Большая лагуна

СВЕТЯЩЕЕСЯ ЧУДО

«Золотая корифена» не была приспособлена для лова и транспортировки крупных морских животных; правда, на ней находилась довольно мощная лебедка, но с ее помощью мы могли поднять на палубу не более пяти-шести крупных звезд, поэтому Чаури Сингх приказал нам временно оставить яхту и перейти в распоряжение капитана «Атлантиды», гигантского рефрижератора, на котором было всего шестнадцать человек экипажа; к тому же всего трое из них могли считаться приличными аквалангистами. Впятером мы заарканивали звезд, и ребята на палубе упрятывали их в ледяные трюмы «Атлантиды».

Вначале тигровые звезды не реагировали на наше появление: у них не было врагов в океане и они чувствовали себя неуязвимыми. Все же очень скоро хищники поняли, что мы представляем для них опасность, и стали защищаться и даже сами перешли в наступление.

Все охотники на звезд были облачены в плотные костюмы подводных пловцов, доставленные сюда из полярных районов. Ни один участок кожи не должен был соприкасаться с водой, насыщенной ядвитыми выделениями этих гадов. Конечно, пришлось сменить и невесомые маски рааба на громоздкие, изолирующие от водной среды акваланги, изобретенные великим исследователем океана Жаном Ивом Кусто еще в XX столетии.

В первый день мы, вооружившись ампулометами, парализовали до какой-то степени своих противников, а затем набрасывали на них сети из акрилостилена, волокна которого превосходили по прочности сталь. Звезда вялыми движениями запутывалась в сети, и ее поднимали из воды.

На другой день у нас кончились ампулы. Где-то в заводах-лабораториях наращивали их выпуск и обещали, что через день-два у нас будет их в избытке, но ждать мы не могли, и вот тогда началась настоящая опасная борьба, чуть было не стоившая жизни одному из наших товарищей с «Атлантиды».

Тактика борьбы состояла в том, что мы обезвреживали звезд с флангов: здесь они отходили в стороны от основной лавины и с ними легче было справляться.

Мы наметили огромную звезду. Она пожирала колонию морских лилий, разбросав над ней все свои щупальца. Стали заводить сеть. Звезда увидела нас и стала приподниматься, готовясь к атаке. Мы накрыли звезду сетью и поплыли в стороны, остальное — запутаться в сети — мы предоставили ей самой, за что она и принялась с тупым упорством. И тут Роберт Вечентини, кибернетик с «Атлантиды», решил поправить сбившуюся сеть. Звезда выбросила одну из своих «рук» и в мгновение ока сорвала с него шлем с маской; счастье Роберта, что шланг был старый и порвался, а не то звезда подмяла бы Роберта под себя и он погиб бы на наших глазах. Костя и Тосио подхватили пострадавшего и вынесли на поверхность. Правда, он с испугу порядочно хватил морской воды, да все обошлось благополучно. Роберт отделался нервным шоком и остался на поверхности, так что мы стали работать под водой впятером. Между прочим, больше участников и не нужно.

Надо сказать, что в более трудной и неприятной работе еще никто из нас не принимал участия. Все искупалось сознанием необходимости: ведь мы в числе пяти тысяч добровольцев отражали нашествие чуждой нам жизни, слепой в своей ярости и неумолимо жестокой.

В воде мы находились по три часа, затем всплывали на полчаса — и снова под воду. На обед и отдых уходило два часа, но нам троим хватало для восстановления сил и одного часа. Менее тренированным ребятам с «Атлантиды» приходилось тяжелее, и Тосио уговорил их использовать для отдыха и второй час, а не то могло получиться нечто похуже, чем с Робертом.

За неделю «Атлантида» приняла тысячу двести звезд, затем в Лагуну доставили тралы, и очистка дна пошла быстрее. Все же много осталось и на долю пловцов-разведчиков — приходилось обезвреживать отдельных хищниц, расползшихся по дну.

С нами теперь работало все семейство Геры. При ликвидации колонны звезд, двигающихся к Лусинде, дельфинам было запрещено принимать участие в работе, так как от ядовитых выделений они получали смертельные ожоги кожи, теперь же, когда колонна звезд сильно поредела, дельфины стали главной силой в их розыске.

К концу второй недели «Атлантида» ушла со своим ядовитым грузом в Сидней, а мы снова перешли на свою «Корифену». Все эти дни ее неусыпно сторожил наш Гарри, отбиваясь от посягательств туристов-«дикарей», которые не участвовали в борьбе со звездами, но не прочь были пройтись на безнадзорной яхте. Перед уходом с яхты Костя вставил «немому» Гарри разговорный блок с весьма ограниченным запасом слов. Как только его тепловой локатор нащупывал на причале туристов, раздавался грозный Костин голос, записанный в разговорном блоке:

— Прошу не подходить близко к борту! Яхта отравлена ядом тигровых звезд!

