Чекист

Пролог

Полковник Федор Михайлович Перекуров, старший оперуполномоченный отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, нервно царапая бумагу золотым пером авторучки, писал рапорт на внеочередной отпуск. Знакомые слова никак не хотели складываться в нужные предложения. Но деваться было некуда. В отпуск — и на машине в Белоруссию, к границе, а оттуда дорогами, да хоть болотами в Польшу, в свободный мир. И надо спешить. Васисуалий Федотычев, связник Перекурова с колумбийскими наркокартелями, вчера был отправлен под домашний арест. И пусть следователю Козлову пока ещё ничего не известно о его настоящей роли в российском кокаиновом бизнесе, но выяснение этого — только дело времени.

Так, вот и последняя фраза. «В связи с резким ухудшением состояния здоровья, прошу…» — Перекуров заранее запасся заключением экспертной комиссии служебного госпиталя о тяжёлой болезни почек — оно обошлось ему в пять тысяч баксов, но дело того стоило. Теперь эта бумажка спасёт ему жизнь.

Всё. Тяжело вздохнув, полковник встал, спустился в секретариат, зарегистрировал рапорт, и, вернувшись в свой кабинет, принялся ожидать вызова к генералу. Что такой вызов вскоре последует, он ничуть не сомневался. Генерал Юстасий Пятакашвили, курировавший их отдел, еженедельно получал от него туго набитый бумажками с портретом Франклина конверт и незапланированный месячный перерыв в этих поставках должен был его сильно огорчить. Но на генерала, прикрывавшего его деятельность, надежды не было — как только он узнает, что процент от торговли наркотиками полковник платил ему только от двух картелей, а сам получал от пяти, он немедленно его сдаст. Вот почему пришлось писать рапорт на досрочный отпуск и готовиться к бегству.

Тихо звякнул красный телефон служебной связи.

— Федор Михайлович, зайдите ко мне. — Голос генерала звучал совершенно нейтрально и только хорошо знавший его человек мог различить в нём нотки обеспокоенности. — Ещё бы ему не беспокоиться, — хмыкнул вполголоса Перекуров, собирая бумаги. Генерал — это генерал, но и над ним есть начальство, которому тоже нужно заносить — не еженедельно, конечно, но хотя бы ежемесячно. Полковнику припомнились судьбы нескольких его знакомых, которые заносили слишком мало или слишком редко, и он зябко поёжился. Нет, он не хотел бы оказаться на их месте. Перевод в первый отдел рыбзавода в каком-нибудь Усть-Урюпинске в таких случаях можно было бы считать подарком судьбы. С другой стороны, он не понимал и ханжей, что либеральных, что патриотических, которые считали, что олигархи, ничего для страны не сделавшие, могли иметь яхты, дворцы, бентли, шикарных проституток — а служивым людям, не щадящим живота своего ради Отечества, подобное не к лицу. Ладно, оставим лирику побоку. Сложив документы в папку, Перекуров встал и направился к начальству.

— Федор Михайлович, что это значит? — Пятакашвили держал в руках рапорт, внимательно, даже настороженно, глядя на подчинённого. — Мы с тобой всего два дня назад планировали поехать на выходные в Тверскую область пострелять лосей.

При этих словах Перекурову вдруг вспомнился депутат Рашкин, после чего неизвестно по какой ассоциации пришла на ум куча наличной «зелени» в квартире, которую за оставшиеся часы предстояло как-то раскидать — и его лицо выразило такое неподдельное страдание, что генерал расслабился, подобрел и даже сочувственно сощурился.

— Болит? — спросил он.

Перекуров только махнул рукой.

— Ладно. — Генерал размашисто подписал рапорт и вернул его подчинённому. — Отдай сам Танечке, пускай побыстрее оформит. Оставь мне материалы по текущим делам и отдыхай. Через месяц будь на рабочем месте.

— Есть, товарищ генерал. — Полковник положил на стол папку с документами и, дождавшись разрешающего кивка, покинул кабинет начальника.

«Форд» полковника уже сворачивал на сельскую дорогу, ведущую в сторону записанной на троюродную сестру дачи, в огороде которой Перекуров намеревался закопать остатки «капусты», когда наперерез ему выехала и, резко затормозив, преградила путь бежевая «Мазда». Из машины выскочили трое в капюшонах с прорезями для глаз и с автоматами в руках. Перекуров судорожно дёрнулся к пистолету, но было уже поздно, да и бессмысленно. Его грудь прошили несколько очередей. Налётчики, небрежно отпихнув труп, быстро обыскали «Форд», покидали добычу в заранее приготовленные мешки, облили покорёженную пулями машину бензином, подожгли её и умчались прочь.

Глава 1 Попадание

Очнувшись, Перекуров осознал, что лежит спиной на земле в неглубокой яме, похожей на придорожную канаву. Шевелиться было больно. Скосив глаза, он увидел травянисто-грязные края ямы, а за ними — парочку странно одетых людей.

— Мы думали, тебе капец, тарищ комиссар. А ты, оказывается, жив, — бодро сказал один из них, помоложе.

— Живой он, живой, — густым басом добавил другой. — Тащи, Ванятка. Отвезём в ЧеКа сначала, пущай с ним там разберутся. Не из наших он. Может, из соседней деревни ехал, там какая-то часть стоит. А беляки из засады напали.

— Где я? — с трудом проговорил Перекуров. Ему было больно и до крайности неудобно.

Не отвечая, двое красноармейцев в будёновках взяли его за ноги, вытащили из канавы и, не без труда, взгромоздили на телегу. Лошадь грустно косилась на происходящее, не переставая меланхолически жевать травку.

— Где я? — повторил Перекуров.

— Так ведь Сопрониха напротив, — ответил молодой, который, похоже, был поразговорчивее. — От вашей части пять километров. А мы сейчас в Чуприху едем. Там наши стоят и ЧеКа есть. Да тебя, похоже, сильно приложили, тарищ комиссар, — ощупывая голову спасённого, сказал он. Затем вытер испачканную в крови руку о тряпку.

Перекуров размышлял. Нападение киллеров он помнил, потом как отрезало. На розыгрыш это не походило. Двое в красноармейской форме с винтовками… телега, лошадь… слишком сложно для розыгрыша. Голова по-прежнему болела и он, закрыв глаза, стал вслушиваться в монотонный успокаивающий скрип колёс. Затем погрузился в дрёму.

— Тпру, приехали.

Полковник открыл глаза. Телега стояла.

— Сам слезешь аль пособить? — обратился к нему с вопросом красноармеец постарше.

Перекуров, не отвечая, спустился на землю, отряхнулся и осмотрелся. Телега остановилась возле изгороди деревянного дома, украшенного кумачовым знаменем. Местность была явно сельской и какой-то сильно неухоженной.

Перекуров художественную литературу читал и про попаданцев знал. Сообразив, что выжить после нападения группы автоматчиков он не мог, он сделал логичный вывод, что его перенесло в тело кого-то, кто, в свою очередь, погиб здесь. Осталось понять, где и когда это «здесь», и кто, собственно говоря, он такой.

Полковник глянул на своих попутчиков. Будёновки с красными звёздами. Винтовки. Ещё раз посмотрел на здание, возле которого они стояли. Красный флаг.

— Хм, совок, значит, — пробормотал он, хлопая себя по карманам полувоенной гимнастёрки. — Сов. Россия двадцатых. Ладно, разберёмся. — Он достал документ, немного похожий на его старое удостоверение. — Старший оперуполномоченный ГубЧеКа Ясенев Пётр Матвеевич, — вслух прочитал он и покосился на красноармейцев. Те забеспокоились и который постарше, загасил о подошву сапога зажжённую было цигарку. — Звиняйте, товарищ, коли что не так, — сказал он. — Вот, Митька Шнур идёт, наш комиссар, вы уж сами с ним побазарьте.

Со ступенек деревенского дома спускался молодой парень в матросской форме и с кобурой на боку.

— Товарищ Ясенев? — полуутвердительно спросил он. Затем, глянув на мандат, кивнул. — Мы вас ждали. Операция по ликвидации банды контрабандистов Косого намечена на сегодняшний вечер.

— Угу, — неопределённо отозвался полковник, всё ещё осторожно осматриваясь. Раз речь идёт о контрабандистах, значит, они находятся где-то недалеко от границы. Впрочем, — У вас есть карта? — спросил он.

— Конечно, — живо ответил парень. — Заходите к нам в штаб, заодно и закусите.

Переступив порог, Перекуров оказался в небольшой душной комнатке со столом посредине, на который были навалены самые разные предметы — фляга, стакан, кобура, несколько красных флажков, газеты.

Небрежно спихнув всё это хозяйство на пол, Шнур достал с полки замусоленную карту и расстелил её на столе.

