Бремя власти II

Глава 12

«Он до того был бесцеремонен со своими многочисленными поклонницами, представительницами большого петербургского света, что ездил к ним в гости уже совершенно запросто — в шлафроке.»

Гейнце Н. Э.

Голова гудела, как улей разъяренных шершней. Каждый шаг по мраморным ступеням парадной лестницы отдавался грохотом взрыва в моем черепе. Двое гвардейцев, каменные истуканы в белых мундирах, тащили меня под руки. Их лица были непроницаемы, но в глазах читалось плохо скрываемое отвращение. Я отыгрывал свою роль Николая-дурачка на все сто процентов.

— Эх, матушка-Россия! Бескрайняя земля! — заорал я во всю глотку, стараясь, чтобы мой пьяный вопль разнесся по спящим коридорам. — Душа поет и радуется! В родных пенатах всяко лучше, чем на чужбине! И небо, и воздух, и вино — все здесь особенное! Родное! Вот возьму! И моду поменяю, а то мне все эти накрахмаленные западные парики уже порядком надоели!

Внешне да и внутренне я действительно был пьян: улюлюкал, распевал частушки, дразнил свою охрану. Но в глубине души мне почему-то было больно.

Воспоминания об «Изумруде» накатывали волнами тошноты и стыда. После ухода Анны я остался. Один. С бутылкой самого дорогого, самого крепкого бордо, что нашлось в погребке вип-ложи. Я пил, как последний забулдыга. В это раз не для игры… Не для плана. Я пил, чтобы затопить это поганое чувство, разъедающее сердце изнутри. Чувство, от которого хотелось либо разбить все вокруг, либо сдохнуть.

Эти эмоции были мне чужды…

Соломон Мудрый, повелитель джиннов, усмиритель демонов, царь над царями… слетел с катушек из-за девчонки с ледяными глазами и ядом на языке! Анна. О, Анна… Ее презрительный взгляд, когда вино хлынуло мне в лицо. Ее слова: «Держи, кретин!» Они жгли сильнее любой магии Скверны.

«Соломон, ты спятил окончательно! — призрак метался в моей голове, как шальная пуля, с самого „Изумруда“. Его голос был смесью ужаса, отвращения и какого-то дикого, истерического веселья. — Ты влюбился! В НЕЕ? ТЫ! Такой хладнокровный и расчетливый! Да ты посмотри на себя! Ты же древний, как все эти камни вокруг! Ты — Царь! А она… она тебя ненавидит! И правильно делает! Ты же убил ее любовника!»

«Отвали! — мысленно рявкнул я ему сквозь алкогольный туман. — Не лезь в мою голову! Ты, наверное, бредишь и меня пытаешься заразить этим!»

Гвардейцы вволокли меня в покои. Бросили на огромную, мягкую, издевательски роскошную кровать. Я застонал. Сушняк резал горло, будто я наглотался битого стекла от лампочки.

— Винааа! — завыл я, катаясь по шелковому покрывалу. — Немедленно! Императорское повеление! Умоляю! Умираю! Не принесете — лишитесь головы!

Кто-то из прислуги — тень в ночной сорочке — мелькнул в дверях и исчез. Через минуту на тумбочке рядом со мной появились два кувшина. Один с вином. Другой — с водой. Более того, заботливая тень слуги оставила порошок обезболивающего. Выбор был очевиден. Я предпочел холодное, терпкое, красное. Я налил, не целясь, расплескав половину. Глотнул. Потом еще. И еще. Алкоголь притуплял остроту стыда, но не мог заглушить боль. И гнев. На самого себя. На свою душу. На Анну. На весь этот проклятый мир.

«Продолжай, продолжай! — Николай злобно хихикал в моем сознании. — Допивайся! Может, тогда Анна простит тебя за публичный позор? Или ты думаешь, она прибежит вытирать тебя полотенцем? Ха! Она бы скорее плюнула тебе в лицо! Опять!»

«Заткнись, придурок! — огрызнулся я, делая еще один глоток. Вино текло по подбородку, смешиваясь с потом. — Или я найду способ выковырять тебя отсюда и запихать в ночной горшок! За мной не заржавеет!»

