Чаша бурь

КАМЕРА ХРАНЕНИЯ

Солнце стояло низко, и тень от эстакады ушла к серебристым стволам пробковых деревьев. Нас было трое: приземистый старичок с баулом, женщина и я. Мы стояли уже четверть часа - и ни с места, не ладилось там у них, в камере хранения: лента с чемоданом женщины остановилась вдруг, и вместо того, чтобы закинуть его на полку, потом пристроить дедушкин баул и отпустить меня, они принялись колдовать с механизмом. Их было двое; я слышал голоса, доносившиеся из окошка. По эстакаде неслись машины, над головой тарахтели мотоциклы и грузовики, а мы стояли и ждали у моря погоды. Галька сияла, и вода плескалась в тридцати шагах от нас.

Еще вчера я купался в Японском море. Вода там прохладная, ветры в октябре налетают со всех сторон, но зелень во Владивостоке еще летняя, ни одного желтого листа. Я добрался туда на теплоходе из города детства... Излюбленный мой отпускной маршрут начинается во Владивостоке, а завершается в Сочи, еще точнее, в Хосте. Полет наперегонки с солнцем длится около суток, если учитывать посадку в нескольких городах. Так было уже дважды после того, первого, полета...

- Простоим, а завтра дождь зарядит, - сказал я негромко, - погода здесь капризная, особенно во время отпуска.

- На Черном море штормить в ноябре - декабре начинает, - негромко, серьезно возразил старичок.

А женщина молчала. И я добавил:

- Иногда это раньше бывает. Искупаться бы, пока они там возятся. Эй, долго ждать?! - крикнул я, подвинувшись к окошку, но, как водится, мне не ответили.

Я увидел круглое, светлое лицо женщины с едва приметными крапинками веснушек, ее вздернутый нос, большие серые глаза, усталые и все же какие-то задорные, с непонятным вызовом, что ли.

- Хотите искупаться? - сказал я.

- А они там долго? - спросила она.

- Какое это имеет значение? Камера хранения работает круглосуточно. А солнце, увы, нет. Тем более в октябре. Поднести чемодан до пляжа?..

- Хорошо, - разрешила она, легко откинув голову, и первой пошла к морю, а я смотрел на длинные-предлинные тени от ее стройных ног и шел за ней.

Мы переправились через балку с тусклой травой и ленивым ручьем, потерявшимся в камнях в десяти шагах от моря. Она медленно направлялась к скалам, словно подумывая о зряшности моей затеи. Белые ее туфли с длинными носками ворошили галечник.

Так же нерешительно, медленно она входила в воду, и я удивлялся ей; подбадривая ее, заплыл далеко-далеко, лег на спину и смотрел, как она купалась, как боялась замочить волосы, как быстро выходила из воды и пряталась за скалой.

Мы вернулись. У камеры хранения ни души. Тускло-красное теплое солнце висело над самым морем.

- Зеленый луч когда-нибудь видели? - спросила женщина, повернувшись к солнцу.

- Ни разу, - ответил я. - Воздух стал другим, не получается.

- И я нет, - сказала она. - А что с воздухом случилось?

- Стал он не таким прозрачным, машин прибавилось... - Я поднял ее чемодан и сдал его мужчине в темных очках. Потом свой. Проводил ее на крутую горку, где среди теплых серых камней примостился дом отдыха. Внизу россыпь огней, над ними белые легкие быстрые облака, до которых можно рукой дотянуться.

- Завтра поможете чемодан сюда перенести? - спросила она.

- Я мог бы это сегодня сделать.

- Не догадалась.

- Вас зовут Женя?

- Откуда вы знаете?

- Угадал. Завтра я буду под скалой.

- Хорошо. Я тоже.

- До встречи.

- До завтра.

Дикарь несчастный, подумалось мне, давно пора научиться доставать путевки. Я отправился на поиски жилья. Был теплый вечер, у нового санатория пахло цветами: тонкий, знакомый по прошлому году аромат; дальше, под деревянным мостом, шумела Хоста; из ущелья тянуло холодом, и здесь, над рекой, вспоминались московские холодные дожди, первые заморозки... Я взбежал на горку, привычно считая каменные ступени. Пятьдесят, семьдесят, девяносто... вот и знакомый дом. Мне повезло: через полчаса я снова шел по каменистой лестнице, но уже с чемоданом, свернул направо, открыл дверь ключом, который дал мне хозяин, зажег свет, положил чемодан, присел над ним на корточки... На синтетической коже его исчезла царапина, которую я приметил раньше. Я поднял чемодан на стул, поднес настольную лампу и развел руками: синтетик был гладким, чистым. С минуту стоял в раздумье. Поднял крышку. Костюм повесил на вешалку, свитер на спинку кровати, достал рубашки.

Стоп. Что-то не так... Электрическая бритва лежала справа, это я помнил; сначала я вообще забыл ее положить, а когда спохватился, то места не оказалось, и я примостил ее кое-как, и мягкая крышка чемодана заметно здесь выдавалась. Теперь бритва была слева, и никакой выпуклости, кажется, так... И с рубашками недоразумение. Все они выглажены, сложены как надо. А ведь этого быть не могло! Я не умею обращаться с сорочками, и одна из них, вот эта, из прачечной, должна быть сложена по-моему. Я прихватил ее в последний момент.

Ни одной вещи не исчезло, но они приобрели какую-то необъяснимую новизну. Следовательно... Нет, ничего из этого необъяснимого факта не следовало, как ни напрягал я воображение. В голове промелькнуло: камера хранения опытная, отлаживает методы обслуживания, совмещая хранение вещей с химчисткой... Если бы! В этом южном городке, кажется, не было и обычной химчистки... Впрочем, пора спать.

ЛУЧИСТЫЙ КАМЕНЬ

Утром после тихой спокойной ночи была особенно заметна разница в цвете воды: бухта, куда впадала Хоста, казалась темной, дальше открывались голубые дали.

- Это не обман зрения! - сказал я Жене. - Там чистая вода и красноватая галька.

- Так пойдем туда.

И мы двинулись по берегу, поднялись на бетонную стену, кое-где изъеденную прибоем. По правую руку от нас туннель убегал под гору, на склоне росло несколько пицундских сосен.

- На Пицунде их много, целая роща.

- Знаю, - сказала Женя.

Мы одолели железнодорожную насыпь, двинулись по шпалам, спустились на бетонный волнорез, я спрыгнул вниз и поймал Женю. Здесь было просторно, пусто, над нами поднимался берег. Странно было видеть в октябре эти глубокие зеленые краски: широколиственный лес взбирался по крутому склону, кое-где голубели сосны, на фоне деревьев бежал поезд. Плавным, спокойным было его движение. Лучи солнца не проникали глубоко в лес, и видны были темные прогалы между дубов и кленов, размытые тени, кусты калины. Поезд пробежал, и эти мгновения запомнились с такой легкостью, как будто я давным-давно уже видел этот берег. И не один раз...

В шашлычной на вымощенном камнями пятачке расставлены столы и стулья, дремлет старый сытый кот, и днем тут не надо стоять в очереди, потому что с дикого пляжа еще никто не пришел, кроме нас с Женей и того самого старичка, что стоял с нами в камере хранения.

Женя присела за столик, а мы с ним получали обед, и я успел спросить его, не заметил ли он чего и цел ли его баул.

- Нет как будто, - сухо ответил он и занял столик у большого пробкового дерева.

...Я рассказал Жене о чемодане, рубашке и бритве. А вот и камера хранения. Я протянул квитанцию в окошко. Машинально получил Женин чемодан и тут только рассмотрел, что подавал его не вчерашний мужчина, а женщина.

Удивительная это была женщина: прическа высокая, глаза светятся под очками зелеными искрами, платье тоже с какими-то искрами, впрочем, после целого дня на солнце это могло и показаться... Мы взобрались на горку. В бассейне плавали красные и оранжевые рыбы. Ни души, в доме отдыха тихий час. Прислонившись спиной к серой глыбе, нагретой солнцем, я ждал. Женя поднялась по ступенькам и вышла на балкон.

- Спускайся вниз, - сказал я.

- Не хочется, - ответила она; постояла, постояла - и все же ушла с балкона. Я увидел ее на крыльце. Она сказала:

- Пойдем, расскажу о чемодане.

Мы пересекли тень от эстакады, выбрались на дикую тропу и повернули в сторону Адлера. Там песчаный пляж, редкость для Кавказа, и песок там крупный, серый, горячий, а море почти такое же голубое, как за бетонной стеной, где мы купались утром. Справа - красный тревожный свет, солнце почти коснулось воды.

- Знаешь, я сразу поняла: что-то не то, - начала рассказ Женя. Слишком уж все выглажено, а туфли как новые. Может быть, я и не заметила бы ничего, да ты подсказал. Вышитый цветок на кофте и тот как будто только что распустился, да вот посмотри... а ведь он давно вылинял.

- Э, дело не в цветке.

- А в чем?

- А вот прочти...

- Тут по-итальянски, я не умею.

- И никто теперь не сумеет, название фирмы нужно с конца читать. Это слово тебе знакомо?

- Вроде "синтетика"... если с конца.

- В том-то и дело. А так все в порядке. Нужно было им спасибо сказать.

- Кому - им?

- Ну тем, кто в камере...

- А-а... Что это они удумали?

- Сегодня на пляже двое о том же говорили. О камере хранения. Два парня у волнореза, я к ним прикурить подходил, один в очках, на аспиранта похож, так вот он сказал: "Это не камера хранения, а пункт обмена старых вещей на новые". А второй парень ему ответил: "Ну и даешь ты, Борис, кому это надо: старье брать, а новое отдавать?" А тот, первый, Борис, ему говорит: "Мало ли кому. Ты вот сидишь здесь и думаешь небось, что ты венец творения, думаешь ведь?.. А того не понимаешь, что если бы так оно и было, то и в камере хранения такой ничего удивительного бы не было. Но то-то и оно, что не венец ты творения, Сеня, а предмет изучения. О деталях, впрочем, умолчу. - И он странно хмыкнул. - Статью космонавта Поповича о разумной жизни на спутниках Сатурна и Юпитера читал?.. На Европе, что обращается вокруг Юпитера, обнаружили целый океан воды. Так вот, допустим, что жизнь где-то есть. Те, другие, поступают так же, как мы. Мы ищем каменные ножи, амфоры, берестяные грамоты, глиняные таблички, статуэтки, древние книги и кольчуги, все, что создано руками человека. Те, с других планет, - тоже..."

И тут я перебил их. Прикурил. Отошел, усмехнулся про себя, а через некоторое время задумался об инопланетном разуме, представляешь?

- Это серьезно, - согласилась Женя. - Но я на твоем месте даже и представить себе не смогла бы, как это камера хранения попала в руки инопланетян.

...Как-то я заглянул в окошко; рядом никого не было, и я вдруг увидел, что камера хранения намного просторнее, чем я думал. А вместо пола, казалось, была морская гладь, и, только присмотревшись, я понял: это голубой ковер... Передо мной возникла та самая женщина.

- Скажите, - спросил я самым естественным тоном, - вы, конечно, слышали о Венере Милосской, олицетворяющей женскую красоту?

- Да, - ответила она и как будто задумалась, загляделась на свое кольцо с восхитительным зеленым гранатом. Такой гранат, я знал, как будто бы помогал угадывать будущее.

