Больничные байки

Финал+Эпилог

Пышная, пестро украшенная настоящими свечами елка, распространяла по гостиной сладкий лесной дух. Родители расстарались, ведь это был первый настоящий праздник за три года.

— Мы спалим квартиру, а заодно и весь дом! — беззлобно сетовала мама, наслаждаясь потрескиванием огоньков и ароматами хвои и смолы.

— Это специальные свечи. Они не плывут, — успокаивал ее Василий, упаковывая в пеструю бумагу подарки и прихлебывая белое, — Но, в любом случае, в следующий раз зажжем их только в Ново… дочка?

Ксюша стояла в дверях, напряженно комкая в ладошках подол своей ночнушки. В глазах ее плескался страх.

— Что с тобой?

— У нас есть что-нибудь… от боли? Я пару часов назад приняла нурофен, но…

Под носом у нее набухла большая капля темной крови и тут же пролилась, испачкав губы.

Родители на мгновенье застыли, а потом мать схватилась за телефон, а отец кинулся на кухню за льдом.

— Как давно у тебя боли?! — с сердитой усталостью вопрошала мама, дожидаясь ответа доктора.

— Почти неделю…

— И снова молчала?!

— Не хотела опять портить Новый Год…

— Портить?!.. Боже… Анна Николаевна!… Да, к сожалению… Нам срочно нужно ПЭТ КТ… Только после праздников?! Но… У нее снова боли, и я боюсь… Хорошо! Если есть места…

Она попрощалась, отложила телефон и, стиснув зубы, подняла на Ксюшу глаза, пытаясь спрятать за решимостью и силой охватившие ее ярость и отчаянье.

— Боюсь, Новый год ты снова встретишь в отделении, курочка.

Подоспел отец, приложил к Ксюшиному затылку платок со льдом, сунул под нос салфетку и повел в детскую.

— Ты что-то задумала? — спросил он, уложив ее в постель и придерживая платок со льдом. Было видно, что он отчаянно надеется на положительный ответ. Все, что угодно, только не новый рецидив, — Сознайся, что решила поиграть в супергероя!

— Нет, конечно…, - Ксюша вяло улыбнулась. В носу жутко саднило. Видимо, она переборщила, когда ковыряла в нем ногтем, вызывая кровотечение, — Хреновый из меня супергерой…

Мама осталась в гостиной задувать на елке свечи. На журнальном столике так и остались лежать незапакованные подарочные коробки. Что-то ей подсказывало, что они такими и останутся.

…

В отделении было пусто и гулко. Большинство пациентов, как и персонал, распустили по домам на Новогодние праздники. Остались самые нестабильные — пара детдомовцев, включая Чусюккей, несколько паллиативных малышей с мамами, Митхун и… Ксюша. Она страшно напугалась, не обнаружив Лизу, но Митхун, теперь не расстающийся с канюлей, подающей кислород, успокоил: она пока жива, этажом выше — в хирургии. Ей уже несколько операций провели, удалили еще ребра, но опухоль все равно постоянно растет. Он слышал от врачей, что скоро им уже будет нечем ей помочь. Павлин по-прежнему в реанимации. Анна Николаевна говорит, что его состояние удалось стабилизировать, но он до истерики боится возвращаться в отделение. Ему разрешили остаться в реанимации, пока не появились срочные пациенты. Зато Петюн выписался. После праздников должен приехать на контрольную КТ, но скорее всего ремиссия…

— Он ведь ходил к ней, к ведьме! — заговорщицки шептал Митхун, — Ему батя отправил Нинтендо, так он ей ее и задарил. Я бы тоже задарил, если бы у меня что-то было, но, сама знаешь, мама… у нее просто денег нет на всякие ништяки. Только благотворительными фондами и спасаемся. Так что в Новый год я иду с плюшевым козлом и набором пластмассовых солдатиков, а они вряд ли эту тварь заинтересуют…

— Она… не приходила к тебе?

Митхун пожал плечами.

— Вроде нет. Или я все проспал. Но, мне кажется, если бы приходила, я бы умирал пошустрее…

Ксюша невесело ухмыльнулась:

— Мы ее позовем сегодня же! Уверена, твой козёл ничем не хуже коробки зефира и копеечного лака для ногтей, которыми я купила свою ремиссию. Ты ведь с ней не ругался?

