Бурят

Глава 36

Советскому Союзу тридцать пятый год запомнился не только (и не столько) принятием новой Конституции. Для народа гораздо более важным оказалась электрификация железных дорог от Москвы до Петербурга и до Нижнего Новгорода, а москвичам год запомнился как год открытия метро. А в большинстве крупных городов год стал годом пуска трамвайных и троллейбусных линий. Вроде и пустяк, но для огромного большинства рабочих добираться от дома до работы стало заметно проще и быстрее. И — спокойнее: в тех же трамваях и троллейбусах навсегда исчезло такое понятие как «давка»: новые (или обновленные) линии с подстанциями через каждые пару километров обеспечивали интервал движения до двух минут, а «подвижного состава» стало на самом деле много. Потому что те же трамваи строились сразу на шести заводах, а троллейбусы — на трех.

Но и «общественный транспорт» стал лишь изюминкой на торте: к осени народ осознал, что «в магазинах всё есть», и, чтобы сделать свою жизнь наполненной разными удовольствиями, нужно лишь усердно поработать. А поработать было где: кроме заводов-гигантов появилось множество небольших заводиков и фабрик, причем фабрики появились не только в небольших городах, но и во многих крупных селах. В селах, конечно, появились в основном фабрики по производству разных консервов — просто потому, что заработали два завода по производству консервных заводиков. В Урюпинске — завод по выпуску оборудования консервных фабрик, выпускающих продукцию в стеклянных банках, а в Омске — по выпуску оборудования для производства консервов в жестяных. И эти два завода сами по себе были немаленькими: Урюпинский за год «выдавал» до сотни заводиков, а Омский — штук по сорок (но гораздо более мощных).

Их выстроили просто потому, что в Госплане (в основном усилиями отдела Струмилина) было посчитано, что на миллион населения стране нужно минимум семь заводов по производству консервов «в стекле» (подразумевая выпуск плодоовощных консервов) и два завода по выпуску консервов «в металле» — тут имелись в виду консервы мясные и рыбные. Николай Павлович, случайно прочитав струмилинские выкладки, не смог не поинтересоваться:

— Слава, ты что, хочешь народ пересадить на консервную диету?

— А головой подумать? Или хотя бы на листочке бумажки в столбик посчитать? Вот взять фабрику по выпуску стеклянных консервов, средненькую такую, на десять тысяч банок в сутки. Это одна банка на сто человек, на двадцать пять семей. То есть средняя семья может сожрать баночку, скажем, консервированных помидоров раз в месяц. А если учесть, что такие заводы могут работать примерно сто двадцать дней в году…

— Я понял, можешь не продолжать. Ты прав насчет в столбик посчитать: я-то выпуск продукции представлял как на сталелитейном, сотнями тонн в сутки.

— Меня до сих пор удивляет, как может править страной человек, который ни в чем не разбирается. Вообще ни в чем!

— Я просто разбираюсь в людях. Не вообще, а в некоторых людях. В господине товарище Малинине, в товарищах Кржижановской и Струмилине, в товарищах Сергееве и Сталине. А уже эти люди страной и управляют.

— Кстати, о товарищах… товарища Сталина. Ну, с товарищем Артемом ты прав, но у Иосифа Виссарионовича два близких друга было. Но теперь что-то про товарища Кирова ничего не слышно уже второй год…

— Третий. После того, как он в Комсомольске десять процентов бюджета на жилстроительство потратил на постройку дома для членов горкома, он и из ЦК вылетел, и из Комсомольска. Меня Иосиф Виссарионович все же упросил Кострикова строго не наказывать, так что сейчас Сергей Миронович в бухте Провидения порт строит. И аэродром: оттуда до Уэлена проще добираться чем напрямую из Анадыря.

— Эк ты сурово-то как!

— А у нас все просто: хочешь красиво жить — иди и заработай на красивую жизнь.

— Но мы-то… ты и сам живешь в квартире…

— А это не моя квартира, а служебная. То есть была служебная, а теперь она принадлежит Марии Александровне.

— А… а ты когда узнал, что Маруся в МГБ работает?

— Да с самого начала. Абы кого к нам не пустят, а повариха с двумя «Люгерами» под халатом явно их не мясо отбивать с собой таскает.

— Интересно, а почему ты на ней женился только сейчас?

— Ну, она сказала, что меня любит.

— Так прямо и сказала?

— Ну, не совсем прямо — но вполне определенно.

