Царская охота

Глава 12

Семен Иванович Мордвинов вышел из натопленного помещения Петропавловской крепости на морозный воздух и осмотрелся по сторонам. Ну, вроде бы здесь все налажено. Улучшать, конечно, любое дело можно до бесконечности, вот только сейчас уже не стоит. Лучше другими делами заняться в брошенном на произвол судьбы городе, который он сам так полюбил. А ведь мыслей было много. Он приставил к глазу трубу и посмотрел на берег. Вон там, прямо напротив крепости как раз пустое место стоит, можно склад организовать, и вообще порт большой сделать. На этом даже заработать можно, и он даже составил государю небольшую справку для того чтобы тот ознакомился с его задумкой. Фарватер к Петербургу настолько сложный и запутанный, что вполне можно небольшое судно пускать, чтобы оно проводило гостей в порт, кому осадка позволит сюда подойти. А еще такими же судами можно груз вывозить, заодно крыс не нацепляешь с собой. А морякам все равно на берегу делать нечего. За этим государь приказал смотреть строго — карантинная зона должна быть огорожена, с гостиницей для приезжих. И крысоловы. Государь в письме пригрозил, что, ежели хоть одна крыса с корабля в город проскочит, он всех работников в колодки и в Сибирь сошлет, невзирая на звания и заслуги. И чем ему крысы так сильно не угодили? Вот здесь как раз узкое место на набережной, можно все карантинной зоной перекрыть и крыс этих окаянных ловить проще.

Семен хмыкнул, вспомнив, как какой-то голландец жаловался, что так русский царь казну пополняет, деньги со всех дерет, с тех, кто в изоляции две недели сидеть вынужден. Ну а чего он хотел-то? Что, государь за счет казны их кормить и поить должен, что ли? О том, что даже те, кто домой из заграницы возвращается должны сидеть и каждый раз давать лоб трогать медикусу, да язык показывать, все уже наслышаны и все равно возмущаются.

— Семен Иванович, — Мордвинов обернулся и, сдвинув брови, посмотрел на подошедшего к нему Алешку Белова, сына тульского мелкого помещика, который сам еще в августе приехал на плохонькой лошаденке, которую тут же и продал, чтобы было на что пересидеть на постоялом дворе до приема в школу. Он его первым в класс гардемарином оформил, проверив сначала на знание грамотности. Это потом уже князья с графьями как коршуны налетели, что и пристроить бы их чад, да некуда, школа не вмещает всех желающих. Они же с кадетами объединились, полностью отдав кадетский корпус Ушакову. А уж Андрей Иванович чудит так чудит. У него и девки учатся, в закрытом корпусе. На Новый год совместную ассамблею для учащихся открыли, так Мордвинов только крякнул тех краль увидев. Особенно у него ум за разум зашел, когда узнал, что нет там ни одной девушки, которая не из крестьянок бы вышла. Но молодежь повеселилась, что уж говорить. Как по секрету ему сказала мадам Роше, которую специально Ушаков лично нанял, у ее девочек была задача на этот праздник — они флирт осваивали. Те, кто в течение недели получали письмецо, али цветы от кавалеров, считались сдавшими урок на отлично, ну а остальным шло порицание и наказ проявлять большее усердие в учебе. Семен все никак понять не мог, а чему вообще в этой странной школе Ушакова отроков и девок учат, к чему их так странно готовят? Но юный гардемарин ждал и Мордвинов обернулся к нему, вопросительно изогнув бровь.

— Что тебе, гардемарин Белов?

— А это правда, что мы уже весной в море выйдем? — в голосе мальчишки звучала с трудом скрытая надежда. Мордвинов внимательно на него посмотрел и покачал головой. Вот ведь, как бывает. И этому отроку шестнадцать не так давно исполнилось, и государю Петру Алексеевичу тоже, но как же они отличаются-то. Даже несмотря на то, что конкретно вот этот паренек не самую легкую жизнь прожил, а дитя дитём. Глядя на Петра Алексеевича, такого ощущения не возникало. Верно говорят, тяжела шапка Мономаха, рано она государя радостей детства и отрочества лишила, ой как рано.

