Будь моим гостем

4

— Ты обнаружил что-нибудь? — спросила Анжелика.

Кип закончил наливать третью чашку кофе и поставил ее на поднос.

— Кое-что, — ответил он. — Не очень много. Он поискал глазами столовое серебро, нашел и взял по три предмета каждого вида. — Еда может остыть, пока мы донесем ее наверх.

— Да, но ведь ты не хочешь съесть все это здесь, внизу?

Он посмотрел на спины двух поваров, на девушку, готовящую салаты, на официантку — все они столпились на другом конце кухни.

— Нет. Полагаю, что нет. Итак, яйца, тосты, кофе, молоко… Да, как насчет чертова сухого завтрака для Нэнси? А, вижу, ты его взяла. Тогда пойдем.

С трудом придерживая плечом раскачивающиеся двери, ведущие в полупустую столовую, они вышли. Вчера вечером им показалось, что гостиница будет очевидным ответом на их проблемы. Как они обнаружили, карантин Кипа все еще продолжался — вообще непонятно было, отменяли его когда-нибудь, или нет. А в квартире Кипа для всех троих места не было. Они проехались по окраинам Лос-Анжелеса и стали просматривать списки комнат, пока не набрели на место, где были пустые апартаменты на третьем этаже. Все, что им надо было сделать затем — это взять ключ из ящичка за спиной ничего не замечающего администратора и подняться наверх.

Единственной проблемой было то, что для занятого таким образом жилья не предполагалось никакого обслуживания.

Они не могли вызвать лифт, разве что ждать, когда кому-нибудь понадобится подняться на их этаж. Но до сих пор они даже не пытались так поступить. Им все равно неприятно было находиться рядом с другими людьми, во всяком случае Кипу и Анжелике. Если Нэнси и воспринимала нынешнее их положение тяжелее, чем свою обычную жизнь, то по ее поведению этого нельзя было заметить.

Когда Кип и Анжелика вернулись в квартиру, они почувствовали себя гораздо уютнее. Гостиная была тихой и надежной, стены отгораживали ее от внешнего мира; здесь царил дух кораблекрушения или конца света, но по крайней мере все трупы находились вне ее стен.

Яйца были холодными, но кофе оказался приятно горячим.

— Кип, можешь ты сказать что-нибудь? — спросила Анжелика.

Кип, который не спал эту ночь, раздраженно почесывал заросшую щетиной щеку. Он прихватил с собой бритву, но не испытывал ни малейшего желания заглядывать в зеркало.

За ночь его население увеличилось до девяти особей.

— Двух новых зовут Том и Клифф, — ответил он, — я о них практически ничего не знаю, за исключением того, что они братья. Теперь об остальных. Паппакостас был торговцем вином. Он поет гимны на греческом, но я не думаю, что он поет их так, как положено; допев, он смеется как черт. У Берка было автомобильное агентство, он ненавидел свою жену. Он только об этом и говорит. Шлейзер содержал бильярдную, где заключались пари, а еще у него хобби — лошади. Отли работал на телефонную компанию, все время говорит о женщинах. Левинсон был офсетным съемщиком, не знаю, что это за специальность. Это не связано с карикатурой, это, по всей видимости, имеет отношение к коммерческой литографии. Леверинк — ювелир, тот, который делает кольца, а не тот, который продает их. Обычно гонял голубей.

Анжелика ждала.

— Это все?

— Всего девять, — сказал Кип и так вцепился челюстями в кусок тоста, как будто это была чья-то глотка.

— Но неужели это все, что ты знаешь о них? Извини меня, но мне кажется, что этого недостаточно.

— Согласен.

— Ты должен вычислить, что им не нравится.

— Правильно.

— Как ты думаешь, сколько времени это займет?

Кип опустил вилку.