Но речь шла о далеком прошлом. И это далекое прошлое было моей специальностью: ведь я защитил диссертацию о культурах Средиземноморья такого давнего периода, что на защите не нашлось ни одного серьезного оппонента.

В ее гранате вспыхнула и пропала изумрудная искра, несомненно, игра света... Я сказал:

- Весной 1820 года крестьянин с острова Милос по имени Юргос погрузил в землю лопату и наткнулся на изумительную скульптуру. Потому и названа она Милосской. Но Венера была без рук.

- Нет, - возразила она односложно, и я постарался скрыть удивление.

- Да, говорят, что французский мореплаватель Жюль Себастьян Сезар Дюмон-Дюрвиль описал ее в своем дневнике совсем другой. В левой руке она держала яблоко, а правой придерживала ниспадавшее одеяние.

В гранате ее - белый огонь. Вспыхнул и погас... Я внимательно рассматривал ее кольцо. Давно уже гранат перестал быть редкостью, из него делают электронные приборы, совсем несложные. Пластинки граната с какими-то примесями могут задерживать ультразвуковые колебания, служить элементами памяти. Это, если угодно, подобие объяснения его свойств, связанных с будущим, с предсказаниями всякого рода. Если, конечно, молчаливо предполагать, что будущее уже содержится в прошлом... но парадокс этот более чем сомнителен. Ее гранат тоже был синтетическим, и я подумал, что во времена Куприна никто об этом и не догадался бы.

- Да. Ее видел Дюмон-Дюрвиль, - сказала она с расстановкой, и я опять скрыл изумление, вызванное и словами ее, и тоном, не терпящим возражения. И еще она добавила: - А почему вы спрашиваете меня об этом?

- Да потому, - сказал я и сделал паузу... - потому только, что вы копия Венеры Милосской, какой ее видел Дюмон-Дюрвиль.

- Неправда, - сказала она.

Я молчал и смотрел на нее. И в эту минуту она не могла опустить глаза и глянуть на гранат. А там мерцал зеленый змеиный глаз.

- Правда, - сказал я, глядя ей в глаза. - А теперь скажите, пожалуйста, что это за работу вы себе нашли?

- Это временно, - оказала она, и бесцветный огонь встрепенулся в камне.

Тут подошли сразу несколько человек, накидали саквояжей и сумок. Незнакомка отдалилась от окошка, и все эти нелегкие вещи каким-то непостижимым образом оказались на движущейся ленте. Она оставалась в тени. Я уж было хотел снова подойти и продолжить разговор, но меня оттерли три отпускницы, за ними приблизились мужчины, и я понял, что пришел автобус из Адлера и нужно подождать часок-другой. Но когда наконец пятачок близ окошка опустел, ее уже не было. А был не располагающий к беседе тип в очках, которого я приметил в первый день.

Пора было к Жене. Все эти дни стояла изумительная погода, дышалось легко, я перепрыгивал через три ступеньки, не уставая. В воздухе легкий пряный запах отмирающих листьев и последних осенних цветов. В бассейне шевелили хвостами беззаботные рыбы; мальчишки кидали им хлебные крохи, иногда, впрочем, наживляя их на крючок, привязанный к мизинцу.

Да, я думал о незнакомке... Удивительно это. Откуда она знает о Дюмон-Дюрвиле? А кольцо с гранатом!

Но поздним вечером, когда мы бродили с Женей по изогнутым, как серпантин, аллеям и под ноги попадались какие-то большие коричневые стручки, настроение переменилось. Что, собственно, тут загадочного? Гранат обыкновенный, даже синтетический, а светится он потому, что положение ее руки во время разговора менялось. Что загадочного в ее платье, туфлях, односложных ответах? Да, красива, ну и что? Туфли... ну, положим, в Сухуми или Тбилиси можно достать и получше.

Женя заметила, что я рассеян, и угадала, кажется, по какой именно причине я молчу. Но говорить с ней о своих подозрениях я не мог. (Не мог! Она бы рассмеялась мне в лицо - при самом благоприятном исходе)

Небо было глубоким, сапфировым, с каким-то странным светом, с отблесками на летучем облаке, с россыпью бирюзовых звезд. Мы остановились у бассейна, и небесные огни отражались в темной воде, мигали, завораживали. Но это была реальность!

Взгляд не может не путешествовать во времени. Ведь вместе с ночным атмосферным свечением, опаздывавшим всего на тысячные доли секунды, приходят и вести из давнего прошлого. Первая станция на пути в прошлое альфа Центавра. Четыре года разделяют нас. И этот отрезок неопределим нельзя пробить пока сказочный туннель к звездному раскаленному шару, чтобы сблизить два разных времени. Но что такое четыре года по сравнению с сотнями, тысячами веков!

Звезды из столетней окрестности - это современницы, так их, пожалуй, можно назвать; они почти наверняка таковы, какими кажутся, видятся. Но стоит удалиться за эти пределы, обозначаемые не человеческим воображением, а стеклами или антеннами астрономических приборов, и зарождается сомнение: не погасла ли дальняя звезда? Не исчезла ли туманность - целый мир, отнесенный от нас на многие и многие поколения пути?

Я рассказывал Жене о звездах, а сам думал о другом: почему же я не спросил незнакомку обо всем напрямик?

Нужно исправить ошибку. А захочет ли она беседовать о том, что меня интересует?.. Вряд ли. Хорошо, что сегодня она не догадалась, куда я клонил. Впрочем, я опять фантазировал: нет, не стояли за ней зеленые человечки с другой планеты, ведь ясно же!

Женя - биолог, заканчивает аспирантуру; об инопланетянах слышать не может: морщится и хохочет.

НИ СЛОВА О ГУМАНОИДАХ!

Женя чуть выше меня, и когда мы идем с дикого пляжа, рука ее покоится на моих плечах.

Есть такой возраст, когда одинаково небрежно, покровительственно обращаются и с теми, кто моложе, и с теми, кто старше. Потому-то и смешно мне стало, когда на глаза нам попался старичок из очереди в камеру хранения и довольно-таки косо посмотрел на нас.

Кто бывал в Хосте, знает, что дорога с северного дикого пляжа проходит как раз мимо камеры хранения под эстакадой. Вот так мы с Женей и прошествовали в обнимку мимо знакомого окошка. Оно казалось сереньким, невзрачным, не заслуживающим внимания. Я хотел заглянуть туда, но Женя меня не пустила.

Несколько раз проходил я с Женей под эстакадой, но каждый раз повторялось то же самое: Женя удерживала меня, она была против этой истории с незнакомкой и странной камерой хранения.

Однажды поздним вечером я увидел незнакомку в дальнем углу комнаты с голубым ковром, но тут же у окошка оказался человек с зонтом и чемоданом. За ним не замедлили появиться еще несколько отдыхающих. Подошел поезд... Я дождался, пока людской поток схлынул, но увидел в камере только мужчину в очках с небрежно зажатой в зубах трубкой.

Я пошел к причалу, где плескались мутно-зеленые волны, а у волнореза кто-то стоял с удочкой. Вот подошел еще один рыболов, и я узнал обоих: это были аспирант Борис и его знакомый.

Я поздоровался. Они ответили. Борис озабоченно посмотрел на часы. Я спросил:

- Не помешал?

- Нет как будто, - ответил Борис и добавил, обращаясь к товарищу: Через десять минут, можешь сверить часы.

- Не клюет? - спросил я.

- Не особенно.

Мне показалось, что на дальнем конце причала кто-то есть... женщина как будто. Борис подтолкнул товарища, оба смотрели туда, где у мыса Видного шел катер на подводных крыльях. За катером, за мысом сверкнуло, и небо перечеркнул метеор.

- Ну как? - спросил Борис.

- Точно, - ответил товарищ.

- О чем вы, ребята? - поинтересовался я.

- Да о том же, о загадках природы... метеор видели?

- Видел.

- Завтра приходите в то же самое время, увидите снова.

- Ну да?

- Три вечера подряд одно и то же.

- Интересно.

- А что именно вам интересно?

- А то, что вы о камере хранения на пляже говорили.

Они переглянулись. Борис сказал:

- Это гипотеза. Знаете, сколько лет Копернику понадобилось, чтобы доказать очевидную, казалось бы, мысль о беге нашей планеты вокруг светила?.. Ну вот, а вы готовы поверить нам сразу. Так не бывает.

- Не бывает... - поддержал Бориса товарищ.

- Почему же не бывает... я вчера говорил с той женщиной.

- Ну и что узнали?

- Да ничего не узнал. Отвечает "да" и "нет".

- И не узнаете ничего, даже если мы с Борей правы. Так, что ли, Боря?

Тот утвердительно кивнул. И вдруг спросил:

- А вы что, в самом деле поверили?

- Да как сказать...

- Вот то-то и оно, что проверить это невозможно. Тут сам Коперник бы спасовал. Допустите на минуту что-нибудь такое... понимаете?.. И увидите, что вы абсолютно беспомощны и вокруг вакуум, пустота, полное отсутствие фактов.

- Странные, однако, у вас ассоциации... Между прочим, пока мы с вами разговаривали, исчез человек. Вон там, на дальнем конце причала...

- Показалось!

- Пойду посмотрю...

Прошел весь причал, но никого не обнаружил. Ни с чем вернулся к ребятам.

- Неужели шутке поверили? - опять спросил Борис. - Контакты невозможны.

- Ладно, чего уж. - Я подумал, что они готовы забыть случившееся. Почему на пляже не появляетесь?

- Да мы на другой перебрались. Чтоб вам не мешать.

Темень вокруг непроглядная... Покачиваются на волне поплавки. Бухта спит, городок видит вторые сны.

Я отошел в сторону от них, размышляя о сказанном: в словах Бориса чудился мне скрытый смысл; все, что он говорил, показалось мне неискренним.

Теплая ночь... тайный свет у окоема, где звезды погружаются в воду, какие-то бродячие морские огни, мягкое дыхание ветра, открытость пространства. Когда-то, я знал, у береговой линии рождалась жизнь. Богиня Афродита вышла из пены морской. Там, где соединяются воздух, вода и земля, произошло необъяснимое чудо. Ветер собрал здесь с поверхности моря все богатство океана, странно-загадочные цепочки органических молекул, легкие атомы жизни. Именно здесь, в тихих лагунах, начались, быть может, впечатляющие превращения.

СОН. ПЕСНЯ ВЕТРА

Иду в свое временное прибежище; считаю ступеньки; открываю дверь. Спать!.. Мне снится сон. Будто бы я снова выхожу к морю.

Далеко-далеко, у адлерского мыса - созвездие переливающихся огней; я смотрю на них из темноты под высокими кронами пробковых деревьев. На мраморных ступенях у санатория "Волна" желтые листья, низко склоненные ветви ив.

Впереди - причал. Как наяву, снова вижу ее. Она молчит, но я вдруг понимаю, что должен подойти. На руке ее вспыхивает гранат. Зеленый узкий луч бежит по гальке, по асфальту, останавливается у моих ног. Ведет к ней. Словно зеленая нить тянется от нее ко мне. Она в коротком плаще, волосы ниспадают волной, почти закрывают плечи, воротничок плаща.

- Это сон, - говорит женщина.

- Да, сон, - повторяю я.

- Идите за мной, - продолжает она. - Не бойтесь.

Она подходит к самому краю причала и легко спрыгивает на глянцевую воду. И ждет меня. И легко так покачивается на пологих волнах. Я прыгаю вниз. И вода держит меня. Я будто бы становлюсь легким как перышко. Она идет по волнам. Я за ней... Дальше, дальше от берега. Вот она остановилась. Обернулась.

