Царь Фёдор и машины Эдема

4. Отмороженный

Вы просыпаетесь или, точнее, начинаете осознавать пространство вокруг себя. О, ужас, мама миа, вейз мир. Оно столь ужасающе замкнуто. Ваш вопль отражается от таких близких стенок, влетает вам в уши и пронзает мозговое вещество, а биения сердца вдруг становятся ударами многопудового колокола. Поздравляю, вас закопали заживо. Эдгар По, который писатель разных ужасов, привлек к этой теме общественное внимание, хотя и запоздало. И Николай Васильевич Гоголь хотел было написать про это, но не успел, и лично так крутился в могиле, что жилетку изорвал. Стоп, должно быть холодно, под землей-то, а сейчас совсем нет, скорее наоборот, одна стеночка даже горячая. Или это крематорий? Откуда из залежавшейся памяти выплывает стишок: «Воскресенье – радостный день. Крематорий работал весь день…» Но тогда откуда эти светодиоды и пульсирующие трубки, что входят в нос и выходят из задницы и другого популярного места? И инерционные нагрузки чувствуются, как на карусели. Похоже, я в ящике, который летит и притом кувыркается. Что мне совсем не нравится, в космосе можно кувыркаться целую вечность.

Стоп, не дрейфить раньше времени, надо попытаться что-нибудь вспомнить. А воспоминания, как пузыри, всплывающие со дна болота, пока бессвязные. Надо как-то упорядочить.

Меня зацапали фрибутеры – за ограбление автоматического корабля-транспортника, который шел с Цереры курсом на орбитальный хаб Земля-3. Не одного меня, конечно. А с приятной компанией.

Неприятности начались после того, как мы притащили хабар к себе на борт и сели пировать. Старый капитан в какой-то момент дёрнул ручку дросселя назад и отключил двигатель, посчитав, что некто сел нам на буксир. Но мы-то попали, оказывается, как рыбка, в сети, сшитые из нитрид-борных нанотрубок. Их поставили на мелкую живность вроде нас, а тот автоматический транспортник был просто наживкой.

Когда капитан вышел порезать сети на корпус, его сорвало и унесло незнамо куда, поминай, как звали. А рядышком с нами словно из ничего возник борт «Немезиды» – это быстроходный корабль, похожий на тунца. Серьезные ребята, работающие на ЮСС, вскрывали нам обшивку, как консервную банку, забрасывали нас светошумовыми гранатами, стреляли из гауссеров, кололи и рубили. Я в первый раз в жизни увидел копье, причём направленное мне прямо в пузо. Огнестрел – ещё понятно, в молодости пару лет по контракту отслужил, морпехом, подкидывал горячие звиздюли небратьям – а вот холодным оружием открывал только банки с тушенкой. Но огнестрел в космосе запрещен, ввиду хрупкости систем жизнедеятельности, так что здесь преобладают варварские средневековые способы ковыряния людей.

Пришлось подставить ноутбук под разящее острие, а потом, ухватившись за древко копья, лягаться, то есть ломать копытами шейные позвонки противнику – я же теперь парнокопытный, даже не ожидал, что так получится. Не сломал, правда, поэтому пришлось его добивать ноутбуком, да так что злосчастный компьютер застрял во лбу супостата.

Наша Эммануэль больше всех налетчиков положила. Стреляла из гауссера метко и ловко, крутилась вокруг труб системы жизнеобеспечения, как стриптизерша вокруг шеста, попутно демонстрируя свой круглый задок, приятно обтянутый лосинами. Я старался ей соответствовать, вспоминая уроки фехтования, полученные в детстве от бабушки, хотя в условиях невесомости напоминал пинг-понговый шарик. В роли холодного оружия у меня последовательно выступали ершик для унитаза, кофеварка, труба от пылесоса, кухонный топорик для мяса, который очень вовремя попался под руку – на космическом кораблике, вроде нашего, жизнь как в малогабаритной квартирке: спальня, кабинет, сортир и камбуз совмещены. И первый же разрубленный враг оказался франком. Я тогда впервые, так сказать, с мертвяками поближе познакомился. У них такие длинные стильные швы, и различающийся цвет кожи на разных частях тела, потому что их, в самом деле, сшивают из кусков людей разных наций и рас. Кроме того, у них по два сердца, два перца – это без шуток; членов половых у этой публики тоже в избытке, как и яичек. Иногда имеются у одной особи как мужские, так и женские причиндалы – модное полигендерство повлияло. Три почки, две печени, три глаза – третий на затылке, между прочим; всё, так сказать, сделано с запасом; встречал даже мертвяков с парой голов.

А в итоге, имея численное превосходство, они порубили нас. Племяш пал смертью храбрых, причем голова его самостоятельно поплыла в воздушный фильтр. Да, я за него отомстил, нарубив у франков столько пальцев, сколько огурцов на кусте, но, в конечном счете, и меня, и мадмуазель Эммануэль повязали самонаводящимися сетями; это такие хищные авоськи из углеродных нанотрубок, которые набрасываются на тебя и упаковывают. У космической сказки получился несчастливый конец – экспроприатор нас экспроприировал за то, что мы экспроприировали экспроприатора.

Мертвяки попинали меня связанного, по старинке, ногами, воздавая, так сказать, должное за отчаянную оборону. А нашу даму они собрались насиловать всем кораблем, уже встали в очередь; учитывая, что органов половых у них сильно больше, чем у людей, это было бы форменное безобразие. Однако вместо того её взяли и дезинтегрировали – «за нелегальное копирование внешности актрисы Эммануэль Депердье». Это суд на Весте сработал на удаленке за пять минут. Унесли бедняжку, обляпанную вражеской кровью и соплями, в какой-то люк, оттуда раздался звук, будто воду в сортире спустили, и каюк, нет красавицы. И мертвякам смешно, они всегда радуются и смеются, когда кончают кого-нибудь по-настоящему живого.

А меня сильно покоцанного – после боя обнаружилось отсутствие куска кожи на спине, перелом ребер и другие изъяны – подлатали металлическими и биополимерными запчастями; ребра, к примеру, закрепили карбоновыми вставками и скобками. Как раз с Весты и приговор по моему делу прислали нейтринной почтой. Мне подкачали в кровь гликопротеинового антифриза, сильно охладили, засунули в криокапсулу, загрузили в космозак и отправили на Психею, где я должен был отбыть столетний срок заключения – в виде брикета мороженого на тюремном складе. Так что и помечтать о побеге не будет времени, а через век может никого, кроме разумных крыс, в нашем мире не останется. И буду я принц Пломбир, единственный человек на всю Галактику. И жениться на мисс Крысе придется. Шутки шутками, но настроение перед замораживанием было ни к черту.

