Бумажный грааль

22

– Разве ты с нами не идешь, Горноласка? – глумливо спросил Касалкин.

Остановившись на веранде, он кричал в открытую дверь дома. Встав, Горноласка двинулся к ним, на ходу качая головой. Преподобный Уайт направил камеру на художника Джей-сона, который обнял Касалкина за плечи и принял картинную позу – гордый профиль, мундштук у рта.

– Умышленное нанесение вреда – это не по мне, – сказал Горноласка. – Боюсь, к таким выходкам я равнодушен. Ими ровным счетом ничего не добьешься. И это легкомысленно. Я скандалов не устраиваю. – Говорил он капризным тоном, словно думал, что его дразнят.

– Говард его раскокает, – сказала Гвендолин Банди.

– Раскокает! – расхохотался преподобный Уайт. – Рискну согласиться, если ты будешь держать руки при себе, а не при его ширинке.

Он ущипнул миссис Банди за бок, на что она развернулась и игриво от него отмахнулась.

– Пошли же, Ласочка, – сказала она. – Разве ты не хочешь посмотреть, какой смельчак у нас Говард? Он же вылитый детектив, эдакий тихоня с железными кулаками, правда? Такие по мне. Посасывает тайком скотч из бутылки, которую держит в ящике стола у себя в конторе, и женщин называет дамами. Уж он-то разделается с Шалтай-Болтаем – никакого снисхождения. Правда, Говард?

Улыбнувшись, она облизнула губы, напоказ поводив по ним языком. Пахло от нее шампанским.

– Верно, – испуганно согласился Говард. – Ни малейшего.

Но на веранде он помедлил, вспомнив про палку Грэхема – про свою палку, – и обернулся посмотреть через окно в ярко освещенную гостиную, где Горноласка снова сел на диван дуться. Миссис Лейми, по всей видимости, ее куда-то убрала. Она радостно ему помахала, будто матушка, отправляющая ватагу детей играть во дворе в фанты.

От мысли, что может лишиться палки, он запаниковал. Какого он свалял дурака, вообще взяв ее с собой. Он чувствовал, хотя он не мог бы сказать почему, что еще глупее поступил, упустив трость из виду.

– Моя палка, – сказал он, хлопнув себя по лбу. – Пойду, пожалуй, ее заберу.

– Потом, – отрезала миссис Банди. – Мы идем всего через улицу. И не собираемся торчать там весь вечер. Это как бы налет герильерос. Жги и круши! Потом вернемся и поиграем с твоей палкой.

Говард сомневался, что все так просто, но позволил себя провести через палисадник. Он понятия не имел, какую проказу они затевают, но, по всей видимости, они действительно шли не дальше, чем через улицу. С моря дул холодный ветер, они не оделись, а значит, идут они ненадолго.

– Это битва в войне искусств, – сказал Честертон Касалкин. – Меня тошнит от выпиленной дребедени в том палисаднике.

– Тогда поблюй за всех нас, Чес, – сказала миссис Банди. – Пусть тебя стошнит. Обожаю перфомансы.

– Я тебе покажу перфоманс, – отозвался мистер Касалкин и, перебежав вприпрыжку улицу к дому Беннета, пнул деревянные анютины глазки так, что они подпрыгнули.

– Эй! – закричал Говард.

Эта выходка застала его врасплох, но крик потерялся за боевым кличем пьяного преподобного Уайта, который бежал следом за Касалкиным, снимая все на камеру. Миссис Банди выдернула пару деревянных тюльпанов и бросила один Джейсону. Топчась взад-вперед по газону и клумбам, они принялись фехтовать длинными стеблями.

Все теперь притихли, хихикали и подзуживали друг друга вполголоса. Говард только смотрел. Нужно как-то их остановить, но, как и Горноласке, ему претила мысль о скандале, к тому же он боялся лишиться трости. Их дурачество напомнило Говарду, как, будучи подростками, они с друзьями устилали газоны туалетной бумагой, вот только эта проказа казалась злобной и почему-то смертельно серьезной. Они громили садик Беннета с какой-то скрытой целью, которую он едва понимал, разве что это была чистейшая тупая злоба.

– Давай же, – сказала миссис Банди, делая выпад тюльпаном и совершая укол в пах. – Не будь нюней. Повеселись ради разнообразия.

Полы ее рубашки выпростались из джинсов и неряшливо болтались, одна пуговица отлетела в тюльпановом поединке. Было ясно, что она только разогревается. Глаза у нее горели, и во взгляде читался садизм, от чего Говард попятился на проезжую часть.

Внезапно его осенило: готовится нечто гораздо худшее, проказа с разбиванием Шалтай-Болтая всего лишь прелюдия к более значительным, более зловещим выходкам, которые устроят попозже ночью… с ним самим в главной роли.

Миссис Лейми наблюдала за ними со своей веранды. Ее красное кимоно трепыхалось на морском ветру, волосы развевались у нее за спиной, лицо было такое худое, накрашенное и напудренное в свете фонаря, что старуха походила на существо, выползшее из подземного борделя. Она помахала Говарду, словно подстегивая, потом вернулась в дом и захлопнула дверь, не желая иметь больше ничего общего с ночным озорством.

Он покорно пожал плечами, когда миссис Банди схватила его за руку и силком потащила к Шалтай-Болтаю. Она ткнула его в ребра, потом запустила руку в карман его брюк, притиснулась, чтобы засунуть язык в ухо, и больно укусила за мочку.

– Эй! – крикнул он, вырываясь и едва не лишившись куска кожи.

Преподобный Уайт, задыхаясь, стоял возле деревянной вертушки – деревянный молочник доил деревянную корову, – омываемой светом от видеокамеры. Один глаз у него подергивался крупным тиком, а из уголка приоткрытого рта стекала слюна. Отдав камеру Джейсону, он обеими руками схватил корову и, сорвав ее с подставки, швырнул за дом так, что она закувыркалась, как пластмассовая летающая тарелка.

– Устроим тут заварушку, – сказал он Говарду, подмигивая дергающимся глазом.

Мимо них с занесенным молотком пронесся Честертон Касалкин, подпрыгнул, пытаясь достать Шалтай-Болтая. Но тот сидел слишком высоко, и удар вышел слабым. Чертыхнувшись, Касалкин попытался сбить его снова, и опять без результата.

– Проклятие! – выругался он и позвал: – Преподобный!

– К вашим услугам, – откликнулся, сгибаясь, преподобный Уайт.

Касалкин забрался ему на спину, и его «лошадка», подрагивая, встала, пошатнулась и едва не рухнула. Касалкин взвизгнул, цепляясь изо всех сил, и когда они почти обрели равновесие, вцепился в воротник преподобного как в вожжи. Парочка налетела на Шалтай-Болтая, который посмотрел на них раскосыми, чуть азиатскими глазами и помахал последнее меланхоличное «прощай» Говарду, словно знал, что ему предстоит роковое падение, а может быть, даже вообще ждал его с начала вечера.

Схватив Говарда за руку, миссис Банди потащила его за собой. В лице у нее было что-то от развратницы из порнофильма. Но он уперся, оглядываясь по сторонам, потом стряхнул ее и подошел к шесту, на котором крепилась корова-вертушка, как раз в тот момент, когда Касалкин вновь тщетно ударил по яйцеголовому молотком.

Касалкин громко выругался, ярясь на раскрашенный кусок вибрирующей фанеры. Его левая рука теперь дергала за волосы преподобного Уайта, и проповедник выгибался и дергался из стороны в сторону, стараясь сбросить седока и крича: «Ой-о-о-ой!», так что половина ударов Касалкина приходилась мимо цели, но замахивался он с такой силой, что едва не падал с закорок преподобного.

Расшатав, Говард выдернул из земли шест – выкрашенную белым сосновую палку два на два дюйма и почти четыре фута длиной. Перехватив ее как бейсбольную биту в футе от конца, он подобрался, сделал глубокий вдох и закричал Касалкину:

– Нет! Вот так!

Надвинулся Джейсон, заливая их всех электрическим светом, камера зажужжала, когда Говард чуть присел. Преподобный Уайт благодарно отступил, дыша с присвистом, и явно готовый дать Говарду шанс.

– Валяй! – крикнул он. – Один ноль в пользу Джиппера! – И на трясущихся ногах присел на корточки, чтобы сбросить Касалкина наземь.

– Эй! – заорал Касалкин, цепляясь как наездник на родео, явно еще не покончивший с ухмыляющимся Шалтай-Болтаем, и в этот момент Говард сказал:

– Прошу прощения, преподобный! – и нанес удар шестом, врезав проповеднику поперек живота.

Проповедник согнулся пополам, воздух вырвался из него, точно из ржавых мехов. Касалкин завизжал и приземлился лицом в землю, разметав деревянные розы и беспомощно пытаясь швырнуть в Говарда молоток. Говард же отпрыгнул, одновременно поворачиваясь, и с силой опустил тяжелый шест на видеокамеру Джейсона. Раздался удовлетворительный хруст чего-то ломающегося, и большая черная пластмассовая штуковина вылетела на тротуар и скатилась на мостовую. Сделав полшага назад, Говард размахнулся снова – дождем осколков разлетелась лампа.

