НЭНСИ КРЕСС

Нэнси Кресс — автор тридцати двух романов, четырех сборников рассказов и трех книг о писательском мастерстве. Дважды лауреат премии «Хьюго», четырежды — «Небьюла» (все — за рассказы), премии Старджона и «John W. Campbell Memorial Award». Пишет фантастику, фэнтези и триллеры, часто о генной инженерии. Самая свежая ее работа — лауреат «Хьюго» и номинант «Хьюго» роман «After the Fall, Before the Fall, During the Fall» — о путешествии во времени и экологической катастрофе. Нэнси периодически преподает писательское мастерство в «Clarion и Taos Toolbox». Живет в Сиэтле с мужем, писателем Джеком Скиллингстедом, и Козеттой — самым испорченным в мире той-пуделем.

Ангелы Апокалипсиса

Мы с Иеном, как и весь остальной мир, смотрели новости, когда зазвонил мой мобильник. На днях вандалы разрушили ближайшие вышки сотовой связи, но на моем телефоне это не отразилось, потому что связь у меня спутниковая. Я взглянула на номер, нажала «Ответить» и сказала:

— Нет.

— Софи! Ты должна!..

— Мам, я еще в прошлый раз тебе сказала: с меня хватит. Больше я туда не поеду.

— Но на них напали! В этот раз — большая банда! Кэрри говорит…

— Даже не надейся!

На экране пятнадцатая по счету говорящая голова говорила все то же самое, что и предыдущие четырнадцать: они пока не знают ничего определенного.

Голос матери дрожал сильнее, чем от рассеянного склероза, который поразил ее в пятьдесят один год:

— Ты должна к ним поехать! Кэрри говорит…

— Кэрри только и делает, что говорит. Тебе, мне… Пусть хоть раз сами решают свои проблемы. Я сказала тебе: с меня хватит!

— Она ведь твоя сестра!

— Это сестринство уже стоило мне двух пальцев.

Левой рукой я машинально сжала то место правой руки, где находились безымянный палец и мизинец до того, как их оторвало шрапнелью. Если бы мы с Иеном верили в брак, мне бы не на что было надеть кольцо с бриллиантом. Правда, бриллиантовых колец давно уже никто никому не дарит. Да и вообще…

— Софи! — с отчаянием воскликнула мать. — Послушай, я хочу сказать…

— Я наизусть знаю все, что ты хочешь сказать.

Очередная банда головорезов, алчущих легкой добычи, напала на поселок Кротких, а его обитатели, как всегда, оцепенели и пассивно наблюдают за тем, как банда забирает все их добро. Мама хотела, чтобы мы с Иеном снова ехали туда, спасать мою бедную сестричку.

Иен, не отрывая глаз от телевизора, положил свою руку на мою. Шестнадцатая по счету говорящая голова озвучивала свой вариант той же фразы. «Мы пока не знаем ничего определенного. Пришельцы не вступают в контакт с…»

— Послушай же! Я хотела тебе сказать, что Кэрри беременна.

* * *

Большинство гражданских ученых — мирные люди и обычно не имеют дела с оружием. Коллег Иена в биологическом научно-исследовательском институте Амбер-Парка вполне можно было принять за Кротких. Но Иен вырос в сельской местности штата Кентукки, владеет небольшим арсеналом и научил меня им пользоваться. Он вел машину, а я разглядывала его профиль и пыталась понять, о чем он думает. Это всегда было нелегко. Твердый подбородок и серые глаза не выдавали эмоций. Иен ненавидел свою привлекательную внешность: считал, что из-за нее люди не воспринимают его всерьез. Он ошибался. Иена невозможно воспринимать иначе, чем всерьез.

Пятнадцать миль от пригородной части Буффало — жилой городской части Буффало больше не существовало — до поселка Кэрри мы проехали на скорости девяносто миль в час. Старый «хаммер» принадлежал институту, и, хотя Иен имел разрешение им пользоваться, его начальство не обрадует эта поездка. По дороге мы почти не встречали других транспортных средств. Автомобилям нужен бензин или биотопливо, которым, в свою очередь, нужна функционирующая экономика: заводы, системы распределения, достаточное количество рабочих для обслуживания того и другого. Кроткие не работают в таких отраслях: это «не экологично». Некоторые пытались, но хватило их ненадолго.

— Иен, — сказала я. — Я очень ценю…

— Не надо, — поморщившись, сказал он.

Я заткнулась.

Поселок окружали сельскохозяйственные угодья. Пастбища молочных коров, яблоневые сады, поля с пшеницей и кукурузой. Сараи и овины, колодцы и ветряные мельницы — все построено вручную. Издалека поселение Кротких легко спутать с поселком амишей, но вблизи можно заметить яркую и иногда довольно откровенную одежду, компьютеры, мобильники и радио. Некоторые поселения Кротких — но не это — выкупали электронные компании. Кроткие ничего не имели против машин, если могли научиться создавать, использовать и ремонтировать их с минимальным ущербом для окружающей среды.

