Братский круг. По самому краю … (СИ)

Глава 13

«Как Ирине в день рожденья испекли мы каравай вот такой ширины! Каравай-каравай, кого хочешь, выбирай. Я люблю, конечно, всех, но Ирину — больше всех…» Тогда для неё, пятилетней девчушки, все слова этой незатейливой песенки были просты и понятны, но со временем приобрели какой-то потайной странный смысл: кто всё-таки любит её больше всех, если через десять лет она столкнулась (и именно в этот день) отнюдь не с проявлением той любви, от которой в детстве замирало сердце.

Да, ей было пятнадцать лет, когда она стала женой соседского парня, внешне доброго и интеллигентного, но только, пожалуй, Ирине было известно, какой он там, внутри. Впрочем, вся жизнь с ним была полна трагизма, с самой первой минуты, когда она, как писали в старинных романах, «стала жертвой его необузданных страстей». Чтобы не доводить дело до суда, сосед (его звали Сергеем) согласился жениться. Была она в своем девичьем возрасте хрупкой, ясноглазой, по внешнему виду — совсем ребёнок, и когда выходила на прогулку с крошкой-дочкой, прохожие принимали их за сестрёнок. Муж учился в горном училище, уходил рано, гораздо раньше, чем полагалось, возвращался поздно, говорил мало, вдвоём сидели вечерами у телевизора, а ночами Сергея раздражал крик дочки, и он старался лечь спать в соседней комнате. Так и жили, пока не случилось страшное: Сергея арестовали, а позже в городской газете появилась пространная статья о том, что работниками милиции пойман на месте преступления грабитель-насильник, 19 лет, женат. В училище, которое преступник должен был вот-вот окончить, он характеризуется положительно, соседи отзываются о нём неплохо, жена…

А что могла сказать жена, если память о первой их трагической встрече так и не стёрлась со временем. Мужа посадили на десять лет. Дальнейшую его судьбу Ирине узнать не придётся: отсидев положенный срок, он вернётся в родные пенаты, через некоторое время женится (на этот раз нормально, по-человечески), родители жены увезут новоиспечённых молодожёнов на Украину, чтобы злые люди не напоминали прошлого. И целый год пройдёт неплохо, но, приехав в отпуск в родной город, он опять получит аналогичный срок за изнасилование.

А пока Ирина, оплакав судьбу мужа, принялась за обустройство собственной жизни. Пришлось переехать к матери. Почти всё время отдавала дочке, которая часто болела, плакала по ночам. Утром Ирина с трудом вставала на работу, с работы же, обежав магазины, спешила домой. Ей казалось, что жизнь летит кувырком, а просвета в ней нет и не будет. О чём думалось молодой, точнее, юной женщине в то время? Конечно же, о том, что когда-нибудь придёт он — добрый, заботливый, любящий её и дочку.

…Теперь, когда она была замужем во второй раз, прошлая жизнь вспоминалась ей всё реже и реже. Второй муж, которого тоже звали Сергеем, был действительно заботлив и нежен. Хотя и нападали на него порой приступы странной злобы, но всё это поначалу относилось, слава богу, не к ней. Причины были различные и, в общем-то, несущественные: то где-то кто-то нахамит, то на работе конфликт. Сам Сергей в конфликты не ввязывался, на хамство хамством не отвечал да и каким-то жалостливым бывал временами, прямо до странности. Ну вот, например, такая деталь: было у Сергея хобби — вёл он песенник, но не такой, как все, то есть шлягерный или с блатным репертуаром. Песни там были особенные: про то, как муж неверную жену убил, или как мать незаконнорожденного сыночка живым в землю закопала, или как отец родную дочку зарезал. Ирина иногда посмеивалась: ну и репертуарчик, где ты только такие песенки откапываешь — аж мороз по коже! Сергей хмурился, отмалчивался, реже — отшучивался.

