Царь-дедушка

Нет, однозначно выпишу Щуме премию!

— Да и мне смерть друга была бы неприятна.

— Ну, собственно, меня тоже вовсе не тянет Нварда уконтрапупить. Изгнание или ссылка подошли бы куда как более, только… Что, догадаешься сам, внук?

Мальчик наморщил лоб, а затем тяжело откинулся на спинку кресла.

— Если будет оглашено истинное обвинение, это будет ужасный удар по репутации всего царского рода.

Щума, Золотой ты мой Язык, кажется ты не только на премию наследника уже навыучивал, но и на орден.

— Потому я решил назначить Нварда командиром одной из лузорий, отправляющихся в Зимнолесье, а его отцу дозволил ее же загрузить товарами. Вернется героем и богатеем, так можно уже будет его кандидатуру в женихи рассмотреть. Тинатин же, на время подготовки экспедиции, отправится в Обитель Святого Солнца на богомолье. Заодно отцу Тхритраве его колымажку вернет.

Я поднялся из-за стола.

— Валисса, проследите чтобы до отъезда ваша дочь не наделала глупостей.

— …трактат «О рыбной ловле посредством удилища» был тщательно мною изучен, причем для консультации я обратился не только к мудрости записанной, но и к практике, а именно — к лучшим рыбакам Аарты. — научный оппонент при защите философского звания в Ашшории не предусмотрен, зато рецензент трактата (а таковой непременно предоставляется при получении каждого следующего ученого звания, хотя не обязан быть как-то связан с темой выступления соискателя), это в обязательном порядке.

Мне выделили видного, в некотором роде даже выдающегося деятеля — Ошмуда Зверознатца, — умудрившегося на научной основе не только обосновать селекцию, но и на практике ее применить, выведя породу овец особой пушистости. В смысле — длиннорунных.

Не настолько, конечно, как на Земле, но по мангальским меркам это был бы потрясающий успех, кабы нашелся хоть кто-то, вложившийся в их разведение и дальнейшую селекцию. Местная же ментальность, увы, ожидала чуда, изрядную часть экспериментальной отары тут же раскупили и начали скрещивать с обычной породой — со вполне ожидаемым результатом: через пару поколений благоприобретенная длинношерстность у потомков напрочь исчезала. Ну а нету чуда — нет бабла. Ошмуд с небольшим оставшимся количеством своих овечек пока еще ковыряется, но годы его уже весьма почтенны, а мошна далеко не бездонна.

Надобно будет помочь товарищу.

— Были произведены также и четыре натурных эксперимента, поскольку изложенное в трактате не всегда и не во всем совпадало с накопленными в этой области философскими и практическими знаниями. — продолжил Зверознатец. — В этих случаях наблюдения его величества оказались более точными, что было подтверждено опытным путем, прочие же положения трактата существующим знаниям не противоречат. Таким образом можно констатировать, что предоставленный на исследование трактат новые знания привносит, а, следовательно, является философским.

Комиссия, а за ней и собравшиеся в одеоне зрители сдержанно поаплодировали.

— Дополнительным достоинством трактата, несомненно, является его строго практическая направленность, сопряженная с лаконичностью и доступностью слога. Из недостатков же могу отметить лишь три вещи: это отсутствие должного теоретического обоснования, отсутствие какой-либо систематизации описанных рыб, а также отсутствие в трактате информации по рыбе морской. Последнее, впрочем, вполне простительно — проживая в горной местности весьма проблематично вести такие наблюдения. Подводя итог всему сказанному — трактат царя Лисапета из рода Крылатых Ежей рекомендую признать подобающим, а самого его к защите на звание философа-кандидата допустить.

Щума Золотой Язык о чем-то перемолвился парой слов с остальными четырьмя членами ученого совета и громогласно возгласил:

— Да начнется экзамен! Просим вас приступить к докладу, государь.

Я неторопливо поднялся со стульчика, на котором внимал речи рецензента и оглядел одеон. Полный аншлаг, только Дубовицкой[15] не хватает.

Ну еще бы — не каждый день царя на экзамене валят! Когда такое еще увидишь-то?

— Итак, картоха, сиречь свинское яблоко. — я заложил руки за спину, и начал неспешно прогуливаться по сцене, обращаясь одновременно и ко всем, и ни к кому. — Что мы о ней знаем? На самом деле — очень, просто до обидного мало. Кормовая культура для скота, не лучше и не хуже иной любой, брюквы там, или еще какой морковки, за одним полезным исключением — ни один паразит кроме медведки ее жрать не желает, отчего при ее выращивании можно быть уверенным в том, что сколько ее растет, столько скотине на корм и отправится, а не жукам каким-нибудь, в хозяйстве бесполезным.

Я бросил быстрый взгляд на экзаменаторов, а затем на трибуны. И там, и там пока слушали с интересом.

— Еще нам известно, что картоха съедобна для человека. Нет, по дури и ей отравиться можно, случаи бывали, но в целом — да, есть ее можно, если запечь в костре или в котелок с водой бросить. Вкусна ли такая еда? — я с усмешкой оглядел одеон. — Разумеется нет. Во-первых, потому что обычно свинское яблоко едят натурально как свиньи, вместе с кожурой, а это неправильно. Во-вторых, не всякий продукт следует употреблять в чистом виде. Для придания картохе какого-то вкуса нужна соль, а желательно еще и маслице. Однако те, кто ее обычно едят ни на то, ни на другое денег, как правило, не имеют. А человеку с деньгами навряд ли придет в голову сооружать себе обед из свиного корма, не так ли?

Собравшиеся на царьэкзамен отнеслись к высказыванию и с юмором, и с пониманием одновременно.

— Вот! Вот в чем причина того, что в Ашшории, да и соседних странах тоже, ничего не знают о способах приготовления этого вкуснейшего, питательнейшего и применимого для самых различных видов блюд продукта! А ведь их, способов этих, на самом деле великое множество. Не стану нынче перечислять их все, ограничусь лишь несколькими основными, ибо уже во вторник каждый житель блистательной столицы сможет их узнать в любой книжной лавке. Но первым… Марона, владелец трактира «Коровья лепешка» здесь? Встань, покажись, где ты есть.

Ненадолго возникла пауза — зрители озирались, ожидая вероятно узреть нечто необыкновенное, а увидали лишь небогато одетого мужика, несмело поднявшегося на одном из задних рядов и поднявшего вверх правую руку.

— Любезный, в знак признательности за вкусный ужин, которым ты вчера потчевал меня и царевичей, дарю тебе книгу рецептов приготовления картохи. Дарственную надпись я в ней для тебя уже сделал. Тумил, вручи почтенному Мароне мой дар.

Перешептывания в одеоне стали громче и внятнее.

«Что?», «Кто?», «Быть того не может!», «Точно в Кагеновом посаде…»

За следующий час я рассказал о картофеле больше, чем за всю свою прошлую жизнь на Земле — и про то, что из нее крахмал добывают, и о картофельной муке, о методике хранения, о разнообразии блюд, где этот корнеплод применяется, да даже о том, что сырым картофелем можно отбить запах перегара, — а дежурившие за сценой дворцовые повара последовательно подали экзаменационной комиссии борщ, картофельное пюре с мелко рубленным тушеным мясом и подливкой, «Оливье», драники и блины из картофельной муки с медом.

Столичные философы оказались прирожденными естествоиспытателями и не дураками пожрать — умяли все. Сугубо в научных целях, разумеется.

— …при том, что картоха насыщает ничуть не хуже пшена, ячменя или ржи, ее поля практически невозможно потравить, что делает ее выращивание в приграничных землях особенно актуальным. — подвел итог я. — Ну и, наконец, питание большинства ашшорцев, даже если оно и обильно, остается достаточно однообразным, что есть причина запоров, желудочных колик и прочих подобных хворей. Разнообразие же в еде риск таких заболеваний уменьшает. Хотя разнообразие тоже должно быть умеренным, а то чего доброго приключится понос. У меня все.

После краткого обсуждения — господа экзаменующие подбирали формулировки, — мне, под громкие и продолжительные аплодисменты, присвоили внеочередное философское звание, и единственное, что меня в этот момент настораживало, так это донельзя довольная физиономия царского стремянного.

Ну и устал, конечно — возраст и здоровье уже не те, Цицерона и Демосфена одновременно изображать.

— Тумил, а ты чего такой радостный-то? — спросил я, забираясь на Репку. — Съел бы что ли кислого чего, пока лицо от счастья не треснуло.

— Как же мне не радоваться, государь? — честным до полного неправдоподобия тоном отозвался парень. — Мой царь и наставник только что доказал всему миру, что не только свят, но и весьма учен. К тому же явил мне пример истинной благодарности, которая не бьет по кошелю.