- Ну что отстаете? Живее!

Несколько шагов - я рядом с ней. Она берет меня за руку. От ладони ее исходит какое-то электрическое тепло, кожу мою покалывает.

- Идите следом! - повторяет она.

Туфли ее скрываются под водой. Она медленно погружается, как будто под ногами ее отлого уходит в воду береговая полоса. Но это не так. Мы держимся без опоры - и постепенно опускаемся, опускаемся... ниже, ниже. Вода плещется у моего подбородка. Мне не страшно. Вода теплая, мягкая какая-то, она не сопротивляется движению. И одежда моя суха.

Вот мы уже в глубине. На дне шар.

Шар светится. Он жемчужно-бел и осязаем.

Будто бы мы вошли через овальный люк в этот шар и он всплыл и понес нас над глянцем волн так низко, что гладкое его днище касалось их гребней. Прошла едва ли минута. В течение этой минуты я видел как бы застывшее море. Шар изнутри был прозрачен. Только внизу были темные ниши и над головой овальные углубления, откуда шел свежий воздух, и хотелось подставлять этому потоку лицо и руки. А море вдруг снова поглотило нас. Шар опустился на дно.

- Выходите! - коротко скомандовала женщина.

Я открыл овальную дверцу и вышел. Так, как будто это был троллейбус, а под ногами моими асфальт. И опять я не почувствовал плотности воды: она не сопротивлялась движению, мы шли по морскому дну не быстро и не тихо, и движения ее рук и ног были грациозно-непринужденны, как во время прогулки. Наверное, для нее это и была прогулка.

...Я увидел человеческую руку, торчавшую из песка, и замер. Мгновенный страх. Полосатая невзрачная рыбешка метнулась в сторону. Я что-то сказал. Она остановилась. Лицо ее было невозмутимо. Медленно провела она рукой над тем местом, где под серым песком погребен человек, и я увидел вдруг, что этот человек бронзовый. Серый пласт грунта приподнялся, приоткрыв статую.

- Работа великого Фидия, - сказала женщина. - Это к вопросу об античном искусстве, вас ведь оно интересует?..

- Да. - Я понял намек. - Фидий один из строителей Парфенона.

Едва заметный ее жест - и серый грунт, еще оставшийся в волосах бронзового мужчины, перехваченных лентой, легко поднялся, образовал облачко мути и осел на дно близ скульптуры. Произошло это так, как будто она могла действовать на предметы, не прикасаясь к ним. (Наяву я вряд ли бы поверил в подобное, хотя мне и приходилось слышать о телекинезе, - я даже видел фильм с участием симпатичной женщины, по мысленному приказанию которой двигались компасная стрелка, авторучка, футляр от кубинской сигары и другие мелкие вещи.)

Теперь мне открылось: скульптура восхитительна, ее не с чем сравнить! Смутная догадка мелькнула у меня, но едва я решился высказать ее вслух, как женщина сказала, словно подтверждая ее:

- Да, это одна из статуй, преподнесенных афинянами дельфийскому святилищу. Всего было подарено тринадцать статуй. Если помните, в 490 году до нашей эры была одержана победа над персами при Марафоне. Павсаний пишет, что дар дельфийцам посвящен именно этому событию.

- Где мы находимся? - спросил я. - То есть я хотел бы знать...

- Риаче Марина, Калабрия, - ответила она.

- А время... наше?

- Тысяча девятьсот семьдесят второй год новой эры... Вашей эры, уточнила она, и я понял, чем это было вызвано, но промолчал.

Вода была светлой, голубоватой, видно, мы находились на неглубоком месте, рядом с берегом. Так оно и было. Я увидел двух аквалангистов. Они приближались...

- Это они, - сказала женщина как бы про себя, и бронзовая статуя мгновенно покрылась сероватым песком, и ничто не напоминало о ней, кроме руки... Мы отошли. Шар погас. Аквалангисты замедлили движение, остановились. Их испугала, так же как и меня, рука бронзового человека. Мгновение - и они поплыли назад, к берегу. Они работали ластами так, что до меня доходили упругие волны...

- Все. Сейчас они сообщат о находке в полицию, по тому что приняли статую за убитого. А нам надо уходить. Это была единственная возможность показать вам творение Фидия, понимаете?.. Полиция прибудет через час. Они передадут скульптуру для исследований. Потом во Флоренции ее будут реставрировать целых пять лет, ведь бронза подвержена солевой коррозии. Там же, во Флоренции, в здании археологического музея откроется выставка. На ней будет и вторая статуя, лежащая здесь, неподалеку. Но вы на выставку попасть не сможете. Вот и все.

...Снова - шар. Полет над морем. Подводные раздолья.

Проступили сквозь водяную толщу очертания судна. Мы приблизились. Это был русский фрегат. Два-три шага - и мы остановились. Я едва мог различить детали деревянного корпуса, их контуры были изменены, искажены до неузнаваемости. Наклонив палубу, фрегат навеки остановился на морском дне. На форштевне разрослись коричневые подводные растения (их листья и стебли пошевеливались от стремительных движений рыбьей мелюзги). Не видно пушечных портов. Ракушки облепили кнехты, служившие некогда для крепления снастей бегучего такелажа. В палубе зияли неровные пробоины. Обнажились бимсы, на которых покоился настил. Наклонная плоскость кормы, нависшая над водой - подзор, - уже не напоминала о великолепной резьбе по дереву, которой так славились корабли - ровесники фрегата.

Спутница легко взмахнула рукой.

Будто сказочное диво явилось мне. Точно освободившись от колдовства, корабль вздрогнул. Исчезли мидии и водоросли, в пушечных портах засияли начищенной медью дула, развернулись паруса, на носу поднялась Урания женщина под звездным венком: за спиной ее развевается плащ, тело ее как бы летит, оставляя рассыпающиеся по бортам акантовые листья. Локоны ее над волнами словно рождают музыку, и, внемля этой музыке, тритон на кормовом подзоре запрокинул голову, чтобы вот-вот протрубить в золотую раковину начало похода.

Рядом с тритоном выпукло обозначились лев и морской конь-гипокатам, они приподнялись, поддерживая венок и скрещенные мечи, и застыли в геральдической позе. Между ярусами окон возникли крылатые женские фигуры, в простенках между окнами нижнего яруса вспенили воду дельфины. В квадратные торцы крамбол вписались гирлянды, а на самом верху кормы, на гекаборте, застыл Нептун.

Я несколько раз обошел корабль. Я медлил, не хотел с ним расставаться.

- Пора, - сказала женщина.

Мы подошли к жемчужному шару, нырнули в овальный люк, шар дрогнул, за ним взвилось облачко мути. Фрегат точно растворялся в воде. Но это был прежний корабль, каким он предстал перед нами в первое мгновение, - глыба, заросшая морской травой.

Она нажала матовую клавишу под рукой. Прямо на стекле шара я снова увидел корабль - сияющий убранством фрегат.

- Копия... - попробовал догадаться я. - Объемная запись.

- Пожалуй, можно и так назвать, - согласилась она.

- Вы могли бы вызволить этот корабль из морского плена и перенести его к себе?.. - не очень уверенно предположил я.

- Нет. - Она строго взглянула на меня. - Это все равно что отнять у таких, как вы, сердце. Или слово.

- И это, наверно, очень далеко... - кивнул я понимающе.

- Очень! - согласилась она и вдруг спросила: - Скоро закат, хотите увидеть зеленый луч?

- Да.

Она остановила шар у самой поверхности. Я припал к стеклу. Сверкнул ее зеленый гранат. И тотчас, словно отозвавшись, последний луч закатного солнца прошел через воду; он был зеленоватым, дрожащим, волны точно пытались его размыть.

- Спасибо, - поблагодарил я; она улыбнулась.

- Я хотел спросить вас о гранате... что это?

Она словно обдумывала, как ответить; помолчала, сказала:

- Мой советчик, помощник. Моя память. Память логическая. Гранат помнит все. Но память эмоциональную доверять ему... - она опять помолчала, - доверять ему не надо... Правда, когда я работаю, это бывает необходимо всегда верить ему.

- Вы устаете? - спросил я.

- Бывает, - ответила женщина. - Иногда устаешь и хочется забыть... все забыть.

У нее было строгое, грустное выражение лица, а простая прическа (вовсе не такая, какую я видел однажды) наводила на мысль, что ей частенько приходится кому-то подражать.

- Возможны ли контакты? - Вопрос мой был недвусмысленным.

- Только во сне, - ответила она тихо и печально улыбнулась. - Во всяком случае, мы не должны оставлять доказательств контактов. Это может изменить будущее.

- Значит, работать нелегко... - подытожил я, невольно вспомнив сестру, но стараясь не выдать себя: ведь я, по существу, не знал еще, с кем мне довелось встретиться...

Она молча кивнула.

- И у вас бывают недоразумения... ошибки... - Я осторожно намекал на камеру хранения, которая путала правое и левое.

- Да, бывают, - согласилась она. - И очень часто, к сожалению. Меня уже предупредили, что нужно быть внимательнее.

- Кто предупредил?

- Не знаю. Просто сказали. Узнать предупредившего я могла бы по зеленому гранату. Такому, как у меня. Разве что крупнее и ярче...

- Значит, это женщина?

- Женщина. Только... как это сказать... выше рангом. И гранат у нее не простой.

- Понимаю. Только и ваш гранат не так уж прост.

- О нет! У меня не такой...

- И она здесь?.. Та, другая?

- Выходит, здесь.

- Только для того, чтобы проверить вашу работу?

- Да. Впрочем, я уже наделала ошибок, и предостаточно. Вы тоже будьте готовы... Однажды на рассвете постучат в окно. Сначала тихо, потом сильнее. Три раза и еще семь раз. Вам захочется открыть окно, но вы не подходите и не открывайте. Знайте: это прилетела металлическая муха разрядить вашу память, освободить вас от воспоминаний. Муха будет жужжать; звук этот почти неуловим, но он застигнет вас врасплох и подчинит себе. Подойдете к окну - забудется сон: и жемчужный шар, и старый фрегат под парусами, и дельфийская скульптура. И все остальное... Вот вам иголка. Воткните ее в оконный переплет. Иголка эта не простая. Муха ее боится. Ведь тысячи прозрачнокрылых сородичей ее кончают жизнь тем, что пополняют собой коллекции. Это неизбежно: нет вечных двигателей, бессмертных существ и бесконечных историй. Живая муха или электрическая - конец один: на иголке в коллекции или в запаснике кибернетического фонда, где собраны удивительнейшие экспонаты всех времен. Защититесь иголкой - и она будет служить антенной, от которой мухе не поздоровится.

И я с радостью потянулся за иголкой, но она отвела мою руку и сказала: "Лучше мне самой..."

Снова полет. Стремительный, бесшумный, почти невидимый со стороны. Потом мерцание зеленого луча в глубине.