Семья, в которую попала Ирина, была внешне самой обычной. Правда, девушка чувствовала, что не всё ладно между свёкром и свекровью, но в какой семье проблем не бывает. Недаром же сказал классик: «Каждая семья несчастлива по-своему». Значения особого этому не придавала, к тому же родители мужа, жившие за стенкой, не очень-то и вникали в жизнь молодой семьи. Дочку муж любил, несмотря на то, что была неродная, играл с ней, водил гулять в парк. Глядя на них, радовалась Ирина, считала себя счастливой женщиной и матерью. Муж работал на шахте, зарабатывал неплохо, любил делать подарки. И хозяйственный был, мастерил что-то постоянно, строил, ремонтировал. Бывали, конечно, и ссоры, но до больших скандалов не доходило. Тут тактика у мужа была своя: если видит, что атмосфера накаляется — шапку в охапку и бежит на улицу освежиться. Часа через два-три возвращается, а у неё уже и желания ругаться нет, да и он остыл. И опять всё тихо-мирно.

Ирина выглядывает в окно: к калитке подходят соседские девчонки, подруги младшей сестрёнки Лены, частые гости в их доме. Сегодня намечено всем скопом стряпать пельмени: завтра у неё день рождения — предстоит праздничный банкет. Ирина выбегает на веранду и спотыкается о валяющийся на полу зонт, точнее, на часть зонта: бывшая когда-то ярко-красной ткань в голубой и вишневый горошек — купол зонта, торчат, ощетинившись, сломанные спицы. Зонт муж принёс недавно — нашёл на улице. Ручку снял и поставил на зонтик матери — тот совсем сломался, а останки вот валяются. «Где что делает, там и бросит», — проворчала Ирина, запнув останки зонта ногой под стол. Девчонки уже взошли на крыльцо, тихие какие-то, вроде как испуганные. «Ир, к тебе Верка не заходила? — спрашивает Лена. — Целый день ищем, никто её не видел. Странно, мы же вместе сюда собирались — и вот, опоздали из-за неё» «Придёт, куда она денется, начнём без неё. Сергей вот тоже куда-то запропастился», — Ирина повязывает вокруг талии фартук. Талия уже заметно округлилась: вот-вот новое чадо зашевелится, запросится к жизни, а пока чуть-чуть поламывает поясницу да тошнит по утрам.

Сергей явился, когда половина пельменей была уже готова. «Ты где это гуляешь? — засмеялась Ирина, увидев мужа. — А глины-то на ногах понатащил… Откуда?» «В парке был, доски для сарая там присмотрел», — ответил Сергей, быстренько вымыл руки и присел к девчонкам помогать. «Хозяйственный ты мой», — подумала Ирина и вдруг ни с того, ни с сего спросила: «Слушай, а ты Веру случайно не видел? Девчонки вот беспокоятся: с утра её найти не могут» «Да куда же она денется? — улыбнулся Сергей. — Поди-ка амурные дела. Эх, возраст… И где мои семнадцать лет?» Девчонки рассмеялись, а Ирина вдруг вспомнила из далёкого детства: «Каравай-каравай, кого хочешь, выбирай…»

Город внешне жил своей размеренной жизнью: утром хлопали двери его домов, тяжело вздыхали автобусы, спешили на работу горожане, дети возились в песочницах, строили крепости, играли в войну. Ближе к вечеру город вымирал, забивался в углы-квартиры, и если на ночной улице раздавались тяжёлые мужские шаги, затаивал дыхание: не убийца ли? А стук женских каблучков порождал другую мысль: не жертва ли?

Город стал похож на сломанный механизм, где одна шестерёнка, вышедшая из строя, сбивала с рабочего ритма другие и нарушала общий ход. Объятый повседневным страхом, город погружался в ночь, чтобы утром, едва проснувшись, прислушиваться к разговорам в подъездах и на остановках, тяжёлым взглядом провожать милицейские мигалки и испуганно шарахаться от мчащейся «скорой»: опять беда? и кто на этот раз?

Первая внушительная брешь была нанесена, как ни странно, зрелищам: на проходивший в городе эстрадный фестиваль «Утренние трели» зрители не пошли, сдавая купленные заранее билеты, чем нанесли немалый урон городской культуре, перебивающейся с хлеба на воду. Рассказывали, будто за несколько дней до несостоявшегося по чьей-то вине праздничного события в милицию потекли подмётные письма, где в страшной форме описывались ужасы, предстоявшие горожанам: проиграны в карты определённые места на стадионе, в кинотеатрах и автобусах. Люди старались не садиться в городском транспорте, не ходить в кино, испуганно озирались, если оказывались последними в очереди: последние, по слухам, были также проиграны.

