Бремя чужих долгов

4. Все глубже и глубже

Ни в доме убиенных сестер-ведьм, ни в Краутхолле вообще мы больше не задержались. Точнее, сам-то я наверняка мог найти повод потратить энное количество времени в том же доме Нелы с Норой хотя бы. Ибо невесть почему озаботила меня судьба здешней прислуги: старого лакея и молчаливого парня. Освободились ли они от поработивших чар после гибели хозяек? А может, обратились в беспомощных идиотов, потеряв последний, даром что противоестественный, смысл существования. И не мешало бы мне, да, именно мне этих бедняг прикончить — исключительно из милосердия. Или, как вариант, обагрять меч их кровью мне придется по другой причине. Если оба заколдованных раба настолько прикипели к своим хозяйкам, что обезумели, их лишившись. И попытаются отомстить.

Казалось бы, какое мне дело до несчастного старика и тоже едва ли счастливого юноши, волею судеб оказавшихся на колдовском поводке? Так нет ведь, мысли о них заняли мою голову едва ли не миг спустя после того, как с ведьмами было покончено. Я стоял, опустив меч и стараясь не смотреть ни на окровавленные останки Нелы, ни на истлевший труп ее сестры. Переводил дыхание… ну и как бы между делом вспомнил о слугах этого злополучного дома.

И неизвестно, сколько бы я еще ломал голову, принимая решение, от которого не зависело в моей жизни ровным счетом ничего. И сколько времени могло уйти на его воплощение.

Но от бесплодных раздумий меня отвратил Аль-Хашим.

— О, беспокойный юнец, — окликнул он меня, возвращая, так сказать, на землю, — если задумал что-то — поскорее доведи это до конца, ибо время наше в мире живых не бесконечно. Успеть же в земной жизни хочется как можно больше… по крайней мере, мне.

— А… ну да, ну да, — рассеянно бросил я и, еще раз глубоко вздохнув, вернул меч в ножны.

Без ложной скромности скажу: последнее действие на сей раз потребовало у меня единственного движения и заняло меньше секунды. Проще говоря, привыкать я начал к этой железяке — наверное, самому важному изделию из железа в мире, где правота доказывается силой оружия. Привыкал, приспосабливался.

А когда мы выходили из ворот дома Нелы и Норы, нас окликнул прохожий, двигавшийся вдоль улицы. То ли был это сосед, привлеченный шумом, а может, просто кто-то посторонний — у кого вид рыцаря-храмовника сам по себе вызвал приступ настороженного любопытства. Или капли крови на доспехах того же рыцаря.

— Мир вам, — торопливо проговорил прохожий, столь же суетливо воздевая руку в священном жесте, — что-нибудь случилось?

На его приветствие я ответил тем же жестом с растопыренной пятерней. Алхимик, замаскированный под монаха, отделался не то полупоклоном, ни то кивком.

— В этом славном городе окопалась ересь, — со всей возможной для себя суровостью отчеканил я в ответ, — люди отворачиваются от Хранителя и снова чтут ложных богов да продают души дьяволу. Но не тревожься, брат-единоверец: я и другие рыцари-храмовники вырвем эту скверну как сорную траву. С корнем! Даже если потребуется убивать женщин, рубить на куски детей… и даже разрушить полстолицы.

Легко было сказать «не тревожься», особенно в таком контексте. Соответственно, эффект моя грозная отповедь произвела обратный — на какой я в сущности и рассчитывал. Вжав голову в плечи, то ли сосед, то ли прохожий мелко так, боязливо засеменил прочь.

Пошли и мы — достигнув городских ворот без приключений и даже почти избежав нежелательных встреч. Разве что один из попавшихся нам на пути стражников узнал Аль-Хашима. Поскольку, по всей видимости, участвовал в его аресте и доставке пред ясные очи королевского советника.

К общему нашему счастью никаких действий стражник предпринимать не решился. Но мимо прошел, лишь покосившись с опаской на меня, точнее, на мои доспехи с изображением растопыренной пятерни. Я же внутренне преисполнился злорадного довольства — дескать, знай наших. И заодно порадовался, что выбрал в качестве нового вместилища тело именно рыцаря-храмовника. Уж всяко лучше, чем прожить новую жизнь вдовцом-рудокопом, непутевой девицей или жителем Священного Леса.

Так меня боятся, во всяком случае. А порой еще и уважают. И даже почитают за честь оказать посильную помощь. В последнем случае, по простодушию, видимо ожидая не то отпущения грехов, не то иных особых милостей от высших сил.

В частности, таким вот простодушным, зато вполне полезным оказался возчик, встреченный нами уже на тракте. И гнавший, как вскоре выяснилось, свою телегу с парой лошадей как раз в сторону гор. Узнав после обмена приветствиями, что рыцарю-храмовнику и старику-монаху по пути с ним, возчик предложил подвести. И, как следовало ожидать, не взял с нас за это ни медяка. Да еще попрощался так душевно, удачи пожелал в нашей, несомненно благородной, миссии.

Что ж, по крайней мере насчет благородства этот добрый дядечка не сильно бы ошибся. А помог нам существенно. Мало того, что утомились мы куда меньше, чем могли бы при пешем переходе. Вдобавок, до потайного входа на подземную дорогу добраться нам удалось в сумерках. Что было всяко лучше, чем быть застигнутым в пути ночью. Да-да, той самой, средневековой, ночью без фонарей, светящейся разметки на дороге и автомобильных фар. Когда темень стоит почти абсолютная — такая, что даже пальца собственного не увидеть.

— Дорогу не забыли? — зачем-то спросил я Аль-Хашима, уже когда шагнул с ним под свод горной пещеры, в руке держа горящий факел.

Алхимик на это с хитрецой усмехнулся.