И я увидел подводные сады, забытые причалы, затонувшие каравеллы и галеры, покоящиеся в подводных долинах и расселинах, светящиеся глаза обитателей придонного слоя, тени кальмаров-гигантов, скользящих в глубине. Увидел коралловые рифы в аквамариновом пространстве вод, полосатых и пятнистых пестрых рыб, похожих на бабочек, и птиц, морских змей и скелеты вымерших ящеров в доисторических пластах. Она показала мне развалины опустившегося на дно древнеиндийского города Каверипаттинама, откуда суда династии Чолов отправлялись в заморские страны. Я побывал у пирсов Ольвии. У Багамских островов, где покоится легендарная "Пинта" - третья каравелла экспедиции Колумба. У канадского острова Фанди, где рыбаки подвешивают сети на берегу на высоких шестах, как будто собираются ловить птиц. После самого высокого в мире прилива - восемнадцать метров - можно собирать улов.

...Когда мы приблизились к знакомому берегу, я услышал странные стихи. Женский голос звучал протяжно, изысканно-медлительно. Но я не узнавал его. Незнакомка исчезла из моего сна. Казалось, поет ветер. Или море.

Пусть жабры и клыки процедят воду,

И пусть вернется вновь вода

И складки гор умножит,

Как морщины множит горе,

Бессмертны мы. Сегодня и всегда

Свет глаз твоих над этим морем.

НЕПОТЕРЯННЫЙ ДЕНЬ

Утро. Неяркий свет в окне. Но уже десятый час. Под окном много зелени, и листва заслоняет солнце. Вскакиваю с постели, умываюсь, вспоминаю, что в десять мы должны быть с Женей в Адлере, чтобы лететь в Красную Поляну. Ведь я почти опоздал! Скатываюсь по ступенькам. Бегу к стоянке автобуса, где мы условились встретиться... Жени нет. Ну, положим десять минут она могла бы и подождать. А небо! Так ясно, что видна труба теплохода над сферическим изгибом морской дали.

В кафе на центральной аллее глотаю сливки и творог; бреду на пляж. Заглядываю в камеру хранения. Ее нет. Ну и сон мне приснился...

Под бетонным волнорезом мелкие черноморские крабы вылезли погреться на солнышке. Кидаю с досады камни в воду, целюсь в высоко торчащий над водой валун: два попадания из десяти, результат неважный. На пляже пустынно, как всегда в середине октября. Тишь. Галька красная, теплая... И шуршит. Оборачиваюсь: Женя.

- Здравствуй, Женя! Я тебя ждал, но не дождался.

- Здравствуй. Ты меня не ждал.

- Ошибаешься. Полчаса охотился за тобой на автобусной стоянке. В Красную Поляну мы опоздали.

- По твоей вине.

- Но тебя же не было в десять!

- Была. В тот день, когда мы договорились. То есть вчера.

- Что это значит?

- Это значит, что мы с тобой должны были лететь туда двенадцатого октября.

- Женя!.. Мы же договорились: сегодня с утра...

- Но сегодня уже тринадцатое.

- Да? Шутить изволите?

- Проверь, - пожала она плечами так непринужденно, что я действительно пошел за соседний волнорез, где как раз оказались двое тех самых ребят.

Вдвоем они убедили меня, что сегодня тринадцатое октября.

- Сдаешься? - спрашивает Женя.

Я молчу, вспоминаю странный сон, пытаюсь найти какое-то подобие объяснения. Сутки, выходит, пропали, или, быть может, это вовсе не сон? Да нет! Что это со мной в самом деле? Легче допустить, что я проспал до сегодняшнего утра, ведь спать хотел по-настоящему... Это хоть похоже на правду в отличие от варианта с путешествием в Средиземное море, Атлантику, Индийский океан, на морское и океанское дно на жемчужном шаре в сопровождении очаровательной инопланетянки.

- Разгадка проста! - воскликнул я. - Я волновался перед полетом в Красную Поляну, и мне все это приснилось. Во сне я летел с тобой на вертолете, представь себе. И мне показалось, тоже во сне, конечно, что просыпаться необязательно. Проспать почти двое суток! Можно ли это представить?

- Трудно... - односложно ответила Женя. - Согласна дать тебе еще одну попытку. Учитывая, что сегодня тринадцатое число.

- О, я завтра буду ждать тебя в такси у самого дома отдыха!

- Идет.

...Проснулся я рано: кто-то тихо, старательно, настойчиво стучал в мое окно. Прислушался - стук повторился. Я быстро встал, подошел к окну, отдернул слепую белую занавеску, уколов палец сломанной иголкой, которая торчала из оконного переплета... Высасывая из пальца кровь, я не без удивления обнаружил за окном Женю. Милое лицо, сонные еще глаза, а голос веселый, звонкий:

- Я думала, ты опять проспишь! Да открой окно, а то плохо слышно.

- Я уколол палец, - сказал я громко. - Сейчас выйду.

По лицу Жени промелькнула летучая тень, тревога, почти неуловимая, как ночная птица. Прожужжал зеленый жук и утих, ударившись о стекло.

...Из Красной Поляны вертолет нес Женю и меня над тенистыми ущельями, а я увидел незнакомку из сна. Именно увидел, а не вспомнил. Или, может быть, представил так отчетливо, что невольно прикрыл глаза и подумал о шаре. Показалось: вот он, протяни руку и дотронешься... Открыл глаза. Мне и в самом деле захотелось увидеть его. Наяву. Но я знал, что это невозможно. И тогда появилось оранжевое пятно на стекле вертолета. Медленно ползло оно по стеклу. Цвет его изменился, и мне показалось, что это изображение жемчужного шара незнакомки. Так и есть, очень похоже! Иллюзия полная...

Я услышал:

- Кто-то слишком много себе позволяет. - Это было сказано тихо, но внятно.

Женя! Боже, до чего захотелось вспылить. Но я сдержался, задумался. Кто слишком много позволяет себе? Ответ вовсе не очевиден. Если Женя имела в виду женщину с зеленым гранатом, то откуда она знала про жемчужный шар? Если меня, то и вовсе непонятно: при чем тут пятнышко на стекле вертолета, которое, кстати, исчезло.

Я внимательно изучаю Женю. Исподволь разглядываю ее. Кажется, она этого не замечает. Несколько непринужденных слов - и мне показалось, что она сама готова отвлечь меня от моих размышлений. Но нет! Женя не так проста, как мне казалось... не так проста.

- Что ты имела в виду, Женя?

- Я вспомнила, что камера хранения работает очень плохо! - Ко мне обращены ясные светлые Женины глаза, и я мысленно каюсь, что минуту назад допускал иное, не то, что она подразумевала.

А откуда-то из глубины моего существа всплывает мысль, от которой теплеют виски. "Тот день, когда было море, и старый фрегат, и песня ветра, - если он был - непотерянный день".

Именно светлый круг на стекле вертолета заставил вспомнить слова незнакомки из камеры хранения о второй инопланетянке с гранатом. О мимолетности соприкосновения миров.

НЕЗНАКОМКА, Я И ЖЕНЯ

Наступил день, когда я рассердился на себя, на Женю, на камеру хранения, на сатурнианцев, которые появляются на необыкновенных летательных аппаратах, свободно парят над Гималаями, в глубине морской передвигаются с помощью неких светящихся колес, выныривая на поверхность, чтобы запросто поболтать с наивными простачками третьей планеты. И со мной...

...Рано утром я пошел на базар, купил букет чайных роз, три килограмма винограду, корзинку - в нее сложил виноград, прикрыл его журналом, сверху положил розы, приладил плетеную крышку и сдал в камеру хранения.

Принимала женщина. Была она в золотисто-желтом платье с белым газовым поясом, в дымчатых очках, на плечах ее - легкий шумящий плащ, на запястье - браслеты, на смуглых ногах серебристые туфли с высокими каблуками, расписанными золотыми волнистыми линиями. Я застыл, как вкопанный. Передо мной была комната с голубым ковром и маленьким столиком. На столике хрустальный стакан, в стакане - алый цветок. Куда это подевались саквояжи и сумки?..

Женщина стояла чуть в стороне, и я потому и видел это пространство с белыми и желтыми бликами. Но вот она сделала два-три шага, и комната с голубым ковром утонула в полутьме. Я протянул ей корзинку. И тут заметил транспортер, опустил на ленту корзинку и взглянул на женщину. Под башней темно-золотистых локонов - неподвижное, строгое лицо.

- Все? - спросила она.

- Все, - ответил я, не решаясь добавить ни слова.

Осторожней, подумал я невольно, не подавай виду, что ты ее хочешь провести, иначе... Что будет, я не знал, но твердо решил подарить ей розы... позже. Интуиция подсказала, что тайна голубой комнаты мне не откроется, если я сейчас заговорю.

Быстро промелькнула неделя.

На пляже, где не раз поджидал я Женю, представилось вдруг, что комната с голубым ковром исчезла и женщина - тоже. Не пора ли, спрашивал я себя...

И вот новый день: у крутого берега я ловил знакомую минуту показывалась бесшумная электричка, волна полого ложилась на гальку, голубоватый лес казался древним, сказочно живописным и притягивал к себе. Я подплывал к берегу, бросался на гальку, но все переменялось вокруг: и лес много терял в моих глазах, становился обычной рощей на взгорье, и на голой полосе берега, круто взбегавшего к его подножию, открывались рытвины, горы щебня на железнодорожном полотне. И все это заставило меня снова ждать встречи с той минутой: я уплывал в море и высматривал электричку. Вот она появлялась и словно чертой отделяла прошлое от будущего. Но с каждым разом впечатление становилось слабее... И с этим я ничего не мог поделать.

"Что необыкновенного нашел я в камере хранения?.." - думал я и бродил по берегу и искал парней, размышлявших о ней много дней назад. Их не было.

Я подошел к Жене, и мы стали собираться. У камеры хранения я остановил ее. Теперь, спустя восемь дней, должно многое проясниться.

- Подожди.

Подошел к знакомому окошку. Протянул квитанцию. Женщина была рядом со мной, только на ней было другое платье, белое с голубым поясом. За ней угадывалась неувядающая алая роза на столике. Темный контур цветка плавал над хрустальным стаканом. Старая мысль промелькнула опять. "Зачем им... этим... старые вещи, если они могут сотворить в мгновение ока все, что надо, - и более того?"

Я взял корзинку, откинул плетеную крышку. Розы были свежее, чем восемь дней назад. Но вчера выяснилось, что у Жени - день рождения. Я протянул ей букет. А голова была занята другим: что происходит? Женщина отошла от окошка, но я успел заметить, как белым огнем полыхнул ее гранат. Цветок как будто плавал над хрустальным стаканом, и столб света выхватил из тьмы голубой ковер, и мне послышался там шум моря. "Вот оно что! подумал я. - Им действительно нужны подлинные вещи. Пусть старые, но подлинные. Там у них, на другой планете, наверное, музей, лаборатория, что еще?.. Взамен они возвращают дубликаты, копии. Им это по силам. Просто!.."

И тут случилось то, что иногда случается со мной: пропало очарование голубой комнаты, женщины, алого цветка в хрустальном стакане, ведь я, наверное, добрался до сути. Как там, на берегу, где вечно будет пробегать на фоне леса поезд и, может быть, подарит кому-нибудь волшебную минуту, утраченную для меня. Не то чтобы я очень уж хотел огласить результаты моего эксперимента с розами, которые выглядели совсем живыми, такими же, какими я сдавал их восемь дней назад вот этой ворожее. Нет, но мне надоело играть в прятки. (Разве у меня нет сестры, похожей на эту незнакомку даже внешне?..)

Я говорил слишком громко, не без иронии, понимая, что только так и не иначе могу я выразить свое понимание событий и свою роль в них. Потом, когда память снова возвращала меня в этот солнечный день, я корил себя за поспешность. Но, допустим, я поступил бы иначе. Смог ли бы я чего-то достичь? Вряд ли...