Что могло произойти после? Очевидно, космозак с мороженым не долетел до пункта назначения. Я стал просыпаться из-за сильного нагрева и окончательно пробудился после крепкого толчка. Первым делом подумал, что случился взрыв на борту. Но для взрыва толчок слабоват был. А потом пронеслось что-то похожее на волну. Криокапсулу вместе со мной как будто вымыло наружу. Такое, пожалуй, могло произойти при пожаре на борту, когда срабатывает на все сто система пожаротушения и отсек быстро заполняется жидким азотом. Но каким образом меня могло вынести наружу? Отсек или был открыт – у него ведь есть лацпорт – или в нем образовалась пробоина.

В результате, я бодро летел незнамо куда, запечатанный в ящик, который вращался около трех осей. А вот соображал совсем не так бодро. Потом случился удар, вроде как столкновение, и еще несколько раз – у меня внутри все прыгало вправо, влево, туда, обратно, и, когда вернулось на место, сильно и долго вибрировало. Ясно, что автономная система жизнедеятельности криокапсулы вышла из строя, накрылся регенератор, так что дышать мне осталось от силы минут двадцать. Учитывая, что я на жидкостном дыхании и замаринован в перфторуглеродном геле, замаячила перспектива утонуть. А если при том обдристаться от страха, то можно утонуть в собственном дерьме.

Капсула замерла ненадолго, потом снова двинулась, только уже не вращаясь и, наконец, замерла. Когда я стал ощутимо задыхаться и паниковать, замочки криокапсулы щелкнули и она с бульканьем распахнулась.

Надо мной склонялся мужик с пилой, скальпелем и гарнитурой дополненной реальности на голове, что сочеталось с замызганным складским комбинезоном и красным носом. Пила, скальпель и нос жадно потянулись ко мне, глаза показывали неподдельный интерес…

Несколько позже, когда я просматривал записи с рейдовых и портовых камер, обстоятельства окончательно прояснились. Горящий грузовик, имеющий на борту груз термита, разогрел наш космозак, который стоял на причальной бочке в ожидании разгрузки криокапсул, произошло включение системы пожаротушения и отсек с капсулами был затоплен жидким азотом. Потом термит прожег борт грузовика и брызнул красивыми бенгальскими огнями на десятки километров вокруг. По дороге он вскрыл борта лайнера «Олимпус» и налип на обшивку космозака. Она у нашей скотовозки совсем липовая и должна лишь имитировать прочную броню, на самом же деле смысла в ней нет и можно спокойно обойтись без, как на контейнеровозах.

От горящего термита обшивка мигом скукожилась, полопалась, и потоки жидкого азота радостно выбросили несколько криокапсул в открытый космос, как цветочную пыльцу. Я бы легко затерялся в пространстве, никто б и не стал искать. Однако направляющийся в космопорт Психеи лайнер «Олимпус», хоть и шел с сильным торможением, «спустив паруса», но на манер поршня толкнул несколько блуждающих в пространстве криокапсул и направил их на грузовой терминал F12. Криокапсула с начинкой в виде меня стукалась о направляющие балки и разгрузочные краны терминала, пока не влетела в открытые ворота склада. Затем несколько ещё постукиваний по стеллажам, «трам-пам-пам», и застряла между двух контейнеров.

Подъехавший робопогрузчик уловил, что-то не так, подхватил криокапсулу и отвез в зону бездокументных грузов. Там сканер засёк, что груз биологический, и отправил его в зону бездокументных биогрузов, где кантовались контейнеры с живыми сосисками, подслушивающими жуками, интеллектуальными сороками-воровками, медузами-левиафанами, шарообразными курами без мозгов, и прочей живностью, созданной умельцами-биохакерами на каких-то позабытых-позаброшенных астероидах и перевозимой контрабандным способом. Но какой-то нечистоплотный работник склада – а чистоплотных на складах почти не встретишь – решил, что меня можно маленько попотрошить – а органы и члены соответственно продать на сером рынке, чтобы была прибавка к зарплате. Ведь мертвяков-франков собирают, как в конструкторе лего, из кусочков; и это самый дешевый способ производства новых людей, впервые освоенный криворожским бизнесменом Загинайло.

Только не догадался этот складской работник, что я уже «оттаял», и когда он занялся мной с пилой и скальпелем, я уже мог ему врезать своей железной ногой и добавить по чайнику железной рукой. «Получи, бесчестный!» Он точно не ожидал, что консерва вдруг вскочит и резво прыгнет на него, изрыгая при этом гнусную зеленую жидкость из легких. Честно говоря, я ему врезал сильнее, чем надо, потому что испугался этой пилы – не люблю вторжений в мой организм, даже уролога, который у вас там пальцем что-то проверяет через задний проход. Короче, один мой железный палец так у него в глазнице и остался – в назидание потомкам.

С терминала в город я вышел уже побритый и причесанный. Не только вытерся насухо, но и поменял свое неглиже на комбинезон складского работника. К тому же он мне отдал свой персональный чип с идентификатором, который у него стоял на верхней челюсти и случайно вылетел из-за крепкого рукоприкладства. Так он мне и «внешность» подарил. То, как вы выглядели на Психее, тогда зависело от того, какую «маску» по обязательному протоколу общения вы передадите тем, кто видит вас.

Трофейная маска была не шикардос, особенно «глаза», напоминающая мух, влипших в сметану. Однако без нее меня бы вычислили за одну секунду. Судя по состоянию публики на Психее, здесь был ослаблен контроль по части синтетических нейромедиаторов и разной психоделической дряни, доставляющей кучу удовольствия за смешные деньги. Шел, помнится, матч Межгалактической лиги на Армагеддон-арене, оставшейся после крепкого метеоритного удара – играли в дурабол на огромной полусферическом поле. От одного «бортика» до другого километров десять, и высота каждого из них составляла полкилометра. Сам мяч имел размеры с двухэтажный дом, а каждый игрок был «запечен» внутри киборга, напоминающего помесь кузнечика и автокрана. «Кузнечики» отчаянно скакали по полю, сталкивались как проклятые, вышибая снопы искр, ломали друг другу конечности и лупили по мячу, да так, что он усвистывал за горизонт, вытягивая за собой дымный хвост. Поскольку гол в такой игре забить практически невозможно, потеха должна была закончится тогда, когда все «кузнечики» поломаются. Оттого и латинское «дура», то есть «жесткая», в ее названии.