Я вышла из «Хаммера» на большой лужайке «деревенской площади» — меня бесили их тупые архаичные термины, как будто в любую минуту надо ждать танцев вокруг Майского дерева, — и сразу услышала нападавших. Они азартно крушили мебель в «общинном центре» — доме, который любая группа Кротких строила в первую очередь.

Кричали люди, звенели, разбиваясь, стекла, трещало дерево. Стрельбы не было, но это не означало, что они не вооружены. Полиция, конечно, не приехала. Даже если кто-то из поселка вызывал полицию, те редко к ним приезжали. Начальник полиции говорил, что не хватает людей. Это правда. Американский союз гражданских свобод говорил, что полицейские ущемляют права Кротких, не желая их защищать. Тоже правда. Копы — как Бог — в основном помогают тем, кто сам себе способен помочь.

— Я посмотрю, что там, — сказала я Иену.

Он встал за «хаммер», чтобы меня прикрыть.

Когда я подошла к окну, из него вылетела скамейка.

Я увидела всего четверых: троих мужчин и одну женщину, и все, конечно, в возрасте около сорока или старше. Не меньше пятнадцати Кротких, в их числе четверо детей, жались к стене в дальнем конце комнаты. Взрослые вполне могли бы одолеть нападавших: когда те поднимали мебель, чтобы бросить ее и разбить, их пистолеты легко было выхватить из кобуры. Но Кроткие стояли у стены неподвижно. Стояли как замороженные, только их глаза метались по комнате.

«Трусы».

«Выраженная брадикардия непроизвольного страха».

Оба термина одновременно пришли мне на ум, но я отбросила эти мысли.

— Эй! — крикнула я и выстрелила в воздух.

Нападавшие обернулись.

Они были растрепанные, грязные и, скорее всего, пьяные. Лишь один из них достал пистолет — остальные, вероятно, и не заряжены, — но я отрезала:

— Даже не пытайся.

За моей спиной возник Иен со своим «АК-47», который выглядел здесь до смешного излишним.

— Кто-нибудь пострадал? — спросила я одного из Кротких.

Он с большим усилием покачал головой.

— Убирайтесь отсюда, — велела я отморозкам. — Если кому-нибудь в поселке причинили вред, если кто-нибудь из вас еще вернется сюда, клянусь, я выслежу вас. Всех и каждого. Капитан Зап сфотографировал вас на свой телефон, и мы легко узнаем, где вы живете. Ясно выражаюсь? Ясно?

Один за другим они кивнули. Только парень с оружием пытался принять угрожающий вид, но я посмотрела ему в глаза, и он сразу же опустил и взгляд, и пистолет. Через минуту они смиренно удалились.

Кроткие постепенно выходили из оцепенения. Взрослые опустились на колени, чтобы успокоить детей. Кэрри среди них не было, но я и не ожидала ее здесь увидеть: раз она сумела позвонить матери, она не находилась рядом с бандитами.

Иен, оставаясь ученым в любой ситуации, попросил разрешения взять у них образцы крови. Все ответили «да». Образцы крови были валютой, которую они платили таким людям, как Иен или я. Чтобы мы делали для них то, что они не сделают для себя. Кроткие это понимали. Они трусливы, но не глупы.

А я пошла искать сестру.

* * *

Все началось с вулкана. В Индонезии взорвалась какая-то гора, и по всему миру распространился пепел, содержавший странное вещество, которое повлияло на развитие зародышей (и влияет до сих пор). Вещество было древним, как и спящие гены, которые оно активировало. Прошло двадцать пять лет, и до сих пор исследователи, такие как Иен, пытаются каталогизировать все эффекты, которые те немногие гены оказывают на полмиллиона миль нервных волокон в мозге человека — не говоря уже об остальной части тела. Вот краткий список:

* Кооперативные, альтруистические черты личности.

* Экстремальная брадикардия непроизвольного страха — парасимпатический отклик нервной системы на насилие. Падает частота сердечных сокращений, ухудшается снабжение мозга кислородом, деревенеют мышцы, нарушаются связи между мозжечковой миндалиной и околоводопроводным серым веществом. Возможно усиление потливости. Возможны обмороки. Возможна смерть.

* Преувеличенная заботливость о других людях в связи с повышением выработки в организме окситоцина.

Интересно, что каждое из этих состояний считалось нормой, если показатели не превышали определенных границ. Кроткие раздвигали эти границы. Они отличались от нас эпигенетически, их ДНК превращала их в гораздо более приятных людей, чем все остальные. Они были слишком добры, чтобы уничтожать друг друга, уничтожать нас, уничтожать животных (они, разумеется, вегетарианцы) или чтобы причинять вред окружающей среде. Просто ангелы, черт их возьми.