— Ты шутишь?! Я к ней и на пушечный выстрел не приближался! С кем я поругался, так только с Петькой. И то по глупости. Мне казалось, что он, вылечившись, нас с Павлином предал…

— Это были всего лишь эмоции, Мить…, - Ксюша помолчала, потом поймала его взгляд и внушительно заговорила, — Ладно, слушай… Я была в Тыве и виделась с ее отцом. Я знаю, как ее остановить, но мне потребуется твоя помощь. Доверься мне и ничего не бойся. Сегодня ночью тебе предстоит испытание, но, уверяю тебя, завра ты проснешься огурцом, и тогда…

…

Сгорбившись и обхватив руками живот, Ксюша вышла в полутемный коридор, поблескивающий развешенной у потолка мишурой.

— Нин Пална, — позвала она и, не получив ответа, крикнула громче, — Нин Пална!

Дверь ординаторской в конце коридора приоткрылась, из нее высунулась растрепанная голова дежурного доктора.

— Что ты орешь? — громким шепотом отозвалась она. Из-за ее спины пробивались приглушенные звуки музыки и голоса. Дежурные тихонько провожали Старый год.

— Не помогает, — ответила Ксюша и, вспомнив папино изречение, громко добавила, — Ни в одном глазу!

— Тише! — Нина Павловна приложила палец к губам, прикрыла дверь и с плохо скрываемым раздражением зашагала к Ксюше, — Что у тебя? По-прежнему, боли?

Ксюша кивнула. Руки так и норовили отпустить живот и вцепиться, для устойчивости, в дверной косяк, но она не могла себе этого позволить.

— Да! Прошло уже три часа, а мне ничуть не легче! Словно водички влили! — слезливо бормотала она, изо всех сил делая «трезвое лицо», — Можно еще хоть капельку?! Просто, чтобы уснуть…

Нина Павловна покусала губы, глянула на часы и, сдаваясь, кивнула.

— Хорошо! — прошептала она, — Но только «капельку». И, бога ради, если почувствуешь себя хуже, не вздумай вставать, а жми кнопку, поняла? Не хватало еще, чтобы ты расшиблась. Ну, дуй в постель, а я сейчас Владика к тебе пришлю.

Ксюша кивнула и, дождавшись, когда та развернется спиной, пошатываясь вернулась в палату. Спустя пять минут пришел Владик и поставил еще укол. От медбрата отчетливо несло какой-то сладкой выпивкой, хоть он и старательно задерживал дыхание.

— С Новым Годом, Ксюха, — пробормотал он, выходя, — Спокойной ночи…

— И вам, — с трудом отозвалась девочка, чувствуя, как эта новая доза вдогонку к предыдущей, стремительно раскатывает ее по кровати. Во рту пересохло, веки налились свинцом, конечности превратились в бесчувственные культяпки.

Она перепугалась, что её героическая затея закончится, так и не начавшись, и, по-паучьи размахивая руками-ногами торопливо вывалилась из кровати и добрела до палаты детдомовцев.

Чусюккей сидела в постели, подтянув колени к груди и прижимая к себе плюшевого козла. Глаза ее слабо поблескивали.

— Пошли, — прошептала Ксюша и махнула рукой.

Девочка помедлила, потом вылезла из кровати и уставилась на Ксюшу. Странный это был взгляд — пустой, отчужденный, но, одновременно, себе на уме.

Ксюша снова махнула рукой и пошла по плывущему перед глазами коридору. Ноги заплетались, она то и дело хваталась за стену, чтобы остановить головокружение, а когда впереди закачался лестничный пролет, она испытала настоящее отчаянье. Ни за что ей не забраться по этим ступенькам! Но и лифтом не воспользоваться. Он слишком громкий и, более того, придется идти мимо ординаторской…

Она всем телом навалилась на перила и начала подниматься, подтягивая себя на онемевших руках. Чусюккей сопела ей в спину, и Ксюша кожей чувствовала ее хмурый взгляд, полный чуждого, нечеловеческого любопытства.

«Что, если у меня не получится?!», — проскочила трусливая мысль, — «Шаманы не могли с ней совладать, а я… в сущности, всего лишь ребенок…».

Преодолев второй пролет, она подняла глаза и расслабилась. Дверь на магнитном замке, как и всегда, была открыта настежь, подпертая низенькой скамеечкой. Ксюша мысленно поблагодарила пациентов за бесконечные жалобы — слишком громко эта дверь хлопала, будя и тревожа два этажа. Поставить доводчик администрация так и не удосужилась, но проблему худо-бедно решила — дешево и сердито.