Женя настойчиво тянула меня за руку - подальше от этого не нравившегося ей места. Она ничего как будто не замечала и воспринимала мою горячность спокойно. Но во время разговора, как я убедился позднее, ей не надо было искать смысл в моих словах - и она лишь живо улавливала интонации.

Подул ветер.

Всего на мгновение я отвел взгляд от знакомого окошка. Но этого мгновения оказалось достаточно. Взяв под руку ничего не подозревавшую спутницу, я шагнул к нему, уже понимая, что опоздал. Да, опоздал.

Я не верю своим глазам...

Передо мной белеет стена камеры, по ней разбегаются причудливые желто-зеленые узоры - отблески волн. На решетчатых створках красуется замок. Я осторожно провожу пальцем по темному холодному металлу. Замок покрыт пылью, и кажется, что висит он тут давным-давно. Быть может, это порыв ветра поднял пыль и надул сора в заржавленную скважину.

Медной тусклой проволокой к знакомому окошку прикручена табличка: "Камера хранения переведена в помещение вокзала". Женя недоуменно смотрит на меня, и выражение удивления в ее больших светлых глазах сменяется другим; она как будто подозревает сговор. В тридцати шагах от нас по-прежнему лениво и бездумно плещется море.

ТАНЦЫ НА ГОЛУБОЙ ГОРКЕ

Вечер был таинственно-волшебным, таким же, каким был весь этот необычайный день. Я проводил Женю, вернулся к себе, прилег с книгой в руках на койку и услышал стук в стекло. Я замер. Стук повторился. Я резко поднялся, подошел к окну, откинул занавеску. Долго всматривался в мерцающие далекими огнями сумерки. Тишина. Вдруг снова стукнуло так, что звук этот отозвался тревожным гулом во всем моем существе. И я увидел светящегося жука. Он размеренно, словно нехотя, полз по стеклу. Я привстал на стуле и открыл форточку. Жук шевелил усами с красными точками на концах - и не двигался. Я протянул руку за окно, чтобы поймать его. Не знаю, почему пришла эта нехитрая мысль. Насекомое двинулось к моей кисти, точно прилипшей к окну. Я отдернул ее. Пусть уж лучше влетит в форточку, подумал я. Но жук и не подумал влетать в окно. Он был похож на крупную бронзовку. Надкрылья его фосфоресцировали, красные точки на усах - тоже. Я наблюдал.

Вот он подполз к деревянной раме у самой форточки. Застыл, как будто принюхивался к чему-то. Светящиеся надкрылья развернулись, одно мгновение - и он исчез, улетел. И гудение упругих крыльев напомнило мне утренний эпизод, когда я увидел перед моим окном Женю и услышал, как в стекло что-то ударило. Нет сомнений: это был тот же самый жук. В голове моей успела сложиться причудливая гипотеза. Ведь говорила же незнакомка о мухе, которая прилетит разрядить мою память! Да, это был сон, но сон правдивый.

Вот зачем пожаловал ко мне жук. Ему нужна моя память. Мои воспоминания: о камере хранения, путешествии на дно морское... о сестре. (Контактов быть, в общем-то, не должно, и кто-то должен исправить допущенную незнакомкой и мной ошибку.) Может быть, этой печальной необходимости и не возникло бы, не проговорись я Жене сегодня про назначение инопланетного пункта по обмену старых вещей на новые. Это-то уж было совершенно недопустимо, и мне никто не простит разговора с Женей. Ясно, что за мной наблюдали, за камерой хранения, конечно, тоже. Наши отношения с незнакомкой, впрочем призрачные, были локализованы. Теперь пришел черед стереть всякую память о них.

Ну что ж, посмотрим, кто кого, подумал я...

Металлический жук стукнул по стеклу снова, меня словно призывали открыть окно настежь. Я знал теперь: жук бьется о непреодолимую преграду. Иначе он влетел бы в форточку. Быть может, его не остановило бы и стекло. Что же это за преграда? Догадаться нетрудно. Иголка... она все еще торчала из оконного переплета. Позавчера утром я уколол палец до крови. Но зато избежал укуса этой твари. Иголку подарила предупредительная незнакомка в серебристых туфлях.

Я нащупал холодное острие. Собственно, острия не было, вместо него был излом: половина иглы торчала из дерева, а другая половина... вот оно что! В кармане моей куртки, висевшей на спинке стула, я немедленно обнаружил эту вторую половину. Наверное, каждый кусочек этого амулета обладал защитным действием.

И когда игла оказалась в моей руке, жук отскочил от стекла, точно его отбросил щелчок невидимки. Я ждал его, стоял у окна и ждал. Тщетно. Он улетел и не возвращался.

Я вернулся к своей книжице. Это была "Война с саламандрами".

Книга предупреждала. Простое совпадение, разумеется. ...Незнакомка. Вторая незнакомка. Возможно, еще кто-то, о ком не было сказано. Это действующие лица. Какие силы стоят за ними? Этого я не знал. Концы с концами не сходились, как я ни ломал голову.

Наверняка вторая инопланетянка - обычная с виду женщина. ("Узнать предупредившего я могла бы по зеленому гранату. Такому, как у меня. Разве что крупнее и ярче". - "Значит, это женщина?" - "Женщина. Только... как это сказать... выше рангом..." - "И она здесь?.. Та, другая?" - "Выходит, здесь".)

Она не просто проверяла камеру хранения, ее интересовала и моя персона. Оставаясь невидимой, незаметной, она или они исподволь изучали нас. А камера хранения была лишь приманкой.

Стоп. Не придумываю ли я? А если это обычная проверка камеры хранения, служившей станцией для пополнения инопланетного музея?

Нить памяти снова вела меня в прошлое.

Два голоса слышались мне, возможно, они дошли из подсознания. С одной стороны - отец, сестра, незнакомка, с другой - инопланетянка, уничтожившая камеру хранения, превратившая ее в обычный каменный амбар, и металлический жук.

* * *

...Утром шумела гроза. Я долго лежал с открытыми глазами, вспоминал случившееся, и оно казалось случайностью.

А может быть, именно так, а не иначе устанавливаются контакты, и нужно быть предельно собранным, внимательным к мелочам, к деталям раз уж так повезло? Повезло... Происшедшее могло быть тестом. Мысль эта манила и успокаивала. Но тут я понял, что продолжается воображаемый диалог, который состоялся накануне. Он отвлекал от главного. Рядом со мной и Женей вчера и раньше была вторая инопланетянка. Она следила за мной все эти дни, она подослала жука. Значит, среди инопланетян, кто бы они ни были, нет единства. Она закрыла камеру хранения так искусно, что это привело нас в замешательство. История с контактом повторялась, опять он не выходил за рамки личных отношений. Как когда-то...

Может быть, моя встреча с сестрой на борту воздушного лайнера, мимолетная и никем, по существу, не замеченная, если не считать стюардессы, тоже была кому-то неугодна?

Я содрогнулся: в космосе нашлось бы место силам, грозным и неизвестным, даже моим хорошим знакомым.

Ничего пока не следовало из необъяснимых фактов. Ровным счетом ничего. Связано ли вчерашнее происшествие с сестрой... с теми, кто был тогда на корабле? Или это другие?

Может быть, это следующая по счету экспедиция? Я не был бы удивлен, если бы узнал, что сестру мою отстранили от участия в ней. Вторая инопланетянка знала все и вынесла мне приговор...

К полудню прояснилось, как это часто бывает близ Сочи. Серо-синие облака отдалились, ушли в горы и висели теперь там, никому не мешая. Мимо окна прошествовали три купальщицы в сарафанах, потом - семья отдыхающих, потом - трое мужчин одного примерно роста и возраста. Эта троица напомнила мне о беглой встрече с ними на улице Хосты. Три красавца атлета шли во всю ширину тротуара, и мне пришлось сойти на проезжую часть.

Я выбрался в кафе, спрятав в брючный карман коробочку из-под пилюль с половиной иглы. Вторую половину иглы я оставил в оконном переплете.

Вечером у дома отдыха, на открытой круглой веранде, начались танцы. Оркестр разместился у широких каменных ступеней. Публика, бесцельно бродившая поблизости, ожила, закружились пары, а в южном небе над головами танцоров выписывали круги и пируэты многоугольники созвездий. Стало необыкновенно легко, даже весело.

Танцевали парни, которых мы видели в оранжевых куртках у железнодорожного тоннеля, где подновляют насыпь. Танцевали отдыхающие санаториев и продавщицы киосков. Танцевал некий Жора, сотрудник ювелирной мастерской, специалист по женским перстенькам из левого серебра, только что покинувший с одной из своих подруг ресторан "Лотос" и оставивший для верности свой черный лимузин близ отделения милиции.

Увидел я и нашего старичка, которого не раз встречали мы с Женей. Он кружился с дородной дамой из Воронежа, отдыхавшей во втором корпусе санатория и имевшей обыкновение в любую погоду носить с собой зонтик.

А в стороне стояли два аспиранта с соседнего пляжа. Рядом с ними некто Сева Хелемский, мастерски вырезавший из дерева сувенирных гомункулусов и мелкое зверье, не решался сделать выбор. Между тем на симпатичного Севу поглядывали сразу две особы, манерно жавшиеся к зеленоватому стволу старого платана.

Вела вечер шатенка в алом платье, с легкой шалью на плечах, она даже пробовала танцевать на месте, как бы олицетворяя собой птицу счастья завтрашнего дня в одноименном танце.

Ко мне протиснулись боком три атлета в клетчатых пиджаках и лакированных желтых полуботинках, похожие друг на друга, как близнецы. Сегодня я их уже видел. Один сказал с едва уловимым акцентом, кивая на меня:

- Что мы сделаем с этим типом за сломанную камеру хранения?

САМШИТОВАЯ РОЩА

Склонившись в издевательском поклоне передо мной, один из этих троих, а именно тот, что находился справа от меня, сделал пальцем эдакое порхающее движение и бережно взял меня за воротник куртки.

- Случаются порой удивительные историйки! - начал он опереточным деланным голосом. - Мы обеспокоены были, когда узнали о дебоше, учиненном вами у вокзальной площади.

- Дебоша не было, - возразил я, ощущая, как подрагивают пальцы.

- Все же мы вас должны забрать для беседы, - бесцеремонно резюмировал другой из этой опереточной троицы и поправил пальцами бачки так осторожно, словно они были приклеенные.

- А кто вы, собственно?

- Общественники. Уполномоченные. Значит, договорились... хорошо, что мы такие понятливые. Итак...

Но это "итак" повисло в воздухе, потому что когда первый атлет потянул меня за куртку, произошла неожиданность: рука его разжалась, а сам он заголосил. Он стоял в полушаге от меня и, растопырив пальцы, причитал что-то невразумительное.

- Это не тот! - воскликнули в голос двое других. - Совсем, совсем не тот!

И они проворно взяли под руки озадаченного своего товарища и уверенно повели его в сторону, а он так и держал на весу несгибавшуюся от плеча руку и с опаской разглядывал ее.

Я был озадачен не менее. В тот же миг я увидел Женю. Ее улыбка была светлее и приветливее, чем всегда, она быстро взяла меня за руку, и мы нырнули в танцующую толпу.

- Ты видела этих человекообразных? - спросил я. - Кто они?