Но разве люди не выше своей биологии? Люди ежедневно сопротивляются своим биологическим побуждениям, отвергая их в пользу культурных, таких, например, как моногамия. Или спасение людей из горящих зданий. Или оставление в живых того гада, который выхватывает у тебя из рук кошелек.

И огромный, на газиллион долларов, вопрос: почему Кроткие — такие?

По Интернету дрейфовали сотни теорий. Свидетели Иеговы пророчили конец света. Дарвинисты считали, что это очередной виток эволюции. Земля, как богиня Гея, восстала против нас, чтобы защитить себя от тех, кто ее загрязняет, кто добывает нефть, уничтожает животных и покупает воду в пластиковых бутылках. Или…

Шагая по деревенской улице, я взглянула на голубое апрельское небо.

Но, конечно, ничего не увидела. Инопланетный корабль находился на орбите между Землей и Марсом, слишком далеко, чтобы до него долетело с Земли что-нибудь опасное.

* * *

— Они брали все медное, — сказала Кэрри. — Содрали нашу электропроводку, отломали трубы. Видимо, им зачем-то нужна медь.

— И это их оправдывает?

— Конечно, нет, Софи.

У моей сестры были такие же мягкие черты, как и у всех Кротких. Лицо из другого века: спокойные глаза, бледное овальное лицо, пушистые светлые локоны. Наденьте на нее плоеный воротник и корсаж, и она будет выглядеть, как одна из тех покорных дам при патриархальном дворе семнадцатого века. Как всегда, с тех пор как мы были детьми, она будила во мне желание над ней поиздеваться.

— Какой у тебя срок?

Кэрри заморгала.

— Мама тебе сказала?

— Конечно, мама мне сказала. Иначе зачем бы я сюда приехала? Если желаешь получить пулю от какого-нибудь грабителя, дело твое. Но я не допущу, чтобы из-за того, что ты не станешь себя защищать, погиб мой племянник или племянница.

— Я не думаю…

— Живот уже видно. Ты возвращаешься вместе со мной и Иеном.

— Нет. — Даже вся ее тонкая фигурка содрогнулась, как будто сама мысль о том, чтобы жить с нами, была отравлена. — Софи, я не могу.

— То есть не поедешь?

— Не поеду

— Ладно, если так, я умываю руки. Поняла меня? Это был последний раз, когда мы рисковали жизнью ради людей, которые пальцем не пошевелят, чтобы сами себе помочь. Но прежде чем я уйду, может, объяснишь? Почему ты со мной не поедешь?

И тогда Кэрри назвала самую глупую, самую никчемную причину из всех, какие я слышала от нее в течение всей ее жизни, целиком состоящей из глупых, никчемных причин. Она сказала:

— Этот поселок — единственное место, где я чувствую себя в безопасности.

В гневе, в негодовании, с презрением я повернулась к ней спиной и вышла.

* * *

Первое отчетливое изображение корабля пришельцев мелькнуло на настенном экране, когда его поймал в объектив китайский космический беспилотник «Надежда небес» в своем долгом разведочном полете к облаку Оорта. Инопланетный корабль выглядел как длинный конический цилиндр из сероватого металла с тремя странной формы выступами, словно прилепленными где попало по одной стороне корпуса. Обитателей корабля не было видно даже на увеличенном изображении. Дистанционно управляемые сигналы, посылаемые в различных формах, на волнах разной длины, остались без ответа. Пришельцы не заинтересовались ни простыми числами, ни последовательностью Фибоначчи, ни числом пи.

— Идиоты, — пробормотала я.

Мы с Иеном, одетые в пижамы, сидели на диване и ели пиццу. Наша квартира в укрепленном жилом комплексе при биологическом институте была маленькой, но безопасной. Никому не удалось бы забрать у нас медные провода.

В квартире имелась крошечная спальня и маленькая гостиная, где стоял подержанный диван, застеленный уродливым пледом, стол и шаткие стулья. Зато на стене гостиной висел отличный многофункциональный экран. Ученые института понимали, что важнее для их сотрудников. Я приготовила пиццу — сама, потому что пиццерий было мало, и ни одна из них больше не доставляла еду на дом: слишком опасно. Тесто у меня подгорело.

Иен, к моему удивлению, отставил свою тарелку и взял мою руку в свою. Он редко демонстрирует чувства.

— Софи… Тебе нужно перестать злиться.

— Но ты только посмотри на них! Сидят там, как какие-нибудь лорды, и ждут, что на Земле все проблемы сами собой разрешатся, даже больше, чем уже…

— Я не имею в виду — на них.

Я заглянула ему в глаза. При определенном освещении его серая радужка отливала серебром. Эти глаза были моим домом, только я никогда не говорила этого вслух: слишком глупо.

— Ты имеешь в виду, что я злюсь на Кэрри.

— Нет. Я не это имею в виду.

— Тогда что…

Он отпустил мою руку.

