Бремя власти I

Глава 3

«Войны зависят от славы, и часто ложь, которой поверили, становится истиной.»

Александр Македонский

Дверь отворилась с тихим скрипом, и в покои вкатилась тележка, лязгнув медными колесиками о порог. Слуги щеголяли в алых ливреях. На спине каждого пестрел герб Соболевых — двуглавый золотой орел, сидящий на плече медведя. Они молча расставили на столе блюда, избегая моего взгляда. Запахи ударили в ноздри, смешавшись в густой коктейль: дымчатый аромат жареного фазана, сладковатая кислинка вишневого соуса, острый дух перца и… что-то еще. Что-то пикантное, рыбное…

— Ваше высочество… — заикаясь, произнес лакей с красным лицом и пышными усами. Его длинным носом можно было пронзать врагов, а здоровенное пенсне лишь подчеркивало яркий блеск в голубых глазах. — По приказу регентского совета… вам подано лучшее из кладовых.

Он поклонился так низко, что я увидел залысину на его макушке. Она блестела от пота. Слуги выскользнули, как тени, оставив меня наедине с пиром.

Фазан, покрытый румяной корочкой, лежал на серебряном блюде, обложенный ягодами, которые лопались под тяжестью собственного сока. Блины, тонкие как крылья стрекозы, золотились под слоем черной икры, отливающей синевой. В хрустальном кубке плескалось вино — густое, как кровь, с дымным послевкусием выдержанного в подвалах столетия.

«Император не облизывается, — зашипел Николай, словно я уже начал есть. — Ты уничтожаешь мою репутацию!»

— Репутацию? — я оторвал от фазана ногу, и хруст кости на моих зубах прозвучал громко, как выстрел. Мясо разошлось под пальцами, соус брызнул на скатерть, оставляя кроваво-красные пятна. — Так никто же не смотрит! К тому же, что естественно, то не безобразно.

Я впился зубами в мясо, смакуя каждый кусочек. Горячий сок облепил губы и пальцы, застыв пленкой жира. Голод, клокотавший в животе с момента пробуждения, требовал топлива. Каждый кусок, каждая ложка икры возвращали силы, затягивая невидимые трещины в изможденном теле.

«Ты… ты вульгарен! — Николай бушевал. — Соболевы не едят, как голодные псы! Мы…»

— Вы умерли, — перебил я, закидывая в рот блины с икрой. Соленый, маслянистый взрыв на языке заставил меня прищуриться от удовольствия. — А я жив. И буду есть так, как хочу.

Вино со льдом обожгло горло, оставив послевкусие дубовых бочек и чего-то горького… Ядовитого? Нет. Это была магия. Но слабая, почти неуловимая. Взгляд упал на кубок. На дне, под слоем вина, мерцала руна — крошечная, как царапина.

«Осторожно! — Николай вдруг стих, его голос стал резким. — Меньшиковы подсылали отравителей ко многим своим врагам. Они…»

— Знаю, — мысленно огрызнулся я, поднеся кубок к губам снова. — Но я не враг им. Всего лишь полезный инструмент. Если хотели убить, то давно бы это сделали. Я бы просто не проснулся, уж поверь.

Я осушил кубок до дна, чувствуя, как руна на его стенке вспыхивает и гаснет.

Что-то тонизирующее? Нет.

Шпионские чары. Кто-то хотел таким образом оставить жучок и подслушать мои мысли. Что ж, с покойным принцем это сработало бы. Но не со мной.

— Рассказывай, — стерев руну энергетическим жгутом, бросил я и облизнул пальцы. Икра оставила на коже липкий блеск. — Где я?

«Российская империя, — ответил Николай, неохотно. — Великая держава, что составляет шестую часть Земли. Индустриализация в самом разгаре. Поезда, дирижабли, заводы… и порох с магией. Всё это в одном флаконе. Ты в теле наследника престола, который чудом выжил. Династия Соболевых, к коей я принадлежу, правит этой страной уже семь столетий. А ты наглый узурпатор».