Тут на него набросилась озверелая миссис Банди, скрючив пальцы, оцарапала ему шею. Он развернулся, занося шест намеренно высоко, чтобы ей пришлось упасть на колени, когда импровизированная бита пронеслась у нее над макушкой. Потом, нанеся еще один, последний, удар Джейсону, который дико размахивал камерой над головой, Говард выбежал на улицу, понесся по Зеленодольной к центру, бросив по дороге шест в сорняки на пустующем участке.

Он успел свернуть за угол и притаиться в тени еще до того, как они погнались за ним, и, не оглядываясь, резко свернул влево и заполз в кусты вдоль заднего забора миссис Лейми.

Шаги приблизились, прошли мимо и заухали прочь, к перекрестку. Ему показалось, он услышал, что в ту же сторону удаляются и другие. Ага, они решили схитрить и разделились, может, захотели его окружить. Потерянное время дорого им обойдется. Он осторожно выглянул: кругом ни души, но вдалеке слышались крики. По-видимому, они ищут его на утесах.

Подтянувшись, он перевалился через деревянный забор, тяжело приземлился на больную ногу, поморщившись от боли, которая прошила ему лодыжку и колено. Он даже удивился, насколько стал зависеть от палки Грэхема. С тех пор, как он всего полчаса назад выпустил ее из рук, боль в ноге, казалось, утроилась.

Не мешкая более ни секунды, он похромал через открытую заднюю дверь, бесшумно прикрыв ее за собой, и сразу забрался в огромный буфет на подсобной веранде. Оказалось, это не буфет, а отапливаемый ватерклозет с горячей водой, тем не менее в щели вентиляционной решетки в стене почти ничего не было видно. Он приготовился к долгому ожиданию, вспоминая, как расположены в доме комнаты. Где-то внутри лежит его палка, и без нее он не уйдет.

Он мог бы рискнуть пойти за ней сразу, вот только в гостиной все еще сидел Горноласка и разговаривал с миссис Лейми. До Говарда доносились их голоса. Ему совсем не хотелось снова драться, разве что его к этому вынудят. У него ведь и после прошлой битвы еще поджилки трясутся. Необходимо забрать оттуда палку так, чтобы никто не пострадал, а главное – он сам.

Говард смирился с долгим ожиданием. До одиннадцати еще час. Если не останется ничего другого, он может выскользнуть через заднюю дверь и исчезнуть, начисто испортив вечер. Вот и пытайся убедить врага, что у тебя душа наемника.

Первой вернулась Гвендолин Банди. Говард слышал, как она терзает миссис Лейми рассказом о предательстве Говарда. Горноласка громко расхохотался, делая вид, будто недоумевает, как это могло явиться для кого-то неожиданностью. Они с миссис Лейми наблюдали за всей эскападой в окно. Незадачливые шалопаи получили по заслугам. Отрывать крылышки мухам – не его стезя, сказал он. Он предпочитает сразу их давить – быстро. Вот зачем Господь изобрел мухобойки. Тут миссис Банди спросила:

– Так кого мы используем теперь? Миссис Лейми промолчала.

«Мы?» – удивился Говард. Что это, черт побери, значит? Только то, вероятно, что интуиция его не подвела. Они с ним играли, каким-то подлым образом «откармливали, как порося». На кухню вошла Гвендолин Банди. В щель он увидел, как, вынув из ведерка бутылку, она присосалась к шампанскому, хлебая его долгими, с придыханием, глотками.

– Ты ранен! – сказала она кому-то. Этим «кто-то» оказался Касалкин, чье лицо было перепачкано садовым черноземом.

– Ему не жить!

Критик бухнул кулаком по стойке, потом повернулся к раковине. Подставив сложенные руки под воду, он плеснул себе в лицо пригоршню воды.

– Какая жалость, что он не пишет романы, – сказала Гвендолин, гладя его по загривку. – Ты бы смог разделать его в «Кроникл».

– Иди к черту.

Касалкин ушел, а женщина, открыв холодильник, достала и откупорила новую бутылку. Тут послышались голоса Горноласки и преподобного Уайта, которые о чем-то заспорили, и вдруг все заговорили разом.

Кто-то упомянул «жезл», и Говард понял, что они говорят о палке. Внезапно перебранка стихла, и следующие пять минут до него доносился только неразборчивый шепот. Потом наступила тишина, за ней – шарканье удаляющихся вверх по лестнице шагов.

Выходит, палка наверху, или так ему показалось. Ни малейшей возможности ее забрать, разве что выдумать какой-то отвлекающий маневр посерьезнее, и сделать это надо быстро. Угон машины на сей раз не сработает. Лучше бы взрыв. Жаль, что у него не осталось бомб-фейерверков. Можно было бы бросить их в унитаз в туалете внизу и закрыть крышку.

Время близилось к одиннадцати. Нельзя выжидать всю ночь, нужно действовать. Вполне возможно, не найдя его, Сильвия приедет узнать, что случилось. Одна эта мысль заставила его всерьез взяться за дело. Кого они «используют»? Вот что спрашивала у миссис Лейми Гвендолин Банди. Говард безумным взором обвел веранду. Ну а ему-то чем воспользоваться? Можно вывернуть заглушку газового крана и, выбравшись из шкафа, бросить туда спичку. Но это чистое безумие. Старый деревянный дом сгорит, как свеча, прихватив с собой и половину людей. И если уж на то пошло, палку тоже. Впрочем, это чертовски их отвлечет, а к перечню его преступных деяний добавятся поджог и убийство.

Придется вылезти из шкафа. Это для начала. Он осторожно выглянул через решетку и, не увидев в кухне никого, вышел из шкафа на подсобную веранду, где первым делом увидел на стене возле огнетушителя аптечный шкафчик. Открыв дверцу, он вытащил гору марлевых бинтов, компрессов и пузырек с йодом. Потом открыл ближайший буфет, отодвинул в сторону бутылки с шампунем для ковров, чистящие средства и коробки ватных тампонов. Среди прочего хлама оказалась пластиковая бутыль на полгаллона с хлоркой, которую он вытащил и прислушался. Наверху как будто разговаривали, но до него доносилось только бормотание. Если он начнет бросаться тяжелыми предметами, его услышат.

Он решил, что пришла пора действовать. Нет времени на дебаты между ангелом и дьяволом, стоящими соответственно за правым и левым плечом. Само провидение позаботилось, чтобы на подсобной веранде у миссис Лейми оказались отличные запасы, а не воспользоваться даром провидения – к неудаче. Так, во всяком случае, сказал бы дядюшка Рой.

Открыв бутыль с хлоркой, Говард осторожно вылил в нее йод, закрутил крышку и взболтал. Потом поставил бутыль на раковину и сосчитал до шестидесяти, доставая тем временем перочинный нож, затем большим лезвием проткнул пластиковую бутыль приблизительно в полудюйме от донышка. Пока он расширял отверстие, по лезвию потекла, сбегая тонкой струйкой в раковину, хлорка. Мгновение спустя струйка иссякла, и Говард опустил нож пониже, сливая большую часть оставшейся жидкости. Потом повернул нож вбок, чтобы срезать весь верх бутыли.

На дне остались небольшая лужица хлорки и известковый осадок. Скомкав побольше марлевых бинтов, он вылил на них содержимое бутыли, держа ком над раковиной так, чтобы поймать на него осадок, и стряхнул, сколько смог, жидкости. Что делать дальше? Нужно что-нибудь зрелищное. Лучше всего жар.

Поспешно вернувшись на кухню, он начал один за другим открывать ящики, пока не нашел тот, где были свалены черпаки, лопаточки и шампуры. Кухонные принадлежности гремели, пока он в них рылся, поэтому пришлось двигаться медленнее и работать тихо и осторожно. Вот оно! Чайное ситечко. Затолкав влажную марлю в ситечко, он задвинул крышечку, а потом шагнул к газовой плите.

Он поводил ситечком над газом, чтобы бинты высохли, стараясь при этом его не трясти и отворачивая лицо, чтобы, если взорвется, его хотя бы не ослепило. Он проделывал такое лишь однажды, в лаборатории колледжа на занятии по химии, и тогда от взрыва самодельной бомбы раскололся стол. Сейчас ему нужно нечто большее – что-то такое, от чего они бы сбежали, чтобы основательно их напугать.

Бинты почти высохли, на все ушло не более шести минут. В остальном придется положиться на удачу. Или сработает, или нет. Чтобы не слишком звякало, он запихнул ситечко в носок, который добыл из ящика для грязного белья, и осторожно положил все в сушку для белья, после чего включил центрифугу.

Возможно, они и услышат, как оно там крутится, но это неизбежный риск. Несколько минут под воздействием высокой температуры должны дать великолепный результат. Он быстро подошел к двери в гостиную и, не увидев там никого, вышел на переднюю веранду, где прикорнул в тени, чтобы подождать и все обдумать.