Девочка сунула нос в коридор. Такой же полутемный и пустой, как внизу. Разве что мишурой тут никто не озаботился. У сестринского поста собралось несколько белых халатов, но все они стояли к ней спиной, склонившись над столом и разбирая карты.

Чувствуя себя алкашом в последней стадии опьянения, она на заплетающихся ногах сделала несколько торопливых, неуверенных шагов, опустила дверную ручку вниз и скользнула в палату. Чюсюккей просеменила следом.

Во тьме ее совершенно развезло. Далекого света уличных фонарей хватало лишь на то, чтобы различить силуэты стоящих в ряд кроватей и столбики стоек с развешенными на них капельницами. Смартфон она с собой не взяла, опасаясь, что родители сообразят позвонить с поздравлениями в самый неподходящий момент, но тут же вспомнила и, не рассчитав силу, больно стукнула себя ладонью по лбу.

Она вытащила из-за пазухи пресловутый айпад и, оживив экран, посветила по очереди на койки. Лизка лежала на средней и, кажется, крепко спала, как и остальные. Что, если…?

Она тронула ее за плечо и промямлила:

— Лизк, проснись.

Та не отреагировала.

Боже! Что, если они ее погрузили в медикаментозный сон?! Ее тогда и из пушки не разбудишь!

Она затрясла подругу сильнее. Та заворочалась и сонно отмахнулась.

— Лизк… это я!

Девочка приоткрыла глаза.

— Ты! — прохрипела она и закашлялась, — Какого хуя ты…?

Она запнулась, заметив выглядывающую из-за Ксюшиной спины Чуссюккей и внезапно ухмыльнулась. Зубы при этом блеснули меловой матовостью.

— Притащила? Неймется? Медленно подыхаю, да?

Она потянулась к кнопке вызова сестры, и Ксюша поспешно перехватила ее руку.

— Подожди! Я помочь….

— Сестра! — прохрипела Лизка, и Ксюша навалилась на нее, зажав ей ладонью рот.

— Да, послушай ты! — зашептала она ей в ухо, — В тот раз не получилось, потому что надо лично подарок сделать, понимаешь? Я просила за тебя, но она… оно же просто не понимает…

Девочка под ней перестала вырываться, в глазах проснулись понимание и робкая надежда. Ксюша отпустила ее и сунула ей в руку гаджет.

— Вот! Сама ей отдай… Пожалуйста!

Лиза нехотя и с опаской, протянула его Чусюккей.

— Возьми, — пробормотала она, — С Новым Годом… Я не хотела тебя обидеть. Это были… просто эмоции. Я… сожалею.

Чусюккей тут же завладела подарком, крутя его перед лицом и напомнив девочкам басню про мартышку и очки.

— Что ты тут делаешь? Ты… тебе стало хуже? — спросила Лиза враждебно, не в силах сразу перестроиться.

Ксюша покачала головой. Хотелось сказать, что вернулась она только, чтобы вытащить их с Митхуном, но это было слишком пафосно, трудно и долго. Она и так порядком выдохлась, а ей еще предстояла адская работёнка.

— Тогда…, - Лиза не договорила и вдруг испуганно захныкала, завозилась, подтягивая ноги, — Нет, нет, нет…!

Ксюша обернулась и с трудом удержала рвущийся из горла визг.

Оно вылезало через рот, разрывая ткани и ломая косточки. Снимало Чусюккей с себя, как стриптизерша снимает тесный латексный комбинезон. Коричневое платье, кожа, мышцы — все, сморщенное и мятое, опустилось на пол. Пустые, бескостные пальцы все еще сжимали айпад, а с бесформенного, изуродованного лица глядели полные боли и страха глаза.

Ксюша отшатнулась, привалилась спиной к двери. С такого ракурса она еще ни разу не видела чудовище. Обычно оно маячило неясной тенью за спинкой кровати, теперь же предстало во всей своей омерзительности. Широкая, утыканная шипами спина вызывала ассоциации с гребнистым крокодилом; длинные, жилистые лапы имели слишком много лишних суставов и пальцев, затылок топорщился тремя острыми макушками.