Конечно, после такого окрика ни один турист не появлялся на палубе в наше отсутствие. Теми же словами встретил Гарри и нас и пытался бесконечно повторяться, пока Костя не вынул из него блок, сказав:

— Помни, старина, что главное твое достоинство — это слушать и выполнять приказы. Ступай к штурвалу и не забудь принайтовать свои ноги к палубе, а не то при первой волне покатишься, как пожарный баллон.

На это Тосио заметил:

— Нет ничего легче, чем давать советы…

«Корифена» опять в свободном плавании. Утренний бриз осторожно наполняет оранжевые паруса яхты, чуть креня ее на левый борт. Лагуна близ Лусинды очистилась от больших рефрижераторов, только небольшие суда-снабженцы желтеют там и сям на синей воде: они или выуживают последних тигровок, или, как и мы, несут разведывательную службу.

По яхте разносится аппетитный запах жареной рыбы: сегодня очередь Тосио готовить еду. Надо сказать, что он на это непревзойденный мастер, его блюда всегда приготовлены не из консервов, а из даров океана. Еще с вечера перед днем дежурства он попросил Геру доставить к утру определенный вид рыбы, устриц, голотурий, водорослей. В сочетании с приправами, которые Тосио хранит в холодильнике, получаются, как говорит Костя, «кулинарные сонеты и поэмы».

Костя, насвистывая, возится с видеофоном. Он вытащил его на палубу и сидит с ним в позе Будды на разостланном белом брезенте. Из открытого люка тянется по брезенту красный шнур паяльника. Костя в одной руке держит паяльник, а в другой — крохотную деталь.

— С этими ядовитыми уродами, — говорит он, — мы растеряли все связи с друзьями, близкими. Вот налажу аппарат и первым делом соединюсь со своими. Стыдно сказать, скоро месяц, как я не виделся ни с кем из домашних. Хотя думаю, они должны понять, что мы тут не танцуем круглые сутки.

Явно Костю мучает совесть. Видеофон, да еще какой, находился на «Атлантиде», а он и не подумал связаться с родными. У меня тоже нехорошо стало на душе, так как и я не нашел на это времени. У нас один Тосио каждый вечер виделся со своими стариками. Отец и мать у него преподают в одной школе где-то в городке-спутнике близ Киото.

Костя поминает черта. Он обжегся паяльником.

— Невыносимо! — говорит он, поводя пальцем по воздуху.

— Сильно обжег? — интересуюсь я.

— Да нет, пустяк. Я не по этому поводу. Неужели ты не чувствуешь?

— Что?

— Тосио соорудил что-то невероятное. — Он жадно втянул ноздрями воздух.

— Меня аж в дрожь бросило. Тосик! — позвал он умоляюще.

— Я слушаю тебя. Костя.

— Долго ты еще будешь нас мучить?

— Еще только двенадцать минут. Обед будет подан точно по судовому расписанию.

— Муки по судовому расписанию, это что-то новое на флоте. Ты вот что, сенсей, дорогой, дай нам по кусочку на пробу. Вот по такому, крохотному.

Тосио не ответил, но через минуту поднялся с двумя бутербродами. Он подождал, пока мы с жадностью проглотили восхитительную рыбу с лепешкой — тоже произведение Тосио.

— А еще можно? — безнадежно попросил Костя. Тосио расцвел в улыбке и покачал головой:

— Теперь только через десять минут.

Вдруг, посерьезнев, Тосио метнулся вниз и скоро загремел кастрюлями: видно, что-то у него там подгорело.

С наветренной стороны плывет семейство Геры. Пуффи то вырывается вперед, то отстает, а затем догоняет родных, развивая огромную скорость. Хох и Протей — сын Протея надолго исчезают под водой, проверяя, чисто ли дно от тигровых звезд. Я поглядываю на экран, по которому стелется обглоданное дно Лагуны. Сила жизни океана так велика, что уже видны рдеющие анемоны, редкие, правда, «цветы» коралловых полипов, колонии кольчатых червей; но вот на экран врывается прежний цветущий оазис с бесконечным разнообразием форм и красок. Под килем не больше десяти метров, солнце ярко освещает дно в его праздничном убранстве.

Появилась стая морских ласточек-качурок. С веселым писком они носятся за кормой; одна налетела на парус и, пискнув, упала на палубу. Распластав крылья, она лежала, раскрыв клюв и с ужасом поглядывая на нас. Штормовые ласточки обыкновенно предпочитают более умеренные широты, они любят бурную погоду. Что их занесло в тропики? Наверное, обилие корма. Я взял ласточку в руки. Костя сказал:

— Осторожней! Может быть, в нее вселилась душа погибшего моряка и стоит тебе ее разгневать, как не оберешься беды. — Костя вздохнул и продолжал: — Как все у них было просто, у наших предков, легко и все объяснимо! У них не умирало сознание, или, как они называли, душа, она переселялась или на небо, в ад или рай, или вот в такую птичку и продолжала жить, носясь над волнами.

— Костя задумался, углубившись в изучение хитроумной схемы.

