Британия

Глава 3 Карлайл

Юэн вошел в Карлайл глубокой ночью.

Шагая вдоль замерзшей реки, с восходом луны он достиг разрушенного и почти пустынного города.

То, что Карлайл обитаем, он понял довольно скоро.

Щелкнул предохранитель штурмовой винтовки, за ним еще один.

– Это еще что за черт прется? – послышался сверху приглушенный голос.

– Эй! Ты что тут потерял? – окликнул Юэна звучный бас.

Подняв голову, Юэн увидел часовых: фигуры в бронежилетах с намалеванными на них большими буквами «К». Карлайльский дозор, вспомнил он. Пару лет назад какой-то бродячий торговец рассказывал ему об этой дружине, стерегущей обезлюдевший городишко. Судя по рассказу, приличные люди.

Юэн поднял руки над головой и шагнул им навстречу.

– Я не вооружен! Не хочу никому вреда!

Очень хотелось верить, что и они ему не собираются причинять вред. Черт знает, когда этот торговец бывал в Карлайле в последний раз. Все могло сто раз поменяться…

Дозорные молчали.

– У меня книги и батарейки, – добавил Юэн на всякий случай. – На обмен.

– Господи Иисусе! – сказал младший из часовых, опуская оружие. – Я чуть в штаны не наложил от страха.

Второй часовой, постарше, по-прежнему держал Юэна под прицелом.

– Как звать и по какому делу? – спросил он.

– Да так, просто мимо шел, – ответил Юэн. – Думал, хоть поем да отдохну: не помню уже, когда последний раз грелся.

– Ты что, добрался сюда один? – спросил старый.

– Ну да, – утвердительно кивнул Юэн, решив не упоминать о горцах. – Я из Глазго, из тамошнего метро.

– Гонишь! – воскликнул молодой.

– Тихо, Шон, – шикнул старый. – Доказать чем-нибудь сможешь?

– У меня с собой письмо от Джонатана Макмэнуса, мэра нашей станции, к женщине по имени Марла, – сказал Юэн.

Старый еще раз цепким взглядом осмотрел его и опустил автомат.

– Иди за мной, сынок. Нечего тут торчать среди ночи. После заката тут ничего хорошего не встретишь.

Юэн представился и пошел широким шагом, чтобы догнать дозорных.

– Моррис, – ответил старый. – А этот вот – Шон.

Шон долго украдкой косился на Юэна и наконец спросил:

– Ты что, так и шел один от самого Глазго?

Юэн улыбнулся. Всего неделю назад он бы и сам удивился не меньше этого парня, если бы повстречал такого человека в Глазго. Мороз, одичавшие псы, мутанты, снежные бураны и радиоактивные бури… Кто сунется за околицу? И главное, куда в этом проклятом мире идти-то?

Видно, только ему было куда. Ему и работорговцам, которые угнали его семью.

У реки возвышалось громадное здание, которое местные величали Собором. Этим словом обозначали большие церкви – раньше, в те времена, когда такие вещи еще хоть что-то значили.

Весь Собор, включая высокую башню в центре, был выстроен из красноватого камня. Окна оказались заколочены гофрированным железом и уродливыми листами ржавой стали, отчего замысел древних архитекторов несколько пострадал. Главный вход был забаррикадирован наглухо, и троица вошла через маленькую боковую дверцу, распахнувшуюся им навстречу.

– Час поздний. Жди здесь, – распорядился Моррис и, забрав у Юэна письмо, тут же исчез внутри.

Шон исчез не попрощавшись, оставив Юэна наедине с часовым. Тот только успел расслышать, как Шон, уходя, с восхищением шепнул кому-то из дозорных:

– Пришел из Глазго… один, прикинь!

Через несколько минут Моррис вернулся с хорошей новостью.

– Можешь переночевать у нас, сынок. Но придется отработать еду, тепло и кров. Ты не против? – спросил он.

– Я… Мне нельзя задерживаться, – замялся Юэн. – У меня дела срочные. Переночевать бы и идти дальше, как солнце встанет.

– Никуда ты завтра не пойдешь, парень, – ответил старик.

– Почему это? – немедленно вскинулся Юэн.

– Буран идет, – пожал плечами Моррис. – Попробуй высунуться, заметет в пять минут. Нет уж, раз мы договорились тебя приютить, выпустить наружу в бурю мы тебя не можем. Не по-людски это.

– Нет никакого бурана! – нахмурился Юэн. – Небо спокойное.

