Чекист

Пролог

— Вечер в хату, часик в радость, чифирь в сладость, — несколько наигранно бодрым тоном произнёс старший уполномоченный Ясенев, когда его, связанного по рукам и обезоруженного, втолкнули в затянутую табачным дымом комнату на втором этаже трактира «Разносолье», где вокруг стола, заставленного спиртными напитками и закусками, сидели трое. Один из них, высокий седой морщинистый старик, окинул чекиста мрачным взглядом.

— Это ещё что за фрукт? — спросил он.

— Краснопузый! — радостно объявил конвоировавший Ясенева щербатый коротышка с наганом в руке. — Он пару раз внизу в нашем ресторане обедал. А потом я его возле Лубянки в форме срисовал. Теперь снова зачем-то здесь объявился. Я его и сдёрнул. С Митяем вместе — тот сейчас внизу у лестницы сторожит.

Старик повернулся к своему соседу справа, кивнул, и тот, подойдя к Ясеневу, сноровисто обыскал его и вытащил из внутреннего кармана мандат. — Старший уполномоченный Московской ЧеКа Ясенев Пётр Матвеевич. Отдел по борьбе с незаконным оборотом ценностей, — вслух зачитал он, передавая мандат старику. — Краснопузый он, точно, Корнеич. Гляди-ка, как Васятка угадал.

— Не угадал, а распознал, — важно поправил коротышка конвоир.

Старик взял мандат, мельком глянул на него и бросил на стол. — Развяжи, — приказал он Васятке.

Тот засунул наган за ремень и несколькими ловкими движениями распутал довольно сложный узел, которым он же немного ранее и завязал.

— Садись, — кивнул чекисту названный Корнеичем, который был тут, очевидно, за главного. — А ты покарауль у двери, Василий.

Ясенев, растирая успевшие немного занеметь руки, осторожно опустился на не вызывавший большого доверия по виду стул. Однако тот оказался вполне надёжным.

Некоторое время хозяева рассматривали незваного гостя.

— И что же ты скажешь, друг ситный, — нарушил, наконец, молчание Корнеич. — Какая нужда привела тебя к нам?

Старший уполномоченный МосЧеКа облизнул пересохшие губы. Он планировал встретиться с главой компании «Мальцев и сыновья», легально занимавшейся реставрацией антиквариата, а нелегально — его переправкой через границу, чтобы предложить им, говоря современным языком, крышу от силовых структур в обмен на процент от доходов. Однако он планировал провести эту встречу в другом формате: во-первых, собрав побольше информации о компании и её руководстве, во-вторых, на нейтральной территории, а не в офисе предполагаемых клиентов, да ещё будучи доставленным туда под конвоем. Впрочем, бывший российский полковник в своём прошлом мире попадал и в более сложные ситуации. Раздумывая, с чего начать, он одновременно незаметно изучал хозяев. «Корнеич», сидевший в центре, был, несомненно, Семён Корнеевич Мальцев, глава предприятия. Он не очень походил на расплодившихся в двадцатых годах, после объявления нэпа, скороспелых хамовитых богачей, своего рода аналогов новых русских прошлого мира Перекурова. По внешнему виду он напоминал полковнику смесь вора в законе с профессором университета и был, очевидно, умён, скрытен, опасен. Тип справа от него имел брутально-уголовную внешность. Ясенев-Перекуров предварительно идентифицировал его как начальника службы безопасности. А сидевший слева и немного поодаль от Мальцева тип в золочёных очках и с претензией на интеллигентность, похоже, представлял собой специалиста по антиквариату. Таких личностей бывший полковник во множестве повидал в своём прежнем мире, где они обретались в качестве консультантов при олигархах, авторитетах и чиновниках. Разница была лишь в выражениях лиц — если те консультанты представляли собой, в целом, безлико-универсальные образцы, обкатанные десятилетиями воздействия внешней бюрократической среды, то этот явно был из черносотенцев-националистов, и своей выразительной внешностью прямо-таки заранее напрашивался на 282-ю статью.

Закончив предварительный анализ ситуации, полковник решил сразу взять быка за рога.

— Бог заповедал делиться, — сказал он.

На туповатом лице безопасника, очевидным образом незнакомого со сленгом российской постперестроечной братвы, появилось недоуменное выражение, интеллигент-консультант тоже непонимающе нахмурился, зато Корнеич, сходу уяснив суть проблемы, задумчиво потянулся к рюмке водки. Выпил, закусил солёным огурчиком. Потом кивнул гостю:

— Угощайся.

Старший уполномоченный чиниться не стал, помня, что совместные возлияния укрепляют деловые связи. Однако он всё же налил себе не водки, а коньяка, и закусить предпочёл красной рыбкой.

— У нас уже есть блатский бугор в МУРе, — сообщил ему Мальцев, хрустя огурцом.

— Петровка против Лубянки — всё равно, что Каштанка супротив человека, — парировал старший уполномоченный, жуя рыбку.

— А он ходит под секретарём московского горкома, — продолжил глава фирмы.

— Безродные космополиты, — скривился Ясенев. — Сосут кровь из трудового народа. За нас стоит помощник секретаря ЦеКа по идеологии. Истинно русский человек. И у него есть прямой канал на реализацию антиквариата через Ревель.

Мальцев прикрыл глаза, поразмышлял, потом кратко спросил:

— Сколько?

— Двадцать процентов, — также кратко ответил полковник. И добавил: — оплата будет чеками Банка Англии на предъявителя, которые заверит второй секретарь английской торговой миссии. Он же может и переводить их в валюту. Его доля при обналичке — три процента.

Мальцев продолжал пребывать в задумчивости, и старший уполномоченный решил немного усилить нажим:

— Наш процент пойдёт на укрепление позиций патриотической группы в составе ЧеКа и ЦеКа. Вы же знаете, что сейчас в стране ведётся борьба между безродными космополитами и истинно русскими людьми.

Начальник службы безопасности хмыкнул. Консультант-черносотенец взволновался, раскрыл было рот, порываясь что-то сказать, но под жёстким взглядом главы компании закрыл его обратно.

— Мне до ваших тёрок дела нет, — сказал, как отрезал, Мальцев, и Перекуров мельком отметил про себя, что, определяя его как авторитета, он, похоже, не ошибся. — Принимаю твоё предложение, деловой. Ты будешь отвечать за товар и бабки. За двадцать процентов, — подтвердил он, в ответ на вопросительный взгляд Перекурова. — Хват, — он кивнул на безопасника, — ведает доставкой, а Евлампий, — он кивнул на консультанта — оценкой. Присылай за товаром своих людей сюда через пять дней, в понедельник, после обеда. Бабки вернёшь через две недели. Только сначала разберись с уголовкой — они придут сюда в то же время.

— Договорились. — Полковник встал. Свой чекистский мандат он со стола взял, но руку хозяину не подал, чтобы не попасть в неловкое положение — среди воров не принято было ручкаться с ментами. Однако, бросив взгляд на конопато-курносую физиономию консультанта, он решил добавить: — Заверяю вас ещё раз, что эти деньги пойдут на благо русского народа.

Мальцев отчётливо фыркнул, но это не смутило полковника — кашу маслом не испортишь, а идейный союзник в среде бандитов лишним не будет. Закрывая за собой дверь, он расслышал высокий взволнованный голос Евлампия:

— Не погибла ещё Россия!

Глава 1 В МосЧеКа

За полгода работы в московской ЧеКа Ясенев-Перекуров, назначенный уполномоченным отдела по борьбе с незаконным оборотом ценностей, успел досконально изучить как местный контингент, так и партийно-политические расклады. В быстрой адаптации к текущим реалиям ему очень помог опыт прошлого мира.