Но времени на размышления не оказалось. Почти сразу на служебной веранде прогремел адский взрыв. Говард думал, что центрифуга его приглушит, но грохот получился, как от взрыва динамитной шашки, и раздался шум падающих на пол предметов, когда что-то – скорее всего дверцу сушки – вынесло ударной волной и швырнуло о противоположную стену. Удар сотряс кухню. В последовавшей затем мертвой тишине послышался топот шагов на лестнице.

Прибежали все разом. С того места, где он сидел, скорчившись, на веранде, Говард видел, как они бросились на кухню. Тогда он встал и, проскользнув в переднюю дверь, бегом бросился на второй этаж.

Кто-то крикнул: «Вот черт! Смотрите!», еще кто-то, вероятно, миссис Лейми, взвизгнул, а потом завопил про огнетушитель. Этот вопль Говард услышал на середине лестницы. Наверху он толкнул первую же дверь.

Комната была большой, оклеенной кроваво-красными викторианскими обоями с цветочным орнаментом, почти посередине стояла большая круглая кровать. На ней лежала его палка. Рядом на полу высовывались из-под покрывала пропановая горелка и фигурный молоток Касалкина. Они трудились над палкой – отпиливали от нее куски. Покрывало было усыпано опилками, а конец палки плоско обпилен. В комнате стоял густой запах смолы. Отпиленные куски исчезли.

Схватив палку, Говард снова выбежал в коридор, но на площадке лестницы остановился, чтобы прислушаться и перевести дух. Он едва-едва слышал, как в кухне пререкаются голоса. Потом, закрываясь, хлопнула задняя дверь. Они, наверно, решили, что он взорвал сушку и выбрался на задний двор. Может, они тоже туда побегут, решат его преследовать… Держась как можно ближе к стене, он на цыпочках спустился вниз.

Входная дверь все еще стояла нараспашку, но от основания лестницы ее отделяли долгие шесть ярдов. Говард остановился, скрючился, чтобы последний раз взглянуть на кухонную дверь прежде, чем метнуться на улицу, и как раз в этот момент из кухни вышли Честертон Касалкин и Джейсон. Оба пересмеивались, будто считали взорванную центрифугу гениальной шуткой. Потом по лицу Касалкина скользнули сомнение и подозрения, и он уставился на открытую входную дверь.

Говард бросился вперед. Ожидание теперь ничего не даст. Размахивая палкой, он перепрыгнул последние две ступеньки, приземлился на больную ногу, споткнулся и едва не упал. Двое мужчин поглядели на него в полнейшем изумлении, словно недоумевали, что бы это значило. Потом Касалкин заорал и, схватив тяжелую стеклянную пепельницу, метнул ее в Говарда, промахнувшись на добрые три фута. Пепельница угодила в выходившее в палисадник окно, и на улицу полетел дождь осколков, а Говард ожесточенно замахнулся палкой на Джейсона, когда художник попытался отрезать ему путь к двери.

Говард налетел на экран двери, тот от удара распахнулся, и Говард выбежал прямо на дорожку, а оттуда в переулок. В доме кричали: Касалкин и Джейсон вопили «Караул!» – им совсем не хотелось выходить на темный двор одним. Забравшись в «фольксваген», Говард прикорнул в темноте между передними сиденьями.

Он чувствовал запах старого винила, машинного масла и набивки сидений, но ждал и пытался сообразить, правильно ли поступил. Им не придет в голову, что сейчас, когда палка снова у него, он мог остаться поблизости. Но если они заглянут в автобус…

Судя по топоту, они мечутся взад-вперед по улице. Мгновение спустя завелась машина Горноласки, из-за барахлящего стартера мотор долго чихал и завелся не сразу. Говард выждал, пока все стихло, и только потом выглянул из-за спинки сиденья. Улочка была пустой и темной. Наверное, уже перевалило за одиннадцать. Сильвия, возможно, уже закончила якшаться с миром духов и вернулась к магазину. Выбравшись из автобуса, Говард двинулся к Главной, держась в тени и то и дело оглядываясь через плечо.

В магазинчике было темно. Значит, Сильвия еще у миссис Мойнигэн. Говард направился к ее дому. Внезапно ему очень захотелось там очутиться. Кто знает, на что еще способен «кружок» миссис Лейми? Прислушиваясь, не раздастся ли топот ног или урчанье мотора, он быстрым шагом преодолел Главную и свернул на Сосновую. В поселке было темно и тихо, луна стояла высоко, заливая светом улицу. Ни с того ни с сего, обуреваемый дурными предчувствиями, он перешел на бег, и тут с Главной на Сосновую вывернула машина. Шла она медленно, а когда его осветили фары, прибавила ход.

Перемахнув через забор, Говард побежал через убогий палисадник старого дома. Завернув за угол на задний двор, он прокатился мимо выводка металлических мусорных баков, держа курс прямо в соседний двор. За спиной открылась дверь, кто-то закричал. Залаяла собака, к ней присоединилась другая, а Говард все бежал и бежал задами темных домов. В проемы между ними он видел машину Горноласки, которая, двигаясь по улице, держалась вровень с ним. В машине было трое: Горноласка, Касалкин и Джейсон.

На бегу Говард тяжело опирался на палку. Впереди возник забор, закрывающий путь в следующий двор. Остановившись, он снова поглядел в сторону улицы. В верхнем этаже дома за ним зажегся свет, и он сообразил, что, пытаясь спастись задними дворами, ничего не добьется. Он снова вышел в переулок и оказался в пятидесяти футах от поворота на Сосновую.

Пока Говард, задыхаясь, бежал по Сосновой, внимательно глядя на номера домов, возле него притормозил Горноласка. Говард совсем измучился, и это было совершенно очевидно троице в машине, которые, подбадривая его криками в открытое окно, просто ехали за ним, упиваясь победой, но им, кажется, совсем не хотелось пытаться захватить его посреди улицы.

На подъездной дорожке у одноэтажного просторного дома с белыми стенами стояла машина Сильвии. Из окон лился свет. Говард повернулся и, взбежав по дорожке на крыльцо, с силой постучал в дверь. Изнутри донеслись голоса. Машина Горноласки затормозила так резко, что едва не врезалась в бордюр. Из нее вывалилась вся троица и решительно направилась к нему, а он все еще колотился в дверь. Внезапно она распахнулась, и, как персонаж мультфильма, он едва не постучал в лицо степенной женщины в мешковатом платье, которая на него посмотрела не без подозрения.

Но за спиной у нее стояла Сильвия, которая тут же воскликнула: «Говард!», будто была на седьмом небе от счастья, что его видит.

Женщина слегка раздвинула в улыбке губы и посмотрела за его плечо на приближающуюся троицу. Неспособный произнести не слова, Говард ловил ртом воздух.

– Не хотите ли войти? – любезно спросила хозяйка.

– Очень бы хотелось, – ответил, поднимаясь на веранду, Горноласка. – Мы друзья Сильвии. Были тут в гостях неподалеку, и Сильвия так мило нас пригласила. Но мы только на минутку. Надеюсь, мы не слишком поздно.

Говард переступил порог, сделал два шага мимо миссис Мойнигэн и провел пальцем по горлу так, что только Сильвия это видела. В ответ она пожала плечами. Что она может сделать?

В просторной гостиной сидела на софе блондинка, а рядом с ней большеносый бородач во фланелевой рубашке. На нем было с полдюжины крупных безвкусных украшений навахо, лицо – багровое, с проступившими жилками, как у запойного пьяницы. По низкому кофейному столику были разбросаны кристаллы, серебряные и медные украшения, на краю лежала стопка книг и брошюр.

– Мы помешали! – воскликнул Горноласка, словно сожалея о своей невежливости. – Этого я и боялся, Говард.

Сильвия исчезла. Говард дико оглянулся по сторонам, надеясь, что она снова появится, чтобы его спасти, но она пропала.

– Да, – ответил он, стараясь, чтобы это прозвучало как извинение. – Вы любительница философии нью-эйдж, миссис Мойнигэн? – Он взял со столика книгу. На обложке под тремя расфокусированными бабочками красовался вопрос: «Кто вы?»

Она поглядела на него скептически, и Говард пригладил волосы. – Миссис Мойнигэн не «любительница» философии, – ответил за нее бородач.

– Ну разумеется, – улыбнулся ему Говард, гадая, куда, черт побери, подевалась Сильвия. Словно услышав его, она появилась из коридора и подмигнула Говарду, который ни малейшего понятия не имел, что означает это подмигивание.

– Я в прошлом году познакомился в Эсейлен с Родией Дейвис, – продолжал он, на ходу выдумав имя.

Глаза миссис Мойнигэн расширились.

– Прошу прощения, – начала она.

– Эта женщина – проводник духа карпатской рабыни. Просто чудесную книгу написала, она вышла в мягкой обложке в издательстве «Аметистовые оттиски». У тебя есть экземпляр, милая?