Все вокруг замерло, стихли приглушенные голоса медиков в коридоре. Лизка распростерлась на постели в неестественной позе и натянулась. Ксюша попробовала пошевелить пальцами. Двигались они плохо и потеряли большую часть чувствительности, но, слава богу, никакого паралича! Значит, ее догадки о «чудодейственных свойствах» обезболивающего оказались верными! Анальгетики почти не играли роли, но опиаты…

Азалар опустился на колени, подставив свету уличных фонарей свой чудовищный хребет и, странно подтягивая себя на руках, подполз к кровати. Ксюша перевела взгляд на его ноги и поняла, что ног, как таковых, у него вовсе не было. Начиная с поясницы, тело теряло последние сходства с человеческим, переходя в скрученный, узловатый столб с единственным «коленом» посередине. Основание этого столба терялось в кучке кожи, мяса и тряпья, в которое превратилось теперь тело тувинской девочки. И оно составляло единое целое с монстром, вызвав у перепуганной Ксюши ассоциации с джином и лампой Алладина. Кучка волочилась вслед за чудовищем, и, невероятно, все еще цеплялась за дурацкий айпад…

Простыня поднялась парусом, послышалась возня и правильные — сосущие — звуки. Ксюша выдохнула. На этот раз все, как надо…

Оглядевшись, она заметила прислоненный к одной из коек костыль. Самое то!

Стараясь двигаться бесшумно, она дотянулась до него и подтянула к себе. Теперь только дождаться подходящего момента…

….

Азалар «сосал» долго. Так долго, что Ксюше казалось, что время остановилось, и эта ночь никогда не закончится. Так и будет она стоять на непослушных, дрожащих ногах, прижимать вялыми руками к груди чей-то костыль и слушать омерзительное чмоканье скорчившегося перед ней чудовища. Перед глазами плыло, сознание то и дело норовило отключиться, но она не смела шевельнуться, чтобы не привлечь к себе внимание монстра, пока он не закончит дело.

В какой-то момент она вздрогнула от новых звуков. Где-то там — в городе здоровых людей — загремели фейерверки, захлопали петарды, послышались крики и смех.

Новый Год наступил…

Или эти же звуки отвлекли Азалара, или он закончил свою «работу», но чмоканье сначала замедлилось, а потом прекратилось. Гребнистая спина заворочалась, начала расправляться, и Ксюша, собрав все оставшиеся силы, сделала шаг вперед и, как следует, замахнувшись тяжелым костылем, обрушила его на спину чудовища. Раздался хруст, и ей сначала показалось, что она сломала монстру хребет, но тут же поняла, что сломался только сам костыль.

Чудовище, вытянув шею, обернулось через плечо и, на мгновенье, застыло, уставившись черными провалами глазниц на Ксюшу. Перепуганной девочке показалось, что в этих глазницах мелькнуло изумление, а потом она нашарила за спиной дверную ручку и вывалилась в коридор.

Ей удалось сделать всего два или три шага, а потом ноги заплелись, и она упала. Перевернувшись на спину, она посмотрела на дверь. Несколько мучительных секунд ничего не происходило, а потом через порог перекинулись одна за другой многосуставчатые, огромные ладони, следом показалось венчающееся пухлым розовым бутоном рыло.

Инстинкт выживания молил тело подняться или хотя бы ползти, или звать на помощь, но она понимала, что это пустое. К добру ли, к худу ли, но пока все получалось так, как она и запланировала. Взгляд на мгновенье метнулся к сестринскому посту, и она ничуть не удивилась, увидев, что там, навалившись грудью на стол дружно спят и дежурный и медсестра.

Чудовище, подтягивая себя на руках, уже целиком выбралось в коридор. Бедняжка Чусюккей, которая теперь, по сути, была всего лишь его стопой, волочилась следом. Азалар что-то гневно заворчал, из пухлой присоски на скошенный подбородок выплеснулось немного студенистой с кровавыми нитями жижи.

«Он срыгнул Лизкину опухоль!», — пронеслось в мозгу перепуганной и, одновременно, зачарованной Ксюши. Тело, против воли, все еще норовило подобраться, отползти, спастись, но она, подавляя эти порывы, вытянула левую ногу навстречу пухлой, отвратительно чувственной пасти и зажмурилась.

Все, что ей оставалось — только надеяться, что скотч не отклеился.

Она вскрикнула, почувствовав, как на лицо легла горячая, воняющая террариумом, ладонь, придавливая голову к прохладной плитке пола, а с ноги слетел шлёпанец. По пятке дыхнуло горячей влагой, а потом она целиком погрузилась в жадный, пульсирующий вакуум.

