Царь-дедушка

— Безусловно, государь, это вознесет его на недосягаемые для прочих торговцев высоты. — не стал спорить капитан.

— Ну вот видишь. Поощрим деловые навыки этого достойного человека. Кстати, про поощрения… — я побарабанил пальцами по столешнице. — Кроме Ваки меня в столицу сопровождал и Ошмуд из Трутнева Улья, дружинник князя Тимариани. Что насчет награды ему посоветуешь?

— Мне затруднительно что-то предложить, государь. — вздохнул командир Блистательных. — Раз это человек Главного министра, находящийся на его личной службе, так и награждать его должен он. Вот был бы он на службе у царя, пусть даже простым витязем из забытого всеми богами гарнизона…

— Полагаешь, надумай я его отблагодарить чем-то, и это будет вмешательством в дела Зулика, посягательством на его права?

— Боюсь что так, государь. Князь Зулик, возможно, и не воспримет это так — он разумный человек, — но вот для остальных владетельных это не будет ничем иным, как попранием старинных вольностей. Вот, разве что вы пожалуете ему денег… Это ваше право, одарить любого подданного, никто не посмеет сказать ни единого слова поперек.

— Деньги — это лишь деньги. Их приятно потратить, но, в отличие от титула или памятной награды их никак нельзя предъявить окружающим в качестве чего-то, что делает тебя выше многих окружающих. — вздохнул я. — Ты остаешься одним из многих, у кого есть что-то в кошеле, и не более того.

Латмур лишь сокрушенно развел руками.

— А знаешь, есть у меня одна идея… Вот скажи, князь, не упустил ли я чего за время сидения в монастыре: отличившихся бойцов все еще жалуют дорогим оружием, драгоценными чашами или все теми же деньгами?

— Истинно так, ваше величество. — воинов и чиновников, если они совершат подвиг или проявят иные достойные поощрения таланты, награждают именно так. Ну, изредка бывает, что и землей. Однако для того им необходимо состоять на службе у царя, а не у его вассалов.

— А вот слыхал я, что в некой далекой земле есть такая традиция… — произнес я, придвигая к себе чистый лист бумаги.

Идея орденов и медалей как таковых Латмуру показалась весьма необычной, но в целом — понравилась, так что примерно четверть часа спустя мы, после краткого обсуждения внешнего вида и способа ношения, уже обладали эскизом первой государственной награды Ашшории. Поскольку зачастую знак отличия таскать приходилось бы поверх доспехов, привычный для землян метод крепления на груди никак не подходил, однако в исторических фильмах мне неоднократно попадались на глаза, в том числе, и немецкие фельджандармы, и за прообраз награды я, не мудрствуя лукаво, взял их отличительную висюльку на шее — не помню как она называется, да, если уж на то, не только забыл, но и не знал.[2] Награда — треугольник со скругленными углами на цепи, изображением крылатого ежа по центру и надписью «Достойнейшему из достойных», — предполагала три степени: серебряный знак, золотой, и золотой с сапфирами. Для получивших несколько наград, включая и более низкий ранг, предполагались белые, желтые и синие ленточки, которые крепились бы с обратной стороны и выглядывали из-под награды. Подробный статут «ежиного ордена» Латмур, совместно с князьями-генералами, брался разработать за два-три дня. Полагаю, мой намек о том, что вручаться этот «знак зачета» будет и по совокупности заслуг он, совершенно правильно, примерил и на себя. Ну а что же? Заслуг-то этих у него на первую степень, пожалуй, хватит. А Ошмуд и простым золотым орденом обойдется. Ну и деньгами, конечно.

— Ладно, с этим разобрались… — я кликнул Тумила, и вручил ВрИО царского секретаря свиток Латмура. — Оформить как мой указ, на пергаменте, да проследи чтоб не тянули: к вечеру должно быть с подписью, печатью и без ошибок. А еще лучше, если через полчаса.

— Что-то еще, величество… ваше? — спросил паренек.

— Да, к тому же времени… В каком часу, князь, ты говорил, будут экзамены? — уточнил я у капитана.

— В вечернем, государь. За два часа до заката. — ответил Железная Рука.

— Вот, к тому моменту указ должен быть уже у князя, а помимо того еще пять указов на прием в ряды Блистательных, с пропущенными именами. Как сдадут, так при них и впишем.

— А коли кто-то из них не сдаст, повелитель? — осведомился Латмур.

— Запас карман не тянет. — я пожал плечами. — В загашнике полежат. Тумил, а ты чего до сих пор здесь?

Парень пулей вымелся из кабинета, а я вновь повернулся к капитану:

— Доложили мне тут, что ты, любезный, не только воинскими подвигами прославлен, но в молодости был и видным философом.

— Наврали вам, повелитель. — с солдатской прямотой ответил командир гвардии. — Ничего такого видного во мне не было, обычный кандидат.

— Ну-ну, полно скромничать. — усмехнулся я. — Заслужить уважение заков своими познаниями — это дорогого стоит. Изложи-ка мне вкратце, в чем суть философии телесников.

Оказалось — ничего такого особенного и оригинального местные умы не придумали. Обычные философы призывают развивать ум, священники — духовность, а каждый десятник норовит гонять подопечного в хвост и в гриву, чтобы не был задохликом. Ничего удивительного нет в том, что в неспокойном приграничье нашлись люди, попытавшиеся срастить между собой интеллектуальное и физическое воспитание, подведя под это, до кучи, религиозный базис — организовали нечто наподобие греческих гимнасиев для молодежи… И едва не разорились в тот же день — у князей лишних денег для вложения в инновационную разработку не нашлось, местное население каким-то невиданным богатством не отличается (соответственно и самообеспечение школ телесников идет мимо кассы), а армейцы вообще не поняли, на кой им такая головная боль, как образованный и привыкший к размышлениям солдат.

В целом можно сказать, что у ребят тупо не срослось: в граничных княжествах еще существовало с пяток школ телесников — в крупнейших городах, — а за их пределами такая философия оказалась не шибко востребованной.

— Жаль. — резюмировал я. — Хорошее было начинание — я бы поддержал. Коли ты все еще имеешь сношения с философами этой школы, а паче того бы сам трактат написал…

— Куда уж мне?.. — смутился капитан.

— А вот как раз тебе-то — хоть куда. По сути своей, чем учение телесников отличается от того, чем ты и твои подчиненные заняты каждый день? Разве одним лишь мастерством владения оружием славятся царские гвардейцы? Я тебе уже и название для труда придумал: «Путь Блистательного».

— До определенной степени это так…

— Так кто же лучше всех опишет этот путь, как не их командир? — прервал я Латмура. — Так что, уж будь добр, озаботься. Не прошу от тебя свитка размером с простыню, но вкратце, тезисно, так как ты мне сейчас излагал — надо. Тем более, что я нынче за ужином встречаюсь с главой гильдии переписчиков, — распорядись, кстати, чтобы его сразу ко мне препроводили, как придет, — будет дополнительная тема для беседы.

— Я, государь, сомневаюсь, что каждого воина можно наделить разумом, достойным хотя бы философа-ученика. — вздохнул князь Девяти Столбов.

— А не надо всех. Достаточно обучить тех, кто к этому способен. Вот тебя хотя бы взять… Знаниями и воинским умением, а не чем-то одним из этого, ты завоевал уважение врагов. И даже породнился с вождем закского племени — так?

— Так. — не стал спорить с общеизвестным фактом Железная рука.

— А не было бы у тебя этих знаний, шиш с маслом тебе бы это удалось. Кстати… Ты с родней в степи отношения все еще поддерживаешь?

Латмур немного поколебался перед тем как ответить — буквально секунду, не дольше.

— Очень редко, ваше величество, особенно в последние годы. Я… уважал своего тестя, но мы не были близки, а когда умерла Томирис… — капитан тяжело вздохнул. — К тому же под конец жизни Скитраб сильно сдал, его племя начали теснить, а сейчас, когда Зелеными Конями управляет его внук и мой племянник по жене, Тимн, их и вовсе прижали к отрогам Щумских гор, по ту сторону от Лиделла, и просто так туда теперь даже весточку не отправить.

— Это нехорошо, когда родственников прижимают. — покачал головой я.

— Нехорошо, повелитель. — не стал спорить командир Блистательных. — Но — такова жизнь. Кто-то кого-то постоянно прижимает. Богатый — бедного, сильный — слабого, большой — маленького… Особенно это характерно для степняков, которые постоянно сражаются за лучшие пастбища промеж собой.

— Да уж, сомневаюсь, что в предгорьях такие уж офигенные пастбища.

— Что делать? Род Зеленых Коней проиграл много схваток, и, если хочет выжить, должен или сокрушить врагов, или податься под руку кого-то из буюруков, что посильнее. Победить они не могут.

— А чего ж не могут-то? Народу мало осталось?

— Народа?.. — князь невесело усмехнулся. — Ну, пару сотен бойцов Тимн, может, и наберет, если считать с подростками, а что толку-то? Пастбищ нет, добрых лошадей — нет, торговать нечем, руду в горах добывать заки не умеют, а значит доспехов и оружия нет. С одним же дедовским акинаком много не навоюешь.

— А если ему с вооружением помочь? — уточнил я.

— Ну, если помочь… Простите, государь — это даром что ли?

— В нашем мире даром вообще ни хрена не бывает. — прям удивительно, что столь зрелый муж как командир моей гвардии этого не знает. — Просто платить не всегда приходится деньгами.

Латмур помолчал в задумчивости, а затем спросил:

— И какой же платы хочет ваше величество от рода Зеленых Коней?

— Присяги. — спокойно ответил я. — Для колонизации Большой Степи нам вовсе не помешает прикрытие из закской кавалерии, пусть это будет и всего лишь сотня всадников. Я уж не говорю о том, что при поддержке Ашшории твой племянник сможет привести под свою руку и еще несколько родов.

Капитан удивленно вскинул брови.

— А вы, государь, не находите, что заселение степей крестьянами, с последующим ее распахиванием, несколько противоречит интересам заков? — сказал он, и с нажимом добавил: — Любых заков.

— Не-а. — я откинулся на спинку кресла. — Не находит, не считает и не предполагает тоже. Первое — степь, она действительно большая. Ее целиком заселить и распахать, это нам и ста лет не хватит — даже если никто не будет мешать. Второе — степь, она большая, ее не обязательно распахивать всю. Где-то надо и коней разводить, да и прочий скот. Чего бы не оставить лучшие пастбища под рукой рода, который нам поможет выжить остальных заков с прочих ее территорий? А уж останутся ли потомки этих помощников пастухами, или решат перейти к жизни оседлой… Ну этого мы уже не увидим, да и не принципиально сие. Зато семья предводителя таких помощников не только разбогатеет, но и получит княжье достоинство. Хотя если буюрук Тимн не пожелает титул менять, так я к тому отнесусь с пониманием. Как по мне, так ничем не хуже чем «князь» звучит.

Железная Рука тоже откинулся на спинку кресла и в задумчивости побарабанил пальцами по подлокотникам.

— Не думаю, что он согласится. — наконец произнес князь.

— А ты не так как я тебе изложил помощь предлагай, а по-умному. Напиши ему письмецо, предложи возможность поквитаться с обидчиками в союзе с Ашшорией, а там… — я усмехнулся. — Надо ли тебе объяснять, насколько самостоятельны в своих делах союзные князья?

— Нет. — Латмур улыбнулся. — Но, должен предупредить, что степного жеребца тяжело удержать в узде.

— Ну, это уже моя головная боль, не твоя. — и Главного министра, разумеется. На то он и главный. — Так что ты того, написал бы племяннику письмецо, а?

— Насколько большую помощь я могу ему обещать? — деловито уточнил капитан гвардии.

— Ты человек военный, тебе виднее. — я пожал плечами. — Сам решай. Ну а дабы посулам этим придать некоторую весомость, отбери в арсеналах немного оружия и кольчуг сразу, якобы от тебя лично в помощь бедующему родичу. Смогут твои люди перетащить пару груженых ослов из Лиделла в земли Зеленых Коней?

— Что-нибудь придумаем, государь. — заверил меня князь Девяти Столбов. — Это все, или вы изволите отдать еще какие-то распоряжения?

— Изволю-изволю, не спеши пока. — хмыкнул я. — Есть у меня к тебе еще два дела, и оба важные. С какого бы начать-то?..

Латмур посмотрел на меня кристально честным взглядом. Надо полагать, это означало что-то вроде: «Я-то откуда могу знать, старый дурак, если ты этого и сам не ведаешь?»

— Хотя — нет. Три, а не два.

— Я к вашим услугам, повелитель. — кажется, капитан Железная Рука не ожидал, что я, будучи первый день «на работе», так вот, с места в карьер, начну нагружать подчиненных.

А пущай привыкает.

— Скажи, князь, вот ты человек военный… Согласен ты с утверждением, что лучший способ разбить врага — это узнать и разбить его планы? — не помню точно, как это было у Сун Цзы, само «Искусство войны» я не читал (так, натыкался на отрывки в интернетах), но смысл был, помнится, примерно таков.

— Хм… Никогда не сталкивался с такой формулировкой. — признал Латмур. — Но, по сути, да — если расстроить планы неприятеля и вынудить его играть по своим условиям, это победу весьма облегчает.

— Тогда скажи, яхонтовый мой, какого ж рожна вы этим не занимаетесь?

— Ваше величество полагает, что мы не бьем врагов короны и государства? — с некоторой даже иронией поинтересовался командир Блистательных.

— Тьфу, пропасть! Тебе не войсками надо командовать, а судебным крючкотворством заниматься! — в сердцах ответил я. — Сразу видно, что был философом. Вот скажи, как у нас в армии поставлена разведка?

— Вы желаете, государь, чтобы я подробно описал вам порядок действий дозорных отрядов и разъездов? — в голосе главногвардейца прозвучало некоторое недоумение.

— Нет, о том, как армия содержит соглядатаев в близлезащих государствах и следит за тем, готовятся соседи к войне или нет, и если готовятся — то как и с кем.