— Я дам тебе время самой это понять.

— Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты говоришь со мной так свысока.

— Я не говорю свысока, — сказал он, снова беря тарелку. Он откусил кусок моей посредственной пиццы и переключил канал.

В новостях по стране все было плохо. Безработица достигла сорока девяти процентов. Загорелись еще два города: Атланта и Сан-Франциско. Сан-Диего тоже горел, но не из-за беспорядков, а из-за лесных пожаров. Валовый национальный продукт упал ниже плинтуса, и либералы ругали его как могли. Дети голодали, старики голодали, животные в зоопарке тоже голодали. Когда вся молодежь до тридцати лет не работает ни в одной отрасли, последствия в конечном итоге касаются всех. Население и до этого быстро старело, а теперь нас ожидал медленный, мучительный распад. В Соединенных Штатах не происходило революции только потому, что революции совершаются молодыми людьми, а все наши молодые были Кроткими.

В остальной части мира ситуация была такой же или хуже — за исключением Китая. Их политика одного ребенка в семье удержала число Кротких на минимуме, а через несколько лет после извержения вулкана они ограничили рост населения еще больше. К ним беда придет позже, чем к нам, но придет. А пока они — единственные, чья космическая программа, вся такая секретная и пугающая, успешно процветает.

Особенно тревожило то, что экономикой в стране управляли идиоты. Луи Уильям Портер, очередной ученый теоретик заговора, извергал с телеэкрана свою кухонную теорию устройства мира:

«Является ли простым совпадением то, что вся наша молодежь биологически утратила дееспособность, что в нашей славной стране упала экономика — в то время как мощь Китая нарастает и в небе присутствуют так называемые инопланетяне? Верите ли вы в такие совпадения, друзья мои? Я, разумеется, не верю. Нет! Это не случайность! Это план, самый отвратительный и самый опасный заговор из всех, когда-либо составленных против Соединенных Штатов их мировыми врагами. Все это было спланировано в лабораториях и на космодромах Пекина. Во-первых, были созданы и распространены по всему миру яды, которые нанесли ущерб нашим невинным деткам. Десятилетие спустя были представлены так называемые «свидетельства» присутствия корабля «инопланетян», чего-то выжидающих в космосе. Нет там никакого корабля, друзья мои, есть только маниакальное стремление китайцев к мировому господству и…»

— Выключи, — сказала я. Иен нажал кнопку на пульте. — Портер — не кто иной, как сумасшедший.

— Но огромное количество людей верит ему, и их число все растет. Люди хотят отыскать виноватых.

— И им обязательно нужны кто-то трое — инопланетяне, китайцы и Кроткие — в качестве несвятой троицы? Внеземные отцы, язычники-сыновья и бесплотные духи?

Иен рассмеялся. Остроумие было одной из моих черт, которые ему особенно нравились. Боже мой, как же я его люблю.

Любовь настигает человека в любые времена.

* * *

Исследовательская группа Иена совершила прорыв. Он спустился в столовую, чтобы мне об этом рассказать. Его серые глаза светились, лицо было оживленным. Он нашел меня в задней комнате, где я мыла посуду после обеда. Тед и Сара уже ушли. Настенный монитор на кухне показывал запись какой-то древней комедии, которую я слушала вполуха. До Коллапса, когда люди еще имели обыкновение страховать свои жизни, я работала страховым регулятором. В колледже я получила диплом по специальности «английский язык», так что я не годилась ни для какой работы в лабораториях института, но Иен нашел мне это место, чтобы я не вошла в те сорок девять процентов безработных.

Зарабатывала я крохи, но это не важно. Кормить людей — нужное дело. Я не ахти какой повар, но нарезать-смешать продукты и помыть посуду сумею. Моя мать делала эту работу всю свою жизнь.

— Софи! Кажется, мы изолировали его! Белок!

Я вытерла руки не особенно чистым полотенцем.

— В самом деле?

— Да!

Он пустился в длинное, путаное объяснение того, что сделала его команда — или, может быть, что делал тот белок. Я не уделяла внимание биологии в школе, но от Иена узнала о «центральной догме» молекулярной биологии Фрэнсиса Крика: генетическая информация передается с ДНК на РНК, с РНК на белок. Белок потом сворачивается и творит свои дела в клетке и вокруг клеток. Если белок свернется неправильно, мы получим прионы, которые могут привести к массе ужасных последствий вроде коровьего бешенства или болезни Альцгеймера.

И поэтому я спросила:

— Это неправильно свернутый белок?

— Как минимум — иначе свернутый белок.

Я промолчала. Иен никогда не называл Кроткость болезнью: это не соответствовало каким-то там «постулатам Коха». Но у Иена не было младшей сестры.

— И что теперь? — спросила я.

— Мы его изучаем.

Он начал подробно разъяснять, в чем состоит «изучение», но я уже не слушала. Настенный монитор прервал комедию и прибавил звук.