— О, беспокойный юнец, — были его слова, — пусть не обманет тебя мой немалый возраст, ибо на память свою я не жалуюсь. А подсказывает мне память слова благородного господина, хозяина таверны «Кирка и лопата». Сам-то неужели не помнишь? Он велел идти прямо, в одном направлении и никуда не сворачивая… или, в нашем случае, свернув единственный раз. В заброшенную лабораторию окаянного моего собрата по ремеслу.

— Вот о лаборатории и речь, — с какой-то неуместной виной в голосе уточнил я, — сможете найти?

— Если найдем гробницу, о, юная беспокойная душа, — отвечал алхимик, — то и лабораторию отыскать сумеем.

В общем-то, если не считать настигшей-таки нас усталости, особых трудностей ни при перемещении по подземному туннелю, ни в поисках гробницы и лаборатории не возникло. Дабы собраться с силами, мы сделали привал часа на три. И еще один час потратили на отдых, когда обнаружили заброшенную лабораторию.

К слову сказать, прохлаждаться мы могли бы и дольше. Я во всяком случае. Ни сражения, тем более с ведьмами, ни пешие прогулки по подземельям бодрости как-то не прибавляют. Тем паче, достигнув цели пути, я начал чувствовать себя лишним.

Зато Аль-Хашим — совсем другое дело. Можно с пренебрежением относиться к его ремеслу и не считать наукой. Но даже тогда все равно следовало отдать старику-алхимику должное. Он видел перед собой цель, задачу. И, как подобает настоящему ученому, думал над этой задачей, стремился ее решить. Причем приступить к решению ему явно не терпелось.

Так что к исходу оговоренного часа мой спутник уже начал рыться в дорожной сумке — сперва своей, а потом и моей. Куда он тоже, нимало не стесняясь, подложил некоторые из предметов, необходимых то ли для приготовления зелий, то ли для свершения магических ритуалов.

Не оставил Аль-Хашим в стороне и припасы покойного коллеги. И сундуки проверил, и полки в шкафу. А перетряхивая сумку или заглядывая в очередной, покрытый паутиной, сосуд с чем-то темным и засохшим, приговаривал: «Надеюсь, этого хватит… надеюсь, ничего не забыл… не приведи Всевышний…»

Что до меня, то мне только и осталось, что встать у входа в лабораторию, привалившись к стене и стараясь не делать резких движений. И не шуметь даже. Дабы не потревожить своего, понемногу втягивающегося в работу, спутника. Не потревожить, не помешать.

Так я и стоял, наблюдая за Аль-Хашимом, то отмерявшим крохотные порции какого-то порошка на аптекарских весах, то листавшего пухлую пожелтевшую книгу, то склонившегося над поставленным на маленький огонек сосудом, в котором что-то булькало. И мало-помалу охватывало меня чувство тревоги. Не из-за возможной неудачи старика-алхимика, нет. Напротив, тот даже приободрил меня, между делом бросив фразу: «Ох… что же, кажется, у нас должно получиться, да… о, вечно юная душа…»

А беспокоила меня близость гробницы Арвиндира — узники которой на сей раз оказались гораздо активнее, чем прежде. Белого дыма, формой похожего на руки с длинными пальцами, я, правда, не видел. Но лишь потому, что был ограничен возможностями смертного тела. А проверять, вновь рискуя присоединиться к томящимся в гробнице душам, как-то не хотелось.

Зато призрачный шелест-шепоток, нарушавший тишину подземелья, я на сей раз смог услышать, даже не покидая тела. Только слов не различал.

Не знаю уж, что так взбудоражило проклятые души. Неужто почуяли приход спасителей, близость избавления? В таком случае мешать нам не в их интересах. С другой стороны, не ошибаюсь ли я, пытаясь понять поведение древних посмертных узников, руководствуясь логикой живых людей? То, что сам я этой логики не утратил, ни о чем не говорило. Уж очень недолгим оказалось мое пребывание в образе бесплотного духа — мог и не успеть.

Тогда как духи, не первое тысячелетие коротающие между жизнью и загробным миром, о логике вышеупомянутой могли вовсе забыть. И ныне руководствоваться простейшими инстинктами. Например, желанием мучить кого-то за то, что мучают их. Или стремлением урвать хоть чуток жизненной силы, подобно тому, как, например, солдаты пытаются хотя бы немного глотнуть свободной гражданской жизни во время увольнительной.

Еще так некстати вспомнились слова Надзирателя за душами… или двух одинаковых Надзирателей, предупреждавших о скорой встрече. Если моя догадка была верна, и за душами, заточенными в этой гробнице, тоже присматривает Надзиратель, тогда перечень опасностей для нас с Аль-Хашимом алчными, обезумевшими и мстительными призраками отнюдь не исчерпывается. Не знаю, какой вред может принести Надзиратель в мире материальном, физическом. Но в одном можно было не сомневаться: так просто неприятный тип с бородой и патлами вверенную ему зону ответственности не оставит. И наверняка попытается помешать ритуалу, что готовит старый алхимик. Рано или поздно.

Когда тревога не просто поселилась в моей душе, но и начала ее прямо-таки терзать, я, наконец, не выдержал. И окликнул Аль-Хашима, тем самым вынудив его отвлечься:

— Одну секундочку! Скажите… — мой голос совсем некстати дрогнул, — вот в прошлый раз духи гробницы едва не утащили меня с собой. И… как бы сказать… сейчас я чувствую, что они снова могут… ну, в общем, помешать нам.

— Ты хочешь спросить, о, друг осторожности, — сразу сообразил Аль-Хашим, — нет ли какого-либо способа защититься от беспокойных душ? И эманаций проклятья как такового?

Я смущенно кивнул, а старик-алхимик нашел, чем меня успокоить.

— Такой способ есть, да пусть не тревожится твое сердце, — отвечал он, — я узнал о нем в Священном Лесу Великого Рода — от мудрейшего господина, называемого волхвом. Нужно лишь очертить место, где ты находишься, кругом и произнести особые слова.