– Нет, – с сомнением ответила Сильвия. – С собой нет, но в магазине, наверное…

– Тогда давайте поедем его поищем? – предложил Горноласка, кладя руку на плечо Говарду. – Ну правда, мы хозяев от чего-то оторвали. Сильвия, ты с нами? Или нам лучше заехать за тобой через… Скажем, через полчаса?

– Карпатской рабыни? – спросила миссис Мойнигэн. – Как интересно.

– Готов поклясться, Карпаты – это горный массив, – весело сказал Касалкин. – Ты уверен, что именно карпатской?

Миссис Мойнигэн жестом указала на софу.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала она. – Мы на самом деле как раз заканчивали. Большинство гостей уже разошлись. Это Сьюзан Макинтайр.

Блондинка на кушетке с улыбкой кивнула. Волосы у нее были заколоты громоздким медным гребнем, а на пальце красовалось кольцо с кварцитом размером больше гусиного яйца.

– Мне тоже пора идти, – сказала она, вставая, и после нескольких прощальных любезностей поспешила к двери.

– Стаканчик вина? – предложила миссис Мойнигэн. Бородач нахмурился и поглядел на часы, до того прятавшиеся под манжетой фланелевой рубахи.

– Почти одиннадцать, – сказал он.

– А это мистер Мойнигэн, – представила его Сильвия.

– Приятно познакомиться. – Наклонившись, Говард пожал руку бородачу, на лице которого отразилось еще большее сомнение. – Знаете, – сказал он, – вы невероятно похожи на Абрахама Маслоу[15]. – Скорее всего ложь чистой воды. Говард не помнил, видел ли он хоть когда-нибудь фотографию Маслоу.

– Вы так думаете? – Миссис Мойнигэн искоса поглядела на мужа (быть может, немного скептически).

– Стопроцентно. – Сев на диван, Говард устроился поудобнее. – Правду сказать, стаканчик вина был бы весьма кстати. Если, конечно, мы вам не мешаем.

– Ну конечно, мы им мешаем, Говард. – Горноласка покачал головой, точно говорил с непослушным ребенком.

– А Джейсон у нас художник. – Говард кивком указал на нахмурившегося Джейсона, который так и остался стоять.

– Художник, – повторила миссис Мойнигэн. – Как мило. Я сама рисую маслом. Но прошу вас, садитесь.

Джейсон сел, предварительно отряхнув сиденье стула.

– Только не говорите, что картины на той стене вашей работы, – сказал Говард, указывая на два массивных морских пейзажа без рам, бок о бок висящих на стене.

В паре они изображали каменистую бухточку и волны, цветом и фактурой похожие на разламывающиеся о камни сырники. Развернувшись носом от берега, правила в море рыбацкая шхуна, выйти в которое ей, похоже, мешал толстенный канат. Такой картине самое место на стене какого-нибудь банка в пригороде мегаполиса.

Говард услышал, как Касалкин чертыхается себе под нос. Джейсон, казалось, готов был взорваться.

– Напоминает Биглера, – сказал Говард, – только тут проработка много тоньше. Лучше схвачены детали.

– Биглер? – переспросил Джейсон, принимая стакан. – Кто, скажите на милость…

– Говард – куратор весьма и весьма крупного музея в Лос-Анджелесе, – оборвала его, обращаясь к миссис Мойнигэн, Сильвия. – Гетти, сами понимаете.

– Правда?! – воскликнула миссис Мойнигэн.

– Ну, – протянул Говард, – одно я вам могу сказать наверняка. Не важно, кто написал эти картины, они очень хороши. Великолепна проработка деталей. Ты согласен, Джейсон?

Художник промолчал.

– Миссис Мойнигэн сама их нарисовала, – сказал мистер Мойнигэн. – Она выставляется в нескольких галереях города.

– В этом я уверен, – отозвался Касалкин. – Но вот Биглер… Я и о нем не слышал. Он что, тоже был карпатским рабом?

Говард бросил ему подчеркнуто резкий взгляд, будто он оскорбил картины миссис Мойнигэн.

– Мне бы хотелось про это послушать, – сказала хозяйка, возможно, слишком скромная, чтобы продолжать разговор о собственном творчестве. Говард поймал себя на том, что она ему нравится. Было в ней что-то большое, округлое и щедрое.

– Повторите, как звали того медиума? – попросила она. – Мне бы хотелось прочесть ее книгу.

Говард порылся в памяти, но имени вспомнить не смог, ведь, если уж на то пошло, он на ходу его придумал.

– Родия Дейвис, – пришла ему на помощь Сильвия. – Ты так, кажется, сказал, правда, Говард? Может, ты сможешь завтра найти миссис Мойнигэн экземпляр. – Она широко ему улыбнулась и сообщила миссис Мойнигэн: – Говард – племянник моего отца. Он Бартон.

– Неужели? Вашего дядю страшно недопонимают, – сказала она Говарду. – Его музей привидений был потрясающим местом! Люди, наделенные истинным даром, всегда страдают в обществе, которым заправляют алчность и цинизм.

– Вот уж это-то святая правда, – печально кивнул Горноласка.

Мистер Мойнигэн осушил свой стакан.

– Миссис Мойнигэн сама медиум.

– Правда? – спросил как будто с искренним воодушевлением Горноласка.

Касалкин и Джейсон сидели молча, словно не решались открыть рот.

– Она вступает в контакт с существом, известным только как «Чет», – серьезно сказал бородач и оглядел собравшихся, будто ожидал, что кто-то станет ему возражать. – Он сегодня был здесь, в этой самой комнате. Не в своем материальном теле, конечно. С нами была его астральная проекция.

– Он знаком с карпаткой Говарда? – спросил Касалкин.

– Сегодня он говорил с нами почти двадцать минут, – не обращая на него внимания, сказала Сильвия.

Касалкин тихонько фыркнул.

– Какие-нибудь наводки для игры на бирже?

– Честертон! – одернул его, слегка нахмурясь, Говард и, повернувшись к бородачу, сделал быстрый жест, изображая перепившего, потом подмигнул и встряхнул головой.

– Ах вот как! – в свою очередь, тряхнул головой бородач. Горноласка взглянул на часы:

– Будь я проклят! Почти половина двенадцатого! Нам правда пора идти. Большое спасибо за вино.

Он встал, Джейсон и Касалкин тоже поднялись.

– Какая жалость, – расстроилась миссис Мойнигэн. – Спасибо, что сказали столько хорошего о моих картинах.

Ее муж встал и начал убирать со стола стаканы, будто, избавившись от них, избавится от непрошеных гостей. Устало хмурясь, он стер мокрое пятно рукавом рубашки.

Говард напряженно соображал, как бы еще потянуть время. Он должен что-то предпринять, чтобы спасти и Сильвию, и себя. Для дальнейшей беседы уже поздно. И в полицию он позвонить не может: слишком многое уже натворил за день. Сильвия вдруг поглядела на него, словно озадаченная.

– Кажется, одного моего камня не хватает, – сказала она.

– О нет! – воскликнула миссис Мойнигэн. – Ведь не из тех, какие нам привезла с собой Сьюзан?

– Нет, – сказала Сильвия. – Это была пиритовая сфера размером с шар для гольфа. Наверное, под диван закатился или в угол куда-нибудь.

– Давайте вместе поищем, – сказал своим трем врагам Говард. – Он же никуда не делся. Честертон, заберитесь за кресло, ладно?

– Какого… – начал Касалкин, но Горноласка жестом его оборвал.

– Погляди под креслом, Чес.

Говард заглянул под диван, делая вид, что ищет мифический шар из пирита.

– Мы утром все тут перевернем, – сказала миссис Мойнигэн. – Нет смысла ползать по комнате сейчас. В такое-то время.

Тут в дверь позвонили, и миссис Мойнигэн сказала:

– Надо же какой сюрприз! Просто настоящая вечеринка, – и пошла открывать.

– Иисус на велосипеде, – пробормотал мистер Мойнигэн. И возмущенным шагом удалился со стаканами на кухню, бормоча что-то себе под нос.

Перехватив поудобнее палку Грэхема, Говард стал позади Джейсона, Касалкина и Горноласки, заступив между ними и Мойнигэнами. Он боялся, что за дверью окажутся миссис Банди, миссис Лейми и преподобный Уайт, которые выследили машину Горноласки. Тогда дело обернется худо. Ему вообще не следовало сюда приходить. А теперь в эту историю втянута и Сильвия, и ни в чем не повинные Мойнигэны.

Но когда дверь открылась, на пороге стояли дядюшка Рой, старый Беннет и мужчина из ресторана в гавани, который выглядел как подручный каменщика и одет был в передник мясника с пятнами чего-то, похожего на кровь. За ними наполовину скрывались в тени еще двое мужчин в лоскутных одеяниях клейщиков. Тот, что слева, вполне мог сойти за Моисея на иллюстрации к Исходу, если бы не правый, державший в руке монтировку, которой похлопывал себя по ноге.

– Папа! – радостно закричала Сильвия.