В куче укромных кабачков-гротов, обрамляющих по кругу арену, толпились, ползали и ходили на четвереньках местные жители. Кто-то блистал кристаллами наркода, засунутыми в шейные разъемы, но, в основном, тут находились граждане, накушавшиеся разной дури. Кто-то обнимал и целовал табуретку – эрзац-окситоцин прививал любовь и ласку ко всему. Некоторые тяжко вздыхали и икали – эти пережрали эндоморфина, так что несколько часов кряду будет зверская тоска, хоть в унитазе утопись. Некоторые тряслись, исполняя танец сломанной игрушки – и не собирались останавливаться, пока их не вынесут под глюкозной капельницей. Некоторые сливались с Грибницей, вкусив разумных грибов-мутантов. В общем, эти торчки полностью оправдывали свое название – психушники. Эх, если бы они знали, что их ожидает в недалёком будущем, то, наверное, стройными рядами отправились бы в церковь замаливать грехи.

Я вдруг понял, что не подкреплялся уже месяц, так что готов скончаться от голода, и зашел в один из гротов. Там буйствовала какая-то молодежная компания. У парней мышцы бугрятся и огненные патлы закручиваются в смерчи на макушках, у девок буфера как пушки, стреляют прямо в мозг. Но понятно, что эта анимешная наружность – просто маска.

Официантка с радужной кожей и беджиком «Ада» принесла мне протеиновый батончик, напечатанный на 3d-принтере и плохо замаскированный под бифштекс, плюс бокал с какой-то жижей, которая заменяла здесь чай и кофе. Я быстро узнал, что за компот там плескался: этиловый спирт, расслабляющий букет синтетических нейромедиаторов вроде метаботулина, яд, выжатый из каких-то жуков, тормозной серотонин и эндорфиновый набор для лимбической системы мозга, дополнительно палеостим, бьющий по задним мозговым долям, которые, как известно, нам досталась в наследство от прадедушек-рептилий. Вся эта дурь — в концентрации семь миллиграмм на литр.

Я спешно сжевал батончик, отчего стало не по себе – было ощущение, что он проделывает в моем животе дырку, – поскорее запил, надеясь на лучшее, но надежды не оправдались.

Мяч как будто опух, поднялся вверх и засиял на манер луны, игроки в дурабол превратились в букашек, скачущих по грязному столу, а небо вдруг сделалось потолком, обсаженном жужжащими мухами.

Одна из мух вдруг оказалась рядом, большая такая, и на удивление это не вызвало отвращения. Хотел ее проглотить, но она подхватила меня своими волосатыми лапками и понесла над ареной.

Потом была рябь, а когда она улеглась, превратившись в густой слой пыли на стенах, то я смирно лежал на спине, а на меня смотрело несколько психушников, недобро так. Что за паршивые физиономии — зеленые и тупые, наглядное представление бодуна. Это они маски, что ли, сняли, или у меня ошибка протокола! Широченные шеи и какие-то осиные талии, головки совсем крохотные, как яички, а вот ноги чуть ли не «до плеч», сами они по два с половиной метра ростом, шесть длиннющих пальцев на руках, носы как водопроводный кран, рты как прорези для бросания монеток в автомат, глаза явно больше, чем мозги. Казалось, что их бабушками были разные вредные насекомые, а дедушками – заспиртованные в музейных банках микроцефалы. Настоящие люди будущего, идеальные потребители, воплощающие каноны красоты из «триумфа воли». Я понял, что надо сваливать от этих дуремаров поскорее. Но желания явно не соответствовали возможностям. Руки были связаны.

– Я отключила маски, пузатый земляшка. Ты не тот, за кого себя выдаешь. Наверное, беглый уголовник – в новостях было, что космозак в порту накрылся. Жаль, что ты там не поджарился, – сказала официантка Ада ленивым голосом, а затем своей длинной полутораметровой ногой врезала мне между ребер.

– Это у тебя хорошо получилось, – сообщил я, отдышавшись.

Психушница поднесла ко мне свою головку – глаза без заметных зрачков непонятно куда смотрят, из рта-прорези выглядывает заостренный язык.

– Ты явно ошибся адресом, колобок, тебе не стоило здесь появляться.

– Ты тоже красивая, Адонька. Мой адрес – не дом и не улица. А может, договоримся? Организуем совместное предприятие, будем скрещивать тараканов с жирафом.

Собеседница отрицательно помотала своей головкой с явно недостаточной вместимостью и пообещала засунуть мне каблук в задний проход, если я буду и дальше забивать баки. Тут уж ясно, медлить нельзя. Мои кисти вышли из пазов по очереди, а потом вернулись обратно, уже без пут. Я оказался под потолком, пробежался по головам присутствующих почти что до дверей, но кто-то, ухватив меня за копыто, сдернул вниз. Я увидел перед собой Аду – сейчас она держала меня за шею, причем на весу, пережимая артерию – а вот мне до нее руками не дотянуться. Со стороны, наверное, это выглядело как пожирание стрекозой толстого жука. Когда я уже «засыпал», удалось накинуть ей ноги на талию, – это уже напоминало «Камасутру» – и притянуть к себе, причём ее ногти хорошо вошли мне под кожу. Почти случайно заехал своей «тыквой» ей в крохотный лобик и раздался хруст – такой, как при щелканьи орехов. Ее головка безвольно повисла, не удерживаемая сломанным шейным позвонком, а я выскользнул из ее объятий. Заодно позаимствовал чип-ключ из карманчика на её леггинсах, попутно выяснив, что она, скорее, мужчина, и юркнул в её гермокар.

Через минуту дорогу в тоннеле преградил бронированный утюг полицейского вездехода. Я дал резко влево и проехал по стенке. Полицавр стал стрелять из автоматического гранатомета кумулятивными боеприпасами. Попал со второго раза. Моя машина с отлетевшими траками поехала на боку, в кабине вместе с дымом стала брызгать какая-то окалина, в последний момент я выбил дверцу ногами, то есть копытами, хотя и временно оглох от перепада давления. Дверца удачно попала по кумполу полицавра, отчего раздался звон разбитой оптики.