— Ты сейчас про что? — не сообразил я.

— Про то, как твое величество облагодетельствовал трактирщика Марону. Так он твоим даром воодушевлен — слов нет. Кстати, сказал что ему теперь сам Солнце велел переименовать «Коровью лепешку».

— Даже любопытно, какое он измыслил название.

Тумил поглядел на меня честными и преданными глазами.

— «Царёва картошка», государь.

На обед гостей было негусто — главный министр с обоими своими тестюшками, хефе-башкент, капитан гвардии, примас, да Щума Золотой Язык. Можно было бы и еще кое-кого пригласить, но тогда на всех присутствующих точно не хватило бы вилок.

Арцуд Софенине и Шедад Хатикани едва сдерживались, чтобы открыто не демонстрировать самое безрадостное расположение духа, а Зулик Тимариани совершенно не скрываясь отравлял окружающее пространство могучим перегаром.

Тут, впрочем, винить его сложно — не каждый день он известия о рождении детей получает.

— Ну и что мы со всеми этими новостями теперь делать-то станем? — спросил я, садясь на свое место.

— Понятия не имею. — развел руками Зулик, при этом и мимика, и интонации его были ну ровно как у Пьюрфоя[16] в роли Марка Антония. — Обе мои дражайшие женушки пишут, что разрешились от бремени едва наступила полночь. Врут, разумеется.

Арцуд и Шедад смерили зятька мрачными взглядами, но смолчали.

— Возможно у владыко Йожадату сыщутся люди, которые смогут усовестить неразумных? — не без ехидства поинтересовался Щума.

— Сомневаюсь. — криво усмехнулась Валисса. — Для обеих слишком высоки ставки. А вот допросить с пристрастием слуг не помешает.

— Необходим надежный человек, который смог бы должным образом произвести дознание на месте. — заметил Латмур. — Надежный, грамотный и незаинтересованный.

— Тебя не отпущу, и не надейся. — по ходу начавшейся беседы я успел отметить, что князь Папак, похоже, умудрился всем присутствующим драйвера на вилки поставить.

Когда только успел?

— А вот что ты насчет Фарлака из Больших Бобров скажешь, князь? Справится, если дать такое поручение?

— Мясник? — главногвардеец приподнял одну бровь. — Что же, у него есть определенная репутация в таких делах.

— Стало быть прикажу ему немедленно отправляться. — Зулик пожал плечами.

— Немедленно не надо, он мне еще сегодня самому потребен. — ответил я. — Нынче вечером будет суд над философом Яваном, я попросил судью Фарлака быть на нем моим помощником.

Щума вздрогнул и недоверчиво поглядел сначала на меня, потом на примаса. Йожадату на его взгляд лишь слегка кивнул.

— Значит завтра поедет, ничего страшного. — владетель Тимариани ткнул вилкой в тарелку.

— Конечно, мне бы следовало посоветоваться с преосвященным и главой гильдии насчет сей кандидатуры. — задумчиво произнес я. — Однако мне показалось, что они не станут возражать.

— Это воистину мудрый и благочестивый муж, государь. — самым серьезным тоном ответил первосвященник. — Лучшего советника и не сыскать.

— А я, однако, слышал, будто бы он непомерно суров. — не согласился Золотой Язык.

— Именно потому я и взял его советником, а не поручил рассматривать дело. Возможно, прегрешения Явана покажутся мне не столь страшными, однако наивысшую меру я, благодаря сему суровому судие, буду знать, и не превышу ее нечаянно. Возможно, что даже проявлю снисхождение… Кстати, о снисхождении — я должен вам, владыко, по этому поводу попенять.

— Вот как? — удивился Йожадату. — Я вызвал ваше неудовольствие, о царь?

— Скорее недоумение. Боги мстительны, а уж богини и того более — вам ли не знать. Меж тем вы запретили блудницам являться в храмы, а часовни Петулии при веселых домах не посещаются жрецами для принесения ей треб. Вчера я совершал прогулку по Аарте и в одной из этих часовен провел службу, но, согласитесь, постоянно этого делать я не в состоянии.

— Ваше величество чрезвычайно снисходительны к грешникам, и хотя я преклоняюсь пред той степенью просветления, что вы достигли — запрет на посещение храмов для падших женщин я не сниму. — твердо заявил примас. — Что же касается часовен Петулии, мы обсуждали сложившееся положение в Конклаве. Все иерархи неизменно согласны, что ставить в них на служение жрецов, означает подвергать их добродетель испытанию, на что мы права не имеем. Добровольцев же в столице не имеется.

— Служение? Ты имеешь в виду — постоянное? — уточнил я, и, дождавшись подтверждения, продолжил. — Не о служении говорю я, но об искуплении. И жрецам, и монахам иной раз доводится оступиться.

Я повернулся к Латмуру.

— Скажи, князь, что делает хороший командир с солдатом, который пусть и не сильно, но провинился? Какое он избирает ему наказание?

— По-разному, конечно, бывает, государь — смотря как и в чем провинился. — ответил тот. — Но, как правило, ставит его на самую грязную и не почетную работу.

— Улавливаешь мою мысль, преосвященный? — вновь обратился я к Йожадату.

— Служение во искупление?.. — задумчиво протянул примас. — В этом, определенно, что-то есть…

Ну еще бы — осрамить любого оппонента можно, если выписать ему пару нарядов по борделю.

— Одно меня все же смущает: не впадет ли в обществе блудниц уже проштрафившийся священнослужитель в еще больший грех?

— А за тем, чтобы его не искушали может проследить какой-нибудь городской чиновник. — парировал я. — Ведь может, князь Штарпен?

— Вне всякого сомнения. — поспешно заверил меня хефе-башкент. — И может, и проследит непременно. Да я сам лично буду этим заниматься!

— Ну и решено, стало быть. — резюмировал я. — Однако, прошу тебя не забывать, князь — ты обещал мне придворный показ модной одежды. Хотя, может и не во дворце… Князь Шедад, царевна Валисса, я бы хотел это немедленно обсудить. И то, как под это дело устроить лотерею тоже.

— Лотерею? — изумился Утмир. — Это как?

— Казне всегда нужны деньги, внук. И если зрителям самим дать право выбора лучшего из костюмов — на этом можно неплохо заработать. Хотя ты прав, тут больше подойдет тотализатор.

В синем плаще с гербовыми ежами, шаркающей старческой походкой, поздним вечером девятого числа месяца карка я подошел к трону, установленному в самом центре сцены столичного одеона.

Да — шаркающей. С моря задул свежий ветер, подгоняющий обещающие в ночь дождик тучки, и артрит с радикулитом радостно бросились напоминать мне как о возрасте, так и о бренности бытия в целом.

Как я слезал с Репки, о, если бы это видели простые горожане… Лучше было бы им показать, как я впервые подмочил репутацию — царский рейтинг упал бы меньше.

Шаптур порывался устроить мне паланкин и лазарет отседова, примас — торжественный молебен об исцелении…

— Каких нечистых? — я оперся посохом покрепче, и используя его ну почти как стриптизерша пилон (единственное что — не раздевался), с хрустом разогнул спину. — Я обещал сегодня свершить правосудие, и оно свершится даже если я тут сдохну. Тумил, достань из сумы мой платок и опоясай им меня под рубахой вместо нижнего хонджана. И завяжи покрепче — не хватало еще, чтоб с царя при таком столпотворении штаны упали.

Ну вот как-то так и дошкрябал до судейского места.

— Приведите обвиняемого! — возгласил вставший одесную Фарлак, едва я опустился в кресло. — Царь Лисапет из рода Крылатых Ежей будет судить его перед жителями Аарты по праву священника, по праву философа и по праву царя!

Я кивнул. Прогиб засчитан, бро. Молодец.

Сильно пожилого, как бы не мне ровесника, морщинистого и лысоватого мужчину в недорогом поношенном шервани без единого украшения вывели двое одноусых — это должно было символизировать его ничтожность. Вот кабы даже простые витязи его охраняли…

— Приветствую тебя, о царь. — Яван Звезды Сосчитавший приложил правую руку к сердцу, поклонился, и без малейшего страха поглядел мне в лицо пронзительно синими и очень умными глазами. — Славься вовеки и живи долго.

— И тебе того же хотел бы пожелать, славнейший из звездочетов. — я постарался пристроиться в кресле поудобнее. — Но пока не могу. Ты обвиняешься в оскорблении богов, а виновные в этом живут недолго. Готов ли ты ответить на обвинения, Яван сын Лезека?

— Всегда и без сомнения, государь. — твердо ответил расплетыгин сын.

— Что же, хорошо. — я повернул голову в сторону Йожадату. — Первосвященник, огласите обвинения этому человеку.