– Мои кости готовы с тобой поспорить, – улыбнулся старик. – Завтра и увидим, кто из нас прав. А пока ступай за мной. И не шуми: наши почти все спят.

Юэн, тихонько ворча, последовал за ним внутрь здания.

Впрочем, он уже сказал сам себе, что если старикан не обманывает и придется торчать в этом городишке, то свой кров и стол он отработает. Иначе не по-людски получится.

– Повезло тебе, что сегодня была наша смена, – добавил Моррис. – А если б мы чуть задержались, могли бы и разминуться. И застрелил бы тебя какой-нибудь придурок.

Моррис подвел его к небольшому проему с занавеской, из-за которой доносилось глубокое размеренное дыхание.

– Поспи немного, пока время есть. Марла поговорит с тобой завтра, когда сможет. У нас никто без дела не сидит, так что включайся, и никто тебе слова не скажет.

Юэн кивнул и, отодвинув занавеску, шагнул в натопленную комнату.

Проснулся он в холодном поту, вцепившись в изношенный спальный мешок и покачиваясь из стороны в сторону. Уже знакомое ощущение душевной пустоты, почти что голода, расползалось по всему телу. Юэн полежал с минуту, стараясь успокоиться и прислушиваясь; убедившись, что рядом никого нет, он повернулся на спину и аккуратно расстегнул сломанную молнию мешка.

Из-за толстых каменных стен Собора еле слышно доносился вой вьюги.

Свет проникал в комнату через щель между занавесками на двери. Тусклые лампочки на полу по углам выхватывали из темноты тела его спящих соседей. По их безмятежному сну Юэн заключил, что не сильно шумел. Он поднялся, скрутил спальный мешок тугой колбасой и засунул его в самодельный чехол, в прошлой жизни бывший левой штаниной. Затем потянулся, слегка дернувшись от боли в правом плече, и прислушался к перекличке хрустящих суставов: от ступней, через позвоночник, до основания черепа.

Он был уже не тем юнцом, который, сжав зубы, легко сносил любые тяготы. В этом году ему стукнет тридцать семь – по меркам выжженной Шотландии, возраст почти стариковский.

Юэн распечатал ревностно оберегаемый сверток, который нес от самого дома, вынул оттуда кусок сушеного мяса и треугольный ломтик козьего сыра. Вышел из спального помещения в главный зал старого Собора. Под высоким сводом было просторно, а вдоль окон оказались выстроены мостки, вроде строительных лесов, из гофрированного железа и деревянных балок. Потолок весь пошел пятнами от сажи и влажности; в пятнах были и каменные стены в тех местах, где подтекала свинцовая крыша.

Собор стоял на этом самом месте черт знает с каких пор. Он был древним и вечным, непоколебимым как крепость. Он и строился-то как крепость, с его толстенными стенами и узенькими окошками-бойницами. И вот теперь, когда вернулось глухое темное Средневековье, собор-твердыня пригодился детям тех людей, которые считали его курьезом, порождением мракобесия, или – в лучшем случае – жемчужиной экскурсионных маршрутов.

Из мебели в зале были только металлические скамьи. Там, где краска была содрана или облуплена, наружу выглядывала проржавевшая сталь, сверкая пятнами жира. На скамьях расселись дюжины полторы человек, вооруженных до зубов, все в одинаковой штопаной-перештопаной одежде. Удостоив Юэна беглым взглядом, они тут же отвернулись, поняв, что новичок не представляет угрозы. Лишь несколько человек присмотрелись внимательнее, и до Юэна донесся шепот: «Это он?»

Юэн неопределенно кивнул всей компании и подошел ближе.

Люди сидели, разбившись по двое-по трое, и, тихо беседуя, пили чай из мятных листьев, закусывая чем бог послал. По углам комнаты стояли старые печки-буржуйки – единственные источники тепла во всем здании. Над каждой был подвешен мятый металлический чайник. Кипятком из них мог угоститься любой – при условии, что перед уходом он не поленится выйти на мороз за льдом.

А снаружи бушевал буран, теперь это было слышно совершенно отчетливо.

Похоже, он тут и вправду застрял. А раз так, можно было спокойно заварить себе мятного чаю и за завтраком обдумать, как быть дальше.