Вначале Перекуров полагал, что деятельность его новых коллег будет состоять в выполнении указаний политического руководства и, одновременно, крышевании возродившегося при нэпе бизнеса, с неизбежной конкуренцией между отделами и ведомствами. В общем так и было, но в деталях ситуация оказалась более сложной — что определялось, в первую очередь, острой борьбой внутри партии, неизбежно сказывавшейся и на силовых структурах.

По наблюдениям Ясенева-Перекурова, чекисты его отдела (и МосЧеКа в целом) делились на три группы. Первая, наиболее сплочённая, состояла из идейных большевиков и её лидером был начальник отдела Альфред Кронин, вступивший в РСДРП(б) ещё в 1906 году. Идейные люди всегда были Перекурову неприятны, с ними трудно, а иногда и невозможно было найти деловой компромисс. В его прошлом мире, они, к счастью, как он считал, уже почти вывелись, и если ещё встречались изредка, словно динозавры в эпоху млекопитающих, то лишь на низовых, ничего не решающих должностях. Однако, зная историю партии, Перекуров понимал, что в дальнейшем именно эта группа составит костяк сталинистов, победителей в ожесточённой партийной борьбе второй половины двадцатых-начала тридцатых годов, и потому конфликтов с ними избегал. Хотя и своим человеком для них не особо старался стать — до победы Сталина в 1929 году было далеко, и за восемь очень непростых лет с рядовым оперативником могло случиться что угодно.

Вскоре после своего назначения в отдел Кронина, Ясенев-Перекуров попытался прощупать начальника, задав ему с невинным видом немного провокационный вопрос: как согласуется новая экономическая политика с партийными установками на искоренение буржуазии и построение социалистического общества? Старший уполномоченный понимал, что Кронин, которого он довольно быстро определил как твердокаменного большевика и будущего сталиниста, с одной стороны не может относиться сочувственно к нэпу, а с другой стороны — обязан выполнять решения партии.

Нюх на провокации у старого чекиста был отменный и, несмотря на простецкую физиономию нового сотрудника, прямо-таки располагавшую к беседе душа нараспашку, и бесхитростный тон, с которым он задал вопрос, Кронин никаких своих подлинных мыслей не высказал, и даже не изменился в лице, ограничившись стандартно-партийным ответом:

— Из России нэповской будет Россия социалистическая, товарищ Ясенев. Наш долг как членов партии — выполнять решения ЦеКа. А нашего с вами отдела задача — пресекать незаконный оборот ценностей.

Уяснив, что развести на откровенность (а потом, по мере надобности, заложить) начальника — дело практически безнадёжное, уполномоченный сдал назад, с неудовольствием отметив про себя, какие, однако, прожжённые кадры составят в будущем становой хребет сталинизма.

Вторую, более обширную, но не столь идейно однородную группу сотрудников МосЧеКа, составляли троцкисты и зиновьевцы — сторонники председателя Реввоенсовета и председателя Коминтерна, соответственно. В их число входили назначенцы председателя ВЧК Дзержинского, горячего поклонника «гениального Троцкого». Найти взаимопонимание с ними, в том числе по деловым вопросам, Ясеневу-Перекурову было гораздо легче, хотя для этого часто приходилось прибегать к условно-эзопову языку и партийным эвфемизмам. Однако, учитывая историческую обречённость этих групп, старший уполномоченный сближаться с ними не хотел, тем более, что они, будучи, в основном, из числа интеллигенции либо мелкой буржуазии, смотрели на рабоче-крестьянскую физиономию Ясенева с некоторым снисхождением, что было ему, конечно, не слишком приятно.

Наконец, третью, самую большую группу составляли практические работники пролетарского происхождения, пришедшие в ВЧК как в силовую структуру, дающую власть, безопасность и достаток. Все они довольно быстро выучились партийной фразеологии, но она никак не затронула их глубинных убеждений, сводившихся, в основном, к удовлетворению простейших потребностей. Впрочем, у многих из них, несмотря на декларируемый, по установкам партии, интернационализм, несомненно, имелись, как сказал бы товарищ Ленин, великорусско-шовинистические настроения. Вычислить таковых полковнику Перекурову было легче лёгкого, потому что в своём прежнем мире он три года проработал в отделе по борьбе с экстремизмом, и личностей, подпадавших под 282-ю статью, мог определять по одному только выражению лица. Хотя представители этой группы были люди простые, и в своей массе тоже будущие сталинисты, то есть победители во внутрипартийной борьбе, Перекуров чересчур сближаться и с ними избегал — как по неодолимому отвращению к националистическим идеям, так и чтобы не вызвать недоверия у остальных групп.

В общем, он держался ровно со всеми. И все группы считали его отчасти своим.

После успешно завершившейся встречи с хозяином конторы по нелегальной переправки за рубеж антиквариата, старший уполномоченный в приподнятом настроении вернулся на Лубянку.

— Товарищ Ясенев, вас вызывал товарищ Кронин, — предупредил его Ахмед Кирбазаев, когда старший уполномоченный переступил порог своего кабинета. Кирбазаев был принят в МосЧеКа на ту же должность стажёра, что он занимал и в провинции, и так же прикреплён к Ясеневу в качестве порученца.

— Хорошо, — сказал Ясенев. Он бегло просмотрел почту, не обнаружил ничего срочного, и направился в кабинет начальства.

Кронин сидел за обширным столом, изучая карту города и, одновременно, заглядывая в какие-то бумаги. Своего подчинённого он встретил кивком и, предложив садиться, подтолкнул к нему папку с документами.

— Товарищ Ясенев, на воскресенье МУР наметил операцию по ликвидации банды Фрекса. В ней должен принять участие представитель нашего отдела, потому что Фрекс занимался, среди прочего, грабежом комиссионных магазинов и ломбардов. Вот тут, — он указал на папку — списки похищенного. Однако магазины могли брать на реализацию особо ценные предметы и не внося их в свои книги. Ваша задача — выделить такие вещи и отправить их в Гохран. Муровцами будет командовать начальник оперативной группы из отдела по борьбе с бандитизмом Глеб Жиголов. Ознакомьтесь с материалами по этому делу. — Он постучал пальцем по папке. — Участвовать в самой операции по задержанию бандитов вы не должны. Ваше дело только оформить по описи предметы незаконной торговли.

Ясенев взял папку, затем поднялся и спросил:

— Разрешите идти.

— Идите, — кивнул Кронин.

После окончания рабочего дня уполномоченный МосЧеКа Ясенев направился на Сухаревку, где он каждый четверг забирал продовольственные талоны у Льва Самойловича Фельдцермана, заведовавшего отделом в наркомате труда, двоюродного брата прежнего начальника Ясенева. Эти талоны он должен был завизировать в хозяйственном управлении своей организации, а в субботу отнести на рынок, где их распродавала, под его присмотром и охраной, Сарочка Гобман, хозяйка кооператива «Воробышек». Доля старшего уполномоченного в такой коммерции составляла пять процентов от выручки плюс возможность покупать продукты компании без торговой наценки.

— Лев Самойлович, не наступила ещё Эпоха Милосердия? — спросил с порога, вместо приветствия, старший уполномоченный, отряхивая кепку от дождевых капель и вешая кожанку на крючок у двери.

Фраза стала его дежурной шуткой после того, как полгода назад, на пятый или шестой день их знакомства, Лев Самойлович Фельдцерман застенчиво признался ему, что иногда пишет повести, в которых выражает свою мечту о наступлении в мире Эпохи Милосердия.