Примас поднялся со своего места — он и избранные им члены Конклава сидели по правую руку от меня, на небольшом удалении, и развернул свиток.

— Во веки пусть будет прославлена твоя справедливость, государь. — сказал примас. — Этот человек обвиняется в том, что отрицал существование богов, этот человек отрицает что существует Святое Око, этот человек отрицает что существует Святое Сердце, этот человек отрицает что существует Святое Солнце и этот человек обвиняется в том, что утверждает будто Солнце — не есть единственный и неповторимый податель жизни и света.

По одеону пробежал легкий шорох шепотков и пересудов.

— Тяжкие обвинения, коллега[17] Яван. — вздохнул я. — Не стану спрашивать, отрицаешь ли ты эти обвинения…

— Отчего же не спрашиваешь, о царь? — с некоторой даже насмешкой перебил меня философ. — Преосвященный говорит истинную правду.

— Еще раз прервешь меня, и я буду вынужден тебя наказать. Ты ведь не хочешь этого?

— Нет, но уверен что это неизбежно. Ты ведь привел меня сюда, дабы осудить перед всеми этими — философ указал рукой на публику, — людьми.

— Ты не прав, приписывая мне свои фантазии. — я вздохнул и снова попытался устроить спину поудобнее. — И в неизбежности наказания ты неправ — в моей власти и оправдать тебя. Именно потому я не спросил признаешь ли ты себя виновным, поскольку хочу выяснить подробности, а не рубить голову с плеча. Итак, ты отрицаешь существование богов, всех без исключения?

Не знаю отчего Щума называл этого человека самым занудным из философов. Как по мне, так язык у него недурно подвешен — вот только к мозгу, похоже, не подключен.

— Отнюдь. — ответил Яван. — Тата Созидателя я почитаю. А остальные… Они ведь, по сути своей, не боги, ибо также как и мы есть существа сотворенные.

— Положим, я с тобой соглашусь. — ох, надо было видеть реакцию как священников, так и простых слушателей, да и философы в такой ступор впали, что ни в сказке сказать, ни пером пописать. — И Небесная Дюжина, и меньшие боги, и даже друджи есть существа сотворенные. Но и мельница также сотворена человеком, а муку мелет.

— И ты, государь, хочешь сказать, что мы, люди — боги для мельницы? — удивленно улыбнулся философ.

— Уж творцы-то точно. — парировал я. — История нашего вероучения знает массу примеров, когда простые смертные смогли сравняться с теми, кому ты отказываешь в божественной сущности.

— Этот тезис, уж прости государь, справедлив лишь отчасти. — Яван покачал головой. — Да, человек из подручных — уже имеющихся вещей, — способен создать нечто неживое. Но породить жизнь он не способен, как бы ни был свят.

— Такое утверждение крайне обидно для женщин, особенно рожавших. — усмехнулся я. — Да и для их мужей, которые тоже в зачатии немножечко поучаствовали.

По одеону прокатилась волна смешков, и подсудимый улыбнулся тоже.

— Я неверно выразился, государь. — ответил он. — Способность размножаться является неотъемлемой способностью любого существа, но не творить жизнь. Жизнь — какой доселе еще не было, невиданную ранее. Для человека это столь же невозможно, как для лишенного крыльев создания — полет.

— И вновь ты ошибаешься, сын Лезека, причем дважды. Взгляни на Ошмуда Зверознатца, что сидит здесь же. Не создал ли он овец, каких еще никогда не бывало? Создал, и ты не можешь этого отрицать. Конечно, они не перестали быть овцами, возразишь ты мне и будешь прав, но ведь и времени у твоего коллеги на его труды было ничтожно мало по сравнению с богами. Подумай об этом. Касаемо же невозможности летать… Дайте мне лист бумаги.

Когда требование было исполнено я неторопливо сложил из листа самолетик и запустил его вверх.

Конечно, местная бумага и грубее и толще тетрадных листков — не картон, конечно, скорее ближе к оберточной, — и первый в истории Аарты искусственный летательный аппарат не поразил бы изяществом полета даже первоклашку. Однако взлетев на пару метров он не шмякнулся вниз, чего я несколько опасался, а сделав несколько кругов приземлился прямо у ног Явана Звезды сосчитавшего.

— Немыслимо! — враз охрипшим голосом прошептал тот, и склонившись к самолетику, трясущимися руками поднял его.

Надо сказать, это действо произвело эффект разорвавшейся бомбы на всех — повскакивали философы, вскочили на ноги жрецы, да и зрители встали с мест, в едином порыве пытаясь рассмотреть произошедшее.

— Сядьте, уважаемые! — спокойствие сохранил один лишь Фарлак, и теперь его голос прокатился по одеону громовым раскатом. — Сядьте и соблюдайте степенность, покуда я не решил, что вы проявляете к судие неуважение!

И ведь послушались, причем немедля — неслабая, похоже, репутация, у царского обер-вешателя.

— Немыслимо… — вновь прошептал Яван, разглядывая бумажную игрушку. — Настоящий полет, не баллистика, как у стрелы или снаряда, но скольжение по воздуху, как у раскинувшего крылья орла…

Он поднял взгляд на меня и я увидел в его глазах потрясение и замешательство, смешанное с восторгом.

— И ведь не будешь же ты отрицать, — ласково вопросил я, — что сиди на этой конструкции какой-нибудь муравей, то совершил бы полет не имея крыльев? Да, мураш не управлял бы полетом, но чтобы изготовить этот предмет мне потребовалось времени гораздо меньше, чем досточтимому Ошмуду на выведение овец.

Я улыбнулся.

— Думаю моя аналогия с мельницей была не совсем удачной, я приведу иную. — даже несмотря на угрозу Фарлака по одеону разносились шепотки обсуждений, так что я был принужден несколько повысить голос. — Согласишься ли ты с утверждением, что в любой державе царь — есть власть?

— Вне сомнения, повелитель. — ответил Яван.

— Однако же очевидно, что какими бы дарованиями он ни был бы наделен, в одиночку править страной монарх не в состоянии. Именно потому необходимы министры, чиновники, судьи и даже мытари — и все они тоже власть. Мне, скажу прямо, неведомо, испытывает ли Тат схожие трудности, но, по факту, сам он не вмешивается в дела Мангала, поручив функции управления нашим миром Небесной Дюжине в главном, прочим же богам — в частностях. И как чиновники есть — пусть и от имени царя, но власть, так и боги являются таковыми от имени Тата. Создатель и устроитель всего сущего, изначальное и несотворенное существо, начало и причина вся и всего, так определяешь ты понятие бога. — да, я заблаговременно прочел все обвинительные материалы и неплохо представлял себе суть дела. — Но ты не прав. Это определение очень редко используемого богословского термина — «демиург». Ты, верно, и не слышал о нем, но пораженный самонадеянной заносчивостью, каковая не редкость среди многое постигших людей, стал проповедовать свои измышления не обладая достаточно глубоким знанием в исследуемой теме. Это прискорбно — ведь любой знающий теолог разъяснил бы твою ошибку, а ты пренебрег возможностью получить мудрый совет и тем вводил в заблуждение уже тех, кто внимал твоим речам. Итак, полагаю мы установили, что впав от своей премудрости в грех гордыни ты произносил необдуманные слова о богах, чем вверг в смятение многих добрых ашшорцев. Мои советники согласны с этим?

И жрецы, и философы подтвердили такой вывод вполне единодушно, причем если Йожадату сделал это не слишком-то охотно, то Щума явно был такому повороту рад — обвинение в богохульстве не подтвердилось, а значит у примаса стало меньше поводов разглагольствовать о бездуховности одного чистого знания, не опирающегося на религиозные догмы. Да и его подсудимому коллеге такая квалификация преступления смертью не грозит.

Яван, правда, порывался что-то ляпнуть, уже и рот открыл, но я опередил его.

— Фарлак. — я сделал знак Мяснику склониться ко мне, дабы окружающие не слышали нашего разговора. — Обвиняемый склонял людей к ереси из-за ошибочности умозаключений, но не по умыслу, не от злобы, да и большого вреда не нанес. Какое ты бы в подобном случае вынес решение?

— Проступок совершенный по глупости, не нанесший ущерба здоровью или имуществу… — столичный судья выглядел несколько разочарованным столь мягким вердиктом. — Пара дюжин горячих на главной площади, а с учетом того, что дело касается богов, три недели исправительных работ на нужды города или храмов, дабы внушить смирение.

— Хорошо. — кивнул я, и, уже громче, добавил. — Ну что же, рассмотрим прочие обвинения.