Я подбросил качурку в воздух, и она тут же смешалась со стаей. Из песочных часов — дань романтике прошлого — тоненькой струйкой высыпался последний песок. Я отбил восемь склянок на древней рынде, небольшом колоколе, поднятом в прошлом году со дна моря. Колокол принес Хох, зная, как мы ценим такие находки. Рынду очистили, и теперь она, к восторгу всех дельфинов, оповещает о частицах уходящего времени. Услышав звон рынды, Пуффи вылетел из воды и затем метров пять шел на хвосте, найдя предлог, чтобы выразить безмерную радость, всегда переполняющую все его существо.

Небо затянули перистые облака, сквозь них жарко палило солнце, стоявшее почти над головой. Паруса не давали тени. От прямых солнечных лучей спасал тент; под ним было вполне терпимо, особенно когда налетал порыв ветра и обдавал нас прохладными струями: утренний бриз давно сменил вечный и неизменный пассат.

Костя выключил паяльник и разгладил брезент, уловив звон посуды, а затем осторожные шаги Тосио. Он поднимался с подносом. Мы с Костей встали возле тамбура, готовые подхватить поднос с яствами, паче чаяния он начнет выскальзывать из рук дежурного кока. Наши опасения оказались напрасны. Никто так уверенно не держится на палубе, как наш Тосио: даже в самую сильную качку его ноги словно прирастают к ней.

Огромный деревянный поднос, покрытый золотистым лаком, ломился от мисок, чашек и чашечек, полных аппетитнейшей снеди.

Костя, расставив руки, ступая, как балерина, проводил Тосио до брезента и с облегчением вздохнул, когда Тосио благополучно поставил поднос на палубу.

— Уф! — выдохнул он. — Ты, Тосик, многим рискуешь, перемещая таким образом ценности. Представь себе…

— Не порть себе аппетита мрачными мыслями, Костя, — сказал Тосио, усаживаясь у подноса. — Прошу. Вначале вот этот салат под острым соусом. После — суп из черепахи, затем рыба с гарниром из водорослей, трепангов и улиток…

Мы уже уписывали салат и втягивали ноздрями волшебный аромат черепахового супа.

На десерт Тосио подал охлажденный ананас, манго, виноград без косточек и даже арбуз.

— Ну, братец… — только и мог сказать Костя, протянув руку к багряному ломтю арбуза.

После обеда Костя, пользуясь правом подвахтенного, растянулся на брезенте-скатерти и тут же уснул. Тосио стал тщательно мыть посуду в морской воде и ставил ее на поднос сушиться на солнце. Я дремал, глядя на движущееся дно на экране. Экран засеребрился от стаи мелкой рыбешки, промелькнуло тело какого-то дельфина; они тоже завтракали, без наших удобств, но с не меньшим аппетитом.

Качурки, не отстававшие от яхты, гурьбой кидались в воду за остатками пищи с нашего стола. Тосио сказал:

— По всей видимости, усилится ветер. Штормовые ласточки — спутники бури. Что-то мне сегодня не хочется попасть в шторм. Наверное, сказывается некоторая усталость, не физическая, а нравственная усталость после тигровых звезд. Странные создания! Если бы не человек, то в природе могли наступить коренные изменения.

Я вяло сказал, чтобы поддержать разговор:

— Думаешь, наступил бы век иглокожих?

— Возможно, хотя мы еще полностью не избежали опасности. Я думаю, вот так же в мезозойскую эру могли появиться первые ящеры, и затем они миллионы лет владели и морем и сушей.

Яхту тряхнул порыв ветра. Чарли блестяще выровнял крен, лег на прежний курс. Костя проснулся, сел и сказал:

— Лечь в дрейф… — И снова растянулся на брезенте. Мы с Тосио еще с четверть часа поговорили о причудах природы и необходимости не нарушать в ней равновесия сил. Потом Тосио спустился к себе в каюту, сказав, что ему следует закончить главу работы об органах чувств осьминогов и кальмаров, начатую месяц назад. Скоро из тамбура донеслось стрекотание диктофона, печатающего под диктовку Тосио.

Солнце перешло зенит. Облачность стала гуще. Барометр в рубке опустился на несколько делений. Я вызвал автоматическую станцию Службы погоды. Размеренный голос заверил, что ничего серьезного не ожидается. К вечеру ветер усилится всего до шести баллов, затем на нашей широте наступит штиль. Как обычно, автомат закончил сводку пожеланием счастливого плавания.

Все же мне не нравилась погода: вдруг охватывающая духота и это серебристо-сизое небо с оловянным кружочком солнца. Мне вспомнился полет на аэрокаре в прошлом году, когда мы увидели Великого Кальмара, поднявшегося со дна океана. Раскинув гигантские щупальца, Великий Кальмар нежился на солнце, а над ним вились морские птицы, и наша машина, как зачарованная, тоже стала описывать круги над солярием чудовища. Я вспомнил охватившую меня безвольную тоску, обморок Биаты, застывшие, как маски, лица друзей, желание выпрыгнуть из машины и, распластав руки, закружиться в хороводе чаек…

Звякнул автомат песочных часов, оповещая, что через десять секунд из стеклянного конуса высыплется весь песок. Я взял кончик тросика, привязанный за язык рынды, и, дождавшись, когда упала последняя песчинка, отбил две склянки.