«Попробуй-попробуй, древний узурпатор! — парировал Призрак. — Но пока ты здесь — я буду тебе напоминать, что ты — позорное зрелище! Император, валяющийся пьяным в соплях! Великий Соломон, плачущий в подушку из-за девчонки!»

«Пошел ты!» — буркнул я.

В этот миг дверь в покои распахнулась с такой силой, что даже стена задрожала. В проеме появился Рыльский. Он был залит светом коридорных светильников. Его лицо было темнее грозовой тучи. Он шагнул внутрь, хлопнул дверью и остановился у кровати, глядя на меня сверху вниз, как на дохлую крысу.

— Николай! — его голос был тихим, но таким же острым и тяжелым, как и его клинок. — Что ты натворил⁈ Допился до чертиков! Анна Александровна вернулась во дворец одна! Одна, понимаешь⁈ Весь город уже трещит! Репутация девушки… Императрицы будущей! Ты ее в грязь втоптал! А себя — еще глубже!

Я приподнялся на локте, с трудом фокусируя взгляд на его разгневанном лице.

— А тебе какое дело, Лев Павлович? — процедил я, стараясь изобразить пьяное безразличие. — Не твоего ума это дело… Женщины… Они… они как кошки! Сами приходят, сами уходят…

Рыльский аж затрясся от ярости. Он наклонился, его лицо оказалось в сантиметре от моего. От него пахнуло потом, сталью и бешеным гневом.

— Она тебе не кошка! И ты обещал мне! — прошипел он. — Информацию! Про Ольгу Павловну! Ты же клялся мне перед оперой! Ты хоть что-нибудь узнал о ней? Или ты, как всегда, врешь, как последний…

Ах, вот оно что! Его боль, его унижение, его запретная страсть вырвались наружу. Я хмыкнул, делая вид, что вспоминаю сквозь хмель.

— А-а-а… Ну да… Информация… — я пошарил рукой вокруг, нашел кувшин, отпил прямо из горлышка. — Слушай сюда, старый вояка… Твой светоч… Ольга… Она любила охотника. Настоящего. Золотую Пулю. Который Скверну ненавидел сильнее смерти. Который не признавал слово «нет». А также он был мечтателем… Ты, наверняка, и так это знал, но теперь… В общем, не сюсюкайся с ней! Не вздыхай украдкой! Будь… будь как он! Грубым. Решительным. Напористым! Но галантным и чутким. Покажи ей, что ты — не тряпка! Что ты — мужик! Ха! Тогда, глядишь, и растает твой айсберг…

Рыльский выпрямился. Гнев в его глазах сменился на секунду недоумением, потом — жадной, болезненной надеждой. Он переваривал мои слова, как голодный волк переваривает кость.

На этом фоне, сквозь алкогольную завесу, как удар молнии, меня пронзила острая мысль: Клан! Орловская! Песец! Ночной город! Я тут валяюсь, а там — бардак! Трофеи не учтены, снаряжение не закуплено, стены склада не крашены! И эта стерва Орловская, распускающая слухи… Интересно… Рябоволову уже доложили об этом фарсе? Проклятье!

Я резко подскочил с кровати. Мир завертелся, но я уперся ногами в пол.

— Ладно, Лев Павлович, уроки любви закончены! — буркнул я, шатаясь к гардеробу. — Мне надо… в город. Срочные дела… Императорские!

Рыльский остолбенел, потом его лицо снова побагровело.

— В таком-то виде⁈ — зарычал он. — Ты же еле на ногах стоишь! Весь в винных пятнах! Весь дворец знает, что ты пьян! Куда ты, к чертям, собрался⁈ Могилу мне копать пойдешь⁈

Я обернулся, глядя на него сквозь прищур. Холодный огонь зажегся в глубине моих налитых кровью глаз. Маска пьяного дурака на мгновение сползла, обнажив сталь Царя Соломона.

— Капитан Рыльский, — сказал я тихо, но так, что по его спине побежали мурашки. — Ты сегодня слишком много позволяешь себе. Слишком много вопросов задаешь. Катись к черту на рога. И не мешай мне, пока я не разозлился!