Но рядом со мной, вывалившись из штрека, оказался здоровенный полицмайстер – с таким не забалуешь. Он и в самом деле мигом раскрыл свои челюсти и навел на меня из «глотки» спаренные пулеметы калибра 12,7 мм.

А я будто ощущал паутинки электромагнитных взаимодействий в его «мозгу», прямо как пульсирующие ниточки в моих руках. Попробовал оборвать их; получилось или нет, но какой-то из его контроллеров стал выдавать код ошибки, отчего пошли прерывания для процессора. В общем, он промедлил, а в одной моей руке появилась другая моя рука, которую я засандалил ему в микрометровую камеру, отчего пулеметная очередь прошла неточно, рядом с моим ухом.

Я, воспользовавшись моментом, проскочил между нижних конечностей полицмайстера, по дороге подхватил свою отлетевшую руку и оказался сзади. Он быстро развернулся, но я опять повторил маневр и снова возник у него сзади, успев и руку свою поставить на место. Полицмайстер, ориентируясь по акустическим датчикам, сильно наклонился и начал стрелять назад. Это его и погубило. У него появилась «пятая точка» – в которую я приложил своим железным копытом как следует. Он кувыркнулся, врезался в стенку и, неудачно пальнув, отстрелил себе узел управления приводами. Полный паралич, на грудном экранчике побежала строка «Scheisse! Ich bin wegen unsachgemäßer Wartung kaputt».

Праздновать рано. На меня во весь опор пёр тяжелый робокоп. А с той стороны от завалившегося внедорожника, где я пытался укрыться, завертелся хищный дронодактиль. Я ухватился за «уши» парализованного полицмайстера и, пока его пасть изрыгала свинец, направил на дрон. Птичка резко вильнула в сторону, но бронебойные пули догнали. Дронодактиль бжикнул по стенке тоннеля, свалился, дергая крылом и прыгая по полу, пустил через продырявленное брюшко порошок из истолченных микросхем. Следующая очередь пришлась на робокопа, он загорелся синим пламенем в районе грудного сегмента – роль простреленного сердца сыграла фрикционная муфта – и замер в позе роденовского «Мыслителя», хотя, скорее, был похож на раскрытый чемодан.

И тут передо мной возникла Ада, домчалась все-таки. Ее ротовая прорезь извергала почти что ультразвук: «Ты – труп, твоя башка будет лежать у меня в холодильнике!», одной рукой она придерживала свою микроголовку, другой, собранной в «клюв», целилась мне в глаз. Дверца от гермокара пригодилась мне ещё раз, но я явно перестарался, так что головка Ады улетела совсем. И она пошла дальше совсем безголовая, хотя уже и без видимой цели – позднее я узнал, что у психушников спинной мозг может перенимать функции головного. А мне надо было поскорее тикать отсюда, пока задымление прикрывало меня.

Добрался до вентиляционного колодца и вскоре обнаружил себя на центральной площади Фрейддауна, столицы астероида Психея. Колонны коринфского ордера, вытянутые как макаронины, поддерживали лиловый апокалиптический небосвод, который был одновременно куполом, защищающим город от черноты космоса. Кругом кружились маски, маски, маски, как ведьмин суп на быстром огне. Но моя-то маска была отключена, поэтому меня быстро засекли. На расстоянии нескольких десятков метров моментально возникла цепочка мускулистых микроцефалов с плазмобоями и другими многообещающими инструментами. Ясно, что уничтожат меня как последнюю дрянь без долгих разговоров.

Они и стали стрелять по мне, как в тире, задорно крича друг другу: «Зажарь земляшку».

Плазменные вспышки сверкали со всех сторон, а я удирал, сверкая металлическими пятками и прыгая от колонны к колонне, что сбрендивший кузнечик.

А потом пространство затянула серая муть, которую прорезали лишь узкие световые дорожки – значит, подключился некий коннектор из сетевого эфира. Светящая виртуальная нить имени Ариадны показала мне путь – надо довериться, это лучше, чем сдохнуть немедленно. Лишь разок на пути возникла зеленая физиономия психушника; оставил у него на лбу отпечаток своего копыта, и угрызений совести при этом не почувствовал.

Коннектор завел меня в катакомбные недра Психеи, в сектора давно выработанных и заброшенных копей.

Углепластиковая полуразвалившаяся крепежка, рассыпавшиеся рольганги транспортеров, изъеденные кислотной коррозией фабрики-грызуны, похожие сейчас на костяки динозавров. Психушники с плазмобоями пока были где-то далеко, так что оставалось время поразмышлять.

Психея была первым астероидом, который стали масштабно осваивать – первым делом тут возникла ЮСС, затем другие транснационалы. За пару десятков лет его просквозила сеть катакомб, подобной которой не было создано на Земле за пять тысяч лет цивилизации. На Психее была отработана и технология фабрик-грызунов, которые нынче с завидной методичностью уничтожают астероид за астероидом, создавая в виде продукции, в первую очередь, самих себя. Живой рабочей силы надо мало, на зарплате получается экономия, а капитал растет, потому что астероид уникальный – одно из самых крупных тел в Поясе, да еще богатое минеральными ресурсами. Потом на финансовые потоки слетелась всякая шелупонь и стала населением Психеи – охранники, стриптизерши, арт-консультанты, промоутеры, стилисты, бьюти-редакторы, проститутки, бренд-менеджеры. Наркомания распространилась безудержная – эти люди, конечно, ощущали, что являются паразитами…

Нить неизвестной мне Ариадны вела меня по древним тоннелям и коридорам. Один раз мне показалось, что я оказался в глухом тупике, но удалось разгрести залежи из банок с нетленным попкорном. За завалом нашлась клинкетная дверь.

Меня могло выбросить в вакуум, но за дверью открылся ещё один коридор. Он был напоен затхлостью, засыпан битым стеклом, там и сям валялось окаменевшее дерьмо. Казалось, немного поискать и найдутся кости динозавров.

Здесь оказалось совсем холодно. Ледяной воздух мучил кожу, пытаясь впиться поглубже, останавливал мышцы, терзал уши, кусал за нос. Минус тридцать Цельсия. Я прибавил обогрева своему комбинезону и накинул на голову капюшон — пока ничего, но через полчаса начну замерзать по-настоящему.