— Я не знаю, — сказал он очень сдержанно. — Они не любят друг друга, по крайней мере большинство из них. Но это мало нам помогает. Предыдущий раз не было проблем, потому что они выдрессировали меня так, что наши интересы совпадали. Что им не нравилось, мне не нравилось тоже. Может, должны пройти месяцы или годы, чтобы сложилось такое положение вещей. Я не знаю. Я выбился из сил, стараясь придумать способ…

— Они не похожи на интеллектуалов. Разве чтение книги не сработает вновь?

— Пробовал вчера вечером. Бесполезно. Или чтение просто никак не трогает их, или одного воздействия для них недостаточно, их необходимо поразить полудюжиной каких-либо воздействий, которые они ненавидят больше всего — причем одновременно.

Нэнси деликатно промокнула губы бумажной салфеткой и спросила:

— А почему бы тебе просто не перепробовать уйму всего?

Кип с Анжеликой успели забыть, что Нэнси здесь. Кип уставился на нее.

— Это идея, — ответил он осторожно. — Пойти в зоопарк, выпить пива, прокатиться на автобусе, понюхать цветы, посмотреть на полицейского… Почему бы и нет?

— Мороженое и пикули, — сказал Кип мрачно и вычеркнул эти наименования из списка. — Теперь что?

Они сидели на обочине улицы и размышляли над списком. Список был длинным: пиво, полицейский, цветы, автобус, концерт, музыкальный автомат, зоопарк, лекция, церковь, изысканная кухня со специфическими блюдами для знатоков, чау-мейн из китайской кухни, мексиканская кухня… Большинство пунктов было вычеркнуто; возле некоторых стояли знаки вопроса.

У них была одна удача, рано утром. Полстакана популярного алкогольного напитка, который по вкусу напоминал подслащенный виноградный сок, сделали Кипа совершенно больным. Он продолжал пить эту гадость между спазмами, одолевающими его, а в это время Анжелика пела псалом» Kyrie Eleison «, и когда бутылка была выпита до дна, исчез Паппакостас, торговец вином.

Но с остальными, по-видимому, все было не так просто.

— Ну, я полагаю, ты уже достаточно съел всего и выпил, — отметила Анжелика. — Как насчет того, чтобы попробовать шумовые эффекты? Паровозный заводик, например.

— А ты знаешь, где находится хотя бы один из них?

— Нет, но здесь много авиационных заводов.

Итак, они решили попробовать авиационный завод. Они шли по длинному проходу под лампами, которые превращали розовый цвет их кожи в пурпурный, от чего лицо Нэнси стало таким, что на него можно было посмотреть только однажды; прошли мимо ограждения, за которым молодая негритянка пробивала аккуратные дыры в алюминиевых штампованных заготовках; прошли мимо большей территории, где двое мужчин и девушка, одетые в спецодежду, что-то делали с частично собранным крылом самолета; прошли кабинет, где полный мужчина быстро передвигался вразвалочку от станка к вертикальному ряду слесарных пил, расположенных в другом конце комнаты, и обратно; прошли будку охранника, внутри которой за барьером сидел полицейский с лягушачьим лицом.

Анжелика остановилась и взгляд ее стал задумчивым. Она сказала что-то, чего Кип не расслышал в жутком шуме.

— Что?

— Здесь, должно быть, находится экспериментальный отдел проектирования, — прокричала она Кипу в ухо. — Сверхсекретный.

— Полагаю, да.

Он хотел продолжить путь, но Анжелика придержала его за руку.

— Кип, мы могли бы проникнуть туда.

— Возможно. Но для чего тебе хочется туда попасть?

Она посмотрела на него с раздражением.

— Мне вовсе не хочется. Я просто подумала… не знаю, почему я никогда не думала об этом раньше…

Кип ждал, но она, казалось, забыла о нем. Он тронул ее за плечо.

— Кип, ты можешь обойтись без меня несколько часов? Ну можешь?

