Бригада

Глава 14

Он вновь был на берегу озера. Первые лучи восходящего солнца, туман над водой – самое подходящее время для того, чтобы проснуться, сварить себе ароматного кофе и поджарить яичницу с беконом. Затем сесть в лодку и поплыть по неподвижной озерной глади, в которой как в зеркале отражаются гаснущие звезды. Такое чувство, что стоит нырнуть, и ты моментально вознесешься на небо.

Время от времени раздается всплеск, и по воде расходятся круги – это резвится форель, охотясь за мальками. Насади на крючок муху, закинь удочку и можешь не сомневаться: богатый улов тебе обеспечен.

Он смотрел на озеро, зная, что стоящие у него за спиной наблюдают и ждут. Он боялся встречи с ними, но какая-то необоримая сила вынудила его оглянуться. Это были они, темные и безмолвные, его воспоминания и сны, оборванные в середине и застывшие навсегда. Батальоны призраков, они замерли в шеренгах перед своим командиром. Как просто было теперь окунуться в прошлое, присоединиться к Джонни и всем прочим, остаться с ними навсегда.

— Джонни?

Джонни улыбнулся. Он снова был мальчиком, гордым из-за того, что на него обратил внимание старший брат. Смущенно улыбаясь, Джонни вышел из строя.

— Эндрю, что ты здесь делаешь?

— Я не знаю, Джонни.

— А мне кажется, что знаешь.

Эндрю опустился на мягкую траву, и студеная роса похолодила ему ладони. Обе. Он недоуменно посмотрел на свои руки. Странно, словно он никогда и не лишался одной из них.

Джонни сел рядом с ним, сорвал травинку и стал ее жевать.

— Ты всегда любил это место, помнишь?

Эндрю кивнул, не сводя глаз с озера. Детство, летний дом, старик, живший неподалеку, и соседские мальчишки, которые приходили сюда удить рыбу. Чудное лето, когда он жил здесь один, готовясь к экзаменам. Последнее прибежище, где он спрятался от всех в ту весну, приняв решение записаться в добровольцы. «Я всегда хотел вернуться сюда… Но я же здесь».

— Как ты попал сюда, Джонни?

Его брат улыбнулся:

— Далековато от тебя, правда? Да, я теперь здесь, мы можем возвращаться туда, где нам было хорошо.

Он хихикнул и мотнул головой в сторону луга позади хижины.

— Смотри, там я поцеловался в первый и последний раз. Это было прекрасно. В ночь перед тем, как отправиться к тебе в полк, я пришел сюда проститься с ней, и она обещала ждать.

— И что, ждала?

Джонни вздохнул:

— Нет, но ведь она жива, а я нет.

Эндрю снова взглянул на своего брата. Он был мертв – он мертв.

— Прости меня, Джон. Я не должен был разрешать тебе идти в армию.

— Я хотел этого, Эндрю. Это был мой долг.

— Тебе было всего семнадцать.

— Многим из тех парней было еще меньше.

Взгляд Джонни был направлен в лес, где среди деревьев плавали клубы тумана.

— Эндрю, что ты здесь делаешь?

— Я не знаю.

— Ты хочешь тут остаться?

Эндрю вновь перевел взгляд на озеро. Такое спокойное. Здесь все так спокойно. А мои дети? Их зов доносился к нему откуда-то издалека, словно они находились в мире теней, а реальным было только это место.

— Я мертв, Эндрю, — прошептал Джонни.

— Это моя вина. Боже, я никогда себе не прощу!

Улыбнувшись, Джонни погладил брата по левой руке.

— Не кори себя в моей смерти. И в их тоже. Мы не знаем, зачем рождаемся на свет, но наши жизни были прожиты не зря, в наших сердцах пылал огонь. И если такова судьба человека, я рад, что стал частью всего этого.

— Но как же твоя жизнь?

— Короткая вспышка, мгновение. Я бы хотел, чтобы все сложилось иначе. Чтобы у меня были жена и дети, как у тебя. Но твоей вины в этом нет. Эндрю, ты должен сделать выбор.

— Я знаю. Но я боюсь.

— Ерунда.

