да выброси, зачем тебе?

— Саш, может, придумаем куда их… — Приятные на ощупь пластинки выбрасывать было жалко, второй раз такие не достать. — Смотри, какие!

— Давай, бросим пока на стайку, потом придумаем, — предложил брат, заинтересовавшись. — Если вот так накрест наклеить на мебель или стену, будет здорово, можно штору сделать, тоже прикольно получится. Тут и дырочки готовые. А это у тебя что?

— Круг какой-то, ногой жмешь, он крутится…. Саш, смотри! — Кирилл хохотнул, развлекаясь.

— А я знаю, в музее видел, прядильная машина. Это можно сжечь, сейчас уже электрические есть.

— Саш, а где бы ты спрятал клад, если бы старым был?

— Не знаю… Где-нибудь в подвале, или между бревнами… Хотя нет, будет пожар, все к чертовой матери сгорит. Закопал бы в огороде.

— А на чердаке?

— Вряд ли.

— Почему?

— Старому человеку лезть на чердак? Сомневаюсь, — брат пожал плечами. — Нет, закопал бы.

Кирилл вздохнул с облегчением. Значит, рабочие, разбирающие крышу, если клад существует, вряд ли его найдут.

— А полы у нас тоже будут менять? — поинтересовался он.

— В пристрое, кажется, собирались. Там пол уложен на стояки, дал неровную усадку. А в капитальной половине вряд ли. Че их менять, установлен на фундаменте, сто лет ему ничего не будет. Может быть, несколько половых плах, там где была печь и рукомойник, А сверху, я слышал, собираются положить ламинат. А что, клад собираешься найти?

— Хорошо бы. А копают что? — Кирилл кивнул на экскаватор.

— Отстойные ямы, канализацию, газ подводят, водопровод от колодца.

— Так далеко!

— Чем дальше, тем лучше, их еще закроют сверху. Близко начнут вонять. Удобства в доме удобно, а чистят их примерно раз в три — пять лет. Вам повезло.

— А тебе? — пренебрежение брата больно кольнули в груди. Но свою боль Кирилл решил не показывать. — А когда это будет?! — вздохнул он.

— Скоро. Тут немного работы, меньше, чем ты думаешь. Кто-то сруб готовит, кто-то трубы ложит, кто-то канализацию. Кстати, я слышал, здесь в одной из бригад отец Ирины работает. Не пойму, зачем это ему? Яков… Яков… кажется, Самсонович. Как-то неудобно, может, в дом его пригласим? — предложил Александр. — Но он злой какой-то, я пытался с ним поговорить. Я вроде ничего плохого ему не сделал. Думал про Иринку что-нибудь узнать.

— Саш, ты чего? Они в нашей квартире живут, а нам неудобно? — опешил от предложения Кирилл и возмутился, задумавшись. — Не любит тебя ни Иринка, ни Родион, ни отец ее. Саш, ты поспи, а я пойду, соберу еще чего-нибудь, — и вдруг Кирилл просиял. — Есть клад! Он клад ищет! Думает, найдут, а он сразу на него права заявит!

— Кир, не подозревай всех, — рассердился Александр. — Яков Самсонович сварщик, у него бригада здесь работает.

— Ну и что! А клад ищет! Другим было бы стыдно в глаза смотреть!

— А чего ему стыдиться?! Не воровал, не убивал. Кирилл, — строго и назидательно приструнил Александр. — Они на законном основании выкупили нашу квартиру. И не надо ничего придумывать! Люди нам помогли, мне, в частности!

Кирилл вышел за новой партией вещей. Но на сей раз собирать он не пошел. Странно, что делает здесь отец врага? Он достал бинокль из коробки и залез на сеновал, рассматривая рабочих. Вот и тот, о котором говорил Александр. Глаза вороваты, следит за каждым движением своих товарищей — неприятный тип. О чем-то говорит с кривоватой усмешкой. Если пройти за бревнами и встать внизу, то, наверное, можно послушать, о чем они разговаривают…

Кирилл слез с сеновала и подобрался поближе к бригаде, которая работала с Яковом Самсоновичем.

Кирилл не ошибся, отец Ирины возмущался, что дом строят для приезжих, когда своим жить негде. Но его не поддержали, заметив, что уезжать он собирается как раз в квартиру этих приезжих, а работа на доме дело добровольное, и главврач уже проводит операции. Нашлись и те, кто с Яковом Самсоновичем согласился. Но по большей части его расспрашивали про Авдотью, про странное ее исчезновение после смерти. Яков Самсонович высказал предположение, что унесли ее те, кто не хотел вскрытия, то есть убийцы или воры, и подтвердил, что многие ценные вещи пропали. А еще заявил, что пока не собирается уезжать, но рад, что дочка устроилась в городе, и пожалел, что рассталась с Александром — парень ему понравился, да и мать у него культурная.

— Сань, я только что был там — тебя нет, и Иркин отец рассказывает, что ты чмошник поганый… — не краснея соврал Кирилл, чтобы Александр прочувствовал глубину своего падения.

— Не ври, — не поверил Александр, усмехнувшись. — Что он может обо мне сказать, если не знает совсем. Мы же с ним ни разу не встречались.

И все же, Кирилл заметил, как нервно дрогнула у брата губа.

— Ну, не говорил… — успокоил он Александра. — Только я все равно не понимаю, почему тебе нельзя любить меня и маму, почему ты начинаешь болеть, а когда думаешь об Ирке, то у тебя ничего не болит?

Кирилл задумался, вспоминая последние дни, когда они с Александром о чем-то разговаривали.

— Кирилл, это любовь, — объяснил Александр, нахмурившись. — Два человека любят друг друга.

— Но ведь она тебя не любит ни капли. И не болеет, — пожал плечами Кирилл.

— Я люблю. Мне плохо без нее, — признался Александр.

— Я не верю, должно быть какое-то объяснение… Тот же Слава, прозомбировали, и любит. Давай поэкспериментируем… Ты же не боишься? — вызывающе предложил Кирилл. — Если это нормально, то ты не должен болеть от того, что любишь меня и маму. Почему ее можно любить, а других нельзя? Я и маму люблю, и тебя, а если девушки у меня появятся, то не думаю, что стану чувствовать в отношении вас что-то другое.

— Я ничего не боюсь! — устало выдохнул Александр, понимая, что Кирилл не отстанет.

— Тогда давай так: сначала представь, что ты как будто любишь ее, желаешь ей добра и отдаешь ей много денег. Посмотрим, какое чувство у тебя появится. А потом думай так, как будто ты не о ней думаешь, а обо мне и маме, а про Иринку наоборот, как будто ты пытаешься вернуть то, что она у нас украла.

— Она ничего не крала, мне ваш бред уже надоел! — взорвался Александр, внезапно разозлившись. — Если ты думаешь, что я начну себе что-то внушать, то глубоко заблуждаешься!

— Значит, боишься! — констатировал с вызовом Кирилл.

— Хорошо, уговорил, экспериментатор! — согласился Александр, рассмеявшись. — Но я не верю, что будет что-то такое, чего я не жду. Любовь к тебе и к маме, это совсем другое, чем любовь к девушке. Подрастешь, поймешь. Это связанно с сексом, с половым влечением, продолжением рода, ну и так далее… Что там по плану? — Александр лег на кровать, сложил руки на грудь, полуприкрыв глаза.

— Расслабься, закрой глаза и говори мне, что ты чувствуешь и о чем думаешь, — попросил Кирилл, усаживаясь рядом с Александром. — Давай сначала по первому пункту, как будто Ирина твоя любимая.

— Ну что, чувствую прилив сил, бодрости. Хочется идти куда-то, что-то делать. Ощущение такое, что я дома с ней, она рядом, голос ее слышу.

— Теперь попробуй понять, о чем тебе говорит ее голос.