Женщины целыми сменами отказывались работать в ночь, мужья не знали покоя, сопровождая жён на работу, по магазинам и в детские сады. По вечерам у школ собирались толпы пап и мам, чтобы проводить домой нежных чад женского пола и избежать каких бы то ни было неприятных событий. Юные чада же, не испытывающие должного чувства страха и почтения перед преступниками (или преступником), рвались вечерами на улицы в поисках лишь одним им ведомых приключений, тем самым ещё более усугубляя жизнь родителей, и без того полную страхов.

По ночам город охраняли наряды милиции, останавливая редких прохожих, чтобы проверить документы. Тот, кого останавливали, с готовностью отвечал на вопросы, пытаясь вспомнить нечто подозрительное, пускался в рассуждения, чаще всего ложные, ибо где ему было знать, что преступник в последние дни притаился, разглядывая город как будто со стороны, делая выводы и ухмыляясь: чего только о нём не наговаривают — какой он, оказывается, сильный, коварный, ловкий и неуловимый. А иногда даже приходил в сомнение: один ли он такой, может, ходит где-то по городу ночной коллега схожего занятия, творя такое, что простому смертному и не снилось?

Городу же мнилось разное. Например, поздно вечером пошёл парень провожать девушку, но проводил не до самой калитки, а всего лишь до переулка. Когда он отошёл достаточно далеко, услышал крик. Парень был хорошо сложен, силён, словом, спортсмен: в несколько секунд он вернулся назад и задержал преступника, коим оказался известный в городе врач. А, может, и не мнилось такое городу, но на слуху было, это точно.

И доктор был. Такой неуклюжий, невезучий врач-травматолог Торопов, у которого всё в жизни было как-то невпопад, хотя специалист он был отменный. Но, как мы уже заметили, всё было у него невпопад: то в анекдот попадёт, то не угадает с анекдотом. Ехал как-то доктор в междугороднем автобусе в областной центр. Тишина, жара, скукота, вот и решил он народ поразвлечь светской беседой. В автобусе же за светскую беседу может сойти любой анекдот, лишь бы смешной был. Ну, скажем, вот такой. Идёт мужик с топором, а навстречу ему другой: «Мужик, ты где топор взял?». Первый молчит. Второй ещё назойливее пристаёт: «Мужик, ты где топор взял, скажи⁉». Первый опять молчит. Второй не унимается. Наконец первый не выдержал и говорит: «Пойдём за угол, расскажу». Через несколько минут выходит он из-за угла, топор от крови вытирает, а сам злой-презлой: «Где взял? Где взял? Купил!».

Автобус слегка рассмеялся. И вдруг сидящая впереди бабуся спрашивает неведомо у кого: «А кто же всё-таки этих женщин убил? Вот узнать бы». Ещё не отойдя от анекдота, наш доктор тут же выпаливает: «Кто убил? Кто убил? Я убил!». Шутка, конечно, неуместная, и все вяло улыбнулись. А ещё через день нашего шутника взяли по заявлению, может быть, той самой провокаторши-бабки. Разобравшись, отпустили, конечно, но по городу поползли слухи, будто доктор, оказывается, возглавлял наркомафию. Собратья по шайке его, конечно, выкупили из милиции или устроили побег, а теперь доктор скрывается и руководит всем этим жутким делом из подполья. Врач действительно вскоре уехал из города, потому что был он личностью известной, а язык мозолить объяснениями надоело.

Был ещё один, не менее анекдотичный случай. В милицию поступило письмо от неизвестной гражданки, которая заявила, что убийцей является брат некоего парня по кличке «Француз». Имени и фамилии его она не знает, адреса — тоже, но видела «Француза» в одном из районов города, где тот был в компании подозрительных парней, и она краем уха слышала, как он рассказывал про брата. После длительных поисков «Француза» нашли, но вот брата… Брата у него отродясь не бывало — ни родного, ни двоюродного, ни даже троюродного. А вот по слухам теперь выходило, что в городе организована банда, связанная с самой заграницей. Впрочем, подобным слухам город не верил, поскольку предостаточно было и более правдоподобных.