Лев Самойлович скорбно посмотрел на чекиста и в его печальных чёрных глазах мелькнула слезинка.

— Не надо шутить над светлой надеждой человечества, — укоризненно произнёс он.

— Ну, не сердитесь, — словно бы в извинение, но всё-таки немного театрально произнёс Ясенев. Этот обмен фразами тоже утвердился в их общении как своего рода ритуал. Затем, уже деловым тоном, он спросил:

— Ладно, раз Эпоха Милосердия пока не наступила, давайте займёмся нашим маленьким бизнесом. Какие талоны намечены к реализации на этот раз?

Лев Самойлович, тоже приняв деловой вид, завозился с кипой бумаг. Из неё он вытащил несколько листков серого цвета, разграфленных на прямоугольники с подписями и печатями каждый:

— Масло сливочное, колбаса краковская и шоколад фабрики Эйнем, — сообщил он.

— Кому они предназначались?

— По разнарядке должны были пойти работницам ткацких фабрик Северного района.

Ясенев поморщился.

— Шоколад — работницам ткацких фабрик? Да в вашем наркомате совсем с головой не дружат. Им карточки на хлеб и селёдку отоварить сейчас проблема. А шоколад они, поди, и не знают, с какой стороны надо надкусывать.

Лев Самойлович пожевал губами, потом согласно кивнул головой:

— Ваша правда. Но мы для того и работаем, чтобы каждый получал по своим надобностям.

«То есть, каждому — своё», — мысленно перевёл Перекуров, а вслух спросил:

— Пускать всё в продажу через кооператив или часть надо кому-то передать на руки?

Кооператив «Воробышек» был предприятием, учреждённым вначале наркоматом труда, а потом переуступленным в частное владение. Он торговал вещами и продуктами, поставляемыми народными социалистическими предприятиями по низкой цене, которая была следствием низкой зарплаты работников этих предприятий. Народные предприятия часто становились банкротами, и тогда государству приходилось брать на себя их долги. Частным же кооперативам банкротство не грозило, потому что, во-первых, качественные товары народных предприятий скупались ими все на корню — то есть, они были монополистами, а во-вторых, они перепродавали поставленные им товары по ценам, много превышавшим исходные; разница между первыми и вторыми составляла прибыль хозяев кооператива.

— Приватизация прибылей и национализация убытков, — произнёс вполголоса Перекуров, когда он познакомился с этой схемой, прекрасно известной ему по его прошлому миру. Лев Самойлович Фельдцерман услышал и поправил, значительно поднял палец: — Эффективный менеджмент!

Часть пользующихся спросом товаров и продуктов должна была не поступать в кооперативы, а распределяться по талонам наркомата труда среди работников предприятий, чтобы, наряду с грамотами, стимулировать ударников социалистического производства. Вот эти-то талоны сначала списывал, потом утверждал списание в ЧеКа, а потом реализовывал на чёрном рынке, при содействии уполномоченного Ясенева, начальник продовольственного отдела наркомата труда Фельдцерман. Иногда он передавал часть этих талонов нужным людям за какие-то услуги. Посыльным в таких случаях был порученец Ясенева Ахмед Кирбазаев.

— Десять талонов на краковскую колбасу пусть ваш человек занесёт товарищу Скобликову в валютный отдел Госбанка. Остальные — на продажу, — распорядился Фельдцерман.

— Принято, — по-военному кратко отозвался Ясенев.

Уложив продовольственные талоны в папку и отклонив предложение хозяина выпить чайку, старший уполномоченный отправился к себе домой. Теперь трудовой день можно было считать окончательно завершённым.

Глава 2 Совещание

Еженедельно по пятницам, с десяти часов утра, в МосЧеКа проходили собрания партактива и оперативных работников, посвящённые текущим политическим или идеологическим вопросам. Председательствовал на них обычно Кронин, как парторг ведомства. Нередко в таких собраниях принимали участие представители центрального аппарата партии и профильные специалисты. На этот раз их было двое: сотрудник секретариата Сталина, имя которого Ясенев не расслышал, и отставной жандармский полковник Николай Христофорович Селиверстов.

В повестке дня собрания значились три вопроса: воспитание человека нового типа, усиление борьбы с подрывными элементами, и подготовка к выборам на следующую партконференцию.

Доклад про воспитание нового человека делал секретарь комитета комсомола МосЧеКа Макс Лившиц. Он с энтузиазмом демонстрировал аудитории буквари, на первой странице которых было написано большими буквами: МЫ НЕ РАБЫ, РАБЫ НЕ МЫ; рассказывал о недавно устроенных в деревнях избах-читальнях, показывал графики роста грамотности в первые годы советской власти; цитировал Владимира Ильича Ленина, заявлявшего, что «большевики непременно воспитают новые поколения свободных советских людей».

Полуприкрыв глаза, полковник слушал плавное журчание речи комсомольского секретаря и усмехался про себя, вспоминая, как подобострастно суетились бывшие советские люди, особенно всесоюзно известные «звёзды», обслуживая недавно возникший олигархат. Да и существовали ли на самом деле, в сколько-нибудь значительном числе, эти «советские люди»? Которых сегодня начали учить в школе: «мы не рабы, рабы не мы»?

Но вот речь комсомольского секретаря подошла к концу и он, провожаемый аплодисментами, спустился с трибуны в зал.

— Тема следующего доклада — борьба с подрывными элементами, — объявил председатель. — Слово предоставляется Николаю Христофоровичу Селиверстову.

Появление на трибуне бывшего жандармского полковника вызвало шум в аудитории, однако Кронин, пресекая его, требовательно постучал карандашом по столу.

— Товарищи, прошу внимания. Многим из нас не хватает в своей работе профессионализма. Идейная убеждённость это замечательно, но надо ещё и уметь дело делать, и учиться этому мы должны у всех — даже у наших бывших политических врагов. Николай Христофорович пришёл сюда, чтобы поделится своим профессиональным опытом с представителями трудового народа.

Старый жандарм откашлялся и заговорил, не слишком уверенно.

— Значит, ловили мы тех, кто выступал против правительства. А как иначе? У меня под рукой было двадцать служащих и ещё филеры. Выслеживали неблагонадёжных. Затем внедряли своих людей к ним. Как где соберутся, и речи бунтарские начнут вести, так наш человек даёт знать, и мы всех их вяжем.

— А если враг никак себя не проявляет? — задал вопрос кто-то из президиума.

— Надо дождаться, пока он совершит противоправное деяние, — ответил жандарм. — К такому подобные личности весьма склонны.

— Есть подозрение, что левый эсер Блюмкин задумал террористический акт против членов Совнаркома. Какие меры вы посоветовали бы в связи с этим предпринять? — послышался ещё один вопрос из президиума.

— Надо захватить его на противоправном деянии и арестовать, — бестолково повторил жандарм.

Несколько человек в зале засмеялись, кто-то иронически похлопал.

— На чём его захватишь?

— Исключительно скользкая личность.

— Предъявить ему нечего.

Старый жандарм беспомощно озирался, вытирая лоб платком.

Перекуров не выдержал: — Да подбросьте ему наркотики и берите тёпленьким, — сказал он.

В зале воцарилась тишина.

— Действительно, ведь ходят слухи, что он нюхает кокаин, — наконец, задумчиво сказал кто-то. — Весьма здравая мысль.

— Арестуем его, но у него столько связей в ВЧК, что его сразу же выпустят, — возразил другой. — И проблема никак не решится.