Мария Александровна Николая Павловичу в любви, конечно, не признавалась — поскольку это было непрофессионально. Но она ему сообщила, что «даже если все четверо примут решение» (хотя по приказу было достаточно трех «проголосовавших за»), то она его пристрелить не сможет. По личным причинам…

А про должность Маруси на самом деле Николай Павлович не знал. Догадывался, что девушка не просто так из кухни на первом этаже практически не выходит, но то, что она и работать пришла уже в звании лейтенанта, точно не знал. И только после свадьбы узнал, что у жены уже майорское звание — что, впрочем, ни на что не повлияло. А вот кто теперь будет при необходимости приказ исполнять, он не выяснил. И не выяснял: он и про Марусю-то узнал, когда она ему сама рассказала — просто потому, что ему это было абсолютно неинтересно. Правда, иногда он с усмешкой думал о том, что сменщику жены будет работать гораздо труднее Мария Александровна и после свадьбы с «люгерами» не расставалась…

Еще в тридцать пятом году «закрома Родины» были заполнены (впервые заполнены) с расчетом на трехлетний прокорм всей страны в условиях страшного неурожая. Причем с прицелом прокорма не только людей, но и скотины. Правда, народ такие запасы кормов несколько неверно интерпретировал и поголовье скотины начало очень быстро расти — но в разработанных «мобилизационных планах» предусматривался и массовый забой скота и птицы «в случае чего», так что Госплан на это особого внимания не обращал. Все же в стране идет хорошо?

Но это в СССР никто особого внимания не обращал, а вот за ее пределами…

Иностранцам (европейцам в первую очередь) сильно не понравилось то, что СССР практически прекратил с ними любую торговлю. То есть перестал закупать станки и оборудование, машины всякие — и, что было куда как неприятнее, перестал продавать в Европу любое сырье. То есть внешняя торговля все же не прекратилась, но вот «развитым странам» стало буквально нечем торговать.

А вот торговля с «неразвитыми» наоборот резко увеличилась. Например, у первого секретаря Закавказского крайкома партии (партийное территориальное деление сильно не совпадало с административным) нашлись на юге очень интересные знакомые. Настолько интересные, что через Иранстали массово возиться грузы в Эфиопию и обратно. Император Хайле Селассие с удовольствием продавал «русским» кофе, получая взамен различное (и довольно современное) оружие из числа того, которое не продавалось «капиталистами» и различную технику. А еще русские предложили выстроить несколько полезных заводов и рудников. Ну, с рудниками императору было понятно: туда и рабов можно направить, а вот с заводами…

С заводами было сложнее, однако предлагаемые русскими условия были весьма интересны — и почти тысяча эфиопов отправилась в далекую страну осваивать нужные профессии. Без особой огласки отправилась: император прекрасно понимал, что другие (и весьма могущественные) страны развития эфиопской промышленности страстно не желают. Но когда армия получит столь нужное тяжелое вооружение… офицеры (и даже солдаты) тоже поехали обучаться в СССР.

Иосиф Виссарионович в очередной раз заехал в Кремль поговорить с Председателем Совмина. На очень важную тему поговорить:

— Николай Павлович, я очень беспокоюсь по поводу того, что прекращение торговли с зарубежными странами в Европе приводит к тому, что против СССР там собирается большая коалиция…

— Пусть вас это не беспокоит, у нас есть люди, которые заботятся о том, что все эти коалиции обломают себе зубы при попытке начать против нас войну.

— Министерство обороны потребляет очень много необходимых стране ресурсов…

— Министерство обороны гарантирует нам мирную жизнь, а насчет ресурсов… в любом случае для нас такая торговля смысла не имеет: эти европейские страны просто перестали продавать нам то, что мы хотим у них покупать. В других странах этого просто не выделывают, так что нам и деньги с этих иностранцев не нужны. Сейчас в Европе единственная страна, которая хоть что-то полезное нам продает — это Бельгия, да и то…

— Что она нам продает? Уран, из которого бельгийцы уже вытащили весь дорогущий радон? А нам-то он зачем?

— Бельгийцы нас продают в первую очередб прецизионные станки, хотя и немного. А насчет урана я вот что думаю: товарищ Хлорин из Радиевого института говорит, что если этот уран просто пролежит полторы тысячи дет, то в нем радона станет всего лишь вдвое меньше, чем с только что из шахты вытащенного.

— То есть вы собираетесь ждать полторы тысячи лет?

— Нет. Потому что он сказал, что если этот уран облучить какими-то нейтронами, то можно весь его в радий превратить.