— Да, но что насчет сверхсекретности…

— Кип, послушай. Я знаю, ты собираешься вскоре одержать верх над этим всем, и тогда карантин закончится. Но я не могу отказаться от такой возможности! Должно быть, я просто ослепла на какое-то время, просто зла на себя не хватает. Разве ты не понимаешь? Если я смогу обнаружить, что Магнусон и Свини собираются делать на собрании Совета в четверг, это будет так много значить! Ничего, что я уйду? Я встречусь с тобой в гостинице вечером, хорошо?

— Конечно, — ответил Кип, стараясь не обращать внимания на сосущее чувство пустоты внутри. — Эй, подожди, — ты не хочешь взять мою машину?

Она заколебалась, затем взяла ключи.

— Хорошо. Ну… Ты можешь уехать отсюда на автобусе. До встречи!

Она стала почти бегом удаляться по проходу. Люди отступали, когда она пробегала мимо.

Кип не хотел оставаться один на один с Нэнси в гостиничном номере, поэтому он повел ее в длинное путешествие по Бродвею, затем вниз по Спрингс, останавливаясь через каждые несколько ярдов, чтобы испытать еще что-нибудь, хотя он чувствовал себя разбитым от всего этого и не возлагал больше надежд на все эти испытания. Они прошлись по магазину дешевых товаров, ощупывая ножевые изделия и инструменты, рассматривая золотых рыбок, нюхая косметику. Они пробовали есть апельсины и осматривать фальшивую бижутерию, они застряли минут на двадцать в кино, где показывали Бетти Грейбл, просмотрели последние номера «Таймс», «Миррор» и «Крисчен Сайенс Монитор», побывали в гараже, чтобы вдохнуть его запахи, и в танцевальном зале ради его шума, понаблюдали за Эдвардом Р.Марроу по телевизору и приласкали бездомного кота. На все это ушло два часа, но ничто не привело к улучшению. Когда они вернулись в номер, Анжелики все еще не было.

Кип вынес из своей комнаты Гидеонову Библию и прочел Нэнси вслух половину главы о том, как Авраам родил Исаака, и так далее, потому что был в совершеннейшем отчаянии. Потом он прочел немного из книги Левит, потому что когда-то его забавляли эти отрывки, и плач Давида по Ионафану, потому что ему нравилось это место. Сразу после полуночи появилась Анжелика.

Она разрумянилась, и глаза ее сияли. Она выглядела так, как будто сыграла три сета в теннис в быстром темпе и проплыла милю. У нее был вид, как будто она приготовилась, не издав ни одного тяжелого вздоха, собирать убийственные взгляды женщин на вечере с коктейлями.

— Как все прошло? — поинтересовался Кип.

Она села рядом с ним на кушетку, не так как сделало бы это большинство женщин — в три стадии, причем каждой предшествовал бы быстрый предусмотрительный взгляд на место, которым гордятся, а сразу, тяжело, как всегда такая же уравновешенная и уверенная в себе, как брошенное метательное ядро.

— Это было чудесно. Я не смогла обнаружить местонахождение Свини; похоже его нет в городе. Но я нашла Магнусона, который разговаривал с Вэйсом, и я знаю, что они собираются встретиться со Свини завтра утром. И я знаю, где. Как у вас дела?

— Не так хорошо, как у тебя.

— Прости. Но у тебя все получится завтра, я знаю. Как только я вернусь, мы будем причинять им неприятности вместе. Это не займет много времени. Ты веришь, Кип?

— Конечно.

— Если мы начнем сейчас, — произнесла Нэнси, не обращаясь ни к кому в отдельности, — то это будет быстрее.

Анжелика посмотрела на нее, нахмурившись, и повернулась к Кипу.

— Я должна была объяснить раньше, но не было времени. Возможно, это звучит очень глупо, но это собрание в четверг — это не обычная сессия Совета, вся предвыборная компания зависит от него. И оно очень важное, вернее, может стать таковым. Как ты себя чувствуешь? Тебе очень плохо? Можешь ты продержаться до завтрашнего полудня?

