Бремя власти I

Глава 16

«Каждый государь должен стараться не отклоняться от добра, если это возможно… Но он также должен уметь вступить на путь зла, если это необходимо»

Никколо Макиавелли

Ольга Павловна ударила кулаком по столу так, что хрустальная чернильница подпрыгнула. Ее нервировал это проклятый гудок в трубке. Мертвый, надрывный. Ни Рыльский. Ни братья-дураки. Ни ее драгоценная Аннушка. Никто не подходил к телефону в имении. Крым будто провалился сквозь землю вместе со своим жарким солнцем и морем.

— Черт бы побрал этот южный курорт! — прошипела она сквозь зубы, впиваясь взглядом в сетчатую накладку на трубке. Что там стряслось? Неужто, этот прожигатель жизни Николай устроил такой дебош, что все напились до беспамятства? С него станется. Идиот! Марионетка! Но марионетка нужная… пока что…

Ее взгляд скользнул к портрету на стене. Александр. Ее покойный супруг. Настоящий мужчина. Настоящий Мастер. Серебряная пуля на его груди на портрете все еще казалась теплой. Он бы не допустил такого бардака. Он бы держал все под контролем железной рукой. Охотник. Воин. Погиб в Бездне, спасая отряд новичков. Идиотский героизм. Оставил ее одну в этом змеином гнезде под названием Империя. Один на один с интригами, Верейскими, демонами и этим… этим слабовольным наследником.

Жгучая волна тоски и бессильной ярости подкатила к горлу. Она схватила графин с густой, темно-рубиновой вишневой настойкой. Налила полную стопку. Выпила залпом. Огонь разлился по жилам, ненадолго прогнав ледяные щупальца тревоги.

Потом еще одну. Потом просто прильнула губами к горлышку. Пить, чтобы забыть. Пить, чтобы не сойти с ума от неизвестности. Тяжело быть матерью-одиночкой…

— Завтра… — прошептала она хрипло, глядя на мутнеющие от усталости и хмеля очертания кабинета. — Завтра разберусь… Всех… всех поставлю на колени…

Она смахнула со стола бумаги, уронила пустой графин на ковер и плюхнулась лицом в прохладный бархат обивки.

Спать. Сейчас только спать. Истинная правительница Империи приказала себе отдыхать. И никто не посмеет ее потревожить…

Сознание возвращалось медленно. Ее разум словно пытался прорваться сквозь вату или невод рыбака. Анна Александровна попыталась пошевелить пальцем. Но не тут-то было. Руки, ноги — все было чужим, неподъемным, будто прикованным к ложу чугунными гирями. Веки налились свинцом и с трудом поддавались ее воле.

Сон-трава. Проклятая трава! Она действовала слишком хорошо. План… План требовал, чтобы она глубоко уснула мертвым сном. Но не так! Не в такой беспомощности!

В ушах стоял звон, но сквозь него пробивались голоса. Шепот. Рядом. У кровати.

— … не намерен скрываться, мальчик. Игра в прятки кончена. — бас… знакомый бас? Хрипловатый. Суровый. Капитан? Рыльский? Но почему так… холодно и властно звучит?

— Кто ты? Что вы… что вы делаете⁈ — зазвучал другой голос. Молодой. Перепуганный до дрожи. Глеб! Её Глеб!

Сердце Анны бешено заколотилось, пытаясь вырваться из оцепеневшей груди. Она еле сдвинула ресницы, уловив размытые силуэты в полумраке.

— Делаю то, что давно хотел сделать. Снимаю маску. — сказал Рыльский. И провел рукой по лицу.

Анна чуть не вскрикнула от ужаса. Тени сгустились, поплыли… И перед ней, у кровати, стоял уже не капитан гвардии. Стоял Император Николай. Но какой! Волосы, казалось, на мгновение вспыхнули рыжим отблеском в тусклом свете лампы. А глаза… Глаза горели холодным, хищным янтарем. Ни тени былого придурковатого блеска. Только сталь, лед и бездонная глубина. Голос, когда он заговорил снова, был тем же, что и у Рыльского — низким, властным, режущим слух:

— Теперь понятнее, Глеб? Николай Юрьевич, каким все его знают, — лишь ширма. Дурная привычка. Но ради тебя я от нее ненадолго избавлюсь.

Анна замерла, притворяясь спящей. Ужас сковывал сильнее травы. Это был кошмар.

— Я предлагаю тебе выход, — продолжил Император, его янтарный взгляд буравил дрожащего Глеба. — Уходи. Сейчас. Пока можешь. Бери деньги. — Он бросил на пол золотые драгоценности. Её драгоценности! Кольца, ожерелья и жемчуг — целое состояние! — Исчезни. Анна мне нужна. Ее будущее — здесь, на троне. Рядом со мной. Не с тобой.