Я засмеялся, откинувшись на спинку кресла. За окном, за тяжелыми шторами, гудели гудки паровозов, а где-то вдали рокотали турбины, наполняя воздух вибрацией. Мир пара и стали… но сквозь него прорывалось иное.

— Как тут обстоят дела с демонами? — спросил я, лениво ковырнув вилкой в костях фазана.

«Прорывы из-за Грани случаются довольно часто. Здесь их называют „черными бурями“. Каждому разлому присваивается определенный класс опасности: от A до X. То, что произошло в Санкт-Петербурге, оценили как уровень „С“, — это региональный масштаб бедствия, — Николай произнес всё это, словно проклятие. — Разломы случаются, когда темная энергия энтропии набирает мощь, а барьеры между мирами истончаются. Последняя буря… уничтожила треть столицы. Ну, ты и сам это слышал. Моя семья погибла, закрывая портал. И отца предали в самый последний момент, вогнав нож в спину».

В его голосе дрогнула боль. Я отложил вилку, внезапно ощутив тяжесть в груди — не свою. Чужая память? Нет… Николай делился ею намеренно.

Картина вспыхнула перед глазами: ночное небо, рваное, как старая ткань. Тени с когтями, вырывающиеся из трещин. Отец Николая в золотых латах, кричащий заклинание, пока черная волна демонов заливала площадь… Взрыв. Пепел. Тишина.

— Есть версии, кто был убийцей? И что такое «Санкт-Петербург»? Сколько всего уровней у демонических прорывов?

'Это был какой-то мелкий дворянин — я его пару раз видел на пирах. Мелкая сошка. Даже имени его не запомнил. Что касается Петербурга, то это столица, в которой ты сейчас находишься. А классов опасности у разломов всего шесть: A, B, C, D, E и X. Разломы с последней меткой — самые жуткие. Их невозможно закрыть, разве что — сдерживать… — менторским тоном сообщил Николай. — В мире таких несколько. И один из них находится у нас, в Сибири. Недавно появился.

— Всего шесть… — задумчиво протянул я. — Маловато. А что до разломов, которые нельзя закрыть… Не бывает таких, я ручаюсь. Наверняка, местные люди еще просто не поняли, как это делается.

«Хочешь сказать, ты и Иксы способен закрывать?» — недоверчиво спросил принц.

— Поживем-увидим! — хрустнув пальцами, сказал я и поставил ментальный блок, беспардонно отрезая Николая от своих мыслей. Я решил доесть все, что осталось. Мое тело было слабым, нетренированным, и ему требовалось топливо, состоящее из белков, витаминов и минералов. В скором времени я приведу себя в порядок, а пока нужно пользоваться моментом и запасаться жирком.

Когда последний кусок фазана исчез в ненасытной пустоте желудка, а от икры осталось лишь одно воспоминание, я рухнул на кровать и откинулся на подушки, чувствуя, как тяжесть сытости давит на ребра. Но внутри — за этой мишурой комфорта — зияла бездна. Пустота. Раньше она была заполнена океаном магии, бурлящим, как лава в жерле вулкана. Теперь же… Теперь там плескалась лужица. Жалкая, предательски холодная.

Я, конечно, понимал, что мой магический резерв сильно просел из-за Перехода, но не думал, что все окажется настолько плохо. Нужно было разжечь новый огонь в своей душе.

Я закрыл глаза, пытаясь проникнуть вглубь себя. Дыхание замедлилось, пальцы впились в шелк простыней, будто ища опору в реальности. «Искра… Где ты?» — мысленно рычал я, пробиваясь сквозь слои усталости, боли и чужой плоти. Но ответом была лишь тишина.

Ногти уже впивались в ладони. Капельки крови выступили на коже рук, но боль была лишь катализатором. Я заострил разум, сформировал из него клинок и потянулся к алым каплям на своих ладонях. Магия крови являлась запрещенным искусством, но не для меня. Пропитав ей лезвие мысленного меча, я ударил им в центр тьмы под сердцем. Темная пустота порвалась, словно лист бумаги, и я увидел слабый свет.