Для Кипа становилось все труднее выслушивать длинные предложения; он был похож на человека, который пытается вслушиваться в телефонный разговор в разгар шумной ссоры субботним вечером. «…приходит ко мне, бормоча, с сигарой в руке… бормочет хорошо нализавшийся, и я хватаю ее за… второй раз, ты понимаешь, дважды подряд, бормочет, а я не выношу этого бормотания…»

— Все нормально, — ответил он. — Завтра, так завтра.

— Ты уверен?

— Уверен.

Анжелика пошла спать, предполагая завтра подняться и начать действовать пораньше, а через несколько минут вышел и Кип, но не спать. Он слышал, как двигалась в ванной Нэнси, затем ее дверь закрылась и установилась тишина: плотная, приглушенная тишина, которая характерна для гостиниц ночью. Эта тишина глубже, чем где-либо, так как строится слой за слоем из звуков, слишком слабых, чтобы их можно было расслышать.

Внутри него опять раздавались голоса, громкие на таком фоне, и он лежал, слепой в темноте, прислушиваясь к ним. Как долго у него хватит сил жить так? После месяца или года такой жизни, если она вообще продлится так долго, можно ли привыкнуть к этому внутреннему трепу, чтобы не слышать его совсем?

Казалось, это не имеет большого значения. В его мозгу происходило медленное перемещение и обустройство, которое закончилось проблеском осведомленности с одной стороны и болью с другой. Боль была здесь, достаточно близко, чтобы дотронуться, и такой же неприятной, как всегда, но было такое чувство, как будто он смотрит на нее через окно. Или как будто он смотрит вниз, в темные глубины океана…

Кип смутно осознал, что начало действовать успокоительное, которое он принял. Затем он поплыл по течению, поворачиваясь медленно в пространстве, в то время как его очертания таяли и расплывались, и темнота вливалась в него, пока они не стали единым целым.

Он медленно начал пробуждаться, в его мозгу застрял фрагмент сна. Какое-то мгновение он думал, что все еще спит и что раздававшиеся голоса были частью его сна, так как они разговаривали о блондинке. Но яркая, жаркая картина исчезла, растворилась, а голоса остались.

— …(сдавленный смех) парень, что за пара… как бы вам понравилось (смех)…

Кип запутался в постельном белье, и был весь липкий от пота. Воздух был холодным и свежим. Окна казались продолговатыми серыми нишами на черном фоне. Должно быть, скоро наступит утро.

Они подсматривали мой сон, подумал он, и внезапно ему стало так тошно, что он больше не мог переносить звуки их голосов. Он вызвал конкурирующий шум у себя в голове: песни, всплывшие воспоминания о маршах Суза, толпы на футболе, кегельбаны и тому подобное. Постепенно голоса стихли, но он цеплялся за воспоминания, более связные и более яркие, ожившие теперь: после полудня в субботу, воздух бодрящий и холодный, дешевые места для зрителей, масса лиц… футбольный мяч медленно падает вниз, голубое небо над стойкой ворот… Эвелин Несбит, сидящая напротив него в Грог Шоп… Мери Клайд, маленькая брюнетка, с которой он встречался в Сноквальми… и Анжелика. Анжелика. Анжелика…

Кип стоял босой возле кровати, его пальцы сжимали выключатель от лампочки, висящей над кроватью. Он моргал от внезапного теплого света.

Как насчет этого?

Он обнаружил, что думает об Анжелике, спящей в соседней комнате. Не о той Анжелике, которая имеет в виду именно «нет», когда говорит «нет», и никогда не будет стесняться, произнося «да», если она имеет в виду именно это; и не об Анжелике, страстно увлеченной политикой, но просто об Анжелике, мягкой и теплой, спящей в темноте.

Это было неправильно. Не потому, что так говорится в каждой книге, но потому что таких отношений никогда не было между ним и Анжеликой, и, по всей видимости, теперь уже не будет.

И даже теперь, осознал Кип с ужасом и стыдом, его это не заботило.

Он не беспокоился, что она будет бороться. Его не волновало, будет ли она кричать.