Ну конечно — как я мог забыть?! Именно очертив кругом, меня во время пребывания в Священном Лесу смог поймать и обезвредить старик в белых одеждах и с посохом. По-видимому, это и был волхв, о котором говорил Аль-Хашим.

— Я мог бы заняться этим прямо сейчас, о, сын волнения и вестник страха, — продолжал между тем алхимик, — но не хотелось бы отвлекаться, ибо я уже как никогда близок к цели… той, что привела нас обоих сюда. Ведь совсем скоро я создам достаточно Порошка Рассеяния и Зелья Снятия Чар. Так стоит ли?..

Последний его вопрос повис в воздухе. Потому что уже миг спустя нам обоим сделалось не до разговоров. У стены лаборатории возникла бесплотная фигура — тусклая, как луна под утро и легкая, полупрозрачная, как сигаретный дым. Тем не менее, заметить эту фигуру я смог, даже не покидая тела. А может, до того часто отлучался в мир духов, контактируя с ним, что обрел особое, не вполне человеческое, чутье. Чутье, для которого заметны даже бестелесные сущности. Мог же Аль-Хашим видеть меня благодаря близости Кристалла Душ или приняв особое зелье. Вот и я могу так же. Только сам по себе, в помощи изделий алхимика не нуждаясь.

Фигура сделала несколько шагов в нашу сторону… так что я смог рассмотреть ее получше. И сразу узнал долговязое сложение, копну волос, не знавшую ухода, и столь же неряшливую бороду. А когда узнал — был готов выругаться, причем громко и весьма неприлично. Но что толку?

Немного постояв на месте лицом ко мне — еще я вроде различил ухмылку на призрачном лице — Надзиратель двинулся к Аль-Хашиму. Встал за спиной алхимика, ничего, увы, не замечавшего. Затаив дыхание и словно язык проглотив, я ждал… а зря. Потому что действия этого… нет, не человека, существа несложно было предугадать.

Я мог хотя бы предупредить своего спутника — но не решился и не успел. И даже немоту, сковавшую меня, смог отринуть лишь когда случилось… то, что случилось.

Призрачные руки схватили Аль-Хашима за горло. Схватили по-настоящему, ощутимо. Потому что ничего не понимающий алхимик захрипел, закашлял, а затем медленно и безвольно сполз на пол.

— Нет! Ах ты, ублюдок! — вскричал я со смесью гнева, горечи и стыда.

Никогда я не произносил заклинание так быстро. Надзиратель успел отступить едва на пару шагов, когда я, уже покинувший тело, бросился на него.

— Тебе это с рук не сойдет! Не уйдешь! — вопил я при этом.

Два бесплотных существа схлестнулись, смешавшись. Слились как капли… а затем исчезла и лаборатория, и лежащее на полу тело Аль-Хашима, и весь привычный мир живых, окружавший меня.

Трудно было определить время суток. Если время вообще имело к этому месту хоть малейшее отношение.

На небе не было ни облачка… как, впрочем, не было и солнца. Так что назвать его ясным язык не поворачивался. Не имело это небо и ничего общего с ночным небосводом — темным до черноты и усыпанным звездами. Нет, даже несмотря на отсутствие солнца, темноты не было тоже. Просто определить источник света не представлялось возможным. Тусклый и ровный, он, казалось, занимал все небо. Окрашивая оное в цвет, более всего напоминающий оберточную бумагу или некогда белую, но старую, давно не стираную, простыню.

Еще, если память не изменяет, похожего цвета было кофе с молоком, что давали в детском саду. Отвратительный напиток, признаться. Никогда его не любил…

Ни малейшего движения нельзя было разглядеть в здешнем небе. А воздух навеки застыл, не поколебленный даже слабеньким ветерком. Окружающее безмолвие нарушал разве что далекий гул… или вой, монотонный и приглушенный.

Земля под ногами была темно-буроватого цвета, сыпучей и мягкой. С первого взгляда становилось понятно, что расти на такой земле ничего не может. Да, собственно, ничего и не росло. В одну сторону простиралась бесконечная равнина без намека на самый низенький холмик или хотя бы бархан. Точно такую же равнину можно было увидеть, обернувшись. И лишь единственное сооружения, явно искусственное, нарушало окружающую пустоту и безнадежное однообразие. Однообразную безнадежную пустоту.

Фантазии неведомому зодчему было не занимать. А вот практичностью природа его явно обделила. Постройка представляла собой четыре высоких каменных башни, причем стоявших не ровно, а накренившись. И каждая — в свою сторону. Конические кровли имели радиус, наверное, вдвое, если не втрое больше, чем сами башни. Отчего последние напоминали не то зонтики, не то грибы.

На каждой из башен имелось по небольшому балкончику: на одной — чуть ли не под самой кровлей, на другой — всего в футе над землей, еще на двух — где-то в промежутках между этими крайностями.

Так же, на разных высотах размещались большие окна: по одному на каждую башню. Соединялись окна соседних башен каменными мостами с многочисленными подпорками-колоннами. Из-за разницы в высоте мосты шли под наклоном, напоминая детские горки.

Выстроены башни были таким образом, чтобы вместе с мостами образовывать гигантскую фигуру в форме буквы «Z». Таким диковинное сооружение могли увидеть с высоты птичьего полета… при условии, если б здесь было, кому летать. Тем же птицам хотя бы.

Приближаясь к четверке башен за неимением других ориентиров, я смог различить и еще кое-какие детали. Например, крохотные оконца в стенах, расположенные в случайном порядке. Отсутствие входных дверей. Основательно обтесанные и плотно пригнанные один к другому, камни, наконец. Но было и еще кое-что, заслуживавшее моего внимания гораздо больше, чем башни, мосты, оконца, балкончики и камни.