Я снова повернулся к гардеробу. Рыльский сделал шаг ко мне, его рука инстинктивно потянулась в мою сторону, чтобы удержать. Я замер, не оборачиваясь. Блеф не удался, а затевать драку мне сейчас было не к чему.

— Хорошо-хорошо… — вдруг сдавленно сказал я, мой голос снова стал пьяным и плаксивым. — Ты прав… Я… я не в состоянии… Спать. Мне надо немного поспать…

Я повалился обратно на кровать, уткнулся лицом в подушку, громко захрапев.

Рыльский стоял минуту, вторую, третью. Он тяжело дышал. Потом он также тяжело вздохнул.

— Охрана! — рявкнул он в сторону выхода. — Двое у дверей! Арканисты на дежурство! Охранять государя как зеницу ока! Никого не впускать и не выпускать до утра! Понятно⁈

— Так точно, капитан! — донеслось из коридора.

Рыльский бросил на мою «спящую» фигуру последний взгляд — смесь ярости, недоумения и усталости — и вышел, притворив за собой дверь. Я лежал неподвижно, прислушиваясь. Шаги затихли. Дежурные замерли у дверей. Арканисты были где-то рядом — я чувствовал слабое мерцание их магических полей.

Спустя двадцать минут я понял, что пора… Мои движения были медленными, осторожными, как у старого кота. Каждый шаг, каждый вздох давались через силу. Я скинул вонючий, пропитанный вином фрак, рубашку. Достал из потайного отделения гардероба простые, темные штаны и куртку — одежду небогатого дворянина. Натянул. Сменил облик — рыжие волосы потемнели до угольно-черных, черты лица стали грубее, глаза блеснули серой сталью. Я подошел к окну. Тихо отпер створку. Ночь встретила меня холодным дыханием и моросящим дождем. Высота была приличной, но для меня — сущий пустяк. Я перемахнул через подоконник и растворился во тьме, как пьяная тень.

Едва дверца захлопнулась, паромобиль Валерии Орловской рванул с места. Большие колеса пронзительно завизжали и забрызгали грязью тротуар возле Императорского театра. Она вжалась в сиденье, стиснув зубы. В ушах еще стоял гул оперы и собственный ядовитый смех над подругой. Смех, который не смог заглушить внутренний холод.

«Идиотка!» — мысленно ругала она себя. Зачем наговорила лишнего? Зачем позволила эмоциям взять верх? Да, этот выскочка Соломон Козлов бесил. Бесил своей уверенностью, своей непредсказуемостью, своим… вниманием? Нет, не вниманием. Равнодушием! Он поставил ее заместителем, как вещь. Дал приказы — отчеты, трофеи, ремонт склада, закупки — и забыл. Как будто она была его верной дворняжкой!

Он, конечно, мог устроить ей нагоняй. Авторитета и сил у него хватало… Но не его гнев пугал ее сейчас. Пугал Рябоволов. Его холодные, всевидящие глаза. Его тихий голос: «Помогай ему, Валерия. Следи. Докладывай. Он — ключ ко многому…» Она проморгала его вылазку во дворец… Проморгала многое…

И теперь… теперь она ничего не успела сделать из его поручений! Склад «Цунами» все еще выглядел как поле боя после урагана. Трофеи валялись кучами, не инвентаризированные. Снаряжение отсутствовало. Подрядчики на ремонт здания не были найдены.

И самое противное — ей почему-то не хотелось, чтобы этот зазнавшийся Буратино… Козлов… разочаровался в ней. Увидел ее беспомощность.

'Какой бред! — мысленно выругалась она, глядя на мелькающие в дожде огни ночного Петербурга. — Да гори он геенной огненной!

Паромобиль резко затормозил у знакомых ворот Причала №7. Валерия выпрыгнула, не дожидаясь шофера. Дождь тут же принялся мочить ее плащ и волосы. Она вбежала внутрь склада «Цунами». Картина была удручающей. Полуразрушенные стены, груды ящиков и тюков, хаотично наваленных посередине. Горстка охотников ночной смены коротала время за картами и бутылкой дешевого вина. Увидев ее, они вскочили, пытаясь придать себе вид деловитости.