— Нет человека — нет проблемы, — парировал старший уполномоченный.

Секретарь Сталина сделал пометку в своём блокноте.

Кронин, сидевший в центре президиума, повертел в руках карандаш.

— Мы, большевики, не является сторонниками миндальничания с врагами трудового народа, — сказал он. — Но ведь, действуя таким образом, мы будем плодить мучеников.

Бывший полковник небрежно махнул рукой.

— Подпоите его, разденьте, и выкиньте голым из окна высотного здания. Сразу и ликвидируете и скомпрометируете. Или подбросьте ему фотографии голых девиц и обвините в педофилии. Кто будет сочувствовать осуждённому педофилу или алкоголику, который в пьяном виде без одежды сиганул вниз головой на мостовую?

Несколько коллег бросили на Ясенева любопытствующие взгляды, в которых явно читалось удивление от контраста между простецкой физиономией опера и высоким профессионализмом подаваемых им советов. Бывший царский жандарм тоже посмотрел на Ясенева с нескрываемым уважением.

Какое-то время чекисты молча усваивали информацию, потом председатель, поблагодарив докладчика, объявил свободную дискуссию на тему предстоящих через неделю выборов делегатов на очередную партийную конференцию. — Велика опасность, — озабоченно сказал он, — что на неё могут пробраться оппортунисты, которые будут вносить в нашу работу смуту и расколы. Поэтому я прошу вас давать предложения о том, как нам обеспечить на выборах здоровое большинство делегатов.

Из зала начали поступать советы:

— Надо изготовить побольше плакатов, разъясняющих политику партии.

— Направить в ячейки заслуживающих доверия агитаторов.

— Разоблачить до конца гнилую сущность оппозиции.

— Убедить партийцев голосовать за платформу ЦеКа.

— Добиться, чтобы на выборы пришли все сознательные рабочие.

Бывший российский полковник слушал, изумляясь полной некомпетентности своих коллег. Наконец, он решил высказаться:

— Товарищи, не имеет никакого значения, кто и как будет голосовать. Имеет значение только одно — кто будет считать голоса.

По залу прокатился нестройный гул, в котором смешались оттенки разных чувств — от заторможенного непонимания до мгновенного прозрения. В президиуме зашептались, а секретарь Сталина сделал ещё одну пометку в своём блокноте. Кронин переглянулся с ним и кивнул.

— Благодарю, товарищи. Обсуждение сегодня было весьма плодотворным. На этом собрание объявляю закрытым, — сказал он, поднимаясь.

Чекисты начали расходиться.

Направлявшегося к выходу Ясенева перехватил бывший жандармский полковник.

— Позвольте вас на пару слов, — взволнованно произнёс он. — Я был просто потрясён вашими замечаниями. Какие, однако, таланты имеются в нашем народе! Если бы у нас были такие кадры, как вы — Российская Империя не погибла бы, — тут старый жандарм всхлипнул. — Ах, вальсы Шуберта, и хруст французской булки…

Ясенев терпеливо слушал расчувствовавшегося старика.

— Знаете, недавно я прочитал фантастический роман про машину времени, — высморкавшись в платочек и немного успокоившись, продолжил тот. — Там по сюжету человек попадал то в прошлое, то в будущее. Как вы думаете, если бы такая машина действительно существовала, и кто-то решительный попал бы в наше прошлое, то можно ли было бы какими-то мерами спасти Российскую Империю?

— Да, можно было бы спасти, — кратко ответил Ясенев-Перекуров.

— Но как, голубчик, как? — Бывший царский полковник просительно заглядывал ему в глаза, при этом бессознательно теребя пуговицу на комиссарской форме.

Бывший российский полковник усмехнулся — уж он-то знал как.

Старик, моргая покрасневшими веками, терпеливо и с надеждой ждал.

— Ладно, я скажу вам, — ответил, наконец, Перекуров. — Перво-наперво — враньё. — Он вспомнил робкое советское враньё в газетах, на радио и телевидении, и ему стало почти стыдно за державу, в которой он когда-то родился и прожил пятнадцать лет.

Отставной жандарм непонимающе смотрел на него.

— Да, враньё, — с нажимом повторил Перекуров. — Вашему правительству и всем его ведомствам следовало лгать на порядок больше.

Пока старый жандарм осмысливал это утверждение, Перекуров продолжал:

— Далее, воровство. Это, пожалуй, ещё важнее, чем враньё.

— Воровство, конечно, я понимаю, — забормотал бывший царский жандарм, — но что с ним можно было поделать, как ни искореняй, оно всё равно…

— Не то, — усмехнулся бывший российский полковник. — Вам всем надо было воровать открыто, нагло и на два порядка больше, чем раньше. Распиливать бюджет, поставлять прогнившую еду для школьных завтраков, захватывать рейдерством предприятия бизнесменов, вывозить награбленное за границу. А главное, надо было повязать всех воровством, а кто не ворует — тот подозрительный элемент, считай, готовый революционер. — Про себя Перекуров снова подумал о Советском Союзе, в котором воровать было не так-то просто, а за поставки испорченной еды для школьников можно было попасть под суд — может, потому и рухнула эта страна.

— А полицию и войска надо было использовать для защиты уворованного и большего удобства уворовывания, — добавил он.

На лице бывшего жандарма начало отражаться понимание.

— А… а что ещё нам надо было сделать для спасения родины? — неуверенно спросил он.

— Вашей власти надо было стать своего рода антиМидасом — превращать в грязь всё, к чему она прикасается — от армии и церкви до науки и культуры, — жёстко сказал бывший российский полковник. — Тогда в обществе воцарилась бы атмосфера всеобщего цинизма и любые подрывные идеи были бы заранее скомпрометированы.

Вместе с тем, вам нужно было бы дать людям моральный стимул, духовную, если можно так выразиться, скрепу, наглядную, всем понятную, осязаемую цель жизни. Ну скажем… — бывший российский полковник на минуту задумался — скажем… золотой унитаз.

— Золотой… унитаз…?? — эхом отозвался бывший царский жандарм, завороженно глядел на Перекурова.

— Именно. Вместо того, чтобы желать странного, зачастую внушённого агентурой спецслужб Запада, люди должны были бы иметь перед собой ясную цель. Тогда никакие происки национал-предателей не смогли бы нарушить в стране порядок.

Бывший жандармский полковник, разинув рот, смотрел на старшего уполномоченного ЧеКа как на пророка Божия.

Ясенев-Перекуров усмехнулся, довольный произведённым его речью эффектом, затем кивнул на прощание, повернулся и зашагал к выходу.

Старый жандарм украдкой крестил уходящего чекиста и по его лицу текли слёзы счастья. — Не погибла ещё Россия, — шептал он.

Глава 3 Субботний отдых

Каждую субботу уполномоченный МосЧеКа Пётр Ясенев, после передачи продовольственных талонов Сарочке Гобман, хозяйке кооператива «Воробышек», и получения выплаты за прошлые поставки, отправлялся в ресторан «Метрополь», где обстоятельно и со вкусом обедал.