С одного из балконов — самого высокого — смотрел на меня человек. Единственный человек, не считая меня, в этом негостеприимном и запустелом месте. Хотя я уже понял, что и он не совсем человек. И то по меньшей мере.

Облокотившись на перила балкона, Надзиратель ухмылялся.

— Я же говорил, что мы встретимся, — молвил он флегматично.

— Где я? — а вот мой возглас прозвучал подобно грому и эхом раскатился по пустой равнине.

— Там, куда ты и шел, — Надзиратель лукаво ощерился, — давно шел… с того времени, как сел в маршрутку… в то роковое утро. Или забыл? Если да, то должен сказать, что сильно в тебе разочарован. Потому что о некоторых вещах забывать ну никак не годится.

— А Аль-Хашим? При чем тут он? — гневно вопрошал я… и мир вновь содрогнулся от оглушительного эха, — что ты с ним сделал, мразь?

— Ну, на первый вопрос я ответить могу, — на этих словах фигура Надзирателя неожиданно растаяла в воздухе… чтобы мгновение спустя из ничего возникнуть на земле, в нескольких шагах от меня, — твой старый спутник здесь при том, что ты втравил его в свои похождения. С другой стороны, этих похождений не случилось бы, не постарайся в свое время сам Аль-Хашим. С Кристаллом Душ и не только… Так что виноваты оба. Не говоря уж о том, что вы вмешались не в свои дела. Вернее, попытались вмешаться, и это просто мой долг был — остановить вас. Какое вы имели право избавлять Арвиндира и его семью от наказания, назначенного не вами?

— Хорошенькое же наказание — сроком на полторы тысячи лет, — хотел парировать я с сарказмом, но вышло бессильное ворчание, — да что там на полторы тысячи — на вечность!

— А вот это уже не твоего ума дело, — процедил Надзиратель, — как, кстати, и судьба твоего старого, но не по годам самоуверенного дружка. Не в том ты положении… ибо, если не понял, ты попался, голубчик.

— Нет, — отрезал я с неожиданным хладнокровием, — это ты попался, ублюдок патлатый. И получишь свое… вот прямо сейчас.

С этими словами я двинулся в сторону своего собеседника, на ходу буквально обрастая доспехами. Меч сверкнул в моей руке.

— О! — не то с иронией, не то с искренним удивлением произнес Надзиратель, — вроде взрослый парень, а захотел поиграть? Ну что ж, можно и поиграть.

С этими словами он простер в мою сторону руку. Вырвавшаяся затем из нее небольшая, но яркая молния ударила мне прямиком в грудь. Я ожидал адской боли, успел подумать, что вообще в пепел обращусь. Однако на деле все свелось лишь к сильному толчку, швырнувшему меня на землю. Точно ударило не молнией, а чем-то тупым и тяжелым.

Земля зашевелилась подо мной, желая поглотить. Ни дать ни взять, стая крохотных стервятников. Однако я не дался — рывком поднялся на ноги, не выпуская из руки меч. Но когда огляделся, противника рядом с собой уже не обнаружил. Надзиратель стоял на ближайшем ко мне мосту и злорадно хихикал.

— Не все так просто, не так ли? — выкрикнул он.

Возразить мне было нечего. Тем более, так же мгновенно переноситься с места на место мне не под силу. Пришлось побродить вокруг диковинного сооружения, ища способ проникнуть внутрь.

В итоге варианта лучше, чем самый нижний из балкончиков, я все равно не нашел. Уцепившись руками за прутья перил, я сперва подтянулся, а затем, перевалившись через перила, ступил ногами на небольшую каменную площадку. С нее внутрь башни вела узкая дверь из толстых досок.

Замка на двери не имелось. Отворив ее и едва заглянув внутрь… я на миг инстинктивно отпрянул со смесью страха и отвращения. Так поразили меня интерьеры башни при всей их аскетичной скудости.

Мебели, правда, внутри не было никакой, винтовая лестница не в счет. А вот стены оказались сплошь темно-серыми и покрытыми рельефными изображениями. Изображения с одной стороны могли показаться однообразными, с другой — не повторялись ни разу. По крайней мере, если не приглядываться слишком внимательно. А мне совсем не хотелось внимательно всматриваться в эти бесчисленные лица, искаженные гримасами удивления, но чаще выражением боли, страха или отвращения.

Так я и поднимался по крутой винтовой лестнице, окруженный этими бесчисленными жуткими личинами. Поднимался долго — по собственным субъективным ощущениям. Тем более, что в башне, в которой балкон размещался ниже, чем у остальных, окно, ведущее на мост, располагалось, напротив, под самой крышей.

Когда же наконец паноптикум каменных личин остался за спиной, а я, облегченно вздохнув, выбрался на мост… голос Надзирателя прозвучал неожиданно громко. Словно он совсем рядом стоял.

— Только не льсти себе… не думай, что я убегаю… боюсь тебя. Просто мне эта игра тоже нравится.

Вздрогнув, я огляделся. Патлатого бородатого выродка поблизости не обнаружилось. Однако стоило мне сделать несколько шагов вперед по мосту, как до меня донесся цокот копыт — все громче, все ближе. А потом прямо-таки из ничего мне навстречу выскочил всадник на разгоряченном коне и с огромным копьем в руках. Словно рыцарь на турнире.

Всадник был с ног до головы облачен в доспехи. Но, словно повинуясь какому-то кодексу чести, забрало шлема он держал открытым. Дав мне возможность разглядеть и неряшливую бороду и кривозубую ухмылку. Разглядеть и узнать.

Впрочем, в первые мгновения мне было не до того, чтобы присматриваться. Я едва успел отскочить в сторону, уклоняясь от конских копыт и огромного копья. И при этом еще каким-то чудом избежал падения с моста.