Внутри него установилась тишина ожидания, и от этого почему-то было еще хуже. Было бы легче, если бы они разговаривали с ним, убеждая его, исподволь внушая свои пакости; тогда бы ему помогла злость на них.

Кип оцепенело нагнулся, нашел свою одежду и начал одеваться.

В дальнем конце гостиной горела одна лампа. Кто-то стоял на коленях перед ней. Острый клин света падал на рыжие волосы: Нэнси. Кип попытался тихо пройти мимо нее, но она обернулась, прежде чем он дошел до двери.

— Кип? — Она неуклюже поднялась и подошла к нему. Платье свободно болталось на ней, неподпоясанное и незастегнутое. Она увидела его лицо и остановилась. — В чем дело, Кип?

— Ни в чем.

Он открыл дверь. Голоса стали слышны вновь. Это было невыносимо — он-то даже не обратил внимания, что под платьем у Нэнси ничего не было, зато они заметили… Он хлопнул дверью в ответ на ее вопрос: «Куда ты идешь?» и сбежал по лестнице.

Слабый розово-жемчужный свет начинал пробиваться над верхушками зданий на востоке. Под светлеющим небом лежал город, холодный и серый. Кип задержался на минутку, засмотревшись на оборванного человека, спящего возле дверей. Интересно, кто-нибудь внутри него тоже подсматривает его сны?

За ним по тротуару застучали каблучки. Он обернулся. Это была Нэнси. Она задержалась, чтобы надеть туфли и пальто, и она что-то держала под мышкой.

Нэнси остановилась в нескольких футах от него и стало ясно, что она несла. Это был плащ Кипа, свернутый в узел.

— Я подумала, что тебе понадобится вот это, — сказала она нерешительно.

— Спасибо.

Она стояла, ожидая, и он понял, что она не собирается поднимать скандал или идти за ним, если он попросит ее не делать этого.

— Ты действительно хочешь мне помочь? — спросил он.

Она серьезно кивнула.

— Я пытаюсь это делать.

— Хорошо. Пошли.

Она шла рядом с ним быстрыми, мелкими шагами.

— Куда мы идем?

— Мы ищем ящик, — объяснил он и продолжал идти, размахивая руками, сжатыми в кулаки, а кровь ритмично пульсировала у него в висках, и в этом ритме ему чудилось: «Анжелика… желика… желика…»

Им долго пришлось бродить боковыми аллеями, пока Кип нашел то, что хотел; тяжелый упаковочный ящик в неполных пять футов высотой и около 20 дюймов шириной. Он забрался в него, чтобы убедиться, что он в принципе это может сделать, и Нэнси наблюдала за ним округлившимися глазами, но не задала ни единого вопроса.

Когда он поставил ящик на середину ковра в гостиной и выпрямился, он только теперь обратил внимание на то, что его рюкзак открыт и все вещи, которые находились в нем, разбросаны в беспорядке по полу, кроме одной. Поднос для воскурений, который он вчера приобрел в аптеке, лежал на конце стола под лампой. Это был дешевый кусок штампованного, покрытого черной эмалью олова, скорее всего сделанный в Бруклине, а на его ободке была прикреплена покрытая золотистой краской статуэтка коровы.

Позолоченная корова.

Или золотой теленок.

Он повернулся и посмотрел на Нэнси.

— Ты же не…

— Я молилась всем, кому могла, — сказала она.

В этих застывших глазах была боль, такая глубокая и такая большая, что ему стало больно смотреть в них, но он не мог отвести взгляд.

Он положил руки ей на плечи.

— Нэнси…

— Но никто не ответил мне. Или я не расслышала?

Он отпустил ее.

— Нет, — сказал он, — я полагаю, они не ответили.

В комнату вошла Анжелика, свежая и порозовевшая, застегивая пояс платья. Ее выражение слабого удивления превратилось во что-то более острое, когда она увидела ящик.

— Кип, а это для чего?