— Правда, гардемарин, — кивнул Семен. — Вас разделят по ролям. Кто-то офицерами будет, кто-то простыми матросами. Чтобы все вы умели делать, и паруса поднять, и якорь кинуть, да даже палубу надраить. Государь Пётр Алексеевич велел фрегат специально сюда подогнать. Будете ходить до Кронштадта, потом в море на пять миль, и обратно. В следующий день поменяетесь местами. Каждый из вас и капитаном побудет и артиллеристом и даже юнгой. А вот когда все будет отработано так, что ночью разбуди, а вы путь сможете проложить, одновременно морские узлы затягивая, вот тогда государь поручил из лучших учеников две команды составить и соревноваться уже на скорость. Маршрут еще не определен, но та команда, коя победит, домой сможет уехать в отпуск, родных повидать, да награждена будет тремя рублями на каждого члена команды.

— Ого, — мальчишка расплылся в улыбке. — Можно, я расскажу, а то слухи токмо гуляют, а сказать никто ничего толком не может.

— Хотел бы запретить, да все равно просочится, — поморщился Мордвинов. — Языками шибко не чешите и старайтесь усерднее.

— Ну это само собой, все ж захотят в выигрышной команде участвовать, — гардемарин внезапно прищурился, и протянул. — Глянь, Семен Иванович, приехал кто-то, — Мордвинов резко развернулся и увидел, как прямо к крыльцу, на котором они с Беловым стояли, резво подкатили сани, и из них выскочили два молодых человека. Увидев одного из них: высокого в черной с серебряной оторочкой дохе, да в шапке из лисы чернобурой, Семен Иванович побледнел и вытянулся, едва ли не во фрунт.

— Вольно, Семен Иванович, — высокий парень, не старше самого Белова на вид, вдруг оказался рядом с ними и улыбнулся белозубой улыбкой. — Вот, узнал, что здесь ты сегодня, и решил, что нечего рассиживаться, можно и в один день многое успеть сделать. — Белов с любопытством смотрел на парней, пытаясь понять, кто это, и почему так всполошился непробиваемый Мордвинов. — Это кто такой с тобой?

— Гардемарин Белов, — гаркнул Лешка, выпрямляясь, выпятив грудь колесом. По всему выходило, что парень этот мог командовать, так почему не уважить его?

— Государь Пётр Алексеевич, как же можно вот так, без сопровождения, на санях… — наконец выдавил из себя Мордвинов, а Лешка, наконец понявший, кто перед ним, побледнел едва ли не больше Семена Ивановича.

— Да там все, на берегу остались, — государь указал куда-то в сторону Невы. — Да не тушуйся, Семен Иванович, что мне тут грозит. Меня в случае чего и воспитанники твои защитят, не так ли, гардемарин Белов? — и он перевел смеющийся взгляд на Лешку, который сумел только кивнуть. Зачем он вообще спрашивает? Конечно, защитят. Да он лично жизнь отдаст за этого молодого еще парня, который уже столько для него сделал. Он дал ему, Лешке шанс, надежду, что можно выбраться из того болота, в котором они с маменькой после смерти отца жили. Неужели он еще может сомневаться в преданности таких как он? Молодой государь вообще был на их курсе кумиром. Жаль только портретов не было, да даже монеты с его ликом еще не чеканили, так что как Петр Алексеевич выглядит, он только сейчас узнал… лихорадочно метавшиеся Лешкины мысли прервал насмешливый голос государя. — Давай, Семен Иванович, показывай, вон вместе с гардемарином, свое хозяйство, а потом уже поедем во дворец, решать, куда завтра направимся.

Филиппа задумчиво смотрела в окно. Почему Петр так любит у него стоять, гладя на то, что происходит за стеклом, даже, если на улице темно, и за стеклом можно разглядеть только собственное отражение?

— Не волнуйтесь, ваше высочество, он обязательно к вам вернется, — Филиппа резко развернулась к Петру Шереметьеву, обратившемуся к ней по-французски, чтобы ободрить. По его сжатым губам она прекрасно поняла, что он отдал бы все, чтобы быть сейчас рядом со своим государем, но Петр своего приказа не отменил, и Шереметьев вынужден был оставаться рядом с ней, помогая в приготовлениях к свадьбе. Она слабо улыбнулась. Когда наступило то мгновение, когда она поняла, что уже не опасается его, что она боится за него? Филиппа и сама не смогла бы ответить. Это произошло так незаметно. Когда она ехала в Москву, то боялась. Боялась, что его убьют, и она окажется в очень незавидном положении. А вот в тот момент, когда она огрела Рондо по голове, увидев, как тот подносит пистолет к его лбу, ей уже было плевать на себя, потому что она боялась только за него. Но как Шереметьев это понял? Неужели все так очевидно?