Конечно, в нэпмановской Москве были и другие, вполне приемлемые даже для разборчивого полковника рестораны, например, «Савой» или «Балчуг». Но «Метрополь» подходил ему больше всех остальных. Во-первых, кооператив «Воробышек» находился на улице Тверской рядом с ним. Во-вторых, гостиницу, при которой располагался ресторан (она нынче носила название «Второй дом Советов»), вскоре после революции заселили высокопоставленные партийцы, и постоянный посетитель мог завести там полезные связи, услышать сплетни о жизни представителей советской элиты, а то и собрать материал на кого-то из них. С этой целью уполномоченный ЧеКа прикормил жившего в «Метрополе» среднего партийного чина, сотрудника Малого Совнаркома, который, за утку по пекински и бутылку шампанского регулярно выкладывал ему служебные и бытовые дрязги. Некоторые Ясенев-Перекуров записывал и позже использовал, одни — для оперативной работы, другие — в качестве компромата, третьи — как занимательные анекдоты. Из последних ему больше всего нравились слухи и сплетни про деятелей, чьи имена были известны ему из истории. То есть, про предков или родичей каких-то советских знаменитостей.

Вот и сегодня Марк Борисович — так звали его информатора — откушав утку и утолив жажду половиной бутылки шампанского, доверительно склонился к чекисту и, похихикивая, поведал ему комическую новеллу, случившуюся не так давно в «Метрополе». В этой престижной гостинице всегда был дефицит жилплощади и за право поселиться в ней порой разгорались нешуточные бои местного значения, с выливанием конкурирующими сторонами ушатов помоев друг на друга. На этот раз в центре скандала оказался товарищ Певзнер, крупный партийный работник, который не так давно прибыл с юга. Он принёс в администрацию гостиницы заявление, согласно которому живущая здесь со своим мужем товарищ Гиммельфарб работала в Одессе на Деникина и выдавала белым скрывавшим от них большевиков. Разумеется, такая товарищ недостойна была жить в «Метрополе» и её жилплощадь следовало передать более ответственным товарищам. Однако товарищ Гиммельфарб оказалась штучкой непростой и доказала, что во время занятия Одессы войсками Деникиным она сама скрывалась и помогала прятаться своим коллегам из ЧеКа. В результате товарищ Певзнер с громким треском сел в лужу.

Для старшего уполномоченного Ясенева эта история оперативной пользы не принесла, но поскольку фамилия Певзнер была ему хорошо знакома по советским и постсоветским временам, то он тоже посмеялся над ней вместе с Марком Борисовичем и поблагодарил его за доставленное удовольствие.

Дело шло уже к четырём часам пополудни, когда старший уполномоченный поднялся из-за обеденного стола, распрощался с сотрудником Малого Совнаркома, и направился на Петровку. Он решил зайти в МУР, чтобы заранее познакомиться с командой, которой было поручено заниматься завтра захватом бандитского логова.

Из материалов дела ему было известно, что группировка преступников, численность которых оценивалось в семь — десять человек, специализировались на грабежах комиссионок и ломбардов. За последние полгода они совершили налёты на пять магазинов и вынесли ценностей примерно на семьсот тысяч червонцев.

Глеб Жиголов, начальник опергруппы, обнаружился в кабинете, на двери которого висела табличка «Отдел по борьбе с бандитизмом». У него было красивое мужественное лицо, чёрные до синевы волосы, густые брови и вызывающий доверие взгляд. На лацкане пиджака оперативника красовался орден Красного Знамени. Когда старший уполномоченный МосЧеКа вошёл в комнату, Жиголов вскинул голову, мигом распознал, по чёрной кожанке, ведомство посетителя и протянул ему руку.

— Петр Матвеевич Ясенев? — полуутвердительно спросил он.

Старший уполномоченный кивнул, и они обменялись рукопожатием.

Поскрипывая новенькими хромовыми сапожками, оперативник подошёл к полке, достал карту города и расстелил её на столе.

— Наши клиенты обосновались на Ордынке, — сообщил он, ткнув карандашом в один из домов на карте. — Их база — подвал трактира «Весёлый гусь». Довольно обширное помещение.

— Они хранят там награбленное?

— Да. — Жиголов кивнул.

— Мне поручено просмотреть вещи на предмет незаконной торговли и отправить, если таковые найдутся, в Гохран. Остальное надо будет вернуть в магазины.

— Хорошо, — ответил оперативник. — Как только мы арестуем бандитов, проведёте осмотр.

— Вы полностью уверены в своих сотрудниках? — помолчав, осторожно поинтересовался чекист. — Когда поблизости оказываются большие ценности, даже старые проверенные кадры могут впасть в соблазн. Может, стоит прислать наряд для дополнительной охраны?

— Наши работники — люди высокой революционной сознательности, — с достоинством ответил Жиголов. — Они ощущают причастность к большому, нужному делу и работают без корысти, на одном только патриотизме. Для родины, для народа. Так что за сохранность социалистической собственности можете не беспокоиться.

— Ну и прекрасно, — кивнул уполномоченный. — Значит, под вашу ответственность.

Глава 4 Воскресный рейд

С утра пораньше Ясенев закемарил в кресле кабинета на Лубянке, дожидаясь звонка из МУРа. На операцию он взял с собой Кирбазаева, велев тому завести машину и быть на улице в полной готовности.

Телефон звякнул после того, как стрелка часов перевалила через семь.

— Бандиты собрались в своём логове, — сообщил Жиголов. — Мы выдвигаемся.

— Вас понял. Через полчаса будем на месте, — немного хриплым спросонья голосом отозвался чекист.

Когда чёрный служебный «Паккард» подкатил к старому четырёхэтажному дому с вывеской «Весёлый гусь», там уже стояло оцепление из десятка милиционеров, а помятых воров конвоиры паковали в наручники и без особых церемоний закидывали в зарешёченный фургон.

Махнув мандатом, Ясенев, сопровождаемый Кирбазаевым, прошёл мимо цепи охранников и оказался внутри трактира. Из подвального помещения оперативники выносили и складывали возле дубовой стойки бара разнообразные предметы — браслеты, часы, сервизы, картины, меха.

Глеб Жиголов выговаривал что-то прислонившейся к бару тщедушной официантке в фартуке. Увидев чекистов, он кивнул им и снова повернулся к женщине.

— Всё, Машка, на этот раз ты влипла крепко. Уговоры на тебя, как видно, не действуют, будем выселять за сто первый километр, — сказал он. — Устроилась в бандитском притоне, надо же.

Та всхлипнула. — Не виноватая я, гражданин начальник. Моё дело было еду разносить да вино подавать. Ни сном, ни духом не ведала, что тут делается. Двое детишек, пожалейте.

— Ты из меня слезу не жми, — бросил Жигалов. — Пока вы тут сладко ели да крепко спали, я с товарищами на колчаковских фронтах кровь проливал.

— Гражданин начальник, вот всё что у меня есть, — официантка начала было рыться в карманах, но оперативник прикрикнул на неё:

— Да ты рехнулась, Машка! Чтобы Жиголов ваши бандитские деньги взял?! А ну, двигай в машину.

Покорно ссутулившись, та побрела на выход.

Муровец заметил взгляд, брошенный на женщину Ясеневым, и пояснил.

— Наводчица это. Слушала разговоры богатых клиентов, а потом их Фрексу и его дружкам закладывала.

Стажёр Кирбазаев с любопытством вертел головой, присматриваясь к выносимым из подвала предметам, к напиткам на стойке бара, к закованным в наручники хмурым бандитам. Оперативник глянул на молодого чекиста и сказал ему наставительно:

— Вот так-то, юноша. Привыкай вести с ворами беспощадную борьбу, как того требует от нас народная власть. Преступный элемент живёт инстинктами, как зверь. У него нет таких понятий, как долг, мораль, совесть, честь. Вот, смотри, — он взял с подноса большой золотой, украшенный изумрудами и рубинами, явно антикварный крест, который милиционеры только что вынести из подвала вместе с другими сокровищами. — Видишь этот крест? Он, наверняка имеет огромную художественную ценность. А они бы его сплавили барышникам или продали бы за рубеж. Тупые звери, что им до нашей культуры.