— … о любви… успокаивает… как будто она мне что-то дает.

— Но ведь она же сейчас не говорит о любви, не отдает ничего, — напомнил Кирилл. — Что еще? Послушай еще раз и посмотри, может еще что-то есть?

— Страх, боль, что потеряю ее, что вместе не будем… Это ты у тетки Верки научился?! — полюбопытствовал он.

— Нет, как раз таки нет, у твоей Иринки, — соврал Кирилл, сразу сообразив, что тетя Вера могла все еще вызывать у Александра изжогу. — Тетя Вера филолог, а Ирка твоя психолог. Саша, но ты уже потерял ее, вы не вместе, ей на тебя наплевать. Значит то, что она тебе говорит, вообще неправда? Теперь еще раз послушай и подумай, а почему она говорит тебе такое? Почему ты вдруг слышишь и чувствуешь какие-то ее объяснения?

— Кирилл, мне просто хорошо, когда я думаю о ней, — Александр открыл глаза и уставился на Кирилла с легкой усмешкой. — Так всегда бывает. Да прилепится муж к жене своей, и станут одной плотью.

— Ну, хорошо, — согласился Кирилл. — Теперь попробуй подумать о нас с матерью.

Минут через пять Александр взмолился.

— Что-то голова у меня болит и горло… — он не заинтересовался, но слегка был озадачен и напуган. — Словно веревка на шее то с одной стороны, то с другой.

— И да возненавидит он всех близких своих, которые добра ему желали, — пришла очередь Кирилла усмехнуться. — Странно да? А как такое возможно, если тебя не закодировали? — задал он ироничный вопрос.

— Ну да, я чувствую не так, как должен, — признал Александр, с силой потирая переносицу. — Я чувствую, что не люблю вас с мамой, недоволен вами, меня раздражает ваше присутствие… Но это не так, это не мои чувства, — опешил он, внезапно уже самостоятельно исследуя свое состояние. — А если сопротивляюсь, появляется боль. Никогда бы не подумал!

— Саш, а ты попробуй Ирку свою разлюбить в уме, у тебя вообще крышу снесет, — усмехнулся Кирилл. — Попробуй! Мама сказала, что людей так специально кодируют, чтобы они делали и не думали.

— Хорошо! Попробую! Кир, если человек не хочет или не поддерживает, его не закодируешь! Например, разведчика, — Александр снова расслабился.

— Значит, в глубине души ты давно мечтал нам отомстить и разорить нас? — поинтересовался Кирилл, подвигая кресло поближе и усаживаясь в нем. — За что? Что мы тебе сделали? И институт давно мечтал бросить? И проиграть столько денег, на которые мог бы посмотреть весь свет? В Америку съездить, а Австралию, в Египет, на Камчатку, как нам папа обещал? Для того, чтобы сопротивляться, надо помнить, что надо сопротивляться. А если у человека памяти нет? Если он не знает? Я сегодня понял: если бы люди чувствовали тяжесть или дискомфорт, но нет, выполнять команды кодирования приятно, тогда как сопротивляться можно только здравым рассудком. Следовательно, люди не чувствуют кодирования совсем!

— Так, ты опять начинаешь?! — рассердился Александр.

— Квартиру ты отдал, но это тебя не беспокоит, а то, что я на твой сотик сел, ты мне все утро выговариваешь! — напомнил Кирилл. — Но квартира намного больше. На нее можно миллион сотиков купить! Значит, потерять квартиру тебе было приятно, а раздавленный сотик злит? А если это как раз и заложено в тебе?

— Хорошо, я стараюсь… Что я должен делать? — и вдруг Александр застонал от боли, упал на кровать, схватившись за голову. — Кир, я умираю! У меня веревка на шее! — Александр уже катался по полу. Глаза у него покраснели и покатились слезы. — Ой, как глаза тоже колет! У меня сейчас голова треснет… М-м-м… — он глухо застонал.

— А ты Славу вспомни! — пошутил Кирилл. — Чем же ты его лучше?!

— Кирилл, заткнись! Звони маме! — прикрикнул Александр, перевернувшись и вставая на корточки. — Ой, как больно!

Кирилл перепугался до смерти, когда Александр, скатившись на пол, начал крутиться волчком, взмахивая руками. Наконец, он отполз, забившись в угол.

Кирилл выскочил на улицу. Кажется, у Александра началась паника, он здорово был напуган. Матвея Васильевича он нашел почти сразу, и тот последовал за ним, не задавая вопросов. Не говоря ни слова, Матвей на ходу отодвинул Кирилла, схватил Александра и посадил его, приказав твердым и спокойным голосом:

— Успокойся! Никто тебя не душит, но душили… Раньше. Ты просто вспомнил боль!

— А-а-а… а-а-а… а-а-а … — всхлипывал Александр. — Меня сейчас душат! Вы не понимаете, меня сейчас душат! — он тяжело дышал, задыхаясь, схватившись за голову.

— Соматические болезни, слышал о таких? — поинтересовался Матвей. — Просто ты думаешь не так, как тебе приказывали. Вот такое объяснение тебя дали, чтобы ты понимал любовь правильно. Пройдет, не переживай… Помучаешься маленько и пройдет.

Александр еще тяжело дышал, но глаза его заблестели:

— Я же говорил, что Ирка на меня как-то действует… С ней так легко, чувствуешь себя счастливым, отдаешь, и счастье в голову летит, никогда такого раньше не испытывал. Мать не жалко, Кира вон… — Александр плакал. — А как по-другому подумал, так и началось…. Помогите, дядя Матвей! — взмолился он.

— Прошло? — поинтересовался Матвей. — Вот оно твое счастье!

— Да! — ответил Александр. — Что это было?

— Любовь! На тебя, парень, шило наложили.

— Какое шило?! — жалобно простонал Александр.

— Обыкновенное. Да ты не переживай, ты не первый, не ты последний, Авдотья умела снимать, значит, и накладывать умела. Передала, видно, уменье…

— Как вы сказали? — вздрогнул Кирилл.

— Что как? — не понял Матвей.

— Как болезнь эта называется? — переспросил Кирилл.

— Да по-разному ее называют: порча, шило, проклятие, присушка, эпитамия… Как только ее не называют. Колдовская штучка. Как-то Авдотья рассказывала, что накладывают ее через другого человека, а потом еще и на самого человека, чтобы крепко держалась. Про шило я знаю, а как снимают — нет. Объяснила Авдотья, да не понял я, как-то по-колдовскому. Помогал я ей, а она учила меня немного. Первого Иркиного мужика вылечила, а Славку не успела. У него не только шило, ему еще голову проткнули, — Матвей тяжело вздохнул. — Его может и не вылечить уже. Ой, как сестра с ним мучается, — покачал он головой. — Ты, Александр, не бойся, думай по-своему. Думать надо головой, а когда не получается, когда умные мысли к голове не прикладываются, с особенной осторожностью. Люди не так мудро просят: деньги, любви, добра всякого, смирения и почитания.

— Маме позвони! — попросил Александр Кирилла.

— Вы мать-то не пугайте, она у вас людям шибко нужная, — остановил Кирилла дядя Матвей. — Далеко до больницы, ну а как рожать бабе, или аппендицит вырезать… Даже бывает на работе кого придавит, или рубанет себя нечаянно, а врач, считай, за триста с лишним километров. Пока транспорт ищут, пока везут, вот и похоронили человека! А ты не умираешь, это память. Радуйся, понял, наконец! Вам бы мать-то поберечь, — Матвей повернулся к Александру, лицо его было сердитым. — Кроме Авдотьи вряд ли кто в деревне сможет тебе помочь, ты уж как-то сам себя настрой. Я попробую узнать, кто еще этим занимается.

Кирилл Матвея уже не слушал, словно перешел в другую реальность. Он вдруг вспомнил свой сон, стариков, которые объяснял, что такое шило. Значит, накладывают еще.