— Но мы ничего такого не делаем. — ответил Латмур. — Безусловно, у командиров приграничных отрядов бывают свои люди за кордоном, и купцов, что возвращаются в Ашшорию, они спрашивают о том, что те видали, но то, что описали ваше величество… Насколько я знаю, чем-то подобным занимается Зулик, князь Тимариани.

— Хреново. — резюмировал я. — И это я вовсе не о том, что секретов от побратимов в принципе не бывает. У него ведь шпионы-то кто?

— Понятия не имею, государь. — категорическим тоном произнес капитан. — Никогда не интересовался.

— Так я тебе скажу. Это купцы и дипломаты. Много они в военном деле смыслят? Нет, я понимаю, что посланцы наши, они князья, представители воинского сословия, но вот, положа руку на сердце — ты бы доверил командовать хотя бы сотней, скажем, Папаку из Артавы?

— Я бы предпочел, чтобы он, буде ваше величество направит его в мое распоряжение в походе, занялся организацией обоза и фуражировки. — дипломатично отозвался Железная Рука.

— Вот и я о том же. Не под то их разум заточен, князь, не на те вещи они обращают внимание. К тому же они видят лишь то, что происходит в столице и иных больших городах, но не ведают, что происходит за их пределами. А вот кабы были у нас верные люди во вражеских армиях, да лучше всего — близ командиров, дабы вызнавать их планы, а буде война — и устранить их могли в решающий момент…

— Как — устранить? — не понял капитан.

— Физически. — благостным тоном пояснил я. — Ножом там, ядом, или удавкой, например. Чтобы враг остался без руководства.

— Это как-то неблагородно, государь. — в некотором ошалении произнес Латмур.

— Благоро-о-о-одно… — со вздохом протянул я, выбираясь из кресла и направился к окну. — Благородство — это, конечно, здорово, только…

В царском кабинете окна — узкие, но высокие и стрельчатые, имеются в двух стенах. Одни выходят, в теории, на порт Аарты, но поскольку Ежиное Гнездо стоит на горе, то разглядеть корабли и причалы можно лишь высунувшись из окна по пояс, а так через них открывается прелестный вид на море.

Из других же окон обзор открывался на дворцовый сад, верхушки стен замка, выглядывающие из-за зелени, изрядный участок верхнего города, и далекую гладь Великой Поо, со снующими по ее поверхности лодками и кораблями. К этим-то окнам я и подошел, поманив за собой командира Блистательных.

— Что ты видишь, князь? — спросил я его.

— Сад. — пожал плечами он. — Караулы гвардейцев. Стены. Дома. Реку.

— А я вижу город. Не самый большой в мире, но все же город — столицу страны, населенной трудолюбивыми и гордыми людьми, жизнь, покой и достаток которых мы с тобой обязаны охранять. И, скажу я тебе по секрету, похрену им, этим людям, насколько мы честны и благородны, пока их не убивают, не насилуют и не грабят. Играть в благородство хорошо, когда за тобой никого нет, когда отвечаешь ты только за себя. А я отвечаю за несколько миллионов человек, и такого баловства, как исключительно честное и благородное отношение к соседям позволить себе не могу. Сожрут. И ладно бы меня одного — я старый, мне недолго осталось, — а их ведь, — я кивнул в сторону города, — сожрут тоже. Хочешь ты увидеть, как твоих соплеменников убивают и превращают в рабов? Нет? Ну вот и не морочь мне голову.

— И вы желаете, чтобы обустройством такого дела занялся я? — посмурнел Латмур.

— Нет. — ответил я. — Хочу чтоб ты мне нашел человека, который этим займется. Из армейцев, и, желательно, чтобы не был связан ни с кем из владетельных.

— Да, тут нужен кто-то верный, почитающий лишь вас, государь… — задумчиво произнес капитан Блистательных.

Кажется, он обрадовался тому, что такую неприятную работу можно спихнуть на кого-то еще.

— Почтение его мне никуда не впилось, потому как пустыми поклонами даже деревянный кол в землю не забьешь. Для этого нужно бить по нему лбом. А это больно. И не каждый сможет. Умный нужен, в первую очередь, и изворотливый, а еще опасный. Прямо как змея.

— Я поразмыслю над тем, кто мог бы удовлетворить ваши требования, повелитель. — слегка поклонился князь.

— Ты, кстати, напрасно полагаешь, что тебя минует чаша сия. — я усмехнулся, указывая князю на кресло, и сам вернувшись на свое место за столом. — Пусть и несколько под иным соусом, но подобную задачу тебе все же придется исполнять.

— Не стану лгать, будто меня это так уж радует. — вздохнул капитан. — Все мое естество бунтует против подобного.

— А ты держи естество в узде, не мальчик чай уже. — гаденько хихикнул я, повергнув князя в смущение. — К тому же второе мое к тебе дело прямо связано с твоими обязанностями как капитана гвардии.

Латмур обреченно кивнул — не отстанет, мол, уже, старый пень.

— Возвратимся к раскрытым и разрушенным планам. Ты как собираешься без этого царскую семью охранять?

— Но ведь охраняю же, государь. И вполне успешно. — командир Блистательных даже позволил себе улыбнуться. — Если изволите помнить, заговорщики пытались выкрасть царевичей Асира и Утмира…

— А ты их всех порубал. Нападавших, а не царевичей, естественно. — перебил его я. — Даже ранен был немножко. Ну а вот скажи мне, кто за этим дерзким нападением стоял?

— Пленных, к сожалению, взять не удалось. — вздохнул князь Девяти Столбов. — Виноват, перестарались.

— И не факт, что случись у вас пленные, вы бы получили у них имена заказчиков.

— Государь, вы меня, право, обижаете. Возьми мы живьем хоть одного супостата, он бы не то что все рассказал, он бы еще спрашивать умолял бы. — капитан глянул на меня с осуждением.

— Вот именно потому, что я не склонен преуменьшать твои таланты, на месте злоумышленников ни за что бы не доверил исполнителям истинные имена заказчиков. — парировал я. — А еще лучше, внушил бы им мысль о том, что на самом деле их нанимает кто-то из моих недругов. И чего б ты с такой информацией делал? Пошел невиновного хватать?

— Я бы их показания, конечно, проверил…

— Так проверять, голуба моя, надобно до того как они напали, а не после.

— Это, простите повелитель, как? — не понял Латмур. — Хватать всех встречных-поперечных, и допрашивать с пристрастием о том, не злоумышляют ли они на царя?

— Можно, наверное, и так, но лучше — не стоит. — хмыкнул я. — Шпионов при всех важных политических фигурах надобно иметь, узнавать заранее, не задумали ли они чего нехорошего. Тогда и гвардейцы меньше гибнуть будут.

— Блистательные все до одного готовы отдать жизнь за своего царя! — пафосно провозгласил капитан.

— Да вы уж лучше поживите. Незачем умирать, если можно саму попытку покушения предотвратить. Так что, уж будь добр, расстарайся создать при Блистательных такое тайное подразделение, которое будет приглядывать за князьями, послами, да и настроениями в народе тоже. И некоторое количество людей к дворам сопредельных держав отправь — угробить чужого монарха иногда бывает очень выгодно именно его царственным братьям. Опять же, мабуть они чего важного и интересного заодно разведают.

— Трудно мне будет сделать из Блистательных подсылов — их в Ашшории каждая собака знает. — вздохнул Железная Рука. — Да и коли я их всех разошлю, кому дворец охранять?

— Тьфу, пропасть, похмелялся б ты что ли! — возмутился я. — А то тупишь что-то сегодня. Не из Блистательных, а при Блистательных — почувствуй разницу. Гвардейцы суть царская стража явная, а это будет тайная. Но — тоже под твоим началом.

— Я должен буду их принять в ряды вашей гвардии, государь?

— Ну, не совсем. Скорее это будет что-то вроде роты гвардейских лазутчиков. — перевел я на более понятный ему армейский язык. — По сути, конечно, противолазутчиков, но… Все, прекрати меня тиранить — совсем запутал старика. Общий смысл ты понял, жду плана с деталями — месяц тебе сроку. А пока давай поговорим с тобой о более приятном. О увеличении числа гвардейцев. Это тебя больше воодушевит?

— Не стану скрывать — намного. — с улыбкой ответил князь. — А что, ваше величество полагает, что двух с половиной сотен Блистательных недостаточно для его охраны?

— Про то, чего недостаточно, я тебе тут сейчас битый час толковал. Для самой охраны-то, безусловно, этого довольно, а вот как образец для подражания и школа отработки новшеств — нет, для этого вы не подходите.

— Государь полагает, что витязи не стараются подражать Блистательным, их выучке и храбрости? — обиделся за своих подчиненных Латмур.

— Этому-то вне всякого сомнения… Но я, вообще-то, совсем о другом. Хочу на основе гвардии отработать кое-что, до того, как внедрять повсеместно. Задумка у меня есть одна.

— Ваше величество посвятит меня в ее суть?

— А какого ж рожна я бы тебе про нее тогда вообще стал говорить? Конечно посвятит. — я выдержал небольшую паузу. — Вот скажи мне, почему у Ашшории нету пехоты?

— Как же это нету, повелитель? — изумился командир Блистательных. — Если даже не считать тех, что служат в страже городов и трактов, да при мытарях с судами, и то будет не менее полуста тысяч. А ежели брать с дружинами князей, то и вдвое можно количество пехотинцев умножать.

— И толков нам с этого количества? Как стражники — сойдут худо-бедно, а воевать? У них всего вооружения-то, короткое копье, большой нож, да плетеный щит. Шлем или кожаная бронь, и то большая редкость. От них весь прок, это стены оборонять — на это они еще хоть как-то годятся, — да лучников от заков прикрыть. У степняков с тяжелым вооружением тоже не богато, а если их строй разбить обстрелом, то сдержать удар одноусые могут. Могут, конечно, и не сдержать, особенно если это не коронные пешцы, а сборная солянка из княжьих людей. Без лучников же их против кочевников и вовсе посылать, все одно что на плаху. Вот и все, на что годна наша пехота в бою. А, чуть не забыл — еще могут с такими же как они, толпа на толпу, подраться. Ну и во время осады копать, таскать и создавать видимость грозной силы.

— Вы полагаете, государь, что пехота Ашшории не нужна? — капитан изогнул бровь, демонстрируя свое недоумение.

— Такая — не особо. — кивнул я. — По сути, на поле боя, пехотинцы это кто? Вот, ты, верно, в театре бываешь хоть иногда, там когда боги или святые начинают творить чудеса, на заднем плане непременно бывают восхищенные смертные. Так и тут, приходят на посмотреть и восхититься витязями, а от самих толку — чуть. Могут ли они выдержать таранный удар парсудской кавалерии? Да не смешите, у меня спина больная! Что наши витязи их пехоту стаптывают почти не замечая, что наоборот. Это вот, разве что, непривычные биться вместе мелкопоместные князья на регуляров кинутся — там, может, какое-то время и смогут драться против конницы.

— У парсов есть и легкая кавалерия, ваше величество, да и заков вы упоминали. — попробовал не согласиться Железная Рука. — Их удары одноусые держат.

— У заков каждый всадник — это еще и лучник, им пехоту атаковать смысла нет до тех пор, пока стрелы не кончатся, — а парсудские дели, в отличие от аспауранов, для прямой атаки на строй, что конный, что пеший, и не предназначены. Их дело во фланг или в тыл ударить, бегущих гнать… Ну, дротики еще покидать могут.

Да, конных лучников у наших южных соседей практически и нет. И не у них одних — лук в этом мире вообще оружие то еще.

Читал я, конечно, до того как помереть, и про английские луки, и про какие-то там составные (фиг его знает, как и из чего их составляли), да и в играх описания всяких там юнитов проглядывал. В «Рыцарях чести», опять же, после прокачки у генерала третьего навыка на лучников устраивал всем врагам геноцид сугубо стрелковыми армиями…

Тут такого нет. Послать стрелу на сотню метров? Какое там! Хорошо, если на семьдесят, да и на такой дистанции она уже почти безвредная становится. Луки, которые не каждый взрослый мужчина натянет? Забудьте — из местных можно стрелять прищепом, как дети делают, натянув на изогнутую палку резинку от трусов, — а вовсе не как спортсмены-лучники из телеящика. И не так, наверное, как средневековые лучники в моем родном мире — тут я точно не уверен, лично не видал.

Так что для охоты местные луки еще годятся, а вот для того, чтобы устроить супостату Кресси пополам с Азенкуром — уже нет.

Имеются еще и примитивные арбалеты — гастрофетами называются, — но это тоже, тот еще подарочек. Чтобы из этой дуры выстрелить, его надо упереть одним концом в землю, а другим в собственное брюхо, натянуть тетиву этой микробаллисты двумя руками, вложить стрелу (или свинцовый шарик — есть и такая разновидность) и только потом уже стрелять. В общем, и скорострельность у гастрофета «потрясная», и с полутора десятка выстрелов надорваться можно.

И это я еще не говорю про его цену!

Ну и пращники, конечно, в армиях случаются — куда без этого? — но тоже… Не основной род войск, так скажем.

При всем при том, совершенно бесполезным лук не является, — хотя бы и потому, что действительно закрытых с ног до головы воинов не так много, — и входит в обязательный комплект вооружения ашшорских, инитарских и мирелских витязей. Ну и пешие лучники тоже у всех есть, как иначе.

Кстати, не «одноусые», а совершенно отдельное сословие — лицо бреют за исключением подбородка, на котором отращивают узенькую бороденку, заплетенную, обычно, в косичку. Хотя тут фантазия пеших лучников законом и традицией не ограничена, встречаются даже бородки наподобие фараоновых.

— И, кстати, очень прискорбно, что у нас в армии ничего похожего на дели нет. Но это-то не к спеху, а вот с пехотой, я имею в виду, с нормальной пехотой, вопрос назрел.

— Что его величество считает нормальной пехотой? — уточнил Латмур.

— Рулиннойских и скарпийских фалангитов, например. Ведь это те же витязи, по сути, только без коней.

— Государь, — тяжело вздохнул капитан, — быть витязем почетно но тяжело, хотя бы и оттого, что оружие и доспехи настолько дороги, что сбруя и какая-никакая лошадка уже не становятся непосильной ношей для мошны того, кто выбрал для себя путь воина. Именно потому-то витязи — это сословие всадников.