- Не обращай внимания! Никто. - Она сказала это так уверенно, что я невольно подумал: она знает гораздо больше.

- Я не мог не обратить на них внимания... - возразил я.

- Ты даже не смотрел на меня. Беседовал с ними.

- Ты права, как всегда. Ты слышала?..

- Пустяки.

- И все трое на одно лицо.

- Не совсем так.

- Компания. Что с ними стряслось... Не пойму.

- Они симпатичные... - Женя бегло окинула светлым своим взором танцующих.

- Симпатичней некуда. Не пойти ли нам завтра в самшитовую рощу? Там прохладно, лес, река, пещеры...

- Идем!

...Стоит ли удивляться происшествию? Нет, не стоит. Всякое бывает на Голубой горке. Именно здесь, по рассказу одной четы, музыкальная фьюжн-группа наших роскошных лауреатов Кизи Дымова и Туси Готсданкер устроила шум в таком шикарном ритме, что местный ударник Тэдди Кабальерцев, как все знают, свалился с платана безбилетников прямо на эстраду и был охлажден и вынесен по указанию Тусиного дирижерского сапожка.

* * *

...Слева блестели зубчатые листья колхидского падуба, а справа нас встречало деревцо шелковицы, за которым начинались дебри. Столетние самшиты едва достигают пятиметровой высоты, искривленные их стволы с корой цвета седины наводят на мысль о сказочных карликах, обросших зеленой причудливой бородой мхов и лиан. Над ними застыли в зеленом полусумраке буки-великаны, увитые плющом. Мы были одни на тропе, и чем дальше она нас вела, тем больше охватывало меня необъяснимое ощущение предрешенности происходящего. Мы миновали мост через оползневую балку. Я остановился, Женя прошла вперед, тоже остановилась, поджидая меня. Загорелая рука ее на фоне коричневой коры тиса казалась хрупкой, легкой, стройные пальцы ее дотянулись до мелких красных плодов. Она пробовала ягоды, которые вызревают к октябрю на мягких хвойных лапах тиса.

- Это корм для птиц! - рассмеялся я.

- Похоже на земляничное желе, - сказала Женя.

- У красного дерева, а именно так называют тис за цвет древесины, должны быть красные ягоды. Посмотри: вот старый пень, кто-то пытался ножом отрезать кусок дерева - тщетно! Непросто справиться даже с этим жалким остатком тысячелетнего гиганта. А в ягодах семена, в земле они прорастают только через три года. И в каждом семени все, что создала на планете жизнь.

- Как это - все, что создала жизнь? - не поняла Женя.

- Не останься на Земле ни одного растения, из одного тисового зернышка можно было бы получить целый ботанический сад. Ведь мутации обратимы. Значит, можно с их помощью вернуться как бы в начало начал жизни, а потом случай и удары квантов вновь создадут россыпи живых клеток, всевозможные сочетания генов.

- Из любого семени можно получить точно так же исходные формы, а из них - целый ботанический сад.

- С тисовым семечком это сделать проще, ведь тис - реликт третичного периода. От него ближе к началу.

- Абстрактный пример. Никому не придет в голову всерьез этим заниматься. Если понадобится, задача может быть решена проще.

В роще было раньше два туристских маршрута. Но вот уже лет десять или даже больше открыт лишь один - кратчайший из них. Я хотел непременно показать Жене всю рощу, но для этого нужно было пойти старой, заброшенной, заросшей тропой. Женя отговаривала меня. Я упомянул о древней крепости, прибавив, что не установлено, кто ее построил. Это подействовало, Женя воскликнула:

- Тогда пойдем к крепости! Заодно установим, кто и когда ее построил!

...Нас обступили затененные заросли. Среди опавшей листвы, на которую упал солнечный луч, скользнула ящерица с темно-оранжевым узором на зеленой коже. Ящерица застыла на мгновенье, показав нам бусины глаз, и пропала.

Эта ящерица запомнилась мне. Что-то подсказывало: недаром бусины ее глаз наблюдали за мной. За этим крылось нечто большее. Но я гнал мысль эту прочь... В конце концов так можно дойти до крайности.

Каменная просторная щель перегородила тропу.

В период дождей в этой балке образуются водовороты, даже водопады. Мимо кустов кизила дорожка увела нас влево, а потом снова вернула к балке. Мы переходили ее по узкому деревянному мостку. Серые плиты известняков и мергелей были когда-то разорваны тектоническими силами, а теперь вот по ним свисают зеленые пряди мхов и сочатся струи среди корней иглицы и папоротника.

- Здесь настоящий лабиринт! - воскликнула Женя.

- Балка так и называется - Лабиринтовая.

И только я произнес "Лабиринтовая", как послышалось гудение шмеля. Звук все усиливался каменными стенами балки, и я понял, что это вовсе не шмель. Я тревожно озирался по сторонам, но продолжал идти. Женя шла следом и не замечала моего состояния. Наконец я увидел непрошеного гостя: это был жук со светящимися надкрыльями. Только теперь, днем, он был похож на обычную бронзовку, и если бы я впервые увидел его, то ничего не заподозрил бы. Я остановился, следил за его прихотливым полетом, спрашивал себя, почему это кого-то обуревает желание охотиться за мной? Жук сел на пластину мергеля неподалеку. Я остановился, но не стал объяснять Жене причину непредвиденной остановки. Она ни о чем не спрашивала. Молча взяла меня за руку, потянула вперед. Жук взлетел, покружился надо мной и исчез. Игла была при мне.

Стало светло. Открылось небо. Мы поднялись на площадку с каменными перилами. Перед нами была пропасть, на дне ее шумела Хоста. По обеим сторонам пропасти высились белые уступы скал. Голубые речные струи бились о камни в ста метрах ниже нашей площадки.

На севере виднелась возвышенность, как бы замыкающая ущелье. Там, на этой возвышенности, - руины крепости.

Тропа свернула влево. У самой надписи, предупреждавшей, что покидать тропу нельзя, мы сошли с нее, двинулись по маршруту большого кольца. Когда-то здесь тоже была туристская тропа. Теперь она едва угадывалась. На плоских камнях, которыми она вымощена, давно отвоевала себе место под солнцем буйная кавказская флора. Это не удивительно. Много миллионов лет назад на этом самом месте плескалось теплое море Тетис, и мы замечали то тут, то там следы былой морской жизни: раковины моллюсков, отпечатки кораллов и диковинных растений. Теперь, миллионы лет спустя, на морских отложениях далеких эпох, обогащенных микроэлементами, спешила подняться вторая волна жизни - уже сухопутной.

По карнизу ущелья мы поднялись к перевалу. С обрыва увидели гору Иегош, покрытую лесом. Там, где поднимал гребни гор Иегошский хребет, начинался Кавказский заповедник. Мы забрались так высоко, что уже не слышен был шум реки.

Женя взяла меня за руку.

- Здесь не слышно и не видно даже зверей, - сказала она. - А ведь они где-то есть. Ты не боишься? - Она испытующе смотрела мне в глаза.

- Нет причины для беспокойства. До сумерек еще часа полтора. До полной темноты - часа два. На юге быстро темнеет, к сожалению. Что касается зверей, то здесь водятся шакалы, зайцы, куницы, медведи. Но увидеть их трудно именно потому, что они сами хорошо видят и слышат человека. Охотники поэтому, чтобы выследить их, вынуждены прибегать к помощи других зверей.

- Каких? - спросила Женя.

- Собак. Хотя, конечно, ты можешь возразить, что собака не зверь, а домашнее животное, и я с тобой должен буду согласиться.

- Пойдем быстрее, - сказала Женя.

И мы пошли дальше, в ущелье третьей на нашем пути балки - Глубокой. По ее неровному, выщербленному склону вели каменные ступени. Деревянные перила и поручни, некогда помогавшие туристам, теперь находились в таком жалком состоянии, что мы не рисковали прибегать к их помощи. Субтропические джунгли обступили нас, они словно соскучились по человеку и хотели заключить нас в объятия. Чащобы с лианами и папоротниками, кизилом, самшитом и лавровишней уступили место буковому лесу. Под вековыми буками зеленела мягкая хвоя тисов. На древних пнях и близ валежника белели сыроежки и грузди.

Новый подъем - и мы оказались рядом с угловой башней крепости. Сохранились остатки стен высотой не более восьми метров, колодцы башен, уходящие в скалу, державшую некогда все сооружение. Плоские камни связаны томпотом, очень прочным известковым раствором.

- Крепость когда-то была грозой для всей долины. Быть может, здесь шли торговые караваны к морю и обратно.

- И это все, что известно о крепости?

- Да, - ответил я. - Вот башни, стены, древние камни, которым почти нечего рассказать о человеке. Лично я думаю, что крепость в глубокой древности осталась недостроенной.

- Пора, - сказала Женя. - Начинает смеркаться.

Мы стали спускаться к ущелью. На краю рощи тысячелетних тисов мелькнуло редкое дерево хмелеграб, листья которого напоминают о грабе, а плоды-шишечки - о хмеле. Женя даже не слышала о нем. Потом миновали источник с ключевой студеной водой, чашу под скалой, где лениво плавали тритоны, где папоротник венерины кудри, омываемый брызгами, опускал прихотливые побеги в подводный мирок. Через несколько минут мы вступили на деревянное полотно из досок, нависшее над ущельем. Оно было похоже на памирские овринги, о которых я читал в книгах. Полотно это цеплялось за каменные выступы, кое-где оно опиралось на толстенные бревна, укрепленные в расщелинах скал. Оно было некогда достойным завершением маршрута большого кольца, дававшего туристам и любопытным возможность не только увидеть ущелье, но и испытать ощущение высоты, когда при взгляде вниз замирает сердце. Я шел впереди и велел Жене держаться от меня на расстоянии двадцати шагов.

Шаткая деревянная терраса нависала над пропастью. Две сорвиголовы отважились ответить на вопрос: можно пройти над обрывом или нет? Если дойдут до конца его, значит, можно... если нет - нельзя. Боялся я за Женю. Я оглядывался, всем своим видом давая понять, что есть еще возможность повернуть назад и второй раз увидеть старую крепость, которая ей так понравилась.

Вот открытое место, где виден темный глаз пещеры над головой. Там раньше была целая колония летучих мышей. А сейчас? Я окинул взглядом подъем...

И тут меня качнуло, как на палубе. И еще раз, и еще. И я уже летел вниз, беспомощно раскидывая руки, сжимаясь в комок и снова вытягивая руки в надежде зацепиться за корень дерева. А вверху таял Женин вскрик... Меня подбросило на каменном карнизе, дважды перевернуло в воздухе, и я снова увидел застывшую реку, похожую на серо-зеленое стекло. Удар. Режущая боль, еще удар о камни, хруст сломанного деревца. Падение мое тормозили кусты самшита и молодые стволики, державшиеся на крутом, почти отвесном скате. Они легко пружинили и ломались, но не в силах были удержать меня хотя бы на минуту. И где-то вверху возникал темный глаз пещеры, а на светлом еще небе застыла черная птица, которую я замечал каждый раз, когда меня переворачивало. Не ощущая уже боли, я налетел на крепкое приземистое дерево, и колючие его ветви будто схватили меня и несколько секунд не отпускали. Вспыхнула надежда: ведь я погасил скорость. Сколько метров до реки?.. Мне нужно было упасть в воду, причем на самом глубоком месте.

Дерево согнулось и стряхнуло меня вниз.