— Вот, — тыча грязноватым пальцем в какие-то крестики возле голубого кружка, изображавшего, по-видимому, местный пруд или озеро, произнёс он. — Тут их база. Отсюда, — он переместил палец в сторону пересекавшей всю карту полосы, похоже, сельской дороги, — к ним можно подойти. Через лес они нас не заметят.

Полковник, морщась и чертыхаясь про себя, рассматривал эту пародию на карту. Наконец, он сказал:

— Надо, прежде всего, выслать разведчиков. Если у них стоят часовые — снять. Только после этого можно отправлять основной отряд. Сколько у вас человек?

Митька Шнур счёт в школе учил, но особо в этом не усердствовал. Он зашевелил пальцами, напрягся, даже покраснел от усилий, наконец, вытолкнул из себя ответ:

— Двадцать четыре бойца, товарищ уполномоченный.

— А у противника? — Перекуров задавал вопросы почти автоматически, внимательно изучая карту. Он хотел понять, куда же конкретно попал, но напрямую задать такой вопрос, конечно, не мог. На карте же никакой подсказки не обнаруживалось. Только в правом углу было грубо накарябано заглавными буквами СОПР — это, видимо, и была та Сопрониха, о которой говорили обнаружившие его красноармейцы. Ладно, придётся добывать сведения окольным путём.

— Тоже пара дюжин, — пожал плечами Шнур. — Но у них только обрезы, а у нас винтовки, да ещё два пулемёта. И гранат несколько. Хотя — он почесал затылок, — гранаты-то хотелось бы поберечь. Для пулемётов запасы обещали ещё подвезти, а гранат, говорят, нету пока.

— Куда может контра уйти, ежели мы не всех их возьмём, как думаешь? — бывший полковник решил, что будет нелишним подладить свою речь под местный революционный диалект.

Шнур задумался.

— В сторону Полесья пойдут, — наконец, решил он. — Там большой отряд индивиду-лу — тьфу ты чёрт, язык сломаешь, индивидуалистов-анархистов.

— А через границу не двинут? — небрежно поинтересовался Перекуров.

Шнур замотал головой.

— Кто же их с оружием пустит-то, — сказал он. — А оружие они не бросят, не дурные.

Ответы не вполне удовлетворили Перекурова, но спрашивать дальше он поостерёгся. Пока было ясно только, что он находится где-то поблизости от Беларуси. — Как и собирался в той жизни, — мысленно усмехнулся он. — Только счетов в швейцарском банке нет, как и наличности. Ладно, главное, что живой. Прорвёмся.

— Бандиты напали, — пояснил он комиссару, который с тревожным любопытством рассматривал его рану на голове. — Надо промыть спиртом. И ещё мне понадобится оружие. Наган. — Он похлопал себя по карманам. — Курево есть?

— Как не быть, — Шнур потянулся к той же полке, откуда доставал карту, и снял с гвоздя сильно пахнущий мешочек. — Махорка. Ну а для самокруток газеты берём. Нет, мы с пониманием, — заторопился он, увидев как построжело лицо уполномоченного, — берём только старые, а новые сразу на полит-политинформациях читаем.

— Это хорошо, — кивнул Перекуров и некоторое напряжение, возникшее между ними, спало. — Итак, спирт и наган мне. Потом постройте бойцов. — Бывший полковник уже понял, что руководить операцией придётся лично ему, но ничего против не имел. Руководить он любил. Главным в этом деле было умение разбираться в людях.

Ах да, чёрт возьми, газеты!

Делая вид, что ему нужна бумага для самокрутки, Перекуров собрал несколько газет, затем властным взмахом руки отослал прочь Шнура, бросив ему только «Наган. И побыстрее», после чего жадным взглядом впился в печатные тексты, бормоча вполголоса:

— Так, значит… товарищ Ленин выступил на съезде профсоюзов… дальше… под руководством товарища Троцкого доблестная Красная армия…. дальше… Ага. 13 мая 1919 года Первый конный корпус отбросил от Царицына белобандитов… дальше…

— Товарищ… Товарищ….

Перекуров так увлёкся чтением новостей, что даже проигнорировал подошедшего Шнура, который ещё пару раз обратился к нему, потом громко кашлянул, а потом тряхнул его за плечо. — Товарищ, вот спирт. Протереть рану может тётка Маврикивна, она у нас как кухарка, и раненых пользует. А вот наган. — Он поставил на стол бутылёк явного самогона и рядом положил оружие. — Так позвать её?

— Что? Да-да, конечно, зови. Спасибо, товарищ.

«Тётка Маврикивна» оказалась маленькой худой старушкой, которая быстро и довольно умело протёрла рану, уже покрывшуюся запёкшейся кровью, и хотела было наложить на неё повязку из чистой белой материи, которую принесла с собой, но Перекуров остановил её. — Нет, бинтовать не надо, — распорядился он. — Время военное, боевой дух солдат снижать не будем, да и приметным станет белое в полутьме.

— Оно верно, ваше благородие — ой, — даже перекрестилась в страхе от оплошки «Маврикивна», — простите дуру старую, товарищ.

— Товарищ Ясенев, — откликнулся бывший Перекуров. — Ничего, я всё понимаю. Пережитки проклятого времени уходят нескоро. Идите, товарищ, благодарю вас.

Глава 2 Контрабандисты

— Мурка, в чём же дело, чего ж ты не имела, — заливался соловьём, подыгрывая себе на старом разбитом баяне, светловолосый парень в посконной косоворотке и смазных сапогах, — разве ж я тебя не одевал?

— Кольца и браслеты, шляпки и жакеты, ну разве ж я тебе не покупал! — подхватывал за ним другой, откаблучивая рядом подобие чечётки.

В некотором отдалении от них ещё трое контрабандистов жарили нанизанные на вертела громадные куски свинины, с которых прямо в костёр стекал сочный жир, уносясь оттуда непередаваемо аппетитным дымком.

— Братва, харе лясы точить! А ну все сюда! — громкий возглас Мишки Косого, главаря банды, расслышали все его соратники, даже те, кто купался в поросшем камышами пруду.

Полянка возле дуба, под которым стоял Косой, быстро заполнилась живописно одетым людом разбойного вида. Только трое, жарившие свиной шашлык, не прервали своего занятия, но и они кивнули своему главарю, когда тот на них глянул — дескать, калякай, мы слышим.

Мишка Косой, как заправский оратор, поднял руку, и, когда гомон братвы утих, велеречиво заговорил.

— Чёрная рать тиранов идёт на нас, чтобы сгубить наши вольности. Кровопийцы мировой буржуазии сомкнулись с краснопузыми чекистами. Святое дело свободы, за которое мы боремся, под угрозой.

— Анархия — мать порядка! — воодушевлённо воскликнул кто-то из толпы.

— Где власть — там насилие! — поддержал его другой.

— Даёшь индивидуализм-анархизм!

Косой снова поднял руку, призывая собравшихся к тишине.

— Короче, братва. Пришла малява от верного человека — вечером сюда выдвинутся чоновцы. Будем с ними драться аль уйдём туда, где вольная воля свободному люду? Решайте.

Загомонили все разом и по большей части возмущённо.

— Бросить всё, непосильно награбленное?!

— Трудились как рабы на галерах!

— Не забудем, не простим!

— Не позволим!

— Наддадим краснопузым!

— Кровью умоются!

— Лохи мы, что ли?!

Мишка Косой, уяснив настроение масс, вскинул обе руки.

— Харе, братва. Посыл понятен. Не фраера мы, верно говорите. Значится так. Ты, Мыкола Кузьмич, — обратился он к седому деду в вышиванке, — достанешь из схрона пять коробок патронов и всем их раздашь. Ты, Митяй, — он повернулся к щуплому пареньку в восьмиугольной кепке, — заляжешь в кустах у дороги, и, когда краснопузые появятся, свистнешь. Как разобьём вражин — отправимся в деревню. Гульнём на всю ивановскую!

Глава 3 Инструктаж

Пока полковник Перекуров, или как он теперь именовался, уполномоченный Ясенев, спешно просматривал новости, в его памяти всплывали сведения об этом времени — историю КПСС он в институте, к счастью, не прогуливал. Так, значит, гражданская война будет ещё около года. Потом Ленин объявит нэп — новую экономическую политику — и пламенные революционеры возглавят самые доходные предприятия, которые снова станут частными — только с другими владельцами. Года до 25-го будут рулить троцкисты, затем их крепко прижмут к ногтю.

Со двора доносились выкрики — комиссар Шнур собирал подчинённых на построение.

— Ладно, попозже запишу, всё, что вспомню, — пробормотал Перекуров, откладывая газеты, — а теперь надо уточнить своё положение.