— Значит нам просто нужно новое сословие. — пожал плечами я.

Командир Блистательных удивленно воззрился на меня, но обошелся без немедленных возражений.

— Вот скажи мне, чьи дети под твоей рукой служат? Сыновья витязей и князей, потомственные воины, верно?

— Ну-у-у… — Латмур чуть потупился. — Один — сын разбойника, государь. Но остальные — да! Дети благородных и славных отцов.

— И во всей Ашшории верно так? — уточнил я. — Стезю воителя себе избирают те, чьи отцы тоже придерживались ее?

— Полагаю, что так оно и есть. — осторожно кивнул Железная Рука. — Людям вообще свойственно следовать по стопам родителей, да и нужно оружие и броню иметь, пусть хотя бы и отцовские, а это очень дорого.

— Хочешь сказать, — я откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди, — что в городах, среди купцов и мастеровых так уж мало найдется людей, которые способны купить себе саблю, кольчугу и шлем?

— Смотря какие, конечно, ваше величество… Но, думаю что таких горожан сыщется немало.

— И отчего же младшие сыновья городских богатеев так не любят становиться витязями, а все больше норовят в жрецы да философы подаваться, что, кстати, несколько менее почетно? Ведь никакого запрета на то нет — будь ты хоть крестьянин, хоть сын владетельного, дорогу в воинское сословие открывают конь, оружие и доспех, но вовсе не заслуги предков, как это бывает у многих соседних с нами народов. Может, горожане попросту трусливы?

— Нет, повелитель, храбрость и трусость тут не при чем. — капитан отрицательно помотал головой. — Дело в том, что одного обладания саблей или мечем мало — надобно уметь ими пользоваться.

— А разве никто из горожан оружием владеть не учится? Да вот хотя бы и в школах телесников.

— Учатся, как не учиться? Купцы, приказчики, даже те из их слуг, что хозяев с караванами сопровождают — если нападут разбойники, то драться надо всем, а не надеяться на то, что охрана с жульем сама управится. Только… умения поставить пару блоков или ткнуть копьем мало для витязя, повелитель. Потребно уметь держать строй, как пеший, так и конный, да и просто рубиться верхами, а не отмахиваться с телеги топором. А городские жители, они верхами не очень. Ездить еще куда ни шло, а вот в бой, это долго учиться надо. Когда и где горожанам этим заниматься? Не спорю, бывают и такие, что могут…

— Но в основном — не умеют. — удовлетворенно кивнул я.

— В большинстве своем — да. Не умеют, государь. — согласился командир Блистательных.

— И тут мы с тобой, князь, возвращаемся к вопросу с пехотой. — я облокотился локтями на стол и постарался глядеть на Латмура как можно умильнее.

Железная Рука призадумался на минуту, энергично потер подбородок, ероша бороду, а затем пристально глянул на меня.

— Слабость зажиточных горожан в том, что они скверные наездники… — неторопливо и раздумчиво произнес он. — Вы считаете, что их слабость возможно обратить в силу?

— Можно. — кивнул я. — Но только в том случае, если они сами этого захотят. Вернее, если заставить их этого захотеть. Тогда у нас будет немного действительно хорошей пехоты.

— И как ваше величество намерены этого добиться? — поинтересовался капитан.

— Хитростью, разумеется. И игрой на струнах чужого тщеславия.

— Солнце завещал нам, что тщеславие есть грех. — Латмур иронично изогнул бровь и усмехнулся себе в усы.

— О, да. Это мой любимый грех. — я вернул ему усмешку. — Благодаря ему людей можно направить туда, куда тебе угодно. Ну а поскольку я человек духовный, где-то даже просветленный, пожалуй, то — можешь мне верить, — пойдут они вовсе не в дурную сторону. Вот скажи мне, князь, кем в нашем славном государстве быть почетнее: витязем или лавочником-торгашом?

— Ну это, конечно, смотря каким торгашом, государь, и каким витязем. — Железная Рука пожал плечами. — Вот, помянутый давеча вами Вартуген Пузо — таких людей мало, ему от людей почет поболее будет, чем даже десятнику Блистательных. Полста неудельных витязей у него под рукой ходит, да и пешую охрану кораблям да караванам он нанимает.

Пятьдесят витязей, пусть даже их вооружения и умений едва хватило, дабы пролезть во всадническое сословие Ашшории (но оказалось недостаточно, чтобы поступить на службу в войско или чью-то дружину), это довольно серьезно.

— А вот если, положим, гончар или мясник какой, то тем до любого царского витязя как до Солнца. Хотя, даже самый богатый купец служилому витязю, а уж князю и паче того, и даже дружиннику владетельного дорогу всегда и везде обязан уступать, например, и места в храме у купчин не столь почетные…

— Верно, очень Вартугена это раздражает? — хмыкнул я.

— Меня бы, полагаю, раздражало. — не стал кривить душой капитан.

— А будь у него возможность, не отрываясь от торговли, возвысится до витязя, воспользовался бы он такой возможностью? Да и не только он, а любой богатей упустил бы такой шанс?

— Полагаю что нет. — Латмур снова пожал плечами. — Только не вижу каким образом, не вступая в службу, пусть даже не воинскую, но чиновничью, он сего достигнуть сможет.

— А я вот вижу. Если издать указ о формировании пешего отряда Блистательных, с тем, что каждый в него вступивший числился бы в витязях, отслужив два года получал бы этот статус пожизненно, а после трех лет, чтобы и отца его витязем считали… Как мыслишь, капитан, наберем мы пару сотен бойцов? Таких, чтобы оружием и доспехами ни одному скарпийскому фалангиту не уступали?

— Наверняка наберем. А зачем, ваше величество? Не легче ли рулиноев нанять?

— Нанять-то, может, и легче. — вздохнул я. — Но бесперспективно.

— Чем же это, ваше величество? — не согласился Железная Рука. — Новичков учить надо, а из наемников взять можно и сплошь ветеранов.

— А тем, что озвученное мной, это лишь первый шаг в довольно долгом пути, князь. Пути к нормальной царской армии.

— Но… — капитан моих гвардейцев, кажется, слегка «поплыл». — Разве сейчас у вашего величества армии нет?

— Да в общем-то считай что и нету. — я пожал плечами. — Царской армии. Ведь кто, по сути, ашшорские солдаты? А?

— Верные слуги короны. — проявил корпоративную солидарность Железная Рука.

— Это-то, конечно, да, верные… То-то вы, с командующими Левым и Правым крылом гадали, пойдут они меня убивать по приказу хефе-башкента, или поднимут мое знамя и двинутся на штурм дома Штарпена из Когтистых Свиней. — Латмур открыл уже было рот, дабы что-то сказать, но я махнул рукой, не сейчас, мол. — Но это все лирика, князь. Обстоятельства, приведшие меня на трон, и события это действо сопровождавшие, мало располагают к спокойной коронации. Неких брожений и следовало ожидать.

А с учетом того, что возводили на престол пожилого царевича военные, то и подготовиться к силовому подавлению оппонентов следовало заранее. То что Яркун Коваргини и Осе Самватини достаточных мер к этому не предприняли говорит отнюдь не в их пользу. Наверняка готовы были меня сдать в любой момент, да достойных предложений для торга не поступило.

Не забыть бы отсыпать этой парочке из казны щедрот, на первое время.

— Это, впрочем, все не суть важно. Мой вопрос был о другом. О том, чем наши солдаты являются.

— И чем же, государь? — задал вполне ожидаемый вопрос капитан.

— Ополчением. — ответил я. — Самым обыкновенным ополчением. Они приходят на службу со своим вооружением, сами же его чинят и улучшают, причем это справедливо не только для витязей, но и для «одноусых», да и лучников тоже. Разница лишь в том, что кроме продуктового довольствия они, если их навыка владения оружием довольно, чтобы вступить в армию, получают еще и жалование. Ну и командиры у них потолковее, чем у ополченцев, а оттого и выучка какая-никакая имеется. Можно и в бой пускать… иногда. Какая же это царская армия? Дружина-переросток это, вот что.

— От века так солдат в Ашшории набирают, ваше величество, и у парсюков, и у мирелцев с инитарцами. Скарпийцы с рулиноями поступают сходно, хотя и на свой манер. — произнес князь Девяти Столбов.

— От века люди сырое мясо жрали и в шкурах, а то и голышом по всему Мангала[3] шлялись, покуда Солнце с братьями людской уклад не поменяли. Или, думаешь, зря они это сделали?

Латмур поперхнулся.

— Вот и я считаю, что не даром. Есть полезные традиции и обычаи, князь. Брак, например, благодаря которому мы всегда знаем, кто должен заботиться о вновь пришедшем в мир человечке. Но есть и традиции, пришедшие из глубины веков, те, что начинают мешать, тормозить развитие людского рода. Такие необходимо беспощадно отметать в сторону. — я вздохнул и оперся локтями на стол. — Мы не очень большая и далеко не самая богатая страна. Гибкость, готовность перенимать все самое лучшее у соседей, а также порождать свое, вот единственный залог выживания Ашшории. А если держаться за традиции и ими прикрываться, мол деды-прадеды жили так, ну и нам умничать нечего… Съедят. И довольно скоро — может еще и ты доживешь.

Я сложил ладони в замок и подпер ими подбородок.

— А может и нет. Но, в любом случае, уклад нам менять надо. Ашшория перенаселена. Я слышал это все те два десятка лет, что провел в монастыре, от паломников — а они стекаются в обитель Святого Солнца со всей страны, да и иноземцы бывали, дивились, как мы живем плотно, едва не друг у друга на головах. Во время своего путешествия до Аарты я лишь убедился, что свободных земель в державе мало, почти вовсе нет. Лесов, и тех-то практически не осталось. Раньше, в былые времена, если крестьянину не нравился его князь, то он снимался с места и шел искать счастья в другом месте, а ныне пахарю податься некуда — везде все поделено, и наделы землепашцев становятся все меньше с каждым поколением. Помнишь, голод три года назад? Измельчание хозяйств одна из его причин, так что он не последний, будут и другие, куда более лютые. Одновременно с этим крестьянство будет все больше и больше беднеть, а города захиревать и мало кто сможет позволить себе даже шаш, копье и щит с кожаным шлемом. Витязей и князей меньше не станет, но и они оскудеют. Именно потому, чтобы нас не поработили через одно-два поколения, нам нужна другая армия, снаряженная за счет казны, обученная, вымуштрованная не хуже Блистательных. А уж эта армия принесет нам новые земли, которые Ашшория отнимет у заков. Конечно, у них мы не возьмем богатых трофеев, но если каждый, кто отслужит несколько лет, пять например, получит свой земельный надел, такой, который только осилит распахать, разве не приумножит такой человек богатство Ашшории? Разве смогут у него и его соседей кочевники хоть что-то отнять?

Я прикрыл глаза.

— Нам нужно новое сословие. И не одно.

— Вознаграждение наделом, а не долей в воинской добыче? — в задумчивости произнес капитан Блистательных. — А что же, это вполне… Да, необычно, но должно сработать. А уж если вооружать за казенный кошт, да потом оставлять оружие и доспех ушедшим на покой бойцам, то их поселения взять на копье закам будет труднехонько. Это может сработать, но, государь…

Железная Рука помялся.

— Говори уже. — вздохнул я.

— Такие поселения, повелитель, будут сами себе князья. — сказал Латмур, пристально глядя на меня.

— Ты это так сказал, будто в том есть что-то дурное. Будут себе выбирать старейшину, да и жить себе, как живут податные крестьяне. Только содержать будут не насельного витязя или князя, а сами себя. Ну и мыт платить, куда же без этого?

— Но такие… вольные хлебопашцы… Их существование может сильно расстроить владетельных, ваше величество. Да и простых князей тоже. — ага-ага, помню что ты к ним тоже относишься, как же. — Ведь их люди тоже будут желать платить лишь царский оброк, а воинское тягло — нет.

— Захотят! — энергично подтвердил я и стукнул обоими ладонями по столу. — Непременно захотят, как иначе-то? Так нет препятствий патриотам! Добро пожаловать в армию! А иначе — извините, за что ж вам такое огромное счастье, дорогие селяне? Кровь за страну не проливали, на маршах под дождем и снегом не мерзли, тяготы и лишения службы не несли — сидели в своих уютных и мирных деревнях, за чужими спинами… За что с них подати снимать, с оглоедов?

— Трудно будет такое втолковать селянам. — вздохнул капитан.

— А вот — как ты сказал? Вольные хлебопашцы? Вот они и объяснят, если кто бузить начнет. Сам понимаешь, если кто будет требовать для себя тех же привилегий, что и у воинов — выстраданных и заслуженных, — достаточно подвести к этим людям небольшой отряд и сказать «фас», — я пару секунд помолчал. — Разумеется, отказываться от сословия витязей нам неможно, поскольку казна сильную кавалерию попросту не потянет. Тяжелую пехоту, вернее ее костяк, тоже придется формировать из зажиточных горожан, с правами и привилегиями витязей… Кстати, верно неправильно это будет, пешую роту гвардии Блистательными именовать? Обидятся на такую уравниловку всадники-то, чай?

— Скорее всего. — согласился Латмур Железная рука. — Да и командира бы им надо своего, из пешцев.

— Вот теплое с мягким путать не надо. — я погрозил главногвардейцу пальцем. — У Блистательных свой командир будет, у… Ну, назовем их, для примера, Сиятельными, тоже свой. А над ними обоими — ты. С соответствующим повышением в звании, до гвардии-воеводы, и жалования, разумеется. Сами вступившие в ряды Сиятельных… Название как, подходит? Или Лучезарные лучше будет?

— Светлейшие, государь. — высказался покуда еще капитан. — Вроде бы как и статусно, и по экспрессии Блистательным уступает.

— Ну нехай будут Светлейшие. — не стал спорить я. — Так вот, на время службы и после отставки по выслуге они будут иметь статус витязей. Но! Это-то гвардия, иных тяжелых пехотинцев с ними равнять неуместно. Верно я говорю?

— Абсолютно верно, государь. — согласился командир Блистательных.