Дальше всё было просто. Через медитацию я стал впитывать энергию каждой клеточкой тела и направлять ее к источнику. Благо манны в воздухе было разлито предостаточно. Через несколько часов таких манипуляций я смог зафиксировать свое магическое ядро под сердцем, защитив его от тьмы пленкой света. Оно было маленьким и тусклым, но теперь я не боялся, что дар угаснет во мне в самый неподходящий момент.

Я открыл глаза. Комната, еще недавно утопавшая в роскоши, теперь казалась гробницей. Золотые орлы на стенах потускнели, шторы, пропитанные городским смогом, свисали мертвыми складками. Даже воздух — густой, наполненный запахом недавних яств и дымом очага — напоминал дыхание умирающего. Всё это было последствиями применения магии крови. После нее всегда накатывала депрессия и апатия. Ничего не радовало. Но это пройдет. В таком состоянии лучше просто спать. Этим я и решил заняться.

Черная дрема без сновидений быстро окутала разум, и я погрузился в целебный сон. Часть моего духа по-прежнему следила за обстановкой, а другая спешно латала энергетические каналы и очищала органы и кровь от шлаков.

Проснулся уже от стука в дверь. Солнечный луч, пробившийся сквозь щель в шторах, впился в глаза, словно насмехаясь: «Встань, актёр. Твой спектакль начинается». Похороны. Коронация. Игра в покорного марионетку. Всё по плану.

— Ждите! Я скоро выйду! — властно сказал я и, потянувшись, сбросил шелковое покрывало — оно упало на пол, сверкнув, как лужа ртути. Ноги уже не дрожали. Регенерация завершила работу, но под кожей остался холодный след, будто кто-то выжег нервные окончания. В зеркале на меня смотрел все тот же бледный юноша с рыжими волосами, но теперь в его янтарных глазах горели два уголька — моя воля, моя насмешка над смертью.

— Выбирай наряд, — мысленно бросил я Николаю, распахивая гардероб с такой силой, что нечаянно сорвал дверцу с петли. Внутри висели камзолы: алые, как свежая рана, изумрудные — ядовито-зеленые, серебристые, словно чешуя рыбы. Все — кричащие, глупые, словно наряд шута. Лишь в углу, прикрытый траурным крепом, прятался черный. Серебряные нити выплясывали на нём спирали — символ вечности, которую Соболевы так и не обрели.

«Этот. Отец подарил его мне в день совершеннолетия. Сказал: „Носи, когда будешь хоронить врагов“… — голос Николая задрожал, словно струна перед разрывом. — Надел только раз. На похороны дяди…»

Я снял камзол с вешалки. Ткань скользнула по пальцам — тяжелая, как кольчуга, холодная, как сама смерть. Серебряные узоры мерцали в полумраке, напоминая звёзды над полем боя.

— Идеально. Жаль, ты слегка растолстел с тех времен. Но, думаю, знать оценит твой вкус, — проворчал я, втискиваясь в узкие рукава. Тело Николая сопротивлялось — мышцы дрожали, будто вспоминали, как камзол давил на плечи в тот день, когда гроб с дядей опускали в землю.

«Сам ты… жирный!» — зашипел принц, но я уже застегивал последнюю пуговицу. Её жемчужная поверхность была исцарапана — словно кто-то пытался сорвать в порыве ярости.

В дверь постучали снова — три резких удара, как саблей по щиту.

— Ваше высочество! Церемония начинается! — голос лакея прозвучал так, будто мужчина давился собственным языком.

— Входите! — крикнул я, резко поправляя воротник. Металлическая застёжка врезалась в шею, оставляя красную полосу. Хорошо. Пусть все вокруг видят неаккуратные следы «скорби».

Дверь распахнулась, впуская отряд гвардейцев в зеленых мундирах с золотистой тесьмой. Их сапоги грохотали по паркету, как копыта взбешенных коней. За спинами солдат метались слуги — мальчишка с кувшином воды едва не уронил его, а девчонка с полотенцами прижалась к стене, будто пыталась стать её частью.