Моментально проснулся Костя. Не от звона рынды — в нем шли очень точные «часы», он всегда просыпался в это время. Вскочив, Костя потянулся, проделал дыхательную гимнастику и, шагнув к борту, прыгнул в воду — так он начинал вторую половину дня.

Пуффи уже ждал его и закружился вокруг, предлагая на выбор: или пуститься наперегонки, или нырнуть до дна. Костя выбрал перегонки и, конечно, к восторгу Пуффи, сразу безнадежно отстал. Пуффи скоро вернулся, и они поплыли рядом вслед за яхтой. Скоро пловцы скрылись в ослепительном мерцании солнечных бликов. Я вернулся к созерцанию морского дна. Снова мы шли над цветущим садом. Глубина увеличилась до двадцати метров, краски стали мягче, расплывчатей.

Донесся протяжный свист: Костя подавал сигнал лечь в дрейф. Обыкновенно он легко догонял яхту с помощью Хоха и Протея — сына Протея. Чарли мастерски справился с маневром, убрав все паруса, кроме стакселя и грота. Яхта почти остановилась, отыгрываясь на пологой волне. Минут через пять по штормтрапу, который я опустил с левого борта, поднялся, тяжело дыша, Костя.

— Акулы, кажется, мако. И откуда они взялись! Где Тосик?

Тосио тут же поднялся на палубу и распорядился:

— Надевайте маски, ребята. Да возьмите ружья.

Мако — одна из самых страшных акул, особенно для дельфинов. Я взял тяжелое ружье, стреляющее разрывными снарядами, Костя — ампуломет и пистолет.

Дельфины держались возле яхты, большею частью находясь под водой; они ждали нас, чтобы вместе атаковать акул. Метрах в пятидесяти показался острый плавник мако. Акула на этот раз действовала нерешительно, — вероятно, ее пугала яхта или она медлила, выбирая время для решительного броска.

Увидав плавник акулы, Костя кивнул мне и бросился в воду, я последовал за ним.

Яхта находилась над рифом, где глубина достигала двенадцати — пятнадцати метров, что стесняло маневры мако. Мы остановились на глубине пяти метров, и они не могли напасть на нас внезапно снизу. Обзор был прекрасный, и мы приготовились к драке. Дельфины охраняли нас с боков и со спины, сменяя друг друга.

Мако оказались необыкновенно осторожными — наверное, у них уже были встречи с людьми, — и они вначале держались метрах в тридцати. Одна из них достигала трех метров, вторая была несколько меньше. Они зловещими тенями маячили у нас перед глазами. Верного выстрела на таком расстоянии могло не получиться, и мы выжидали, когда мако или уйдут, или решатся напасть на дельфинов. Конечно, нас они считали блюдом второстепенного порядка, а дельфинов — законной добычей, к тому же своими смертельными врагами. Если бы акула была одна, то Гера давно бы приказала ее уничтожить, но их оказалось две и таких огромных.

Трехметровая мако рискнула подойти на двадцать метров и подставила свой бок. Я выстрелил и от волнения промахнулся.

— Ничего, ничего, я ее сейчас! — буркнул Костя, посылая ампулу в акулу поменьше, которая шла следом за первой, и тоже промахнулся.

Неожиданно большая акула бросилась на Хоха, который, нервно перебирая плавниками, находился сбоку от меня. Я выстрелил и попал, но снаряд рикошетировал от жесткой кожи акулы. Выстрел Кости угодил ей в бок. Хох увернулся, и акула прошла, вернее, пролетела мимо нас и стала медленно опускаться на дно. Оттуда она уже больше не поднимется.

Остался меньший и, как оказалось, самый опасный противник. Мы вели по акуле безрезультатную стрельбу с расстояния в двадцать метров, и она каждый раз ловко увертывалась. Как только почувствует толчок от выстрела, так мгновенно метнется вперед, вверх или вниз. Тогда мы сами решили ее атаковать и медленно двинулись к ней. Дельфины стали заходить с боков, отрезая ей путь к отступлению, хотя мако и не думала отступать. На этот раз она бросилась на меня. Я встретил ее целой очередью выстрелов и, конечно, попал. Костя также выпустил по ней все свои ампулы, и все-таки я увидел раскрытую пасть и бусинки глаз на зеленоватой коже, когда Костя сунул ей в пасть свое бесполезное теперь ружье. Если бы не Протей — сын Протея, мне бы не пришлось писать эти строки. Он протаранил головой бок акулы, оттолкнув ее от меня. С другой стороны ей нанес такой же удар Хох. Все эти подробности я узнал позже, когда уже все кончилось, а тогда я только почувствовал толчок и боль

— акула слегка коснулась моей руки, содрав с предплечья кожу, — да еще увидел красное расплывчатое пятно: кровь мако.