Касалкин отступил на шаг, словно готовился бежать через черный ход. Даже Горноласка заметно побледнел, а у художника Джейсона глаза забегали и вид стал испуганный, как у гадкого воришки, которого наконец схватила за шиворот рука закона. Концом палки Говард ткнул Касалкина в спину, и Касалкин в ярости обернулся. Сделав большие глаза, Говард кивнул на дверь, словно приглашая его выйти в палисадник.

– Здравствуйте, миссис Мойнигэн! – радостно воскликнул дядюшка Рой.

– Добрый вечер, мистер Бартон, – ответила миссис Мойнигэн.

– Мы за Сильвией и Говардом, – сказал дядюшка Рой с широкой, как перед объективом фотоаппарата, улыбкой, словно только что обнаружил, что мир у него в кармане.

– Какой чудесный молодой человек ее Говард! – произнесла миссис Мойнигэн, с сомнением глядя на друзей Роя. – Удивительно эрудированный. Думаю, у него гены дяди.

– Он у нас молодец, – отозвался дядюшка Рой.

– Где моя машина? – подозрительно спросил Горноласка, глядя мимо них на улицу.

Дядюшка Рой всем своим видом изобразил недоумение: он пожал плечами, лицо у него вытянулось, словно его-то уж никак нельзя винить в том, что сталось с машиной Горноласки. Потом он снова широко улыбнулся и, поклонившись, как мистер Пиквик, указал на газон.

– Пойдемте на улицу, – предложил он. – Надо будет поискать. Может, ее угнали треклятые арабы, у которых гастроном в Каспаре? Как там их зовут? Мохаммед что-то там. Готов поспорить, это та самая шайка, которая избила Джиммерса, а потом вернулась и украла его гараж.

Потом все гуськом вышли из дома, помахав на прощание миссис Мойнигэн, которая заперла за ними дверь.

– Прокатите этих ребят, ладно? – попросил дядюшка Рой одного из клейщиков. – Все как обычно.

– Что? – возмутился Касалкин. – Минутку. Я никуда не поеду.

Дядюшка Рой улыбнулся всей троице:

– Небольшая прогулка. Ночной воздух будет вам на пользу.

У обочины стоял транспорт клейщиков, тот самый «шеви» с черепами Дня поминовения усопших, который три дня назад был припаркован возле «У Сэмми». В лунном свете гипсовые черепа светились призрачно-белым. Миниатюрные скелеты в цилиндрах и с тростями неуклюже развалились на капоте, будто их навалили туда черпаком из братской могилы.

Честертон Касалкин попятился, потом повернулся бежать, даже, оттолкнув дядюшку Роя, проскользнул между двух клейщиков. Но старый Беннет ловко поставил ему подножку, и, слабо хрюкнув, он плюхнулся на четвереньки в траву. Мужчина из гавани поднял Касалкина на ноги, услужливо стряхнул с его одежды несколько травинок и вытер руки об окровавленный передник. Кивнув в сторону «шеви», он объяснил Касалкину что-то вполголоса, точно рассказывал ребенку об ужасных опасностях, подстерегающих того, кто играет посреди улицы. Один из клейщиков, с лицом неподвижным, как бетон, впился пальцами Касалкину в руку и стал теснить его к машине.

Горноласка последовал почти с готовностью, словно ему хотелось поскорее со всем покончить и не потерять при этом достоинства, а Джейсон подчеркнуто попытался изобразить то же самое, хотя его выдало лицо, да и выглядел он понуро, как мокрый пес, и нервно озирался, выискивая возможность сбежать. Впрочем, было уже слишком поздно, и он забрался в машину к своим двум друзьям. Вся троица сидела в кузове с деревянными физиономиями, точно манекены. Руки Касалкина шарили по коленям, пальцы выстукивали нервный ритм, он прикусил верхнюю губу, озирался по сторонам и елозил на сиденье, пока наконец не уперся взглядом в закрытые створки дверей. Потом, точно его вдруг ударили электрошокером, переполз через Джейсона и с перекошенным от ужаса лицом принялся колотить в окно. Джейсон отпихнул его на место, но он тут же вскочил снова и на сей раз попытался перебраться через спинку переднего сиденья.

– Он только что обнаружил, что ни на задней двери, ни на окнах нет ручек, – весело сказал Говарду дядюшка Рой, точно спортивный комментатор с прямым репортажем о матче.

– Отец! – воскликнула Сильвия, прикрывая рот рукой. Клейщики безмолвно забрались на переднее сиденье, перекатив Касалкина на колени его товарищам.

Потом дядюшка Рой наклонился поговорить через окно с троицей сзади.

– Вы, ребята, отправляетесь на небольшой курорт среди холмов. Диета из побегов и ягод. Свежий воздух. Новый взгляд на жизнь.

– Ты еще пожалеешь, что не умер! – заорал ему с заднего сиденья Касалкин, лицо которого перекосилось от ненависти и страха.

Мгновение дядюшка Рой смотрел на него так, будто Касалкин – таракан на тротуаре.

– Наложите на этого «машинку», если он и дальше будет бузить, – сказал он паре на переднем сиденье. – Но держите электроды подальше от его слюнных желез. И ради бога, на сей раз не давайте больше двенадцати вольт. Это же не для хот-догов, черт побери.

И «шеви» покатил по улице, увозя трех пораженных узников и их странных тюремщиков. На шоссе машина свернула на юг.

Вид у дядюшки Роя был такой, будто он только что съел тухлую улитку. Тяжело вздохнув, он устало потер лоб.

– Бедняги, – сказал он, глядя, как их увозят. – Надеюсь, они это заслужили. – Он вопросительно посмотрел на Говарда. – Последнее вычеркиваем. Точно знаю, что заслужили. Во всяком случае, один из них. Тот, что посередине. Лицо у него – ну сущая вывеска.

– Да уж, это точно он, – сказал Беннет. – Готов поставить блестящий новенький никель. Или он, или другой, по имени… как там? Белкокрыс? Что это, черт побери, за имя? – Беннет посмотрел на мужчину в переднике, который вместо ответа только пожал плечами. Оба они стояли, сложив руки на груди, точно телохранители в ожидании сигнала.

– Что с ними будет? – спросил Говард. – Я не знаю точно, чего они заслуживают, но…

– Заслуживают? – переспросил дядюшка Рой. – Бог знает, чего они заслуживают. Уж ребята из «Солнечной ягоды» им покажут. Клейщики – народ неразговорчивый. Ни словечка не вымолвят. От этого наши друзья просто на стенку полезут. Клейщики отвезут их в холмы за Альбионом, вытолкнут там из машины и отпустят идти пешком домой… всего три-четыре мили. Ну, в худшем случае, шесть. К трем утра они будут уже по кроваткам.

Вытащив из кармана стопку банкнот, он устало их перелистнул, выбирая сотенные и расправляя уголки.

– Могли бы выручить и чуток побольше, – сказал мужчина в кровавом переднике

Дядюшка Рой хмыкнул.

– Возможно. Скажи, Говард, ты ведь не знаком с Лу Джиббом? Официально вы не представлены? – Он жестом указал на своего друга, который протянул руку. Говард ее пожал.

– Мы встречались вчера вечером в гавани, – сказал Говард. – Но знакомиться времени не было.

– Мы с вашим дядей давние друзья, – сказал Лу Джибб. Кивнув, дядюшка Рой с трудом улыбнулся.

– Джибб – владелец «Чаши и Англии». А еще – шеф-повар, и мастер на все руки. Отвечает на наши звонки. Почти никто уже не звонит на таксофон. Поэтому, если аппарат трезвонит, это скорее всего нам, и Лу снимает трубку. Когда сегодня позвонила Сильвия, он как раз вел переговоры с тремя клейщиками, выторговывал несколько ящиков выпивки.

– С двумя клейщиками, – поправил Говард.

– Ну, был еще тот, кто взял машину Горноласки. Вы его не видели. Мы избавили машину от рабства. Освободили ее.

Все ради благой цели. В следующий раз, когда Горноласка ее увидит, он в глаза ее не узнает. Ребята из «Солнечной ягоды» поговаривали о том, чтобы превратить ее в клумбу с мотором. Это твое, Лу. – Отсчитав несколько банкнот, дядюшка Рой убрал остальное в карман.

– Отдай это миссис Девентер, – отмахнулся от денег Лу. – Мне они не нужны.

Кивнув, дядюшка Рой не стал спорить.

– Восемьсот долларов наличными. Как, по-твоему, за сколько можно сбыть такую машину?

– За пять тысяч самое меньшее, – ответил Беннет.

– Ага, но ведь эти «ягодники» чертовски нас выручили, правда? И будут готовы выручить снова. Услуга за услугу.

– Что тут, черт побери, происходит? – Сильвия явно кипятилась. – Горноласка не бил по голове мистера Джиммерса. Его там даже не было. Говард сам так сказал.

– Верно, – согласился Говард. – Ни одного из них там не было.