— Ваше высочество, просим вас проследовать в тронный зал, — старший гвардеец склонил голову, но пальцы его не отпускали эфес меча. Лезвие в ножнах дрожало, как хвост готовящегося к удару скорпиона. Типично. Даже сейчас от наследника ожидали каких-то глупостей. Хотя это и правильно. Только глупости и стоит бояться.

— Веди, — кивнул я, пряча улыбку. Гвардеец повернулся так резко, что чуть не задел меня плечом. Спешит. Боится.

В коридоре пахло деревом, гипсом и гарью восковых свечей — будто кто-то смешал траур с бунтом. Где-то вдалеке, за стенами дворца, гудели дирижабли, а под ногами чувствовалась вибрация — то ли от шагов толпы этажом ниже, то ли от заводских прессов в округе, кующих новую эпоху.

По мере того, как мы продвигались, я замечал обломки мебели, следы от когтей на стенах, капли крови на коврах. Двери в некоторые комнаты были выломаны. Повсюду сновали слуги и рабочие, наводя чистоту и уничтожая следы недавнего нападения демонов.

Через несколько минут тронный зал встретил меня гулким эхом шагов — каждый звук отдавался в висках, как удар молота по наковальне. Высокие своды, расписанные сценами побед Соболевых, теперь были затянуты черным крепом. Полотнища колыхались, словно крылья гигантских воронов, готовых сорваться в пике. По стенам, в два ряда, выстроились дворяне. Их шепот сливался в мрачный и испуганный гул: сотни глаз были устремлены ко мне, каждый граф или князь подсчитывал убытки и прибыль, связанные с приходом нового монарха. Я медленно провел взглядом по толпе — здесь, наверняка, были и те, кто вчера целовал перстень Меньшиковой, и те, чьи родственники гнили в казематах за попытку мятежа. Все они теперь жадно впивались взглядами в мою спину, словно гиены, выжидающие, когда лев споткнётся.

У трона, на деревянных постаментах, обитых черным бархатом, стояли три гроба.

Первый был выструган из темного дерева. Его инкрустировали золотыми львами. Их когти впивались в древесину, пасти застыли в немом рыке. В нем лежал Юрий Соболев. Император, чей меч выжег мне путь в этот мир. Сквозь стеклянную крышку виднелось его лицо — спокойное, умиротворенное, но всё ещё гордое. На груди покойного лежал сломанный клинок с гербом династии на рукояти — оседланный орлом медведь.

Второй гроб отливал белым шёлком, словно снег в лунную ночь. Он был обрамлен серебряными розами по краям. Пальцы рыжеволосой императрицы сжимали букет засохших васильков — любимых цветов Николая — это я узнал из его памяти.

«Мать…» — эхо чужой боли прошило сознание, но я сжал зубы, заглушая её.

Третий гроб оказался попроще. Дубовый, массивный с выжженными коронами по бокам. Борис Соболев. Старший брат, чей труп я увидел, как только попал в этот мир. Его доспехи, пробитые демонскими когтями, всё ещё хранили следы чёрной крови. На груди у него висел медальон с миниатюрой: Николай-ребёнок смеялся на руках у Бориса.

«Ты всегда был лучше меня… Но почему же ты погиб?» — с нескрываемой горечью в голосе спросил принц, сидящий в моей голове. Но ответа не последовало.

— Я дам тебе попрощаться, — внезапно сказал я. Николай замер в уголке сознания, будто пойманный врасплох.

— Как? Зачем? — его голос дрожал, смешивая тоску, гнев и надежду.

— Чтобы они поверили, что ты всё ещё здесь. Игрушка. Плачущая кукла на троне.

Он не ответил, но его молчание было согласием. Я отпустил контроль над телом, и мой дух отступил в тень угла. Тело захлестнула волна чужой боли — Николай рухнул на колени перед гробами, пальцы впились в резные края, будто пытаясь вцепиться в ускользающее прошлое.