Больше всех пережил в эти минуты Тосио. Когда мы поднялись на палубу, он выглядел совершенно больным…

Яхта подошла к границе нашего квадрата. Чарли сделал поворот, и яхта пошла теперь левым галсом назад, немного мористей, чем прежде. Наша задача — как можно тщательней проутюжить дно, не оставить там ни одной тигровки.

После легкой закуски — мангового сока и котлет из хлореллы, конечно приготовленных на консервной фабрике, — жизнь на яхте вошла в прежнее русло. Костя заканчивал починку видеофона, Тосио нес вахту, штудируя книгу Адама Фроста «Моллюски — карлики и гиганты». Я разговаривал с Пуффи, сидя у гидрофона возле нашей маленькой шлюпки. Мне виден мой собеседник, плывущий под водой на глубине двух метров.

Мембрана гидрофона вмонтирована в корпус яхты ниже ватерлинии, поэтому разговор через него можно вести только при условии, если один из собеседников находится под водой. Пуффи не терпелось поболтать со мной. Взглянув на меня и пронзительно свистнув, что, видимо, означало: «Сейчас ты кое-что услышишь интересное», Пуффи нырнул и через минуту вынырнул.

Гидрофон молчал, перерабатывая полученную информацию. Пуффи плыл близко возле борта, приготовившись послушать перевод своего рассказа. Наконец в гидрофоне звякнул предупредительный сигнал, и холодный голос автомата стал излагать пылкие слова Пуффи:

— Еще никогда в Лагуне и во всем океане не было такой битвы! Мако самая страшная из акул, она опасней большой белой акулы — так говорят бабушка Гера и Протей — сын Протея. Я сражался и с белой акулой, и с пилой-рыбой, и с морской лисицей, и с голубой акулой! Со всеми акулами я сражался. И вот только недавно ты видел, как я победил первую мако! Ты думаешь, почему она так быстро пошла на дно? Я сразил ее своим сонором. Или тем, что мы, Люди Моря, называем второй речью и вторыми глазами. Я направил всю свою силу в живот самой большой мако, живот у нее лопнул, и мако стала кормом крабов, улиток и мелкой рыбешки. Теперь ты знаешь, как силен Пуффи! Что ты скажешь мне на это?

Костя засмеялся:

— Действительно, силен бродяга. Вот тебе, Ив, наглядный пример, как родятся литературные шедевры. А ведь ничего не скажешь — все по законам творчества. За основу взято действительное событие и только привнесены некоторые детали.

Между тем Пуффи ждал с нетерпением, когда я ему отвечу, поглядывая на меня и слушая малопонятную для него речь Кости.

Я сказал:

— Извини, Пуффи, нас перебил Костя, он тоже восхищается тобой и считает тебя прекрасным рассказчиком. Я и Костя видели, как ты обстрелял своим сонором первую мако, и, конечно, ты не мог не заметить, что и Костя выстрелил в нее из огневой трубы.

Пуффи нырнул и тут же вылетел на поверхность и от волнения обошел яхту вокруг. К тому времени, как он подплыл ко мне, гидрофон заговорил:

— Нет, нет, нет! Костя выстрелил потом. Он промахнулся, как вначале. Что, неправда? Я распорол ей брюхо. Ты спроси Геру, маму Нинон, Белу, Хоха!

Все дельфины плыли неподалеку. Судя по их оживленному пересвистыванию, сипенью и пощелкиванию, бахвальство Пуффи доставляло им истинное удовольствие. Пуффи обладал талантом импровизатора, всегда высоко чтимым и среди Людей Земли, и особенно среди Людей Моря, у которых до установления контактов с человечеством не было других средств передачи информации, кроме речи.

Костя поставил на место крышку видеофона. Встал, потянулся.

Тосио спросил:

— Пришлось тебе повозиться?

Необыкновенно довольный, что справился с такой сложной работой, Костя с притворным равнодушием сказал:

— Пустяки. Пришлось заменить парочку блоков, с десяток сопротивлений, конденсатор, снять осадок соли на контактах. Вот и все. Только прошу теперь вахтенных закрывать видик на ночь и в шторм чехлом. Конечно, последнее и меня касается, — добавил он поспешно, уловив лукавые огоньки в черных глазах Тосио.

Капитан улыбнулся:

— Попробуй связаться с Пьером.

— С Пьером? Изволь.

Действительно, Пьер, Наташа Стоун и еще человек пять из «мозгового центра» Центральной станции появились на миниатюрном экране; все они сидели за обеденным столом. Изображение было очень четким, только вся компания на экране находилась вниз головой.

Костя сконфуженно хмыкнул и сказал:

— Привет, друзья! Только почему вы все у нас вверх ногами?