Кирилл смотрел на Александра и знал, что ему можно помочь, но как? Теперь он тоже знал, что такое демоны дасу, которых посели в человеке. Почему он не спросил, как его убирают?! Кириллу отчаянно захотелось снова оказаться там, с этими людьми из своего сна, которые могли и знали. И вдруг почувствовал себя маленьким, беспомощным, когда тоскливой болью резанули по сердцу слова Александра, разрезав, словно лезвие бритвы, когда Матвей Васильевич попытался Александру объяснить, что за все в ответе люди, которые смогли его присушить.

— Забудьте вы про нее! Это только наше с нею дело! — взвился Александр. — Я не верю, Иринка не такая, зачем ей это нужно?!

«Да чтобы квартиру нашу к рукам прибрать!» — хотел выкрикнуть Кирилл, но промолчал, скрипнув зубами. Объяснять было бесполезно — он не думал, не анализировал, не искал истину, руководствуясь одними лишь чувствами, которые, похоже, возвращали его в исходное состояние, стоило ему расслабиться и начать думать в обычном режиме.

И Матвей Васильевич махнул рукой, когда услышал ответ.

— Нет, я сильно занят, может быть, потом… — искренне сочувствуя, сказал он и вышел.

Марта и апрель пролетели незаметно…

Бригады строителей трудились в две смены. К первомайским праздникам реконструкцию дома почти закончили. Он изменился и теперь совсем не походил на тот, который Кирилл и мать увидели впервые. Дом был огромный, намного больше их городской квартиры, современный. Его утеплили, обшили кирпичом, обработав антисептиком древесину, так что с наружи он казался коттеджем, покрыли крышу синей черепицей. Пахло краской, клеем и лаком. На первом этаже теперь располагалась прихожая и лестницей на второй этаж. Ванная комната и комната матери располагались в том месте, где был пристрой. С другой стороны — гостиная, столовая и кухня. И не было таких огромных печей. В пристрое, в котором теперь была комната матери, печь отсутствовала, только небольшой камин, который мать попросила поставить на тот случай, если вдруг начнутся перебои с теплом. Дополнительно он выходил одним боком в ванную комнату, обогревая ее и нагревая котел с водой. В гостиной тоже был камин, совмещенный с печью, но места она занимал раза в два меньше, чем та, которая была. И окна в доме теперь больше напоминали городские. На втором этаже расположились комнаты Кирилла и Александра с большими теплыми лоджиями.

Комната Кирилла понравилась не только ему, но и новым друзьям, которых он наконец-то смог пригласить в гости. И они часто засиживались допоздна за компьютером. Мать постоянно задерживалась на дежурствах, гнать их было некому. Особенно те, у кого дома своего компьютера не было. А компьютер у него был хороший, новый — мать купила его, забрав старый на работу.

И, наконец-то, вещи заняли свои места. Но когда их расставили, оказалось, что их так мало, что дом казался почти пустым. Сразу же встал вопрос о покупке новой мебели. Деньги, предназначенные на ремонт, еще оставались. Артур Генрихович не обманул, материалы им оплачивать не пришлось, бесплатно подвели и газ. Кирилл надеялся, что и его мечта, наконец, сбудется, часто проверяя и обустраивая будку, но когда мать собралась в город за мебелью, речь о собаке сразу же превратилась в укор:

— Кирюша, у нас так много не хватает и так много надо, что о собаке думать в настоящее время просто глупо! Хорошая собака стоит столько же, сколько уголок школьника, который тебе необходим!

Кирилл пожалел, что его вообще родили. Он пережил обиду молча, развернулся и ушел к Лехе с Серегой, у которых собака была — любимая, никому не мешала, и вряд ли они променяли бы своего друга на уголок школьника или даже роликовые коньки.

Он глотал слезы, обнимая за шею чужого друга, вылизывающего его щеки, издали наблюдая за тем, как мать и Александр садятся в машину. Такого лохматого веселого четвероногого друга у него никогда не будет, ему оставалось только завидовать своим приятелям. Конечно, в доме жил странный кот, но кот не нуждался в друге. Он изредка появлялся в доме, никого не подпуская и ни к кому не проявляя привязанности, а иногда пугая своим внезапными набегами и исчезновениями, оставаясь равнодушным и к колбасе, и к молоку, и к кошачьему корму. В последнее время Кирилл уже и побаивался его, заметив в нем некоторые странности, присущие нечистой силе. Не выказывая ни враждебности, ни дружеского расположения, обычно, когда Кирилл оставался один, вдруг оказывалось, что он сидит неподалеку и наблюдает за ним желто-зеленым взглядом, с красными пляшущими огоньками в глазах. Кирилл в такие минуты боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть его. А если вставал, кот буквально проваливался сквозь землю — и каждый раз, перед тем, как ему исчезнуть, на мгновение темнело в глазах.

В существование кота верила только мать, да еще отец бывшей невесты Александра Яков Самсонович. Скользкий, слащавый тип, казалось бы, после незначительной просьбы матери к рабочим сообщить ей, если вдруг увидят кота, чтобы поймать его, переменился в противоположную сторону в тот же миг, точно его подменили. Теперь он каждый день интересовался судьбой зверя, излучая неподдельную заботу и беспокойство. Свой интерес он объяснял просто: кот был редчайшей породы, а принадлежал он приемной его матери Авдотье, но после ее смерти кот исчез — и теперь, с его возвращением, вернулась и надежда обрести вновь утраченное сокровище.

В его объяснениях Кириллу чудился подвох, но объяснить себе в чем же, собственно, он заключается, Кирилл не смог. Кот действительно сильно отличался от прочих котов, и мать с этим согласилась. Во-первых, его размеры, втрое больше обычного. Во-вторых, черная шерсть, ниспадая до самого полу, обладала какими-то фантастическими свойствами, помогая ему быть невидимым. Однажды Кирилл на мгновение отвел взгляд, сразу же потеряв кота из виду, а спустя минуту, вплотную приблизился к тому месту, где заметил его, увидел кота снова — в той же позе, в какой сидел до исчезновения. В-третьих, огромные его лапы с острыми длинными когтями с металлическим отливом и хищные клыки и острые зубы, которые напугали бы кого угодно. Кот словно специально подражал нечистой силе, чтобы оправдать про себя самые нехорошие мысли. И, пожалуй, Кирилл с удовольствием вернул бы его хозяевам, чтобы он однажды не перегрыз им всем горло. А кот, в свою очередь, в друзья не набивался, оставаясь диким.

Вряд ли такой таинственный зверь стал бы встречать у ворот дома или дежурить возле школы. Кирилл мечтал о друге, который мог бы разделить и горе, и радость — и невольно проверял конуру, будто друг там должен был появиться сам собой. В утепленной будке не хватало только подстилки да самой собаки — пусть непородистая, пусть маленькая, но живая душа. Отказ купить собаку стал ударом в самое сердце. До последней минуты Кирилл отказывался верить, что и мать предала его. Но когда она с Александром вернулись из города, понял, что бы они ни творили, как бы ни поганили жизнь, ему придется безгласно терпеть их обоих, падая вместе с ними — а подниматься придется самому. Тут уж ничего не поделаешь.

Кирилл лежал на кровати и безучастно пялился в потолок, не проявляя интереса к тому, что передвигали внизу мать и Александр. Он не ответил и тогда, когда мать позвала его обедать. Всякое желание разговаривать с кем-либо пропало. Жизнь снова казалась ему беспросветной. И когда мать зашла в комнату и позвала его с собой в магазин, Кирилл не ответил, лишь отвернулся к стене. Здесь всем было хорошо, кроме него.