В момент нападения он находился в глубине туннелей метро, которое в Глазго еще с довоенных времен называли «Заводным апельсином». Жизнь в «Заводном апельсине» была, в целом, мирная, хотя и очень суровая. Ресурсов не хватало. Топливо приходилось таскать из города; этим занимались отряды разведчиков, куда брали всех, кто не боялся мороза, ледяных бурь и опасных тварей, время от времени забредавших на развалины. Питались тем, что удавалось вырастить в туннелях. На каждой станции разводили либо свиней, либо коз, либо птицу; кое-где сажали то, что не отказывалось расти при таком скудном свете, – как правило, грибы, хотя один предприимчивый смельчак устроил на поверхности огородик из трав и мха и навещал его раз в неделю. Уже в первые годы подземные жители научились гнать из грибов справный виски, и вскоре он стал весьма ценной валютой на рынке обмена, из которого напрочь исчезли деньги.

Даже до краха цивилизации подземка Глазго отличалась тем, что была пробита в крепких горных породах и ничуть не изменилась с момента постройки. В туннели регулярно уходили патрули – проверить, нет ли где обрушений, и не заблудился ли кто в темноте. Поскольку скалистые стены были чрезвычайно крепки, обрушения случались редко: на памяти Юэна – всего дважды, но то, что забралось через пробоину во второй раз, шороху навело немало.

С тех пор вахту несли еще бдительнее, и в дозоры посылались даже те, у кого, как у Юэна, была совсем другая профессия. Глухой отголосок двух взрывов сначала не привлек внимания – мало ли что услышишь в темных туннелях; вот только объяснить его происхождение было трудно. И только вернувшись на свою станцию, он понял, что случилось.

Юэн моргнул, поежился и прокашлялся, вдруг осознав, что уже несколько минут молча пялится на ломоть сушеной козлятины. Украдкой бросив взгляд на остальных людей в комнате, он быстро доел и принялся потягивать по-прежнему горячий чай. Никогда нельзя показывать чужим людям свою слабость: они только этого и ждут, чтобы схарчить вас вместе с одеждой.

Допив чай, Юэн поднялся со скамьи и отвязал от рюкзака свой раритет: автомат SA-80 в прекрасном состоянии. Когда-то он принадлежал солдату давно не существующей британской армии. У Юэна был всего один магазин. До сих пор он ни разу не пускал оружие в ход, и это была большая удача – не только потому, что патроны были редким и дорогим товаром.

Он закинул автомат за спину, закинув ремень на правое плечо, а на левое водрузил рюкзак. Похлопал себя по бокам, проверяя, правильно ли распределил вес; ладони нащупали истертые деревянные рукоятки тяжелых ножей, висящих на поясе. Убедившись, что все на своих местах, мужчина направился прямиком к выходу. Прихватив по пути помятое жестяное ведро, он подошел к двум дозорным, несущим вахту.

На обоих поверх повседневной одежды было что-то вроде военной формы: простые темно-коричневые жилеты с большой буквой «К», вышитой на груди и спине. Дозорные Карлайла патрулировали стену, отделявшую остатки Шотландии от радиоактивной пустыни, некогда называвшейся Англией. Парни они были крутые, и Юэн это понимал.

– Доброе утро, – учтиво сказал он. – Я за льдом для чая.

– Сидел бы ты, парень, – добродушно посоветовал дозорный. – Там сейчас погода не для прогулок.

– Продышаться хочется, – улыбнулся Юэн, давая понять, что он готов торчать тут день-деньской, пока его не выпустят. – Снеговиков полеплю, опять же.

– А, ну в добрый путь, – ухмыльнулся дозорный. – Налепи их и за нас с Грантом.

Открыв небольшое окошко в двери, он оценил обстановку снаружи, потом повернулся к своему напарнику и кивнул. Они подняли два тяжелых деревянных засова, потянули дверь на себя и отошли на несколько шагов. Один из них присел на колено, и два ствола уставились в грязно-белую пустоту.

– Путь свободен, – услышал Юэн.

Достав из кармана потертые и исцарапанные темные очки, он нацепил их, затем зарылся лицом в шарф, чтобы укрыться от летящего в лицо ледяного крошева, и шагнул в морозный рассвет.

– Тебе в ту сторону, – сказал дозорный, указывая туда, где раньше была дорога, пока старый мост над рекой Иден не обрушился и не заставил ее выйти из берегов. – И постарайся вернуться до обеда. Буря только поднимается, к вечеру не будет видно ни зги.

– Будешь долбить лед – помни, у поверхности он чище, – добавил второй певучим голосом, и Юэн понял, что это женщина.

Мир за порогом старой церкви был белым от инея и грязного обледеневшего снега. В глаза порошило ледяными иголками, и контуры зданий расплывались в снежной взвеси.