— Я уверен, — подал голос старший уполномоченный ЧеКа, — что этот крест взяли в комиссионку без занесения в реестровые книги. Так что его следует конфисковать и отправить в Гохран.

— Вам виднее, — несколько напряжённо ответил Жиголов. — Списки похищенного в магазинах у вас есть, разбирайтесь.

Ясенев кивнул и занялся осмотром собранных предметов. Дешёвые новоделы он возвращал в общую кучу, а ценные и антикварные вещи передавал своему помощнику, который их упаковывал и перевязывал, после чего относил в машину. Время от времени уполномоченный для проформы заглядывал в списки похищенного, впрочем, даже не давая себе труда показать, что он их читает. Находившиеся в помещении несколько милиционеров смотрели на деятельность чекистов с плохо скрываемым неудовольствием, но вмешиваться в неё не решались.

Закончив сортировку, старший уполномоченный скользнул взглядом по стоявшим с кислыми физиономиями муровцам, усмехнулся, поблагодарил их за «добросовестное содействие советской власти», вслед за чем сел в «Паккард» и велел стажёру заводить мотор.

Глава 5 Приём товара

В понедельник на двери трактира «Разносолье» с самого утра висела табличка: «Закрыто на обслуживание». Обслуживание это, впрочем, заключалось в описи и упаковке антиквариата, который его хозяева передавали в компанию «Корнеич и сыновья» формально для реставрации, а на самом деле для реализации за валюту, каковую, по известным причинам, можно было получить только за рубежом. До нынешнего дня фирма Корнеича пользовалась услугами контрабандистов на польской границе, куда посланцы с товаром добирались в сопровождении военных и милиции. Однако чекист Ясенев предложил лучший канал сбыта — через Ревель, столицу недавно ставшей независимой Эстонии, где официально продавались ценности, которые желала обменять на марки, фунты и доллары молодая советская власть, лишённая, вследствие дипломатической и торговой изоляции, других рынков сбыта. И Семён Корнеевич Мальцев, авторитетный с царских времён вор в законе, а ныне ещё и глава коммерческого предприятия, его предложение принял.

К обеду работа была в основном закончена. Консультант Евлампий Дубровин составил опись подготовленных к отправке предметов и их валютную оценку, уполномоченный МосЧеКа Ясенев придирчиво сверил её с наличным инвентарём, стажёр Кирбазаев уложил вещи в служебный «Паккард». Оставался только один, чисто технический момент — объясниться с прежней крышей из уголовки, которая должна было вот-вот появиться.

Пока шли минуты томительного ожидания, Ахмед алчно посматривал на богатую коллекцию холодного оружия, украшавшую стену трактира.

Подметив специфический интерес своего порученца, старший уполномоченный наклонился к нему и тихо сказал:

— Забудь. Пользоваться надо только такими вещами, за которыми заведомо нет криминальной истории. А эти предметы надо сначала отмывать.

— Отмывать? — непонимающе переспросил Кирбазаев.

Бывший полковник усмехнулся и в нескольких словах объяснил неопытному коллеге смысл слова отмывание и технологию этого дела.

Ахмед понял не всё, но основное, и потому посмотрел на висевший на стене кинжал, который он уже примерил было себе, с сожалением.

— Не расстраивайся, — полковник ободряюще хлопнул помощника по плечу. — После распродажи товара ты сможешь купить себе такую игрушку, если захочешь, совершенно законно.

— Идут, — прервал их диалог начальник службы безопасности Хват и кивнул в сторону окна. Рядом с «Паккардом» чекистов стоял милицейский фургон; к трактиру подходили трое в форме. В одном из них старший уполномоченный без особого удивления узнал своего недавнего знакомца Глеба Жиголова.

А вот для муровцев появление чекистов в трактире оказалось неприятной неожиданностью.

— Товарищ уполномоченный, что вы здесь делаете? — весьма нелюбезно обратился оперативник к сидевшему за столом Ясеневу. — Здесь должна проводиться спецоперация МУРа.

— Здесь проводится спецоперация МосЧеКа, — небрежно ответил тот. — В вашем присутствии нет никакой необходимости.

Красивое мужественное лицо Жиголова исказилось от гнева.

— Вы… вы превышаете свои полномочия, — процедил он. — Товарищ Якобсон из горкома партии будет очень недоволен.

— Товарищ Иванник из секретариата ЦеКа одобрил нашу операцию. Товарища Якобсона и вас он ждёт с докладом, — парировал чекист. — Поспешите. Не стоит утомлять его ожиданием.

Изо всех сил хлопнув дверью, Жиголов и его коллеги покинули помещение. Уполномоченный проводил их взглядом, потом повернулся и сказал своему порученцу:

— Вот так-то, стажёр Кирбазаев. Век живи, век учись. Тут тебе не сражения с беляками, где всё ясно, кто враг, кто друг. Тут сегодня боевой товарищ, а завтра — оборотень в форме, антикварными вещами спекулирует. — И старший уполномоченный МосЧеКа Ясенев тяжело вздохнул, словно выявившееся участие оперативника МУРа Жиголова в крышевании банды подпольных барыг напрочь подорвало его веру в человечество.

— Двигай на Николаевский вокзал, там стоит спецпоезд, куда сгрузим товар, — дал команду старший уполномоченный. — По пути заверни ко мне домой, захватим вчерашнюю поставку.

Притормаживая машину возле дома Ясенева в Кривоколенном переулке, стажёр спросил:

— А разве не нужно было бы сначала оценить стоимость предметов, что мы вчера взяли?

— Нужно было бы, — признал бывший полковник. — Но у меня пока нет специалиста. — Произнося эти слова, Перекуров думал о Евлампии, которому он в будущем отводил именно такую роль. Вот только пока что привлекать его было рискованно. Корнеич — вор в законе — не потерпит прямой работы своего человека на ментов.

Старший уполномоченный достал ключ от квартиры и кивнул помощнику. — Пошли. Упакуешь чемоданы и погрузишь в машину. Завтра выезжаем в Петроград, а оттуда в Ревель.

Глава 6 Беседа об искусстве

Советская Россия начала 1920-х гг. находилась, фактически, в блокаде — дипломатической и торговой. Раньше всего эту блокаду удалось прорвать на балтийском направлении: в январе 1920 года между РСФСР и объявившей о своей независимости Эстонией начались переговоры, завершившиеся установлением мира и отправкой в Ревель, столицу Эстонии, торговых агентов. Они занимались продажей за валюту драгоценностей, антиквариата, картин, мехов, и закупками военного снаряжения, техники, медикаментов. Валюта переводилась также на зарубежные счета разных советских организаций.

По договорённости с наркоматами путей сообщения и иностранных дел, вещи для продажи доставлялись в Ревель на особом поезде, сопровождаемом сотрудниками ведомств, ответственных за их поставки. Тут были представители наркомвнешторга, Реввоенсовета, Коминтерна, и других структур.

Старший уполномоченный МосЧеКа Пётр Матвеевич Ясенев входил в группу, отвечавшую за вагон с ценностями, валюта от реализации которых должна были пойти на тайные заграничные счета непосредственно партии — «золото партии», как он полушутя говорил про себя. Впрочем, этим занимались особо доверенные товарищи. Его задача была много проще — распродать начинку пяти чемоданов — в них уместились вещи, полученные от Корнеича и изъятые у банды Фрекса — а затем передать чеки и валюту курировавшему его деятельность секретарю ЦеКа — за вычетом доли хозяев вещей, посредников (фирмы Корнеича) и его собственной.