Эндрю улыбнулся. Джонни всегда свято верил в него, ничего не боясь, потому что рядом был старший брат, который мог все понять, защитить, оборонить. «И все же я обрек его на смерть, его и множество других людей, а теперь он хочет, чтобы я вновь вернулся в это царство кошмара».

Эндрю захотелось плакать, но вдруг он понял, что не может этого сделать.

— Ты уже принял решение, прежде чем в последний раз вернуться сюда в своих снах. Ты хотел еще раз увидеть Мэн, ненадолго забыть о своих горестях, залечить раны и окрепнуть духом. Но этот сон подошел к концу, Эндрю. Я думаю, тебе пора уходить.

— Теперь уже ты говоришь как старший брат, — с улыбкой ответил Эндрю.

— Я мертвец, Эндрю. Для тебя мне всегда будет семнадцать. Но ты прав, теперь я во многом старше тебя.

— Я всегда буду любить тебя, брат.

— Люби мертвых и люби живых, Эндрю, но помни, что живым ты еще можешь помочь.

— Мои дети, — прошептал Эндрю.

Подул ветер. Эндрю Кин поднял голову.

— Джонни?

Но его брата уже не было рядом с ним. Туман окутал фигуру Эндрю, и он почувствовал прикосновения тысяч душ. Это были и встреча, и расставание.

— Прощай, Джонни.

Он бросил на озеро последний взгляд.

Порыв ветра вызвал небольшую зыбь, но все вокруг было так тихо и безмятежно, словно Эндрю и в самом деле пришел сюда из-за речки для того, чтобы ненадолго отдохнуть в тени деревьев. Он почувствовал, как кто-то погладил его по левой руке, и все исчезло.

— Джонни, — прошептал Эндрю.

Он вновь очнулся в своей палате, и его лицо было мокрым от слез. Эндрю скосил глаза на свою левую руку. Нет, конечно, она была утеряна навсегда, по крайней мере, сейчас он вновь видел прежнюю культю. В правой руке он все еще сжимал дагерротип их с Кэтлин детей, и, поднеся карточку к своим близоруким глазам, Эндрю вздохнул.

В коридоре раздавались чьи-то раздраженные голоса. Эндрю медленно сел. Он ощущал какой-то непреодолимый зуд, сильное желание, граничащее с болью. Что это было? Ах да, морфий. Морфей, бог сна, бог смерти. «Неужели я побывал на том свете? Как там спокойно, никакой боли и полное блаженство».

Боль. Ужасная, пронизывающая боль, Эндрю чувствовал ее каждой клеточкой своего тела. Его рука задрожала, и он ощутил страшную жажду.

«Нет, черт возьми, больше я ей не поддамся».

Опустив ноги на холодные плиты пола, Эндрю осторожно встал с кровати. Он был совершенно гол, и при виде собственного обнаженного тела ему стало страшно. «Господи, во что я превратился? Скелет!» Его бок был обмотан бинтами, и в мозгу Эндрю огненной вспышкой промелькнуло воспоминание о ранении, о той последней секунде, когда он услышал вой вражеского снаряда и осознал, что его ждут боль, страдания и слезы.

Он закрыл глаза, заново переживая момент всепоглощающей боли, какой он никогда до того не испытывал. А потом – темнота и страх, погружение в бездну, невозможность дышать.

Эндрю медленно сделал глубокий вдох, каждое мгновение ожидая возвращения невыносимых мук. Боль пришла, но на этот раз он ее вытерпел.

Голоса за дверью зазвучали громче. Один из них принадлежал Эмилу, другой – Кэтлин. О чем они спорили?

И вдруг он вспомнил еще кое-что. Жена, стоящая рядом с его койкой. Эндрю удивленно уставился на прикроватный столик. Возле оплывающей свечи лежал револьвер с взведенным курком.

«Боже, это она мне его дала!» Эндрю охватил гнев, но с ним пришло и понимание. Переведя взгляд на дверь, он ощутил сильный страх, ему захотелось забиться в какую-нибудь нору, спрятаться от всего этого.

И вновь Эндрю испытал гнев, но на этот раз его ярость была направлена на него самого. Сняв со спинки кровати висевший на ней халат, он неловко продел в один рукав правую руку, затем всунул в другой культю и запахнул полы вокруг своего исхудалого тела. Эндрю подошел к двери и взялся за ручку.