— Рад, что ты со мною согласен. Так вот, такие же зажиточные, но простые линейные фалангиты тоже получат достоинство витязей, но лишь после окончания службы. Сроком в… определимся по срокам. Справедливо?

— Несомненно. — вновь кивнул Ржавый. — А во время службы?..

— Дадим им статус кандидатов в витязи, то есть вроде как и витязи, но не совсем. Назовем это… Да хотя бы и царскими щитоносцами, что такого? По прическам и усам всяческим согласуем позже. Но, как понимаешь, массовой такая пехота быть не может. Нету у нас столько богатеев. А пехота нужна, причем разная. И вот тут я в затруднении, князь.

— Возможно, мой совет вам чем-то поможет, государь? — на комплимент напрашивается, подлец.

Ну и пусть, мне для хорошего человека не жалко. Карман, поди, не опустеет.

— Несомненно, как знатока воинских чаяний и традиций. Вот смотри: фалангиты, для противостояния цивилизованным армиям нам нужны? Нужны. Пусть у них и будет слабенький доспех, не как у щитоносцев, но казенный. А также короткий меч, ростовой щит, шлем надежный — это непременно, ну и копье, разумеется. Но ведь и более легкие пехотинцы нам потребны, и лучники с пращниками, и всех их будет одевать, кормить и вооружать казна. По факту, рода войск разные, а по сути — одно сословие быть должно. Или не должно? Как считаешь?

— Сло-о-ожный вопрос, государь. — призадумался Железная рука. — Очень непростой. И, ваше величество в своих рассуждениях упустили еще и лучников, которые приходят со своим луком, при оружии и доспехе, как это принято по сей день.

— А это будут царские лучники. — нашелся я. — По ним тоже порешаем отдельно, в рабочем порядке.

— Как прикажете, повелитель. Что же касается будущего разделения пехотинцев… хм…

Князь совершенно неблагородно и некуртуазно потер лоб сжатым кулаком.

— Ладно, покуда можешь не отвечать. Дело это не скорое, решить успеем. Покуда займись более неотложными делами, а остальное… Обсудим еще. Не горит.

— Как скажете, повелитель. — Латмур понял, что аудиенция закончена и поднялся из кресла.

— Ну, иди с Солнцем, голубчик. — я тоже встал. — У нас тут беседа вышла подолее чем с Главным министром, придворные уже поди шушукаются, не к массовым ли это арестам среди неугодных.

— Если ваше величество интересует мое мнение, то взять под стражу тех, кто желал лишить вас власти вовсе бы не помешало. — высказался главногвардеец. — Да и иных, ненадежных, тоже.

— Спешить в таком деле не надо. Для освоения степей потребуется финансовая помощь всех владетельных, не будем с ними ссориться… пока. Вот если кто не восхочет действовать на пользу Ашшории, с теми будем разбираться. А ненадежных командиров в армии вы с Осе и Яркуном ведь так и так поменяете, верно?

— Вне всякого сомнения. — командир Блистательных чуть улыбнулся и отвесил легкий поклон в мою сторону.

— Ну все, все, ступай уже. — замахал я на него руками. — Не давай повода для беспокойства всяким там разным — сбегут еще, лови их потом по всей стране.

Едва князь вышел из кабинета, как в помещении нарисовался Тумил. Выглядел мальчик уже слегка утомленным и морально взъерошенным.

— Что у нас там? — спросил я, наливая себе в кубок вина и, дабы в голову не ударило, разбавляя его водой. — Пить хочешь?

— Не, величество, спасибо. — помотал головой парень. — У нас там все еще толпа.

— Требуют доступа к царскому телу? — я усмехнулся и, сделав маленький глоточек, направился обратно к своему креслу.

— Навроде того. — кивнул почетный член гильдии бычьих плясунов Тампуранка. — И челобитных уже во-от такенная стопка.

Тумил чисто рыбацким жестом продемонстрировал мне будущий объем бумажной работы.

Ну что сказать? «Обрадовал» не по-детски.

— Ну ты скажи собравшимся, что царь-де сегодня будет держать экзамен у кандидатов в Блистательные и всех желающих на это действо посмотреть приглашает. — ох уж мне эти проявления верноподданнических чувств, ох уж мне эти подхалимы-лизоблюды… — А по делу в приемной есть кто?

— Ага. — кивнул мой стремянной. — Морской воевода и хефе-башкент. У каждого здоровенный тубус со свитками.

— Так-так… — я сделал еще глоток (в глотке от болтовни пересохло) и побарабанил пальцами по столешнице.

И кого первым принять? По статусу они примерно равны, по верности… Ну, Михил был готов, буде что, вести своих морячков мне на выручку, пробиваясь с боями через город. С другой стороны, Штарпен из Когтистых Свиней тоже прогиб знатный обозначил, а я сделал вид, что вроде бы как поверил… За Морским воеводой верность, за столичным градоначальником — происхождение и связи. Принять первым одного, умалить в глазах окружающих другого (и, что много важнее — в его собственных тоже). Однако, дилемма.

— Они давно ждут?

— Ну едва Латмур Железная Рука к тебе, величество, вошел, так и они появились. А вот кто первый, это я, прости, не углядел. — похоже, что парень прекрасно понимает мое нынешнее затруднение.

Да что Тумил? Сейчас поди весь дворец гадает, кому я явлю большую милость!

А я вот возьму — да не явлю.

— Значит так. — распорядился я. — Сейчас выйдешь, объяви князю Штарпену мое неудовольствие за то, что прибыл так поздно. Он мне нужен был тогда, когда здесь был Зулик Тимариани. Громко так объяви, дабы все слыхали. И быстренько загоняй ко мне, покуда царское величество не разгневалось. Сможешь напустить жути?

Мальчик усмехнулся.

— Сделаем.

Как мой стремянной стращал хефе-башкента я не знаю, но полминуты спустя тот вошел в кабинет на подгибающихся ногах, бледный и с трясущимися губами. Зрелище, доложу вам… Два прыгающих вареника себе представляете?

— Что же ты, дорогой князь, так задержался? — с мягкой укоризной произнес я. — У нас тут дело государственной важности, а тебя нет.

— Ва-ва-ва-ваше величество… — вареники запрыгали еще сильнее и начали издавать явственные звуки шлепков от соприкосновения, а ножки этого студня, казалось, сейчас подкосятся окончательно.

Какой актер, какой матерый талантище!

— Ты присаживайся давай. — я указал хефе-башкенту на кресло. — С моим шейным хондрозом голову задирать как-то, знаешь…

Толстяк шлепнулся на указанное место и выронил из рук тубус, покатившийся по столу и свалившийся на пол с противоположной стороны.

Он что же, действительно меня боится, а не притворяется что ли?

— Тут такое, понимаешь ли, дело, уважаемый. Приходил Главный министр, говорит — надобно царскую милость проявить в честь воцарения, простить осужденных преступников. А я вот подумал, чего бы это я буду милость проявлять ко всякой сволочи, когда ею можно оделить моих верных подданных? Ты вот как считаешь, прав я?

Наместник столицы активно затряс головой. Согласен, значит.

— Я знал, что уж кто-кто, а ты меня поймешь! Идея, голубь мой, такая: нехай завтра и послезавтра, в честь моего восшествия на престол, одеон, ипподром и бани будут доступны всем жителям и гостям Аарты бесплатно.

— Совсем-совсем бесплатно? — вяло поинтересовался понявший, что прямо сейчас казнить не будут и потихоньку приходящий в себя хефе-башкент.

— Абсолютно. — кивнул я. — Так-то разная деревенщина, что привозит в столицу продовольствие и товары на ярмарку, редко себе может позволить посетить центры средоточия культуры, каждую четвертушку бисти экономят, а тут экий будет повод. Воодушевятся посещением, и промеж своих, в деревне, будут хвастать. Ну и меня славить, конечно. Ведь будут?

— Будут. — кивнул Штарпен. — Крестьяне — будут.

И уже другим, опасливым, тоном добавил:

— А вот актеры, банщики и колесничие, боюсь, не очень.

— Они-то отчего? — я вскинул брови.

— Так ведь им, ваше величество, бесплатно придется работать. — еще более несмело отозвался столичный городничий.

— Да кто тебе, князь, такую глупость-то сказал? — надеюсь изобразить радушную улыбку мне удалось по максимуму. — Это вход бесплатный, а работу оплатить, разумеется, надо. Причем по высшему разряду. Они же у нас все идут как работники градоправления Аарты? Вот ты и озаботься. Найдутся на это дело деньги в городской казне?

— Найдутся, государь. — безрадостно ответил Штарпен из Когтистых Свиней.

— Ну и хорошо. — кивнул я. — Глашатаев только по столице сегодня разослать не забудь, чтобы, значит, довели до всех новость. У нас в одеоне на завтра что запланировано?

— Днем нравоучительная комедия «Скупой козопас», а вечером трагедия…

— Вот давай лучше поменяем. — перебил хефе-башкента я. — Трагедию днем, а вечерком, на комедию, я с семьей пожалую. Царская-то ложа не обвалилась еще?

— Как можно, государь?!! — князь всплеснул руками. — В лучшем виде подготовим.

— Вот и замечательно. Отдохну культурно после трудового дня, да и царевны поди будут рады развлечению. Ты к нам тоже в ложе присоединяйся, пущай наследники со столичным головою познакомятся получше. — пока его собственная голова еще на месте. — Оно полезно. А ты так-то по какой причине пришел? Принес, гляжу, чего-то.

Я кивнул в сторону валяющегося на полу и позабытого Штарпеном тубуса.

Хефе-башкент охнул, вскочил (как это у жирдяя вообще получается, так вскакивать?), и засеменил, огибая стол, к своей потере.

— Так ваше величество изволили же давеча интересоваться строительством нового, большего одеона.

— Изволил. — согласился я, глядя как князь пытается согнуться и поднять с пола тубус.

Ничего, конечно, у него не получилось — пришлось на одно колено опускаться. Чуть на бок при этом не завалился, фигов дирижабль.

— Ну… Уф. Вот. Перед вчерашним празднеством подвели итоги. Отобрали четыре наилучших проекта. — Штарпен начал разворачивать на столе пергаментные свитки с эскизами и чертежами. — Я взял на себя дерзость явиться, дабы просить один из них высочайше утвердить.

А неплохо в Ашшории архитектурное дело поставлено. Планы, примерно как в моем родном мире, того же приблизительно качества и детализации, даже цветные эскизы фасадов имеются. И какой из них выбирать? Смотрятся все весьма прилично, ни один на другой вовсе ничем не похож, а какие строения понравятся моим подданным, так это вообще тайна великая.

Хотя, читал я в той еще жизни одну книжку интересную, про Томского губернатора. Тому тоже надо было выбирать из проектов, правда не театров, а вокзалов, так он на этом умудрился еще и денег приподнять.[4] А я что, хуже тамошнего Лерхе?

— Утвердить, конечно, можно. — кивнул я. — Но давай-ка мы с тобой, князь, на этих проектах лучше заработаем.

— Не смею возражать, ваше величество. — оживился столичный градоправитель. — А каким образом?

— Ну, как ты понимаешь, новый одеон нужен не столько мне или тебе, сколько самим горожанам, потому как в старый все желающие уже не всегда помещаются, верно?

— Истинно так. — согласился князь.

— Наверное будет вполне логично, если и внешний вид для одеона выберут те, кто его посещает, не так ли?

— Ну так-то оно, конечно, так, а только как? — интересно, хефе-башкент мастер-класс у Черномырдина с Кличко не брал?

— Очень просто. — я взял рисунок, изображающий фасад проектируемого театра и помахал им в воздухе. — Вешаем у входа в одеон все четыре проекта, нумеруем, рядом ставим четыре больших ящика с теми же номерами и часового. Глашатаи по городу объявляют, что я разрешаю жителям самим избрать проект путем свободного голосования. Жители возрадуются?

— Они-то да, а не много ли им воли, государь? В таком-то важном вопросе на мнение всякой голытьбы полагаться… — позволил себе усомниться в царской идее Штарпен.

— Вот в том-то и суть! — воскликнул я. — Каждый, кто пожелает отдать свой голос за понравившийся проект должен бросить в номерной ящик любую, пусть даже самую малую монетку. А в каком ящике больше денег наберется, того проекта и победа. Деньги с тобой поделим пополам. Ну, в смысле, часть в царскую казну, часть в столичную.

— Ге-ни-аль-но! — выдохнул хефе-башкент.

— Вот и мне кажется, что это неплохая идея. — я усмехнулся. — А думал ли ты по поводу корреры?

— Да, государь, но… — князь замялся. — В Аарте на нее смотрителя и плясунов взять негде, разве что из Запоолья приглашать. Только промеж мною и князем Хурамом давняя нелюбовь.

— Ну этой твоей беде помочь, думается, легко. Тумил!

Миг, и мальчик показался на пороге.

— Да, ваше величество?

— Зайди и дверь прикрой. — распорядился я. — Скажи, отец твой, он, если его пригласить в смотрители столичной корреры, согласится приехать? С соответствующим, разумеется, жалованием и чиновничьим рангом.

— Так согласиться-то он, может, и согласится, только нету же той корреры. — пожал плечами парень.

— Потому и нету, что некому пляски с быками организовать. — я повернулся к Штарпену. — Отпиши князю Камилу из Старой Башни, мой стремянной тебе поможет.

— Как прикажете, повелитель. — вздохнул хефе-башкент.

Видать понимает, что под приглядом старого плясуна со стройки много не уворуешь, а вот потратиться придется изрядно. Однако, я кажется дал понять, что аудиенция закончена — чего князь не сваливает?

— Еще какое-то дело есть? — ласково поинтересовался я.

— Увы, государь. — Штарпен понурился. — По всем делам об оскорблении величества был указ докладывать лично царю, что я с сокрушенным сердцем и делаю.

— Ну докладывай. — ничего себе, взойти на престол не успел, а меня уже кто-то хает.

— Золотых дел мастер, Курфин Жук, во время ночного празднования в честь коронации, упился до изумления и начал ругаться самыми похабными словами на всех, кто с ним в корчме сидел. Хозяин заведения его устыдить хотел, говорил, что негоже де в день восшествия на престол царя такие словеса употреблять, а оный Жук заявил, что на царя он плевать хотел.