На удобном сиденье радикулит начал отступать, спину уже не простреливал — так, ныл где-то на грани восприятия надоедливой мухой, а вот ноги неимоверно хотелось вытянуть, распрямить ноющие в приближении непогоды колени, снять давящую на голову корону и повалиться в мягкую постель. Объявить что ли в заседании перерыв? Нет, низзя — отвесьственность.

— Как записано, ты отрицаешь существование Святого Солнца, Святого Сердца и Святого Ока, а равно не почитаешь Солнце как единственного подателя жизни и благодати на Мангала. Как так? — я склонил голову на бок. — В твоих словах слышится явное противоречие, ведь если Солнца не существует — а глаза говорят мне обратное, ведь и Солнце, и Око нынче на небесах, да и Сердце вскорости взойдет, — то ты должен был бы говорить, что он не является подателем ничего вообще. Что скажет гильдия философов? Я правильно укоряю Явана Звезды Сосчитавшего в разномыслии?

— Я и сам, государь, — произнес Щума поднимаясь, — не могу понять этакую разладицу в его высказываниях. Допускаю, что либо за ним неверно записали, либо же человек, делавший запись, его попросту не понял.

— Резонное замечание. — ответил я, и снова поглядел на обвиняемого. — Итак, каким же образом объяснишь ты этот парадокс?

Все же ученые — это контуженный на всю голову народ. Какую-то пару минут назад он был потрясет самой возможностью летать, обижен и возмущен моей интерпретацией его слов, но едва речь зашла о том, чтобы изложить свою выстраданную научную теорию, и вы поглядите на этого орла! Глаза горят, ноздри раздуваются, только что копытом землю не роет.

— Меня, о царь, воистину поняли превратно. Никогда и нигде я не утверждал будто небесных объектов именуемых нами Солнце, Сердце и Око не существует. — Йожадату при этих словах нахмурился, а вот уже следующая фраза его немало порадовала, хотя он и попытался скрыть свои истинные чувства под показным возмущением. — Я лишь говорил что все звезды, кроме тех, что мы именуем планетами, это такие же солнца как и наше, только очень далекие, и что Солнце, Око и Сердце это обычные небесные объекты, к святым никакого отношения не имеющие.

— Умолкни, безумец! — взвился с места Золотой Язык. — Государь, он явно не в себе, нельзя судить умалишенного!

— Нет! — примас вскочил на ноги, лишь на миг отстав от главы гильдии столичных философов. — Он еретик и богохульник, и сам это только что признал!

Казалось бы миг, и сии почтенные мужи вцепятся один другому в бороды на глазах у всего одеона — тоже, кстати, ведущего себя довольно, скажем так, шумно, — однако по единственному жесту Фарлака возле спорщиков выросли двое дюжих витязей (в выросшем рядом с Йожадату я опознал Лесвика и чуть заметно ему кивнул) и опустили каждому из потенциальных драчунов ладонь на плечо.

— Сядьте. — спокойным тоном, но громко, дабы слышал весь одеон, произнес уроженец Больших Бобров. — Все сядьте и умолкните. Государь никому из вас слова не давал.

И опять же его приказ был исполнен. Чувствуется профессионал.

— Коллеги обвиняют меня в безумии, — с горечью произнес Яван, когда все чуточку успокоились, — жрецы в богохульстве, но я не сумасшедший и не еретик. Выводы мои основываются на наблюдениях и вычислениях. Я привез с собою все записи, и если бы ты, о царь, дозволил, то прямо сейчас со схемами и диаграммами я бы все растолковал. Прикажи, пусть принесут те свитки, что я ношу в своей суме.

— Тумил, пошли кого-нибудь. Возможно и правда понадобятся. — распорядился я, и вновь поглядев на философа добавил. — Может и не пригодятся, но все же никто не скажет, что я не даю обвиняемому привести доводов в свою защиту и выношу решения до того, как дело окончательно рассмотрено. А пока гонец ездит в Ежиное Гнездо, изложи свои мысли сам, простыми словами, чтобы поняли все присутствующие здесь.

— Да будет на то твоя воля, государь. — чуточку приободрился Яван. — Как, верно, все знают, Мангала представляет собой огромный шар, который висит в пустоте, а Око, Сердце, Солнце, звезды и планеты обращаются вокруг него. Такова современная позиция философии, однако мои опыты показали, что она не верна. Солнце — вот что находится в центре мироздания!

— Это обстоятельство мне хорошо известно. — кивнул я. — И Мангала, и прочие планеты обращаются вокруг светила — каждая по своей орбите. При этом они обращаются и вокруг своей оси, чем объясняются смена дня и ночи. Око и Сердце же имеют орбиты вокруг Мангала, притом Око столь быстро, что кажется что он восходит на западе, а садится на востоке, что неправда.

Последнее я въяве наблюдал, когда тот светящийся тип меня в эту старую тушку только законопатить намеревался и планету со стороны показывал.

— Пока ты не сказал мне ничего нового. — как же приятно смотреть на столько отвисших челюстей разом…

Первым, кстати, оправился от изумления обвиняемый.

— Ваше величество так хорошо знает астрономию? — со смесью восторга и радости вопросил он. — И даже знакомы с моими выкладками?

— Вообще-то в юности я, как и любой иной царевич, получал образование. Не скажу, что был прилежным учеником, но кое что еще помню. А исследований твоих я не читал, да и нет мне нужды в этом. Все что ты сейчас говорил еще в давние времена предполагал просветленный учитель э-э-э Дерсу Узала. — лучше сослаться на вымышленный духовный авторитет (один пес их, как и богов, всех ни один человек не помнит — ну разве что брат Круврашпури только), а то примас что-то коситься подозрительно начал. — Но я перебил тебя, а это нехорошо. Продолжай излагать свою гипотезу, не все знакомы с поучениями святого.

Яван глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.

— Да… Я остановился на том, что Солнце находится в центре вселенной, и Мангала, равно как и иные планеты обращается вокруг него по кругу. — философ вздохнул. — При этом мои наблюдения показывают, что некоторые планеты, а это ведь миры подобные нашему, находятся ближе к Солнцу, чем мы. Представьте, повелитель, ближе!

Не увидав у меня на этот пассаж живого отклика обвиняемый тяжело вздохнул.

— Это, казалось бы, очевидно, но об этом просто никто не задумывался. Мангала огромен, на каких же невообразимых расстояниях находятся прочие планеты, если кажутся нам лишь маленькими точками в ночном небе? Насколько огромно Солнце и как же оно горячо, если тепло его доходит до нас через такую бездну? По сути оно должно быть исполинским, невообразимых размером шаром огня, близ которого погибнет все живое. И звезды — ведь они таковы тоже, а не малые части солнца, не его слезы, разбросанные по небосводу, и вокруг них тоже кружатся планеты! Что же касается Сердца и Ока, то и это планеты тоже, но меньшие. Можно ли предположить, что Святая Троица такова, как я описал, и как объяснить множественность солнц с позиций веры?..

— Да запросто. — усмехнулся я. — Ибо ты излагаешь свои мысли так, словно постиг самую суть вознесения, а меж тем она никому неизвестна. Планетами называешь ты и Сердце, и Око. Пусть так. В чем тут противоречие с догматами нашей веры? Известно, что Святая Троица вознеслась на небеса. Почему после вознесения не принять им облик планет, дабы мы, глядя вверх всегда видели их, и неизменно помнили их учение? Разве не являются они нынче тому напоминанием?

Ох, спасибо вралям, утверждавшим что Луна — искусственный объект, на поверхности которой что-то там зашифровано, а внутри чего-то хранится. Ваша брехня мне сейчас в кассу, поскольку сам я до такого бреда додумался бы вряд ли. Славься Интернет вовеки веков, и свободный доступ к нему неадекватов тоже!

— Вполне разумное решения приняли и Око, и Сердце. Или ты столь глубоко проник в суть мироздания, что возьмешься утверждать, будто будучи планетой Око не способен приглядывать за людьми?

— А Солнце и прочие планеты, государь? — как-то Яван от такой религиозной отповеди смешался.

— А что с ним не так? — я пожал плечами, и подлый радикулит тут же напомнил о себе. — В Книги Деяний прямо сказано, что он горел душой за человечество — и прямо сейчас, взглянув на него, можем видеть, насколько сильно. Находиться близ Мангала он не мог — ты верно говоришь, что это убило бы все живое, и удалился на потребное расстояние. Все вполне логично, и ни в чем не противоречит канонам.

— Но планеты! — воскликнул философ. — Те что ближе к Солнцу!

— А что мы про них знаем? — ответил я вопросом на вопрос. — То что они существуют, а больше, ровным счетом, ничего. Может там тоже имеется жизнь, причем гораздо более теплолюбивая? Может, конечно, и нет и причина в ином, но мы в ближайшее время о том никаким образом точных сведений не получим. А нет данных, нет и оснований для философских выводов, не так ли?