На экране засмеялись. Наташа Стоун сказала, давясь от смеха:

— Вы, вы… также стоите на головах вместе с яхтой. Что у вас там произошло?

Костя сказал, подняв руку:

— Все ясно. Не так стоят блоки и что-то с фокусировкой. Аппарат только что из ремонта. Я сейчас… минутное дело…

— Только не сейчас! — остановил его Чаури Сингх. — Повремени немного. Дай хоть взглянуть на вас. Ну, как дно?

— Чисто, — ответил Тосио.

— Прекрасно! Ну, а водоросли?

— По нашему курсу почти нет, а мелководье покрыто сплошь.

— Это бедствие серьезней нашествия тигровых звезд, — сказал Чаури Сингх. — Счастливого плавания. Теперь перейдите в смежный сто восьмой квадрат. До сих пор там все обстояло благополучно, проверьте еще раз. Ждем хороших вестей.

Наташа на прощанье помахала нам рукой.

Тосио долго еще смотрел на погасший экран, стараясь удержать в памяти образ Наташи Стоун. Это было видно по выражению его лица.

Только после встречи с ней выражение его лица, всегда холодное, чуть насмешливое, становилось таким мягким, мечтательным. Костя взял меня за руку и увлек за рубку.

— Она стоит того, — сказал он со вздохом. Я пожал ему руку. Он спросил:

— Мне кажется, что ей нравится только Дэв Тейлор. Твое мнение?

Я ответил, что, скорее всего, ей нравится, что она нравится всем.

— Ты, пожалуй, прав. Она и в своих чувствах так же непостоянна, как и в выборе специальности. А как ты думаешь, у Тосика есть шансы?

Я пожал плечами.

Костя шепнул:

— Ты прав, она может выбрать именно его. И знаешь, я бы смирился с этим. Только не Дэв…

Капитан спросил:

— Вы что там шепчетесь?

Костя нашелся:

— О превратностях судьбы и сложности некоторых контактов.

Чтобы скрыть замешательство, Костя взялся было исправлять видеофон, но Тосио, как и до этого инспектор, попросил пока не делать этого.

— Оставь. Неисправность пустяковая. Даже не неисправность, а, я бы сказал, особенность, и причем оригинальная особенность.

— Не уговаривай. Я знаю: боишься, что совсем загублю видик. Сознаюсь — не исключено. У меня осталась целая пригоршня «лишних» деталей. — И Костя, а за ним мы с Тосио засмеялись.

После обеда позвонила Вера. Она, казалось, не обратила внимания на наше перевернутое изображение на экране. У нее было грустное, усталое лицо.

— Как я рада, что отыскала вас! Экваториальная АТС все время отвечала, что ваши позывные не изъяты из каталога, но что ваша станция не отвечает. Что касается причин, то она назвала аварию станции, катастрофу, нахождение в тени и даже ваше отсутствие на борту яхты. И вот наконец я вижу вас всех цветущими оптимистами. Ну улыбнитесь же!.. Вот так. А я, как видите, хандрю. Ничего-то у меня не ладится.

— Водоросль? — спросил Тосио.

— Она, Тосик, милый. Всех извела. Пока только на «Сириусе» от нее полностью избавились, и не какими-нибудь особыми средствами вроде вирусов и прочей хворобы, а просто три раза проморозили оранжерею и сменили всю гидропонику. Здесь хуже. После всех наших неудач даже появились «непротивленцы злу». Эти мудрецы считают, что не следует вмешиваться в естественный процесс, природа, мол, сама справится с активностью водоросли и поставит ее на место. Пока же советуют в широком масштабе приступить к синтезу пищевого белка, чтобы заменить потери в «морском земледелии».

— Ты не огорчайся, Вера, — сказал Тосио. — Действительно, все станет на свои места, только не само собой, а путем многих усилий. Человечество помнит бедствия и пострашней. Ты лучше скажи нам, как твои успехи?

— Близки к нулю, милый Тосик.

— Не скромничай. Вера, — сказал Костя. — Мы же следим за твоей научной деятельностью. На днях выступал в «Мировых новостях» академик Клочков. Знаешь, что он сказал о твоих открытиях на «Сириусе»?

— Ах, знаю! Какие там открытия! Пока только предположения. Нужна тщательная проверка. Возможно, через год-полтора можно будет сделать какие-то выводы, пока очень далекие от земной практики. Это область космической ботаники. Вот если мы отважимся восстанавливать атмосферу Марса, тогда новый вид синезеленой водоросли сможет довольно быстро — в космическом масштабе, конечно, в порядке пятисот — тысячи лет, — создать там кислородную атмосферу.

— Уже кое-что! — бодро воскликнул Костя. — Жаль, у нас не останется времени, чтобы подышать воздухом Марса. Но не будем огорчаться, и на Земле отличный воздух! Что же касается мудрецов-непротивленцев, защищающих «зеленую чуму», то, если попадется такой, пришли его нам в контейнере из-под мороженой рыбы.

— Обязательно. Как хорошо, что вы исправили видик!