С тех пор как на планету обрушилась ядерная зима, снег и лед в Шотландии не таяли никогда.

Одно время, пока тяготы бытия не сломили его окончательно, в туннелях Глазго, в основном на станции Каукэдденс, жил человек по имени Стивен Мэсси. Когда-то он читал лекции в университете, а после краха цивилизации жил тем, что ходил по станциям и учил детей. Несмотря на трудные времена, лидеры станций понимали, что невежество – прямая дорога к погибели, поэтому Мэсси везде были рады.

Он занимался и с детьми Юэна, и часто, когда уроки и работа оставались позади, почтальону выпадала возможность самому посидеть и поболтать со стариком. Стивен считал, что взрывы подняли в атмосферу огромное количество пыли и обломков, заслонив солнце и увековечив зиму. Если его спрашивали, сколько продлятся холода и когда планета наконец оттает, он обычно увиливал от ответа. Юэн грешным делом думал, что старикан просто не знает, что сказать, но как-то, прилично нагрузившись местным грибным виски, учитель поведал, что, по его убеждению, мир вступил в новый ледниковый период.

Прочим он этого не говорил, чтобы не лишать людей надежды.

Поминутно оглядываясь назад – не сожрал ли еще снежный вихрь силуэт старого Собора, – Юэн приближался к замерзшему руслу реки. Нет, старинный храм отсюда был еще хорошо виден, и можно было даже различить фигурки двух дозорных, выпустивших Юэна за льдом, а теперь настороженно следивших за ним.

Тропа вывела его к торчащему на берегу обледеневшему огромному пню, к которому была прислонена старая кирка. Он сбросил рюкзак на снег, закинул автомат за спину и взялся за инструмент.

За годы ледодобычи тут образовался целый карьер, доходивший почти до другого берега: еще одно свидетельство того, что жизнь на поверхности была не сахар.

Спустившись в карьер, Юэн быстро наколол полное ведро льда. Уже под конец он обратил внимание на вешки, вбитые в ледяные стены примерно на уровне колена. На одной из них висела табличка: «Ниже этой линии не рубить».

Лед ниже линии ничем не отличался от того, что уже гремел в ведре у Юэна. С какой стати его нельзя трогать? Может быть, там, в глубине, вмерз кто-то, кого неосторожный добытчик может разбудить своим ледорубом? Какое-то спящее чудовище?..

Чтобы не искушать судьбу, Юэн выбрался поскорее из карьера и потащил ведро обратно к уже тающему в усиливающейся пурге Собору.

– Что там, ниже линии? – спросил он у дозорных.

– Осадки, – лаконично ответила женщина, опустила предохранитель на автомате и принялась рыться в кармане.

На свет был извлечен старый дозиметр ярко-желтого цвета с круговой шкалой. Женщина включила его, и индикатор заряда тревожно замигал желтым. Это была привычная картина: в дивном новом мире зарядить любой электроприбор было, как правило, гораздо труднее, чем раздобыть его. А уж с этими машинками – особый случай: их и до войны было мало, теперь же рабочие экземпляры стали невероятно редким сокровищем.

Женщина опустила дозиметр в ведро. Стрелка чуть дернулась, но осталась в безопасной зоне.

– Я таких с войны не видел, – уважительно произнес Юэн.

– Может, больше и не увидишь, – ответила та. – Только им и спасаемся, хотя запаришься искать батарейки.

– Вот за это мы ее и взяли в отряд, – ухмыляясь, добавил напарник.

Женщина выпрямилась и уперла руки в бока.

– А я думала, за мою красоту и обаяние, – съязвила она, и оба засмеялись.

Юэн, не посвященный в особенности местного юмора, терпеливо ждал, когда его пропустят внутрь. Кто знает, сколько еще времени ему придется торчать в старой церкви с этими веселыми людьми… Может быть, он даже успеет научиться смеяться их шуткам. Проклятый буран!

Заметив смущение Юэна, мужчина усмехнулся.

– Это моя жена, – объяснил он.

– Класс! – вежливо кивнул Юэн.

– Заходи, – сказала женщина, отступив в сторону.

Шагнув в полумрак храма, Юэн снял темные очки, бережно положил их в карман и с ведром в руке направился к печке. За спиной он услышал, как дозорные закрыли дверь и как с тяжелым стуком упали на свое место засовы.