«Если я сейчас открою ее, все прежние страхи опять обрушатся на меня», — подумал он. Эндрю оглянулся на столик у кровати. Свет от свечи падал прямо на дагерротип. Он распахнул дверь.

На него воззрились две пары недоумевающих глаз.

— Что здесь, черт возьми, происходит? — прохрипел он.

Кэтлин смотрела на него, не в силах пошевелиться. В ее взгляде Эндрю увидел неверие, близкое к страху.

Колоссальным усилием воли он подавил рвущуюся наружу панику и заставил себя улыбнуться.

Когда руки Кэтлин обвились вокруг его шеи, у Эндрю опять подкатили к горлу слезы, но он уже не позволил себе проявить слабость. Глядя через плечо жены, Эндрю увидел перед собой сияющие глаза Эмила, и на его губах вновь расцвела улыбка, на этот раз настоящая.

— Я спросил, что здесь происходит, — повторил он.

— У нас возникли кое-какие трудности, Эндрю, — сообщил доктор.

— Эмил, только не сейчас, ради всего святого! — оборвала его Кэтлин, подталкивая мужа обратно к двери в палату.

— Нет, — возразил Эндрю. — Я должен знать все.

Кэтлин вновь посмотрела ему в глаза, и он понял, чего она боится. Какова будет его реакция на тот отчаянный поступок, который она совершила?

— Ты была права, Кэтлин, — успокоил он жену.

Она опустила голову:

— Я знаю.

Однако он чувствовал, как дрожит ее тело в его объятиях.

Теперь Эндрю помнил все происходившее в те дни, и ему было стыдно. Стыдно за то решение, которое он заставил ее принять, за ту борьбу, которая и теперь разрывала его изнутри. Эндрю захотелось крикнуть Эмилу, чтобы тот оставил его в покое и не возвращал так быстро к действительности. Но доктор уже зашел в палату и ждал Кина.

— Выкладывай, Эмил.

— Марк сказал Пэту, что он сдает город бантагам.

— Почему? Господи, Эмил, они же еще даже не взяли внешние укрепления!

Эмил вздохнул и обменялся взглядами с Кэтлин, которая наконец неохотно кивнула:

— Ладно, Эмил. Расскажи ему все.

У Пэта больше не было сил продолжать этот разговор. На мгновение его охватило искушение арестовать Марка или даже пристрелить его на месте, но Пэт понимал, что он никогда не пойдет на такое. Этот поступок приведет не просто к сдаче, но к гражданской войне между его солдатами. Игра была закончена, у него больше не осталось ходов.

Хотя было совершенно очевидно, что и у бантагов не все в порядке. С рассветом интенсивность их огня значительно снизилась и продолжала угасать в течение всего дня. Тем не менее враги упорно штурмовали внутренние укрепления, и в одном месте им даже удалось на время захватить участок стены, прежде чем люди отбросили их обратно.

Все больше и больше римских пехотинцев дезертировали из своих частей, и Пэт не мог винить их за это. Город был охвачен паникой, люди считали, что бой уже проигран, и потому многие солдаты бросались на поиски своих семей – хотя бы только для того, чтобы вместе встретить смерть.

Ирландец вновь взглянул в глаза Марку.

— Никогда в жизни не думал, что скажу кому-нибудь эти слова, — вздохнул он. — Марк, я умоляю тебя. Я знаю, что в этой битве настал поворотный момент. Я так долго был солдатом, что не могу ошибиться в этом. Ганс перерезал их коммуникации, они остались без боеприпасов. Если мы продержимся до захода солнца, победа за нами.

— К заходу солнца бантаги будут в цитадели. А когда они сюда ворвутся, мы уже не сможем принять их предложение о сдаче. Они убьют всех. Сейчас я должен думать о своем народе, Пэт. Ты доблестно сражался, но бой проигран. Я обязан спасти то, что еще осталось.

— Я не могу с этим согласиться. Эндрю никогда бы на такое не пошел.

— Но Эндрю больше не командует армией, — покачал головой римлянин.

— А вот с этим я не согласен, Марк, — раздался чей-то голос из дальнего угла комнаты.