Пока я приходил в себя, конь с всадником развернулся и ринулся в обратную сторону — снова на меня. Однако на сей раз развить большую скорость они не успели. Зато я не только сумел избежать столкновения, но, изловчившись, в какой-то миг даже успел достать противника мечом.

Попал я коню по одной из передних ног, но и этого оказалось достаточно. Встав на дыбы, животное заржало и растаяло, напоследок успев скинуть седока. Не на землю, правда, как я надеялся, а всего лишь на мост.

Двинувшись в сторону поверженного Надзирателя, я увидел, что доспехи на нем исчезли — мой противник снова был облачен в выцветшее заношенное тряпье не по размеру. И выглядел довольно-таки обескураженным. Не ожидал, видно, такого поворота событий.

При виде меня, впрочем, Надзиратель ухмыльнулся вновь.

— Ты же не думаешь, что победил, — последовал от него явно риторический вопрос.

Затем Надзиратель опять вскинул в мою сторону руку… однако к повтору этой атаки я оказался готов. Новая молния рассыпалась, ударившись о щит, вовремя возникший у меня в руке. На этот же щит натолкнулись и разлетелись несколько маленьких огненных шариков — Надзиратель выстрелил ими в мою сторону, щелкая пальцами.

Но победа была столь же далека, как оказался далек мой противник, когда я все-таки занес над ним меч. Клинок не успел опуститься для последнего, решающего удара, а Надзиратель уже словно испарился. Пришлось идти по опустевшему мосту к следующей башне.

Едва я пролез внутрь через окно, как пораженными оказались сразу два моих чувства. Во-первых зрение — даром, что на сей раз никаких рож-гримас на стенах изображено не было. Зато сами стены оказались не просто светлыми, а ослепительно белыми, сверкающими чистотой. Такими, что зажмуриться хотелось.

А еще, во-вторых, руки инстинктивно потянулись к ушам. Дабы не слышать всего того моря звуков, в которое я буквально погрузился с головой. Женский визг здесь соседствовал с мужским басовитым хохотом, стоны страданий — со стонами сладострастья, а гневные вопли с беззаботно льющейся, даром что невнятной, болтовней.

Закружилась голова, на миг я даже потерял ориентацию в пространстве. Способствовал тому и пол внутри башни — он закручивался в воронку, заменявшую здесь лестницу. Оглушенный и ослепленный, я заметался, спотыкаясь. Затем почему-то двинулся вниз, чтобы вместо искомого окна врезаться в дверь и выскочить на балкон.

Здесь я снова столкнулся с Надзирателем. Сказал бы «нос к носу», если б сам не стоял на ногах, тогда как противник мой парил в воздухе. По другую сторону перил и примерно в полметра от них.

— Ну и как ты надеешься достать меня теперь? — вопрошал он притворно вкрадчиво.

Действительно, для меча расстояние было великовато. Зато для самого Надзирателя оно, похоже не представляло проблемы. Причем вместо того, чтобы бесплодно, как оказалось, обстреливать меня, на сей раз он поступил иначе. В руке супостата возник длинный хлыст, которым он хлестнул в мою сторону.

Уклониться не получилось — слишком мало на балкончике было места. Вдобавок, сам хлыст оказался словно живой. Слишком уж целенаправленно он протянулся, чтобы обвиться именно вокруг моей ноги.

Надзиратель дернул за хлыст — и я рухнул на каменную площадку балкона. А затем еще вперед ногами врезался в перила. Каким-то чудом мне удалось не выпустить из руки меч. А вот щит пришлось оставить: другая рука инстинктивно вцепилась в приоткрытую дверь.

Замахнувшись мечом, я попытался было перерубить хлыст, но тот уже соскользнул с моей ноги и словно втянулся обратно в руку своего хозяина. Стоило же мне подняться на ноги, как это новое оружие Надзирателя метнулось ко мне вновь. На этот раз обмотавшись вокруг шеи.

Задыхаясь, я повалился на колени, увлекаемый рукой, державшей хлыст. Но в последний момент все-таки сумел рубануть по нему клинком.

На плечах у меня остался обрубок — не то веревки, не то лианы, не то очень-очень длинного хвоста. Разглядеть не удалось, поскольку в следующий миг хлыст вернулся. Обмотавшись теперь вокруг меча.

Новый рывок — и оружие мое, выскальзывая из рук, летит за перила. Летит, чтобы упасть и исчезнуть без следа в здешней алчной земле. И… следующий щелчок хлыста не дает мне даже опомниться. Даже проводить меч прощальным взглядом.

И все-таки на сей раз удача мне улыбнулась. Инстинктивно выбросив перед собой руку, я успел перехватить хлыст и сжать его в кулаке. После чего с силой злости дернул его на себя.

Охнувший от неожиданности Надзиратель, тем не менее, оружия своего не выпустил. Однако, притянутый моими усилиями, он приблизился почти вплотную к перилам. Более чем достаточно, чтобы я мог пронзить бородатого гнуса клинком. Разумеется, будь этот самый клинок при мне.

Увы и ах, верный меч я утратил, а новый сотворить так и не смог. Поэтому додумался только другой рукой… ухватить Надзирателя за бороду.

— Ах… ты! — на выдохе выкрикнул тот, не в силах, видимо, подобрать слова, подобающие моей дерзости. Попытался высвободиться, но держал я крепко. Пробовал отбиться — но единственная свободная рука лишь бессильно молотила по железным доспехам.

Отклонив голову назад, я еще ударил ею… точнее, шлемом по патлатой башке Надзирателя. Тот аж взвыл. А затем, словно осененный, с нечеловеческой силой рванулся прочь.

И вот на этот раз устоять я не смог. Но и отпустить почти проигравшего схватку противника себе не позволил. В результате, скользя ногами по полу балкона, я сперва попробовал упереться в перила, но затем все-таки перевалился через них. Чтобы выпасть наружу, вслед за Надзирателем.