— Обычная вещь, — пояснил он. — Я больше не могу ждать, Анжел, — вчера вечером я думал, что смогу, но теперь все гораздо хуже. Я даже не могу тебе описать, насколько все плохо. Это должно произойти сейчас. Прости.

— Ты… — начала она и прикусила нижнюю губу. — Хорошо, если положение дел таково, то конечно, Кип. — Она опять посмотрела на ящик. — А что ты собираешься делать с этим?

— Просто забраться в него и находиться там, — произнес он напряженно, — пока эта банда духов не уберется. Или пока я не умру.

— Но ты же не знаешь, сработает ли это…

— Сработает. — Он изогнулся и втиснулся зигзагообразно в упаковочный ящик. Ящик был достаточно велик, и Кип помещался в нем, если нагибал голову и сгибал колени; он не мог присесть в нем и не мог стоять. — Это как раз то, о чем я забыл, наверное, просто не хотел помнить. Некоторые вещи никто не любит, за исключением мазохистов, а я не отношусь к ним. Старая формула. Бичевание. Дыба, тиски для больших пальцев, пытка водой. — Он постарался улыбнуться. — Это то же самое, только более современный подход. Дешевле, а по эффективности то же самое.

Он добавил:

— Эта операция продлится определенное время, так что если тебе нужно уйти…

Она заколебалась, глядя на него здраво и озадаченно.

— Кип, я себя чувствую гадко от того, что я должна уйти… Но я вернусь, — сказала она, поворачиваясь, — и постараюсь это сделать как можно скорее.

Она оделась и вышла в течении пяти минут, а затем в комнате установилась полная тишина. Нэнси села на кушетку, поставив ноги вместе, а руки положив на колени, и наблюдала за ним, ничего не говоря. Кип скрючился в ящике.

После первой же минуты нахождения в ящике его колени и задняя часть шеи начали ныть. Его голова была зажата в угол между верхней и боковой частью ящика; он мог ее немного опустить, но не мог поднять; его колени были опущены настолько, насколько это можно было сделать в таком узком пространстве.

Позже боль перекочевала в плечи и грудь. Складывалось такое впечатление, будто ему на грудь положили тяжелую металлическую плиту; он мог ощущать ее вес при каждом вздохе.

Следующими были лодыжки. Он мог немного перемещать ноги, но каждое изменение позиции давало облегчение только на несколько секунд; затем резкая боль сводила каждую лодыжку еще сильнее, чем до этого.

Затем начались судороги: в икрах, в бедрах, в груди, в паху.

Он дышал с затруднением, короткими, резкими вздохами. В его сжатой груди сердце неритмично трепетало, как пойманная птица, а кровь стучала в висках так, как будто вот-вот вырвется наружу. Тяжесть в голове и плечах была прямо Атлантова, как будто он держал на себе весь мир.

Внутри него какой-то голос все время нашептывал: «Достаточно, ты попробовал, ты сделал все, что мог. Оставь это, ты не можешь ничего поделать с этим, хватит. Никто не может делать с собой такое.» Его тело выгибалось, рвалось наружу. Было бы так легко… «Конечно, легко», — нашептывал голос, — «только попробуй…»

Но глубоко внутри себя он нашел нечто, на что он смог опереться. Он немного повернулся, что означало, что он остается в ящике, вместо того, чтобы выйти из него. Пытка продолжалась.

После длительного периода мучений к нему подошла Нэнси и обтерла его лоб холодной, влажной тряпочкой. Он покосился на нее.

— Все в порядке? — спросила она.

— Конечно, — слабо ответил он. — Нэнси…

— Что, Кип?

— Зажги сигарету.

Она отошла, затем подошла с сигаретой. Он заметил, как дрожат ее пальцы, когда она подносила спичку к сигарете. Она держала зажженную сигарету, и это было то, чего ему в данный момент хотелось больше всего на свете.

— Я передумал, — сказал он. — Ты выкуришь ее.

Через какое-то мгновение она хотела отойти от него, но он попросил:

— Останься здесь. Выкури ее здесь.