– Да Ладно, не стоит так волноваться, – сказал дядюшка Рой Сильвии. – Предоставь это мне. Вот Лу хотел измочалить их прямо здесь, не сходя с газона. Сегодня утром они подловили миссис Девентер, когда она возвращалась из Уиллитса.

– Что? – пораженно спросил Говард. Почему-то подобного он не предполагал.

– Что ты хочешь сказать? – спросила Сильвия. – Она…

– Нет, она не мертва. Скорее уж мертвецки пьяна. Это ее и спасло. При аварии ее сбросило на пол как тряпичную куклу. Будь она трезва, то, естественно, напряглась бы, и тогда – кто знает, что могло бы случиться. Ее отправили в больницу, наложили на руку гипс и привезли домой всего за полчаса до того, как вы позвонили.

– Откуда вы знаете, что это они? – спросил Говард.

– Кто-то ослабил гайки на тормозах и на правом переднем колесе в ее машине, – сказал мистер Беннет. – Наверное, пока она была у сестры в Уиллисе. Дорога там – сплошные повороты. – Он провел пятерней по волосам и мрачно покачал головой. – Неделю назад я поставил новые прокладки на тормоза и затянул все гайки. Точно помню, что я это сделал. Теперь вина ляжет на меня. Если она серьезно пострадала, мне не сдобровать. Ее «понтиак» отбуксировали назад к ее дому.

– И у вашего дома тоже сегодня была заварушка, – сказал Беннету Говард. – Они разворотили ваши клумбы и попытались разломать Шалтай-Болтая. Я сделал что мог, чтобы их остановить.

– Сволочи, – пробормотал дядюшка Рой, направляясь к пикапу. – Поехали туда.

Беннет пожал плечами:

– Невелика потеря, если они только попинали клумбы. Там нет ничего, что нельзя было бы подлатать.

– Если я вам, ребята, больше не нужен, – сказал Лу Джибб, – то я поехал. У меня еще на три-четыре часа работы осталось.

– Да возьми хоть сколько-то деньжат, черт побери, – сказал ему дядюшка Рой, поворачиваясь и снова доставая деньги. – Хватит хотя бы заплатить за виски с «Ягоды».

Джибб помешкал, но потом взял то, что предлагал ему дядюшка Рой, и затолкал в карман передника.

– Но остальное отдай миссис Девентер.

– Ну конечно, отдам. – Дядюшка Рой кивнул на прощание Джиббу, который сел в машину и завел мотор. – Чертовски славный малый, правда? – сказал Рой. – Они смотрели, как Джибб трогается с места. – Как-то раз я прочел в книге: один парень все спрашивал, что самое удивительное: что люди могут обращаться друг с другом так по-доброму или так скверно. Я много об этом думаю. Потом сталкиваюсь с такими людьми, как Джибб или вот эта миссис Мойнигэн, и вижу, что с людьми они обходятся честно и по-дружески, и никаких усилий им этого не стоит. Для них это все равно что дышать. Ничего из ряда вон выходящего. Что бы это значило?

– Что кое-кому из нас предстоит дальняя дорога, – сказал, зевая, Говард. – Впрочем, это не ответ на ваш вопрос.

– Пожалуй, нет, – сказал дядюшка Рой. – Поехали. Они с Беннетом сели в пикап Роя и первыми поехали по Сосновой, откуда свернули на Главную.

Говард и Сильвия последовали в машине Сильвии. Была полночь, дома и улицы стояли темные. На ветру с океана раскачивались деревья, в воздухе веяло зимним холодом, Говарду подумалось, каково будет тем троим идти пешком по Прибрежному шоссе в своих модных свитерах и туфлях. На мгновение он даже понадеялся, что их подвезет какой-нибудь припозднившийся водитель, но потом вспомнил про миссис Девентер, разбитый «понтиак», и минутная жалость прошла. Не успели они проехать четыре-пять кварталов до дома Беннета, как Говард заснул.

Разбудил его шум хлопнувшей дверцы, но он решил не выходить. Если не считать коровы-вертушки, ущерб-то был невелик. Пусть остальные разбираются. У Говарда было такое ощущение, что он недель шесть не спал. Завтра – то есть сегодня – он проспит до полудня. Он сонно смотрел, как остальные ходят взад-вперед по газону. Дядюшка Рой завелся, кажется, выпускал пар, который сдерживал, пока они были у дома миссис Мойнигэн. Говард услышал, как он что-то крикнул, потом увидел, как дядя решительно зашагал через улицу к дому миссис Лейми. Сильвия и Беннет его нагнали, попытались оттеснить назад к пикапу, но, вырвавшись, он побежал колотить в ее дверь.

Говард устало постарался выбраться из машины. Коленный сустав словно песком набили, и нога одеревенела так, что ему пришлось, взявшись за нее обеими руками, буквально переставить на землю. Нельзя, чтобы дядюшка Рой начал докучать миссис Лейми среди ночи. Вероятно, есть законы, защищающие домовладельцев от буянящих жильцов. Наконец он вылез в заросшую сорняками канаву, едва не упал и уцепился, чтобы удержаться за капот машины. Вытащив палку, он оперся на нее. И тут же ему полегчало, боль и одеревенение отчасти прошли, точно утекли в растительность у него под ногами.

Дядюшка Рой ударил еще разок в дверь миссис Лейми кулаком и принялся колотить в нее носком ботинка.

– Просыпайся, черт побери, старая свинья! – заорал он, поднеся рупором руки ко рту и обращаясь к окну второго этажа.

Удары эхом отдавались в темноте. Сильвия и Беннет снова его оттащили, но это было все равно что пытаться сдвинуть пианино. Перегнувшись через руку Сильвии, дядюшка Рой яростно плюнул в разбитое окно гостиной. То, что осталось от стекла, попадало на пол внутри.

– Я знаю, что это ты, Рой Бартон! – раздался сверху голос миссис Лейми. Говард видел ее лицо, смутно маячившее в темном, приоткрытом окне. – Вся улица знает, что это ты! Я тебя упеку за решетку за нападение!

– Только попробуй! – закричал в ответ дядюшка Рой. – Давай спускайся, и я затолкаю эту чертовую квартплату тебе в глотку!

Снова яростно вырвавшись, он схватил миску, еще до половины полную рыбьей крови, и выплеснул ее на входную дверь, словно в жутковатом ветхозаветном духе помечал дом. Тут он дал себя увести на улицу, не переставая чертыхаться, а миссис Лейми захлопнула окно наверху. Потом в нем зажегся свет.

– Она вызывает копов.

Изнуренный своей вспышкой дядюшка Рой тяжело дышал.

– Черт! – сказал он, снова вытаскивая из кармана пачку банкнот. – Припрячь где-нибудь у себя в доме.

– Тебе лучше где-нибудь сесть, – сказала Говарду Сильвия, увидев, как он хромает к ним через дорогу.

– Пойдем ко мне на веранду, посидишь в качалке, – кивнул ему Беннет.

Все четверо вернулись в палисадник мистера Беннета, и только тут Говард увидел, что Шалтай-Болтая разбили. Раздавив своим весом деревянные тюльпаны, он праздно раскинулся на клумбе. Кто-то оторвал ему руки и ноги и разбросал их по всему двору. Пружинный механизм выламывали и выкорчевывали до тех пор, пока, покореженный, он не повис на сорванных гайках. Фанерные голова и тело были расколоты пополам, длинные планки расщепленной фанеры вырваны совсем, так что изломанные, похожие на травинки прорехи и тени уничтожили раскрашенное лицо.

– Развалина, – сказал Беннет. – Уже не починишь, его ведь надвое раскололи.

– Гнилые подонки… Ты видел, как они это делали, Говард? – Дядюшка Рой глядел на него, уже перестав сердиться, но словно внезапно забеспокоившись.

– Нет, этого не видел. Когда я тут был, они немного попинали клумбы. И все. Я их разогнал, а потом пробрался назад в дом миссис Лейми и взорвал ее сушку для одежды.

– Правда?! – воскликнул дядюшка Рой, будто услышал наконец добрые вести. – Зачем?

– Ну, они украли палку Грэхема, и я решил ее вернуть. Поэтому я взорвал сушку, а когда они все сбежали вниз, поднялся и забрал ее. А потом они гнались за мной до дома миссис Мойнигэн.

– Но какое-то время ты при этом присутствовал? – Дядюшка Рой указал на развороченные клумбы.

– Поначалу – да.

– А как насчет старухи? Миссис Лейми тоже тут с вами веселилась?

– Нет, – сказал Говард. – Она осталась дома.

– Ну конечно, осталась. Когда ты убежал, она и еще кто-нибудь, кто с ней отсиживался, вернулись и завершили начатое. – Дядюшка Рой постоял минутку, размышляя. – Сильвия, – сказал он наконец, – увези отсюда Говарда. Быстро. Мы тут сами разберемся. Если Говард еще будет здесь, она и в него ткнет пальцем, скажет, что видела, как он с другими хулиганами крушил фигурки Беннета. Она всех нас сцапает, если мы не будем настороже. Но мы выкарабкаемся, если только треклятый Горноласка не доберется сюда, пока тут будут копы. – Он прищурился и еще подумал. – Да, вот оно. Вы с Говардом уносите ноги. Поезжай домой, уложи Говарда спать. Он покой заработал.