Ту ночь, накануне отъезда он провел с ней, и утром она уже не выгоняла его из своей постели, а наоборот цеплялась за него, не желая отпускать в эту поездку, потому что ей теперь везде мерещились заговоры и пистолеты, приставленные к его голове. Но и удерживать долго его она не могла, не имела права. Потому что он император и никогда не будет принадлежать ей одной. Она знала на что шла, когда соглашалась на этот брак. Вот только она тогда не подозревала, как это мучительно — бояться за кого-то.

— Все в порядке, граф, я просто неважно себя чувствую, — наконец ответила Филиппа и вернулась на свое место рядом с фрейлинами, которые в это время разбирали образцы золотого кружева, пытаясь понять, какое достойно украсить свадебный наряд будущей императрицы.

Дверь в ее покои приоткрылась и зашел Михаил Воронцов, осиротевший после отъезда Елизаветы, к которой был приставлен камер-юнкером. Петр не знал, что с ним делать и временно назначил его секретарем Филиппы.

— Здесь Брюс Яков Вилимович, государыня. Примешь ли, али гнать в шею?

— Что? — Филиппа непонимающе смотрела на Воронцова, затем покачала головой. — Нет, разумеется не гнать, пускай граф заходит, — Петр рассказывал ей, как важно для него это беспокойное семейство, и Филиппа ни в коем случае не хотела портить впечатление Брюса об императорской семье. Воронцов кивнул, и исчез, а буквально через пять секунд вошел пожилой уже мужчина с цепким взглядом.

— Ваше высочество, благодарю, что приняли меня, — граф отвесил поклон, и выпрямился, пристально разглядывая Филиппу.

— По-русски, если можно, граф, — она говорила медленно, тщательно выбирая слова, но, что характерно, практически без акцента. — Что привело тебя ко мне?

— Эм, даже не знаю, как выразиться, — Брюс задумался на мгновение. — Я хотел обратиться с просьбой. Понимаете, я обещал, что уговорю государя приехать после Нового года в училище, чтобы он поговорил с моими воспитанниками, и лично наградил самых отличившихся. Я даже приготовил награды, по полрубля десяти самых лучших учеников. Но, государь уехал, как обычно, никого не поставив в известность, и я решил, что государыня не сочтет за дерзость, ежели я с подобной просьбой обращусь к ней.

— О-о-о, — Филиппа думала меньше минуты, затем обернулась к Шереметьеву. — Граф, как быстро ты сможешь велеть запрячь карету и подготовить эскорт?

— Уже бегу, — Петька действительно сорвался с места, благодаря Бога за то, что появилось хоть какое-то разнообразие в этих вечных тканях, цветах и пригласительных письмах, кои уже отсылались сотнями.

— Как только граф Шереметьев все подготовит, я сразу же выеду, — Филиппа так же, как и Петька почувствовала оживление. — Меня будут сопровождать Воронцов, княжна Черкасская и графиня Ушакова. И, граф, я сама приготовлю десять наград отличившимся мальчикам, приберегите свои деньги для других целей.

Брюс поклонился на этот раз более глубоко.

— Я даже не знаю, как благодарить тебя, государыня, Елизавета Александровна. В таком случае я поеду, чтобы предупредить отроков, что к ним сегодня прибудет гостья, — и Яков Вилимович стремительно вышел из комнаты, а Филиппа вскочила на ноги.

— Марго! Марго! Где тебя черти носят, негодная? — перепуганная служанка выскочила из двери, ведущей в гардеробную, где приводила в порядок платья своей госпожи. — Принеси мне шкатулку из сейфа, живее, и приготовь теплую накидку, я сегодня выезжаю, — одновременно с ней начали суетиться Варя и Катя, а Анна Гавриловна только головой покачала.

— Я понимаю, что ты хочешь помочь будущему мужу приняв некоторые из его обязанностей на себя, вот только кто в таком случае будет выполнять твои? — прошептала она, поднимая вверх тончайшее кружево и глядя как переливаются золотые нити в солнечном лучике, упавшем на него. — Вот это… да, однозначно это, остальные можно даже и не смотреть.

Уезжал я из Москвы рано утром, еще по темну. Когда я начал выбираться из постели Филиппы, чтобы вернуться в свою комнату, то мне даже показалось, будто она не хочет меня отпускать, и это было чертовски приятно. Поцеловав ее в нос, я прошептал, что все будет в порядке и я вернусь быстро, она даже соскучиться не успеет. Она только кивнула, глядя влажными глазами, как я одеваюсь. Но перед тем, как я ушел, она нашла в себе силы улыбнуться и пожелать скорейшего возвращения, больше ни одним жестом, не пытаясь меня удержать. Я кивнул и вылез в это проклятое окно, которое мне скоро будет в кошмарах сниться.