— Это я! — Костя ткнул себя пальцем в грудь. — Дьявольская техника. Ты как всех нас видишь, нормально?

— Ну, нет, конечно. Сегодня вы стоите передо мной на голове. И что-то очень маленькие. Что с вами?

— Еще не отрегулировано как следует. Звони завтра, вот тогда мы предстанем во всем блеске.

— Вы и так хороши. И совершенство только повредит вам! У меня сразу отлегло от сердца, как только я увидела ваши физиономии, яхту, синь Лагуны, хоть и в перевернутом виде… Знаете что, ребята?

— Нет! — ответили мы хором.

— Я сейчас пойду просить прощения у учителя, скажу, что согласна взять отпуск, и полечу к вам. Дня через два-три.

— Немедленно! — сказал Костя. — Поживешь на какой-нибудь станции, походишь на яхте. Затем у нас тоже скоро отпуск, мы решили ехать в Лусинду и начать прожигать жизнь.

— Как я мечтаю об этом! — Вера печально улыбнулась и сказала, что теперь ежедневно будет видеться с нами.

Мы передали приветы и лучшие пожелания ее учителю, славному доктору Мокимото. Вера поблагодарила и исчезла с экрана.

— Удивительная девушка! — сказал Костя. — Такие люди, как она, совершали и будут совершать необыкновенное. Ведь надо же — сотворить ходячее дерево!.. Ну что вы заулыбались? Кустик, травинку, но ведь растение двигается, ходит, создан новый, фантастический вид!

Квадрат, в который мы перешли к вечеру, изобиловал рифами и крохотными островками, которые в сильный прилив покрывало водой. Ночью блуждать в этом лабиринте было очень опасно, даже имея таких проводников, как дельфины, и Тосио, к общему удовольствию, приказал отдать якорь.

Яхта стала носом к узкой гряде рифов. Рифы гасили волны, бежавшие со стороны Кораллового моря, слева по борту зеленел крохотный островок с единственной финиковой пальмой. Пассат стих. Вода приняла цвет темного изумруда.

Невдалеке показался туристский катамаран. Костя схватил бинокль. Доносилась музыка. На верхней палубе танцевали. Рассматривая в бинокль танцующих, Костя сказал:

— Живут же люди… — и под насмешливым взглядом капитана неожиданно добавил: — Неизвестно, зачем.

Тосио сказал:

— Как бы ты хотел, Костя, очутиться сейчас среди этих «пустых людей», чтобы, конечно, открыть им глаза на их ненормальное поведение.

Костя ответил, не отрывая глаз от окуляров:

— Как ты прав, Тосик! Ты видишь меня насквозь. Только перед тем, как сказать им горькую правду, я бы станцевал вон с той шоколадной блондинкой. Между прочим, они танцуют что-то очень старое. Да, Ив, помнишь фильм «Забытая любовь», так там этот волнующий танец танцевали наши предки? — И он закружился по палубе под затихающую музыку. Остановившись, он потянул носом:

— Тосик! У тебя там не подгорит?

— Не беспокойся, наша плита работает лучше, чем вся остальная электроника.

— Какой жестокий намек! Но ведь наш телефон после моих усилий стал и говорить и видеть.

— Я не хотел тебя уколоть. Костя. Просто пришлось к слову.

— Ты ничего не делаешь, не подумав. Понимаю, Тосик. У меня самого мурашки пробегают по спине и прошибает холодный пот, когда я, закрыв глаза, воскрешаю в памяти сцену на «Катрин». Тогда по моей вине…

— Не стоит, Костя, предаваться так часто тяжелым воспоминаниям.

— Стараюсь. Но такой уж я тонко-эмоциональный человек. — Костя опять потянул носом и сказал с тревогой в голосе: — Все-таки я бы на твоем месте заглянул в кастрюлю.

На этот раз Тосио тревожно метнулся на камбуз.

После ужина мы остались на палубе. Яхта стояла почти неподвижно. Ветер стих совершенно. На гряде рифов мурлыкал прибой. Казалось, что звезды опустились низко к земле и стали больше, лучистей. Жара спала. Тосио, как будто изваянный из черного дерева, сидел на палубе, поджав ноги, я лежал неподалеку от него, положив голову на пробковый пояс, Костя расхаживал от рубки к грот-мачте и обратно. Все молчали, наслаждаясь тишиной и покоем. Костя явно томился вынужденным бездельем, к тому же изредка слышалась печальная музыка.

Костя сказал:

— Вы только прислушайтесь! Вам не кажется, что музыка льется со звезд и они в такт шевелят лучами?

— Так оно и есть, — ответил Тосио. — Только не всем дано ее услышать.

— Ах, оставь, Тосик, свои сказки! Это играют на том катамаране, он остановился тоже на ночь где-то между рифами.

— Да, и там продолжают терзать нервы нелепыми звукосочетаниями, а я говорю о настоящей музыке звезд. Ты только прислушайся!