«…сообщает, что в городе Эри, штат Пенсильвания один из так называемых Кротких был арестован по обвинению в убийстве. Жертвой стал шестилетний ребенок, чье имя пока не разглашается. Предполагаемый подозреваемый, Мартин Майкл Шилдс, заключен без залога…»

— Это невозможно, — сказал Иен. — Либо на самом деле он не Кроткий, либо они поймали не того человека. Брадикардия непроизвольного страха…

Я смотрела на экран. Мартин Майкл Шилдс определенно выглядел как Кроткий: крупный парень чуть старше двадцати, с тем же застенчивым, растерянно блуждающим взглядом, какой я наблюдала на лице сестры всю свою жизнь.

— Это подстава.

— Что?

— Подстава. Кто-то убил ребенка, чтобы можно было обвинить Кроткого.

Я ощутила горечь. Мучился ли ребенок? Мальчик это был или девочка?

«…шестилетний ребенок…»

Иен нахмурился.

— Зачем?

В науке он был гораздо умнее меня, но в таких вещах не разбирался.

— Чтобы оправдать насилие против Кротких. Не то насилие, которое уже произошло. Нечто большее. Что-то большое и скоординированное.

— Это отдает паранойей, Софи.

Я надеялась, что ошибаюсь. Очень надеялась.

* * *

Всю следующую неделю я только и делала, что смотрела новости. Дома я смотрела их на настенном мониторе. В столовой института я старалась держаться поближе к задней части кухни, где держала экран настроенным на канал новостей.

В конце концов Тед, Сара и Кайла, наш новый повар, возмутились.

— Хватит слушать про гибель и мрак, — сказала Сара, переключая экран на повтор какого-то сериала, такого старого, что Нью-Йорк в нем был запружен автомобилями. Через полчаса я сказалась больной, пошла домой, там села перед телевизором и стала смотреть все новости, какие передавали. Несколько раз я даже смотрела европейские и азиатские программы, с переводом и без. Я сказала Кайле, что у меня грипп.

Подобные нападения произошли уже в семи разных странах. Детей убили и изуродовали. Каждый раз злоумышленником оказывался очередной Кроткий, чему были обнаружены «вещественные доказательства». Маленький мальчик в Сан-Диего, девочки-близнецы в Мюнхене, дети в Каире, Шанхае, Мумбай, Рио и Лондоне.

В каждом выпуске появлялся Луи Уильям Портер и орал, брызжа ядом, что инопланетный корабль не случайно возник как раз перед тем, как Кроткие «взбесились».

По всему миру участились нападения на Кротких. Атаки стали более организованными и чаще приводили к смертям.

Мать постоянно звонила. В конце концов я перестала отвечать. Раз десять я брала в руки телефон, чтобы позвонить Кэрри, но затем снова откладывала его в сторону.

Что я ей скажу? «Приезжай сюда»? Институт не защищал никого, кроме собственных кадров. Поезжай куда-то еще? Не поедет. Вооружись, подготовься к атаке? Не станет.

В конце концов я начала звонить ей несколько раз в день, слушать, как она отвечает: «Софи?» — а затем быстро клала трубку. Пока ее голос звучал спокойно, я знала, что в ее поселке все в порядке.

По телевизору показывали все больше убитых и изуродованных детей.

Ученые возражали. Иен выступил в программе «Разбор новостей», где стал объяснять, что биология Кротких, «как она понимается в настоящее время», делает такое насилие для них невозможным. Именно эта его объективная справедливость и подвела Иена. Через пятнадцать минут после трансляции «Разбора» Луи Уильям Портер торжествующе, чуть ли не облизываясь от удовольствия, провозгласил, что «наука, как она понимается в настоящее время» подразумевает как неполное понимание всех механизмов, так и возможность изменений в них. Биология Кротких изменилась, и причиной тому были пришельцы. (Портер передумал насчет их существования, теперь они были не только союзниками китайцев, но и напрямую управляли Кроткими, «как бездушными марионетками!»)

Как только Иен вернулся домой, я напустилась на него:

— Какого черта ты так сказал?

Он стоял в дверях нашей квартиры, и на секунду я увидела все его глазами: включенный настенный экран, перед которым я сижу несколько дней, грязную посуду с остатками причудливых сочетаний продуктов из кладовой, да и сама я выглядела не чище посуды. Я несколько дней не принимала душ. В квартире воняло. Иен, однако, тоже был не в лучшей форме: бледный, с опухшими веками. Он понимал, что облажался.

Он проговорил преувеличенно ровным голосом:

— Я так сказал, потому что это правда.

— Иен Макгилл, великий служитель истины! Теперь погибнет еще больше людей, и только потому, что тебе нужно было сохранить твою научную чистоту!