В карете нас ехало трое. Я, Митька и тот самый огородник, которому я приказал собираться и ехать со мной. Им к моему удивлению оказался Посошков Данила Иванович, сын покойного Посошкова, чью книгу я велел прочитать моим ближайшим министрам.

— Ты знаком с трудами отца? — это было первое, что я спросил у него.

— Да, государь Пётр Алексеевич, — Данила заметно робел, все-таки дворянского достоинства у него не было, и он просто дико растерялся, когда понял, что ему предстоит ехать со мной в одной карете. — Но я больше по земле. Мне нравится с растениями возиться, лучшие сорта выводить, изучать их…

— Ну это же отлично, — перебил я его, переведя взгляд на невозмутимого Митьку. А ведь он тоже без дворянского достоинства. Вот кому-кому, а ему надо выдать грамоту, на свадьбу, например. Решив эту важную для себя дилемму, я вновь повернулся к Посошкову. — Давай будем говорить за растения, потому что, видишь ли в чем дело, Данила Иваныч, я-то вообще ничего почитай в них не смыслю.

Всю оставшуюся дорогу мы провели за разбором агрономических тонкостей.

— Смотри, государь Пётр Алексеевич, — мы склонились к карте, которую развернули прямо в карете. — Пшеницу лучше высаживать вот в этих районах, — и он немецким карандашом очертил южное Приволжье, южный Урал, часть украинских земель, и сравнительно небольшую площадь в Центральной части. Более севернее можно сеять рожь, а вот в наших местах уже предпочтение нужно отдавать тем видам, кои засуху могут переносить: овес и ячмень. В самых низовьях рек Кубань, Дон и Терек можно даже рис попытаться вырастить.

— Запруды нужны будут, — рассеянно проговорил я, разглядывая карту.

— Ну, это не проблема, в низовьях эти реки и так разливаются будь здоров, там минимальные усилия нужны будут.

— Нет, без риса обойдемся. Пока не решим вопроса с малярией, нехрен там делать, — я перевел взгляд севернее. — Овощи где можно выращивать пытаться, ежели не на огородах?

— Хм, — он задумался. — Лук с чесноком можно и здесь пробовать. Тверь опять же подойдет. Они песчаники любят, так что можно попробовать. В северном Поволжье опять-таки, на Урале.

— В чем основная проблема? — я взглянул на Митьку, который кивнул и достал свой блокнот, чтобы записать, а то точно из головы вылетит.

— Бороны нужны, опять-таки плуги, хотя бы английские или под стать им, ну и самое главное, посевной материал надобен, — Данила вздохнул. — Чеснок еще можно самим навыбирать, а вот лук тот же, очень непросто вырастить.

— Тыквы? — задал я очередной вопрос.

— Это в Астрахань, хотя, — он задумался. — Я и на императорских огородах выращиваю, и даже почитай не хожу за ними. Навоз токмо нужен, — он утвердительно кивнул.

— Картофель? — я быстро поставил буквы «Т» с плюсами, раскидав их по всей территории империи. Плюс у меня означал огород, или личное подворное хозяйство.

— А вот его лучше в северных районах растить. Не любит этот овощ жару почему-то. Умеренный полив опять же. Только инструмент нужен, дабы большие площади высаживать, — Митька снова кивнул, записывая.

— Маис? — я задумчиво разглядывал карту. Почти полтора миллиона крестьян подались в Сибирь или на Дон, они там есть, и площади, никак не возделываемые, есть. А что если…

— Ежели для зерна, то только на юге, то же Приволжье, Южный Урал, часть Украины…

— А ежели не на зерно? Ежели на силос, скотину кормить? — Данила удивленно посмотрел на меня.

— А откуда, государь Пётр Алексеевич, ты знаешь про силос? Его же недавно совсем квасить стали в Голландии, да в Литовском княжестве. Еще даже не отработано, как правильно это делать, — он потер шею.

— Данила Иваныч, я тут недавно, по случаю, часть Литовского княжества захватил, и примерно знаю, о чем говорю. В общем, секрет прост — там не должно быть много воздуха. Лучше всего использовать, хм, башню. Туда все подряд кидаем, только не ядовитое, естественно, и квасим. А вот как квасим, это загадка для меня, да, — я задумался.

— Я, конечно, могу попробовать, — неуверенно произнес Посошков. — Ежели получится, то маис для энтих целей можно где угодно растить. Он всходит хорошо вообще везде, только без солнца жаркого зерна плохо вызревают.