Пэт вскочил со стула, его челюсть отвисла чуть не до пола, словно он увидел привидение. На мгновение ему и впрямь показалось, что Эндрю Кин отошел в мир иной и его призрак явился сюда, чтобы проститься со своими друзьями. Синий мундир свисал с плеч полковника, как с вешалки. Лицо Эндрю было бледнее, чем у чахоточного больного. Прежними оставались только глаза, светло-голубые глаза, взгляд которых иногда казался пустым и отсутствующим, однако уже в следующий миг загорался огнем боя. Как сейчас.

В штабе воцарилось молчание, никто не осмеливался пошевелиться. Усталые офицеры, подавленные последними неудачами, уставились на своего командира и вдруг, словно по сигналу, поднялись со своих мест. В гробовой тишине Эндрю медленно проковылял к столу, на котором лежала карта города. Стрелками были отмечены направления вражеских ударов, кусочки дерева обозначали части республиканской армии. Теперь все они сосредоточились внутри цитадели или были полностью окружены в предместьях.

Эндрю несколько минут изучал карту, за это время никто не проронил ни звука. Наконец полковник повернулся к Пэту.

У ирландца от напряжения сделались ватными ноги, и он оперся рукой о стол, боясь потерять равновесие.

— Каковы последние донесения о количестве боеприпасов у противника?

— Мы находим тела бантагов, у которых не осталось ни единого патрона, как правило, у них в запасе всего по шесть-восемь зарядов. Артиллерийская канонада почти прекратилась.

Эндрю кивнул и перевел взгляд на Марка:

— Что ты тут говорил о сдаче?

— Эндрю, с момента твоего ранения произошло много всего.

— Я в курсе. Мы провели большую кампанию. Мы отступили на пятьсот миль, растянув до предела транспортные коммуникации Гаарка. Это называется тактикой Фабия, по имени одного римского генерала из нашего прежнего мира. — Эндрю замолк, как будто каждое слово давалось ему ценой большой боли. — Мы заманили его в ловушку и перерезали Гаарку связь с тылом, как я и планировал. Мы победили.

— И ты называешь это победой! — воскликнул Марк, не скрывая своего отчаяния.

— Я видел слишком много войн, Марк, чтобы не разглядеть победы, когда она у меня в руках. Он выдохся. Мы продержимся до заката, перейдем в контрнаступление, и враги побегут.

— А если нет, то мы все погибнем.

— Значит, погибнем, — отрезал Эндрю, и теперь в его голосе слышался металл. — Потому что, Марк, если ты решишь сложить оружие, нас ждет неизбежная гибель.

Римлянин промолчал. Эндрю обвел взглядом залитую тусклым светом штабную комнату. Здесь было слишком много людей для того, что он собирался сказать.

— Я хочу увидеть сражение своими глазами, — произнес Эндрю. — Марк, Пэт, пойдемте со мной.

Он не мог идти быстро. Опираясь рукой о стенку, Эндрю осторожно поднимался вверх по узкой лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке.

Когда они добрались до смотровой площадки, Пэт опередил Эндрю и провел его в обложенную мешками с песком нишу. Наблюдатели изумленно уставились на Кина, но тут же вытянулись по стойке «смирно» и отдали полковнику честь. На их лицах появились довольные ухмылки.

Улыбнувшись, Эндрю махнул им рукой, но Пэт тут же отослал солдат прочь.

Несколько секунд Эндрю молчал, жадно вдыхая воздух полной грудью. Несмотря на пороховой дым и доносимый ветром прелый запах боя, Эндрю дышал и никак не мог надышаться. Этот запах исцелял его, помогал ему вновь осознать себя тем, кем он был. Бантагская пуля срикошетила позади них от купола, испещренного оспинами от других пуль и осколков, и Эндрю вздрогнул.

— Я не сразу вновь привыкну ко всему этому, — извиняющимся голосом произнес он.

Пэт смотрел на него, все еще не веря своим глазам.

— Час назад Джек Петраччи прилетел с востока и сбросил донесение, что Гансу удалось уничтожить почти пятнадцать миль железной дороги. Он взорвал несколько поездов и освободил по меньшей мере семь тысяч чинских рабов. Эндрю, бантагам потребуется несколько дней, если не неделя, для того, чтобы восстановить сообщение. Вслушайся в шум боя – интенсивность огня снижается. У них уже сейчас почти не осталось патронов!