И я упал на выступы серых камней, острых и холодных. И по скале скатился вниз, оставляя следы окровавленными ладонями, и втягивал голову в плечи - единственное, что я мог сделать по своей воле. Я готов был прекратить борьбу, бессмысленность которой стала очевидной. Еще немного и я потерял бы сознание. Почти горизонтально расположенный ствол сосенки, державшийся корнями за известняки, снова приостановил падение. И тогда я почувствовал, что мне поможет давняя встреча с сестрой. Это пришло ко мне, как всегда, в самую последнюю минуту, точно нужно прошептать про себя несколько слов, чтобы перешагнуть через невозможность, через пространство.

Да, я свешивался вниз головой с ненадежной опоры ствола и знал, что сейчас рухну. Но одновременно я был впереди себя и отыскивал глазами точки опоры, каменистый откос и пузырящееся мутное стекло реки. Вот оно, глубокое место! Словно воочию я видел со стороны стену скалистого ущелья, галечный пляж, себя самого. Только это помогло мне сделать последнее движение. Я лишь помог себе нырнуть вниз, чуть правее, чем получилось бы само собой. Я нырнул вниз, чтобы попасть к следующему дереву, и опять попытался сдвинуть онемевшее, избитое тело в ту же сторону, к карнизу, с которого я упал бы в глубокую воду.

И как бы со стороны я увидел эти сантиметры, последние движения рук, ног, всего тела и знал, что мне теперь удастся бросок с карниза. Удар. Последние стоны - я лечу в реку, глотаю воздух, и холодная вода горного потока принимает меня. Не ощущаю последнего удара о застывшие волны. Но нет! Река бурлит, она отнюдь не застыла, эта иллюзия - спутник высоты. И меня волочит по каменистому дну, я не сопротивляюсь. А течение несет, несет меня к перекату, на мелкое место.

На быстром перекате я выполз на берег, раскинул руки и лежал на светлой гальке лицом вниз, потеряв счет времени. Было уже совсем темно, и в ущелье проникли струи холодных ветров, когда я встал. Медленно, поддерживая колени руками, двинулся по галечному пляжу. Когда ущелье сузилось, а берега поднялись стеной, я не решился входить в воду. Могло сбить и ударить о подводную скалу. Я выжидал, собираясь с силами. Пришла минута, когда вода перестала быть страшной. Я неуклюже нырнул, вытянул руки вперед, стараясь пальцами и предплечьем защитить голову от удара. Пальцы мои скользнули по каменному боку ущелья, у самой подошвы обрыва. У следующего переката меня подняло вверх, покатило по дну, но течение разошлось здесь по всей ширине, потому что отвесные стены отступили. Я снова выполз из воды и упал.

Только по руслу я мог выбраться из каменной теснины. Над ней поднялась слепая луна - ее пересекали быстрые облака. Ветер усилился. Вверху, в самшитовом лабиринте, завыл шакал.

С трудом закатав брюки, я увидел в тусклом пепельном свете кровоточащие раны и ссадины на ногах. Я приложил к ранам листья, разорвал носовой платок на узкие полоски и попытался их перевязать. Наконец это удалось. Ощупал ноги, руки, ключицы. Переломов не было. Лег навзничь и с наслаждением слушал вой ночного зверя. Я жив! И до рассвета доберусь до города.

Женя... Где она? Сомнений не было: она видела, что случилось со мной, и повернула назад. И вышла той же дорогой, какой мы добирались к ущелью. Самую дикую, опасную часть пути она должна пройти до наступления темноты. Часа через два меня будут искать. Хорошо бы оказаться к этому времени в городе. Нужно постараться. Иначе спасателям придется нелегко.

В путь! Ну же... Заставил себя окунуться с головой в белопенный поток, который шумел так, что заглушал другие звуки. Бил руками по камням, отталкиваясь от дна, старался держаться на стремнине, ловил широко открытыми глазами каждый проблеск, каждый лунный луч. Выбросило к замшелому камню. Я обхватил его ногами и руками, и напор потока был бессилен причинить мне зло. Кожа моя теперь улавливала толчки воды, зрение стало острым. Как раненый лосось, я продолжал пробиваться к устью реки, к морю.

Последнее купание - и я увидел огни ночного города. Хоста. Знакомые дома.

Теперь меня била дрожь. Во мне накопилось так много холода, что, даже собравшись в комок на сухом берегу, я не ощущал в себе ни искры тепла.

Ну же... Бегом. Быстрее. Вот и тротуар. Сто метров. Еще сто. В отделении милиции дежурный сержант таращит на меня глаза. А чему тут, собственно, удивляться, товарищ сержант? Ведь ущелье горной реки - это не беговая дорожка стадиона в Лужниках. Знают ли обо мне? Да, знают, говорит он. Была женщина, рассказала о происшествии. Хорошо, что я пришел. Нет ли горячего чаю?.. Если нет, пойду домой. Что? Штраф за нарушение правил в общественном месте? Согласен. Пусть меня оштрафуют. Но формулировка должна быть иной. Потому что в ущелье, кроме меня, никого не было. Общество диких зверей, ящериц и форелей в речке не в счет. Отлично понимаю сержанта и приношу извинения. Все произошло не только ненамеренно, но даже неожиданно. Беспокоиться за меня не надо - дойду. Нужно лишь позвонить в дом отдыха, сообщить этой женщине, что я жив и здоров. Только я собрался набрать номер, как раздался звонок. Дежурный поднял трубку, передал мне. Женя... Сказал ей, что все в порядке.

А через несколько минут, с трудом надев сухой свитер, спортивные брюки, шерстяные носки, грелся у электрической плитки, на которой шумел чайник...

ДОГАДКА

Промелькнувшая в голове догадка поразила меня. Я гнал ее от себя, но она не давала мне покоя. И оттого долго не мог я уснуть и встретил рассвет с открытыми глазами.

Доски-то провалились подо мной не случайно. Напрягая память, вспоминал я эту минуту, потому что от нее многое зависело теперь, слишком многое. Быть может, моя жизнь. Что там было, на тропе? Качнуло? Будто кто-то подтолкнул. Заходили под ногами доски, но удержались каким-то чудом на бревенчатой опоре. А я свалился, и это должно было бы закончиться просто, однозначно. Исход я знал, когда увидел на камнях и стволе сосны навсегда врезавшиеся в память кровавые следы ладоней.

И как следствие этой мысли встретил я появление металлического жука, который ударил в стекло. Я встал, подошел к окну, тыльной стороной ладони прикоснулся к игле. Поднял с пола брошенную мокрую одежду, повесил на руки брюки и убедился, что вторая половина иглы не исчезла, не выпала в водовороте, она по-прежнему покоилась в кармане.

На рассвете я убедился воочию, чего стоило мне это приключение: ссадины на лице, на груди, синяки на ногах и руках, с ладоней содрана кожа. Как это я добрался? В таких случаях, наверное, проявляется весь запас живучести, подаренный человеку природой. Я не был обделен в этом отношении. Выжил назло козням. Однако чьим?..

У меня решили отнять воспоминания вместе с жизнью.

Что дальше?.. Оставалось двенадцать дней от моего отпуска. Только половина. Обидно, что я не мог идти в таком виде на пляж... А почему, собственно? Пляж безлюден. Полежу на солнышке, отойду. Занимался ясный погожий день. Я лежал в постели и думал об отце, о сестре, о незнакомке, о себе. Что мне предстоит впереди? Надо докопаться до сокровенного, скрытого пока от меня смысла событий.

...Около девяти утра я услышал звонкий голос Жени. Она была взволнована. Впервые я видел ее такой. Я встал, открыл дверь. Она легонько провела пальцами по моим волосам, по щекам и подбородку, и прикосновения эти действовали, как бальзам средневековых алхимиков. Я сказал, что не спал.

- Если бы знала, пришла бы раньше! - воскликнула она. - Не хотела будить тебя.

- Не спалось.

- Ты чем-то обеспокоен?

- Нет.

- Все хорошо. - Она опустила глаза, как будто стыдилась своих слов.

- Да, - односложно ответил я.

- Открыть форточку?

- Неплохо бы. Теперь можно. Я замерз ночью до чертиков.

- Представляю. - Женя подошла к окну, открыла форточку, заметила иглу, прикоснулась к ней.

- Не трогай, - сказал я. - Оставь ее в окне.

- Хорошо, не буду. - Женя взглянула на меня как на чудака, подошла к мокрой одежде, оставленной в углу на полу, сказала: - А это? Надо выгладить...

Потом Женя ушла. Долго ее не было, я устал ждать. Но вот раздались знакомые шаги на каменных ступенях, ведущих к дому. Так звучат только каблуки ее туфель!

Она принесла сметану в бумажном стаканчике, кофейный напиток в бутылке, коробку перепелиных яиц, две булки, пузырек с облепиховым маслом. Все из магазина, кроме облепихового масла. Его она нашла на рынке. Там же усатый брюнет торговал ягодами, желтыми, невзрачными, кислыми. Немедленно Женя заставила меня проглотить две чайные ложки масла и горсть облепиховых ягод. Включила плитку, поставила на нее маленькую сковородку, тоже купленную в магазине, и стала готовить яичницу из перепелиных яиц.

- Облепиха незаменима. Ягоды и масло - лучшее средство для раненых альпинистов. - И я по тону ее голоса не мог догадаться, шутит она или говорит всерьез.

Она хотела кормить меня из ложки. Я воспротивился. Попросил сделать бутерброд. Хлеб я смог кое-как держать обеими руками.

- Я обижусь на тебя, если ты будешь тратить на меня слишком много времени.

- Почему? - спросила Женя.

- Потому что это будет означать, что я потерял не только самостоятельность, но и сообразительность. А такие люди ведь обидчивы.

- Ты прав, - улыбнулась Женя. - Я пойду на пляж, чтобы не досаждать тебе своим вниманием. Приду к обеду.

- К ужину, - уточнил я. - Ведь я не верблюд и к обеду не успею прожевать ягоды и провизию.

- Ягоды оставь на завтра, - сказала Женя. - Это двухдневная порция.

- Ладно. Мне уже лучше.

- До вечера.

- Спасибо.

Так или примерно так прошло четыре дня. А на пятый день я не без удивления обнаружил, что выгляжу вполне нормально, если не считать небольших рубцов и белых следов от ссадин на загорелом моем теле, готовом к солнечным ваннам и купанию. Завтракали в этот день мы на втором этаже ресторана "Хоста", который, как известно, расположен по дороге на северный пляж. Я не удержался, конечно, и заглянул в камеру хранения на вокзале. Там была рабочая обстановка. Никаких следов инопланетян не удалось обнаружить и у старого здания под эстакадой. Окошко было закрыто, и все еще висела знакомая табличка с надписью. И резкая утренняя тень от бетонной эстакады не только закрывала изрядную площадь на земле, но, казалось, парила и над бывшей камерой хранения, укрывая невзрачное строение от любопытных взглядов.

Не люблю хостинский вокзал. Многолюдье в отпуске противопоказано. И все же я несколько раз пытался заглянуть туда... в окошко новой камеры хранения. Незнакомку я, разумеется, не встретил. Зато встретил Женю. Это произошло поздним вечером, и она, как мне показалось, смутилась. Я был смущен не менее.