— Ай-я-яй. — я с усмешкой покачал головой. — И где же он нынче есть, Жук этот?

— В городской тюрьме, государь. В полдень его будут судить на городской площади и приговорят к повешению.

— А мастер-то он хороший?

— Один из лучших в Аарте. — заверил меня хефе-башкент. — Он ведь не со зла, повелитель, а по дури пьяной. Может ему того?.. Откупиться дать?

— Царская честь, голубчик мой, не продается. — я покачал головой. — Так что извини, пусть судят его по закону.

Обломавшийся в надежде сорвать со златокузнеца денежную благодарность столичный начальник ушел, и Тумил с хитрым прищуром поглядел на меня.

— Признавайся, величество, чего такого удумал? — требовательно вопросил он.

— Да ничего особенного. Сейчас запустишь ко мне Михила, всех прочих разгонишь из приемной, и в суд указ отнесешь.

Я вынул из стола свиток чистого пергамента, аккуратно расстелил его на столе и написал:

Я, Лисапет из Ежиного Гнезда, царь Ашшории, повелеваю объявить златокузнецу Курфину Жуку, что я на него тоже плюю, да и отпустить его после этого домой с миром.

Дата. Подпись. Печать.

Тумил прочел написанное и хрюкнул.

— Величество, про тебя будут легенды рассказывать! — восторженно заявил он.

— Надеюсь что не такие, как про Громолета. — ответил я. — Давай, зови Морского воеводу.

Михил из Гаги явился не только с тубусом, но и неся подмышкой некий довольно крупный ларчик. Прямо скажем, для табакерки великоватый и для апоплексического удара избыточный.

— Это рундук что ли твой? — полюбопытствовал я. — Если так, то живешь ты скромно. Маловат.

— Так ведь я родом из руллин, государь. — ухмыльнулся главком ВМС. — Нам пристала благородная умеренность.

— Намекаешь, что жалование надо урезать? — хохотнул я. — Ладно, присаживайся, скромняга, рассказывай с чем пожаловал. Деньги на строительство кораблей просить станешь?

— Стану. — спокойно подтвердил Морской воевода, водружая ларец на стол. — Потому как у вашего величества флота нет.

— Да тут куда ни ткнись, нигде нихрена нет. — вздохнул я. — И денег скоро не будет тоже.

— Вот я и поспешаю, покуда не кончились. — улыбнулся князь Михил. — Потому что с двумя десятками лузорий мы перед скарпийцами и их асинскими хозяевами попросту беспомощны, а все, на что способен ашшорский флот, это контрабандистов гонять. Будь у нас тут пираты частыми гостями, и их бы не одолели.

— Ну и чего желаешь строить? Монеры или сразу пентекоры? — вроде бы как и те, и другие ему были обещаны, а уклоняться от исполнения обещаний мне пока чревато…

Но, блин, до чего ж денег жалко! Ведь ежу понятно (особенно крылатому), что какие-то серьезные силы мы быстро создать не сможем, а усиление нашего флота может иметь непредсказуемые политические последствия. Статус-кво в Усталом море сложился еще при дедушке Лисапета, и нарушение его в одностороннем порядке запросто может быть воспринято как посягательство на гегемонию Скарпии в регионе. Да и рулиннои не обрадуются.

И если соседи примут превентивные меры против усиления Ашшории на море, то защищать побережье будет нечем — в каждый рыбацкий поселок по сотне витязей не посадишь.

Понимает ли это Морской воевода? Должен бы, иначе грош ему цена. А Каген дураков к себе не приближал… до смерти сына.

— Ни те, ни другие. Нам на весомое количество боевых кораблей матросов не хватит, а учить их долго. — ответил Михил. — Гребцов тоже надо, но их гораздо быстрее, а вот кормчих и марсовых…

Командующий флотом покачал головой.

— И что предлагаешь? — надобно признать, он меня своим ответом заинтриговал.

— Вырвать свое место на волнах нам надо не количеством, а качеством кораблей.

Михил из Гаги снял крышку с сундучка, выдернул из одного из углов длинный бронзовый штырь, и коробка распалась. Стенки ее упали на столешницу отдельными досками, открыв моему взору искусно выполненную модель корабля.

— Ничего себе! — вырвалось у меня.

Еще бы. Главком притащил ко мне в кабинет самую натуральную трирему, причем память Лисапета наотрез отказалась признавать в этом корабле хоть что-то ему знакомое. А он, хотя и был в юности полнейшим раздолбаем, военным делом все же интересовался. Просто в силу принадлежности к господствующему сословию.

— Это, государь, трехрядка. — пояснил князь-адмирал. — Тебе, верно, известно, что до трети городов рулинноев стоят на островах, и захватить их без мощного флота довольно непросто.

Я молча кивнул, продолжая разглядывать модель. Похожа на те, что изображались в школьных учебниках и книгах про античные времена, но и отличия имеются. Никакого изогнутого «хвоста» на корме, наоборот — такая же площадка-возвышение для лучников, что и в носовой части. Два рулевых весла торчат из нее (видимо, чтобы кормчего не пристрелили во время боя), а еще одно, более массивное, лежит на надстройке, возле штыря-крепления. Это, надо полагать, на время переходов, когда кормчему надо ориентироваться по очертаниям берега и звездам.

— Царю Тарки, однако, удалось объединить всех моих соплеменников, желали те того или же нет, и начинал он как раз с городов архипелага. Ведь и Тау, как ты знаешь, стоит на острове.

— И хотя это издревле большой и богатый город, самым могущественным он никогда не являлся. — кивнул я. — Значит залог успеха Одноглазого был в использовании таких кораблей? И почему их не строят сейчас?

— Они оказались очень дороги и сложны в изготовлении. — нехотя ответил Михил. — У Тарки их было едва ли более трех десятков, и то — лишь в самом начале. А затем он использовал корабли завоеванных городов, и трехрядки уже не строил. Но чертежи… Чертежи хранились в семье их изобретателя. В моей.

Князь Гаги извлек из тубуса бумаги.

— Ну что тут можно сказать? — я откинулся на спинку кресла и посмотрел на своего главкома ВМФ. — Сильному флоту у Ашшории — быть! Но несколько пентекоров, для отвода глаз и тренировки гребцов заложить нам все равно придется. Штук хотя бы пять. А трехрядки будем строить в условиях строгой секретности, поближе к закам. Все ведь понимают, что свою экспансию в степь мы будем поддерживать и с моря тоже. Кораблями грузы для поселенцев-то доставлять куда как проще и безопаснее водным путем, если у противника флота нет. Вот только вопрос — а найдется ли у нас потребное число корабелов и сушеного леса?

Я в судовождении и кораблестроении, положим, разбираюсь как свинья в апельсинах. Весь мой в сих сферах опыт, это гребля на надувной лодке во время рыбалки и прокачанная в топ ветка японских эсминцев в World of Warships. И то и другое, увы, здесь и сейчас несколько не актуально.

При этом я все же в прошлой жизни не в вакууме существовал, где-то что-то читал, от кого-то кое что слышал, так что некоторое представление о сложностях кораблестроения имею. И не только кораблестроения цифрового — мне, как програмисту, разумеется было интересно пообщаться с разработчиками «Мира кораблёв» на форуме, — но и вполне себе реального. Вот и про то, что дерево для постройки корабля надо сушить (иначе посудина за год напрочь сгниет) где-то тоже информация попадалась.

— Тут, государь, имеются сложности. — не стал кривить душой мой Главвоенмор. — В Аарте имеется лишь одна более или менее приличная верфь, специализирующаяся, в основном, на рыболовных судах. Монеру на ней, или торговый кораблик, еще можно заложить, а вот пентекор или ту же трехрядку уже никак. Соответственно и запасы древесины в столице оттого невелики. Собственно, вокруг Аарты и леса-то негусто, ваше величество. Вот в северном Лефте и в Зории, там — да, корабельного леса хватает.

— А с верфями что, да и с мастерами-корабелами? — уточнил я.

— Вовк Зорийский корабли строит. — ответил князь Михил. — Почитай, половина наших «купцов» зорийскими мастеровыми срублена. Правда верфи аккурат под его стольным градом расположены, сохранить производство трехрядок в секрете будет очень сложно, коли на них строить. Но до пяти кораблей разом заложить у него можно.

Можно-то оно, конечно, можно, да никак нельзя. Князь Зории у нас входит в число опрокинутых с кондициями, на верность и исполнительность его полагаться нельзя ни в коем разе — это уже даже не говоря о том, что он, к гадалке не ходи, чертежи моментально на сторону продаст. И какой смысл мне тогда вообще со строительством флота заморачиваться, коли Ашшория качественное преимущество разом потеряет?

Можно, разумеется, верфи взять в аренду — если предложить нормальную цену князь артачится не станет и сдаст, — но, опять же, сохранить строительство чего-то невиданного в секрете не удастся, а там и чертежи уплывут на сторону. Пусть и не столь быстро как от князя, но и долго в разряде особых тайн не задержатся.

Нет, строить трехрядки под Зорикартрой, это совершенно не вариант. Надо переносить строительство кораблей в менее посещаемые разнообразными путниками места, переселять туда корабелов с семьями, верфи строить с нуля…

Князь Вовк на это не пойдет, я без его дозволения в Зории тоже строить ничего права не имею — даже и выдели он мне участок под строительство, дать сманить кораблестроителей не в его интересах, да и получись у меня такое, князюшке не сложно будет сорвать поставки леса, а без него даже самые лучшие мастера и шлюпку не построят. Затевать же кораблестроительную программу вдали от Пригорских чащоб смысла мало.

Ну что же, значит Вовк Зорийский у нас становится первым кандидатом в жертвы репрессий тоталитарного меня. Извини, мужик, ничего личного — чисто политика пополам с экономикой.

Теперь осталось найти, за что конкретно и его прижать, и тех совершеннолетних родичей, кто мог бы князю Вовку наследовать.

— Пять трехрядок, это мало. — ответил я. — Да даже и десяти будет ни для чего недостаточно.

— Боюсь, повелитель, что больше у нас просто корабелов нет. — развел руками Михил из Гаги. — Разве что сманить некоторое число из рулиннойских городов…

И смотрит хитро так.

— Это возможно? — уточнил я. — Без ущерба для секретности, разумеется.

— Известных мастеров, конечно, мы и за очень хорошие деньги к себе не затащим, им в своих городах уважение, богатство да почет, а вот молодых и амбициозных — отчего бы и нет?

— Лады, прозондируй почву на этот предмет. — согласился я. — Желательно еще, чтобы корабельщики были неженатыми. Здесь невестами обеспечим, чтобы и мысли потом не появилось обратно сбежать.

Щума Золотой Язык оказался тем еще мордоворотом. Высоченный бугай с фигурой отошедшего от дел борца, окладистой черной бородой на звероватом лице и бритой головой, больше он напоминал не философа, а какого-то янычара. И лишь умные, глубоко посаженые глаза намекали, что при его появлении вовсе не обязательно сразу же звать на помощь и бежать куда подальше со всей доступной скоростью. Колоритная личность, ничего не скажешь — ученики такого должны бы слушаться. Главное, чтобы не ругался на них сильно — а то сраться начнут где ни попадя.

Голосину философ имел под стать своей внешности: мощный, басовитый, ну чисто из бочки. В диспутах, полагаю, это ему большая подмога, ну и при приветствии царя оному небольшую контузию звуковой волной умудрился устроить.

— Присаживайтесь, присаживайтесь почтенный. — я указал наставнику царевичей на одно из кресел за столом. — Знакомиться будем, ну и отведаем, что боги послали.

Обед моему величеству нынче подали на выходящей в сад терассе, так, дабы во время приема пищи я с гостями мог любоваться зеленью, цветами, фонтанами и делающими вид что прогуливаются придворными чинами. Вот неймется им глаза помозолить! Сказано же было — вечером, на экзамене в Блистательные. Что за народ?

— А, кстати, уважаемый Щума, отчего я вас вчера, на коронационном пиру, не наблюдал?

— Ну как же, ваше величество? — ответил тот, занимая предложенное место. — Я ведь не являюсь на дворцовым, ни столичным ни любым иным высокопоставленным чиновником. Вашим дружинником тоже не являюсь. С чего бы меня должны были на него приглашать?

— Безобразие какое.

Философ лишь развел руками — таково оно, мол, сословное общество.

— Наставник будущего царя, и без придворного ранга. Надобно будет сказать князю Хатикани, чтобы исправил это досадное упущение. — я извлек свой блокнот и только тут понял, что шариковую ручку еще не изобрели, а за обеденным столом искать письменные приборы как-то противоестественно.

— Но государь, тогда мне пришлось бы перейти в служилое сословие, а философам сие никак невместно. — с укоризной пробасил Золотой Язык. — Лишь тому, кто решит оставить служение Знанию, а я таких планов, сказать по чести, не лелеял.

— Ай, да не морочьте мне голову. — отмахнулся я. — Совместите уж как ни будь два статуса. Служивый философ, разве не звучит?

Щума озадачено крякнул, а молчаливые слуги, издали руководимые Папаком из Артавы, плеснули нам в кубки вина.

— Ведь, если подходить к вопросу формально, вы и находитесь на службе — обучаете царевичей и получаете за это жалование.

— Не жалование, но гонорар, повелитель. — возразил философ.

— Тот же хрен, но вид с боку. — я взял зубочистку и, макая ее в вино, записал в блокноте пришедшую идею.

— Как интересно. — Щума подался вперед, разглядывая фолиантик. — Восхитительно и необычайно. Где такие делают?

— Нигде пока. Сам придумал. — ответил я, и положил раскрытую книжицу на стол, дать просохнуть эрзац-чернилам.

— Ваше величество, я поражен! — Золотой Язык положил руку на сердце и склонил голову. — Ведь эдак листы для записи и занимать будут места меньше, нежели в тубусе, и теряться реже. Вы уже дали имя этому изобретению?