Он сделал шаг вперед, и на мгновение я подумала, что он меня ударит. Иен, который никогда не был жесток. Но он не был и Кротким, и я знала, что в своем гневе я преступила важную черту. Но он овладел собой, бросил на меня взгляд — такой яростный, что он опалил мне мозг — и ушел в спальню. Я услышала, как щелкнул замок.

Я взяла свой мобильный, набрала номер Кэрри и, услышав ее голос, повесила трубку.

* * *

Через несколько дней, произошло нападение. Не на поселок Кэрри — другое нападение, которого я ожидала.

Только циники вроде меня полагали, что остатки правительства Соединенных Штатов ошибаются насчет космической мощи Китая. Ошибались они, лгали или хранили дипломатические тайны — в конце концов все свелось к одному и тому же. НАСА заявляло, что ни одна страна на Земле не имеет таких ядерных ракет, какие могли бы долететь до инопланетного корабля, однако четырнадцатого мая, в два сорок семь утра по восточному поясному времени, Китай поразил инопланетный космический корабль такой ядерной мощью, что ее хватило бы, чтобы стереть с лица земли весь Лос-Анджелес.

Наш единственный оставшийся на орбите телескоп заснял нападение на камеру. Ракета взорвалась, а корабль — нет. Снято было не крупным планом, но было ясно видно, как за наносекунду до того, как в него попала ракета, корабль выпустил голубую дымку. Ракета исчезла, а корабль продолжать спокойно плыть в пустоте, его хрупкая на вид оболочка и странной формы выступы остались нетронуты.

Новостные ленты взорвались: посыпались теории, обвинения, контртеории, контробвинения, защита и оскорбления — просто чертов судебный зал на радиоволнах. Через несколько часов я перестала их слушать. Я больше не знала, пришельцы ли вызвали биологические изменения в Кротких, или это сделал вулкан, или Большой Взрыв, с которого началась Вселенная. Я была уверена лишь в одном: обитатели корабля выжидают. Если потребуется, они будут ждать многие десятилетия. Пока все, кому сейчас больше тридцати пяти лет, все, в ком осталась красная кровь и умение пускать в ход зубы и когти, все, кто родился до эпохи Кротких, — пока все они не умрут.

Но зачем? Ждут, когда планета окажется населенной только смирными, покладистыми существами, с которыми можно объединиться? Или пассивными существами, которых легко победить?

Внезапно я очень устала. Я хотела спать и страстно, как в пять лет, хотела мороженого. После нашей перепалки Иен оставался в лаборатории. Я, шатаясь, направилась к спальне.

Прозвенел дверной звонок.

Иен? Хочет помириться? Это единственное, что лучше, чем сон. Со слезами на глазах я бросилась открывать дверь.

На пороге стояла моя мать — смертельно бледная, она опиралась обеими руками на трости. Одна из тростей покачнулась, и мать рухнула в мои объятия.

— Ты… не… не отвечала…

Меня затопил стыд, но он сразу сменился гневом. Это был привычный гнев, тот же, что я испытывала с тех пор, как мне исполнилось десять. Я резко сказала:

— Конечно, не отвечала! Ты меня дергала по двадцать раз в день. Никто в здравом уме не выдержал бы такое! Ты с ума сошла, проехать весь этот путь, в твоем состоянии?.. Как ты вообще добралась?

— В бронированном… такси…

— Черт побери, садись же скорее!

Я посадила ее на диван, принесла ей стакан воды и смотрела на ее дрожащие ноги и подергивающееся лицо, как будто твердый взгляд мог проникнуть в ее череп и ввести туда немного здравого смысла. Бронированное такси стоит целое состояние. Поездка стоила матери всех ее сил. И я знала, что будет дальше.

— Софи, — сказала она, когда пришла в себя достаточно, чтобы начать говорить. — Ты должна поехать!

— В поселок, — добавила я.

Глупо. Конечно, в поселок. Куда же еще? Всю нашу жизнь для матери самое большое значение имело благополучие Кэрри. Я переступила с носков на пятки, словно готовясь к драке.

Но мать на мгновение отвлеклась.

— У тебя тут бардак. И пахнет. И ты пахнешь. — А потом: — Где Иен?

Я не хотела обсуждать Иена.

— Что происходит в поселке? Новые нападения?

— Пока нет. Нет… Там медведи!

— Медведи?

— Целый табун! Они влезают в дома и забирают еду, а вчера один убил одного из друзей Кэрри! Помял его до смерти! — Мать заплакала.

С тех пор как ее болезнь обострилась, она легко плакала — эта женщина, которая никогда не плакала, когда я была ребенком. Раньше она была прочнее стального кабеля, и ее слезы казались мне чем-то физически неправильным, как если бы у нее вдруг вырос второй нос. Но даже я, городская женщина, знала, что медведей обычно можно отпугнуть шумом и размахиванием руками. И все равно…

— Мама, ты хочешь сказать, что чокнутые пацифисты вроде Кэрри даже с животными не могут бороться? Ни с медведями, ни с дикими кошками, ни даже с тиграми, если какой-нибудь тигр забредет в округ Эри?