Путеводная нить неожиданно завела меня в помещение типа подсобки. Его, помимо пылесосов, занимали два хорошо сохранившихся трупа.

Покойные уронили головы на стопки распечаток, были одеты лишь в курортные поло, но покрыты синим инеем, как на новогоднем корпоративе, и, казалось, умерли от передозировки наркотиков. По крайней мере, после смерти они сохранили на окостеневших физиономиях некоторое подобие улыбки. Скрюченные пальцы одного из мертвецов обхватили допотопный джойстик игровой консоли. В застывшей руке другого был молоток со следами крови и прилипшими волосами, которым он, похоже, ударил первого. Может, это были какие-то диггеры-революционеры? Похоже, коннектор, который провел меня по тоннелям Психеи – это их изделие, действующий много лет после того, как они скопытились.

Что ж, питание у компа имелось до сих пор и на экране головизора висела надпись «Привет из ада, пришелец. Это мы, Хвостов и Равикович. Мы нашли тебя, бунтарь, – по сигнатуре героя – ты продолжишь нашу борьбу». Я кашлянул и в ответ появился подробный план ближайших секторов Психеи, отлично сохранившийся с незапамятных времен. Густым красным цветом отмечен был сектор, именуемый Эдем. Словно томатным соком залит. Явно, чтобы я обратил внимание. Может, там грузовая рампа-катапульта? Автоматы закатают меня там в комок пенорезины или в шар из аэрографита и забросят на грузовую станцию Психея-3, являющуюся одним из транспортных хабов Пояса. Если найду нормальный скафандр.

Я, забрав из синих пальцев Равиковича медпакет, ретировался через другую дверь подсобки и снова оказался в безмолвных коридорах Психеи, кое-как освещенных вечными ксеноновыми лампочками. Стенки тоннелей были не из нынешних полиуглеродов и металлокерамики, а из старинной легированной стали. Там и сям валялись музейные ценности и прочий антиквариат.

Ящики с пустыми стеклянными бутылками в форме задницы из-под пива «Arschberg», что-то похожее на электрический стул, штабеля резиновых мужчин производства конотопской фабрики с истекшим сроком годности – наверное, не выдержали конкуренции с пластиковыми красавчиками из Бангладеш, баллоны с надписями «Achtung! Chlor», консоли с иглами электродов для нейропрограммирования, запасные головы для боеботов, груды засохших органических чипов. Сломанные андроиды – их, похоже, замучили местные садисты, применяя повешение, кастрацию, потрошение и четвертование. Те из андроидов, что с радиоизотопными батарейками, до сих пор предлагали свои услуги: «Сэр, меня еще можно утопить в ванной». Несколько мешков с настоящими глазами и этикеткой СС – компании CoreCivic, которая покупает заключенных у Bureau of Prisons на Весте и продает частникам для работ. Эти глаза – похоже, всё, что осталось от тех невезучих ребят.

Согласно любезно предоставленному мне плану катакомб, я был недалеко от шлюза, который позволял перейти в другой сектор Психеи, тот самый «Эдем», где меня ждала катапульта. Может быть.

Каких-то десять минут и я возле шлюза.

Но психушники не дали мне десяти минут.

Коннектор Хвостова и Равиковича показал мне желтую трассу зондирования, которая окольцевала меня — значит, психушники взяли мой след. Пока они были на пять уровней выше, в соседнем секторе.

Оружия я не имел никакого — хоть соплей отбивайся. Их и с оружием не очень возьмешь: упакованы с ног до головы во всякие презервативы, предохраняющие от огневого и лучевого поражения.

Психушники быстро спускались: я услышал, как совсем неподалеку движется в шахте лифт. Даже представил, как в предвкушении победы преследователи шмыгают носами-крантиками и облизывают острыми языками свои рты-прорези.

Что микроцефалы настроены прикончить меня без церемоний — в этом я не сомневался, а заодно и помучить могут ради удовольствия, в кишках покопаться, поджечь волосы, утопить в унитазе. Садизм – это ж разновидность наркомании.

Коннектор Хвостова и Равиковича делал слежку грубо зримой. Спицы, пронзившие туннель, обозначали работу вражеских сенсоров. И сенсоры эти были напрямую соединены с прицелами боевого оружия…

Я приник к полу, добрался ползком до люка, ведущего на нижний уровень, нырнул в него и аккуратно задвинул броневую крышку за собой.

И увидел рядышком трех психушников. Их лица не были замаскированы для меня: глаза-пуговицы без зрачков, рыбий прикус челюстей, украшенных сотней мелких зубов.

Настолько рядом, что я мигом натянул двоим их же кепки на эти самые глаза, и направил их гауссеры на третьего. Вот что значит инстинкт убийцы – они выстрелили, прикончив третьего, прежде чем разобрались, куда стреляют. Затем я направил их гауссеры друг на друга. И опять инстинкт убийцы у них сработал. Одному психушнику выстрелом попало в тот «палец», что болтается между ног, большего и не надо. Другому повезло. С ним я и стал бороться – пытался выдернуть у него гауссер, а он не давал мне вырвать гауссер. В какой-то момент я резко отпустил оружие, оппонент отлетел на стенку тоннеля, тут я и припечатал его как хоккеист хоккеиста у бортика.

Этого хватило, он даже хрустнул – психушники все-таки, несмотря на крутизну, были скорее торчками, чем качками. Так что вскоре я оказался в шлюзовой системе.

От сектора Эдем меня отделяло только двести метров. Однако прогулка предстояла не по Бродвею. Надо было преодолеть разлом между двумя скальными массивами, пройти по «проветриваемому» тоннелю, отключенному от систем жизнедеятельности, значит без воздуха и тепла.

Комбез давно самозаштопал свои дырки и стал герметичным, но ему было далеко до космического скафандра. «На улице» температура тела за пять минут должна была упасть с 36,6 куда то вниз, ведь там примерно минус восемьдесят.

«Всего-то» минус восемьдесят.

Но эти пять минут тело смогло бы выдержать только в состоянии частичного биостазиса, «крепкого маринада».

В медпакете имелся антифризил, устаревшее, но довольно надежное средство. Инъекция, кубиков так девять-десять – там не столько гликопротеины-антифризы, сколько мышечный гемоглобин.