— Так. — понурился Яван.

— Что же касается звезд, то и вовсе не вижу причин, отчего бы им не существовать. Если святости достигла Троица на Мангала, отчего в иных мирах не могло произойти нечто подобное? Тебе такая причина известна?

— Нет. — подавленно ответил обвиняемый.

— Вот видишь? Ты просто вновь неверно интерпретировал свои наблюдения и по гордыне своей вводил людей в грех отрицания Троицы. — я укоризненно покачал головой. — Это непростительно для философа, использовать данные, но не применять при этом логику для простейшего объяснения явлений. К тому же — использовать неточные данные.

— Что вы подразумеваете под «неточными данными», государь? — встрепенулся расплетыгин сын.

— Излагая свою догму ты совершил не менее чем две ошибки. — я значительно поднял палец вверх. — Первая, это то, что планеты обращаются вокруг Солнца по кругу. Такое утверждение неверно — они обращаются по эллипсу. Второе ошибочное утверждение, это то, что звезды обращаются вокруг Солнца, поскольку ничего подобного не происходит.

Яван Звезды Сосчитавший смотрел на меня при этих словах с искренним изумлением неофита, которому разъясняют некое сакральное знание.

— И Солнце, и прочие звезды кружат вокруг центра Млечного Пути, хотя для того чтобы это понять нужны сотни лет непрерывных наблюдений, а их у тебя не было — потому вторую ошибку я тебе прощаю.

— И все это вы уже давно знали, государь, из трактата просветленного Дерсу Узала? — пораженно вопросил философ.

— Нет, там изложены лишь общие принципы, и очень кратко.

— Тогда… откуда вы все это знаете?

— Рыбы нашептали. — с самым серьезным видом ответил я.

Между прочим, это чистая правда — мою школьную училку физики и астрономии за глаза все звали Селедкой.

— А… — философ помотал головой, пытаясь собраться с мыслями. — Что же, в таком случае, находится в центре мироздания? Вокруг чего вращаются все звезды?

— Понятия не имею, но подозреваю, что Тат Созидатель. — я хмыкнул. — В любом случае, выяснять это надлежит не мне, а звездочетам, не так ли, Яван?

Он помолчал пару мгновений, а затем склонил голову в знак согласия.

— Так, государь.

— Очень рад, что ты осознал свои заблуждения. — я вновь дал Фарлаку знак наклониться поближе. — Хула на Святую Троицу произошедшая не от умысла, но вследствие гордыни и небрежения своими обязанностями философа, я полагаю. Что скажешь?

— Изгнание, или же заточение, повелитель. Срок… хм, так вот сразу и не скажешь, он ведь и неокрепшие умы смущал. Лет десять. Ну или пять-шесть, если присудить каторгу.

— А в случае если он делом сможет искупить хулу на богов и Троицу?

— Слабо себе представляю, ваше величество, как бы он мог такое исполнить. Заточение в монастыре?

— Ну, например. — я пожал плечами.

— Как и при заточении, но можно дозволить настоятелю отпустить его на полгода пораньше, государь. Ну, если избирать монастырь строгого устава. Если особо строгого, то и за восемнадцать месяцев до избытия срока наказания допустимо.

— Я понял тебя. — сказав так, я дал знак и одеон огласил рев труб, символизируя то, что решение принято и сейчас будет оглашено.

Внимательные и настороженные взгляды и со стороны философов, и со стороны церковников скрестились на мне, как лучи зенитных прожекторов на бомбардировщике, а зрители умолкли, и старались, кажется, даже не дышать.

— Яван Звезды Сосчитавший, — мерным нудным тоном обратился я к подсудимому, — рассмотрев твое дело, изучив обвинения Церкви и выслушав твои доводы я вынес решение. Преступно пренебрегая философским подходом ты сделал скороспелые выводы, впал в ересь отрицания богов и самой Святой Троицы, в чем я признаю тебя виновным.

По одеону прокатился звук, напоминающий шумный выдох какого-то исполинского животного. Примас скривил рот в язвительной ухмылке, у Щумы вздулись желваки, и только Тумил смотрел на все это со слабо спрятанной иронией.

— Серьезным смягчающим обстоятельством, при этом, я нахожу то, что в сердце своем ты не имел умысла на указанные деяния, не имел цели бросить вызов высшим силам и проповедовал свое ошибочное учение искренне заблуждаясь. — теперь настала очередь вытянуться физиономии Йожадату. — Это не оправдывает твой легковесный подход к трактовке произведенных наблюдений и необоснованную гордыню, но позволяет не применять к тебе звание ересиарха. На основе своих знаний ты поносил всех богов, за исключением Тата, и отрицал Святую Троицу — будет справедливо, если теперь ты применишь их для того, чтобы искупить причиненный тобой по недомыслию вред.

Теперь «зенитные прожектора» били со всех сторон.

— Я признаю тебя виновным в грехе гордыни, повлекшем тяжкие последствия, а также в небрежении своими обязанностями философа. — для пафоса я немного возвысил голос. — Во искупление доказанной в этом заседании вины я назначаю тебе наказание в виде временного монашества и извергаю тебя из звания философа на время искупления. Тебе надлежит отбыть в Обитель Святого Солнца, где ты примешь монашество и проведешь время достаточное, для того чтобы возвести обсерваторию и воспитать не менее трех учеников способных сдать экзамен на философа-кандидата, которые, к вящей славе Троицы, будут изучать движение небесных тел и устройство вселенной, а также просвещать на сей счет паломников. Минимальный твой срок пребывания в обители я определяю в два года, после истечения которого ты вправе будешь в любой момент ее покинуть, если монастырский Совет Благих решит, что ученики твои к исполнению обязанностей готовы.

Я поднялся.

— Вскоре царевна Тинатин отбывает в обитель на богомолье, ты отправишься с ней, до тех же пор продолжишь жить в Ежином Гнезде. Мне будет приятно по вечерам побеседовать с тобой о делах небесной механики. Суд окончен, решение оглашено.

Глянул краем глаза на примаса и был вынужден приложить все душевные силы, чтобы сдержать глумливую ухмылку. Йожадату в этот момент был зримым воплощением мема «Это фиаско, братан».

Беда не приходит одна, гости тоже.

Сначала из обители в Аарту, наконец-то, дошкадыбал брат Люкава, сняв, наконец-то, с Тумила несвойственные для молодого охламона секретарские обязанности. Деды из моего величества собственной канцелярии нового ответственного за доступ к царскому телу весь день внимательно изучали, и вынесли свой профессиональный вердикт: «Неумен, жаден, но аккуратен, так что под должным приглядом работать сможет».

Можно подумать, я от них про Люкаву что-то новое узнал.

На следующий день у ворот Ежиного Гнезда появилась группа измызганных и до полусмерти уставших блистательных, сопровождающих некоего средних лет зака. Посланцы к родне Ржавого вернулись.

Представитель племени Зеленых Коней оказался правой рукой буюрука Тимна, ну и дальним родственником — куда ж без этого. Держался он с достоинством, без подобострастия, но за формальное признание моей власти и обязательство не только не нападать на переселенцев, но и всячески их защищать (в пределах разумного, разумеется, без фанатизма) выставил такой счет, что князь Эшпани аж закашлялся.

— Вы просите весьма немало, досточтимый Ходарз. — произнес я, выслушав сколько оружия и скота мне надо внести в устав нашего с родом Зеленых Коней совместного предприятия.

— Э, правитель, — с гортанным степным произношением ответил тот, — ты же не в набег за отарой овец нескольких юнцов отправляешь. Чтобы помочь твоим людям, нам, для начала, надо сломать хребет Ухорезам, а это сильный и многочисленный род, без союзников нам не справиться. Как их заполучить Зеленым Коням? Только купить. Буюрук Ортен жаден, хотя и богат, но подвигнуть соседей пощупать его за вымя можно лишь очень щедрыми дарами — это будет достаточной гарантией, что Зеленые Кони не переметнутся, а будут драться с Ухорезами.

— Ну да, понимаю, те кто так вложился в предприятие точно соскочить не попытаются. — кивнул главный министр. — Но все же… многовато.

— А, ты не понял меня, уважаемый. — отмахнулся от Зулика зак. — Разделаться с этими собаками — только половина дела. Я же сказал, Ортен жаден, а стать ханом племени может только очень щедрый буюрук — никто не прокричит твоего имени на курултае, если не принести богатых даров. После смерти этих отрыжек Сырдона[18] Зеленые Кони возвысятся и Тимн, сын Скитраба, сможет выдвинуть себя в ханы племени. Но для успеха он должен быть очень, очень щедр к другим буюрукам.