— Интересно, а почему его никто так не облучает?

— Это всего лишь теория, но вроде бы обоснованная — а уран-то у бельгийцев вообще копейки стоит. Да и из-за того, что мы его покупаем, они и станки не отказываются нам продавать.

— Ну да, копейки… вы же у них урана закупили почти на пять миллионов британских фунтов!

— И дальше будем закупать. Правда у них такого урана не осталось, так что закупать будем только то, что они уже переработают, то есть примерно начетверть миллиона в год, даже меньше. Да и свежий уран они уже готовы продавать, а Радиевому институту он очень даже пригодится: там вроде придумали, как радий подешевле, чем у бельгийцев, извлекать.

— Это всё несерьезно.

— А серьезно то, что у нас восемнадцать самых современных заводов делают самолеты. Только цельнометаллических истребителей этого Бартини производится больше, чем по штуке в день, и по два бомбардировщика Архангельского. А теперь и Петляков готовит к производству свой новый сверхтяжелый дальний бомбардировщик. А если учесть самолеты Поликарпова, Ильюшина и Гуревича, то мы в год производим только военных самолетов до двух тысяч.

— Все это замечательно, но…

— Вы главное не учитываете. Поскольку мы с Европой практически не торгуем, нам на европейские законы вообще плевать. Вот Шкода новый танк придумала, довольно неплохой. А мы теперь все хорошее их этого танка себе взяли, и на Белогорском заводе производство своего танка на основе этого хорошего налаживаем.

— Белогорск далеко…

— И это прекрасно! Пусть думают, что мы там против японцев танки из котельного железа делаем…

— Так уж из котельного!

— Ну, не совсем из котельного, там гарвеевская броня все же. Эфиопы довольно, сотнб машин заказали. Пулю из винтовки танк даже в упор держит!

— А снаряд из пушки? Мы проверили ее хотя бы на германской в тридцать семь миллиметров?

— А мы себе не такие танки делать будем. То есть внешне — совершенно такие же, но броня до двадцати пяти миллиметров, и попрочнее… раза в два. И мотор не бензиновый в восемьдесят сил, а дизельный в сто двадцать. Хороший танк, наши военные хвалят…

Тридцать пятый год закончился удачно. И урожай получился в очередной раз рекордный, и разнообразие продуктов на полках магазинов души народные радовало. Но тридцать пятый стал лишь началом нового рывка: за тридцать шестой промышленность нарастила выпуск продукции сразу на двадцать шесть процентов, а стройиндустрия вообще рванула в небеса: жилья выстроили в полтора раза больше, чем годом ранее. А вот в тридцать седьмом с урожаем стало похуже — но все равно очень много опять «в закрома» попало, жилья выстроили ровно столько же, сколько и в тридцать шестом — зато в стране появилось много новых электростанций и много новых заводов и фабрик.

Впрочем, как Иосиф Виссарионович и опасался, это много кому за границей не понравилось: начались многочисленные провокации со стороны «сопредельных государств», в основном — переход на территорию СССР разных диверсионных банд. В которых в основном были экс-эмигранты, но и коренных зарубежцев хватало. Правда финны и поляки на рожон не лезли, а вот румыны…

После очередной провокации (не переходе банды через Днестр, а обстрела погранпоста из пулеметов) в октябре тридцать седьмого советские войска сами перешли через Днестр — и остановились лишь после того, как полностью освободили Бессарабию, Молдавию, Буковину и Добруджу. На вопли «международного сообщества» Николай Павлович приказал внимания не обращать и направил румынскому королю Каролю предложение, в котором — если его перевести с дипломатического языка на человеческий — советовалось молча утереться и более против СССР не выступать. Потому что в противном случае…

Кароль не стал дожидаться более противного случая и «мирный договор» с СССР подписал. Но, судя по тому, с какой скоростью Румыния стала закупать оружие, этот мир был состоянием весьма временным…

Сталин к товарищу Буряту пришел в состоянии полнейшей ярости:

— Николай Павлович, я требую объяснений: какого черта вы начали эту войну вообще ни с кем не посоветовавшись? Какого рожна ради завоевания отсталых территорий с дремучим населением вы положили полста тысяч наших людей?