Он подошёл к мутному треснувшему зеркалу, висевшему на стене, и принялся с интересом изучать доставшуюся ему физиономию. Тупой взгляд запойного алкоголика его даже порадовал — интеллекта не заподозрят, а с таким выражением лица выжить в новом мире будет проще. Хотя следует побриться — Перекуров был по природе аккуратист, и небрежностей во внешнем виде не любил. Что у нас есть ещё? Он снова охлопал свою гимнастёрку. В прокладке справа зашуршало. Уполномоченный вывернул гимнастёрку, распорол ржавым ножом, обнаружившимся на полке, подозрительное место, и извлёк из него официального вида бумагу, озаглавленную Предписание. Где прочитал следующее:

Подивившись забавному совпадению фамилии своего, похоже, начальника и своего бывшего преподавателя истории КПСС, несгибаемого партийца, впрочем, ставшего в начале перестройки директором коммерческого ларька, Перекуров сложил бумагу и спрятал её во внутренний карман.

— Ровно, значит, — проворчал он. — Запад Украины. Вечные бандеровцы и всякая прочая сволочь. Изъять ценности у контрабандистов идея хорошая. Но, может, ещё и отжать у них бизнес? Или, по крайней мере, взять его под крышу? — продолжал размышлять Перекуров. — Приватизировать метр госграницы, — усмехнулся бывший полковник, вспомнив шутку времён начала перестройки. — Нет, не получится. Вводных данных недостаточно.

Свернув цигарку, уполномоченный закурил, попыхтел немножко, а затем снова погрузился в размышления.

— Насчёт ценностей, буде таковые найдутся, решим по ходу дела. И хорошо бы они нашлись. Если Фельдцерман послал Ясенева на захват контрабандистов, то он был стопроцентно уверен, что тот человек надёжный — найдёт всё, что надо, и правильно, то есть, согласно субординации, занесёт… эээ… сдаст в фонд революционной обороны.

Перекуров глянул в окно. На площадке перед домом выстраивались красноармейцы. Пора было идти знакомиться с контингентом. Загасив недокуренную самокрутку и бросив бычок в стоявшее в углу ведро, старший уполномоченный повернулся к двери, и тут вдруг вспомнил фразу из Предписания — «подобрать перспективные кадры для работы в губернской ЧеКа». А вот это как раз то, что нужно, и в чём он разбирается. Собрать свою команду. Бывший полковник усмехнулся и уже увереннее зашагал к выходу.

— Товарищ старший уполномоченный, 24-я отдельная рота частей особого назначения по вашему приказанию построена. К выполнению боевого задания готовы! — высоким, срывающимся от волнения голоском выкрикнул комиссар Шнур.

Две шеренги молодых парней в будёновках и при винтовках стояли, можно сказать, по стойке «смирно», хотя получалось это у них не слишком умело. Кто-то поправлял ремень, кто-то чесался, кто-то громко рыгал.

Вспомнив, что дисциплина в военных отрядах на раннем этапе революции понималась весьма своеобразно, Ясенев-Перекуров решил взять свойский тон:

— Здорово, ребята! — гаркнул он. И, не дожидаясь уставного ответа, который, впрочем, вряд ли бы прозвучал, продолжил: — Пойдём вечером контру бить. Землю крестьянам, мир народам, баб всем желающим!

Незамысловатая грубоватая шутка пришлась парням по вкусу и многие из них заухмылялись.

— Грабь награбленное! — бойко добавил какой-то шустрик, но старший уполномоченный крепко держал в уме предписание Исай Борисовича и счёл нужным подправить политически незрелого энтузиаста.

— А вот это, товарищи, надо делать с пониманием. Сейчас наши братья рабочие ведут борьбу против наёмников мировой буржуазии, поэтому все валютные ценности, которые мы у контры отобьём, прошу сдавать по акту в фонд революционной обороны.

Слова «борьба», «буржуазия», «революция» бывшие крестьяне, достаточно наслушавшиеся митинговых речей, привычно проигнорировали, но неслыханные ранее «валютные ценности» и «по акту» их напрягли и показали, что новый командир, несмотря на безыскусную запойную рожу, не так-то прост и с ним надо держать ухо востро. Кое-кто заметно поскучнел.

Уполномоченный ГубЧеКа, уловив изменения в настроении масс, пояснил:

— Брошки, колечки, дамские браслетики и всё такое-прочее, можете оставить для своих милых пташек. Но вот царские золотые монеты и разные бриллианты-жемчуга попрошу сдавать. По акту.

Возникшее было напряжение рассеялось и среди чоновцев послышались смешки:

— Да откуда у Мишки Косого брильянты-жемчуга?

— Он их, небось, и не видал никогда.

— Как и золотые монеты.

— А то!

Стоявший с края первой шеренги русоволосый парнишка с простодушным выражением лица робко спросил.

— Нам в дом новый котёл надо бы. Можно будет его взять или тоже в этот… фонд обороны?

— Котёл можно, — благосклонно разрешил уполномоченный.

Бойцы загомонили, живо обсуждая, кто какие предметы обихода видел у контрабандистов. Один припомнил керосиновую лампу, другой — переносную железную печь, третий — серебряные ложки. Воинский строй, и без того весьма сомнительный, грозил совсем уже распасться, так что Перекуров-Ясенев, повернувшись к Шнуру, выразительно глянул на него. Тот понял правильно.

— Товарищи бойцы! — воскликнул он. — Минутку внимания. Товарищ старший уполномоченный ещё не закончил!

Гомон постепенно стих и чоновцы более-менее восстановили строй.

— Товарищи бойцы! — на этот раз уполномоченный подпустил в свой голос каплю раскалённого революционного металла. — Наша партия большевиков, во главе с товарищем Лениным, вождём и учителем всех угнетённых трудящихся, ведёт народ в светлое будущее. Мы должны беспощадно разбить тёмные силы и совершить экспроприацию экспроприаторов! Только тогда, когда во всём мире восторжествует пролетарская революция, рабочие и трудовое крестьянство освободятся от гнёта капитала!

Один из чоновцев повернулся к своему соседу, с виду поинтеллигентнее прочих, и спросил шёпотом: — Васёк, а шо такое «экспроприация»?

— Это когда ты жрёшь от пуза и каждая баба тебе даёт, — с видом знатока ответил Васёк.

— Ооо! — широко раскрыл глаза тот, и стал слушать речь нового командира ещё внимательнее.

Перекуров, тем временем, прошёлся по контрреволюционерам, анархистам, белополякам, Врангелю, Колчаку, Юденичу, генералу Корнилову, указал на историческую обречённость старого строя и необходимость поддержания партийной дисциплины; призвал не поддаваться на провокации несознательных элементов и крепить революционное единство пролетариата и трудового крестьянства. Затем он перешёл к международной обстановке, осудил Чемберлена, Ллойд-Джорджа, американского президента Вильсона и кровопийц-банкиров лондонского Сити. Впрочем, заметив, что слушатели начали скучать, он перешёл на более актуальные темы жратвы, баб, и выпивки. После чего вернулся к политическому моменту.

— Мы должны, товарищи, образно говоря, подняли на вилы эксплуататоров трудящего класса, — гремел он. — На вилы, под тесаки, ножи, кинжалы, топоры! Рубить им бошки! И не только наших капиталистов-эксплуататоров, но и зарубежных, которые хотят грабить нашу родину! Но мы не позволим, чтобы солдаты НАТО топтали нашу землю! Сотрём их всех в радиоактивную пыль! Разожжём на горе всем буржуям мировой пожар!

Когда полковник выдал про радиоактивную пыль и солдат НАТО, глаза у комиссара Митьки Шнура стали совсем как блюдечки, и оратор, поняв, что переоценил интеллектуальный уровень своей аудитории, решил снизить накал страстей.

— Итак, значится, вот как обстоят дела, — откашлявшись, продолжил он. — Во-первых, жратва, во-вторых, выпивка, в третьих, бабы…

Произнося свою речь, бывший российский полковник одновременно отслеживал реакцию слушателей, высматривая перспективные кадры. К сожалению, большинство чоновцев в самые критические моменты зевали, чесались, в общем, проявляли политическую несознательность и даже, можно сказать, оппортунизм.

Его внимание привлёк смуглый черноволосый небритый парень, стоявший в середине второй шеренги. Как и все, он пропускал мимо ушей революционные фразы, как и все, оживлялся, слыша про баб, жратву и выпивку, но, в отличие от других, его глаза начинали странно поблескивать при упоминании ножей, топоров и усекновении голов капиталистов-эксплуататоров. Перекуров решил взять его на заметку.