Ясенев занял диван в двухместном купе, а его помощник расположился вместе с охранниками в общем вагоне. В Москве к уполномоченному никто не подсел, и тот уже задавался вопросом — не останется ли он в одиночестве до конца поездки, что было бы немного странно, учитывая число желающих любыми способами покинуть первое в мире государство рабочих и крестьян. Однако в Петрограде, перед отправлением поезда, когда Ясенев вернулся после прогулки в своё купе, он обнаружил там плюгавого человечка, устроившегося на втором диване и выкладывавшего на стол водку и закуски.

Попутчик представился старшему уполномоченному как «писатель Ваннерман» и вскоре они уже завели, под звон стаканов, беседу об искусстве.

В прежнем мире Перекуров почитывал художественную литературу, так что Ваннерман оказался для него собеседником интересным. Писатель, в свою очередь, был рад внимательному слушателю и увлечённо рассказывал о своём творчестве. Он похвастался, что одну из его повестей наркомпрос включил в список литературы, рекомендуемой для среднего школьного возраста, и Перекуров, напрягши память, вспомнил, что, действительно, в его время учительница читала им повесть Ваннермана «Лучший друг детей». Затем писатель стал похваляться связями в мире искусства. Рассказал о салоне Лили Брик, который посещали звёзды советской литературы — а также, добавил он, бросил взгляд на кожанку собеседника — ответственные товарищи. Перекуров, немного поразмыслив, понял, что его знакомец имеет в виду особоуполномоченного Агранова, восходящую звезду ВЧК, будущего героя крупных политических процессов 1930-х гг., который в послереволюционный период, так сказать, курировал советскую творческую интеллигенцию.

А писатель, окончательно опьянев, тем временем гордо сообщал о своих гонорарах, о своих знакомствах, о дядюшке из Америки, который год назад приехал в Советскую Россию, и, почти не зная русского языка, стал комиссаром Литературного института. Вслед за чем он выразительно и с жестикуляцией стал читать отрывок из своей новой революционной поэмы. Поскольку писатель уже еле вязал слова, Ясенев-Перекуров сумел уловить только общий сюжет повествования — где в ледяной воде под огнём безжалостного врага тонул красный командир, которого ждала любимая, а свой дополнительный паёк под койкой он не жрал втихаря и за спины красноармейцев под пулями не прятался. Но, когда он выплыл, её убили, и сыновья у них не родились, и Эпохи Милосердия они вместе не дождались.

Услыхав знакомое название, Перекуров навострил уши и спросил у попутчика: не знаком ли он с Львом Борисовичем Фельдцерманом? Пьяно ухмыляясь, тот ответил, что они не встречались лично, но у них есть общий приятель — и назвал фамилию, довольно известную в советское время. Как помнил Перекуров, один из представителей этой семьи был видным экономистом, редактором журнала «Коммунист», его сын стал олигархом, племянник — кинокритиком. Брат родоначальника семейства, крупный писатель, во время войны дожидался Эпохи Милосердия в Ташкенте, откуда слал горячие приветствия доблестным бойцам Красной Армии. Его внучатые племянники, братья-близнецы, тоже пошли по писательской части.

Быстренько покрутив в уме все эти факты, старший уполномоченный понял, что ему в руки попал отличный материал на нового знакомого. Теперь писатель Ваннерман, как приятель родича троцкиста Фельдцермана из Ровно, был у него на крючке и мог, при надобности, без особого труда пополнить список «необоснованно репрессированных кристально честных коммунистов».

А тот, ничего не подозревая, заливался соловьём, сообщая, что его последнюю повесть читал нарком просвещения Луначарский, что её похвалил сам Маяковский, что её выдвинула на премию Ассоциация пролетарских писателей.

Материал было бы неплохо дополнить, и уполномоченный небрежно спросил:

— Изображаешь, значит, врагов революции как чертей из ада, а наших комиссаров — как святых подвижников?

— Нет, для реализма добавляю, что и наши могут ошибаться, но хотят-то они хорошего, вот что главное. И рассказы выходят жизненные. Таковы принципы художественного творчества, — икнув, сообщил Ваннерман.

— Ну а доведись тебе оказаться на другой стороне, изображал бы, поди, комиссаров чертями из ада? — по-свойски подмигнул ему Ясенев, но писатель, словно внезапно протрезвев, остро глянул на чекиста своими чёрными глазами и ничего не ответил, только опрокинул в рот ещё один стакан водки и захрустел солёным огурцом.

Глава 7 Бизнес в Ревеле

Спецпоезд пришел в Ревель рано утром. На перроне приезжих встречала группа субъектов, по виду типичных международных гешефтмахеров, с бегающими глазками и физиономиями плутов. Они, очевидно, имели уже отработанную технологию взаимодействия с поставщиками, поскольку сразу подходили к своим клиентам, получали от них списки предметов на реализацию и отбывали восвояси. К покинувшему вагон Ясеневу никто не подошёл, хотя парочка спекулянтов и бросила в его сторону заинтересованные взгляды. Писатель Ваннерман незаметно исчез.

Вздохнув, чекист приказал Кирбазаеву сгрузить поклажу. Затем он кликнул такси и попросил шофёра отвезти их в гостиницу, которую занимают советские дипломаты. Это оказалась «Золотая Рысь», старое обветшалое здание, возле которого по тротуарам гуляли такие же гешефтмахеры — ловля рыбки в мутной воде полузаконной торговли привлекала многих.

Сопровождаемый порученцем и носильщиками, тащившими чемоданы, Ясенев заказал номер, поднялся туда, велел принести обед и, приняв душ, поспал. После чего направился в апартаменты посольства, отыскал кабинет секретаря по торговле, постучал, вошёл и, без долгих рассуждений, положил перед тем мандат, список предметов, предлагаемых для реализации, а рядом — три банки с чёрной икрой. Банки секретарь привычным жестом смахнул в ящик стола, список же принялся внимательно изучать.

— Годится, — вынес он, наконец, вердикт. — Вы будете постоянным поставщиком?

Ясенев кивнул.

— Тогда я советую вам обратиться к Якобу Штальмайеру, это оптовик, он платит сразу, если, конечно, договоритесь по ценам. Назад что-нибудь повезёте?

— Только чеки, — ответил уполномоченный.

Секретарь нажал кнопку звонка и велел явившемуся клерку:

— Проводи товарища, — он глянул на мандат — Ясенева в офис Штальмайера и помоги ему, после заключения договора, с банковскими транзакциями. — С этими словами он черканул на бумажке пару строчек и передал её Ясеневу. — Отдадите Штальмайеру, что делать дальше он скажет, — пояснил секретарь.

Двигаясь вслед за клерком по узкому тротуару, старший уполномоченный вполуха слушал словоохотливого провожатого, который, по ходу дела, рассказывал новоприбывшему о жизни посольства вообще и торгового отдела в частности. Поначалу Ясенева напрягали многократные заверения клерка в своей честности и неподкупности, но потом, уяснив, что под этим имеются в виду два процента комиссионных в бюджет посольства от общей суммы сделки, он успокоился и стал обращать больше внимания на окружающий пейзаж, чем на местные сплетни. Наконец, они дошли до трёхэтажного дома с колоннами и характерной для всего города остроконечной крышей.