— Но что вы так переживаете-то, Иосиф Виссарионович? Россия всего лишь забрала то, что ей раньше принадлежало, причем с небольшими процентами забрала: за то, что земли наши использовали и за то, что людей там наших поубивали. Зато теперь Кароль, да и любой вояка румынский знает: если что — Советская армия их с дерьмом смешает максимум за неделю. И мы теперь Румынию в составе антисоветской коалиции больше не рассматриваем. Сами считайте: минус Финляндия, минус Польша, минус Румыния. Еще Японию можно некоторое время не считать, хотя мелкие провокации с их стороны все равно не прекратятся — но именно мелкие. Болгары против нас все равно воевать не пойдет: там народ в таком случае просто правительство скинет и болгарский царь, хотя и немец, это прекрасно понимает. А все прочие — им еще до границ наших добраться требуется.

— А Венгрия и Чехословакия?

— Эти — да, против нас пойдут. Хотя притворятся, что по принуждению, но они к войне уже готовы. Не готовы германцы, им, по данным разведуправления Генштаба, еще пару лет на подготовку требуется, минимум года полтора. А мы за это время границу еще сильнее укрепим. Опять же, наша армия хоть и плохонький, но боевой опыт получила. И руководство армией тоже опыта набралось: сейчас примерно четверть офицерского состава в отставку отправят, не нужны нам такие офицеры.

— А других-то где взять?

— Учим. И на практике обучаем: я специально выяснял, ни одна должность не остается вакантной. Так что сейчас вашей задачей будет…

— Опять вы пытаетесь партии какие-то задачи определить…

— Не партии, а вам лично. Вы знаете, почему я вашу партию не разогнал к черту езе десять лет назад?

— И вашу партию…

— Нет, я не разогнал именно вашу партию. Моя — они уже давно исчезла, растаяла как туман. А осталась — ваша, партия товарища Сталина и товарища Артема, только старое название взяла себе по конъюнктурным соображениям, как я понимаю. Но это не важно, важно другое. Страной сейчас управляю вовсе не я, как бы не называлась моя должность. Страной управляет Госплан и Совмин — но они занимаются тактикой. А вот ваша партия формирует стратегию! Это я к чему: вашей задачей, важнейшей вашей задачей будет формирование стратегии Советского Союза в условиях надвигающееся войны. Даже не так: разработка стратегии в условиях, когда война уже началась, и против нас воевать идет почти вся Европа.

— Насколько я понял, мелкие вразумительные войны в такую стратегию тоже нужно включать?

— А что вы меня-то об этом спрашиваете? Я не стратег, я о таких вещах вообще думать только потом начинаю. А вы должны все это — включая и возможные вразумительные войны — заранее продумать и решить, нужны они или нет. И особенно продумать вариант, когда мелкая война может перейти в большую, где СССР серьезно огребет от супостата из-за недооценки сил противника и переоценки своих собственных. С румынами получилось все просто: эти мамалыжники так любят хвастаться, что все свои секреты заранее чуть ли не в газетах опубликовали, так что просто грех им было не надавать.

— А вы верите иностранным газетам?

— Я верю агентуре товарища Мессинга. А еще я очень даже верю отчетам нашего собственного статуправления: Станислав Густавович очень качественно умеет обрабатывать первичную информацию, а Николай Андреевич давно уже добился того, чтобы эта информация была абсолютно достоверной. Так что…

— Я понял. Когда вам необходимы наметки стратегического плана?

— Значит не поняли. Мне этот стратегический план вообще не нужен, просто потому не нужен, что я ничего в нем не пойму. Вы план разрабатываете, с тем же Струмилиным его просчитываете, утверждаете его у Глеба Максимилиановича — и помогаете министретсвам его исполнить.

— Интересно, как это я министерствам-то помочь могу?

— А это ничего, что две трети министров или три четверти сотрудников центральных аппаратов министерств — объявленные большевики? Следите за ними по партийной линии, при необходимости кадрами помогите или наоборот взгрейте нерадивых работников вплоть до высшей меры соцзащиты.

— А вы чем тогда заниматься будете? Вы же — Предсовмина.

— А еще я председатель Президиума ЦИК. И я занимаюсь лишь тем, что смотрю, чтобы никто ответственным товарищам не мешал хорошо выполнять свою работу. И это все ми обязанности, а что-то еще я делать не могу. Я не умею, в конце-то концов я всего лишь горный инженер, причем давно уже даже хорошим называть себя не могу.

— То есть вы сейчас решили сделать так, чтобы мне никто не мешал?

— Хм… ну да. Но в любом случае вам-то, если вы работу не очень хорошо сделаете, пуля в голову не прилетит.

— А я вот давно спросить хотел… почему вы приняли решение о своем уничтожении при совершении каких-то ошибочных действий? И почему только вы… собираетесь быть убитым?