— Нет! — Глеб выпрямился, тень прежней решительности мелькнула на его бледном лице. — Я люблю ее! Анна принадлежит мне! Мы сбежим! Мы…

— Глупец, — голос Императора стал тише, опаснее. — Вас поймают в первом же городишке. Ее опозорят навеки. Тебя же повесят как вора и соблазнителя. Или сгноят в казематах. Ты хочешь для нее такого будущего?

— Мне плевать! — зашептал Глеб страстно, отчаянно. — Лишь бы быть с ней! Смерть не страшна!

Император тяжело вздохнул:

— Что ж… Ты сделал свой выбор. Значит, только смерть и разлучит вас. К тому же… — его янтарные глаза скользнули к лицу Анны, и в них вспыхнуло знание, ледяное и неумолимое, — … девушка давно проснулась.

Анна вздрогнула всем телом. Непроизвольно. Широко раскрыла глаза. Ужас парализовал сильнее любого яда. Она встретилась взглядом с Императором. В этих янтарных глубинах не было ни жалости, ни гнева. Только холодный расчет.

— Это мой свадебный подарок тебе, дорогая, — произнес он мягко, почти ласково.

И двинулся к Глебу. Быстро. Неотвратимо. Парень вскрикнул, попытался отпрянуть. Сильная рука вцепилась в его светлые волосы, резко запрокинула голову. Анна увидела, как пальцы Императора легли на шею Глеба. Увидела дикий, животный ужас в его голубых глазах. Услышала короткий, сухой хруст. Словно ветка сломалась под сапогом.

Тело Глеба обмякло, рухнуло на ковер. Голова лежала под неестественным углом. Глаза, еще секунду назад полные жизни и любви, смотрели в никуда, остекленевшие.

Анна онемела. Горло сжалось так, что не было воздуха. Ни крика, ни слез. Только всепоглощающий, леденящий душу ужас. И пара янтарных очей, холодно наблюдающих за ее реакцией.

Лев Павлович Рыльский проснулся от дикой боли в висках. Как будто там били кувалдой по наковальне. Во рту пересохло, на языке поселился вкус медной монеты, кислого вина и огненной чачи. Проклятый Николай! Доигрался… Напоил его до беспамятства в ночь скорби… скорби по…

Память ударила обухом. Анна! Мертва! Отравлена! Глеб сбежал!

Он вскочил с кресла, едва не рухнув от головокружения. Комната плыла. Где он? В императорских покоях? А где сам монарх? Кровать была пуста. Одеяло смято. Никого.

Холодный укол страха пронзил голову сквозь похмельный туман.

— Государь⁈ — рявкнул Рыльский, озираясь. Тишина. Пустота. Сердце ушло в пятки. Он схватил со стола пистолет и клинок, на ходу втискивая ноги в сапоги, и пулей вылетел в коридор.

Двое гвардейцев у дверей покоев Императора вздрогнули, завидев его.

— Где государь⁈ — заорал Рыльский, хватая первого за грудки. — Говори!

Гвардеец побледнел, глаза вылезли из орбит. Он ткнул пальцем… к двери покоев Анны Александровны.

— Т-так вы же… вы же сами, господин капитан… выходили недавно… Направлялись туда! Как…

— Что⁈ — Рыльский отшвырнул его, бешено оглядываясь. Ложь? Помешательство? Или… черная магия? — Ждите здесь! — проревел он, рванув к дверям Анны. — Оба! Ни шагу больше! Под трибунал пойдете!

Мужчина прогнал гвардейцев, стороживших покои девушки. Те испуганно метнулись в сторону, не желая разделять судьбу с другими своими сослуживцами.

Рыльский не стал стучать. Он просто пинком открыл дверь. И замер на пороге.

Открывшаяся ему картина ударила по мозгам сильнее любого похмелья. Анна сидела на кровати, живая! Бледная как смерть, дрожащая, но живая! Она хватала ртом воздух… Ее глаза, огромные от ужаса, были прикованы к фигуре у ее ног. К Императору Николаю.

Тот стоял над бездыханным телом беглеца в позе победителя. Он держал молодого юношу за голову, только что резко повернутую под неестественным углом. Хруст еще висел в воздухе. Император выпустил из рук обмякший труп: покойник глухо стукнулся о пол. Государь поднял суровый взгляд на Рыльского. В его янтарных глазах не было ни тени прежнего дурачества. Только власть. Холодная, безжалостная, древняя. Власть человека, для которого убить — все равно что выпить воды.