В какой-то степени и он радовался переменам. Мать изменилась, ей стало намного лучше. На лице ее появился румянец. В последнее время она сама вела прием и проводила операции. За месяц открыла новую лабораторию, привела в порядок родильное отделение — и, наконец, заработало оборудование, купленное захаровскими владельцами. Мать как-то незаметно расцвела и перестала вспоминать о городе, об их квартире, о папе. Изменился и Александр, перестал пить, даже собирался восстановиться в институте, много говорил об Ирине. Последние два дня были из тех редких дней, когда мать была дома, занимаясь исключительно домашними делами.

Но она обязана была помнить, что он до последнего момента был рядом и терпеливо сносил все трудности, пока она возилась с Александром и с домом, работал и учился не покладая рук. И пусть она хотела, как лучше, но это не давало ей право убивать его мечту!

— Зачем? — тихо и едва внятно спросил Кирилл, колупая стену пальцем.

— Надо! — ответила мать весело, хлопнув его по спине. — Надо кое-что и кое-где посмотреть. Тебе понравится.

— Сашку проси, у вас здорово получается счастливыми становиться! — обиженно ответил Кирилл, отодвигаясь от матери к стене.

— Саша тоже пойдет с нами. Мы не пойдем, поедем. Вставай! — она потрепала его, пощекотав.

Кирилл не реагировал. Мать уже собралась выйти из комнаты, но вернулась и села рядом, погладив его по голове.

— Завтра первое мая. Я считаю, мы заслужили и отдых, и небольшой праздник. Приедет тетя Вера и тетя Августа. Разве нет? Во-первых, надо купить мяса на шашлык. Будем жарить прямо во дворе. Во-вторых, баню истопим. А в-третьих, мы с Сашей посчитали и решили, что мотоцикл тебе не помешает. Их везли на то же машине, на которой доставили мебель. Здоровые такие, импортные. Александру понравились, он был в восторге. Тут многие ребята имеют свой транспорт. Мы хотели скутер, но я думаю, ты его уже перерос.

Кирилл навострил уши, но вида не подал. На одну чашу весов упала собака, на вторую мотоцикл. Чувства его смешались. Он как будто предавал друга, но ни друг, ни он сам уже не видели в этом большой трагедии.

— Мотоцикл? — настороженно переспросил он. — Вы не мне покупаете, Сашке! Наверное, он уже отписал машину Ирке своей? — Кирилл всхлипнул, подавив боль, которая рвалась наружу на мягкий голос матери. — Заберите его себе!

— Нет, Кир, на этот покупаем для тебя. И я, и Саша, и тетя Вера. Это подарок на твое совершеннолетие. Я разговаривала с дядей Матвеем. Он тоже считает, что тебе можно купить мотоцикл, если водить умеешь. Один и для Леши заказал, но только скутер. Так что собирайся, — она вышла.

Кирилл сел на кровати, обдумывая соблазнительное предложение. Хотелось плюнуть, но не получалось. Каждый день сломя голову парни разъезжали по Черемушкам, с девчонками за спиной, которые крепко к ним прижимались. И он почти чувствовал, как это, когда тебе дышат в спину, сплетая руки на груди.

Сомнения отпали как-то сами собой — он натянул кроссовки и вышел.

Мать и Александр уже сидели в машине и ждали его. Александр загадочно улыбался, совсем как раньше, пока с ним не приключилась эта история, как будто вернулся прежний его брат, с которым они когда-то делили одну комнату. В последнее время он не злился, не впадал в депрессию, не хамил. Не говоря ни слова, Кирилл сел на заднее сиденье. По привычке переднее место ему не уступали, хотя через полтора месяца ему должно было исполниться шестнадцать. Так повелось еще с тех пор, как был жив отец.

Александр повернул ключ, машина легко тронулась с места…

Минут через пятнадцать они были в двухэтажном торговом центре. Мотоцикл выбрали темно-синий с фиолетовым отливом — большой, мощный, с огромным баком. Несколько смутила коляска, но Сашка рассмеялся.

— Идиот, ее же снять можно! Но на рыбалку там, или куда еще, самое то! И палатка поместится, и ведро.

И две каски такого же цвета с защитными очками. Стоил он дороговато, там были и подешевле, но мать решила не скупиться. Александр тут же передал ключи от машины матери, чтобы на обратном пути опробовать новое транспортное средство. Кирилл уже засомневался, что ему позволят ездить самому, но Александр лишь рассмеялся, взлохматив волосы.

— На него права нужны! У тебя есть шанс получить сразу категорию А и Б. Экзамен на следующей неделе, я узнавал. Машину ты хорошо водишь, но твой мопед не машина, для него существуют определенные правила.

После этого мать и Александр отправились за продуктами, а Кирилл остался, в тайне надеясь, что кто-то из одноклассников пройдет мимо.

Но сейчас, когда он мог потрогать предмет вожделения, радости это не омрачило. Пожалуй, теперь он уже и не думал о руках, обнимающих его, а мчался на своем мустанге навстречу ветру. Теперь до Захарова, до гор, он мог добраться за каких-то пять минут! Было немного обидно, многие ребята ездили и без прав, никто их тут не ловил. Конечно, на права сдавать надо, и неплохо бы потренироваться на полигоне. Он много раз проходил мимо него, с завистью наблюдая за лихачами, представляя себя на их месте, когда они взлетали на горки, на какое-то время зависнув в воздухе.

И как назло ни одной девчонки поблизости…

Кирилл глазел по сторонам, испытывая нетерпение. И немного смешался, когда у стеклянных дверей, за которыми скрылись прощенные мать и брат, заметил черного пса, выпрашивающего подачки.

Ощущение, что он кого-то предал, вернулось, он засмотрелся на собаку.

Пес был большим, до ужаса здоровый — это при том, что кобель был страшно худ и ребра его можно было пересчитать на ощупь. По слегка вытянутой массивной морде с огромными клыками, казалось, в нем есть что-то от колли, но больше все же походил на немецкую овчарку. Черная спина, толстый густой хвост, а по размеру он, пожалуй, превосходил кавказца. Настоящая боевая машина! Вот бы ему такую! Но к такому ему даже близко не позволят подойти. Сердце Кирилла тоскливо сжалось от жалости и любви. Люди старательно обходили его стороной, хотя пес был миролюбив и приветливо махал каждому хвостом. Когда очередной человек спускался с крыльца, пес махать хвостом переставал, провожая тоскливым взглядом, но быстро забывал, встречая того, кто показывался в дверях. Он почти тыкался носом в сумку, выпрашивая себе подношение.

Когда пес заметил пристальный взгляд Кирилла, он забеспокоился и, уступая территорию, собрался уже уходить, нехотя спускаясь с крыльца, но неожиданно вышла мать, с полными пакетами, и к немалому удивлению Кирилла, позвала пса, предлагая огромный кусок колбасы.

— Туз, иди-ка сюда… Ой ты мой хороший! Смотри, что я тебе приготовила! — она погладила его.

Пес сразу же забыл про Кирилла, проглотив колбасу в один присест. Кирилл опешил, потеряв дар речи. На мать это было не похоже, он даже засомневался, его ли это мать. Слез с мотоцикла и подошел к ним,

— Мам, а можно я тоже его поглажу, — попросил Кирилл, тихонько приближаясь.

— Туз, свои! — приказала ему мать.

Пес послушно обнюхал Кирилла. И, не обращая больше на него внимание, сунул морду в сумку, будто знал мать всю его жизнь. А мать снова повела себя странно, раскрывая пакет и давая собаке обнюхать его содержимое.

— Кирюш, это и есть мой сюрприз, — кивнула она на пса весело. — Ну, посуди сам, зачем брать дорогого щенка, если такая умная псина ищет хозяина? Местные не берут, считают, что слишком большой, не прокормить. А я считаю нормальный, — пожала она плечами, — мы ж на окраине живем! С таким можно ничего не бояться. Мы с ним еще неделю назад подружились, но я ждала, когда дом доделают. Пусть сразу привыкает охранять. Сидеть, Туз!