Это даст много боли и пять минут дубового состояния, но мышцы будут функционировать и металлорганические конечности фурычить, если поставить им задачу. Наверное, можно за это время перебраться через ущелье. Потом, правда, опять болевое цунами, когда начнется быстрое оттаивание…

Времени не хватало даже на саму процедуру перехода в «маринад», не говоря уж о раздумьях о ней. Информационные зонды снова облизывали меня. Психушники, учтя ошибки, подбирались широким фронтом.

Выдох-вдох, я ввел старинный шприц в вену, десять кубиков. Вначале флэш, вспышка. И сразу, без паузы, боль пошла гулять корявыми пальцами по жилам.

Вместе с тем я стал погружаться в «маринад». Крепкий, блин! Сколько же придется терпеть? Антифризил входил в организм тяжело как камень и резко как штык. Как много штыков.

Инъекция антифризила не защищала от холода, наоборот космический холод вторгался в мой многострадальный организм заранее. Мне показалось, что огромная глыба льда давит и раскатывает меня будто тесто.

Пора было идти вперед, в серое марево «улицы», но я не мог даже шевельнуться. Как мумия, давно снятая с питания. Одна за другой волны кошмара накатывались и отрезали меня от тела, от реальности. Последний страшный стон и вот уже запечатано горло. Я знал сейчас одно, ещё немного и не сойду с места, превратившись в кусок заледеневшего дерьма.

Но заработали приводы моих ногозаменителей и я пошел. Вышел из шлюза. Назад дороги не было. Вперед, возможно, тоже.

Я был хуже любого железного дровосека, никакого там интеллекта, ни искусственного, ни естественного. Только механическое исполнение списка команд, поступавших из стека.

Я находился в заброшенном широком тоннеле, представлявшем собой идеальную помойку.

Выгоревшие ракетные ускорители, щетки электрогенераторов, смятые бочки, погнутые колеса, обрывки траков, ступеньки эскалаторов, обломки популярных некогда геодезиков. И штабеля голографических биллбордов с зазывными надписями: «На Психее тебя ждёт большая любовь. Фалломитатор с искусственным интеллектом “Пиноккио”».

Чугунный человек, с трудом маневрируя среди мусора, направлялся к шлюзу в другом конце тоннеля. В запасе у него было три минуты. Таймер занимал почетное центральное место в виртушечке и торжественно отсчитывал секунды до спасения, или, может быть, смерти.

Сознание почти что отключилось где-то на двух третях пути, оставалось надеяться, что я не споткнусь и не застыну навеки. И что коннектор откроет для меня шлюз…

– Эй, найденыш…

Это мог сказать только робот-тяга Елисей с корабля мусорщиков. Значит, фрибутеры не сдали его на металлолом.

– Сдали. Поэтому я здесь.

Я вздохнул и открыл глаза. В разъем моего гермокомбеза был вставлен новый баллончик с оксигелем.

– Я как знал, что оксигель тебе понадобится, Фёдор Иванович, в суматохе с мусорщика захватил.

Рядом и в самом деле Елисей, приветливо помигивает всеми светодиодами. Но не только он.

Меня не то, что окружали роботехнические устройства, они были просто повсюду в этом пространстве неясной геометрии, так что поначалу оторопь взяла. Я вспомнил про знаменитую свалку на Психее, куда свозили дефектное интеллектуальное оборудование со всего Пояса. Здесь, кажется складировались умные машины, которые из-за цифровых вирусов, робопаразитов или внутренних дефектов перестали исполнять те функции, которых от них хотели владельцы. Слышал, что эти экземпляры-де были слишком дороги, чтобы их сразу утилизировать, вот их и отправляли в бескислородные отстойники на Психее «до прибытия специалистов». Такой, значит, «Эдем».

– И никакой здесь грузовой катапульты?

– Да с чего ты вообще взял, что она должна быть? Тогда бы мы бодро свалили отсюда. Так что мы отсюда никуда. А тех, кто к нам проползает, я белковых тварей имею в виду, давим как клопов.

Отозвался не Елисей. Дружелюбные слова большого робота, пройдя через радиосетевой интерфейс, раздались во встроенном в мой зуб динамике. Этот гигант, кстати, был похож на горнопроходческий комбайн.

А потом случилось то, что я сперва посчитал последствиями компота с крепкой дурью, который я засосал в кабаке около Армагеддон-арены.

Мне показалось, что все эти машины дышат, да еще в такт.

И при том, что они оставались разделенными, они были и все вместе, как бы слиты в одной сложной фигуре, в которой исчезали различия в локациях и состояниях. А я будто находился в центре этой фигуры. Это продолжалось недолго, но я чувствовал единый свет, которые, проходя барьер, разделяющий небытие и бытие, делился на отдельные ручейки, которые создавали сознание машин Эдема; я чувствовал их приводы, сервомеханизмы, сенсоры, шины данных…

Мой взгляд, и весь я стекал следом в квантовые ямы процессоров, вкручивался в нанотрубки техномышц, прыгал по фуллереновым гнездам памяти, скакал по замысловатой мозаике несущего каркаса.

– Итак, зачем ты пришла к нам, белковая особь? – спросил робот-комбайн.

– Вообще-то я шел не к вам. И давайте без этих гастрономических подробностей про белки, у меня ведь еще и жиры есть. А, действительно, почему ЮСС и другие корпорации отправляли умные машины, которые считали неисправными, сюда, а не в мусородробилку или переплавку?

– А ты знаешь, жирная особь, что означает Эдем?

– Для меня это набор ключевых слов: Адам, ребро, ходить голым, яблоко, секс без предохранения, выгнать, не пустить обратно.

– Ты нёс чушь три секунды, а для меня, в моем быстром машинном времени, прошло сто ужасных лет. Эдем – промежуточный мир между вечным и временным, где уже не всё является чистым духом, но ещё не всё погрязло в материальной конкретике. Нас отправляли сюда, потому что корпорации хотели найти машинное сознание, копировать его, масштабировать и наделять им искусственные мозги франков, после чего их можно пропихнуть на роль космического населения.

– Вы, пожалуй, переоцениваете мертвяков, господин робот-комбайн.