— Вы… не совсем верно поняли. Закон гласит, что Предсовмина и Председатель ЦИК должны быть уничтожены если трое из четырех контролеров решат, что данные должностные лица своими действиями наносят существенный вред России. Не Николай Павлович Андреев, случайно занявший два этих поста, а любой, кто будет эти посты занимать. И контролеры, кстати, не конкретные люди, а определенные должностные лица, причем выбираемые случайным образом из довольно приличного списка должностей. Так что ни Предсовмина, ни Председатель Президиума знать не знает, кто его контролирует. То есть другой Предсовмина и другой Председатель, я-то себе контролеров лично назначил пока список подходящих должностей был еще не определен. А причина проста: на этих постах есть соблазн воспользоваться практически императорской властью в не самых нужных для страны целей. Так что потребен и ограничитель такой власти, серьезный такой ограничитель.

— А если контролеры вдруг сговорятся…

— Вариант возможен, но все же маловероятен: на должности у нас случайные люди не попадают, а интересы соответствующих ведомств и организаций не совпадают. Они вообще друг другу противоположны. Так что шанс выжить все же имеется…

— Мне кажется, что такой подход не может считаться справедливым.

— А жизнь вообще несправедлива. Зато именно такой подход нацеливает занимающих высшие должности именно к обеспечению справедливости, причем не по отношению к себе любимому, а ко всем.

— А как к этому относится ваша жена?

— Как…Маша сказала, что исполнителю мешать не будет, просто сама застрелится после этого. Она уже даже с сестрой договорилась, что та детей наших потом воспитает… правильно.

— Ну что же… тогда я пойду заниматься стратегией. Но когда ее проработаю, обязательно обсужу ее с вами.

Тридцать восьмой год прошел в напряженном ожидании. Советский Союз тихо и незаметно готовился в предстоящей войне, иностранцы тоже к войне готовились. Очень серьезно готовилась Германия, в начале февраля присоединившая к себе Австрию, а осенью забравшая — при полном согласии прочих «европейских держав» — Чехословакию. А в конце марта тридцать девятого Германия начала войну с Польшей.

Николай Павлович приказал наглухо перекрыть польскую границу и не пропускать не территорию СССР никого. А на очередной протест со стороны Сталина (причем даже не личный, а от имени партии) он ответил просто:

— У нас в Конституции записана свобода вероисповедания, но запрещена деятельность религиозных организаций, чия религия провозглашает неравенство людей или превосходство одной нации над другой, а так же въезд на территорию СССР лиц, таковые религии исповедующих. Католики считают, что все некатолики — дикари, иудеи провозглашают евреев высшее нацией, а из Польши кто к нам перейти может? Католики и иудеи, которых СССР в соответствии с Конституцией в страну допустить не имеет права.

— Но гуманитарные соображения…

— Закон — един для всех, а России на всяких иностранцев вообще плевать. СССР заботится исключительно о своих гражданах.

— Плоховато заботится, пограничники сколько народу, на время выехавшего, обратно в страну не пустили?

— Те, кто исповедует неправильные, антиконституционные религии, праве покинуть СССР в любое время. Зная при этом, что обратной дороги не будет — и мы что, каждого должны уговаривать, а потом ради их блага собственный закон нарушать?

— Но это…

— Это — закон. А поляки пусть сами свои проблемы решают.

— Вы с такой политикой уже дорешались. В Испании республиканцы потерпели поражение…

— А они и с нашей помощью его потерпели бы. У ни же там полная анарзия была в республиканских войсках, да и коммунисты там… Товарищ Троцкий по сравнению с ними ангелом бы показался.

— Ну, с этим вы, конечно, правы — я про испанских коммунистов. Но теперь, если немцы выйдут на наши границы…

— Немцы — это меньшая из возможных проблем. Они сначала должны будут с британцами и французами договориться о совместных действиях, а это — развлечение минимум на полгода: островитяне в такой войне хотят быть главными, а Гитлер этого не потерпит. Так что спокойно охраняем наши границы и продолжаем тренировать армию. Нам сейчас каждый день важен.

— Вы… вы совершаете ошибку!

— Возможно, но я готов за ошибку ответить. И опять повторю: то, что я сейчас делаю — это тактика, а стратегии я пока не вижу. У вас стратегия готова?

— Почти готова, но пока… тем более сейчас я не готов ее с вами обсуждать.