Рыльский остолбенел. Весь мир перевернулся. Кто этот человек? Что за чудовище скрывалось под личиной пьяницы и несмышленого дебошира?

Император спокойно вытер руки о покрывало кровати и направился к выходу. К Рыльскому. Шаг был твердым, уверенным. В дверях он остановился. Положил руку на плечо окаменевшего капитана. Прикосновение было тяжелым, как гробовая плита.

— Вы вовремя, капитан, — произнес он тихо, но так, что слова врезались в самое нутро. — Но я оказался чуть быстрее. Анна жива. Ее жизни ничего не угрожает. — Он кивнул в сторону трупа. — Приберитесь тут.

Император вышел. Не оглядываясь. Словно просто пошел прогуляться.

Рыльский стоял секунду, не в силах пошевелиться. Потом что-то внутри надломилось. — Аннушка! — ее имя вырвалось из него хриплым стоном. Он бросился к кровати, падая на колени, хватая ее холодные руки. Слезы, жгучие и бессильные, хлынули из глаз. — Жива… Слава Богу… жива…

Спустя минуту в дверях столпились гвардейцы, бледные, шокированные видом мертвого Глеба.

— УБРАТЬ ЭТОГО УБЛЮДКА! — заорал Рыльский, не отрываясь от Анны, по-отечески сжимая ее руки. — СИЮ ЖЕ МИНУТУ! И ЛЕКАРЕЙ! БЕГОМ! ДЛЯ АННЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ!

Я зачерпнул вилкой кусочек идеально прожаренного бекона. Он хрустнул на зубах и высвободил вкус. Аромат дымка, соли и жира — это было лучшее утреннее благовоние! Внизу, за белокаменной балюстрадой, Черное море лениво переливалось первыми розовато-золотыми бликами рассвета. Воздух стоял чистый, прохладный, соленый.

Лепота!

Я запил бекон глотком крепкого, черного кофе, который воплощал в себе горечь и силу. То, что надо.

— Ты САМ себя РАСКРЫЛ! — призрак Николая мельтешил передо мной, как осиновый лист на ветру. Его прозрачные руки ловили воздух в отчаянии. — Рыльский все видел! Анна видела! Теперь Ольга Павловна все узнает! Мы пропали! ПРОПАЛИ, Соломон! Зачем ты это сделал⁈

Я отрезал кусочек яичницы. Желток, как жидкое солнце, растекся по тарелке. Это было невероятно вкусно.

— Успокойся, Ник, — сказал я, не отрывая взгляда от моря. — Все в полном порядке. Я не раскрылся. Я просто предъявил себя. В нужный момент. Нужным людям. — Я ткнул вилкой в направлении призрака. — И выиграл новую фигуру. Очень ценную, между прочим.

— Фигуру? Какую фигуру⁈ — Николай завис в воздухе, его лицо исказилось полным непониманием. — Ты убил парня! На глазах у Анны! Рыльский теперь… он же…

Дверь в мои покои с грохотом распахнулась. Помянешь черта — вот он и явится. Камзол на нем был расстегнут, волосы всклокочены, лицо превратилось в серую маску усталости, похмелья и невероятного напряжения. Его глаза были налиты кровью, но горели яростным, требовательным огнем. Он прошел комнату быстрыми шагами и вывалился на террасу, остановившись прямо передо мной. Он тяжело дышал.

— Государь… — его голос был хриплым, но твердым. — Нам нужен разговор. Откровенный. Сейчас же.

Я не спеша отпил кофе. Поставил чашку. Поднял на него взгляд. Не дурацкий. Не испуганный. Тот самый. Янтарный. Властный. Я почувствовал, как он слегка отпрянул под этим взглядом, как дрогнули его сжатые кулаки.

— Садитесь, капитан, — сказал я тихо, но так, что это прозвучало приказом. — Вы выглядите утомленным. Может быть, кофе?

Он колебался долю секунды. Потом, почти машинально, опустился на указанный стул. Спина его оставалась прямой, но в позе читалась вынужденная покорность.

— Вы… — он сглотнул, подбирая слова, глядя куда-то мимо меня, в море. — Вы не тот, кем кажетесь. Не тот… дурак.

Я ухмыльнулся. Широко. Искренне.