На миг мы вместе повисли в воздухе — один, намертво вцепившийся в другого. А затем, оба же, одновременно ухнули вниз.

— Ты идиот! — успел сообщить мне Надзиратель, — тупой, чокнутый…

Земля разверзлась навстречу нам, словно пасть распахнула.

Чернильную темноту небес нарушали разве что кроваво-красные сполохи — что-то вроде северного сияния, но иного цвета. И лишенные той холодной, величественной красоты, на фоне которой и дворец Снежной Королевы был бы уместен, и светловолосые девы-валькирии на крылатых конях. Тогда как здешняя пляска алых огней навевала ассоциации, скорее, с кровоточащими ранами. Или с запрещающим сигналом светофора. Словно это был сигнал «стоп» для всякого живого, вздумай тот… ну, например, повредившись рассудком, сунуться в этот мир.

И все же, без хотя бы такого холодного и зловещего пламени здесь царила бы абсолютная тьма. Какую не встретить в мире живых даже в самую темную и глухую ночь.

Багровые отсветы небесного огня выхватывали из темноты очертания кривых скал, похожих на гигантские клыки, пятачки каменистой земли и совсем уж беспорядочные нагромождения разновеликих валунов. И тропу тоже: узкую тропу, вьющуюся между скалами и валунами, огибая их и устремляясь куда-то в темную даль. Куда именно — не смел я и представить.

Однако выбора не было. Не оставаться же на одном месте — коль место это было, мягко говоря, малоприятным. Абсолютная тишина поневоле заставляла заподозрить собственную глухоту. Черный купол неба, казалось, давил на голову. А от окружающего пейзажа, мертвого, хаотического и частично, причем непостоянно, затененного, путались мысли.

Мало того! Я и сам себя начал ощущать смутно. Поскольку не видел — кроваво-красный свет, непостоянный как биржевые котировки, не давал мне толком на себя посмотреть. И вообще сосредоточиться на чем-либо. Само собой, увериться в таких условиях я мог лишь в одном: ни доспехов, ни оружия при мне больше не было. И вообще, создавать какие-то устойчивые образы в этом черно-алом ералаше казалось невозможным.

Насколько я знаю, если идти по каменистой земле, мелкие камешки под ногами хрустят и поскрипывают. Должны, по крайней мере. Однако двинувшись по извивам тропы, за весь путь я не услышал не звука. Точно шел под водой или в безвоздушном пространстве. Еще пару раз в потемках я споткнулся о крупные булыжники, а один раз чуть не врезался в каменную фигуру, во вспыхнувшем на миг свете оказавшуюся… огромной спиралью. Природное ли это было образование или искусственное сооружение — понять было трудно, а гадать не хотелось. Тем более, интуиция подсказывала мне, что судить о здешних пейзажах в категории мира живых не есть удачная идея.

Как бы то ни было, а решение следовать единственной найденной тропою себя оправдало. По крайней мере, не стоя на одном месте, я смог найти и почти нагнать своего противника по недавнему поединку.

Сам Надзиратель, кстати, изменился тоже. Причем разительно. По тропе вышагивала белесая призрачная фигура, излучавшая тусклый холодный свет. И оттого выглядевшая в мире кровавых огней не менее чужеродной, чем я. При ближнем рассмотрении фигура напоминала скелет — такая же тощая, с выступающими костями и голым черепом, лишенным не только волос, но и кожи. Тем не менее, это был он. Догадаться можно было хотя бы по росту и нескладному телосложению. К тому же я подозревал, что никого другого мне здесь было не встретить. Во всяком случае никого, хотя бы отдаленно похожего на человека. Бр-р-р…

Надзиратель шел, зачем-то опираясь на посох — кривую и длинную палку. Еще он бормотал что-то вполголоса, словно беседуя сам с собой. И, кажется, ворчал или сетовал. Причем нетрудно было догадаться, на что.

Не скажу, что голос этого мерзкого существа был мне хоть чуточку приятен. Вовсе нет! Однако даже такой голос мог песнею зваться в мире абсолютной тишины. Каждый звук я здесь готов был с жадностью ловить. Вслушиваться же в слова, в их смысл, было необязательно.

На пару мгновений Надзиратель остановился, чтобы затем обернуться. Уж не меня ли почуял? Отступив, я скрылся в темноте, за ближайшим валуном. Да заодно успел разглядеть лицо бесплотного врага. В этом мире оно действительно оказалось лицом скелета: челюсти, не прикрытые губами, дыра на носу и пустые глазницы. В глазницах горели огоньки, оказавшиеся под стать окружающей обстановке — багровые, правда, тусклые. Вроде недогоревших угольков.

Никого не увидев, Надзиратель снова повернулся ко мне спиной и зашагал дальше. Я же продолжил следовать за ним, нарочито отставая на несколько шагов. И даже звуков при ходьбе не издавая, я все равно старался идти осторожно, едва ли не крадучись.

Не знаю, сколько мы так прошли друг за дружкой. Может, час… или два. А может, даже сутки — время-то под черно-красным небом почти не ощущалось. Устать же я не мог, ибо это привилегия существ из плоти и крови.

Тропа кончилась, упираясь в стену — высоченную, каменную и протянувшуюся до неведомых далей. Таких, что вряд ли бы получилось ее обойти. Осмотревшись, Надзиратель приметил выдолбленное в стене рельефное изображение: что-то вроде рамы, высотою в рост человека. Располагалась рама совсем близко к земле. Даже прыгать не надо.