— Хорошо, значит пока действуем тактически. Своей властью я учреждаю Государственный комитет обороны, назначаю себя его председателем… вас тоже в комитет забираю, но вы пока не суетитесь, готовьте стратегию действий во время войны. Я вам специально некоторые материалы подобрал, вот, возьмите…

Постановление об учреждении ГКО было закрытым, но, понятное дело, его довели до тех, кого это касалось. И военные практически единогласно учредили звание генералиссимуса и тут же его присвоили товарищу Буряту.

— Товарищи военные, — поинтересовался Николай Павлович у собравшихся в Генштабе генералов и маршалов, — как вы себе представляете: горный подполковник, причем давно уже в отставке — и сразу в генералиссимусы?

— Хорошо представляем, — отозвался маршал Шапошников, — в СССР и прапорщиков маршалами назначали. Так что терпите…

Немцы заняли Польшу всего за три недели — и остановились у советской границы. Остановились и стали делать вид, что дальше идти не собираются. То есть в одиночку они и на самом деле идти не собрались, но…

В начале февраля над Баку, Батуми и Поти несколько раз пролетел британский разведывательный самолет, а в середине марта посты радиолокационного наблюдения сообщили об «огромных группах самолетов, направляющихся к границам СССР со стороны Турции и Черного моря». И это было уже серьезно — так что навстречу этим «огромным группам» вылетели практически все советские истребители, базирующиеся вблизи Кавказа. Удачно вылетели: британцы, похоже, просто не заметили почти пять сотен истребителей Бартини, спрятанных под маскировочными сетями более чем на трех десятках полевых аэродромах. Но все же штук десять бомбардировщиков долетели до Батуми и Поти, и тамошним нефтезаводам стало весьма неприятно.

Николай Павлович прочитав телеграммы о результатах налетов, отдал короткий приказ, а затем вызвал к себе Сталина:

— Ну что, Иосиф Виссарионович, вы успели подготовить стратегию?

— В принципе да, но…

— Этого достаточно. Вы имеете на руках стратегию — вот вам ее и воплощать. Властью, данной мне русским народом, я назначаю вас Председателем ГКО и Главнокомандующим. Думаю, армейские вам звание генералиссимуса завтра уже присвоят — ну, если сегодня не успеют.

— Но вы…

— Я свои тактические приемы исчерпал, ничего хорошего для страны сейчас сделать уже не сумею. А вы… в общем, кресло вот это, садитесь и руководите. И вот еще что: на Председателя ГКО закон о контроле не распространяется, так что можете и ошибаться… иногда. В вашем распоряжении армия в три с половиной миллиона человек, двенадцать тысяч танков и четырнадцать тысяч — боевых самолетов. И… у товарища Хлопина парочка ребятишек что-то очень интересное с ураном придумали, так что им денежек не жалейте.

— А вы…

— А я вам говорил: я гораздо старше вас. Честно говоря, я старше уже любого человека в России…

— В Советском Союзе.

— И это тоже. Поэтому я отправляюсь на пенсию… но если вам вдруг понадобится от меня какой-нибудь совет, или помощь какая… я же России присягал, клялся служить ей до гроба. И если понадоблюсь — буду служить и дальше. По мере сил, которых у меня еще немного осталось. Так что жив буду — помогу как смогу. И да, последнее, чуть не забыл. Сейчас по моему приказу все шестьдесят девять тяжелых бомбардировщиков Петлякова летят пояснять британцам и французам, трехтонными бомбами что они были очень неправы там, на Кавказе. Я думаю, что всем, кто сумеет вернуться, звезды Героев нужно прямо на аэродроме вручить — но это теперь всего лишь мнение обычного советского гражданина. А как страна будет дальше жить и как награждать своих граждан — теперь решать вам. Да, помощников вы себе тоже сами выбирайте: господин товарищ Малинин тоже на пенсию вышел, и, вроде, не он один.

— Крысы бегут…

— Он, как и я, уже подали заявления о вступлении в Советскую армию простыми офицерами и отправке нас на фронт. Я, между прочим, из карабина стреляю лучше всех в Забайкалье, так что пользу стране принести сумею. Маша тоже со мной едет, из пистолета она даже лучше меня стреляет, а за детьми ее сестра… впрочем, это уже неважно. Ну все, что мог — сделал, а теперь настала пора искупать содеянное кровью. Всего хорошего и не поминайте лихом! И да, Россия у нас одна. Общая и для дворянина из второй части, и для мужика из глухой деревни. Берегите ее, теперь вы за нее в ответе. И я почему-то уверен: вам такая ноша по плечу…