— Всем построиться! — ее голос, привыкший командовать, прозвучал резко, срываясь на хрипоту от усталости и злости. — Слушать внимательно! Ты, Гриша! Сейчас же найди хоть одного вменяемого каменщика! Эти стены — позор клана! Должны быть укреплены и оштукатурены к утру! Ты, Семен! Все трофеи из рейда на Свинца — вон в тот угол сложите! Инвентаризация по списку — оружие, артефакты, наличка — к рассвету чтобы все было на моем столе! Васька! А где Васька? А, ты здесь! Бери людей и езжай к оружейникам Стального Щита. Закажи партию дробовиков и патронов по списку! Деньги… деньги будут! И пусть кто-нибудь найдет этого бездельника Песца! Мне нужен отчет о легализации его лавочек! Быстро!

Она сыпала приказами, как картечью, стараясь заглушить собственный страх и чувство вины. Охотники крутили пальцем у виска, но некоторые разбегались, оглушенные ее напором. Валерия тяжело опустилась на ящик, скинула мокрый плащ. В голове стучало: «Успею? Смогу? Что скажет Рябоволов? И самое главное — что скажет… Он?»

Дождь хлестал по лицу, но уже не мог смыть пьяную дурь из головы. Я добрался до Причала №7 пешком, шатаясь, но с упорством пьяного мамонта. Склад «Цунами» встретил меня грохотом молотков, руганью и светом керосиновых фонарей. Охотники ночной смены, увидев меня, замерли. Их приветственные возгласы застряли в глотках. Они пялились на мой вид: мокрый, перекошенный от выпивки, в простой, помятой одежде.

— Шеф? — осторожно протянул Васька Кулак, откладывая в сторону здоровенный лом. Его артефактная рука нервно сжалась. — Ты как? Что-то случилось?

Я махнул рукой, стараясь держаться ровнее.

— Что случилось? — я хрипло рассмеялся. — Как что? Клан оформился! Рейд прошел успешно! Вот и отметил! Гулял, братцы! Гулял! А теперь… работа!

Я прошел мимо них, игнорируя недоуменные взгляды и шепотки. И тут увидел Ее. Орловская. Она сидела на ящике у импровизированного стола, заваленного бумагами, что-то яростно писала. Ее бледное лицо в свете фонаря казалось высеченным из мрамора. Увидев меня, она подняла голову. На губах заиграла привычная, надменная усмешка. Она открыла рот — наверняка, чтобы отпустить какую-нибудь колкость про мое состояние.

Я не дал ей сказать ни слова.

В три шага я преодолел расстояние, разделявшее нас. Моя рука молнией впилась в воротник ее мокрой блузы. Я дернул. Резко. Грубо. Она вскрикнула от неожиданности, потеряв равновесие, и сползла с ящика. Я потащил ее за собой к ближайшей двери — в какую-то подсобку.

— Эй! Шеф! Ты чего⁈ — подскакивая, заорал Васька мне в спину. Несколько других охотников тоже встали, насторожившись.

— Не ваше дело! — рявкнул я, не останавливаясь. Орловская пыталась вырваться, ее ноги скользили по грязному полу. — Нас с Валерией ждет серьезный разговор. Без свидетелей!

Я втолкнул ее в темную подсобку, заваленную тюками и инструментом, и захлопнул дверь, повернув ключ изнутри.

Я отпустил ее воротник. Орловская отшатнулась и спиной ударилась о стену. Она выпрямилась, отряхиваясь, как кошка, вылезшая из лужи. Глаза пылали чистым, неразбавленным гневом. Вместо страха пылала ярость. Это было хорошо.

— Ну и манеры, Бур… господин Козлов! — выдохнула она, голос дрожал от бешенства. — Тягаете женщин за шиворот, как мешки с картошкой? Или это новый метод управления кланом?

Она демонстративно плюхнулась на единственный стул у стола. Закинула длинные, красивые ноги на стол, перемазав сапогами какие-то бумаги. Ее поза кричала о вызове и презрении.

— Вы что-то хотели? — спросила она сладким, ядовитым тоном. — Или просто решили продемонстрировать свою… мужскую силу? В таком виде?

Я привалился спиной к закрытой двери, скрестив руки. Алкоголь туманил голову, но ярость придавала четкости.