— Отлично. Если ты сумеешь силос изготовить, то к вопросу маиса вернемся, — я сложил карту и протянул ее Митьке. — Самая главная проблема, это, говоришь, сам посевной материал?

— Ну да. Лук из семян не вырастишь, это сложно. Надо сперва севок получить. Вот крестьянин и не хочет связываться, дел-то хватает по горло и без этого.

— А ежели мы создадим парники государственные, в которых ты и все, кто тебе в помощь нужны будут, производством этого материала и займетесь? Капусту будете выращивать, севок в больших объемах, тюльпаны опять же… — я хмыкнул. — Заодно и улучшать сможете все, что угодно. А перед посевной продавать по умеренным ценам как крестьянству, так и в поместья.

— Продавать? — Посошков моргнул.

— Конечно. Я не намерен раздавать все просто так, ты за кого меня принимаешь? — я хмыкнул, глядя на его растерянную физиономию. — И еще, Данила Иваныч, я хочу, чтобы ты присоединился к одному статскому советнику Маслову, который вскоре по России отправится с особым поручением, чтобы еще раз на местах все осмотреть и приготовить для меня доклад: где, что и как сеять, где лучше надавить на разведение скота, а где и вовсе мануфактуры установить, и не мучить землю, пытаясь что-то из нее выжать, если только в небольших количествах. Справишься?

— Думаю, что справлюсь, — Посошков слегка покраснел и кивнул. Я тогда протянул ему сундук с семенами. — Отлично. Тогда вот, мой посильный вклад в развитие парникового хозяйства, ну, кроме земли, денег на строительство и людей.

Он прижал к груди этот злосчастный сундук, что мать младенца, и, по-моему, больше его так и не выпускал из рук. В Новгороде я его высадил, велев добираться обратно на перекладных, снабдив письмом к Маслову, чтобы подтвердить полномочия в моем поручении отправляться в путь вместе с ним.

Мы уже подъезжали к Царскому селу, когда Митька, наконец, не выдержал.

— Я заметил, что мысль какая-то тебя посетила, государь Пётр Алексеевич, когда ты про земли с Посошковым разговаривал.

— Да, есть у меня одна идея, — подтвердил я его догадку немного рассеянно глядя в окно на снежный лес. — Вот что, Митя, подготовь-ка ты указ о том, что я, в связи со скорой свадьбой, в честь такого радостного события, дарую вольную тем крестьянам, что сбежали в Сибирь и на Дон. Вот только не просто так, а только тем, кто сам явится к губернатору и покается. Возвращать их домой никто не будет, но при одном условии. Они должны собрать товарищества, не менее, чем по пятнадцать-двадцать семей и начать обрабатывать государственную землю. При этом высаживать должны не то, что в башку взбредет, а только то, что укажут. Ну а я в честь своего счастья обязуюсь помочь им: предоставлю кредит на покупку лошадей, инструмента и семян. Отдавать же долг и по кредиту, и за побег они должны будут, отдавая ровно половину от того, что вырастят на протяжении десяти лет. В случае неурожая, я обязуюсь помочь: во-первых, не изымать урожай, во-вторых, помочь с семенами на следующий год. Но, тогда их долг продлится еще на год.

— И что, думаешь, придут? — Митька аккуратно закрыл блокнот и убрал свое дорожное перо и чернильницу-непроливайку.

— Нет, — я покачал головой. — Точнее, не так. Придет сначала малая часть, очень малая часть, которая мне поверит. Но, когда остальные увидят, что я не обманул, тогда, постепенно все и возвернутся.

— Пятнадцать-двадцать семей — это почти деревня, — заметил Митька.

— Да, я знаю. Они еще и разрастутся в итоге и переженятся. Ах, да. Не забудь добавить, что по истечению десяти лет они начнут платить стандартные налоги, а вот воинская повинность на них ляжет уже через три года. И следом подготовь еще один приказ, уже для солдат: срок сокращается до четырнадцати лет, и ехать он сможет, ежели пожелает, не только в Сибирь, но и на Дон, а также в Приволжье и на новые завоеванные земли — на выбор. Помощь при переселении, остается той же.

— Солдатам поблажки тоже к свадьбе приурочить? — деловито уточнил Митька.

— Да, — он кивнул и больше мы не разговаривали до самого Петербурга. Ну а когда приехали, то я тут же решил устроить большой сюрприз Мордвинову, сразу же рванув с проверкой в Петропавловскую крепость.