— Могут, конечно. Но у них нет оружия, нет ничего, чтобы бороться с медведями!

Страх на лице этой пожилой женщины вдруг сменился странным достоинством. Она тихо сказала:

— Все, что я хочу от тебя, чтобы ты съездила туда и отвезла им ружье. Большое ружье. Больше ничего.

— Они его не возьмут.

— Раньше не взяли бы. Но теперь, может быть, и возьмут. Из-за медведей.

Ее взгляд не отрывался от моего лица. Она сидела в моей провонявшей квартире на моем жутком диване, выпрямив, насколько могла, свою слабеющую спину, подняв ко мне свое измученное лицо. Она бралась за все виды самых жалких работ, чтобы обеспечить Кэрри и мне достойную жизнь — тогда, в другом мире, когда люди, которые не были Кроткими, еще могли позволить себе достоинство.

— Ладно, мам, — устало сказала я. — Дождемся рассвета, и я отвезу Кэрри ружье.

* * *

Я взяла из арсенала Иена дробовик двенадцатого калибра, много патронов и пистолет сорок пятого калибра — у пятидесятого калибра слишком сильная отдача, так что я плохо с ним управлялась. Подумала, не прихватить ли «АК-47» — какая нужна мощь, чтобы остановить медведя? Но все же оставила автомат дома.

День был ясный и теплый. Примерно в полумиле от поселка Кротких какие-то люди разбили в поле целый лагерь. Еще пару недель назад их там не было. Прошлым летом на этом поле паслись коровы. Не знаю, что с ними случилось. Съели, наверное. Теперь же появился городок из потрепанных палаток, нескольких машин и древний автофургон. На таком удалении от Буффало палаточные городки редко разбивались, пока урожай не поспеет для сбора — или воровства. А сейчас только май.

Потом я увидела флаг.

Он привлек мое внимание своей новизной, когда я притормозила, чтобы пересчитать палатки. Я насчитала двадцать штук. Среди травы не играли дети. Значит, это не лагерь беженцев. Флаг развевался на высоком шесте, очень похожем на мачту от старой лодки. Чистая белая ткань с надписью ярко-красными буквами: «Долой Кротких-инопланетян». С каждой буквы капала кровь.

Меня обогнал грузовик, двадцатилетний пикап «шевроле». В кабине сидели двое мужчин. Пассажир оглядел меня с подозрением. Они свернули на дорогу к поселку Кэрри. Но когда я приехала туда, я не увидела «шевроле».

Зато увидела медведей.

Два взрослых черных медведя рылись в куче, как я предположила, компоста в поисках чего-нибудь съедобного. Третий топал к деревянному дому общинного центра, а на холме за поселком стоял олень. Прямо какой-то чертов зоопарк. Людей нигде не было видно. Который из этих медведей (или здесь есть еще?) убил человека и почему?

Из общинного центра вышли несколько человек. Они гремели кастрюлями и сковородками, громко кричали и пели. Медведь остановился, повернул обратно. Стоя у машины с дробовиком двенадцатого калибра, я чувствовала себя идиоткой. Ясно, что я тут не нужна. Среди кастрюльного ансамбля стояла и Кэрри. Я видела, как она открывала рот — видимо, пела, — но ее голоса среди грохота не было слышно. Ее вид вызвал во мне такую бурю противоречивых эмоций, что я резко развернулась, собираясь поскорее вернуться в машину. Я презирала и ее, и всех Кротких. Пассивные трусы. Косвенно они виноваты в нашей с Иеном размолвке. Она носит под сердцем моего племянника или племянницу, но этот ребенок тоже будет трусом. Не сделает ни одной попытки преодолеть свою биологию.

Медведь, топающий вразвалку от общинного центра, вдруг громко взревел и бросился вперед. В следующую секунду я увидела медвежонка у рощицы на холме. Между медвежонком и его матерью, но гораздо ближе к медвежонку, шел мальчик лет шести.

Ребенок услышал рев, увидел медведя и замер. Откуда, черт возьми, он взялся и почему он на улице один, когда все сидели по домам? Словно в замедленной съемке, ощущая этот момент настолько остро, что им можно было резать стекло, я увидела, как рот мальчика раскрылся — он закричал, но, как и песню Кэрри, его крика не было слышно.

Кэрри бросила кастрюлю на землю и помчалась к ребенку. Она была ближе к нему, чем медведица — они добегут до малыша одновременно.

Я выстрелила, пока она не поравнялась с медведем, а затем выстрелила еще раз. Медведица упала. Кэрри схватила ребенка. Другие медведи убежали. Медвежонок исчез за деревьями.

Когда я подбежала, Кэрри стояла на коленях, обняв мальчика.

Она подняла голову и посмотрела на меня.