— Только и остается, — буркнул Костя и подошел к гидрофону. — Как дела у Людей Моря? — спросил он.

— Дела, Костя, хорошие.

— Кто говорит со мной?

— Говорит с тобой Протей — сын Протея.

— Ты на вахте, Протей — сын Протея?

— На вахте Хох, я плавал невдалеке и увидел тебя.

— Остальные отдыхают?

— Да. Они почти неподвижны, смотрят на небесных рыб и ждут, когда появится луна. Сегодня она достигнет наибольшей величины и станет совсем круглой. Когда она появится, не забудь пожелать то, чего бы тебе хотелось.

— Спасибо, Протей — сын Протея, обязательно пожелаю.

— Пожелай обязательно, чтобы не появлялись больше ядовитые звезды и исчезли водоросли, что забивают рыбам жабры и делают воду мутной. Скажи об этом всем. Когда люди желают чего-нибудь, желания их сбываются.

— Не всегда, Протей — сын Протея.

— Не все желания и должны сбываться. Если станут сбываться все, тогда нечего будет желать и жизнь станет невкусной, как дохлая рыба.

— Неплохо, Протей — сын Протея! Ребята, вы слышали, что он изрек?

Тосио поднялся и сказал:

— Протей мудрец. Я же пойду дописывать главу о кальмарах. Какая жалость, что мне приходилось иметь дело только с карликовыми видами, а не с гигантами! Те гораздо совершенней, у них необыкновенно развита нервная система.

Костя пожелал Протею — сыну Протея спокойной ночи и сказал мне:

— Пойду и я. Ты понимаешь, это у меня с детства: не могу не только равнодушно видеть, но даже чувствовать, что кто-то возле меня работает. Не знаю, то ли во мне так сильно чувство соревнования, то ли просто зависть, что вот Тосио закончит свою работу, а моя останется на первых страницах. Словом, счастливой тебе вахты. Иду!

Я остался один. Вахта на стоянке обыкновенно скучна, время тянется бесконечно, но не в такую празднично-прекрасную ночь. К тому же я не был одинок на своей вахте: у борта плавали дельфины. Вот кто нес бесконечную вахту, полную опасностей: от бдительности часовых зависела жизнь всего рода. Могла подкрасться акула, которая находится в вечном движении. Она никогда не спит, не знает отдыха; днем и ночью это вечно голодное создание рыскает в поисках пищи. Часовые дельфинов неустанно прощупывают своими ультразвуковыми локаторами воду в различных направлениях, следят за реакцией рыб — нет ли поблизости опасности. Вахта у них длится два-три часа, не теряют бдительности н остальные члены семьи или рода.

Неожиданно я вздрогнул от резкого голоса, раздавшегося из репродуктора видеофона:

— Ив! Ив! Ты посмотри за риф! Там горит море. Это плохая примета. Нам очень страшно. Ив!

Действительно, вода за рифом вплоть до самого горизонта то вспыхивала зеленоватым огнем, то меркла и вдруг разгоралась с новой силой.

Свечение моря — довольно частое явление; природу этого мы объясняли дельфинам, и прежде они не выказывали особого страха, зная, что в море ночью почти все светится: креветки, рыбы, особый вид водорослей, кальмары, медузы. Я стал успокаивать своих друзей, и тут же мне кто-то из них ответил (они все толпились возле борта):

— Страшно не море, источающее свет, море родит свет всегда, из моря встает Огненная Медуза, которую вы зовете солнцем. Страшно, что появится сейчас, никто не видел такого. — И все дельфины одновременно скрылись под водой.

И в тот же миг за рифом, где глубина достигала ста метров, взметнулись фонтаны пламени, рассыпая целый фейерверк голубовато-зеленых брызг.

На палубе появились Костя и Тосио.

Тосио сказал:

— Какое счастье, это же глубоководные кальмары! Действительно, теперь можно было различить двадцатиметровых чудовищ, как ракеты вылетающих из воды. Они светились более густым светом, чем окружающее море.

Минут через пять последний кальмар скрылся под водой, и больше ни один из них не показался на вдруг потускневшем море.

— Какие олухи! — сказал Костя.

— Кто? — спросил Тосио. — Кальмары?

— Да нет, мы! Не догадались записать на пленку. Какие бы получились кадры! Сенсация века!

— Действительно, — печально проговорил Тосио. — Никто еще не видел ничего подобного. Как ты прав, Костя: олухи!

Вооружившись всей съемочной техникой, мы тщетно ждали появления кальмаров до самого рассвета.

Море померкло, стало почти черным. Тучи закрыли звезды. Подул ветер. Наступил тусклый рассвет, без обычного парада красок тропической зари. Чарли поднял якорь, поставил паруса, а мы все вспоминали сияющее море и игры гигантских кальмаров, не предполагая даже, что скоро снова встретимся с ними, и как сейчас мы стремимся увидеть их вновь, так потом все наши помыслы будут направлены на то, чтобы поскорее от них избавиться.