— Да, капитан. Вы совершенно правы. Я не тот. — я отодвинул тарелку, сложил руки на столе. — Но и вы оказались не тем, кто должен был находиться рядом с девушкой в нужный момент…

Рыльский побледнел от моих слов, а я продолжил:

— Но посмотрите, как все замечательно сложилось? Анна жива. Помолвка не сорвана. Гадюка-отравитель… — я кивнул в сторону другого крыла дома, где лежал труп Глеба, — … обезврежен. Гнев Регентши вас больше не коснется. — Я сделал паузу, давая словам впитаться. — Если, конечно… она обо всем этом не узнает. Во всех… пикантных деталях.

Рыльский резко поднял на меня взгляд. В его глазах мелькнуло понимание. И страх. Холодный, липкий страх перед этой новой, страшной реальностью и перед человеком, сидящим напротив. Он понял намек. Понял прекрасно.

— А как же другие? Другие ведь разболтают!

— Анна? — оскалился я. — Скажет маме, что хотела сбежать с безродным? Это будет ударом для Ольги Павловны. Она не посмеет. Ее дядьки? Так они боятся регентшу не меньше вашего… Что-то они вчера не сильно спешили сообщить Меньшиковой ужасную новость о смерти дочери. Значит, будут молчать и впредь… Мы связаны круговой порукой, капитан.

— Тогда что… что вы хотите? — сокрушенно выдохнул он.

Я наклонился чуть вперед. Моя улыбка смягчилась, став почти дружелюбной, но от этого не менее опасной. — Ничего сложного, Лев Павлович. Мне всего-навсего нужна ваша верность.

Я держал его взгляд. Властный янтарь против растерянной, измученной стали. Воздух на террасе загустел. Шахматная доска дрогнула. Новая фигура была на месте. Теперь оставалось только проверить, насколько она надежна.

Валерия Орловская яростно откусила кончик круассана, рассыпая маслянистые крошки по темно-синему бархату своего охотничьего мундира. Проклятые крошки! Она смахнула их со злостью, оставив жирный след на ткани. Круассаны были ее вечной слабостью. И единственным средством, которое хоть как-то успокаивало нервы, скрученные в тугой, шипящий узел. Особенно после того недавнего позора на плацу Ордена Охотников.

Спарринг с Иваном Петровичем. Она думала, что одолеет хрыча! Но, старый черт… Вроде бы двигался медленно, словно вол. Но каждый его удар был как удар скалы, обрушивающейся на хлипкий щит. Она парила, уворачивалась, стреляла сгустками энергии, но все было тщетно. Он брал ее бросками, которые выворачивали суставы, ломали стойку, оставляли синяки под броней. И его хриплый смех: «Что, Лерочка, сдаешься? А ведь щенок деревянный тебя превзошел!»

Щенок! Буратино! Этот… этот Козлов!

Валерия сглотнула ком ярости, запивая его глотком обжигающего крепкого чая. Мысль о том, что какая-то деревяшка, жалкий новичок, смог сделать то, чего не смогла она (сразить Князя Бездны в открытом бою, да еще и при свидетелях)раздражала ее до белого каления. Унижала. Ставила под сомнение все ее звание, ее серебряную пулю, ее кровь! Ее пальцы непроизвольно сжали фарфоровую чашку так, что та треснула. Чай разлился по скатерти. Сука!

Она резко огляделась. Ресторан на пароходе был полупуст в этот час. Шикарные интерьеры, тихая музыка, запах дорогого кофе и свежей выпечки. Никто не обратил внимания на ее маленькую катастрофу. Хорошо. Она пришла сюда рано, за час до назначенного времени. Нервы не давали сидеть на месте. Но тот, кого она ждала, никогда не опаздывал. Никогда.

Валерия достала из кармана мундира маленькое зеркальце в серебряной оправе. Взглянула. Ее лицо сверкало бледностью, под глазами темнели синяки усталости. Губная помада была слегка смазана. Она схватила салфетку, тщательно вытерла губы.

А все потому, что он был педантом. Маниакальным, патологическим педантом. Неряшливость терпеть не мог. Одна крошка, одно пятнышко, и встреча могла закончиться, так и не начавшись. Она поправила воротник, смахнула невидимую пылинку с плеча. Дыши, Орловская. Дыши.

Ровно в двенадцать, как по мановению часового механизма, к ее столику подошел официант. Молча отодвинул стул напротив. И отошел. Следом появился Он.

Юрий Викторович Рябоволов. Глава Тайного Отдела Российской Империи. Тень за троном. Паук в центре паутины. Худощавый, почти хрупкий на вид. Но эта хрупкость была обманчива, как тонкая сталь клинка. Безупречно сшитый темно-серый костюм, белоснежная сорочка, галстук-бабочка цвета воронова крыла. Его лицо, аристократически красивое, холодное, с острыми скулами и пронзительными синими глазами, ничего не выражало. Ничего нельзя было прочитать по такому лицу!