Туз послушно сел. Мать надела на него ошейник, только что купленный в магазине. Прицепила поводок.

— Мам, похоже, он вообще городской, здесь мало кто учит собак командам… — Кирилл, еще не пришедший в себя, погладил Туза.

— Он и есть городской, охотники два года назад оставили. Он при больнице живет, иногда в магазине попрошайничает. В общем, ходит тут по центру. Ну что, согласен иметь такого друга?

— Мам, спрашиваешь! — восхищенно выдохнул Кирилл, преданно заглядывая в почти человеческие глаза. Пес еще не понимал, что жизнь его изменилась, но немного встревожился, когда его потянули к машине, пытаясь вывернуться из ошейника. Но как только мать открыла дверцу, кликнув Туза, он, не раздумывая, залез в машину, располагаясь с грязными лапами на заднем сидении. Глаза его заблестели, он нетерпеливо заскулил, поторапливая.

Туз, скорее всего, решил, что его везут в город к хозяину. Дома он слегка растерялся, поняв, что привезли его не туда, куда он стремился попасть. Несмело остановился у ворот ограды, принюхиваясь. А после по по-хозяйски обошел двор, раздумывая, что бы это все значило.

Мать вынесла ему воды и миску супа, добавив туда хлеба. Туз с жадностью все это съел, попил воды. Кирилл принес с сеновала старое сено, бросил в будку, сверху положил старое пальто, позвал Туза. Тузу будка понравилась, хотя для него она была, пожалуй, маловата: пролазил он едва-едва, да и встать во весь рост не получалась, но, или он понял, что теперь у него есть дом, или просто подметил у собак, пока искали цепь и прилаживали на трубу, которая шла вдоль ограды, Туз сидел в будке, высунув наружу только морду — на первое время его решили подержать на привязи. За долгий срок скитаний пес отвык от внимания и человеческой речи и, похоже, чувствовал себя неловко, с любопытством прислушиваясь к разговорам.

А Кирилл на Туза не мог наглядеться, он был совершенно счастлив — мечты сбываются! В Черемушках такого пса не было ни у кого. Несколько запоздало, но он вспоминал все команды, которые положено знать воспитанной собаке — сидел, лежал, вставал рядом, подавал голос и лапу, и при этом как-то сразу понял, что хозяин его Кирилл. А когда сообразил Туз, что он теперь не бездомный, обрадовался не меньше, не обращая внимания на Александра, который отнесся к появлению нового жильца равнодушно. Наверное, он решил, что Кирилл и мать с него достаточно, а иначе, стали бы мыть шампунями и выводить блох? Будка у него была своя, своя территория. Так стоило ли расстраиваться из-за человека, который не знал, как себя убить?

А на следующее утро рано по утру, разбуженный петухами, Туз вылез из будки, впервые ответив на утреннюю перекличку, как рекомендующий обходить его территорию стороной. Из груди его вырвался такой угрожающий вой, что на всех концах Черемушек собаки примолкли, Тронутый вниманием к своей персоне, Туз постоял минуты три, прислушиваясь и недоумевая, почему ему не перечат, попробовал погавкать — и, не дождавшись ответа, вернулся в будку, захватив по дороге кость, оставленную накануне.

День выдался солнечный. Первомайские праздники решили отметить с размахом. Ближе к вечеру приехали тетя Вера и давняя подруга матери тетя Августа. Туз обнюхал новеньких и для порядка порычал, сразу же успокоившись, когда Кирилл объяснил ему приказом «Фу, свои!».

Увидев преобразившийся дом, обе они остановились безгласно у калитки, задрав голову в немом молчании. Листья еще не распустились, но почки раскрылись — двухэтажный особнячок утонул в зеленоватой дымке. Дом они еще не видели, и похоже, не ожидали застать его в таком состоянии. Пораженные до глубины души, они не сразу зашли, обойдя его со всех сторон — и сад, и огород, напившись воды из колодца. Луг за огородом еще белел подснежниками, возле весеннего родника, стекающего в направлении реки, ярко-зелеными кустами зацветали сочные стебли лягушачьей травы и выпускали свои саблевидные листья камыш и осот.

Вообще тетя Вера была старше матери на три года, но выглядела моложе. Часть своей жизни она прожила с мужем на дальневосточной заставе, и с тех времен сохранила некоторый акцент. Делать ей там было нечего, и она полностью посвятила себя познанию и созерцанию. Выучила японский и китайский языки, заочно и экстерном сдав экзамены закончила филологически, после чего развелась с мужем и на пять лет уехала в Японию, устроившись переводчицей. Там она переняла некоторые японские традиции и пристрастилась к суши. Пресытившись Японией и частично Китаем, она вернулась, на некоторое время забыв об этих странах, занявшись исследованием собственной истории и культуры. Закончила исторический — тоже заочно и тоже экстерном. И снова заболела, уже Египтом. В Египте и Сирии она прожила еще пять лет. Потом были Монголия и Гималаи, где увлеклась йогой. Семь лет назад ее вдруг как подменили — она внезапно вернулась, нашла мужчину своей мечты, раздобрела, большую часть времени проведя за плитой и с тряпкой в руках. Спустя три года снова переосмыслила свою жизнь, решив, что семейная жизнь не для нее, подписала несколько контрактов на перевод книг и углубилась в какой-то свой, придуманный мир, так и не сумев смириться с бытовухой. Но надолго уже не уезжала, посвятив себя матери и Кириллу с Александром. Он густо и ярко красила ресницы и брови. Короткие волосы ее были неестественно малинового цвета. По-молодежному носила вязаную юбку-мини, черные колготки с узором и короткую коричневую кожаную куртку. Единственное, о чем она сожалела, то что не может иметь детей. Первая беременность закончилась выкидышем, и при чистке матки врач занес инфекцию. Сама тетя Вера тогда выжила чудом.

Кирилл любил тетку Верку безумно, восхищаясь ее и проводя с нее, наверное, больше времени, чем с матерью и отцом, вечно занятыми и не имеющими представления о многих вещах, которые его интересовали. И она отвечала ему тем же, поддерживая во всех его начинаниях. И так однажды он стал на коньки, потом на ролики, потом освоил скейтборд, трижды прыгнул с самолета с парашютом, и, наконец, забил на все, увлекшись археологией, мечтая поступить или на исторический факультет. Пробовал разобраться в египетских и японских иероглифах, но склонность к такому роду занятий оказалась нулевая. Понять можно, вспомнить, как это произноситься, наверное, смог бы только японец или тетя Вера. Взять, к примеру, меч. И солнечный свет. Казалось бы, какая между ними связь? «Это язык чувств, мыслей, телепатов!» — восхищенно ворковала тетя Вера, пока он, испытывая некоторый шок, тупо пялился на иероглифы, пытаясь запомнить хоть что-то.

Тетя Августа не молодилась. Они дружили с матерью с института, когда их поселили в одной комнате в общежитии. Сразу же после института она вышла замуж и поменяла профессию. Полная, невзрачная на вид — но ее прическа и костюмы всегда оставались безупречны. Всю свою жизнь она проработала главным бухгалтером на крупном заводе, а когда завод перешел в частные руки, ее сократили, приняв на ее место молодую девчонку. После увольнения тетя Августа год пыталась справиться с сильнейшим стрессом. В конце концов, как основная часть интеллигенции, подалась на рынок. Она была кормилицей в семье с тремя детьми и мужем-домохозяином. После, когда завод обанкротился, ей снова предложили возглавить финансовый отдел, но она предпочла маленький семейный бизнес чужому. От пережитого стресса с того времени у нее осталась любовь к быстрой езде. Так она с ним справлялась — выезжала на безлюдную дорогу и выжимала скорость до предела. Никто уже и не сомневался, что она бъеться. Но нет, пару раз слетела в сугроб с обочины, еще пару раз чуть не утопила машину. Сорок километров шла пешком, чтобы вызвать на подмогу трактор. И стоило ей чуть-чуть понервничать, как ее тут же штрафовали за превышение скорости.