— О, Софи, спасибо! Бедный медвежонок, надо его поскорее найти, может, мы вырастим его, потому что ты…

Я ударила ее по щеке. Ничто еще не доставляло мне такого удовольствия.

Но потом кто-то развернул меня, крепко взяв за плечо и отводя вниз мою руку с ружьем. Это был пассажир из пикапа, бородатый мужчина, одетый в грязные джинсы и футболку, из низко вырезанной горловины которой торчали седые волосы.

— Мэм? Вы с нами?

— С кем? — Я стряхнула с себя его руки. — Ты кто, черт побери, такой?

— Люди приезжают сюда, чтобы предотвратить резню. У нас не так много времени. Я думаю, всего пара часов.

Водитель пикапа разговаривал с группой Кротких у общинного центра. Некоторые из них качали головами. Кэрри по-прежнему стояла на коленях у моих ног, бормоча слова утешения ребенку, которого спасла, рискуя жизнью. Они оба все еще выглядели испуганными — но не застывшими.

Мужчина тихо сказал:

— Вот ведь чертовы дураки эти Кроткие. Но все же они не заслуживают того, чтобы их перерезали те люди в палатках. — Он сплюнул на землю. — Так вы с нами или уезжаете? Надо составить план.

* * *

Я успела позвонить Иену. Он ответил сразу. Наверное, мама уже его предупредила. Я сообщила ему, где я и почему. Я не спросила, придет ли он в поселок с остальным своим оружием. Я знала ответ.

Некоторое время мы обменивались неловкими фразами, а потом он резко сказал:

— Ты так и не спросила, в чем состоял наш прорыв.

— Что?

Для беседы о науке время было неподходящим.

— Тем вечером, когда я ушел ночевать в лабораторию. Ты не спросила меня, в чем состоял прорыв нашего исследования. Тот самый, из-за которого я спешил домой, чтобы поскорее тебе рассказать.

— Иен, мы вроде как были заняты… ругались и…

— Ты так и не спросила. И не позвонила, чтобы поинтересоваться.

— Ну и в чем же он состоял? — Я услышала сарказм в своем голосе, пожалела об этом, не сделала ничего, чтобы смягчить тон. — Вы сможете вылечить всех Кротких?

— Ты ведь знаешь, что так это не делается. То, что мы обнаружили, — это очень важный шаг к пониманию того, каким образом перепрограммирован мозг Кротких. — Он невесело усмехнулся. — И вообще, тебе бы не понравилось, если бы мы смогли их вылечить.

— Что? — Я искренне удивилась.

Внезапно его голос напитался ядом. Никогда не подозревала, что Иен на такое способен.

— Если бы мы вылечили Кротких, ты лишилась бы оснований злиться на саму себя за то, что ты не так добра, как твоя сестра. А без этой злости ты не знаешь, кто ты есть.

Когда мои пальцы, все восемь, снова смогли двигаться, я отключила связь.

* * *

Я затаилась на своем месте, на крыше общинного центра за грудой бетонных блоков. Люк Эймс, наш самопровозглашенный лидер, назначил позиции, раздал оружие и боеприпасы для всех нас. Для всех пяти защитников поселка.

В прошлой жизни он служил на флоте. Мы не знаем, сколько человек в том лагере. И знаем, что Кроткие не придут нам на помощь.

«Если бы мы вылечили Кротких, ты…»

Автомат Люка «АК-47» уже нагрелся в моих руках. У меня есть шляпа, но летнее солнце раскаляет оружейную сталь. Я должна мысленно репетировать инструкции, которые Люк дал своей крохотной армии, но вместо этого моя голова полна разных картинок. Всего того, что утратил мир, того, что составляло ткань жизни, пока я росла. Футбол во дворе ясным осенним днем. Военные фильмы, исполненные героизма. Красивая военная форма.

«…лишилась бы оснований злиться на саму себя за то…»

«Анна Каренина», «Оливер Твист» и «Паутина Шарлоты». Корпорации, которые начинались с маленького цеха в гаражах и росли благодаря упрямому, злобному индивидуализму. Кроткие делали все сообща, и никто из них не был упрямым или злобным. Никто из них не позволит сироте голодать, не бросится из-за любви под поезд, не пустит поросенка Уилбура на бекон.

«…что ты не так добра, как твоя сестра. А без этой злости ты…»

Через два поколения — а возможно, и меньше — мой потерянный мир будет непонятен для человеческой расы. Если от него вообще что-то останется.

«…не знаешь, кто ты есть».

Кротких называют предвестниками конца света, религиозными безумцами. Ангелами Апокалипсиса. Но Апокалипсис бывает разный.

Далеко на дороге я вижу первых противников. Три грузовика едут очень медленно, чтобы не опережать шагающих рядом с ними людей. Все вооружены. В кузове пыльного красного пикапа — что-то вроде ракетной пусковой установки. Я поднимаю автомат и жду сигнала от Люка.

Загрузка...