Эндрю наклонил голову. Трудно было что-то разобрать в этом несмолкающем грохоте, тем более что он не знал, какой была интенсивность стрельбы неделю или две назад. Однако независимо от темпа огня Эндрю понимал, что Пэт прав и, если бантаги остались без снабжения, их участь была решена.

Он оглянулся на Марка:

— Мы продолжаем сражаться.

— А если я откажусь? — набычился римлянин.

— По какому праву? — осведомился Эндрю.

— Как вице-президент и вождь римского народа.

— Вице-президент Республики, где Рим является всего лишь одним из штатов, — напомнил ему Кин.

Марк молча смотрел на старого друга.

— Марк, — понизил голос Эндрю, — только между нами. Если ты отдашь приказ о сдаче, я прикажу взять тебя под арест.

— Вряд ли, — хмыкнул римлянин.

Эндрю улыбнулся.

— Надеюсь, мне больше никогда не придется говорить того, что я скажу сейчас. Я восхищался тобой с нашей первой встречи. Я считал тебя воплощением всего лучшего, что существовало в древней Римской республике. Я и теперь так думаю. Но, друг мой, мы побеждаем в этом бою, и, если ты продолжишь настаивать на том, чтобы сложить оружие, я устрою государственный переворот. Этого требуют интересы нашей страны.

— И это говоришь ты, создавший Республику! — воскликнул Марк. — Кем же ты будешь после этого?

— Предателем, Марк, предателем и государственным изменником. Но ко мне взывают голоса сотен тысяч мальчиков, убитых на этой войне. Мальчиков, которые погибли для того, чтобы создать Республику и сохранить ее, чтобы освободить всех людей в этом мире, ибо в этом и заключается смысл нашей войны. Республика – это каждый человек, это не только мы, но и все те, кому еще предстоит обрести свободу. А что будет со мной? Я возьму на себя всю ответственность за этот поступок. И, когда мы победим, я сложу с себя все полномочия, верну власть вам с Калином, и тогда расстреливайте меня за измену, если хотите.

— Ты смеешься надо мной!

— Я никогда в жизни не был более серьезен, Марк.

Марк бросил взгляд на объятый пожарами город, вслушиваясь в свист пуль, крики боли и ужаса и гнусавый рев бантагских нарг. Лицо римлянина исказилось судорогой, и наконец он склонил голову:

— Мы будет сражаться до захода солнца.

— Мы будем сражаться до конца, — резко ответил Эндрю.

Марк кивнул. Слова застревали у него в горле.

— Марк!

— Что еще?

— Помоги мне добиться этой победы. Ты пожертвовал Римом. Русь пожертвовала Суздалем. Ты мне очень нужен. Ты пожмешь мне руку?

Протянув руку Марку, Эндрю сделал шаг ему навстречу.

Старый полководец помедлил несколько секунд и вдруг улыбнулся.

— Все вы, янки, сумасшедшие.

— Потому-то мы и побеждаем.

Широко ухмыльнувшись, Пэт скатился вниз по лестнице и ворвался в штаб.

— Мы сражаемся! — проревел он своим офицерам. — Хвала Господу, мы продолжаем биться. Сообщите об этом всем, кому только сможете. Перебросить на передовую ящики с боеприпасами! Пусть первыми получат патроны наши резервные части в восточном секторе. Я хочу, чтобы мы отогнали бантагов от пристаней и разгрузили наши мониторы. После этого приказываю всем солдатам открыть огонь по противнику. Не давайте им ни секунды передышки! Одновременный запуск всех ракет станет сигналом перейти в контрнаступление. И пусть каждый узнает радостную весть. Армией вновь командует Эндрю Кин!

Один залп следовал за другим. Ракеты взмывали из центра старого города, долетая почти до самых облаков, а затем с воем обрушивались на пылающие развалины западных римских предместий.

Земля дрожала у него под ногами от сотен взрывов, небо заволокло клубами дыма. Полевая артиллерия и тяжелые осадные орудия, расположенные вдоль всей стены цитадели, удвоили темп стрельбы, осыпая бантагов снарядами и картечью.