Ещё раз помянув жратву, выпивку и баб, старший уполномоченный ГубЧеКа закончил свою речь короткой здравицей в честь товарища Ленина и всемирной революции.

Когда наступила тишина, комиссар Митька Шнур, кое-что повидавший в своей матросской жизни, сначала ошалело мотнул головой, а потом неистово зааплодировал. Другие бойцы тоже захлопали, замахали будёновками, застучали винтовками о землю — в общем, стали различными способами выражать одобрение.

Лет пятнадцать назад Федька Перекуров, студент МГИМО, балагур и душа компании, лишь порадовался бы такому успеху своего выступления и пригласил бы слушателей в пивную за его счёт. Но с тех пор он успел уяснить, что подлинный успех в этом мире достигается не словами и речами, а деньгами, родоплеменными связями, и холодным цинизмом. Ещё раз проанализировав план операции, который уже сложился в его голове, бывший российский полковник вскинул сжатый кулак, потряс им в качестве ответного приветствия бойцам, а затем повернулся к штабу и кивнул комиссару, предлагая следовать за ним.

— Кто из бойцов лучше всего знает в лицо главаря банды? — был первый вопрос старшего уполномоченного.

— Мишку Косого-то? — переспросил Митька Шнур. — Ванятка Мохин, конечно. Они дальние родичи, и, до того, как Мишка банду организовал, приятельствовали. А потом Мишка у него невесту отбил, и они вдрызг разругались. Да вы его знаете — Ванятка с Петровичем вас сюда на телеге подвозили.

— Очень хорошо, — кивнул Ясенев-Перекуров. — Поручим ему отдельное задание: выслеживать главаря банды.

— Это он в охотку, — ухмыльнулся Шнур, — давно с ним поквитаться хочет.

— Дальше, — уполномоченный взял карандаш и нарисовал на карте, в тех местах, где дорога близко подступала к лесу, три кружка. — Вот здесь, здесь, и здесь, — он потыкал карандашом, — я бы устроил засады часовых. Поэтому, перед тем как выдвигаться основному отряду, надо послать разведчиков проверить эти места. И снять часовых, если они там будут. Нужны люди, которые умеют скрытно передвигаться и хорошо владеют холодным оружием.

На этот раз Шнур задумался. — Ахмед, Федорка и Ерёма-мясник подойдут, пожалуй, — сказал он, наконец.

— Ахмед — это черноволосый небритый парень? — вскользь поинтересовался Перекуров. — Откуда он?

— Ага. — Митька кивнул. — С Кавказа откуда-то. К нам год назад прибился после демобилизации. Сначала у солдатки какой-то жил, потом в наш отряд вступил. А что? Ножом владеет отлично, с десяти метров в доску всаживает. И тесаком махает будь здоров.

— Годится, — утвердил уполномоченный, у которого на Ахмеда уже начали вырисовываться кое-какие планы. — Фамилия его как?

Молодой комиссар наморщил лоб, подумал немного, и растерянно ответил:

— Не помню. — Он встал, вышел в соседнюю комнату, вернулся с замызганной тетрадкой, полистал её. Затем лицо его посветлело, и он объявил, водя пальцем по бумаге: — Нашёл. Ахмед Кирбазаев, двадцати трёх лет, из Дагестана. Воевал рядовым в империалистическую войну. Холост. Записано с его слов.

— Итак, дальше, — продолжил развёртывать план операции уполномоченный. — После того, как часовых снимем, отправляем основной отряд. Со стороны дороги даём несколько неприцельных очередей из пулемёта по лесу, в разные стороны, затем гоним всю банду от леса к озеру и там ликвидируем. Движемся группой. Боец Иван Мохин идёт отдельно, ищет главаря.

Полковник не уточнил, что выгнать контрабандистов из леса к озеру он хочет, чтобы отсечь их от схрона, а выследить главаря — потому что тот, как только поймёт, что дело пахнет жареным, наверняка кинется к ухоронке.

Комиссар Шнур некоторое время сопел, укладывая в голове руководящие указания и глядя на карту, но вопросов у него не возникло.

Затем тетка Маврикивна принесла чай, бутерброды, и оба командира завели разговор по душам.

— Скучно, небось, в деревне постоянно сидеть? — поинтересовался старший.

— Есть немного, — признал Митька. — Мы скачки на лошадях иногда устраиваем.

— Если операция пройдёт успешно, то всем будет поощрение от руководства. Имеются ли какие-нибудь пожелания? Кроме оружия, конечно, это само собой. Гранаты для вас я выбью, не сомневайся.

— Сапоги новые надобно бы, пар десять для бойцов. Ситцу — бабам ихним на подарки. Да и хоть занавески справить на окна. Чего-нить из мануфактуры. Может, стаканы ещё, — перечислил нехитрые пожелания деревенского люда парень.

— Доставим в лучшем виде, — заверил уполномоченный. — У вас тут должен быть представитель ЧеКа. Что-то я его сегодня не видел, — с ноткой вопроса в голосе произнёс он, меняя тему.

— Запил Егорка, — ответил Шнур, прихлёбывая чаёк. — Сейчас в белой горячке валяется.

— Значит, и доли в трофеях у него не будет, — отметил Ясенев, постучав по столу карандашом. — А какие у отряда отношения с местным населением?

— Так ведь четверть наших сами местные.

— Кур, яйки, млеко хозяйки дают?

— Всё в счёт продразвёрстки записываем.

— Баб бойцы пощупывают? — свойски-фамильярно поинтересовался уполномоченный.

Комиссар Митька Шнур отчего-то запечалился и, отведя взгляд в сторону, стал мямлить про революционную сознательность трудящихся масс, но, поймав усмешку Ясенева, покраснел и признался:

— На бандитов нарваться можно, — почти шёпотом сказал он. — У многих родичи живут здесь в деревне. С тех пор как мы ЧОН организовали, они пару наших бойцов, которые затемно к бабам ходили, на ножи поставили. Одного откачали, а второй отошёл. Так что не ходят наши больше на гулянки по вечерам, — с грустью добавил он.

Глава 4 Ликвидация банды

На задание чоновцы выдвинулись, когда из-за горизонта появилась и начала тускло освещать местность молодая Луна.

Выйдя на проезжую дорогу, они вскоре увидели вдали темнеющий лес — основное место базирования банды. Взмахом руки полковник направил Ахмеда Кирбазаева и ещё двух человек, выделенных в разведчики, к подозрительным кустам на краю перелеска. Вскоре оттуда раздался чей-то короткий писк, и довольный Ахмед, обтирая рукавом окровавленный тесак, вернулся к основной группе.

— Сидел там мелкий шакал, — с лёгким акцентом сообщил он.

Полковник кивнул, попутно отметив про себя, что боевой характер кавказца он, похоже, оценил верно.

Двое других разведчиков вернулись, ничего подозрительного не обнаружив.

— Значит, часовой был только один. Очень хорошо. Пулемёты вперёд, — приказал старший уполномоченный, и две тачанки, на которых громоздились неуклюжие «Максимы», свернув с дороги, покатили в сторону леса. Отряд двигался за ними. Когда все вышли на границу леса, полковник скомандовал «Пли!» и очереди пуль начали поливать кустарники, молодую поросль, старые деревья. В глубине леса послышались бессвязные выкрики, команды, стоны — кого-то зацепило.

— В атаку! — приказал старший уполномоченный и махнул рукой с наганом. Держа винтовки наперевес, чоновцы бросились на крики. Вскоре началась пальба, которая постепенно отдалилась — очевидно, бандитов теснили в сторону озера. А может, они и сами отходили туда, рассчитывая на более надёжное убежище в камышах.

Ванятка Мохин, которому было поручено выслеживать главаря, осторожно двинулся вглубь леса, то и дело осматриваясь. Уполномоченный Ясенев, короткими перебежками следовал за ним, прикрываясь стволами деревьев.

— Есть! Попался, стервец! Это тебе за Машку! — услышал Ясенев торжествующий крик бойца, после чего послышались два выстрела и треск от падения тяжёлого тела в кустарник.

Старший уполномоченный осторожно выглянул из-за дерева. Чоновец стоял, уперев приклад винтовки в землю, рядом с ним лежало чьё-то тело, а немного левее находилась неглубокая яма, очевидно, только что в спешке раскопанная, в которой виднелось нечто вроде сундучка.

Убедившись, что ухоронка контрабандистов найдена, Перекуров быстро осмотрелся, затем вышел из-за дерева, и окликнул чоновца: — Это ты, Ванятка?

Мохин обернулся на голос, и Перекуров, вскинув наган, точным выстрелом в сердце уложил его наповал. Чоновец свалился рядом со своим недругом, не издав ни звука.