Он сел бесшумно, словно невесомый. Ни слова приветствия. Ни кивка. Достал из внутреннего кармана пиджака аккуратно сложенную газету «Петербургский Вестник». Развернул ее. И спрятал за ней свое лицо. Только тонкие, безупречно ухоженные пальцы с идеальным маникюром предстали перед глазами Валерии.

Голос из-за газеты был тихим, ровным, без интонаций, как скрип перьевой ручки по листу бумаги.

— Валерия… Вы отвлекли меня от крайне важных дел. Надеюсь, повод того стоит. В противном случае… ваша следующая командировка пройдет на Крайнем Севере. Будете искать там снежных чертей.

Валерия почувствовала, как под мундиром проступил холодный пот. Она выпрямилась, собралась.

— Юрий Викторович. Речь идет о новом охотнике. Соломоне Козлове. Он носит… носил деревянную пулю. Недавно получил лицензию. — Она сделала паузу, собираясь с мыслями под его молчаливым давлением. — Он… аномально силен. Опасен. Непредсказуем. Закрыл С-шку за Валдай-Горой. Лично убил Князя Бездны.

Барабанная дробь пальцев по газете была единственным признаком того, что мужчина ее слушал.

— Сила — не преступление, Орловская. Пока она направлена против Скверны. Ваша ревность — плохой советчик. Особенно после вашего… проигрыша старому медведю. — в голос Юрия Викторовича закралась ехидная насмешка.

Валерия сжала кулаки под столом. Он знал. Конечно знал. Про все.

— Это не ревность! — вырвалось у нее, хотя она старалась держать тон ровным. — Он вышел из Запределья с медной пулей! Минуя камень! И… и во время боя… на миг… у него… — она замолчала, понимая, как безумно это прозвучит. Но сказать надо было. — Волосы стали рыжими. Глаза — янтарными. Как у… как у молодого Юрия Соболева. На старых портретах. Охотники видели. Шептались. Призрак Императора, мол.

Газета от ее слов не дрогнула. Но пальцы перестали барабанить по листам. Замерли. Напряженно.

— И? — тот же ровный, безразличный тон.

— Мои люди проследили за ним после вылазки. Его след… — Валерия сделала глубокий вдох, — … оборвался у стен Императорского Дворца. Он как в воду канул!

Газета медленно опустилась. Синие глаза Рябоволова острой сталью вонзились в Валерию. В них не было ни удивления, ни страха. Был лишь холодный, пронзительный, как шило, интерес. Он, не отрываясь, смотрел на нее несколько долгих секунд. Потом его безупречные пальцы с идеальным маникюром начали медленно, ритмично барабанить по белоснежной скатерти. Тук-тук-тук. Звук тонул в шумном гомоне ресторана.

— Интересно, — произнес он наконец, растягивая слово. Голос потерял часть ледяной ровности, в нем появилась металлическая нотка. — Очень… интересно.

Он отодвинул газету в сторону, сложив руки перед собой на столе. Его взгляд продолжал буравить Орловскую.

— Вы поступили правильно, все доложив мне. Теперь вы можете забыть о Соломоне Козлове. Я лично займусь этим… делом. Рассмотрю все аспекты. — он слегка наклонился вперед, и его голос стал тише, острее, опаснее. — Вы же… сосредоточьтесь на своих прямых обязанностях. На охоте. На порталах. На подготовке новобранцев. И запомните раз и навсегда: на какое-то время в сферу компетенции Тайного Отдела вы не лезете. Ни под каким предлогом. Не сейчас. У вас для этого нет ни полномочий, ни… необходимой тонкости восприятия. Понятно?

Это было не предложение. Это был приказ. Облитый ледяной водой и подписанный подразумеваемой угрозой Крайнего Севера и снежных чертей. Валерия кивнула, резко, почти по-военному. В горле пересохло.

— Понятно, Юрий Викторович.

— Отлично! — он поднялся так же бесшумно, как и сел. Поправил идеальную складку на пиджаке. Аккуратно положил на стол несколько серебряных монет на чай. Аккуратной стопочкой. — Приятного аппетита. И… следите за крошками, Валерия. Неряшливость — признак слабости.

Он развернулся и исчез между столиков так же внезапно, как и появился, оставив Валерию Орловскую одну с остывшим чаем, разбитой чашкой, жирными крошками на мундире и ледяным комом страха под сердцем. Паук вступил в игру. И теперь она была рада, что он приказал ей забыть о Буратино. Что-то подсказывало, что встреча с главой Тайного Отдела будет для Соломона Козлова куда страшнее встречи с Князем Бездны.