В церкви почти никого не осталось, кроме женщины и трех детей разного возраста. Все, кроме младшего, годовалого карапуза, сидели на скамьях, распуская старую шерстяную одежду и скатывая шерсть в клубки. Юэн вывалил свою добычу в синюю пластмассовую бадью, наполовину наполненную водой. Лед остался плавать на поверхности, самые крупные куски были похожи на миниатюрные айсберги. Ткнув один из кусков, Юэн с минуту завороженно смотрел, как он тонет и поднимается на поверхность, расталкивая мелкие льдинки, успевшие занять его место.

– Вязать умеешь? – спросила его женщина.

Юэн моргнул. Вопрос был совершенно неожиданным.

– Только шарфы, – ответил он.

Женщина показала на стул, где лежала груда шерстяных клубков и коробка со спицами.

– Ты ведь должен чем-то заниматься, чтобы отрабатывать постой, так? – улыбнулась она. – Считай, что я тебя ангажирую. А то мне тут, признаться, скучновато. С ребятишками общих тем у нас не так-то и много…

Вязать Юэн научился в незапамятные времена. Дни и ночи под землей были одинаково темны и бесконечны, развлечений было мало, и вязание помогало не только обзавестись удобной и теплой одеждой, но и отключить голову хотя бы на время, позабыв о бедах и жизненных неурядицах. Петелька, еще петелька, еще петелька… Затягивает. Можно не думать о том, что работорговцы похитили всю твою семью и, возможно, дети уже мертвы… Не думать об этом. Не думать! Петелька, еще одна…

– Только сначала чаю заварю, – согласился он. – Будете?

Женщину звали Маргарет, а детей – Дженни, Марк и Коннор.

Пока Юэн заваривал чай и разливал его по мятым кружкам, старшие мальчик и девочка глядели на пришельца пустыми скучными глазами, зато Коннор – самый маленький, улыбался во весь беззубый рот. Параллельно он запихивал в свои пеленки камешки, которые в изобилии были разбросаны по полу.

– Коннор! – застала его за этим занятием женщина.

Услышав свое имя, он радостно вскочил на ноги, и пеленки под тяжестью камней поехали вниз, а по комнате распространился характерный запах.

– Коннор! – крикнула Маргарет, встала и бросилась к нему.

Старшие дети прыснули со смеху.

Пурга за стенами церкви выла все злобней, а в комнате было тепло и уютно. Маргарет недавно исполнилось двадцать три, и ее жизнь состояла из вязания и поисков мужа. Узнав, что Юэн в Карлайле проездом, она порядком расстроилась.

Вязать с ней вместе было ничем не хуже, чем греться у Христа за пазухой. Другие варианты трудовой повинности нравились Юэну куда меньше: сортировать в старом склепе под церковью разный хлам, принесенный снаружи или оставшийся с довоенных времен, или стоять на часах в морозной пустоши.

В Соборе не было единого для всех перерыва на обед. Время от времени местные обитатели менялись местами с караульными, чтобы те могли перекусить, попить чайку и согреться. Шли часы в тепле, тишине и спокойствии; ближе к вечеру Юэн поменялся местами с Маргарет и вместе с детьми задремал под быстрое цоканье спиц.

Когда стемнело, Маргарет опустила пониже четыре небольших масляных фонаря, висевших под потолком, и зажгла их.

– Масла в городе по-прежнему много, – объяснила она, – хотя ходить за ним приходится все дальше и дальше.

Юэн кивнул, отложил работу и встал, чтобы размять затекшие конечности. К нему подошла женщина-дозорный, с которой он говорил утром.

– Так ты, значит, Юэн?

Он кивнул. Понятное дело: тут любой чужак на виду.

– Марла, – представилась она и протянула руку.

Юэн не удивился ее сильному и уверенному рукопожатию. Утром он принял ее за мужчину, и не мудрено: кроме голоса и имени, женского считай что и не было.

– Говорят, ты из туннелей?

– Да, из Глазго.

– Вот что, Юэн. Навязал ты пока, – она кивнула на пряжу, – разве что на тепло от печки, у которой сидел целый день. Ночью придется постоять в карауле на башне. И будем в расчете.

– Идет, – поежившись, согласился Юэн. – А туннели-то тут при чем?

– Ну как же? – внимательно посмотрела на него Марла. – Ты ведь привык к темноте, не так ли? Должен видеть получше наших.

– Разумно, – признал он. – И кого мне высматривать?

Марла подвела его к столу, где стояли непривычно чистые миски с ужином: мясом и грибным супом.

– Чудовищ, – коротко ответила она.