Гаарк не отнимал от глаз бинокля, пытаясь хоть что-то разглядеть в этой темноте, понять, что происходит. Он услышал призывное пение горнов, которое не мог заглушить даже грохот канонады. Чистые, высокие звуки – это был сигнал людей к атаке.

Все вокруг было в дыму. Он мог судить о ходе боя только по шуму, который с каждой секундой становился все громче и громче. Загремели винтовочные залпы, огоньки выстрелов пунктиром прочертили верхний край крепостной стены. Люди палили вслепую. Но было очевидно, что они и не придавали значения точности своей стрельбы, это была просто демонстрация силы, и Гаарк напряженно ждал развития событий.

Порыв морского ветра на мгновение рассеял клубы дыма, словно отдернув занавес, скрывавший от кар-карта происходящее. Ворота цитадели были распахнуты настежь, и из них выбегали колонны одетых в синие мундиры людей, выкрикивающих боевой клич. Хотя нет, это звучало, скорее, как заклинание, одно-единственное повторяющееся слово:

— Кин! Кин! Кин!

Над укреплением взмыло синее знамя. Ветер развернул его, и Гаарк оглянулся на штандарт у себя за спиной. Да, это был флаг Кина.

«Кин? Неужели он все еще жив?»

Люди встретили появление знамени радостным ревом. Гаарк обвел взглядом своих штабных офицеров. Они смотрели на него с недоумением. Он сказал им, что Кин погиб.

— Возле штандарта, Гаарк, — произнес Джурак, указывая на стену.

Кар-карт поднес к глазам бинокль. Под знаменем стояла группа людей. Размахивая шляпами, они подбадривали своих солдат. Рука одного из них была вскинута вверх. Гаарк разглядывал их несколько секунд, затем склонил голову. Да, это был Кин.

Треск винтовочных выстрелов стал более отчетливым, теперь он звучал как-то по-другому. Люди наступали, но бантаги не встречали их ответным огнем.

Опустив бинокль, Гаарк сердито повернулся к командиру батареи, замершему возле своих молчащих пушек.

— Огонь по этому бастиону! — проревел он. — Мы еще можем отбросить их обратно.

— Чем, Гаарк? — презрительно усмехнулся Джурак. — У нас не осталось боеприпасов.

Внизу, на городских улицах, его солдаты уже поняли, что бой проигран. Сначала по одному, по двое, затем десятками они стали оставлять свои позиции, и вот уже настоящая черная река стремилась вырваться из превратившегося в смертельную ловушку города. Это было не отступление, а бегство.

Усугубляя панику, из дыма вынырнул республиканский дирижабль и полетел прямо к командному пункту Гаарка. Раздалась пулеметная очередь, скосившая орудийный расчет вместе с командиром и большую часть штаба Гаарка. С ревом промчавшись над головой ошеломленного кар-карта, дирижабль заложил вираж и исчез из виду.

Гаарк поднялся с земли, не обращая внимания на стоны раненых. Он кожей чувствовал ужас, охвативший его офицеров, ощущал на себе их взгляды.

— Кин, он… Должно быть, это демон, его нельзя убить, — возвестил кар-карт. Он понимал, что после этого заявления бантаги станут еще сильнее бояться однорукого полковника, но иной возможности снять с себя ответственность за сегодняшний разгром у Гаарка не было.

Те, кто хотел ему поверить, согласно кивнули. В конце концов, он был Спасителем, а Спаситель не может ошибаться.

Вздохнув, Гаарк опустил голову. «Еще один состав с боеприпасами, и мы бы прорвались в старый город, — подумал он. — Ясно, что люди сейчас расходуют свои последние заряды. Еще один день, и мы бы их дожали. Кин наверняка знает, что у нас кончились боеприпасы, иначе он не стал бы тратить столько пороха только на то, чтобы продемонстрировать свою силу. Всего один поезд, и мы бы перебороли их, а завтра утром заняли бы цитадель без единого выстрела и убили их всех. Для этого хватило бы и двух уменов, вооруженных стрелами и копьями, но все они находятся в других местах. Я сам сделал ставку на пушки и рельсы, на порох, пули и железо, и именно это привело меня к поражению».

— Против такой мощи нам не выстоять. Мы отступаем.

— Куда, мой кар-карт? — холодно поинтересовался Джурак.