— Э-э-э, нет пока. — я вдруг понял, что хотя понятия «блокнот» и «органайзер» мне вполне понятны, слова (а не развернутого определения) для поименования подобной книжицы я не знаю. — Быть может, хм… Ежедневник? Он же для ежедневных записей предназначен.

— Неплохо. — кивнул головой гигант-философ. — Но ведь будут и те, кто не станет пользоваться этим предметом каждый день.

— Ну тогда я прямо и не знаю. Придумайте сам, как коротко назвать сшитые меж собой листы для разнообразных записей.

Наставник царевичей на миг нахмурился, но тут же просиял как свежеотчеканенная драма.

— Записульник! — торжественно провозгласил он, воздев к небу палец.

Я от акустического удара чуть с кресла не упал.

— Вы, повелитель, не планируете начать выпуск своего изобретения? Я бы, право, приобрел. Впрочем, если бы вы позволили мне внести небольшое усовершенствование… Как я заметил, вы, не имея под рукой письменных приборов, испытывали некое затруднение. Что если вот здесь, — Щума ткнул пальцем в корешок, — закрепить узкий и длинный сосуд? А вот тут, — он чуть приподнял блокнот одной рукой, и пальцем другой ткнул в обложку, — сделать крепление под стило?

— Сразу виден ум истинного философа. Едва увидали новинку, как немедля придумали способ ее улучшить. — похвалил я наставника царевичей.

Искренне, кстати, похвалил. Я, может, и сам бы додумался до такого апгрейда — чай блокноты с прикрепленными ручками не раз видывал, — но вот чтобы так, с ходу, усовершенствовать абсолютно новую для тебя концепцию… Что же, кажется Золотой Язык не даром занимает свое место.

Как и все прочие, кого я до сих пор видел на государственных должностях, впрочем. Не могу сказать определенно, насколько братец Лисапета был душевным и приятным в общении человеком, но вот то что у Кагена был талант находить подходящих людей и ставить их именно туда, где они и нужны — сие несомненный и непреложный факт. Даже князья-генералы, командующие Правым и Левым крылом, разве не подсуетились они со всей возможной поспешностью, не двинули верные части к Аарте, тогда, как это стало именно необходимо, а не ранее, в период когда прочие заинтересованные лица могли бы попросту разбежаться и устроить бучу по всему царству? Ну, опоздали на денек, чего уж там? Современные средства коммуникации вообще к оперативности в действиях не располагают.

— Впрочем, давайте уже кушать. Йожадату что-то запаздывает, ну так ему же меньше и достанется.

— А ваше величество и примаса пригласил сегодня? — легкая тень мелькнула по лицу философа.

— Есть немного. — кивнул я и, отогнав взмахом руки бросившегося помогать слугу, придвинул к себе тарелку с тушеной в овощах птицей (намек про Громолетов пост князь Папак понял и принял к исполнению). — Просил принять по некоему архиважному делу, а поскольку у царя забот невпроворот, сами понимаете, я решил совместить полезное с приятным. Покушать сытно, и с парой умных людей пообщаться заодно. А что, у вас с примасом какие-то трения?

— Я бы не стал определять это столь громким термином… — ответил философ, наблюдая за тем, как слуги споро наполняют его блюдо. — Просто преосвященный умудряется буквально в каждой идее, в любом высказывании, отыскать некое оскорбляющее богов и Святую Троицу вольнодумство. Я, разумеется, с уважением отношусь к его высокой духовности, моральным принципам и той степени просветления, коего он достиг, но, право же, государь, этак всякую научную мысль убить можно.

— Мысль убивать не позволю, ибо разум лишь, данный нам богами, отличает человека от дикого зверя. — ответил я и, воткнув нож в кусок покрупнее, переложил его себе на тарелку. — Я тоже лицо в некотором роде духовное и где-то, говорят, даже достиг просветления — могу судить в таких вопросах. Да и стаж службы богам у меня поболее чем у примаса будет. А вот, кстати, и он.

Действительно — вот. Идет. Вышагивает. Шествует. Косой своей, что Веге[5] на зависть отрастил, мотает. Расфуфыреный весь, посохом по мраморной плитке стукает, портит, понимаешь, царевы полы. И морда у него при этом такая, будто это не он ко мне на обед опоздал, а я ему денег должен и не отдаю год уже как.

— Здравствуйте-здравствуйте, преосвященный. — я отсалютовал Йожадату кубком. — Милости просим к столу. Мы уж, прости старика, без тебя начали.

— Я прошу ваше величество извинить мое опоздание, — примас остановился и резко склонил голову, едва не скинув с нее свою парадную церемониальную шапку, напоминающую дикую и противоестественную помесь фески и кокошника, — однако закончить торжественный молебен о ниспослании вашему царствию благодати ранее было никак невозможно. Я, честно говоря, ожидал, что и вы сам прибудете для принесения жертв…

Опс. Косяк.

— Увы, неотложные государственные дела этому воспрепятствовали. — сокрушенно вздохнул я.

Вот они, пригодились навыки, полученные в театральной студии, куда меня маменька в старших классах запихала!

— Да ты присаживайся, присаживайся, отец мой, не стой как истукан. Я же прекрасно знаю, сколько сил отнимает служба. Изволь-ка откушать поплотнее, дабы упадок сил не произошел.

— Плоть бренна, дух превыше всего. — ответил первосвященник, но в кресло сел.

Жезл, разумеется, слуге отдал.

— Ну, вместилище духа тоже запускать нельзя, а то отдашь душу Смерти раньше времени, а сие грех. К тому же я сделал князю Папаку внушение, и такого конфуза с мясом, как вчера на пиру, как видишь, преосвященный, не повторилось — чай не оскоромишься.

— Громолетов пост не из строгих. — чуть смягчился Йожадату. — Мирянам его нарушать разрешается, большой вины за дворцовым распорядителем нет. Нехорошо, конечно, но уж всяко лучше того непотребства, что нынче творится в Аарте.

— А что в ней такое происходит? — полюбопытствовал я, и впился зубами в гусиную ногу.

— Пьяная вакханалия. — скорбно ответил примас и придвинул к себе тарелку. — Штарпен из Когтистых Свиней с самого утра выкатил на площади бочки с дармовым вином, так чернь уже на радостях перепилась, а к вечерней службе, боюсь, до храмов мало кто доползет.

Вообще-то в Ашшории ежедневное посещение богослужений дело вовсе не обязательное, но напоминать об этом первосвященнику так вот, в лоб, как-то не хочется.

— Ну, один день за все царствование — не страшно, пускай их повеселятся. — ответил я. — Вот на завтра я повелел культурную программу организовать, открыл бани и одеон для всех желающих.

Сделав паузу я умильно посмотрел на своих гостей и жестко добавил:

— Вы уж расстарайтесь, чтобы диспуты в этот день были пожарче, подберите лучших философов и богословов и отправьте купаться.

Золотой Язык удивленно вскинул брови и поспешил заверить, что сам лично собирался поплескаться, и друзей с собой теперь тоже позовет.

— Мы редко сходимся во мнениях с достопочтенным Щумой, но тут должен констатировать полное с ним сердечное единение. — сказал Йожадату. — Теологические споры в банях доставят богам радость.

— А мирянам — веселье. — добавил я. — Ну и просветлению поспособствуют, куда ж без этого. Ты, однако, преосвященный, писал, что имеешь до меня важное и неотложное дело.

Примас покосился на Щуму, я сделал вид, что занят едой, и Йожадату, со вздохом, пришлось начать:

— Да, государь. Со скорбью сообщаю, что речь идет об оскорблении богов, которое царем Кагеном, да пребудет он одесную Солнца, запрещено. — поминая моего братца священник возвел очи горе.

— Ай-я-яй. — я покачал головой, изображая скорбь. — Это кто же посмел?

— Сын местного жреца-расплетыги. — Йожадату поморщился, затем покосился на Щуму и с некоторым, как мне показалось, злорадством, добавил. — Прозывается Яван Звезды Сосчитавший.

— Философ? — я с интересом поглядел на наставника царевичей.

— В городской гильдии не числится. — отозвался тот. — Состоял когда-то, считался лучшим знатоком небесного свода, но три года назад уехал в Шехаму, приобщиться к мудрости покойного ныне Коперы Неколесного, и более не возвращался.

— Из Шехамы оный Яван, — обличительным тоном произнес примас, — перебрался в Лесогорье, где начал проповедовать мерзостные вещи, отрицать всех богов, кроме Тата Созидателя, и саму Святую Троицу. Объездил всю провинцию, а также Дамуриану, Зорию и Шадду со своим ядовитым учением. Государь наш Каген, когда весть об этом гнуснейшем проповеднике мерзопакостнейшей из ересей дошла до Аарты, увы, уже был хвор и боясь подорвать его здоровье еще и этим расстройством я смолчал. Но после кончины его, когда Совет князей выполнял обязанности местоблюстителей трона, владетельные приговорили сего негодяя арестовать и доставить на церковный суд. Увы, боюсь и в блистательной столице нашлись у него приспешники.

Йожадату вперился в Щуму взглядом, на что тот флегматично пожал плечами и отправил в рот очередную ложку с едой.

— Так или иначе, но когда наместнику Лесогорья пришло повеление взять Явана под стражу, того в провинции уже не оказалось. Нынче же я прознал, что он ведет проповедь на границе Хлеборечья и Ежиного Удела, в городке Араш-Алиме. Прошу, государь, подтвердить волю совета и повелеть взять ересиарха под стражу для церковного суда.

Вот только инквизиции и закона о защите чувств только верующих мне и не хватало! Я в своем мире на бедославных во всю голову насмотрелся, еще в Ашшории эту похабень разводить — да ну нафиг!

— Ай-я-я-я-яй, преосвященный, как же ты меня такой новостью расстроил, прямо весь аппетит аж пропал от сего прискорбного известия. Нешто такие дела творятся в нашей возлюбленной Солнцем стране?

— Увы мне, боюсь что так. — ответил главножрец.

— Однако, насколько я помню Явана, он никогда не был особо религиозен. — заметил Щума. — Может ли быть так, просветленный Йожадату, что он лишь развивает некую философскую теорию, и прознатчики твои ошибаются?

— Утверждать, что Небесная Дюжина не является носителями божественного достоинства, это философия, скажешь ты? — фыркнул примас.

— Ну полно, полно, не спорьте. — примирительно произнес я. — Надобно выслушать мнение и обвиняемого тоже, а не выносить суждение лишь на основе доносов и домыслов.

Повернувшись к стоящему у входа на террасу караулу я поманил к себе одного из Блистательных — Дафадамина, что давеча встретил меня у потайной калитки.

— Голубчик, а нету ли у тебя близких товарищей-витязей в городском гарнизоне? — спросил я Блистательного.

— Имеются, государь. Четверо. — ответил гвардеец.

— Тогда вот что. Нынче, как сменишься с караула, бери их под свою команду, и отправляйся в Араш-Алим. Там найдешь философа Явана Звезды Сосчитавшего и доставишь во дворец.

— Что если станет сопротивляться? — уточнил Дафадамин.

— А я ему письмо напишу, что видеть его — моя царская воля. Вместе со всеми прочими бумагами и деньгами на дорогу получишь у меня, я в кабинете буду. Ну а кто царскую волю не желает исполнять, сам понимаешь… Латмуру только доложиться не забудь.

Блистательный молча кивнул.

— Лично рассмотрю дело этого охальника. — повернувшись к Йожадату произнес я.

— Не привлечет ли столь высокий суд ненужного внимания к Явановой ереси? — нахмурился примас.

— А и пускай его. Мы оный вздор публично разоблачим, а самого расплетыгина сына приведем к покаянию. Ну, или покараем примерно, коли будет упорствовать в своем прискорбном заблуждении. — не стал спорить я. — Зато, согласись преосвященный — ни одна сволочь не посмеет сказать, что жрецы-де тайком неугодного засудили, просто потому, что его рожа первосвященнику не понравилась.

Делавший в этот момент глоток из кубка Золотой Язык замер, словно каменный истукан, затем аккуратно опустил сосуд на стол и с едва слышным сипением втянул воздух в легкие.

— Опять же, вот ты говорил, что у Явана, якобы, есть приспешники и в самой Аарте, на достопочтимого Щуму ведь, поди, намекал. А ежели ересь в ряды твоих сподвижников пробралась? Если Явану кто из Конклава споспешествует? Есть у тебя гарантия, что это не так? Нету. И можно ли в такой ситуации церковному — не твоему личному, заметь, а коллегиальному, — суду доверять? А в себе я уверен — до сего дня и не слыхал об этой ереси, а, значит, и разделять ее никак не могу.

— Склоняюсь пред вашей мудростью государь. — ответил Йожадату. — Но… Не может ли случиться так, что Яван Звезды Сосчитавший обладает и выдающимся даром ритора?

— В жизни за ним такого не водилось. — усмехнулся Щума. — Нуднее философа я и не знаю.

— Ты не видел его несколько лет, достопочтенный. — примас ответил наставнику царевичей язвительной улыбкой. — Это долгий срок и он мог измениться.

Мндя, глядя на эту парочку зримо себе представляешь, что такое «система сдержек и противовесов ветвей власти». Ну, если у нас и в остальных сферах такое же змеиное гнездо… Боги, как Каген с этим кублом уживался?

— Что если государь… не сможет быстро найти нужных слов, дабы осадить Явана? Не взыщите за мои сомнения, ваше величество, но вы провели большую часть жизни в Обители Святого Солнца, в благодатном месте, а не оттачивали мастерство в словесных поединках.

— Ну, кой-чего тоже умею, ты не беспокойся. — усмехнулся я. — Опять же, я с этим еретиком не один на один общаться буду. Тебя с Конклавом в качестве консультантов позову, гильдию философов, опять же.

— Как, повелитель — всю? — удивился Золотой Язык.

— Поприсутствовать, конечно, никому возбраняться не будет — ни философам, ни простым инокам, — я же прилюдно его судить собираюсь. Но в помощники тащить всех подряд, это непроизводительно.

— Непро… Как-как вы сказали? — заинтересовался философ.

— Непроизводительно. Шуму много, толку — чуть.

— Какой емкий и сочный термин! — восхитился Щума, и, покосившись на примаса, добавил: — Кажется, сомнения преосвященного Йожадату напрасны.