Зачем именно могло бы понадобиться прыгать, подсказала мне, не иначе, моя интуиция. Заблаговременно разгадав назначение каменной рамы. В напряжении замерев и затаив дыхание, я наблюдал за тем, как Надзиратель подходит к стене, как дотрагивается до нее в самом центре обрамленного участка своими костлявыми пальцами. И как рама превращается в провал… нет, в проем, в котором вертелось нечто серое, чуть подсвеченное изнутри, и закручивающееся воронкой на манер смерча.

Осторожно, как дрессировщик в клетку с тиграми, Надзиратель шагнул в проем. Я же, последовав за ним, наоборот, рванулся, что было мочи. И даже под ноги не смотрел.

Воронка втянула меня внутрь, чтобы перевернуть с ног на голову, крутануть, а затем швырнуть на землю. Точнее, нет: на неровный, сплошь потрескавшийся, асфальт. Так что, будь я существом из плоти и крови, мог бы даже перелом заработать. А так едва почувствовал боль.

Приподнявшись, я снова увидел бледное мертвое небо. А вот ландшафт под ним оказался другим, незнакомым. Более всего напоминал он свалку или незавершенную стройку. Всюду, насколько хватало глаз, почву покрывал асфальт. И, в какую бы сторону я ни посмотрел, везде то громоздились бетонные сваи и обломки плит, то прутья арматуры торчали из-под асфальта, словно служа здесь некой заменой растениям. В беспорядке то тут, то там располагались отдельные элементы городского ландшафта. Двери, стоящие сами по себе, без всякой опоры. Одиночные же обломки стен. Куски железной дороги. Целая башня из столов, поставленных один на другой. Другая башня, из покрышек. А также фонарные столбы, рекламные щиты и почти целые автомобили.

Пахло гарью. Видимо, от железных бочек, в которых что-то дымилось.

Вместо приглушенного гула звучал почти человеческий крик: бесконечно тянущееся «а-а-а» на одной, причем угнетающе высокой, ноте.

И Надзиратель — он снова выглядел, как прежде. И на меня, поднимающегося с асфальта, взирал как посетитель ресторана на таракана в супе.

— Какой ты неугомонный, — посетовал он, — а хуже идиота только упорный идиот… которого даже остатки здравого смысла не сдерживают.

Окончательно поднявшись на ноги, я словно бы виновато развел руками. Ну что, мол, теперь поделаешь. Само собой, ответ этот Надзирателя не удовлетворил.

— Впрочем, дело твое, — были его слова, — и проблемы, соответственно, тоже. Сам загнал себя в Небытие — вот и расхлебывай. Наслаждайся. В любом случае, играть с тобой мне надоело. Дела, знаешь ли, ждут.

И с этими словами он зашагал прочь, в лабиринт из одиночных стен, дверей и бетонных плит. Мимо небольшого леса из арматурных прутьев. Я же бездарно потратил не меньше минуты, просто стоя на месте и провожая бомжеватого верзилу взглядом. И лишь потом догадался поглядеть на себя.

Облик мой изменился, причем наиболее соответствующим здешнему пейзажу образом. Теперь на мне были камуфляжные пятнистые штаны, ботинки с высокой шнуровкой и черная кожаная куртка — старая, но еще добротная, прочная. На руках обнаружились перчатки без пальцев, а на ремне ножны с большим ножом, явно не предназначенным для резки хлеба.

Смотрелся нож солидно, но, сказать по правде, меня разочаровал. Окруженный хоть сюрреалистическим, но явно техногенным, пейзажем, я ожидал и в своем арсенале обнаружить что-нибудь огнестрельное.

Что ж… ожидания снова имели свойство сбываться. За спиною я обнаружил дробовик, чуть тронутый ржавчиной. А в заплечной сумке — несколько небольших коробочек с патронами. Живем-с, как говорится.

Пока я изучал изменения внешности и нежданно обретенную экипировку, Надзиратель успел заметно отдалиться. Более того, вскоре он вообще скрылся из виду, завернув за фантасмагорическое сооружение — гигантский мусорный контейнер, вместо крышки накрытый черепичной кровлей. Так что следом за супостатом пришлось мне бежать, шурша по асфальту рифлеными подошвами.

Нагнал я Надзирателя возле пирамиды из тележек, какими обычно пользуются в торговых центрах. Когда между нами осталось метра три, не больше, я вскинул дробовик и выстрелил. Да, в спину, и да — это подло. Но, осмелюсь предположить, подлой и некрасивой такая тактика считалась бы, принадлежи мой противник к роду людскому. Тем более, лишь в этом случае, наверное, выстрел достиг бы цели.

Человек не успел бы уклониться от летящей пули. Существо, лишь выглядевшее как человек, смогло.

— Неугомонный, — процедил сквозь зубы Надзиратель. В его устах даже это, нейтральное вроде бы по смыслу, слово прозвучало ругательством.

Развернувшись на месте, он явил моему взору одну из своих рук… превратившуюся в то ли ручной пулемет, то ли в автомат футуристической конструкции. Я едва успел ринуться прочь, пытаясь найти укрытие хотя бы за ближайшим обломком стены, когда мне вслед, с оглушительным стрекотом устремилось множество пуль.

Когда стрекот стих, я высунулся ненадолго из своего укрытия. Причем опять-таки с дробовиком. Правда, выстрелил я на сей раз не в самого Надзирателя, а в стоявшую поблизости пирамиду из тележек. После чего со злорадным восторгом наблюдал, как рушится хрупкая конструкция из железяк, погребая моего противника под собой.

Впрочем, радоваться было преждевременно. Надолго удержать Надзирателя продуктовые тележки, разумеется, не могли. И когда я подоспел, этот бородатый отброс мироздания уже приподнялся, сбрасывая их с себя и с раздражением распихивая в разные стороны.

Зато встать на ноги я ему не дал. От души впечатал кулак в бородатую рожу, повергая ее обладателя обратно на асфальт. Когда же Надзиратель привстал было вновь, в лицо ему уже смотрел ствол дробовика.