Проверив, что оба мертвы, полковник подошёл к сундучку и открыл его. Внутри лежали золотые монеты царской чеканки, брошки, кольца с драгоценными камнями, рубиновое ожерелье. Десяток монет полковник выгреб и запихал во внутренний карман, затем, немного поколебавшись, сунул туда же и ожерелье, а остальные вещи выровнял, чтобы они казались нетронутыми.

Простодушные чоновцы ошибались. У Мишки Косого имелись и драгоценности, и золотые монеты — он не только возил контрабанду, но и брал мзду за то, что провожал тайными тропами желающих покинуть первое в мире государство рабочих и крестьян. А каких-то беженцев его люди, скорее всего, просто грабили и убивали. Несомненно, это знал и комиссар Исай Борисович Фельдцерман, направивший на ликвидацию контрабандистов своего особо доверенного человека. А может быть, они даже работали в паре или, наоборот, конкурировали, подумал Перекуров и ещё раз порадовался тому, что отверг поспешную идею отжать бизнес контрабандистов. Затем его мысли вернулись к найденным ценностям. Нехватку десятка монет никто не заметит. Но ведь кто-то может знать про ожерелье. Поразмыслив минуту, Перекуров заглушил чуйку, сигналившую об опасности, поглубже задвинул предметы во внутренний карман гимнастерки и застегнул его, чтобы монеты не звякали.

Тем временем, стрельба около озера понемногу затихала.

Нагнувшись и ещё раз проверив, что главарь контрабандистов и чоновец мертвы, старший уполномоченный выпрямился и крикнул:

— Бойцы, ко мне!

Отклика не было.

Уяснив, что парни заняты сбором трофеев и их сейчас не докличешься, уполномоченный выразил своё требование в более привлекательной форме:

— Бойцы, срочно ко мне! Найдены ценности!

После успешно проведённой операции, завершившейся глубокой ночью, утомлённые бойцы намеревались разойтись по домам, но уполномоченный настоял, чтобы все они собрались в штабе ЧОНа.

Самым первым делом ценности, найденные в сундучке, были по акту оприходованы и знавшие грамоту обозначили на бумажке свои подписи. Новый командир не задавал вопросы, кто и чем прибарахлился на стоянке контрабандистов; крестьянские парни, в свою очередь, понимали, что драгоценные камни и золотые монеты им не по чину, так что обе стороны остались вполне друг другом довольны. А Ахмед, экспроприировавший в свою пользу громадный кинжал, просто сиял. После описи Перекуров вернул ценности обратно в сундучок и, для большей гарантии сохранности, обвязал его ремнями и скрепил их неким подобием пломбы, наспех сделанной им из свечного стеарина. Список вещей он положил в карман своей гимнастёрки.

Затем комиссар Шнур подвёл краткий итог прошедшей операции. Из бойцов, как он сообщил, погибли четверо, включая принявшего героическую смерть от главаря контрабандистов Ивана Мохина. Бандитов ликвидировано более десятка, остальные сумели уйти. Гранаты израсходованы все, боезапас к пулемётам — наполовину. Больше других отличились Ермолай Петрович и Ахмед Кирбазаев, на счету которых оказалось по трое убитых врагов.

После него слово взял старший уполномоченный. Поздравив бойцов с выполнением задания командования, он от имени руководства пообещал всем ценные подарки, а Ахмеду Кирбазаеву, как особо проявившему в бою мужество и смекалку, предложил перейти на работу в ГубЧеКа, с предоставлением твёрдого оклада и служебной жилплощади. На этом, заметив, что у бойцов уже слипаются от усталости глаза, он закрыл собрание и распустил всех по домам.

Утром уполномоченный ГубЧеКа Ясенев и комиссар отряда ЧОНа Шнур пили в штабе чай и обсуждали оставшиеся нерешёнными вопросы. Уполномоченный пообещал прислать с оказией оружие и подарки отличившимся бойцам, а комиссар попросил выделить лично ему именной браунинг. Потом, намечая будущие революционные перспективы, Перекуров расспросил Шнура про иконы у сельчан и церковные ценности. Он помнил, что вскоре в Советской России должна начаться кампания борьбы с пережитками прошлого, и хотел заранее быть к ней готовым. Комиссар обрисовал ему ситуацию, посетовав на бедность их местной церквушки.

Затем старший уполномоченный подтянул ремень и вышел, вместе с комиссаром, во двор, где уже собрались для его проводов бойцы роты. Ахмед Кирбазаев, в папахе, с тесаком и громадным кинжалом за поясом устроился на охапке сена в готовой к отбытию телеге. На её облучке сидел тот же Петрович, которого полковник встретил в новом мире, вместе с Ваняткой Мохиным, ныне покойным, первыми.

Перекуров, держа сундучок, забрался на телегу, привязал его ремнями к борту; повернулся к бойцам и, не тратя лишних слов, вскинул сжатый кулак в знак прощания с ними, затем махнул возчику рукой — отправляйся.

Глава 5 Эффективный менеджмент

Здание Ровенского ГубЧеКа располагалось в центре города, в помещении бывшей местной жандармерии. Когда телега остановилась около него, старший уполномоченный Ясенев бодро спрыгнул на землю, подхватил с собой сундучок с ценностями и направился ко входу, приказав попутчикам дожидаться его возвращения. Первым делом ему нужно было найти «свой» кабинет в ГубЧеКа и «свою» квартиру — вероятно, служебную. Впрочем, полковник был уверен, что легко справится с этими задачами.

Как только он вошёл в помещение, усатый охранник с винтовкой окликнул его:

— Матвеич! Комиссар приказал, чтобы ты зашёл к нему, как только появишься.

— Угу, — неопределённо отозвался Перекуров. — А где сейчас начальник хозяйственной части? — Ему нужно было побыстрее получить основные сведения о «своих» сослуживцах, по крайней мере, наиболее значимых из них, чтобы случайно не ошибиться в именах и должностях.

— Яков Львович с обеда был у себя, — ответил охранник. — Ты поспеши, товарищ Фельдцерман срочно хотел тебя видеть. — Он махнул в сторону двери, на которой висела табличка с надписью крупными буквами «Председатель ГубЧека».

Перекуров, однако, спешить не стал. Он прошёлся вдоль коридора, по пути незаметно изучая таблички на других дверях, остановился возле доски объявлений, из которых узнал, что товарищу Заяц П.С. объявлен выговор по партийной линии, а товарищ Кошкин П.А. премирован именным оружием. Там же прочитал приказ о проведении 25 мая субботника по уборке территории, с обязательным участием всего рядового и командного состава. Газету, прикреплённую к доске, он читать не стал, поскольку с положением дел в стране уже ознакомился по печатным листкам, найденным в штабе ЧОНа. Затем зашагал дальше. Возле кабинета в конце коридора, на котором было написано «Уполномоченные», он остановился и, пару секунд подумав, распахнул дверь. Сидевшие в комнате подняли головы, а один из них, по возрасту его ровесник, воскликнул:

— О, Матвеич вернулся! Тебя документы дожидаются. — Он кивнул в сторону одного из столов, за которым никто не сидел, и Ясенев понял, что это его рабочее место.

Подойдя к столу, он положил на него обвязанный ремнями и опечатанный ящичек, на который с любопытством покосились все четверо мужчин, сидевших в комнате, бегло просмотрел бумаги, представлявшие собой, похоже, бухгалтерские отчёты предприятий города, затем сказал:

— Зайду попозже. Сейчас надобно отчитаться по командировке.

С этими словами он подхватил ящичек и заспешил на выход. Товарищу Фельдцерману, по-видимому, уже доложили о его прибытии, и заставлять его ждать не следовало.

Дверь в кабинет губкомиссара была приоткрыта. Старший уполномоченный толкнул её ногой и вошёл внутрь, держа обеими руками перевязанный ремнями ящичек.

— С революционным приветом, товарищ комиссар! — воскликнул он.

Фельдцерман слегка удивлённо посмотрел на него, затем перевёл взгляд на ящичек.

— Так что, значится, побили мы контру, — сообщил Перекуров, выгружая свою ношу на стол, — а потом приняли ценности согласно акту.

Он достал из кармана гимнастёрки бумагу с описью конфискованного у контрабандистов имущества и положил её перед комиссаром. Тот нацепил пенсне и принялся внимательно изучать документ. По ходу дела лицо Исай Борисовича всё больше светлело. Дочитав до конца, поднялся и потряс старшему уполномоченному руку.

— Спасибо, товарищ Ясенев, — проникновенно сказал он. — Объявляю вам благодарность от имени революции.

Перекуров на пару секунд задумался, каков в это время должен быть уставной ответ, и, не найдя однозначного решения, предпочёл осторожно сообщить:

— Остальные ваши поручения тоже выполнены товарищ комиссар. Подобрал кадра для работы в ЧеКа, политически сознательного и хорошо проявившего себя в ходе операции.