Тут на веранду вышел Беннет.

– Кофе готов, – сказал он.

– Ты деньги спрятал? – спросил дядюшка Рой.

– Под полом.

– Достань оттуда четыре сотни, ладно?

– Ну вот, пожалуйста, – фыркнул Беннет. – Покою от тебя ведь не будет, да? Через пять минут опять передумаешь.

Дядюшка Рой покачал головой.

– Ничего я не передумаю. – Он решительно замахал Говарду и Сильвии, указывая на дорогу. – Поезжайте.

Говард с благодарностью снова сел в «тойоту» Сильвии, они выехали на Главную, оттуда, проехав мимо темного магазинчика Сильвии, свернули на шоссе. Говарду очень не хотелось бросать дядюшку Роя. Но тело – мышцы, суставы и кости – были как нельзя более счастливы уехать. И вообще дядюшка Рой в таких делах дока. Не Говарду учить его всяким трюкам. И нет сомнений, что миссис Лейми, представься ей такая возможность, действительно попытается Говарда хоть в чем-нибудь обвинить, в крайнем случае – во взрыве центрифуги. Она пригласила его с самыми дружескими и гостеприимными намерениями, а он смастерил бомбу и разнес ей подсобную веранду…

– Поспи, – сказала Сильвия. – С ним все будет в порядке. Вот. – Вытащив с заднего сиденья парку, она протянула ему, и Говард, свернув ее межу сиденьем и дверцей, как подушку, примостил на нее голову.

– Что, скажи пожалуйста, у тебя с шеей?

Она коснулась того места, где его расцарапала миссис Банди, и он поморщился от острой боли.

– Немного повздорил с другой женщиной, – сонно сказал он.

– С другой женщиной?

– Боюсь, что да. Ну и склочная она оказалась.

– Другая женщина? А кто первая? Нельзя иметь другую, не начав с первой.

Она дурачилась, но Говард слишком устал, чтобы ей подыгрывать.

– Ты, наверное, – сказал он, наблюдая из-под полуприкрытых век за ее лицом.

Она криво усмехнулась, будто говоря: мол, знает она его, мол, он, как обычно, ерунду мелет. Хотя бы не стала возражать. Говард не мог понять, соглашается она или отталкивает его. Сейчас не время пытаться отгадывать. Говард сообразил, что вид у нее встревоженный и усталый. Она одна тянет на себе всю семью, работает сверхурочные, чтобы продать свои странные товары всяким миссис мойнигэн мира сего, а в немногое свободное время старается спасти Говарда и дядюшку Роя от них самих.

– Ты молодчина, – сказал он ей. – Поможешь мне завтра вломиться к мистеру Джиммерсу?

– Хватит! – отрезала она. – Забудь.

– Сейчас на это нет времени. Карусель завертелась слишком быстро. Теперь с нее уже не спрыгнешь.

Вздохнув, она пожала плечами, словно боялась открыть рот. Говард снова сжал ее локоть.

– С ним же все будет в порядке, сама знаешь. И тебе лучше в это верить.

Наградив его полуулыбкой, она вдруг подмигнула, словно вспомнив, что за человек ее отец.

На шоссе они разминулись с патрульной машиной, сворачивающей на Копейную улицу.

На следующее утро его разбудил вой электропилы. Было одиннадцать часов, в окно лился солнечный свет. Выходит, дядюшка Рой не провел ночь в участке. Ночь и утро Говард проспал без сновидений, и так просто было повернуться на другой бок и снова задремать, но предстояло сделать слишком многое.

Он согнул поврежденную ногу: колено казалось натруженным и деревянным, но болело не так сильно, как вчера вечером. Снова обмотав его бинтами, Говард взял палку и доковылял до окна. Согнувшись над пилой, дядюшка Рой нарезал остатки досок. Он бросил обрубки в сорняки, а чистую чурку положил в горку, потом остановился глотнуть из кружки кофе.

Подгоняемый мыслью о кофе, Говард оделся и вышел на кухню, прихватив с собой палку. Он твердо решил больше не выпускать ее из виду, хотя и не знал точно почему. Колено, когда он начал двигаться, отпустило, и он почувствовал себя Железным Дровосеком, со скрипом возвращающимся к жизни после того, как заржавел под дождем.

Появилась с метелкой для пыли тетя Эдита. Вид у нее был, как у человека, тоскующего по ушедшим, более простым временам.

– Доброе утро, – сказала она. – Кофе, наверное, уже остыл.

– Еще горячий, – сказал Говард, доливая молока и насыпая сахар в кружку, которую она ему протянула.

Тетя Эдита смотрела на него внимательно, словно оценивая. Говард спросил себя, что ей известно про вчерашние эскапады, и внезапно почувствовал себя двенадцати– или тринадцатилетним подростком, которого поймали за тем, что он бросал в стену яйца.

– У дядюшки Роя все в порядке?

– У него всегда все в прядке. Он не в силах понять, как можно в себе сомневаться. Просто поддается энтузиазму.

– Он вчера вечером поздно вернулся?

– После двух. Сказал, что они с Беннетом закрывали бар «Тип-топ», но он не пил.

– Нет, – сказал Говард, – не в этом дело. Вчера в Мендосино вышла небольшая заварушка, и он меня выручил.

– Знаю, какая заварушка, или, во всяком случае, могу себе представить. – Убрав волосы со лба, она заколола их на затылке, но так, что половина прядей снова рассыпалась. В ее лице не было ни тени улыбки. – Есть такие люди, живут, как птички Божий, – сказала она. – Наверное, он благословен. А вот за тебя я беспокоюсь. Ты и недели здесь не провел, а уже впутался в неприятности. Я это чувствую. К тому же в серьезные. Знаю, это не твоя вина. Тебя в них затянуло, как лодку в шторм. Ты, вероятно, мог бы уехать, уйти на всех парусах от бури.

Ее слова прозвучали так неожиданно, таким окончательным приговором, что Говард растерялся и умолк. Он знал, что это не грубость, что она не пытается выставить его из дома.

– Уговори Сильвию уехать с тобой на юг. Здесь ей не место. А там у нее есть шанс. Я много об этом думала. Если она откроет небольшой магазинчик в каком-нибудь огромном торговом центре, нет ничего, чего она не могла бы добиться. Она могла бы создать целую сеть. Я читала о том, как другие люди так делают, например, одна женщина продавала печенье и заработала на этом состояние. Здесь ей негде развернуться. Здесь у нее шансов нет. Она остается ради нас. Но ведь мы без нее справимся.

– Может быть, она считает, что ради вас стоит оставаться?

– Может быть, она сочтет, что ради тебя стоит уехать?

И на это Говард не нашелся что ответить. Странно было слышать такое, особенно от его тети. Но тетя Эдита, как он начал в этом убеждаться, часто говорила именно то, что думала. Он пожал плечами:

– Я пока не могу уехать. Кое-что еще недоделано.

– И что же?

– В точности не знаю, только чувствую. Ну, понимаете, старый Грэхем…

– При чем тут Грэхем, Говард? Можешь мне объяснить? Ты ведь сам не знаешь, о чем говоришь.

Он покачал головой. За окном снова взвыла пила, и Говард услышал, как дядюшка Рой швыряет доски.

– Может, оно и к лучшему, – сказала она. – Может, это защитные чары. Но позаботься о моей дочери. Она не такая сильная, как думает. Мы все на нее опираемся.

Тут тетя Эдита гордо улыбнулась, и в это мгновение ее лицо смягчилось и она стала очень похожа на Сильвию. Потом вдруг лезвие пилы взвизгнуло, и агрегат остановился.

– Мать твою растак! – закричал дядюшка Рой, и на лице тети Эдиты снова проступили морщины тревоги и забот.

Они выглянули в окно – дядюшка Рой тянул за доску, стоймя застрявшую в механизме.

– Крови не видно, – сказала тетя Эдита, распахивая окно. – В чем дело?

– Ни в чем, – ответил дядюшка Рой, колотя по деревяшке кулаком.

– Тогда выключи пилу. Смотри, как бы она не заработала, пока ты молотишь кулаками.

– Переключатель перегрузки вырубился. Не включается, черт бы его побрал! – закричал он, оглядываясь в поисках чего-нибудь, чем бы ударить, и схватил в конце концов чурку два на четыре.

Глаза у него вылезли из орбит, словно он собирался показать засевшей доске, где раки зимуют. Он с силой ударил чуркой по доске, сшибив ее наземь с лезвия, а заодно промяв и расщепив деревяшку. Соскочив с лезвия, доска упала на подставку, а дядюшка Рой врезал по ней еще пару раз для верности, разбив ее в щепки. И гордо выпрямился: ноги широко расставлены, живот колышется от усилий. Потом он отер лоб и, щелкнув подтяжками, ногой отшвырнул доску в сторону.