Пока мать и тетя Августа разговаривали, сидя на скамейке, тетя Вера надула шарики, развесив по ограде, умиляясь теплу, солнцу и первой траве, по которой можно было ходить босиком. Перед домом Александр и Матвей Васильевич разжигали мангал, разрубая ветви садовых деревьев, оставшиеся после обрезки. Туз прохаживался рядом, непременно останавливаясь возле ведра с мясом, глубоко втягивая носом воздух. Кирилл перенес вещи тети Веры и тети Августы в комнату матери. Сообразив, что сумки тяжелые, Матвей Васильевич вызвался ему помочь. Тетя Вера и тетя Августа, полной грудью вдохнув деревенский воздух, последовали за ними.

— О! — округлились рот и глаза у тети Веры. — Может я у вас лето поживу? — осматривая комнату, предложила она, открыв дверцы шкафа. — Боже, всегда мечтала о камине…. Остаюсь! — она плюхнулась на софу, блаженно улыбаясь.

— Поэтому и поставили камин, чтобы вам понравилось, — сообщил Матвей. — Владимировна много о вас рассказывала, ждала.

В присутствии дам он чувствовал себя сковано, покраснел, веснушки проступали ярче — он хмурился и торопился уйти. Тетя Вера закосила взглядом в его сторону, молча жестами вопрошая Кирилла. Кирилл так же молча, ответил, укоряя за нетерпение. Когда Матвей Васильевич ушел, первым делом тетя Вера поймала Кирилла, расцеловала в обе щеки. Кирилл не отбивался, терпеливо дожидаясь, когда закончатся лобзания, понимая, что лучше не напоминать, что он заканчивает девятый класс и вот-вот станет совершеннолетним.

— Рассказывай! — хором приказали обе тетки.

— Что рассказывать? — растерялся Кирилл.

— Как вы тут, как мать? — потребовала тетя Августа.

— Что за мужчина тут у вас хозяйничает? — добавила тетя Вера.

— Про мужчин потом, — укорила ее тетя Августа. — Это потом! Как мамино здоровье, только предельно честно, не выдам!

— Нормально, кашляет, но не задыхается, много лучше, — успокоил Кирилл. — Это правда! — он посмотрел на шутливо нахмуренную тетю Веру, — А дядя Матвей — это наш сосед, он нам с домом помогал. Это Сашин начальник, он теперь работает у него в бригаде. Не женат, детей нет.

— Просто так не помогают! — решительно заявила тетя Вера. — У них с Анькой роман?

— Да нет никакого романа! — обиделся Кирилл. — Просто живем рядом, это дядя Лехи и Сереги. Это деревня! Тут все друг друга знают!

— Это те два рыжих пацана, что скутер свой разбирают на запчасти? — поинтересовалась тетя Августа. — Похожи! Но я подозрительно отношусь к любому мужику, который не имеет детей в возрасте за пятьдесят. Больной?!

Кирилл понял, что они думают о романе матери и Матвея Васильевича, невзирая на его оправдательную речь.

— Нет у них никого романа! Сомневаться надо? — обиделся он, не зная как еще их можно убедить. — Свободный он! Ну, я так думаю… И не больной, нормальный. Может, не повезло просто. Встретившись с такими тетками, — Кирилл скептически осмотрел обоих, — я бы тоже не захотел жениться.

Женщины переглянулись.

— Спасибо, племянничек! — обиделась тетя Вера. — и в правду вырос, если о женитьбе подумываешь! Присмотрел кого? В школе? Влюбился? Рассказывай!!! — она подняла руки «сдаюсь», согласно помахала ими, всем своим видом выражая доверие. — Я не думаю, как Августа, что человек обязательно нездоров, если не обзавелся хвостиками к пятидесяти, — сердито взглянула на тетю Августу. — Замечательно, может, меня, красивую, ждал! Но если я разобью Анькино сердце, голову оторвем тебе, Кирюха! — пригрозила она.

— А Матвей симпатичный мужчина, глаза у него черные, блестят как бусинки… — подумав немного, проговорила тетя Августа. — Заметили, как краснеет?

— Много ты видела мужчин, Августа, которые бы к пятидесяти сохранили такое качество? — прищелкнула языком тетя Вера. — Да что бы на Анькином месте, проворонить такого мужика!

Обе снова вопросительно уставились на Кирилла.

Кирилл понял, что убедить их не удалось, но доказывать ничего не стал. Сердито хлопнув дверью и услышав, как прыснули ему вслед, он вышел, пожалев, что вообще остался с ними наедине.

Стол накрыли во дворе, выложив салаты и угощения, установили на окне музыкальный центр. Когда упаренные женщины вышли из бани, Александр и Матвей уже нажарили шашлыков и потушили на углях рыбу. Вечером собрались гости: родители Сережи и Леши, соседка Инесса и коллеги матери по работе. Одурев от счастья, Туз радовался гостям и угощению со стола, перепадавшего ему в изобилии. Позже всех пришел Яков Самсонович, отец Ирины.

Никто, кроме Александра, который сразу же протянул ему руку и посадил рядом с собой, накладывая угощения, последнему гостю не обрадовался. Его старались его не замечать, но он не огорчался, сел в сторонке и молча улыбался, наблюдая за вечеринкой. Александр подсел к нему, не участвуя в разговорах, лишь подходил к столу, чтобы наполнить рюмку Якова Самсоновича и подложить ему очередную порцию горяченького мясца. Тост за тостом — гости захмелели. Тетя Вера, наконец, с красным носом и щеками, набралась смелости и подсела к Матвею, откровенно заигрывая. Но он краснел и отодвигался, украдкой посматривая в сторону матери. Кирилл уловил его взгляд, и взгляд ему не понравился. Мать о чем-то оживленно беседовала с тетей Августой и коллегой по работе, не отвечая взаимностью. Но Кириллу легче не стало, он вдруг испытал ревность.

Ох, уж эти игры взрослых! А вдруг обе женщины были правы?

Наконец, гости начали расходиться. Засобирался и Яков Самсонович, прощаясь с Александром. Увлеченная Матвеем, тетя Вера только сейчас обратила на Якова Самсоновича внимание и сообразила, что перед нею отец бывшей невесты племянника.

— А он что тут делает?! — удивилась она. — Кто ему разрешил здесь находиться?

— Да он тут частенько бывает, — пояснил ей ситуацию Кирилл, усмехнувшись. — Проверяет, не нашелся ли клад, зарытый их бабуськой.

— Это мой друг, — заявил Александр, вызывающе. — Ему не нужно разрешения. Тетка Верка, а ты почему на людей нападаешь? — прищурился он. — Разбирайся с Матвеем. Матвей Васильевич, увели бы вы ее куда-нибудь, а то женщина горит желанием обнять мужчину своей мечты.

Александр был пьян. Кирилл сразу почувствовал, что он вернулся в то состояние, которое у него было в то время, когда они ругались. Александр набычился, выпятив нижнюю губу, руки у него сжались в кулаки, а глаза налились кровью.

— Вы тут тоже… я заметил, не такой желанный гость, — ядовито заметил Яков Самсонович, подливая масла в огонь.

— Это я-то случайный?! — возмутилась тетя Вера, задохнувшись. — Это я-то! Да как ты смеешь… Вор, рецидивист! Мало вам Анькиной квартиры, вы и на дом нацелились? Обхаживаешь ребенка? Что вам еще надо с твоей потаскушкой?! Я бы постеснялась на улицу выходить, если бы у меня была такая дочь!