— Как думаешь, кто успеет первым? — мрачно, но не без ехидства спросил я, косясь на руку-пулемет противника.

— И когда ж ты уймешься, придурок? — а вот его голос прозвучал почти жалобно, умоляюще.

— Когда выберусь отсюда, — последовал мой ответ, — и Аль-Хашима… это… спасу.

Что именно произошло со стариком-алхимиком, я так до конца и не понял. Обморок? Или душа попала в плен, присоединившись к узникам гробницы — как когда-то мы с Вилландом? А может, банальная смерть, как это ни печально? Но в одном я был уверен: с Аль-Хашимом случилось что-то явно нехорошее. И коль я втянул его в столь опасные приключения, именно мне следовало сделать все возможное, чтобы спутника своего выручить. Этого лукавого и сребролюбивого старикашку, волею судеб оказавшегося моим единственным постоянным знакомцем в чужой стране и чужом мире. Причем знакомцем далеко не бесполезным.

Но вернемся ко мне и Надзирателю. Который, казалось бы, готов был пойти мне навстречу. Что и немудрено, когда к голове приставлено дуло.

— Допустим, отсюда мы могли бы выбраться вместе, — осторожно предложил патлатый бородач.

Видимо, даже будучи бессмертным, он не видел ничего хорошего в простреленном черепе и мозгах, растекающихся по ближайшей стене. А может, он прав, и я действительно идиот. Причем идиот упорный — и потому способный досадить даже сверхъестественным сущностям. А на некоторых даже страху нагнать.

— Вместе, так вместе, — согласился я, — и каким же образом?

— Следуй за мной, — все так же, с трогательно-утрированной вежливостью молвил Надзиратель, — хоть встать-то можно?

Одновременно с тем, как он поднимался на ноги, я осторожно, но без промедлений переместил ствол дробовика с лица на затылок бородатого супостата. Так было удобнее и следовать за ним, не боясь потерять контроль. Надзирателю же, напротив, воспользоваться своей рукой-пулеметом было теперь гораздо труднее.

Так, вдвоем, мы миновали скопления одиночных стен и дверей, что-то вроде форта, выстроенного из урн для мусора, и вышли к… лесу. К целому лесу из арматурных прутьев и вертикально стоящих рельсов и свай. Темной и нестройной стеной он высился перед нами, отделенный гротескным подобием ручья или небольшой речки. Длинной неровной канавой, прорытой в вездесущем асфальте и заполненном текущей и бурлящей жидкостью — мутной и ржавой.

Вот тут-то, у ручья, я и дал слабину. Русло оказалось слишком широким, чтобы перешагнуть его. Так что мы оба, не сговариваясь, поняли, что придется перепрыгивать.

— На счет три, — предложил Надзиратель с легкой ухмылкой. И я согласился, не почувствовав подвоха.

Только вот, стоило мне лишь сказать «один», как мой подконвойный сиганул через канаву, одновременно отклоняясь от вероятной траектории выстрела. Взбешенный и чувствуя себя последним лохом, я ринулся следом. Однако во-первых, ствол при этом пришлось опустить — сугубо инстинктивно, по соображениям удобства. Ну а во-вторых, Надзиратель встретил мой прыжок ударом ноги, исполненным с ловкостью заправского каратиста. С коротким и нецензурным вскриком я рухнул прямиком в канаву. В заполнявшую ее грязно-ржавую жидкость.

Та, к счастью не оказалась ни едкой, ни горячей как кипяток. Другое дело, что когда я выбрался на противоположный берег, Надзиратель маячил уже вдалеке, в лесу. Ничего не оставалось, кроме как кинуться за ним — и снова, снова мчаться на пределе сил. Да сколько ж можно?..

Так я и бежал, всякий раз стараясь вовремя увернуться от очередного препятствия в виде сваи, рельсы или арматуры. Да еще упасть на землю, когда Надзирателю вздумалось открыть огонь. Воспользовался он своей рукой-пулеметом, правда, всего один раз. Все-таки лес, хоть из железа и бетона — это не открытая местность, от массированного огня здесь толку мало. Да и попасть сложнее.

А закончилась погоня моя на поляне — таковые в этом фантасмагорическом лесу имелись тоже. Посреди поляны прямо в воздухе парило огромное зеркало в не по-здешнему роскошной золоченой раме. К нему Надзиратель и направился, вскинув руки… причем обе снова нормальные. Никаких автоматов и пулеметов.

— Стоять! — вскричал я, направляя на бородатого верзилу дробовик и внутренне торжествуя. Все-таки вряд ли сыщется зрелище более приятное, чем обезоруженный противник.

— Не глупи, — небрежно, даже не повернув головы, и каким-то усталым тоном бросил в ответ Надзиратель, — мы же у грани миров, если не дошло. А здесь выдумки сознания уже не имеют силы.

Я покосился на свое оружие… н-да уж! Как оказалось, теперь оно превратилось просто в пластмассовую игрушку. Вроде тех, что используют дети для игр в войну. Пришлось отбросить ставший бесполезным дробовик. Но все равно я решительно зашагал к Надзирателю и зеркалу.

Когда расстояние между нами сократилось до шага, патлатый верзила неожиданно резко развернулся… и одним взмахом, единственным ударом руки отшвырнул меня чуть ли не на метр. Причем упал я совсем недалеко от железного прута, косо торчащего из земли. Едва не напоролся!

Когда же я вскочил на ноги, Надзиратель уже прислонил обе ладони с растопыренными пальцами к зеркалу. Отчего оно помутнело. А затем в нем замаячили силуэты зданий — угловатых, высотных, от которых в мире Фьеркронена я успел отвыкнуть.

Навстречу Надзирателю зеркало-проем услужливо опустилось до земли. А вот мне следом за ним пришлось прямо-таки нырять. В очередной раз успев лишь в самый последний момент.