Резко обернувшись, Гаарк уставился на своего помощника. Во взгляде Джурака явно читалось презрение. Оставшиеся в живых члены его штаба тоже не сводили глаз с Гаарка.

— Отсюда! — рявкнул кар-карт. — Мы должны спасти нашу армию, пока это еще возможно.

— Да, мы должны спасти нашу армию, — повторил Джурак.

Несколько мгновений никто не шевелился, пока Джурак наконец не кивнул офицерам, которые тут же сорвались с места и бросились к солдатам, выкрикивая приказы.

— Что с тобой? — спросил Гаарк у своего старого приятеля.

— Ты действительно считаешь, что армия пойдет за тобой после того, что произошло сегодня?

— Что ты хочешь этим сказать?

Гаарка знобило. Он потерпел поражение, когда до решающей победы оставалась всего пара часов, и теперь что-то в нем надломилось. Его охватил приступ безволия.

— Именно то, что я сказал, Гаарк. Нам обоим сильно повезет, если мы переживем эту ночь. После чего эти варвары разорвут нас на части.

— Я Спаситель, — резко оборвал его Гаарк. — Они не посмеют.

Он задумчиво посмотрел на Джурака. Если кого и винить в поражении, то именно его. Джурак должен был лучше заботиться о системе транспортных коммуникаций. Он и станет козлом отпущения. Поворачиваясь, Гаарк начал вытаскивать из-за пояса револьвер, сделанный янки. Вдруг за его спиной раздался резкий щелчок взводимого курка, и, бросив взгляд через плечо, кар-карт увидел, что револьвер Джурака направлен прямо ему в голову.

— Я Спаситель!

— Ты был им, — ответил Джурак, спуская курок.

Выдернув из земли захваченное у Кина знамя, Джурак несколько мгновений смотрел на него. Наконец он вонзил древко штандарта в снег рядом с телом Гаарка и спустился с укрепления. К удивлению Джурака, все штабные офицеры ждали его внизу. Ему стало страшно, но он постарался скрыть свои эмоции. Стоит показать им свой страх, и все будет кончено.

— Где Гаарк? — спросил один из бантагов.

— Он остался там.

На их лицах появились робкие улыбки. Глаза бантагов были устремлены на Джурака. Вдруг один из них опустился перед ним на колени, и тут же его примеру последовали и остальные.

— Я не Спаситель, — произнес Джурак. — Но я все еще могу привести вас к победе. Давайте поскорей уберемся из этого проклятого места.

Эндрю отошел от края стены. Все это время он упрямо боролся с угнездившейся в его теле болью и с липким страхом, который сжимал его сердце каждый раз, когда в воздухе раздавался свист очередной пули или где-то рядом слышался разрыв артиллерийского снаряда.

Пэт смотрел на него широко распахнутыми глазами, счастливый, как ребенок в утро Рождества. Внизу двигались колонны солдат, направляясь к воротам из цитадели. Люди шли в бой, видя, что их командир снова с ними. Это были ветераны, закаленные в сражениях бойцы 1-го корпуса, вернее, того, что от него осталось. Их мундиры были изорваны в клочья, а заляпанные грязью непромокаемые плащи были покрыты водяной пленкой, в которой отражались отсветы горящих развалин.

Люди смотрели на Кина, размахивая сорванными с голов шляпами. Не в силах говорить, он молча слушал, как люди нараспев повторяют его имя.

В сгустившихся сумерках они были похожи на призраков. Безликие батальоны живых, многим из которых скоро предстояло умереть, и тем не менее они приветствовали его ликующими возгласами. На миг Кину показалось, что у всех у них лицо Джонни, что это тени в лесу у озера. Но тут наваждение исчезло. Нет, это были живые люди, которые шли сражаться за саму жизнь. Горожане, жавшиеся к стенам домов, восторженными криками провожали проходившие мимо них колонны. Торжествующий рев пронесся над римскими улицами, ворвался в запруженные народом переулки и дома. Это был триумф живых, свободных людей.

Эндрю взглянул на Пэта и улыбнулся.

— Это твоя победа, — произнес ирландец. — Ты сделал это.

Эндрю покачал головой:

— Это наша победа, Пэт. Одна на всех.