— Зачем мне отбирать? Мы вроде как не чужие… — Яков Самсонович не ожидал такого отпора. — Саша почти зять мне. Милые бранятся, только тешатся, — миролюбиво произнес Яков он. — Да вы Сашу своего спросите, он подтвердит. Разве по-другому думаешь, Александр?

— По-другому? Нет, конечно же! Тетя Вера, не лезь не в свое дело, — опешил Александр от признания Якова Самсоновича, пытаясь переварить новость. — Вы приехали к матери, вот и занимайтесь своими делами.

— Вы слышали, что хозяин сказал? Я бы на вашем месте… — поучил Яков Самсонович тетю Веру. — Не забывайте, что за вами еще должок!

— Я бы на твоем месте, никогда здесь не появлялась. Не зли меня! — пригрозила тетя Вера. — А ты, Саша, сначала разберись с тем, что натворил. Шел бы ты… Стоп, какой должок? — спохватилась она. — Анька, у тебя долги, а ты дом строишь?

— Какой должок? — придвинулся Матвей Васильевич к Якову Самсоновичу, преграждая ему путь к отступлению. — Ты не надейся, мы Анну Владимировну в обиду не дадим. Говори!

Тетя Вера и тетя Августа тоже наступали на Якова Самсоновича, он попятился, упершись спиной в забор.

— А вы договор внимательно почитайте! Там все-о-о написано! — пропищал Яков Самсонович, глаза у него забегали по наступающим.

— Анька, неси договор! Мы его держим! — приказала тетя Вера.

— Отойдите от человека, — бросился на помощь Якову Самсоновичу Александр. — Что вы напали на человека? При чем тут он? Я вас приглашал? Вас приглашали? Уж если приехали, не надо нам портить отношения с людьми!

— Саня, разберемся без тебя! У тебя долги, а ты его защищаешь?! — Тетя Августа отталкивала Александра плечом, не давая ему дотянуться до тети Веры. — Единственный способ избавиться от кредитора, убрать его и весь его род с лица земли! — продекларировала она, недобро посматривая на Якова Самсоновича. — Сейчас мы как раз этим займемся! — грозно прорычала она, но не сдержалась и хихикнула.

— Вот! — мать протянула тете Августе договор купли-продажи.

— И где здесь про долги? — спросила тетя Августа Якова Самсоновича, просматривая договор.

— В пункте про условия владения домом… что собственность на дом может быть оспорена, если в доме найдется собственность старого владельца, которая не сразу будет возвращена наследникам.

Кирилл и ужаснулся, и обрадовался. На чердаке сарая накопилось много старых вещей, которые он собрал во время ремонта. Как в воду глядел!

— Я вам все верну, они там, — он махнул рукой в сторону сарая. — Я не думал, что они кому-то понадобятся… Там все такое старое… — взмахнув возбужденно руками, торопливо проговорил он, — станок ткацкий, прядильная чурка, чугунки и ухваты, половики есть, подсвечники и самовар… Еще череп, свечи, и всякие склянки с порошками и шкурками лягушачьими. Я хотел выкинуть… — про хрустальный шар, найденный в бане под кушеткой, Кирилл благоразумно решил умолчать, пока не исследовал его свойства.

— Что? — сурово переспросила мать.

— Склянки… череп… скелет…, — виновато повторил Кирилл. — Я думал, если что, то медику не помешает.

— Ну… это можете оставить себе, — пояснил Яков Самсонович. — Нас интересуют книги и кот. Ну и деньги, она копила… Знаем, что были, сама показывала, но не нашли.

— Что? — переспросила мать, на этот раз хватаясь за сердце.

— Может, убийцы унесли? — поинтересовался Матвей, стоя напротив Якова Самсоновича плечом к плечу с тетей Верой. Общий враг их сплотил. Тетя вера положила руку на плечо Матвея Васильевича, словно на опору столба.

— Да-да! — поддакнула она. — Кирилл, попридержи Туза, он сожрет нас всех! Не лезь в разборки взрослых, разберемся без тебя! — тетя Вера пальцем пригрозила Тузу, который сообразил, что среди своих появились чужие, только он пока не понял, кто есть кто.

— Никто украсть их не мог, на виду она их не держала! — взвизгнул Яков Самсонович.

Матвей повернулся к матери и успокоил ее:

— А из-за скелета не переживайте, мы их в горах нашли. Им лет много. Хотели в музей сдать, да нет у нас музеев, отдать на сторону жалко. Похоронить, кости голые, ни вреда, ни пользы. А куда нам скелеты эти? Умелец наш собрал их. Еще один в школе стоит, ребята на нем учатся. Авдотья лекарила, попросила, второй мы ей отдали. У них Ирка в морге ума набиралась, с детства там околачивается, любит она резать мертвечину. У Авдотьи училась прилежно. Они от вас чего-то другое хотят! Видал я того кота, Авдотья берегла его, других таких не сыскать. И деньги у нее были, и книги, только не показывала никому, прятала… Но если воры ее убили, — прищурился Матвей Васильевич, — то нашли бы! К чему людей беспокоить, которые знать ничего не знают? — он повернулся к тете Вере. — С этим разобраться надо раз и навсегда, а то не отстанут, я эту семейку знаю!

— Воры умеют находить то, что им нужно, — промычала тетя Вера.

— Да нет, Авдотья мастерица была прятать, — усмехнулся Яков Самсонович, уверенно глядя ей в глаза. — Уж мы-то знаем! Все места знаем, где прятала, но найти не можем. И документов нет, не все. Вы кота видели — здесь он! Значит, и все остальное здесь.

— А при чем тут кот?! — всполошилась мать. — Коты сами по себе!

Тетя Вера и тетя Августа переглянулись, подозрительно уставившись на мать. Смысл ее слов они не совсем поняли, или поняли и не до конца поверили. А тем временем возмущенная мать распахнула ворота нараспашку.

— Иди! Ищи! Найдешь, все твое, а сыновей моих не тронь! И пугать меня не надо! Я людям голову не протыкаю, чтобы кошелек себе набить! Это вы черепа ломаете!

— Аня, да купи ты им кота… — рассмеялась тетя Вера. — Из-за какого-то кота такой скандал!

— Не только кот, еще деньги и книги, но не любого, а именно нашего кота! — задохнулся от злости пунцовый Яков Самсонович.

Кирилл наблюдал за потасовкой взрослых, на всякий случай, посадив Туза на цепь на безопасном расстоянии, успокаивая его. Туз рычал и рвался в бой, цепь отбрасывала его назад, и он, припадая, скулил, выпрашивая свободы. Кирилл взял его за ошейник, приказав сидеть. Туз послушался, но сидел беспокойно, не переставая гавкать. Он видел, как зла хозяйка, как решительно настроена тетя Вера и тетя Августа, как мечется Александр, стараясь отодвинуть Матвея Васильевича от Якова Самсоновича.

— А документы, документы у вас есть? — хитро прищурилась тетя Августа. — Где документы? Чем докажите, что ваш?

— Свидетели есть! Свидетели! — радостно взвизгнул Яков Самсонович. — Все наши подтвердят!

— Ага, сговорились?! — поймала его тетя августа. — Знаем мы, мы тоже свидетелей найдем!

И вдруг Кирилл увидел, что кот, черным силуэтом в лучах заходящего солнца, сидит на заборе, как раз там, где к забору был прижат Яков Самсонович.

Кирилл остолбенел…

Кот лежал, с дьявольской насмешкой наблюдая за людьми прищуренными глазами. Хвост его с силой бил по забору, но лапами он лишь раз выпустил когти, тут же втянув их обратно. Лица всех скандаливших людей были повернуты к нему, но ни один из них не видел его. Кирилл протянул руку в направлении кота:

— Да вот же он! Вот же кот! Смотрите!

— Где? — все разом обернулись к Кириллу.

— Вот! — он протянул руку, показывая пальцем, — Вот… только что был тут…

Кот исчез. Стоило ему отвести взгляд, как кот исчез, как в прошлый раз, когда он видел его в своей комнате.