Прижав руку ко рту, тетя Эдита еще смотрела на него в ужасе.

Дядюшка Рой изумленно воззрился на нее в ответ.

– Пришлось прикончить пациента, – сказал он и пошарил под мотором пилы, пока не нашел переключатель перегрузки. Взвизгнув, пила завыла, и он выключил ее обычным способом. – Иногда надо вздрючить шельму.

Тетя Эдита промолчала, но поглядела на Говарда. Он сообразил, что и вполовину с ней не наговорился. Жаль, что они не могут сесть за кофе и хорошенько все обсудить, получше узнать друг друга. Ему хотелось задать ей сотню вопросов – о ней и мистере Джиммерсе, об отце Сильвии, о музее привидений, об их с дядюшкой Роем жизни на северном побережье. Но как раз тут в кухню вошел дядюшка Рой, и момент был упущен. С вопросами придется подождать.

В углу верхней полки буфета сидел фарфоровый Шалтай-Болтай – в точности такой, как тот, что упал и разбился во время землетрясения.

– Смотрите, – сказал Говард. – Еще один. – Он указал на яйцеголового, и тетя Эдита взяла его в руки.

– Тот же самый, – сказала она. – Сильвия поколдовала над ним с тюбиком клея. У нее хорошие руки, и любая точная работа ладится. Трещин почти не видно.

Говард осмотрел фигурку.

– Совсем как трещины в обливке после обжига, правда? А мне так даже больше нравится, похоже на старинный фарфор из антикварной лавки. И мне нравится, что лицо у него стало старше. Не такое самодовольное.

Тетя Эдита ему улыбнулась.

– В этом вся Сильвия. Она и на людей иногда так действует.

– Это у нее от матери, – сказал дядюшка Рой, целуя жену в щеку. Потом, пожав плечами, он вдруг неловко опрокинул ее себе на локоть и поцеловал в губы.

– Ха! – сказал он, выпрямляясь вместе с ней. – Чудесный был обед вчера вечером, правда? Сильвия с этим ресторанчиком прямо в точку попала.

Тетя Эдита улыбнулась Говарду.

– Действительно было хорошо. Мы нечасто куда-нибудь выбираемся. Когда это было в последний раз, Рой?

– В восемьдесят третьем, да? Мы еще ходили тогда в кабачок, где играли польку. Тогда я еще танцевал. – Он подмигнул Эдите. – Стыд и срам, что мне пришлось уехать, как только мы покончили с обедом. Бедный Беннет…

– Не нужно врать, – сказала тетя Эдита. – Говард мне рассказал, зачем ты уезжал. Будут и другие вечера.

– Ей-богу, ты права. – Дядюшка Рой вдруг повеселел, словно его озарила какая-то мысль. – И сегодня ведь один будет, правда? – Он снова поцеловал Эдиту. – Называй меня ненасытным, – предложил он.

– Я назову тебя старым дурачком, – отозвалась Эдита, метелкой отряхивая стружку с его рубашки. Потом она пошла к двери. – Оставляю мужчин поговорить о делах. Пока вы тут сибаритствуете, мне еще дом надо убрать.

Дядюшка Рой смотрел ей вслед. На его лице читалась смутная тоска. Он глубоко вздохнул.

– Никогда не недооценивай женщину, – сказал он и, справившись с собой, спросил: – Как колено? – и вылил в свою пустую кружку остатки холодного кофе.

– Как будто лучше.

– Сандвич?

– Конечно. – Говард обнаружил, что умирает от голода. Дядюшка Рой достал из холодильника горчицу, майонез, салат и упаковки с болонской ветчиной и плавленым сыром.

– Ну, – начал он, – прошлой ночью мы все-таки выкарабкались. – Подойдя к двери, он сунул голову в гостиную, словно проверяя, нет ли поблизости тети Эдиты.

– А зачем вам понадобились четыреста долларов? – спросил Говард.

– На отступные. Я отдал их миссис Лейми.

Перестав выдавливать на кусок хлеба горчицу, он твердо поглядел на Говарда, который недоуменно поднял бровь.

– Я объяснил копам, что мы с Беннетом только что приехали из Петалумы, где раздобыли груз куриного помета для старого Кола из Альбиона. Ты Кола помнишь? Я сказал, он с нами расплатился, а также отдал то, что нам причиталось за шесть предыдущих поставок. А потом, высадив Беннета у его дома, я решил, несмотря на поздний час, постучаться к миссис Лейми и ее разбудить, чтобы отдать давно просроченную квартплату. Так она, разумеется, сможет отнести деньги в банк завтра, то есть сегодня. Ну а дальше я сказал, что поначалу не мог ее добудиться, поэтому постучал сильнее и, наверное, вырвал ее из сна, а она спросонья решила, что у нее под дверью психопат.

Хмыкнув, дядюшка Рой положил на хлеб слоями ветчину и сыр и прижал все добрый дюймом салата.

– Значит, деньги вы отдали ей?

– Прямо на глазах у копов. Просто взял и протянул. Как же она озлилась!

– А они проверили вашу историю? Про куриный помет?

– Ну конечно, проверили. Деревенские копы ведь не полные кретины. Позвонили Колу и с полчаса так и эдак его допрашивали. С телефона миссис Лейми. Но мы, конечно, позвонили ему первыми – сразу, как вы уехали. Стопроцентное алиби.

– А как же с окном? Она вас обвинила, дескать, это вы стекло разбили?

– Конечно, обвинила. Но что лежало в кустах под ним? Пепельница. Явно кто-то выбросил ее до меня. Почему? Этот вопрос и я задал, причем не сходя с места. Было очевидно, что я никакого окна не разбивал. Это сделал кто-то другой, да еще изнутри. Когда я постучал в дверь, часть стекла вывалилась. Этого она не отрицала. Ни разу. Ей не хотелось, чтобы копы шныряли по ее дому, вынюхивали, что у нее там. Видел бы ты ее! Точь-в-точь монстр из фильма ужасов. Уверен, копам очень хотелось ее забрать просто из принципа. Им совсем не понравилось, что они приехали среди ночи по вызову полоумной старухи, с которой ах какой испуг приключился: вернули четыреста долларов. Ну а еще, конечно, повсюду была рыбья кровь. Я на нее первый указал, пока она сама не успела. «Это еще что, черт возьми?» – спрашиваю я, и отступаю на шаг. Копы пригляделись поближе. Воняло, как на бойне. Они решили, тут какой-то притон. По лицам их было видно. Но я их уговорил, сказал, что она просто чудаковатая старуха, ничуть не опасная. Счастье, что они не знали, кто она на самом деле. Вероятнее всего, у нее есть закладная на дом хотя бы одного из них. Как бы то ни было, все сошло гладко, и они уехали, особо нам не докучая. Но поглядев сперва на дом Беннета, потом на нее, были явно растеряны.

Дядюшка Рой теперь улыбался, откусывал больше куски сандвича и говорил с полным ртом. В конечном счете он снова одержал верх, вытащил себя за косицу еще из одной переделки. Его армия волонтеров притаилась по всему побережью до самого Альбиона. День состоял из одних побед, хотя Говарду осталось неясным, была ли хоть какая-нибудь решающей.

– А как с той троицей, которая пошла домой пешком? – спросил он.

– Да бог с ними! Может, их лесовоз переехал. Да, кстати, это мне напомнило. Спасибо, что подсобил с амбарными досками. Я хорошо на них заработал. Купил всякие мелочи Эдите и Сильвии, а на то, что осталось, повел Эдиту обедать. Все, к чертям, промотал.

– Ну и правильно. Сильвия показала мне свитер. Она в него просто влюблена.

– Она хорошая девочка. У нее ясный взгляд на мир. Внешность у нее от матери, но ум я ей сформировал. Я основательно потрудился, чтобы выбить из нее хотя бы толику практичности. С утра я оставшийся мусор подчищал. Думал, настрогать из остатков еще пару-тройку футов, но доски совсем покорежены, того и гляди, пилу сломают. Думаю, пойдет на дрова.

– И я к тому же выводу пришел. Надо порубить их и сложить. Дядюшка Рой сменил тему, словно получил от амбарных досок всю мыслимую пользу. Практические соображения по превращению их в дрова его не интересовали.

– Чертовски не хотелось отдавать вчера старухе Лейми деньги миссис Девентер, но что мне было делать? – Он пожал плечами, будто говоря, что у него не было другого выбора. – Как бы то ни было, я теперь должен миссис Девентер, особенно после того, что я сказал Лу.

Говард не потрудился усомниться в его логике и спросить, а что же дядюшка Рой должен самому себе и тете Эдите. Доев сандвич, дядюшка Рой вымыл руки над раковиной.

– Пора ехать к Беннету в гавань. У тебя какие планы?

– Собирался нанести визит Джиммерсу, – сказал Говард.

– Его не будет дома. Сегодня он в городе. Говард кивнул.

– Я знаю.

Дядюшка Рой пожал плечами:

– Ну, тогда делай, что должен.