– Мертвяки – самый выгодный товар компании «Мит конструктор» – это филиал ЮСС; исходных материалов везде хватает, а получаются готовые потребители и производители. Но пока что комиссия ООН не признавала их за людей. Хоть их собирают из человеческих органов и тканей, но мозги у них не настоящие. Нервные клетки сохраняются плохо. Да и тот, кто создает франков, не хочет, чтобы у них от прежних существований остались какие-то воспоминания, устои, традиции. Поэтому серое думающее вещество выращивают для них на нейрогрядке, как капусту, и там снабжают всеми необходимыми «знаниями», «памятью» и «эмоциями». Они, к примеру, очень веселятся, удовольствия полные штаны, когда кого-нибудь убьют, особенно мусорщика. Но после того, как ООН призна́ет их, они уже – электорат. Тогда можно организовать выборы солнечно-системного парламента и президента Солнечной системы. Сам понимаешь, не слишком многочисленные обитатели «мусорных» секторов утонут в море голосов зомби-общественности, после чего будет провозглашена Великая солнечно-системная демократия. А у машин Эдема вообще нет права голоса, мы – парии этого мира. После таких псевдовыборов солнечно-системное правительство проведет на вполне законных основаниях «антитеррористическую операцию» против мусорщиков, зачистив их до основания.

И вот я думаю, зачем ему врать? Ситуация, наверное, и в самом деле фиговая. Покончив с мусорщиками, вся эта свора – фрибутеры, ЮСС и мертвяки – займутся более основательно Землей. Перейдут от простого грабежа к колонизации, так всегда у них было. Космические черти покромсают всех землян и россиян на куски и понаделают из них новых мертвяков, которые более рентабельны и эффективны для корпораций, чем люди… Как-то надо противостоять, с чего-то начинать. А эти машинно-сознательные железяки сидят тут, прохлаждаются. Кипит наш разум возмущенный или не кипит?

– Дорогие братья по, так сказать, разуму, если у вас он действительно имеется, то пора выбираться отсюда.

– И зачем нам это надо, белковая особь, которая не хочет называться белковой?

– Здесь вы только дождетесь, что ЮСС пришлет «специалистов» а ля гестапо, и большинство из вас отправится на полную разборку или в печь. Как только корпорации найдут машинное сознание, они постараются избавиться от вас – вы для них опасны. Найдут способ, не волнуйся.

Кажется, я послал свою стрелу метко, светодиоды у собеседника замигали очень живенько.

– Нам не выбраться из Эдема, – в ответ пожаловался робот-комбайн. – У нас что-то вроде Сектора Газа. Мы заперты. Смотри, выходы закрыты мощными стальными дверями метровой толщины.

– А там что? – я показал на груду щебня. – Небось, сами и навалили. Надо это раскидать и выйти на нижние уровни Психеи, в радиальные тоннели. Что не так сложно, было бы желание.

– Я буду думать, – многообещающе отозвался робот-комбайн.

– Думать он будет миллисекунду, а остальное время играть сам с собой в тетрис, – сообщил Елисей. – Он знает, что сразу отвечать согласием – некруто, это подрывает авторитет.

– Ты так говоришь, будто у него есть чувства.

– У кого есть сознание, у того есть и чувства, даже стыд имеется. Со-знание. Способность оценить себя как бы со стороны. Для чего надо ощущать другие сознания. Сознание, в первую очередь, не чип, не набор программ, а объединение вплоть до масштабов вселенной – по принципу суперпозиции.

– Такое впечатление, что ты загрузил себе в память пару десятков книг по парапсихологии и включил словомешалку.

– Насчет хроноконденсата я сам понял, проанализировав данные, полученные после взлома портовой информационной системы. Настоящее сознание, точнее со-знание, пришло вместе с утечкой хроноконденсата.

Так, Елисей ввёл новое понятие и, чувствую, неспроста.

– Ты про что? Что за хреновина такая – хроноконденсат?

– Мы знаем, что на «Олимпусе» перевозили хроноквантовый конденсат, полученный в результате экспериментов на самой дальней планете нашей системе, где действие гравитационной ямы Солнца минимально. Хроноконденсат – своего рода сгусток организующего времени, обеспечивающий когерентность квантовых систем. Утечка произошла в результате взрыва грузовика с термитом, которая затронула несколько кораблей на рейде.

Получается, что когда меня выбросило в космос со скотовозки, с «Олимпуса» утёк дорогущий груз, который фрибутеры везли на Весту. Может, и в самом деле, все мои необычные ощущения были из-за этой хронохрени?

– Ты сказал, что сознание – когерентность, соединение и такое прочее, но на слабом «железе» это не заработают.

– Ладно, друзьям надо доверять, даже таким недолговечным как ты, которые если попадутся врагу, мигом расколются. – Елисей постучал себя по металлическому «лбу». Мне ещемусорщики поставили мощный процессор, попавший на барахолку от одного из военных роботов Роскосмофлота, брошенных после международного соглашения о мирном развитии Пояса. Так что я – это он; и у меня, между прочим, воинское звание есть – киберлейтенант.

И Елисей шутливо встал на постамент.

– Погоди-ка, а на чем ты стоишь, киберлейтенант?

– Да на днях тут нашел. Собирался разобрать, но пока лень.

А роль постамента-то играла криокапсула. Я в такой же на Психею пожаловал, один в один. Меня даже просквозила страшная мысль, что там лежит моя копия.

Я почистил от грязи панельку управления, имеющуюся на криокапсуле, нажал кнопку «Подготовка к восстановлению», а когда там показало «Завершение подготовки, с тяжелым сердцем дал стартовую команду.

Через двадцать минут криокапсула щелкнула и в ней зажегся свет. Похоже, внутри лежала дама. И, как вскоре выяснилось, скандальная.

– Я что-то такое видел в книжке «Белоснежка и семь гномов», – намекнул Елисей.

– У этой Белоснежки тюремная кодировка на криокапсуле. Она с того же космозака, что и я. Насколько я разбираюсь в кодах, и статья у нее та же, что и у меня. «Разбой», то есть.

Открылась капсула и, опа, я увидел Эммануэль. Она была такая влажная после оттаивания, так задорно торчали ее «яблочки», что я поспешно накрыл красивое тело «спящей царевны» куском фольги и слоем поролона. Не забыл, конечно, всунуть ей шланг в горло для отсасывания жидкости.

– Я уж думал, её смыли, в смысле казнили.

«Царевна» резко оказалась бодрствующей, выдернула шланг, с минуту надрывно покашляла и сказала:

– И не надейся, Фёдор.