Как водится, для оказания помощи местной милиции начали наведываться в город коллеги из областного управления и даже из самого МУРа. Муровцы — те многое рассказывали провинциальным сыщикам про повадки маньяков, но дальше их неофициальных рекомендаций дело не двигалось. А ещё по предложению москвичей сформировали группы-ловушки из числа молодых сотрудников посимпатичнее: переодевали их в женскую одежду и ночами пускали прогуливаться в наиболее вероятных для совершения преступления местах. Эффект это дало вполне ожидаемый: было задержано несколько насильников, но серийный убийца оставался неуловим.

Женщин-сотрудниц в качестве наживки не привлекали, потому что очень уж жестокими были способы убийства, применяемые преступником, а рисковать женскими жизнями никто не хотел. Иногда парни, фланирующие по городу в женской одежде, даже попадали в забавные ситуации. Как-то молодой сотрудник гулял в женском образе по тёмной улице. Из переулка навстречу ему вышли нетрезвые аборигены, и один из них заинтересованно присвистнул: «Ух ты, глядите, какая шмара! Эй, а ну-ка иди сюда!». Его друг присмотрелся внимательнее к переодетому милиционеру и отвечает своему корешу: «Да иди ты на хер — я столько не выпью!».

Однажды утром в милицию в который раз позвонили. Дежурный Петровский, сняв трубку, услышал донельзя взволнованный женский голос: «Приезжайте скорее! На улице Пушкина нашли расчленённый труп!». Пока оперативники ждали машину, позвонили ещё несколько раз. Милиционеров встретила толпа народа, сбившаяся в кучу, как стая мокрых гусят (да простит меня читатель, но на улице опять шёл дождь: лето было такое, что тут поделаешь!). Главенствовала среди собравшихся женщина в тёмно-синем халате. «Вот сюда, — она указывала рукой на мусорный бак и тут же сыпала комментариями, — пошла я мусор выносить: только крышку подняла и увидела сразу. У меня аж волосы дыбом поднялись: она там лежит в чём мать родила!». «Жертвой» оказалась часть манекена, выброшенная, видимо, из магазина одежды, а вот насчёт «в чём мать родила» — верно: манекен и в самом деле был совершенно голым. Продавцы даже не набросили на него хоть что-нибудь — стыд прикрыть. Впрочем, стыда-то как раз и не было, потому как в наличии имелась лишь верхняя часть манекена.

А сколько ложных вызовов было по поводу семейных драм! Прикрикнет какая-нибудь подвыпившая супруга на благоверного своего, а соседи сразу — звяк в милицию: тут женщину убивают, мол, кричит она не своим голосом.

Рассказывали ещё, будто ходит убийца по городу в парике, с наклеенными усами и бородой, к тому же грим — всегда разный. Недавно утром шла по парку женщина на работу, а он — навстречу. Прошёл, потом вернулся и напал на неё. Она хвать его за волосы, а волосы так в руке и остались. Преступник же, совершенно лысый, убежал. Застеснялся, наверное, что лысый.

Или, по слухам, такое было: девчонки шли с репетиции, подходят к ним несколько человек, вытаскивают ножи и все кофточки на девчонках располосовали, а потом убежали. Варвары какие-то… Но говорят, что было.

Мичуринские сады не однажды прочёсывались милицией, потому что, если верить слухам, туда на протяжении долгого времени сбегают зэки из местной колонии. Не помногу, так, по одному, по два, но набралось их достаточно, чтобы сколотить банду. Так сейчас эти бандюганы выходят каждую ночь на улицу и… Ну, тут уж известной партизанщиной попахивает. Но, говорят, что было.

А ещё рассказывали, будто бы одна из убитых женщин пришла перед самой кончиной в сознание и поведала, что попала в лапы шайки, где над ней очень сильно издевались и били цепями, особенно главарь…

Что касается последней жертвы, гражданки Ч., труп которой был найден на улице… то милицией было установлено, что возвращалась она из гостей, от Николая Р., а при ней находились сумка, сшитая кустарным способом, и старенький потрёпанный зонт, бывший когда-то ярко-красным, с голубыми и вишнёвыми горошинами…