— Я хотел напомнить тебе, кто ты, Орловская. — начал я тихо, но каждое слово падало, как камень. — Ты — дворянка. Дочь князя. Серебряная Охотница. Заместитель главы клана. Значит, и вести себя должна соответственно. А ты ведешь себя как мелкая, глупая девчонка на выданье!

Она фыркнула, пытаясь сохранить маску надменности, но я видел, как дрогнул ее острый подбородок.

— Что⁈ — затем вырвалось у нее.

— Ты слышала меня! — мой голос принял нотки нарастающего грома. — Ты распускаешь грязные слухи! Как последняя базарная сплетница! По-твоему я — бабник? Хам? Домогаюсь до тебя? Это твой уровень, Валерия? Ты думаешь, такими методами утопишь мою репутацию и поквитаешься со мной? Это низко… Даже для тебя!

Она резко скинула ноги со стола. Вскочила. Лицо загорелось румянцем.

— Как ты смеешь⁈ — закричала она. — Мне наплевать на твое внимание! Я — знатная охотница, а ты — выскочка! Самозванец! И я…

— И ты боишься Рябоволова! — перебил я ее, сделав шаг вперед. — Боишься, что он узнает, как ты срываешь его задания! Как ты тут ничего не сделала! Как вместо работы пошла сплетничать в «Изумруд»! Да, у меня повсюду уши, Валерия! И если ты еще раз откроешь свой ядовитый рот не по делу… — я подошел вплотную к столу, нависая над ней. — … если еще одна грязная капля слетит с твоего языка в мой адрес или в адрес клана… наши дороги разойдутся. Очень болезненно. Для тебя. Поняла меня⁈

Она замерла. Ее ярость не угасла, но смешалась с чем-то другим… со стыдом? С осознанием? Она смотрела на меня не отводя глаз. Завороженно? Нет. Словно впервые видела. Ее дыхание стало глубже.

Я выдержал паузу. Откинулся назад, упершись спиной в стену.

— Если вопросов нет, ты свободна. — сказал я холодно, указывая на дверь.

Она не двинулась с места. Не опустила взгляд. Ее губы дрогнули.

— Все-таки один вопрос… имеется. — прошептала она. Ее голос был странным — в него закралась не свойственная ей робость.

Прежде чем я успел понять, что происходит, она стремительно обогнула стол. Ее руки впились в мои плечи. Я инстинктивно напрягся, ожидая удара. Но вместо него…

Ее губы пожаром прикоснулись к моим. Горячие. Влажные. Настойчивые. Полные неистовой, безумной ярости и… чего-то еще. Страсти? Реванша? Отчаяния?

Я остолбенел. Алкоголь, ярость, усталость — все смешалось в голове. Я стоял как истукан, не в силах пошевелиться, не в силах оттолкнуть. Ее поцелуй был как удар током, оглушающим и парализующим.

Длилось это мгновение. Или вечность. Она оторвалась так же резко, как и начала. Ее глаза, широко раскрытые, были полны шока — от собственной дерзости. Она отпрянула на шаг. Потом на два. Потом развернулась и бросилась к двери. Вырвала ключ, повернула, распахнула дверь и выскочила в основной зал склада, как испуганная девчонка, спасающаяся от чудовища.

Я стоял посреди подсобки, касаясь пальцами губ, на которых еще горел отпечаток ее поцелуя. Вино, стыд, гнев на себя из-за Анны — все померкло перед этим диким, необъяснимым актом.

Воздух передо мной затрепетал. Николай материализовался прямо перед моим носом. Он парил в полуметре, его полупрозрачное лицо было искажено дикой смесью зависти, восхищения и полнейшего недоумения.

— Ну ты даешь, Соломон! — засмеялся он, его голос звенел эхом в тишине подсобки. — Вот это поворот! Анна вылила на тебя вино, а эта… ледяная валькирия… тебя поцеловала! Сколько девок красивых вокруг тебя крутится! И все — огонь! Завидую тебе, старик! Откровенно завидую! Ха-ха-ха!

Его смех прокатился по маленькой комнате, сливаясь с гулом дождя за стенами и грохотом ремонта на складе. Я продолжал стоять, прикасаясь к губам, и пытался осознать, что черт возьми только что произошло…