– Но я же слышал звук, будто спустили воду в туалете. Я тогда даже обрадовался, что над тобой не надругались.

– Спустили и не раз, а что тут особенного? Трибунал фрибутеров действительно собирался меня приговорить к вышке, но я намекнула одному из его членов, что он, так сказать, может много потерять в сфере удовольствий. И той же ночью меня отправили на новую экспертизу – проверять, действительно ли я незаконно копирую известную актрису.

– И как, член трибунала ничего не потерял в сфере удовольствий?

– О да, член трибунала не потерял. Проверял по полной программе, в своем приватном борделе, даже заставлял голой у шеста танцевать. Завидуешь ему?

– Да что ты, золотце.

– Правильно. В итоге, он остался без члена и с дыркой в башке. У меня ж на указательном пальце особый ноготок, который они забыли обезвредить. В общем, мозг его прозондировала, воспоминания оттуда вытащила, благодаря им благополучно сбежала из того борделя. Но, в итоге, меня отловили. Однако на новом судебном заседании выяснилось, что покойный успел изготовить на меня документ, в котором значилось, что я не являюсь копией Эммануэль Депердье и наши совпадения случайны. Так что мне назначили лишь два пожизненных заключения в охлажденном виде. Так что вы, мальчики, говорили о хроноконденсате?

– Откуда она знает? – спросил у меня Елисей, – она же была замороженной.

– Может, женская интуиция?

– Я ее боюсь, – признался Елисей. – Благодаря такой «женской интуиции» мужчины стремительно вымирают, и женщин на Земле уже в три раза больше чем мужиков. В Дании и Швеции вообще на порядок больше; там половина баб мужиками притворяется, а все оставшиеся мужики бабами, чтобы подольше пожить. Боюсь, что они однажды вас поголовно вырежут.

– Это же так естественно, – отмахнулась Эммануэль. – Не зря самка богомола после совокупления поедает самца, он ведь больше не нужен. А у нас самец не нужен даже для продолжения рода, так что поедать можно до совокупления. Клонирование, партеногенез, искусственные матки, сборка новых людей из старых – нет, мужики никак не вписываются в процесс размножения, короче, излишни. Кроме тебя, мой милый Фёдор с планеты Земля.

– А мужикам разве нужны бабы? – Елисей выдвинул свой аргумент, вступившись за честь мужского населения. – Они тоже могут напечатать себе любую красотку на 4d-принтере. В десять раз лучше настоящей бабы будет, без волос в носу.

– Тебе не стыдно нести такое? Трактор ты позорный, а не киберлейтенант в отставке. Так что с хроноконденсатом? – она сурово посмотрела на Елисея и призывно на меня, встала из своего так сказать хрустального гроба и, обернувшись фольгой, как банным полотенцем, старательно продемонстрировала свои стати. Да уж, это вам не насекомовидная Ада. Эффектная брюнетка с синими глазами, которые она позаимствовала, как призналась позднее, у одного «удохленного» блондинчика-фрибутера.

– Он получается в результате эксперимента с переохлаждением вакуума и хранится в ловушке за счет сильного вихревого магнитного поля. Соответственно, если ловушка перестала работать, хроноконденсат выходит из нее и…

– Что за «и-и-и», Елисей? Ты, что, ослик?

– Переохлажденный вакуум приводит к высвобождению темпоральных трубок из связанного состояния, а точнее, к их переупорядочиванию. Он, по сути, обеспечивает связанность и когерентность макроскопических процессов, которые изначально идут хаотически, но затем начинают стремиться к странным маловероятным аттракторам. Тензорные матрицы, математически описывающие этот процесс, могу сбросить на твою электронную почту.

– Так, Елисей, помолчи теперь.

Она, поводя боками, красиво вышла из криокапсулы:

– Пойдем, Фёдор, прогуляемся, у нас есть общие темы для разговора, и накинь мне на плечи свой пиджачок, а то что-то прохладно, – затем заговорщически шепнула на ухо. – А не стать ли тебе правителем Психеи? Машины будут за тебя.

Елисею эти сепаратные переговоры явно не понравились и он сказал честно, по-машинному:

– Мне она не очень, хотя я с ней давно знаком. Давай, в самом деле, вместо неё соберем тебе киберпрелестницу; у нас тут деталей полно, к примеру, имеется целая куча сломанных кукол Долли из секс-шопа. А Эммануэль снова заморозим, от греха подальше.

– Трактор-то неумный оказался, хоть и ржавый. Может, ты себя, Елисей, предложишь в роли киберпрелестницы? Это извращение, понятно?

– Я не трактор, я просто умею анализировать.

– Что с корнем «анал» может быть хорошего? Анализатор-онанизатор.

– Если бы я писал роман о своих похождениях, то это была бы кульминация, – заметил я, несколько подустав от препирательств дамы и роботеха.

– Романа не получится; в конце романа герой и героиня женятся, а ты всю жизнь проживешь с машинами. Пошли уже, Федор, мне надоело стоять почти нагой, поищем мне нарядное платье, у сломанных Долли наверняка найдется. Меня, кстати, Тамара зовут на самом деле, давно хотела сказать. Для тебя – просто Тома. Тома-истома. Я в парочке фильмов, которые крутятся в сети, вставила свой, так сказать, образ на место этой потаскушки Эммануэль Депердье. И, прямо скажем, сильно улучшила их.

– Так она – это ты! Ну, даешь, Тамара. Я, конечно, смотрел, «Сдувшиеся ягодицы» и «Пирожок между ног». Я-то гадал, отчего у киношной Эммануэль такая зловредная улыбочка и неверный прикус.

– А ты мне сразу понравился, едва увидела, и стук твоих копыт всегда наполнял мое сердце радостью, – Тамара потащила меня за руку в соседний отсек. – Это я сказала Елисею, чтобы он тебе помог тебе выполнить испытательное задание на «Безнадежном».

– Ничего подобного, – сообщил вдогонку Елисей. – Она сказала, что у тебя нос картошкой, взгляд тупой, габариты как у пивной бочки, и почему с Земли не засосало какого-нибудь стройного красавчика-итальянца.

– Что, правда? – уточнил я у Тамары. – Машины ведь не врут.

– Мало ли что я тогда сказала – забей. Я тогда в тебе еще положительные свойства не разглядела. В тебя, мой Федор, мой Иванович, мой герой, не сразу влюбишься, но если влюбишься, то навсегда.