— Это прекрасно, мы всячески приветствуем возвращение твоему роду, храбрый Ходарз, подобающего по праву положения. — покивал я. — Однако какая у нас может быть уверенность, что наши вложения в возвышение Зеленых Коней не будут забыты?

— Слово зака крепче стали. — фыркнул посланник.

— Но степной ветер переменчив. — обронил Латмур.

Ходарз некоторое время сверлил моего главногвардейца взглядом, а потом вздохнул и усмехнулся.

— Что предложишь, дорогой родич? — спросил он.

— Насколько помню, старший сын моего шурина нынче в том же возрасте, что и царевич Асир. Они могли бы стать друзьями. — пожал плечами князь-философ.

Заложник? Заложник — это тема. Закские вожди к своим наследникам относятся достаточно трепетно, подставлять под топор палача не станут. Да и когда парень вернется в степь, у Ашшории будет агент влияния — культурного, но все же.

Нет, определенно, это хорошая страховка от невыполнения контрагентом своих обязательств.

— Ха, у него и дочка есть, вашему младшему царевичу ровесница. — отозвался степняк.

— Знаешь что, досточтимый Ходарз? — ответил я. — А пусть и она тоже приезжает. Как знать, возможно Утмир пожелает взять ее в жены, когда они оба немного подрастут.

Может и не пожелает, не знаю. Да и то что доживу не факт.

Пир по поводу появления закского посланника не устраивали, поскольку переговоры были довольно-таки секретными, но повод для потратить кучу денег на массовую пьянку появился и без него. Да какой!

Уже на следующий день, едва этот степной Ходор выехал из дворца, в гавань Аарты влетела патрульная лузория и уже полчаса спустя я имел сомнительное удовольствие лицезреть запыхавшегося Морского воеводу.

— Михил, а известно ли тебе, отчего старшим командирам невместно бегать? — спросил я уроженца Гаги, когда он вошел в мой кабинет.

— Нет, государь. — ответил тот.

— Потому что в мирное время бегущий военачальник вызывает у подчиненных смех, а в военное — панику. У нас что сейчас, мир или война?

— Пока еще мир, повелитель. — ответил Морской воевода. — А что будет нынче вечером, даже и не знаю. Только что вернулся из дозора Васиф из Левой Ноги, доложил что в половине дня хода от Аарты исполинская онерария[19] — не менее шестидесяти локтей в длину, — изукрашенная слоновой костью и серебряными накладками почище Пантеона. Красоты, говорит, неописуемой.

— Да? — я отложил в сторону челобитную, которую читал перед приходом Михила. — И чего везет? Или Васиф не поинтересовался?

— Поинтересовался, как же иначе, государь? — командующий флотом даже, кажется, немного обиделся. — Посланника Асинии, члена Совета Первейших по имени Торис Карторикс.

— Важная птица. — я пожевал губами. — Ладно, посмотрим, что это за гусь такой.

Гусь оказался больше похож на павлина. Когда он — после соответствующего обмена дипломатическими реверансами, разумеется, — появился в тронном зале для вручения верительных грамот у меня чуть челюсть не отпала. Как бы это описать-то?..

Вот представьте себе смугловатого мужика европеоидной внешности, одетого в башкирский национальный костюм, но в пурпурной, расшитой жемчугом феске вместо меховой шапки и килте взамен штанов — мафиози после ограбления музея этнографии, да и только. Еще и зубы зачерненные.

На его фоне почетный караул из шести окилтованных псевдошотландцев в калигах, древнегреческих «коринфских» шлемах, бронзовых лорика плюмата[20] и алых плащах, вооруженные овальными щитами на две трети роста, копьями и чем-то напоминающим египетский меч-хопиш уже вовсе не казался странным. Ну, за исключением, может, посольского знаменосца, который мало того что держал в руках увенчанный пикирующим соколом рюриковичей красный, с золотой звездой, штандарт, висящий на перекладине древка — не мне с моим геральдическим зверем чужим эмблемам удивляться, и вообще коммунизм строить никому не запрещено, — но и имеющий вместо шлема индейский головной убор из перьев.

— Намасте,[21] славный царь. — произнес на парсудском посол, останавливаясь на строго определенном этикетом расстоянии от трона, и сложил ладони в молитвенном жесте перед грудью.

Ну натуральное хамло. Можно подумать я не знаю, что у асинов при приветствии старшего ладони принято держать на уровне лица. Да и толмача мог бы прихватить, кстати. Парсудский — язык международного общения, а не дипломатических нот. Хотя мне он, конечно, известен.

— Свети тебе Солнце, благородный Торис. — ласково ответил я. — Счастлив видеть в своем дворце посланца вашей прославленной державы. Правда…

Я вздохнул, и развел руками.

— …Совет Первейших не уведомил нас о твоем прибытии заблаговременно, а это создает определенную трудность.

— Совету нет нужды уведомлять кого бы то ни было о направлении своего посланника. — не без самодовольства отозвался гусь-павлин.

— Ты неверно толкуешь мои слова. — покачал головой я, продолжая ласково улыбаться. — Дело в том, что даже один миг держать посланца столь славной и дружественной Ашшории державы…

А что? Мы с асинами еще ни разу не воевали, что в местных реалиях однозначно относит их к дружественным.

— …на корабле было бы неуместно и невежливо, а подготовить достойное пристанище для тебя и твоих людей в городе уже никак не выйдет. Надеюсь, ты не найдешь умалением твоего достоинства, если я поселю вас на царской вилле, недалеко от Аарты?

— Нет, о царь, не будет никакого урона чести Асинии в том, что посланец Совета Первейших поселится в твоем доме. — кивнул Торис Карторикс.

Ну еще бы, прочие послы живут в арендованных особняках, а тебе такие респект и уважуха сразу. Вон, еле сдерживаешь самодовольную улыбку, да и тон стал не такой нахальный. Давай-давай, считай, что я трепещу от страха видя такие наезды. Что за дятел тебя вообще додумался прислать? С каким другим царем от такого поведения посла уже война случиться могла бы.

— Превосходно. — ответил я. — Тогда сегодня ты отдохнешь после путешествия, а завтра мы устроим пир в честь твоего приезда.

— Однако же, я должен передать тебе дары Совета, славный царь, и обсудить ряд вопросов.

Вот настырный дурак! Как его только Мангала носит?

— Обсудим, благородный Торис, непременно обсудим. Послезавтра. А сначала пир — такой повод, однако — без него никак нельзя. Мировая Гармония пошатнуться может.

— Да будет по воле твоей, о царь. — снова кивнул посланник. — Однако мои рабы уже доставили подарки для тебя во дворец. Я не решился оскорбить твой взор видом этих грязных существ, но если ты проявишь минуту терпения, они внесут предназначенное тебе и тут же уберутся с твоих глаз.

— Пусть так и случится, — я склонил голову в знак согласия.

Ну что можно сказать? Финансовая часть в асинском МИДе работает куда лучше, чем кадровая — дары оказались весьма богатыми. Янтарные и золотые украшения, драгоценная посуда, связка соболиных мехов…

Я аж погрустнел, когда представил на какую сумму придется отдариваться в обратную.

Когда Торис Карторикс отбыл к месту временной регистрации и из тронного зала удалились все, обязанные присутствовать по церемониалу, меня, прямо на троне, взяло в осаду царское семейство с примкнувшими союзниками в лице Главного министра и Министра царского двора.

— Что? — вздохнул я, понимая, что просто послать всех куда подальше не выйдет.

— Ваше величество, мне показалось… — Зулик Тимариани чуть помялся. — Я думаю, что следующий раз беседовать нужно через толмача. Посол Карторикс, гм, владеет парсудским не в совершенстве.

— Да он просто бесподобный наглец! — не согласился с зятем Шедад Хатикани. — Говорить в таком тоне с царем — это недопустимо!

— Действительно, не слишком ли вы были с ним терпимы? — спросила Валисса.

Судя по лицам внуков, они разделяли общее мнение.

— В давние времена, — я прикрыл глаза, — один из Просветленных Учителей странствовал в дальних южных землях и проповедовал местным жителям Слово Троих. Однажды, когда он проходил со своими многочисленными учениками мимо одного из городов, оттуда вышли несколько его противников и начали поносить Просветленного последними словами, а он встал и молча стал слушать их. Те продолжали ругаться, но видя, что Просветленный молча внимает им, словно бы они пели прекрасные песни, начали недоумевать. «Что же, ты оглох и не слышишь, что тебе говорят?» — вскричал один из них.

Я поднял веки и с удовольствием увидел недоумение на лицах своих собеседников.