— Отец… Мама… Брат… — его голос сорвался в хрип, слезы катились по щекам, оставляя мокрые дорожки на серебряной оторочке камзола.

Зал замер. Даже хладнокровная Меньшикова, стоявшая у трона с беспристрастным лицом, сжала губы до белизны. Верейский переминался с ноги на ногу, его ордена звякали, словно кандалы. Юсупов же наблюдал за этим с ледяным равнодушием алхимика, изучающего реакцию в тигле.

— Простите… — шептал Николай, целуя холодное стекло над лицом отца. Его дыхание запотело на поверхности. — Я всё исправлю… Клянусь…

Толпа зашепталась. Где-то сзади зазвенел бокал — кто-то уже праздновал предстоящее регентство Ольги. Николай вскинул голову, его взгляд метнулся к гробу матери. Он обнял белый саркофаг, прижавшись щекой к серебряной розе, и замер. В тишине было слышно, как трещит лак под его пальцами.

— Хватит, — мысленно толкнул я его, возвращая контроль над телом. Слезы мгновенно высохли, будто их и не было. Тело выпрямилось с неестественной плавностью, как марионетка на туго натянутых нитях.

— Садитесь на трон, ваше величество, — прошипела Ольга, указывая резким жестом на массивное кресло из чёрного дерева. Его спинку венчал двуглавый орёл с рубиновыми глазами — они сверкали, словно пропитанные кровью.

Я прошёл сквозь толпу, чувствуя, как взгляды впиваются в спину: одни — с ненавистью, другие — с жалостью, третьи — с расчётом. Трон встретил ледяным прикусом — металлические шляпки болтов под обивкой впились в тело, напоминая, кому теперь принадлежит эта власть.

— Корону! — рявкнул Рыльский, и священник в багровых ризах, похожий на оживший труп, поднял диадему с алмазами. Камни блестели тускло, будто выцветшие от дождя.

— Николай Третий Соболев, волей бога и кровью предков… — голос патриарха гудел, как набат, но слова тонули в грохоте моего пульса.

Я не слушал. Вместо этого смотрел на Ольгу. Она уже примеривала корону регента — тонкие пальцы скользили по золотым шипам, а губы шептали что-то, заставляя рубин на брошке вспыхивать алым.

— … да здравствует император! — грянул зал.

— Да здравствует! — подхватили дворяне, но в их голосах звучала фальшь, как в театральной постановке.

И тут из толпы выступил мужчина в зелёном камзоле, расшитом волчьими пастями. Его лицо пылало яростью, а рука сжимала свиток с печатями.

— Не потерплю, чтобы Меньшикова правила! — он вскинул свиток, и пергамент развернулся с шелестом крыльев нетопыря. — Вот доказательства её грязных интриг! Она ведьма! Её семья…

Рыльский молнией метнулся к протестующему и взмахнул мечом. Быстро. Тихо. Лезвие сверкнуло, разрезая воздух с шипением раскалённого железа.

Голова смутьяна упала на мрамор с глухим стуком. Кровь брызнула на серебряные розы гроба императрицы, превратив их в багровые. Тело ещё дергалось, пальцы судорожно сжимали обрывки пергамента.

— Скучно не будет, — резюмировал я, ловя взгляд Ольги. Её глаза сверкнули, словно клинки, готовые вонзиться в следующую жертву.

— Да здравствует император! — громко повторил Рыльский, вытирая лезвие о плащ. Алые полосы на ткани слились с вышитыми кабанами, создавая иллюзию, что зверье оживает.

А толпа замерла. Воздух сгустился, словно перед ударом молнии. Где-то в глубине зала зазвенело разбитое стекло. Ольга махнула рукой церемониймейстерам, и тут же грянули трубы, возвещая начало пира. Слуги быстро выволокли тело бунтаря, вытерли кровь и поставили гигантские столы в центре зала.

«Итак… С чего ты начнешь?» — мелькнул испуганный голос принца в голове.

— Для начала напьюсь и сыграю роль неопасного шута. — натянув на лицо маску страха, мысленно бросил я. — Это даст нам фору.