Что же удалось выяснить? Что там работает отныне мужчина, и он не похож на того типа в очках, которого я приметил в старом помещении, под эстакадой. Работает он там, насколько мне известно, и по сей день. Кажется, камеру хранения позже перевели на старое место. Незнакомка больше не появлялась. С вещами в камере хранения пока не происходило ничего загадочного, голубой комнаты как не бывало.

...Однажды на набережной я засмотрелся на зеленый камень в перстне. Молодая высокая грузинка стояла с подругой в нескольких шагах от меня. Камень на тонкой красивой ее руке живо напомнил о незнакомке, о том, что здесь, в Хосте, - вторая женщина с инопланетным камнем. И я решился, забыв о риске, о страхах... Я потянул Женю. Она освободила свою руку. Я подошел к девушке-грузинке. Мне запомнилось ее имя: Теа. Подруга ее вставила словцо:

- Все же Теа не продавщица ювелирного магазина, чтобы спрашивать у нее о драгоценностях.

- Ну что ты, Нина, - возразила ей Теа. - Если человек хочет узнать, что это за камень, я отвечу. Мой родной дядя Гиви подарил этот перстень мне в день рождения. - И Теа царственно подняла руку и показала мне его, и я убедился, что это не совсем то.

- Камень вам очень идет, - произнес я, памятуя, что Женя, вероятно, наблюдает сценку.

- Очень! - ответила подруга с акцентом (в грузинском языке нет ударений). - У Теа зеленые глаза, а у дяди Гиви хороший вкус.

- Спасибо, Теа, спасибо, Нина, - скомкал я разговор, пытаясь быть учтивым.

Подруга Нина пожала плечами. Я вернулся к Жене, она холодно сказала:

- Интересуешься зелеными камушками?.. Это хризолит, а вовсе не гранат.

РАССТАВАНИЕ

Чуть позже я вспомнил этот эпизод, но тогда меня уже не удивило, что Женя на расстоянии нескольких шагов смогла рассмотреть, что это не гранат, во всяком случае, не тот гранат, который я искал.

Мы пошли на пляж. Искупались. Знакомая электричка промелькнула в послеполуденный час над берегом. Аромат смол, пологие волны, красноватая галька, тишина... Мгновенное предчувствие тревоги...

Тем временем наверху, где едва выступала над прибрежной бетонной полосой насыпь с рельсами, замаячили и пропали три знакомые опереточные фигуры. Теперь они были одеты иначе: на одном джинсы и рубашка цвета бабочки-голубянки, на другом вельветовые брюки и курточка, на третьем водонепроницаемая белая и розовая синтетика. Но что мне до них? Стоп! А может быть, это как раз участники игры?

Они пропали молниеносно, но это само по себе не могло бы навести на подобные мысли, случись встреча десять дней назад. Но теперь ставки возросли.

...На щебне, ниже просмоленных нагретых шпал, вились еще два вихря оранжевой пыли. Когда они улеглись, синие кусты и тени под ними на склоне горы обозначились особенно отчетливо. Воздух был необыкновенно прозрачен.

Я повернулся на спину, ощущая отвыкшими от тепла лопатками сухую колкость гравия и гальки под тонким полотенцем. Женя расхаживала по берегу и старалась выплеснуть на камни рыбешек. Она не наклонялась, а резко ударяла по воде ногами, напоминавшими о коричневом лакированном дереве. В брызгах не сверкнуло ни рыбьей чешуи, ни студенистой эмали медузы. Я нащупал иголку, приладил ее в карманчик плавок, подошел к Жене, попросил ее отойти и раскрошил в воду кусочек хлеба. Собралась стая барабулек, которых при желании можно было бы погладить по жабрам. Потом я увлек Женю на волнорез, лег на бетон, достал несколько мидий, разбил раковины камнем и бросил их в синюю прозрачную глубь. Тут же налетела ватага морских собачек и зеленух, изящных, как бабочки и стрекозы. Они хватали моллюсков, даже кусочки раковин, а внизу, над самым песком, ходила рыба покрупнее, тоже соблазнившаяся трапезой.

- Как интересно они бросаются на мидий! - воскликнула Женя.

- Рыболовы хорошо знают их вкус. Этой мелюзге не добраться до самих обитателей раковин. Вот осетры на Волге и Каспии - другое дело. Они глотают и раковины.

- Ты видел живых осетров?

- Да. Осетры - наши друзья, они снабжают нас икрой, мясом и вязигой. Нырнем, что ли?

Мы вошли в воду без всплесков, открыли под водой глаза. Ноги Жени были похожи на торпеды; в следующую минуту, когда мы начали работать руками и ногами, стараясь обогнать один другого, контуры их показались мне необыкновенными - гибкими и выразительными. Они напоминали мне лишний раз о том, что эволюция, вероятно, изнемогла, потому что близка к воображаемому эталону.

Мы все еще были под водой, словно у нас установился молчаливый уговор: кто дольше не всплывет, тот получит за это приз. Наши руки коснулись, мы были рядом; повернули к глянцевой поверхности воды, и тут, всплывая, я вздрогнул от неожиданности.

Я успел заметить мгновенное движение Жениной руки, собиравшейся обнять меня. И увидел мелькнувшую в серо-синем свете стальную иглу. В мгновение ока моя иголка пропала в глубине. Я немедленно повернул, пытаясь догнать ее... Отчаянные, напрасные усилия: я не мог оставаться больше под водой. Но всплыть и отдышаться - значило потерять мой талисман. И все же я направился в глубину. Метр, два, три. И тут я понял, что не выдержу больше ни за что на свете. Голова наполнилась красным туманом, потемнело в глазах, я выдохнул часть воздуха и круто пошел вверх. Пелена застилала глаза, но мысль работала быстро, как никогда. То, что подсказывал разум, было похоже на бред, на галлюцинацию, но я слушал его голос в эти доли секунды. И мысленным взором я видел сейчас ее глаза, какими они были минуту назад. Движения ее рук. Промельнувшую иглу. Расстегнутый карманчик, из которого она выпала. И силуэт грациозной женщины внизу, в глубине. Там, у самого дна... Я не мог с ней состязаться, у меня не хватало дыхания и выносливости!

Вынырнув, я отдышался. Женя еще не показывалась. Секунду-другую я мучительно соображал, как поступить. Ничего не придумал, но все получилось само собой. Вот на поверхности показалась ее голова. Она улыбалась, глаза ее излучали свет. Я заставил себя непринужденно рассмеяться:

- Ты выиграла, Женя! Приз твой.

- Какой приз? - продолжая улыбаться, спросила Женя, и тут я заметил, что говорит она так легко, как будто бы не провела под водой пяти минут.

- Игла, которую ты нашла на дне! - выдохнул я.

- Ошибаешься, - спокойно возразила она, согнав улыбку с лица. - Игла не может быть призом. Впрочем, если хочешь...

Все ясно: игла у нее. Это на многое открывало глаза.

Я прозревал. Но мне и виду нельзя показывать, что я близок к разгадке. Эти трое - второстепенные киборги, биороботы, их прислали, чтобы следить за мной, за каждым моим шагом, но главная их задача - придать истории с камерой хранения вид правдоподобия. И они хотели свалить с больной головы на здоровую. Тех, кто прислал их сюда, не устраивала инопланетная версия. Все правильно, и действуют они хорошо, пытаясь даже меня самого убедить в том, что камера хранения на моей совести... Но Женя? Я отказывался верить догадке.

К берегу мы направились вместе. Молча вышли из воды. Я лег как ни в чем не бывало и закрыл глаза.

- Я сейчас уезжаю, - спокойно произнесла Женя.

- Как это - сейчас? А вещи, чемодан?

- Чемодан больше мне не понадобится.

- Шутить изволите!

- Нет. У меня всего несколько минут...

- Почему же ты меня не предупредила? - воскликнул я.

- Ну, знаешь... меня вовсе не надо провожать. Я сама.

- Сама!.. - повторил я и осекся.

Женя поспешно собиралась, а сумочка ее оказалась открытой, и я заметил внутри большой зеленый камень. Я замолчал как завороженный. Наши глаза встретились. Она тянула сумочку к себе. Но продолжала смотреть на меня. Перстень выскользнул на гальку. И подкатился к моему локтю. Еще не осознавая происшедшего, я поднял его. Отполированные грани сверкнули, и под ними вспыхнул белый огонь.

- Гранат... - бормотал я смятенно, разглядывая камень.

- Дай-ка, - тихо сказала она.

Я понял все, выдавил из себя:

- Отдам в обмен на иглу.

Она улыбнулась:

- Пожалуйста, - и протянула иглу. - Она тебе пригодится.

- Значит, я тебя не буду провожать?

- Это невозможно.

- Непонятно, зачем тебе нужно было оставаться здесь так долго. Когда тебе вернули в камере хранения кофточку и ты обнаружила ошибку, все могло быть кончено. Ведь ты из-за этого сюда пожаловала? - Я не договаривал намеренно, делая вид, что принимаю лишь половину истины. - Ты проверяла камеру?

- Но потом... был отпуск, каникулы... - проговорила она, а я подумал, что этот ответ ей вполне мог подсказать зеленый гранат. - Я сама так решила. - Она поднялась. - И ни о чем не жалею.

Там, где были ее колени, в мелкой красноватой гальке остались две продолговатые ямки. Рука ее легла на мое плечо. Гранат полыхнул зеленым огнем и оказался на ее безымянном пальце.

- Странно, что я не носила его на руке все эти дни, правда? - Она наклонилась, словно хотела что-то добавить, но передумала.

- На самом деле все не так уж и странно, - сказал я. - И ты это знаешь. Там, в роще, человек сорвался в пропасть. И если бы этот человек был не я, его ждал бы иной исход...

- Нет! - воскликнула негромко Женя.

В ее светлых глазах я уловил испуг, который, казалось, мешал ей говорить. Замешательство длилось минуту, но этого было бы достаточно, чтобы она нашла ответ, если подозрения не обманывали меня. Она не нашла ответа.

- Ладно. Теперь о той троице на танцах... - сказал я.

- Я их не знаю.

- Значит, кроме вас, здесь, на Земле, есть другие?

Женя внимательно посмотрела мне в глаза, и я, как ни странно, уловил в ее взгляде растерянность.

- Мы догадывались о других, но я знаю о них не больше твоего. Наша женщина из камеры хранения пыталась защитить тебя от этих других. Она уверяет, что угроза была вполне реальной... хотя и она ни в чем не уверена.

- Женщина из той самой камеры хранения... которую ты закрыла во избежание огласки...

Это было невероятно. Мы дошли в этом прощальном разговоре до той точки, когда оказалось, что мои догадки не менее достоверны, чем знания инопланетянки.

- Понимаю, вы у нас недавно, - сказал я. - Не освоились здесь и многого не замечаете. Первый этап: собирательство на чужой планете...

- Это наша планета, - негромко произнесла Женя. - Ваша и наша.

- Ну, положим, это преувеличение.

- Так говорят наши легенды. Возьми это на память. - Она бросила к моим коленям какую-то безделушку и добавила: - Это микрокопия. Легенды пришли к нам от дедов, а тем от прадедов много-много поколений назад. Мы не утратили секрет древнего письма. И у тебя тоже есть права на наше прошлое.

- Ну да, мой отец... сестра...

- Мне пора!

- Назови свое настоящее имя, - попросил я.

- Велия. Велия, дочь Павы.

- Имя моего отца...

- Волний, сын Спурины.

...Я смотрел ей вслед, пока глазам не стало больно от ослепительного солнца.