— «Отчего же, я прекрасно слышу вас» — ответил Просветленный Учитель. — «И в былые времена, когда еще не познал Слово Троих так хорошо, наверняка бы кинулся на вас с кулаками. Теперь же я осознаю, что вправе брать то, что сам пожелаю, оставляя миру то, что мне не надобно. Ваши слова не нужны мне, я оставляю их вам». Недруги его замолкли, пораженные степенью его просветленности. Тогда он улыбнулся и добавил: «А теперь, когда вы поняли меня, мои ученики хорошенько вас отметелят», — нет, не вкурили, один только притаившийся за колонной Тумил гаденько усмехается (хорошо знает своего наставника). — Это я к тому вам рассказал, что месть есть блюдо, которое употребляют холодным. Валисса, пир на тебе и князе Шедаде. Князь Зулик, попробуй как-то, в общих чертах, выяснить, какого друджа Совету Первейших от нас надобно. А я съезжу, гляну, что это там за корабль у посла такой, про который вы мне тут все уши прожужжали.

Вот, кстати, истинная правда — только и разговоров во дворце, что об асинской онерарии. И огромная-то она, и изукрашенная, и прям чудо какое-то, а не торговое судно… Аж интересно стало, что там за каравелла по зеленым волнам до нас доковыляла.

И тут у Шедада Хатикани началась натуральная истерика. Я и не думал, что человек так за работу-то переживает…

Если свести его пламенную пятиминутную речь к одной короткой фразе, то я такой поездкой унижу себя перед заморским выскочкой, чья мать, несомненно, не была верна своему мужу, уроню свое реноме в глазах всей Ашшории, да так, что поднять его будет ну никак невозможно.

Я от такой отповеди аж опешил.

— Ну хорошо-хорошо, не надо так переживать, никуда я не поеду. Пойду, с документами поработаю, которые мне брат Люкава отобрал.

А посол-то силен оказался. Вечером, на пиру, пил никак не меньше прочих, а на следующий день, уже к обеду, никаких признаков абстинентного синдрома.

— Ваше величество, Главный министр, приветствую вас. — раскланялся с нами Карторикс, входя в кабинет.

— Присаживайся, благородный Торис. — кивнул я на кресло. — И давай уж без всяких славословий и политесов, на официальных церемониях надоело. Поговорим по-простому.

— Что же, извольте, я буду говорить прямо. — асинский посланник опустился на предложенное место. — Официально я прибыл обсудить вопрос беспошлинной торговли между Ашшорией и Асинией. Фактически цель моя является несколько иной.

— Мы само внимание. — улыбнулся я.

— Совет Первейших не устраивает торговая политика Парсуды. — сказал Карторикс. — Вас, насколько понимаю, она не устраивает тоже.

— Меня в этой жизни, благородный Торис, много чего не устраивает. Не мог бы ты высказаться чуть предметнее?

— Могу и предметнее. Сатрап Бантала не пускает иноземных торговцев дальше Агамтану, заставляя сбывать товары местным перекупщикам, а Царь Царей всячески ему в том потворствует. — посол сложил ладони домиком и оперся локтями на стол. — Совет Первейших считает такое положение вещей неприемлимым.

— Нас это тоже не особо радует. — осторожно заметил Зулик. — К счастью, Парсуда не единственная страна, доступная нашим купцам.

— Не единственная. — кивнул асин. — Но самая богатая. Совет уже направил в Бантал своего посланника с требованием прекратить ущемление прав наших торговцев, но я сомневаюсь в благоразумии сатрапа.

— А я в нем ничуть не сомневаюсь. — мне осталось лишь пожать плечами. — Нельзя сомневаться в том, чего не существует. Ваше требование будет отклонено.

— В этом случае весной начнется война и мы заставим парсюков изменить свое мнение на вопрос. — жестко произнес Торис Карторикс. — Ате Гикамет решил присоединиться к Асинии в ее справедливой войне — если до нее, разумеется, дойдет. Возможно, царь Лисапет тоже заинтересован в процветании своих купцов и выступит на юг в союзе с нашими лейдангами?[22]

В кабинете повисло молчание.

— Как это все не вовремя… — вздохнул я наконец. — Ты, благородный Торис, верно знаешь, что Ашшория намерена начать осваивать Большую степь.

— Да, я наслышан об этом. — посол улыбнулся. — Но ведь успешный поход принесет в царскую казну несравненно больше, чем даже годовой доход от захваченного куска пустошей. Причем сразу.

— Ну да, ну да. — покивал я. — И в казну, и в страну… После начала войны у крестьян не будет иного выхода, кроме как бежать с пути следования войск — что ваших, что парсудских. И кроме как в Ашшорию податься им будет некуда. А у меня для своих крестьян уже земли не хватает.

— Ты, о царь, полагаешь что от твоих солдат парсюки не побегут? — удивился асин.

— Тут и полагать нечего. — хмыкнул Зулик. — Мы не угоняем людей в рабство, с одной стороны, и наша походная армия не настолько велика, чтобы обожрать целую провинцию, да так, что местным не останется ничего иного, кроме как помереть с голодухи — с другой. Не скажу, что обойдется без убитых, изнасилованных и ограбленных, но на общем фоне это будет такая мелочь, что — да. Побегут именно к нам.

— Видимо я должен воспринимать ваши слова как отказ? — нахмурился посол.

— Направив войска в Парсуду я ослаблю экспансию Ашшории на севере. Но какое-то количество послать все же придется.

— Так выходит — да?

— Ни да, и ни нет, благородный Торис. — ответил я. — Погляди на карту. Через Бантал, со Станового хребта, изогнувшись как натянутый лук протекает река Каруна, которая впадает в Усталое море близ Скарпийских гор. Ашшория займет эту излучину из Дадешки, и именно там я буду принимать бегущих от войны селян. После окончания вашей кампании я верну Царю Царей и его земли, и его людей… если Бантал все еще будет принадлежать Парсуде. И, разумеется, я вовсе не прочь продавать фураж моему доброму другу и соседу — Гикамету. В любом количестве.

— Это последнее твое слово, о царь?

— В нынешних условиях — да. А там посмотрим — мир очень переменчив. Что же касается торгового договора между Асинией и Ашшорией, то его тебе стоит обсудить с князем Тимариани.

— Мы могли бы обговорить его условия после обеда. — добавил Зулик.

— Как вам будет угодно. — недовольным тоном отозвался асин, поднимаясь.

— Государь, — произнес Главный министр, когда нахальный посланник убрался, — мне кажется, что отказаться от вторжения в Бантал совместно с асинами и скарпийцами будет большой ошибкой. Да, это очень сильно замедлит, почти остановит наше продвижение в Большую степь, но зато даст время и деньги на более тщательную подготовку колонизации. Князь Софенине построит больше дорог, мы подготовим больше запасов…

— Если война будет и быстрой, и успешной. — перебил его я. — Что вовсе не факт. К тому же асины, засевшие в Скарпии, меня очень тревожат. А если они засядут еще и на нашей южной границе я и вовсе могу впасть в панику. Нет, ни в какой войне участвовать мы не станем.

— Да, отплывает сегодня, с вечерним отливом. — подтвердил Михил из Гаги.

Мы обсуждали с ним, Зуликом, казначеем и Вартугеном последние приготовления к экспедиции в Зимнолесье, и не смогли обойти в беседе Асинию — ведь именно эта страна, на пару с Бирсой, в настоящий момент держит торговлю с теми отдаленными землями. Именно для этих плаваний вокруг всего материка строятся столь крупные онерарии как та, на коей прибыл Торис Карторикс.

Соответственно и про него вспомнили — надеюсь ему икалось.

— Даже немного жаль. — произнес князь Тимариани. — Многие горожане всю эту неделю ежедневно приходили в порт полюбоваться таким величественным кораблем. Право, есть на что посмотреть.

— Как? И ты ходил?! — я аж подпрыгнул от возмущения. — Вот где справедливость? Мне твой тесть плешь проел рассказывая, как я свое достоинство уроню, коли пойду на эту лоханку глядеть, а Главный министр спокойно идет и пялится на диковинку!

— Ну, я ведь сделал это инкогнито, государь. — улыбнулся Зулик. — Как и остальные владетельные, что были в Аарте.

— Так, а мне что мешает поступить подобным образом?

— Это небезопасно, государь. — заметил князь Эшпани. — Порт для праздных прогулок место, прямо надо сказать, не самое лучшее.

— Ничего, прихвачу с собой пару Блистательных — будут идти позади и делать вид что прогуливаются.

Сказано — сделано. К вечеру облачились с Тумилом (отвяжешься от него, как же) в свои старые сутаны и вышли через потайную калитку. Ста локтей пройти не успели, как навстречу нам попались четверо молоденьких монашков, прячущих физиономии под капюшонами.