— Кто таков? — осведомился Фельдцерман, открывая большой сейф, вмонтированный в стену, и отправляя туда ящичек.

— С Кавказа. Зовут Ахмед Кирбазаев. Приехал со мной. Надо бы его на довольствие поставить и к жилплощади определить.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался комиссар, усаживаясь обратно в кресло. — Пригласи его сюда.

— Есть, — ответил Перекуров. Он повернулся, вышел из кабинета и, пройдя по коридору к посту охраны, сказал: — Товарищ Фельдцерман приказал пригласить к нему кавказца, что сидит на телеге снаружи.

Охранник кивнул, и Перекуров, выйдя из здания, крикнул:

— Ахмед, поди сюда!

Молодой кавказец, как был в папахе и при кинжале, соскочил с повозки и быстро взбежал по лестнице.

— Товарищ Фельдцерман, председатель ГубЧеКа хочет тебя видеть, — сообщил ему Перекуров.

Оба прошли в кабинет губкомиссара и старший уполномоченный объявил:

— Это, значится, товарищ Кирбазаев, передовой боец революционного отряда ЧОНа. Отлично проявил себя во время операции против контры.

Председатель ГубЧеКа благосклонно глянул на вошедшего, сходу распознав в нём социально близкий элемент. Впрочем, здороваться с ним за руку он не стал, а только спросил.

— Готов служить революции в ЧеКа, боец?

— Готов, — кратко ответил Кирбазаев и поправил свой громадный кинжал.

— Чем занимались твои родители?

— Пасли овец в горах, — по-прежнему кратко отвечал Кирбазаев.

— Происхождения рабоче-крестьянского, значит. Отлично. Назначаю тебя временно стажёром к товарищу Ясеневу. Заполнишь анкету в секретариате. В хозяйственном отделе получишь талоны на питание и ордер на место в общежитии, — с такими словами он принялся выписывать мандат, а уполномоченный, тем временем, попросил:

— Товарищ губкомиссар, выделите ему красноармейца для сопровождения. Товарищ Ахмед не знаком с расположением местности.

Фельдцерман пожевал губами, потом кивнул, нажал кнопку звонка и приказал вошедшему порученцу, с виду латышу:

— Кариньш, проводи стажёра в хозотдел и передай его с рук на руки товарищу Катценельсону. Дальше тот сам разберётся.

— Дождитесь меня на улице, — шепнул им уполномоченный, когда кавказец и латыш выходили из кабинета.

Председатель ГубЧеКа проводил их довольным взглядом.

— Вот это и есть единство народов, подлинный пролетарский интернационализм, — назидательно произнёс он. — Ты молодец, товарищ Ясенев.

Он повернулся к своему подчинённому и, только сейчас заметив шрам на его голове, воскликнул:

— Да ты ранен!

— Пустяки, — скромно отозвался тот, — уже зажило.

— Нет, нет, три дня отпуска тебе, отдохни. Потом снова займись документацией по налогам. Мошенничают, мерзавцы, а у меня нет времени разбираться с их бумагами.

— Будет сделано, — произнёс Перекуров-Ясенев и, уже поворачиваясь к выходу, сообщил — Мне тоже надо зайти в хозяйственный отдел. Во время боёв потерялись ключи от квартиры.

— Конечно. Я распоряжусь, чтобы Яков Львович выдал тебе дубликаты. Выздоравливай, товарищ. — Председатель ГубЧеКа пожал ему на прощанье руку.

Общежитие стажёров оказалось комнатой, расположенной в пятиэтажном служебном доме как раз над квартирой самого Ясенева, дубликаты ключей к которой ему не слишком охотно выдал заведующий хозяйственной частью товарищ Катценельсон.

Велев Ахмеду быть готовым завтра приступить к работе, уполномоченный снова отправился в ГубЧеКа, собрал бумаги, лежавшие на его столе, и, оформив в секретариате трёхдневный отпуск, ушёл домой, чтобы в спокойной обстановке поразмыслить. Понять, как лучше всего использовать свои нынешние возможности и прошлые знания, чтобы оптимальным образом устроить жизнь в ситуации, в которой он оказался.

Решение полковник нашёл, изучая взятые в ГубЧеКа документы, оказавшиеся налоговыми отчётами городской буржуазии. Крышевание бизнеса — а именно так в переводе на современный язык называлось это направление деятельности здешних силовиков — было темой, прекрасной ему знакомой. Разобравшись за пару часов с принципами местной бухгалтерии и посмеявшись над наивностью составлявших финансовые ведомости лиц, пытавшихся примитивными приёмами скрыть прибыли своих предприятий, бывший российский полковник составил план действий по повышению размера сбора денежных средств с туземных капиталистов.

На следующее утро старший уполномоченный ГубЧеКа Ясенев, сопровождаемый стажёром Кирбазаевым, отправился в объезд городских предприятий, которые он решил самыми первыми обложить налогом, исчисленным им не по полуфиктивным отчётам, а по реальному производству. Последнее ему, используя свой опыт, определить было нетрудно. Технология налогообложения бизнесменов также была взята им из прошлой практики. Сначала к главе предприятия заявлялся, в полном обмундировании и с мандатом ЧеКа Ахмед Кирбазаев, который предъявлял требование о сдаче революционного налога, выразительно держа руку на своём громадном кинжале. При этом, для большей эффективности перфоманса, в телеге начинал жалобно блеять купленный чекистами на рынке белый барашек. По разработанному полковником сценарию, сумма налога, которую требовал стажёр, была заведомо неподъёмной. Однако, после того, как бизнесмены в достаточной степени проникались ситуацией, стажёра Кирбазаева сменял старший уполномоченный Ясенев, который, демонстрируя глубокое знание финансовых дел и гибкость подхода, выписывал уже реальный налог и быстро добивался его выплаты.

Белому барашку пережить объезд чекистами городских бизнесменов было не суждено. На одном из предприятий, встретив отчаянно несговорчивых бухгалтера и директора, разозлённый Ахмед приволок блеющего барашка в помещение, одним взмахом своего громадного кинжала отсёк ему голову и швырнул её к ногам оппонентов. После чего революционный налог был быстро и в полном объёме выплачен.

В конце рабочего дня простодушный стажёр спросил уполномоченного: почему нельзя было просто заходить на предприятия, да и забирать все деньги, которые там имелись.

— Здесь столько жирных овец, что сам Аллах велел их резать, — добавил он.

Перекуров постарался объяснить ему разницу между такой одноразовой акцией и постоянным крышеванием. Второе отличается от первого, как стрижка овцы от её забоя. Забить овцу можно лишь один раз, а стричь её можно многократно.

После столь наглядного ответа и, особенно, разъяснения смысла звучного слова крышевание, Ахмед Кирбазаев, поначалу не слишком-то уважавший своего случайного начальника, проникся к нему глубоким почтением.

Когда Перекуров принёс письменный отчёт о проделанной работе по обложению городской буржуазии революционным налогом и собранную сумму наличными, комиссар Исай Борисович Фейгельман посмотрел на старшего уполномоченного весьма задумчиво. На всякий случай он два раза пересчитал деньги и убедился, что ошибки нет.

— Что ж, приятная неожиданность, — сказал он, наконец, смахивая деньги в ящик письменного стола. — Умеете работать, товарищ Ясенев. Революции нужны эффективные менеджеры.

Для бывшего российского полковника выражение «эффективные менеджеры» прозвучало как напоминание о прошлом, точнее, о будущем, и он слегка вздрогнул.

Тем временем, комиссар ГубЧека раскрыл папку с документами.

— Я полагаю, что вас следует представить к награждению орденом, — сообщил он и взялся за перо.

Вспомнив о новом стажёре, про перфоманс которого с усекновением башки барашка ему уже доложили, комиссар добавил:

— А товарищу Кирбазаеву передайте от меня особый революционный привет. Такие люди — наш золотой резерв.

Глава 6 Иконы для диктатуры пролетариата

— Пётр Матвеич, партвзносы сегодня занеси, — напомнил уполномоченному парторг ГубЧеКа Шустриков, встретив того в коридоре. — И ещё, — он ткнул пальцем в бумажку, прикреплённую к доске объявлений. — Скоро состоится партийное собрание по вопросу положения на фронтах. С резолюцией и приветственной телеграммой председателю Реввоенсовета товарищу Троцкому. Явка обязательна. Не опаздывай.

Некоторое время Ясенев-Перекуров раздумчиво изучал текст объявления, потом шагнул к кабинету губкомиссара и, по-свойски, не постучавшись, толкнул дверь.