— Кирилл, что это пришло тебе в голову? Не надо обманывать! — попросила тетя Вера. — А вас, что бы я больше здесь не видела! — пригрозила она грубо и решительно. — Переступите порог дома, придушу собственными руками! Мы вашего кота не воровали. Не идет, значит, не хозяева. Документов у вас нет, а свидетелей и мы найдем. А тебе, Саша, не следует водить дружбу с людьми, которые о долгах напоминают. Не ты, он тебе должен, столько должен, что им ни в жизнь не расплатиться!

— Да пошла ты! — крикнул ей Александр, пытаясь оттащить. — Кто тебя просил лезть в мои дела. Мы и без тебя разберемся, для начала свою жизнь устрой… Вдова бесплодная, у себя там некому жизнь портить, решила здесь испоганить?! Если ты еще не поняла, Иринка… Как ты назвала ее, потаскуха? Жена моя! Мы год с ней жили! Ее не бросают, как тебя! Не успела приехать, уже трясешь своими прелестями перед мужиком, который может ни разу в жизни бабу не пробовал!

— Саша, замолчи! — заорала мать, внезапно побледнев. — да как ты смеешь?! Щенок!

— А пусть говорит… Собака лает, ветер носит, — бросила тетя Вера, нисколько не обидевшись. — Твоя Ирина продала уже твою квартиру, новую купили, в элитном доме! С каким-то уголовником живет. С фингалами ходит! Видела я ее раза три, — язвительно промурлыкала она, наслаждаясь произведенным эффектом. — Богатством Господь ума не прибавляет, не дождалась тебя, племянничек! Да вот хоть у Августы спроси!

— Это правда? — обернулся Александр к Якову Самсоновичу. — Это правда, что она с кем-то живет и квартиру продала?

— Я свидетель! Мы, как-никак, в одном подъезде живем! — предупредила Якова Самсоновича тетя Августа. — Да, Сашенька, это правда! На два этажа ниже! А про Ирку я мужику ее рассказала, даже познакомила с хахалем, когда мать твоя Славку на обследование привозила!

— И ты? И ты знала?! — сорвался Александр на мать.

— Ну, конечно! Что ж мне не зайти да не посмотреть, как там новые люди устроились! — испытующе взвизгнула мать, испепеляя взглядом.

Александр, с окаменевшим лицом, на негнущихся ногах развернулся и ушел в дом, не дожидаясь ответа Якова Самсоновича. Побледневшее лицо его было страшным. Кирилл хотел идти за ним, но в этот момент Яков Самсонович с силой толкнул тетю Веру. Она отлетела и упала, не удержавшись на ногах, рядом с Кириллом. Кирилл отпустил Туза, помогая ей подняться.

— Грабители! Грабители! — она, наконец, поднялась и отряхнула грязь с юбки.

— Людей мы не грабим, — с презрением бросил в ее сторону Яков Самсонович. — А волов запрягали, и будем запрягать! Моя Ирка делала всех, и будет делать — вашего запрягла, и тому козлу рога отшибет! А что мне, кого бояться? Сам Господь скотину учит резать. Сам учит, Сам выбирает! А за кота и книги вы нам еще ответите! Засудим вас, по-хорошему хотели. Сыночка своего берегите, недолго ему осталось!

— Что, Бога приватизировали? Ни стыда, ни совести! — бросила ему вслед тетя Августа. — Матвей Васильевич, закрой за ним дверь!

— Господи, Господи, да когда же это кончится?! — мать всхлипнула.

— Анька, успокойся! Ничего он не сделает, — наперебой успокоили ее тетя Вара и тетя Августа.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Матвей, стоя в стороне от женщин. — Вы не расстраивайтесь, уезжают они скоро. С работы Яков уже уволился. Я бы вам не советовал связываться с ними. Скандалами вы ничего не добьетесь, это не те люди, наживете врагов. Они и убить могут, — он глубоко задумался, переживая. — Как-то странно… В кражу не верят, искали и ищут, весь дом перерыли. Но ведь Авдотью убили, почему бы не поверить? Она могла и сама сказать, за жизнь за жизнь-то что не сделаешь? Понятно, что убийцы были недалеко. Иначе, куда бы она делась? И зачем она им мертвая понадобилась? — недоуменно пожал он плечами. — Может, испугались, или свидетельства какие-то были? Документов нет, ценных вещей нет, Авдотьи нет — а им лишь бы кота, деньги да книгу какую-то… Может, сами ее убили? Я Авдотью знал, заходил к ней, не собиралась она ни умирать, ни дом переписывать. Ругались в последнее время, сильно она пожалела, что учила их: Ирину, Родиона, Якова. Вас, женщины, охранять надо, но, думаю, сегодня вам ничего не грозит.

Матвей нерешительно топтался на месте, переступая с ноги на ногу, потом сел на скамейку, почесав голову.

— А ну их! — тетя Августа подсела к нему с рюмкой. — Праздник только испортил!

— А где Саша? — спохватилась мать. — Кирюш, посмотри, как он там. Праздник, а мы…

Кирилл обошел дом, Александра нигде не было. Он вышел в баню. Но его не было и там. В крытом дворе он его тоже не нашел. Но почувствовал тревогу, увидев открытые двери сарая и мгновенно обмяк, потеряв голос. Сашка висел в петле, дернувшись пару раз.

— Саша… Мама! Мам! Сашка повесился! — в ужасе заорал Кирилл, обхватив ноги брата и поднимая его. — Помогите!

— Ох, ты! — мать ворвалась в стайку как тигрица, схватилась за сердце и повались по стене.

— Веревку режь! — не растерялась тетя Вера, мгновенно сориентировавшись.

— За ноги держи, за ноги… Не опускай! — таким же хриплым голосом прошипела тетя Августа, вцепившись в Кирилла.

Матвей Васильевич оттащил Александра к матери, встряхнув ее, приказав подсказывать, что ему делать. Сама она все еще была без сил.

— Бей… дыхание… массаж сердца… удар… еще удар… Сыночка, ты в своем уме? Да что с тобой? — взвизгнула мать.

— Саша, дураков много, из-за всех не перевешаешься, шея-то одна! — философски заметила тетя Августа, усмехнувшись. — Ну, будет вам, ожил! Ну и дура-а-ак! Совсем больной! — покачала она головой.

— Кирилл, воды неси… — попросила тетя Вера. — В лицо ему надо плеснуть.

И всхлип Александра:

— Я не могу, я не хочу жить, опустите меня! Я все равно повешусь не сегодня так завтра… Я не хочу жить! Да отпустите вы меня! — отмахнулся он. — Я все ей прощаю, все прощаю, я в подвале буду жить, лишь бы рядом… Почему нам нельзя вместе быть? М… м-м-м… Ой, как больно, ой как сердце больно… Горит! Все горит! Внутри все горит! М-м-м… О-о-о…

— Сашку нельзя одного оставлять, тебя, Анька нельзя одну оставлять, решительно заявила тетя вера. — Я пока с посадками помогу и с александром поработаю. Нет ничего лучше спорта и коллектива.

— Да не бывает такого, что бы люди так убивались! — развела руками тетя Августа.

— Меня тысячу раз бросали, я бросала тысячу раз, да если бы я вешалась из-за каждого… — успокаивая Александра, сказала тетя Вера добросердечно и с упреком. Она первела взгляд на тетю Августу, поднимая голову. — Ты, Августа, посмотри за квартирой.

— Присмотрю! — бросила тетя Августа мрачно, глаз у нее подергивался. — Вот такая любовь! Я с одним промучилась всю жизнь, а вот такая же дура. Ну в натуре я!

— Ой, девоньки, да за что мне такое горе?! — всхлипнула мать, закатываясь в рыдании. — Что с парнем моим сделали?!