— И далеко ходили, я спросить как-то стесняюсь? — спросил я, перегораживая им дорогу.

— Тумил, ты же обещал не рассказывать дедушке! — возмущенно воскликнул Утмир, скидывая капюшон.

— Я и не рассказывал… — тяжко вздохнул мой стремянной.

— Это уже на заговор тянет. — желчно заметил я. — Где были-то? В борделе?

Асир и Нвард, который последнее время старался не попадаться мне на глаза, густо покраснели, а Энгель натянул капюшон еще глубже.

— Вот еще, дедушка! — возмутился Утмир. — В гильдии переписчиков мы были. Я…

Мальчик засмущался.

— Я, в общем, решил немного денег заработать.

— Да ну?! — искренне изумился я. — Интересно как?

— А он, дедушка, твои сказки записал. — буркнул Асир. — Кстати, почтенный Балибар взялся выпустить его писанину сам, за половину дохода от продажи. Ну а мы брата проводили просто.

— Тумила зря с собой не взяли, он, в отличие от вас, торговаться умеет. — хмыкнул я. — Ладно, не сержусь, но чтобы в следующий раз предупреждали, когда куда-то из дворца уходите, а то шибко уж самостоятельные стали.

— Да, дедушка. — хором отозвались царевичи.

Как-то не очень в их искренность в этот момент верилось. Вот прямо совсем.

— А вы, ваше величество, я так понимаю, в порт? — спросил Энгель.

— Это как же ты понял?

— Да догадаться-то не мудрено. — парень тоже скинул капюшон. — С сегодняшним отливом «Отец Сокол» уходит.

Сын Морского воеводы вздохнул и с мечтательностью в голосе добавил:

— Эх, вот бы за его кормилом хоть чуточку постоять.

— В следующем году кой у чего получше постоишь. — пообещал я. — Если во время похода в Зимнолесье себя не дашь убить.

— Дедушка, а можно нам тоже на онерарию поглядеть? — вмешался Утмир, глядя на меня глазами Кота В Сапогах из мультфильма про Шрека.

— Ну что с вами делать? — рассмеялся я. — Все одно из Ежиного Гнезда вы уже умотали. Идемте, посмотрим, что там за чудо такое чудесатое.

Ну — поглядели. Едва не опоздали, кстати — через пять минут после нашего появления в порту корабль снялся с якоря и начал выходить из гавани. Молодежь посудиной впечатлилась, я — не особо. Речной Омик[23] — как бы даже и не меньше, — только пузатый и из дерева. Но украшен, конечно — мое почтение. У меня во дворце не везде такая красота, как у асинской посудины по бортам.

Возвращались уже почти в сумерках. Утмир попытался подбить меня дать крюка и заглянуть в «Коровью лепешку», но был призван не наглеть, покуда ухи не откручены и смирился.

Я, правда, хотел пообещать отправить ему за жаренными голубями гонца, да не успел. Начались неприятности.

Все случилось очень быстро. Едва я и молодежь свернули за очередной поворот, как у нас за спиной раздался звон клинков и громкий мат, а спереди, из подворотни, выскочил десяток фигур с замотанными лицами и с обнаженными клинками в руках.

Нвард среагировал первым — в руках у него непонятно откуда появился меч и юноша решительно заступил дорогу нападающим. Энгель и Тумил — с саблей и спатычем соответственно, — отстали от гвардейца лишь на миг.

Мальчикам удалось связать боем восьмерых, причем двоих из них ребята просто уложили походя, но еще пара стремительно обошла их сбоку и ринулись ко мне с царевичами. Асир с Утмиром, которые ненадолго при виде происходящего ненадолго оцепенели, извлекли свои мечи из под сутан и решительно шагнули нападающим навстречу.

Блин, а я-то что стою, старый пень? У меня-то тоже кинжал на поясе есть!

Один из прорвавшихся плавным движением обогнул Асира и рубанул его сбоку. Внук успел подставить блок, но открылся второму нападающему, который тут же замахнулся своей саблей, намереваясь раскроить мальчику голову — а я все еще возился, вытаскивая нож, — но тут Утмир, на которого враги и внимания-то практически не обращали, совершил прыжок, какому позавидовал бы любой сайгак, и вонзил свой акинак мужчине в бедро.

Кинжал оказался у меня в руке и я не раздумывая метнул его в противника Асира. Не скажу, что я такой уж крутой спецназёр, да и тело немного не то, но привитые в армейке навыки не подвели — лезвие вонзилось прямо в переносицу.

Старший внук — надо отдать должное, — сориентировался мгновенно и поспешил на помощь брату. Увы — поздно. В тот момент, когда он колющим ударом достал в горло падающего из-за подкосившейся ноги противника, тот хлестким кистевым ударом, снизу вверх, рубанул Утмира по ребрам.

Мальчик отлетел в сторону и упал сломанной куклой на мостовой. Асир с диким криком, словно это его ударили острым клинком, развернулся в сторону остальных нападающих, вздымая меч…

И тут все кончилось. Из подворотен вылетели — иначе и не скажешь, — Блистательные, и под грозный рык Латмура «Живыми их брать» просто втоптали сапогами в брусчатку оставшихся нападавших. Их, кстати, всего четверо осталось.

В комнате царил полумрак. Шаптур заявил, что излишнее освещение может повредить раненому, взбудоражить, когда тот придет в себя, и тогда вновь откроется кровотечение.

— Что скажешь? — спросил я брата-лекаря, подойдя к кровати.

— Трудно сказать. — ответил он, не отвлекаясь от смешивания каких-то зелий в ступке. — Рана не слишком глубокая, удар на ребра пришелся, внутренние органы, насколько могу судить, не задеты, но царевич потерял много крови, да и рана воспаляется. Я не стану давать лживых надежд. Он молод и вполне может оправиться. Но бывали на моей памяти случаи, когда и от менее тяжелых ранений люди Смерти душу отдавали.

Шаптур покачал головой.

— Шансы есть, даже сказал бы, что неплохие, однако обещать ничего не стану.

Я бросил взгляд на бледное, восковое лицо внука и кивнул.

— Он хороший мальчик. Сделай что сможешь.

У выхода меня встретил Латмур.

— Я подвел вас, повелитель. — склонил голову капитан.

— Ты-то тут при чем?.. — тяжело обронил я. — Сам молодежь потащил в порт, дурень старый.

Мы слишком на большое расстояние удалились, стремясь не попасть вам на глаза, государь.

— Прекрати. Ясно, что это не разбойники, а спланированное покушение. Ты никак не мог его ожидать — никто не знал, что я отправлюсь поглазеть на онерарию. Я и сам этого до второй половины дня не знал. Надо выяснить, кто так оперативно сумел сработать. Сколько у нас пленников? Четверо?

— Пятеро, ваше величество. Рати Тумил проткнул одного несколько раз, но в местах неопасных для жизни. Правую руку и обе ноги.

Я кивнул.

— Никто кроме бывших с тобой не знает, что мы взяли пленников?

— Нет, повелитель, мы держим это в секрете.

— Ну вот и славно. Пойдем, побеседуем с этими сволочами.

За дверью, кроме, естественно, караула, обнаружились и Асир со-товарищи. Нвард стоял изрядно скособочившись — он, оказывается, на такие вот выходы в город всегда кольчугу одевает. Жизнь ему это сегодня спасло, но от перелома ребер не защитило. Тумил стоит прямо и делает вид, что висящая на перевязи левая рука, которую ему кинжалом проткнули, вовсе его не беспокоит. Зато бледный как полотно сын Морского воеводы тяжело прислонился к стене и лишь при моем появлении постарался встать прямо и не покачиваться.

Ему по большой грудной мышце хорошо полоснули.

— Что, Асир? — спросил я. — Отдыхайте давайте. Энгелю вон вообще несколько дней лежать положено — он крови много потерял.

— Я его гнал, он не слушается. — ответил внук.

Бравый морячок пожал плечами, но тут же сморщился и прилип к стенке снова.

— Дедушка, если вы идете допрашивать убийц, то я хотел бы пойти с вами. — твердо добавил Асир.

— Мы их не допрашивать, мы их пытать идем.

— Тем более. Думаете я их жалеть стану? — в глазах мальчика вспыхнула бешеная ярость. — Они моего брата ранили! Он умереть теперь может! Возьмите меня с собой, дедушка.

С одной стороны, он даже по местным меркам еще несовершеннолетний. А с другой — нравы на Мангала суровые, а Асиру когда-то и царем придется стать, принимать тяжелые решения, войска за собой водить в атаку. Да он, в конце-то концов сегодня жизнь первого противника в бою забрал.

— Хорошо, внук. — кивнул я. — Идем.