— Даже и не думай, от участия в заседании не освобожу. — хмыкнул я. — Ни тебя, ни твоих заместителей.

— У меня нет заместителей. — удивленно ответил Золотой Язык.

— Вот как? Тогда каким же образом у вас гильдия строится и управляется?

Щума вкратце описал. Ну что тут можно сказать? Бардак!

Нет, конечно же я догадывался, что строгого подразделения, как в академии наук, на «физиков» и «лириков» у наших философов не имеется, что все они универсалы-многостаночники, но полное и абсолютное отсутствие хоть малейшей специализации (и, как следствие, лиц курирующих то или иное направление) удивило меня донельзя.

— Да-а-а… — протянул я. — Этак вы науку развивать будете до морковкиного заговенья.

— Что ваше величество имеет в виду? — обиделся наставник царевичей.

— То что у семи нянек — дитя без глаза. Вот, возьмем того же Явана Звезды Сосчитавшего, о котором мы только что беседовали. Более всего преуспел он в изучении движения звезд и планет, не так ли?

— Это воистину так. — кивнул Щума. — Мне неведомо, что он такого нынче несет, раз вызвал гнев преосвященного Йожадату, но в небесной механике это практически непререкаемый авторитет, всю свою жизнь посвятивший астрономии.

— Ну и вот что стоило собрать вместе группу таких вот знатоков, назначить от имени гильдии им главного, и дать четкую цель: изучать небеса и все с ними связанное? Совместными усилиями и при должной координации они бы достигли куда больших высот.

— Но таинство познания мироздания… — начал было Золотой Язык.

— Таинству ворочать здоровенные камни действия артелью не только не препятствуют, но и помогают. — отрезал я. — А вы чем лучше каменотесов? Умнее? Так не скажи. Они-то всем миром задачу решать приспособились, а вы — нет. Плохо, достопочтенный Щума, плохо работаете, по старинке, прадедовскими способами. Вон, погляди на преосвященного — уж какой он поборник традиций и канонов…

«Поборник» удивленно уставился на меня — к чему это, мол, я его сюда приплетаю.

— …а и то, у него-то в Церкви нашей, порядок. Каждый своим делом занят. Жрецы жертвы возносят, за храмами следят, монахи прихожан просвещают, по хозяйству трудятся, псалмы поют, опять же, братья-кастеляны за имуществом приглядывают, ведут ему учет — каждый своим делом занят, и оттого в Церкви нашей все ладится, богам на радость, а людям — во просветление. А кабы сидели, будто в древние времена, схимники одни по пещерам, дожидаючись, покуда к ним вдохновиться Словом Солнца кто зайдет, было б у нас такое благолепие в Ашшории, был ли бы такой порядок? Да ни фига! Вот и философам не дурно бы со жрецов пример взять. Верно я говорю, отец мой Йожадату?

Первосвященник и Щума уставились на меня одинаково обалдевшими взглядами.

— Разгильдяи они неорганизованные, мне так кажется. Ты б их, по-пастырски, наставил на путь истинный что ли?

Оба мои собеседника переваривали сказанное долгие две секунды. Первым нашелся Щума.

— Ваше величество намеревается подчинить гильдию философов Церкви? — осторожно спросил он.

— Да Боги с тобой, голубчик, к чему бы это? Как у человека имеется две длани, — я, одну за другой, развернул руки ладонями над столом, — так и у всего рода человеческого для познания мироздания имеется их две же: теология, которая познает мир посредством знания духовного, и философия, познающая мир через наблюдения и опыт. Каждая рука занята своим — важным, — делом, и должна его исполнять одинаково хорошо, иначе нарушится Мировая Гармония. Но как у человека есть лишь одна голова, так и в любой организации должно быть единоначалие. Жесткое и деспотичное, либо же мягкое и ненавязчивое — не суть. Главное чтобы любым спорам и разногласиям мог положить конец один авторитет. У ватаги рабочих это их наистаршой, в Церкви — примас, в государстве — царь. Во всем мире — Солнце.

Во загнул, а? Недаром Лисапет столько лет в монастыре оттрубил — наблатыкался, хочешь-не хочешь.

— Это я к чему говорю? Да к тому, что неплохо бы тебе, досточтимый Щума, и соратникам твоим, взять на вооружение чужой опыт.

И стать настоящим главнюком, а не первым среди равных. Но, об этом Золотой Язык и сам догадается.

— Церковь наша устроена разумно, государство — тоже. Так возьмите все лучшее и оттуда, и оттуда, не уподобляйтесь вольнице танцующих с быками. Они-то поодиночке на корреру выходят и рассчитывают лишь на себя, а в наших делах надобно действовать дружно, словно витязи в одном строю. Тогда, и только тогда, достигнем мы таких высот, о которых нынче и мечтать не смеем. — в горле пересохло и я сделал маленький глоток из кубка. — Нынче же вы подобны кустарям, что мастерят каждый по одиночке что-то свое. А будь у вас хорошая организация мы бы… Мы бы…

Я на миг призадумался, какую первоочередную задачу поставить ашшорским ученым мужам. Ответ, впрочем, был очевиден.

— Да мы бы уже лет сто как плавали на кораблях движимых не парусом и веслами, а…

Ага. Нету в местных языках такого понятия как «паровой двигатель». Приехали.

— Да хоть силой кипящей воды и ее пара, например. — нашелся я.

— Ваше величество знакомы с трудами Аксандрита Геронского? — лицо философа выразило изумление, сменившееся неподдельным уважением.

— Так, немного, в кратком изложении.

Интересно, у меня в библиотеке его труды есть? Надо хоть поинтересоваться у Бахмета, может тут уже кучу всего наизобретали и для научно-технической революции только политической воли не хватает? Ну, чтобы общественно-политическое устройство на более для нее подходящее поменять.

Так у меня, от Лисапета по наследству, этой воли столько, что на десять Ашшорий хватит. Он тоскливыми осенними вечерами, в келье сидючи, только и мечтал, как бы всех в бараний рог свернуть и в зубной порошок стереть — и так двадцать лет.

— Немногие из философов в Аарте и в кратком про него слыхали. — покачал головой Щума. — Я поражен глубиной ваших познаний, повелитель.

— В Обители Святого Солнца очень хорошая библиотека, так что я, достопочтенный, твоего удивления не разделяю. — с некоторой даже желчностью отозвался примас.

— А что, не сдать ли мне экзамены в вашу гильдию? — в шутку спросил я. — Потяну на философа-ученика, а?

Я-то пошутил, а мои гости подвисли как комп с Windows Me в качестве операционки. Причем с битым «Милениумом».

— Э… Но ведь ваше величество относится к сословию витязей. — Золотой Язык «прогрузился» первым. — То есть вы, конечно, стоите над всеми сословиями, но..

— А я в качестве почетного члена. — такое тут известно, но, как и на Земле, его обычно даруют.

— Тогда чин ниже философа-кандидата будет уроном вашей чести, государь. — со всей серьезностью произнес Йожадату.

— Полагаешь, первосвященный? Ну тогда завтра пусть мне достопочтенный Щума пришлет экзаменационные требования.

— Государь. — философ тяжко вздохнул. — Если вы намерены пройти экзамен обычным порядком…

Я кивнул, и философ вздохнул еще тяжелее.

— Соискателю звания философа-кандидата необходимо предоставить на суд гильдии трактат, и еще один иметь уже опубликованным.

— Не проблема. Есть в Обители Святого Солнца мой труд о ловле рыбы на удочку, где я привычки разного рода рыбы разбираю, и поясняю, как ее лучше ловить. Пойдет, как натурфилософский? — в той жизни я рыбалку очень уважал, и простую, и спортивную, было что понаписать.

— Полагаю, что это допустимо. — осторожно отозвался философ.

— Ну а на суд гильдии я представлю трактат о том, как малосъедобное сделать объедением. — хмыкнул я. — Сборник рецептов приготовления картофеля.

— Свинское яблоко? — живо заинтересовался Золотой Язык. — Его можно запечь в костре и тем утолить голод, если посыпать солью это даже съедобно, но других способов я не знаю.

— Вот и узнаешь заодно. Ну а раз уж царю не зазорно в гильдию вступить, то и тебе придется чиновничью должность принять. По совместительству, как наставнику царевичей. — я поднялся. — А теперь прошу извинить, меня ждут государственные дела.

Вернее, это я так думал. Но на выходе с террасы меня перехватил Папак из Артавы.

— Ваше величество, готовы еще несколько платьев для вас. Не изволите ли примерить? — спросил он.

Делать нечего — пришлось пару часов убить на это дело, а то кроме парадно-коронационного костюма и пары ношеных сутан в гардеробе шаром покати.

Нет, после Кагена, разумеется, много чего осталось, но даже надумай я нажить себе прозвище наподобие «царь-нищеброд» и дотаскивать обноски Лисапетова братца, то все равно ничего не вышло бы. Каген, ростом хотя и был примерно со своего монашествующего родича, в плечах был изрядно пошире, а в брюхе, так и вовсе втрое мое нынешнее тело превосходил, так что реши я влезть в шервани прошлого монарха, тот гляделся бы на мне как мешок на вешалке. А я все ж таки царь, первое лицо в государстве, мне положено выглядеть богато — иного не поймут-с.

Личный парсюк моего величества, равно как и его подмастерья, выглядел замученным, часто моргал слезящимися красными глазами и, как мне кажется, удерживался от зевоты в моем присутствии лишь неимоверным напряжением всех сил, однако обряжая меня в очередной костюмчик не мог скрыть довольства на лице: все сидело как влитое, при том что шилось по снятым меркам, без подгонки на заказчике. Я, соответственно, на похвалу не поскупился, и за работу повелел с ним немедленно рассчитаться. А то знаю я (по книжкам) как монархи, порой, десятилетиями пустяшные долги отдавали. Не пустяшные и того дольше.

Наконец, расплевавшись с делами гардеробными (и, заодно, переодевшись в одежду попроще), я добрался до своего кабинета. Выписал все необходимые бумажки для Дафадамина, познакомился с витязями, которых он выбрал себе в попутчики, потом с секретариатом своим познакомился…

Все же характеристика сих достойных мужей, кою дал Тумил, оказалась, скажем так, не вполне исчерпывающей. Впрочем, парню, по младости лет вполне простительно, что за личиной улыбчивых старичков с тихими голосами он не рассмотрел матерейших зубров закона и параграфа, всю свою жизнь проведших на чиновничьей службе, и взятых доживать век в царский секретариат лишь тогда, когда они, по откровенной дряхлости, уже не могли выполнять служебных обязанностей в своих ведомствах. Лучшие из лучших в своем деле, ветераны бюрократического аппарата, их Каген отбирал с особым тщанием, и со мной они держались сохраняя достоинство, уверенные в своей нужности и полезности любой власти.

Мило мы с ними травяных настоев погоняли, за жизнь поговорили по душам, рецептами лечения стариковских болячек поделились, опять же…

— Ну что, судари мои, — обратился я к ним, уже собираясь уходить, — вы промеж себя уже порешали, кому из вас быть новым царским секретарем?

Дедки переглянулись без особого восторга.

— Ну што вы, ваше велишештво. — прошамкал один из них, Хвач из Зеленых Ёлок, бывший некогда одним из высших чинов по ведомству мытарей, — И в мышлях не было на такую шебутную долшношть претендовать. Штароваты мы, гошударь, твою першону от толп штрашдущих охранять. Помолоше кто-то нушен, пошдоровее. Вот как штермянной твой, Тумил иш Штарой Башни, только ущидщивый. А мы уш ему пошпошобштвуем.

Старый хитрец кивнул в сторону нескольких стопок документов, принятых сегодня у челобитчиков и рассортированных секретарями по принципу единообразия вопросов в них изложенных.

— Наличие острого ума приветствуется? — усмехнулся я.

— Это не обяшательно, повелитель. — ответил Хвач. — Мы будем его умом. Главное штоб мог твердо штоять на швоем в шпоре ш любым пошетителем приемной.

— Ну тогда есть у меня один кандидат на примете…

Вернувшись в кабинет я еще немного поразмыслил, пришел к выводу что пришедшая мне в голову идея весьма недурна и, обмакнув тростниковое перо в чернильницу я вывел на расстеленном листе пергамента:

Дорогой отец Тхритрава, привет!

Скажи, насколько сильно привязан ты к брату Люкаве?

Остаток дня я провел в своих апартаментах, на стоящем у окна диванчике и с Князем Мышкиным на коленях. Накормленный Рунькой кот (князь Папак приставил пацана приглядывать за зверенышем, мотивировав это, со слов мальчика, так: «кот — не тарелка, его ты разбить умудришься вряд ли») умильно сопел, завернувшись сам в себя — врубил спящий режим, после того как ему драйвера на рыбу установили, — а я разбирал документы и мысленно прикидывал, где так успел в той жизни нагрешить, что меня в цари запихали.

Чего мне только не понаписали… Нет, были и вполне полезные документы, наподобие отчетов наместников провинций и отдельных царских владений скопившиеся за последний месяц безвластия, но большая часть цидулек оказалась разнообразными жалобами, кляузами и обидами, причем обильно приправленных цитатами из священных текстов, что для делопроизводства в Ашшории, вообще-то, нехарактерно. Видать решили, что раз царь у них — служитель культа, этак ему будет понятнее и веса их словам заодно придаст. Ну-ну, блажен кто верует.

Письма с доносами я отложил в отдельную стопку, на проверить (а вдруг не треп?), на большинство прочих писулек с просьбами рассудить по справедливости, но в пользу челобитчика, наложил резолюции «решается через суд». Были и такие, конечно, что с кондачка не разрешишь, их я тоже отложил — посоветуюсь со знающими людьми, а уж там и вердикт буду выносить. Аккурат к последней бумажке и Тумил нарисовался. Вернее к пергаменту — царю все же челом бьют, на дешевке как-то прям даже и не хорошо.

— А вы, как погляжу, неплохо провели время. — отметил я, оглядев всклокоченного, растрепанного, раскрасневшегося парня.