Он наблюдал, как светится кончик сигареты, как клубится дымок, голубой возле горящего конца сигареты и туманно-серый, когда она выдыхала его. Он вдыхал сигаретный дым и его подвергаемое пыткам тело стало корчиться от мук голода. Нэнси докурила сигарету почти до конца, и только тогда он позволил ей наконец отойти.

Новая мысль пришла ему в голову сквозь боль и жажду, и он дал Нэнси новые указания.

— Принеси бутылку ржаного виски. Нет, пять бутылок. И две кварты пива. Действуй.

Ее юбка зашелестела, когда она уходила. Кип пробормотал:

— Попробуем алкогольное отравление. Выдержу все. Останусь здесь навсегда, напившись.

Ее долго не было.

Нэнси влетела торопливо, хлопнув дверью, и со звоном поставила бумажный пакет на ковер, тяжело дыша. Она посмотрела на него, ничего не говоря.

— Открой пакет, — скомандовал он.

Она вынула бутылки и поставила их в ряд. Она опять опустила руку в пакет и достала открывашку для бутылок.

— Нет, — сказал Кип и остановился, чтобы перевести дыхание. — Разбей их.

Минуту она смотрела на него, а затем взяла по бутылке в каждую руку. Вытянув руки, чтобы держать бутылки подальше от юбки, она ударила их друг о друга. В пятой она отбила дно; виски брызнуло ей на лодыжки. Она отбросила то, что осталось от бутылки, взяла пиво и ударила бутылку еще сильней. Полетело стекло; Кип слышал, как кусочек стекла застучал внутри ящика и увидел каплю крови с внутренней стороны лодыжки Нэнси. Она не заметила ее. Она смотрела на бутылку, которая еще осталась целой, взяла открыватель и вскрыла пробку, затем перевернула бутылку и держала ее так, пока пиво не вылилось на ковер.

Кип невольно закрыл глаза. Когда он заставил себя открыть их вновь, пенистая масса уже впиталась в ковер. Пахло как на винокуренном заводе или пивоварне; везде валялись неровные осколки стекла и мокрые клочки бумажного пакета. На ковре было сплошное месиво, и даже более того — это была чистая инстинктивная квинтэссенция трагедии. Отобранные конфеты, утопленный котенок…

Мусор, мусор…

Горячие слезы брызнули у него из глаз. Затем он почувствовал спазм ярости; затем ничего, кроме медленных волн ощущений, которые раскачивали его онемелое тело.

Кто-то тряс его за плечо.

— Кип, Кип!

Он заморгал и прищурился.

— Что?

— Ты заснул.

— Это хорошо. — Он был в состоянии, как будто ему что-то снилось — нечто томно-приятное, которое уплывало из него теперь, как мыльные пузыри. Опасность. Эта ожидающая тишина внутри него… Он потер ладонями лицо. — Нэнси, дай таблетку. Маленькую, беленькую.

— Подожди минутку. — Она вернулась с таблетками, с двумя, стаканом воды и соломинкой, которая Бог весть откуда взялась — наверное, она принесла ее вместе с пивом.

Свет на улице постепенно становился все ярче. Сколько времени он пробыл в ящике — два часа? Три? Когда-то люди переносили такие пытки днями, без перерывов. Если они могли вынести эти пытки, то и он сможет.

«Я останусь здесь навсегда, — сказал он им. —» Если вы уйдете и вернетесь, я опять залезу в ящик. Пока вы будете оставаться во мне, то, пока я буду жив, я буду подвергать себя этим мукам «.

Возникло ощущение давления внутри него… и еще чего-то, какое-то движение поблизости. Это тревожило; он напрягался, чтобы ощутить, понять, что это такое, но не мог.

Давление росло.

— Хорошо, молокосос, — сказал один из голосов.

Что-то взорвалось, затем Кип ощутил резкий, сильный порыв нематериального движения.

Вторая группа жильцов исчезла.

И тут же появилась третья.