— Нам сюда. — Посольский служащий поздоровался со стоявшим на входе охранником, который открыл перед ними массивные двери. — Направо, затем по лестнице на второй этаж. Я подожду вас здесь. — Он сел в одно из кресел, стоявших в вестибюле, и взял со столика газету.

Старший уполномоченный пожал плечами и зашагал в указанном направлении.

Якоб Штальмайер с виду был типичным западно-европейским бюргером — плотная фигура, короткая стрижка, чёрный костюм, белая рубашка, аккуратно повязанный галстук. Записку от секретаря торгового отдела он, прочитав, небрежно отложил в сторону, зато список предлагаемых ценностей принялся изучать очень внимательно. Время от времени он фыркал — видимо, из-за цен, которые Ясенев для вещей от банды Фрекса поставил отчасти наугад. Цены на товар от Корнеича он увеличил на 15 процентов, поскольку был уверен, что придётся торговаться.

Наконец, перекупщик закончил изучать список и принялся быстро черкать в нём карандашом, проставляя свои расценки.

— Вот, — закончив манипуляции, он пододвинул листок бумаги к уполномоченному. — Наши предварительные предложения. Окончательную оценку можно будет дать после осмотра вещей.

Ясенев взял прейскурант и углубился в его чтение, а Штальмайер, слегка наклонив голову, принялся незаметно изучать сидевшего напротив него человека. Что-то в нём было непонятное. Простецкая физиономия плохо сочеталась с чёткими выверенными движениями. «Разведчик или чекист», — подумал про себя Штальмайер. Его гость, словно уловив мысли хозяина, неожиданно вскинул голову, мельком скользнул по нему взглядом и снова занялся чтением. Цены на товары вернулись практически к тем, которые проставил оценщик фирмы Корнеича, что подтвердило его квалификацию и добросовестность скупщика. Поэтому Ясенев решил не оспаривать прайс, а отдал его обратно с согласным кивком.

— Мы остановились в гостинице «Золотая Рысь», — сообщил он. — Ваш человек может посмотреть вещи, когда ему удобно.

— Хорошо. Тогда не будем терять времени, — ответил коммерсант и взял трубку телефона. — Грег, зайди ко мне, — распорядился он.

Через минуту в кабинет вошёл молодой человек с папкой в руках.

— Проведёшь окончательную оценку товара, — перекупщик протянул ему прейскурант. — Вам наличные или чеки? — повернулся он к клиенту.

— Чеки Банка Англии по пятьдесят фунтов стерлингов на предъявителя, и сотня мелким кэшем, — сообщил Ясенев.

Штальмайер кивнул. — Идёт. Составишь договор, — обратился он к своему подчинённому. — Чеки заверишь в местном отделении банка Ллойда. Устраивает? — он снова повернулся к клиенту.

— Вполне, — отозвался тот.

Деловая атмосфера советской нэповской торговли в Ревеле понравилась бывшему полковнику и напомнила ему обстановку в российском бизнесе XXI века, когда тот уже упорядочился и всяк сверчок знал свой шесток, а также свои отношения с чиновниками: этому надо дать столько-то, а вот этому столько-то. Кончил дело — гуляй смело и приглашай всех причастных на банкет. Для последнего уполномоченному и потребовалась сотня фунтов наличными вразбивку.

Однако, как Ясенев знал из истории, период нэпа в Советской России длился недолго. Вскоре прежняя партийная элита неожиданно для себя сначала оказалась оттеснённой от власти, а затем и вовсе сгинула в подвалах Лубянки и лагерях ГУЛАГа. Настало время сталинизма.

Другим путём пошла Российская Федерация XXI века. Российские эффективные менеджеры, в своём большинстве потомки необоснованно репрессированных кристально честных коммунистов, взяли реванш за поражение родичей. Реванш с громадной контрибуцией — всё, созданное народом при Сталине, стало их собственностью. А так как история любит пошутить, то вскоре они решили ещё и отзеркалить сталинизм, сделав своего рода гротескную пародию на него. Возможно, так выглядела бы Советская Россия в случае победы в ней в 1920-х — 30-х гг. троцкизма.

Под мерное постукивание колёс спецпоезда, неторопливо отсчитывавшего километры на пути из Ревеля в Москву, старший уполномоченный МосЧеКа Пётр Матвеевич Ясенев, он же бывший российский полковник спецслужбы Фёдор Михайлович Перекуров сравнивал свой прежний мир с тем, в котором он волею судеб оказался ныне.

Эпилог

Вернувшись домой после отчётного визита в секретариат ЦеКа и в фирму Корнеича, старший уполномоченный спрятал в тайнике чеки, затем перекусил, затем задумался о дальнейших планах.

На ближайшие годы, до окончания нэпа, положение, в целом, определилось. Копить валюту, расширять связи, собирать материал. Укреплять профессиональную репутацию, давая в МосЧеКа прогрессорские уроки из практики продвинутого общества.

А что, если он не успеет или не сумеет уехать, и ему придётся жить здесь во времена Сталина? Как быть тогда?

Полковник вспомнил наивные романы о попаданцах, которые оказавшись в Советском Союзе тридцатых или сороковых годов, стремились на приём к Сталину, чтобы помочь стране в будущей войне, и он усмехнулся. Если бы кто-то из таких попаданцев встретился со Сталиным и рассказал ему про Российскую Федерацию XXI века, то мы все уже давно пили бы баварское. А поскольку история не изменилась, то, значит, никто ни Сталину, ни советским командирам времён Великой Отечественной войны про самые длинные в мире яхты не рассказал.

Так что надо быть реалистом и готовить, как говорили в его время в кругах российской элиты, «запасной аэродром» — недвижимость на берегу южного моря и счёт в швейцарском банке.

Приложение Документальные материалы; исторический контекст

Ближайший соратник Троцкого А. Иоффе, назначенный в 1918 году послом в Германии, содержал там со всеми удобствами не только семью, но и любовницу:

Заместитель наркома финансов Гуковский, организовавший в Ревеле базу для реализации драгоценностей, совмещал финансирование мировой революции с активным отдыхом:

Глава Коминтерна выписывал спецрейсами заграничные деликатесы.

Примеру вождей пролетариата следовали их подчинённые.

А. В. Антонов-Овсеенко, сын одного из ближайших соратников Троцкого, репрессированного при Сталине, с возмущением писал в мемуарах, что при аресте его отца в опись конфискованных вещей не вошли (т. е. были присвоены чекистами) «подлинные гравюры известных художников, пишущая машинка, радиола с восемью альбомами пластинок, драгоценности жены, её беличья шуба, дорогие французские духи и многое-многое другое»[9].

Троцкисты захватывали руководящие посты в послереволюционной российской экономике семьями и кланами. Первая жена Г. Зиновьева, Равич Сарра Наумовна стала «народным комиссаром» внутренних дел т. н. Северной коммуны, а вторая его жена, Левина Злата Ионовна — «народным комиссаром» социального обеспечения Северной Коммуны. Жена Каменева, сестра Троцкого, возглавила ВОКС, «место, где даются субсидии выезжающим для подкормки за границу советским литераторам» (Бажанов). Четверо братцев Косиоров заняли крупные посты в советско-партийном аппарате. И так далее.

Нахраписто захватывая экономику страны, троцкисты нимало не считались с многократно поминаемой ими «для потребления масс» классовой принадлежностью. Так, помогать «пролетарской революции» приехали из Америки банкиры Абрам Животовский, дядя Троцкого; Вениамин Свердлов, брат председателя ВЦИК — последний стал сначала зам. наркома путей сообщения, а потом председателем президиума коллегии НТУ ВСНХ.