Исай Борисович просматривал газету, одновременно разговаривая с кем-то по телефону. Когда его сотрудник с пролетарской непосредственностью распахнул дверь, он поморщился, но неудовольствия вслух не высказал, только вопросительно глянул на него.

— Товарищ комиссар, разрешите доложить, так что контра, которую мы побили в Чуприхе, не одна. Много несознательного элемента в деревне сочувствует им. Тёмные люди, иконы в домах держат. Старые, — как бы невзначай добавил он.

— Старые иконы, говоришь, — оживился Исай Борисович. — То есть… эээ… жители сочувствуют контре, говоришь?

— Сочувствуют, хотя виду особо не подают, — кивнул головой Перекуров. — Тёмные люди. На доски молятся. Есть и старые, — повторно закинул удочку Перекуров. — Читальню с революционной литературой им надо бы соорудить, а от реакционных предметов избавить начисто. Так сказать, сделать прививку от мракобесия.

Комиссар ГубЧеКа Исай Борисович Фельдцерман отложил газету и, попрощавшись с кем-то по телефону, вернул трубку на место. Затем он подошёл к тяжёлому, вмонтированному в стену железному сейфу, открыл его длинным ключом, достал папку с бумагами.

— Поедешь туда снова, — велел он, усаживаясь обратно в кресло. — Как человеку, уже знакомому с обстановкой, тебе и разобраться будет легче. Возьмёшь в хозчасти для тамошних активистов поощрения. Проведёшь сход местных жителей и разъяснишь политическую линию. Объяснишь, что поддерживать контру мы не позволим и покараем за это по всей строгости революционного закона. Потом поставишь на голосование схода вопрос об избе-читальне и, одновременно, о ликвидации пережитков прошлого. А когда проголосуют, сразу же пойдешь с отрядом активистов по избам и эти пережитки соберёшь. Согласно решению схода. При этом будешь брать подписку о добровольном согласии — чтоб они потом не требовали компенсаций. Сейчас я выдам тебе мандат и предписание. — Комиссар достал из папки прямоугольник твёрдой красной бумаги, на котором стояли гербовые печати.

— Да, и вот ещё что. У нас через пять дней будет партийное собрание по поводу положения на революционных фронтах, — сообщил он, вписывая в мандат должность и фамилию Ясенева. — Примем приветственную телеграмму товарищу Троцкому. Постарайся вернуться к этому времени, товарищ старший уполномоченный.

— Ага, конечно, — пробурчал, выйдя из кабинета комиссара, Перекуров. — Революционное приветствие товарищу Троцкому. Ищи дурака. Товарищ Сталин никогда ничего не забывает и никогда ничего не прощает, — повторил он запомнившуюся фразу из институтских лекций по истории партии. — Только надо будет побольше икон сдать… в фонд революционной обороны. Чтобы товарищ Фельдцерман посмотрел сквозь пальцы на моё опоздание.

Сельский сход, вопреки ожиданиям старшего уполномоченного, проходил не совсем гладко. Получившие новые сапоги и отрезы ситца для жён чоновцы стояли в оцеплении с винтовками, но, тем не менее, деревенские жители выказывали неудовольствие. Первая часть, резолюция насчёт избы-читальни, прошла без проблем, а вот на второй, об изъятии реакционных пережитков, дело застопорилось. Уполномоченный имел неосторожность обмолвиться, что к таковым прежде всего относятся иконы, как распространители бацилл мракобесия, и сельчане, недовольно зашумели. Особенно усердствовала одна женщина, с виду похожая на актрису Марию Шукшину.

Вначале полковник, чувствуя за собой мощь передовой науки и психологическую поддержку цепи вооружённых чоновцев, спокойно и даже с некоторым юмором отвечал на её аргументы. Потом он начал нервничать. Наконец, её заявление, что насильственное изъятие икон нарушает закон об отделении церкви от государства, окончательно вывело его из себя.

— Ерунду говорите, товарищ! — рявкнул бывший российский полковник. — Изъятие икон не нарушает никаких законов. Изымая иконы, мы только заботимся о том, чтобы несознательные личности не заражали мракобесием окружающих.

— Но ведь люди иконы из дома не выносят, как они могут ими кого-то заразить? — не унималась женщина.

Полковник ощутил сильное желание пнуть её сапогом в живот, но счёл за лучшее сдержаться. Деревня — это не обезличенный город, где встречные друг друга не знают; здесь многие связаны родственными отношениями, и женщина, которую ты ударишь сапогом в живот, вполне может оказаться матерью кого-то из тех, кто тебя охраняет, притом с оружием в руках. Тут и на подарки от власти могут наплевать. С сожалением подумав о ещё бытующих среди граждан предрассудках, мешающих воспитанию восторженного образа мыслей и неукоснительной преданности начальству, полковник отвернулся от возмутительницы спокойствия и приказал чоновцам:

— Всё, закончили трёп. Оцепляйте деревню и собирайте предметы мракобесия по спискам.

Вспомнив наказ Исай Борисовича Фельдцермана, он добавил, обращаясь к комиссару Шнуру:

— И требуйте подписку о добровольном согласии на изъятие. А у тех, кто откажется её дать, забирайте корову и лошадь.

Исай Борисович, при виде обширной коллекции икон, среди которых были и явно старинного письма экземпляры, даже не вспомнил об отсутствии уполномоченного на партийном собрании. Отложив в сторону не имеющие валютной ценности новоделы, он велел отправить их в комитет по борьбе с религиозными предрассудками для наглядной агитации и последующей ликвидации, а антиквариат запер в сейф. Его он собирался позже переправить через границу в Польшу и далее заокеанским родичам. Которые заносили в банк на его счёт, при подобных сделках, определённый процент от продаж.

Отчёт Ясенева о проведении акции по борьбе с пережитками он, в целом, одобрил, но всё же попенял на то, что старший уполномоченный не сумел добиться полностью добровольной сдачи селянами предметов мракобесия.

— Запомните на следующий раз, батенька, — наставительно сказал он, немного грассируя под Ленина, — нам нужно, чтобы люди по своей воле признавали решения советской власти. Всё время действовать путём насилия это не есть верное понимание политической линии большевиков.

— Время поджимало, товарищ председатель, — хмуро ответил уполномоченный. — И потом зараза мракобесия в этой деревне широко распространилась, пришлось отказаться от методов убеждения.

Признаваться в том, что он не сумел переспорить каких-то сельских женщин, полковнику не хотелось.

Глава 7 Статусный символ

Сбор революционного налога с городской буржуазии оказался делом трудоёмким, поэтому комиссар ГубЧеКа Исай Борисович Фельдцерман вскоре освободил старшего уполномоченного Ясенева и его подчинённого Кирбазаева от всех других заданий, поручив заниматься только экспроприацией излишков собственности у капиталистов в пользу трудящихся масс.

Уполномоченный предпочитал брать налог с буржуазных элементов валютой, золотом и николаевскими червонцами. Основную часть он сдавал своему непосредственному начальнику, но малую толику, процентов примерно десять, оставлял себе.

Дополнительный доход шёл на качественные продукты питания — хорошо поесть полковник любил и в прошлой жизни — а также в личный стабилизационный фонд. В него он вкладывал, в основном, валюту и золотые монеты, представлявшие собой наиболее компактное размещение капитала. Перекуров помнил, из курса по истории партии, что вскоре в Сов. России произойдёт финансовая реформа, в результате которой разнообразные революционные фантики, ныне девальвирующие со скоростью падения снежной лавины, сменит твёрдый золотой червонец. А потом появится ещё и Торгсин, аналог более поздних советских «Берёзок», в котором трудящимся будут продавать всё, что угодно — но только за капиталистическую валюту, которой они, увы, не имели.

Через некоторое время бывший российский полковник решил вложить часть прибыли в повышение своей репутации у коллег. В его прежнем мире главным статусным символом уважаемых людей разных слоёв общества, от депутатов до сотрудников силовых структур, был золотой унитаз. Здесь до такого пока не додумались, хотя товарищ Ленин вроде бы говорил что-то на этот счёт.

Полистав томик статей вождя пролетариата, Перекуров в одной из них нашёл совет Ленина трудящимся выплавить из золота унитаз и использовать его по назначению, демонстрируя таким способом презрение к кумиру буржуазии.

Установив надёжную идейную основу для своего проекта, Перекуров с жаром принялся за его осуществление. Набросал техническое задание. Нашёл золотых дел мастера, который подрядился изготовить требуемый объект, оценил стоимость работ по напылению унитаза, бачка, ершика, а также необходимое для этого количество драгоценного металла. Затем собрал недостающее количество золота с буржуазных элементов в счёт революционного налога. И через неделю центральный предмет обновлённого туалета уже радовал глаза хозяина приятным мягким желтым блеском.