— Ага. — кивнул мой стремянной и совершенно непочтительно плюхнулся в кресло. — Правда этого бугая фиг завалишь. С виду худенький-худенький, а ка-ак даст! Это я, величество, про Нварда.

— Надеюсь вы не сильно его вымотали. — кот, заслышав голос парня поднял голову, зевнул, а потом шкодливо прянул ушами и подобрался. — А то ему сегодня еще экзамен в Блистательные сдавать.

— Вымотаешь его, как же… — пробурчал Тумил. — Так, поваляли слегка. Вечером пойдем за него болеть. Да, я чего пришел-то! Отчитаться за твое, величество, поручение.

— Это за которое?

— Ну как же?! — возмутился мальчик. — Ты же указ судье свой посылал, по поводу златокузнеца Курфина Жука.

Князь Мышкин приподнял пятую точку с вытянутым трубой хвостом, поводил ею вправо-влево и сиганул в сторону царского стремянного, в несколько прыжков преодолел разделявшее нас с Тумилом расстояние, взбежал, словно по пандусу, по вытянутым ногам паренька, распластался у него на животе «звездочкой», крепко вцепившись когтями в суконную куртку, задрал голову и озорным взглядом уставился в лицо парню.

— Привет, маленький. — рассмеялся Тумил и погладил котенка.

Мышкин вертел головой и пытался цапнуть моего стремянного за ладонь зубами.

— Так вот, величество, прибыл я, значит, на городскую площадь, где обыкновенно преступников судят. Сразу с указом не полез, потолкался среди зрителей, послушал что да как. В общем, я тебе так скажу, величество — запугал ты князя Штарпена.

— Да ну? — удивился я. — С чего ты взял?

— Точно тебе говорю. Как ты милость к Курфину проявить отказался, так он самого лютого судью на рассмотрение дела назначил, Фарлака из Больших Бобров по прозванию Вешатель. — кот упал на бок и Тумил начал щекотать Мышкину пузико кончиками пальцев, а тот, в свою очередь, хватал ладонь зубами и всеми четырьмя лапами, деля вид, что это он пацана поймал. — Вешает за малейшую провинность, говорят, а если казни так и так не избегнуть, то предает преступника наиболее лютой. Златокузнеца даже жалели многие, потому что лучшее что ему светило — посажение на кол, и хотя казни князь Зулик покуда и приостановил, по делу об оскорблении царя он такого сделать не властен.

Так-так, это что ж за Чикатилло такой у меня в судебной системе подвизается? Надобно будет присмотреться, проверить его методы… На нем же, желательно.

— Ну, пока туда-сюда, суд начался. Курфин Жук вину свою признал, Фарлак обличительной речью разродился, зрители об заклад начали биться, какую такую смерть златокузнецу присудят, и тут я такой выбегаю, указом твоим, величество, размахиваю, кричу: «Стойте». Судья прочел, да как загогочет! «Благодари, — говорит, — Жук государя за его к тебе милосердие и детям заповедуй». Огласил твой указ, и добавляет: «А дабы помнил ты и потомки твои о том, чем царю обязаны, присуждаю я тебе изменение родового прозвания, и да зовись ты с этого момента Курфин Плеваный!»

Расхулиганившийся кот не удержался на коленях мальчика, соскользнул и с довольно громким «шмяк» упал на пол, вскочил, и резвым галопом умчался под мой диванчик.

— Вот шельма! — восхитился я. — Даже имея прямое царское распоряжение нашел как покарать!

— Ага. — кивнул Тумил. — Но, доложу я тебе, величество, горожане, что на судилище собрались, и под твой указ-то похохатывали да всякие обидные шутки Курфину кричали, а тут и вовсе гогот и свист поднялись такие, что я чуть было не оглох.

— Ну а златокузнец что? — полюбопытствовал я.

— Расплакался и ушел. — ответил мальчик поднимаясь. — Я, если твоему величеству больше не нужен, тоже пойду. Помыться надо.

— Иди-иди. — кивнул я. — Хотя — постой. Скажи-ка, что там царевичи? Потянули сегодняшние занятия?

— Да ничего, в общем, для первого раза. — ответил паренек. — Заметно, конечно, что их оружному бою никогда не учили, быстро устают от махания клинком, но это нормально. У них еще жилы просто не под это устроены.

— А сам как мыслишь, выйдут из них бойцы?

— Не знаю. — задумчиво ответил Тумил. — Я сам-то воин не великий — спатычем управляюсь хорошо, а вот саблей или мечом, честно говоря, так себе. Из Утмира пожалуй что и получится, он отвязанный напрочь — я б его и на танцовище взялся поднатаскать, может. А Асир, он вдумчивый больше. Но упорный — этим, верно, и возьмет. Да и дядьку ты им, величество, знающего дал — у Ваки, думается, и мертвый научится с оружием обращаться. Или второй раз помрет.

Успокоил пожилого монарха, называется…

До вечернего экзамена в Блистательные оставалось еще немного времени, так что я позволил себе немного почитать о приключениях Яломиште, устроив под это дело небольшой перекус, чиркнул записку царевнам, что если желают, могут посетить мероприятие, и Бахмету, чтобы прислал труды Аксандрита Геронского какие есть, с котом, опять же, чуток поиграл — отдыхал, в общем, от трудов праведных.

И тут приперся князь Караим и всю малину испортил.

— Государь, как вы изволите облачиться для сегодняшних испытаний витязей? — вопросил дворцовый церемониймейстер, едва успев выслушать мое ответное приветствие.

— А что, я разве не одет? — подивился я.

— Ва-а-аше величество, но как можно? — всплеснул руками князь Золотых Колпаков. — Появиться в той же одежде, что была на вас весь день — это же какой урон царской чести! Коли я такое допущу, надо мной последний колодник потешаться станет, что я повелителя Ашшории в черном теле держу и обязанностей своих не исполняю. Да и, страшусь подумать, но и Блистательные могут решить, что вы им пренебрежение выказываете.

— Полагаешь? Ну что ж, давай посмотрим, что у нас там осталось из торжественно-ненадеванного. — со вздохом согласился я, поднимаясь с диванчика.

Поясница и коленки предательски скрипнули, намекая, что тело у меня далеко уже не мальчуковое, и что надобно побольше времени проводить в покое, отдав, желательно, основную часть трудов и забот тем кто помоложе.

Ага, щаз! Размечтались! Обойдетесь втираниями змеиного яда по вечерам! Ну или слюну свою для этого могу использовать — яду и во мне хватает.

Подбирали костюмчик долго, со всем тщанием, дабы мое величество выглядело и достаточно торжественно, и на павлина при этом не смахивало. Мне, человеку привычному в том мире к джинсе и спортивным футболкам, а в этом и вовсе к ношеной сутане и все, многие моменты казались не совсем понятными, но результат, скажем так, удовлетворил: из зеркала на меня глядел дедушка в эдаком средневековом милитари-костюмчике. Я даже длинный кинжал на пояс себе привесил для полноты образа.

А вот от перстней (куда с моим артритом пальцев, как их снимать-то потом?!!), цепи и прочих всяких побрякушек отказался напрочь. Парча, она и так тяжеленная, а тут еще на себя килограммы золота навешивать. Отговорился одной короной, сославшись на монашеское звание. Кстати, тут Караим из Золотых Колпаков со мной согласился сразу, полностью и бесповоротно — даже немедленно распорядился снять с платья половину золотого шнура наподобие аксельбантов.

Вот что Солнце животворный делает!

— Ну что ж… — князь глядел на меня вполне удовлетворенно. — Если ваше величество не возражает, можно выступать.

— Воды хоть царю дайте, ироды. — обратился я к нему и его подручным-помогаям. — В конец старика умотали.

В такой малости, разумеется, не отказали.

А после этого я, в сопровождении четырех гвардейцев и нескольких глашатаев, руководимых вооружившимся табельным жезлом Караимом, двинулся принимать экзамены у соискателей в лейб-гвардию через крытую колоннаду между крыльями дворца.

В белом плаще, с кровавым подбоем… Вот, кроме шуток — именно такой и дали!

На испытание явились не только все свободные от караулов гвардейцы, не только придворные, но и изрядная доля Совета князей — расселись, трясут бородами, на Валиссу с Тинатин неодобрительно поглядывают. Ну а как же — не бабские забавы, по их мнению.

Иные из пришедших пытались припасть с выражением верноподданнических чувств, но караулу был дан недвусмысленный приказ пресекать и не пущать. Царь устал, с делами и восторгами всем приходить завтра.

Царевичи, в обществе Энгеля и Тумила, тоже явились к плацу Блистательных. Асир щеголял заметным таким синяком на левой скуле, а Утмир — поцарапанным носом. Ну что поделать? Боевое фехтование — это контактный вид спорта.

Мальчишки стояли у края тянущейся вдоль плаца трибуны — что-то подобное я в фильмах про всяческих Айвенго видывал, да и в «Игре престолов» турнир вдоль такого же многоярусного помоста проходил, — и о чем-то весело разговаривали с облаченным в подаренную мной броню Нвардом.

В общем и целом, они были не единственными, кто не спешил рассаживаться. Многие явно дожидаясь главного зрителя — меня. С намерением, как я уже упоминал, припасть к ногам и глаза помозолить. Нет уж, ну его нафиг. От блюдолизов мне, ясен перец, никуда не деваться, но пусть уж сегодня у них будет постный день. Да и вообще, меру в подхалимаже надо знать.

Проинструктированный заранее Караим из Золотых Колпаков бодро оттараторил малое титулование, а я тем временем стремительно, насколько возраст позволял, поднялся к местам царевен (внучата споро рванули за мной, едва успели догнать — есть еще порох в пороховницах у дедушки!) и Латмура.

— Все рассаживайтесь. — приказал я, махнув рукой. — Время дорого, сейчас же и приступим.

— Если вашему величеству будет угодно, то у нас все готово. — ответил Железная Рука с поклоном. — Соблаговолит ли государь дать распоряжение начать жертвоприношение Шалимару?

— Соблаговолит. — ответил я присаживаясь. — Можете приступать.

Капитан гвардейцев дал отмашку и тоже опустился на свое место.

— Переживаешь, князь? — негромко поинтересовался я у Латмура, наблюдая за жрецом и служками, которые выносили на середину плаца раскладной алтарь, жаровню, и клетку с черным петухом.

— В сыне я уверен, повелитель. — Латмур чуть покосился в мою сторону и едва слышно вздохнул. — Но некоторое волнение, разумеется, испытываю. Любой отец на моем месте не смог бы остаться абсолютно спокоен.

— Это верно. Дети, как говорят, цветы жизни. Внуки тоже… — на сей раз я поглядел на сидящих справа от меня Асира и Утмира. — Что по поводу моих неслухов скажешь, князь?

Валисса явственно навострила ушки.

— Куски сырой глины, государь. — ответил главногвардеец. — Но Вака полагает, что сможет вылепить из них достойных воинов. Может и не величайших витязей всех времен…

Мальчишки потупились.

— …а может и величайших, тут сразу предугадать невозможно. — невозмутимо закончил фразу Железная Рука.

Жрец на плацу закончил приготовления, разжег огонь в жаровне, а служки затянули гимн Шалимару Разрушителю. Пользуясь тем, что на месте торжества стало гораздо более шумно, я склонился к Латмуру еще ближе.

— Капитан, я тут сегодня дал поручение Дафадамину без твоего ведома.

— Это ваш дружинник, а не мой, повелитель.

— Все равно, через голову командира — непорядок. Но там надобно было немедленно примасу в зубы сунуть косточку, показать преемственность властного курса, чтобы не ерепенился… раньше времени. Так что ты уж прости старика, богов ради.

Хор послушников прервался на высокой ноте, и в тот же миг жрец ловким движением отсек петуху голову, воздел дергающееся, отчаянно хлопающее крыльями тело птицы над жаровней и начал поливать угли кровью.

— У меня и в мыслях не было таить обиду. — ответил Латмур.

— Шалимар, да прибудь с испытуемыми, даруй им силу и твердость! — возгласил жрец.

На чем торжественно-религиозная часть, собственно, и закончилась.

В дальнейших событиях я участия принимал мало — милостиво кивал, когда руководивший испытаниями капитан спрашивал, не соизволю ли я отдать распоряжение приступить к тому или иному действу. Эдаким свадебным генералом работал.

Пацана своего Железная рука гонял с особым усердием, пытался докопаться до любой мелочи, но Нвард, не скажу что легко и играючи, но вполне уверенно, выпутывался из ловушек своего папеньки. Видя такое предвзятое к соискателю отношение болеть за парня начали уже всерьез, и даже владетельные князья, нет-нет, а и отбрасывали приличную им степенность и разражались подбадривающими выкриками — уж о Блистательных и царевичах и говорить нечего. А Тинатин, когда юноша в финальном поединке на саблях разделал под орех своего спарринг-партнера, даже восторженно захлопала в ладошки.

Так или иначе, но к моменту, когда день уже практически закончил быть таковым и на двор Ежиного Гнезда спустились сумерки испытания были завершены. Полусотники и капитан, посовещавшись, постановили, что все соискатели с честью выполнили свои задания, я лично вписал их имена в патенты и со спокойным сердцем отправился к себе в кабинет — выслушав, предварительно, благодарности Валиссы и Тинатин, выразивших признательность за развлечение, — у входа в который меня уже ожидали Бахмет и его почтенный папенька.

Причем дворцовый библиотекарь держал в руках два тубуса — не богато у нас во дворце с Аксандритом Геронским, прямо скажем.

Пообщались предметно, сугубо по существу, прикинули объемы финансирования на разработку печатного станка и мою в них долю, погадали в какую сумму встанет их внедрение но так ни к чему и не пришли, поскольку определить себестоимость изготовления чего-то еще не изобретенного — это надо быть экономистом покруче Адама Смита. Это уровень, как минимум, главбуха управляющей компании!

Договорились и о выпуске записульников с реализацией исключительно через лавки гильдии. Не то чтобы в Ашшории (или еще где-то) существует нечто похожее на патенты и защиту авторских прав, вовсе нет, но ссориться с государем державы где ты живешь и зарабатываешь деньги — дурных нема. А уж если он тебе монополию на какой-то товар предлагает, то и тем более.