Когда сотрудник внутренней контрразведки доложил Исай Борисовичу о золотом унитазе товарища Ясенева, губкомиссар изумился, не поверил, отправил старшего уполномоченного в двухдневную командировку, а сам, взяв в хозотделе ключи от его служебной квартиры, пришёл туда и в полном ошеломлении долго созерцал золотой унитаз с золотым ёршиком. Потом потрогал его, царапнул ножом гладкую поверхность, отринул пришедшую на мгновение дикую мысль попробовать на зуб. В конце концов, он отпилил кусочек ершика и забрал с собой на экспертизу, выдавшую заключение: золото высокой пробы.

Вернувшегося из командировки Ясенева секретарша Розочка Блюм, которой он сдал отчёт, попросила зайти к председателю ГубЧеКа. Догадываясь, о чём пойдет речь, уполномоченный усмехнулся, заскочил к себе домой, прихватил томик работ Ленина, и уверенно направился в знакомый кабинет.

Комиссар Фельдцерман не хотел показывать своему подчинённому, что он тайно побывал в его квартире, но и ситуация с золотым унитазом требовала прояснения. Он нацепил пенсне, взял с полки брошюру Политиздата «О бытовой скромности большевиков», и сделал вид, что читает её, одновременно поворачивая книжку так, чтобы уполномоченному становилось видно её название.

Ясенев-Перекуров, в свою очередь, положил на стол своего начальника томик работ Ленина и развернул его на странице, где была фраза про золотой унитаз.

— Так что вот, назло мировой буржуазии, последовал совету вождя угнетённого пролетариата, товарищ губкомиссар, — откашлявшись, сказал он. — Чтобы трудящиеся массы могли выразить своё презрение к символу, значит, капитализма.

Исай Борисович изучил подчёркнутый текст, затем прочитал всю статью вождя пролетариата целиком, поднял глаза на своего подчинённого, и старшему уполномоченному показалось, что во взгляде председателя ГубЧеКа выразилось нешуточное уважение.

— Я, собственно, вызвал вас, товарищ Ясенев, чтобы поговорить насчёт изменения формы документации по сбору революционного налога, — сказал он, возвращая на место брошюру.

Глава 8 Новое назначение

Золотой унитаз значительно повысил статус старшего уполномоченного среди его коллег — как было и в прежнем мире Перекурова. Почти все сотрудники управления под тем или иным предлогом напрашивались к нему в гости, а затем, ссылаясь на естественную потребность, занимали туалет и по полчаса высиживали на золотом унитазе. Непосредственный подчинённый Ясенева, стажёр ЧеКа Ахмед Кирбазаев попроситься посидеть на золотом унитазе не рискнул, но по всему было видно, что авторитет начальника вознёсся в его глазах на небывалую высоту.

Однако бенефис Ясенева-Перекурова был недолгим.

Через неделю после разговора с комиссаром на столе у старшего уполномоченного ГубЧеКа зазвонил служебный телефон и Исай Борисович пригласил его зайти. На вопрос надо ли взять с собой новую документацию по сбору революционного налога, начальник ответил отрицательно, и старший уполномоченный, ощущая некоторую обеспокоенность, отправился по вызову.

В знакомом кабинете Ясенев увидел председателя ГубЧека, восседавшего на обычном месте, рядом с ним его советника Якова Фейгисона и начальника наградного отдела Петра Крысина. На стульях у стены сидели ещё несколько чекистов.

Исай Борисович, поднявшись с кресла, долго тряс Ясеневу руку, после чего объявил, что его, как особо отличившегося по работе, направляют в распоряжение центрального аппарата ЧеКа, в Москву. Затем начальник наградного отдела Крысин, тоже пожав Ясеневу руку, вручил ему орден Красного Знамени, а советник Фейгисон ласково ему улыбнулся.

Известие о переводе в столицу обрадовало полковника, но ему стало жаль истраченного на покрытие унитаза золота. Придётся соскребать, но как это делать? — размышлял Перекуров, машинально отвечая на рукопожатия и поздравления сослуживцев.

Когда церемонии закончились, бывший начальник сказал ему с доброй улыбкой:

— Ключи от служебной квартиры не забудьте сдать в наш хозяйственный отдел, товарищ Ясенев. Пусть другие революционеры тоже посидят, назло мировой буржуазии, на вашем золотом унитазе.

Выслушав это, Перекуров, хотя и не дрогнул лицом, но ясно осознал, что с Исай Борисовичем ему тягаться пока рано. Впрочем, и в прошлом мире доцент кафедры истории КПСС, парторг института Лев Моисеевич Фельдцерман регулярно его обходил по жизни. Когда Фёдор Перекуров только получил свои капитанские погоны, тот уже имел миллион — и не деревянных, а самых натуральных, хоть и диковинных ещё для многих тогда баксов. Когда Перекуров отпраздновал звание майора, его бывший преподаватель купил квартиру с видом на Темзу в Лондоне. Однако судьба была вовсе не так прямолинейна — через пару лет Лев Моисеевич отправился валить лес в места не столь отдалённые Сибири, зато его прежний студент, ставший подполковником, освоил золотую жилу борьбы с наркоторговлей. Здесь тоже дела ещё могут повернуться по-разному, подумал про себя обозлённый Перекуров. Вслух же он попросил:

— Товарищ комиссар, я бы хотел взять с собой на новое место службы стажёра Ахмеда Кирбазаева.

На физиономии председателя ГубЧеКа отразилось лёгкое сомнение. Очень уж пришёлся ему по душе расторопный молодой кавказец. Таких перспективных кадров Фельдцерман не видывал давно. Однако вспомнив своего знакомого, несколько раз просившего за родича, которого теперь можно было бы пристроить на освободившуюся ставку, Исай Борисович посветлел лицом и благосклонно кивнул.

— Да пожалуйста. Впишем в предписание и его тоже.

— Не всё тебе будет масленица, троцкист, — раздосадованно пробурчал Перекуров, вернувшись домой. Он собрал вещи, не забыв и золотой ёршик для унитаза, одни упаковал в чемодан, другие кинул в походную сумку.

Затем бывший старший уполномоченный немного передохнул, почаёвничал, поразмышлял и направился в общий отдел ЧеКа, располагавшийся через два квартала от его дома. Начальнику хозяйственной части он оставил ключи, а у Розочки Блюм, секретарши канцелярии, за малый прайс приобрёл протоколы партийного собрания с приветствиями от революционных масс товарищу Троцкому. На первом месте среди подписей красовался размашистый автограф Исай Борисовича Фельдцермана.

Если даже чрезмерно самоуверенный губкомиссар и узнает об этом его поступке, то не увидит в нём ничего подозрительного. Откуда ему знать, что нынешнего наркомвоенмора, создателя Красной армии, наследника Ленина, чьи портреты украшают все государственные учреждения Советской России, через несколько лет будут официально именовать «врагом народа», его имя будут вымарывать изо всех книг по истории революции, а списки подписей под «пламенными приветствиями товарищу Троцкому» станут списками на расстрел.

Уложив ценную бумагу в папку к остальным документам, бывший старший уполномоченный ГубЧеКа мстительно улыбнулся. — Не всё тебе будет масленица, троцкист, — вполголоса повторил он. — Вспомнишь ещё, жадюга, золотой унитаз.

Затем он вызвал своего помощника, сообщил ему о новом назначении, и велел готовиться к отъезду. Напоследок они вместе обошли все торговые точки городских буржуев, собрали с ним внеочередной налог на революционные нужды и конвертировали его в текущие хозяйственные потребности.

Эпилог

С орденом на груди, с мандатом в кармане, с золотыми червонцами и фунтами стерлингов в двойном дне чемодана, и в сопровождении Ахмеда, бывший старший уполномоченный ГубЧеКа Ясенев Пётр Матвеевич, он же бывший российский полковник Перекуров Фёдор Михайлович (названный так патриотически настроенными родителями в честь писателя Ф.М. Достоевского) шагал к вокзалу, чтобы отбыть на новое место службы. В Москву.

На перроне их встретил красноармеец, посланный комиссаром Фельдцерманом. Он вручил Перекурову бонус от Исай Борисовича: памятную благодарственную грамоту, подписанную всеми сотрудниками ГубЧеКа, и его личную письменную рекомендацию к своему двоюродному брату в Москве, работавшему в наркомате по линии распределения продовольствия.

Когда чекисты обосновались в купе, Ясенев-Перекуров положил полученные бумаги в папку, где уже находились его удостоверения, характеристики, наградные листы и прочие документы.

— С таким инструментарием мы наверняка покорим столицу во второй раз, — сказал он.

— Почему во второй? — недоуменно спросил Ахмед, но бывший российский полковник только усмехнулся и ничего не ответил.