Теперь или всё, или…

Демон замер, издал кашляющий звук и вдруг выплюнул Ксюшину ногу. Всхлипывая, она отползла к стене и расширившимися от ужаса глазами наблюдала, как тот, потеряв к девочке всякий интерес, ковыряется в пасти обеими лапами и, одновременно, то ли кашляет, то ли пытается срыгнуть. Казалось, он безуспешно пытается вытащить застрявшую между дальними зубами косточку.

Азалар заметался по коридору, заклокотал, в последней попытке спастись и, не переставая хрипеть, вдруг сбросил Чусюккей, как паук-волк порой в моменты опасности сбрасывает таскаемое на брюшке яйцо. И, подобно червяку с руками, пополз прочь, скрывшись за поворотом на лестнице.

Ксюша больше всего на свете не хотела идти за ним, смотреть, что с ним стало, проверять, не удрал ли… Но кто, если не она?

Уставшая, перепуганная и пьяная от наркотиков, она взглянула на кучку перекрученного тряпья, в которое превратилась Чусюккей и уверилась, что та мертва. Но девочка вдруг тоненько застонала, пошевелилась, захрустели, вставая на свои места, косточки, с приглушенным шелестом начали срастаться изорванные ткани.

Ксюша потрясла плывущей головой и, встав на четвереньки, двинулась следом за монстром.

На лестнице его не оказалось, и она испугалась, что придется ползать по всей больнице, но вдруг заметила, как на одной из ступеней что-то тускло блеснуло. Выпавшая у кого-то из кармана монетка или…

Она подползла и пригляделась. Присыпанный горсточкой серого пепла поблескивал тот самый камгалакчар — медальончик с бубна шамана, который Митхун накануне выкрал из палаты Чусюккей, пока та ходила обедать. Он был изрядно погнут и оплавлен, а выгравированный орнамент коня почернел. Значит ли это, что она, Ксюша, победила монстра? Или он, избавившись от «облатки» просто удрал? Шаман ничего не говорил на этот счет.

Заслышав какие-то звуки сверху, она испуганно съежилась и оглянулась. На площадке стояла, покачиваясь на тоненьких ножках, Чусюккей.

— Где я? — жалобно спросила она.

Ксюша расслабилась, а то ей на секунду померещилось, что азалар обвел ее вокруг пальца и снова вернулся в тело девочки. Говорить было тяжело и лениво. Она потеснилась на ступеньке, приглашая девочку сесть рядом. Та послушалась и прижалась к Ксюше, вздрагивая худеньким тельцем в изодранном, коричневом платье. Именно состояние платья почему-то убедило Ксюшу, что все получилось.

— Ты в больнице, солнышко, — пробормотала она, укачивая маленькую степную княжну, — Но теперь пошла на поправку.

— А мама где? Братья…? Где папа?!

Ухватившись за последнее слово, Ксюша покрепче прижала к себе девочку.

— Папа тебя очень любит и ждет. И совсем скоро ты его увидишь.

Сверху из коридора послышались шаги и голоса.

— Ничего себе, нас вырубило! Елена Сергеевна, гляньте-ка, и эти спят! Вот так справили Новый год!

— Вызовов, Люся, надеюсь, не было?

— Нет. Кажется, этой ночью все спят, как сурки…

Девочки, опасаясь, что проснувшиеся медики обнаружат их, поднялись и, поддерживая друг друга, стали потихоньку спускаться на свой этаж. Теперь и им можно поспать…

Эпилог

— Офигеть…, - только и смогла произнести Лиза, когда Ксюша закончила свой рассказ.

Ребята перед выпиской пришли ее навестить, и она по очереди оглядела каждого. Порозовевший, округлившийся Митхун, с нескрываемым нетерпением дожидающийся, когда за ним приедет мама. Ксюша с просветленным лицом, смело глядящая ей в глаза. И Чусюккей.

На ней Лиза надолго задержала взгляд. Девочка изменилась до неузнаваемости. И не столько внешне, сколько внутренне. Все те же тоненькие ручки-ножки, те же куцые хвостики, но лицо, прежде выражающее только уродливую, угрюмую пустоту, теперь лучилось живым умом и простой, понятной человечностью.

Разницу она заметила сразу, как только увидела тувинку в дверях палаты, и ей излишни были торопливые Ксюшины объяснения, чтобы понять, что угрозы в ребенке больше нет.

Самой Лизе выписка пока не грозила, но ее это мало волновало. Главное — отчаянный жар в разрастающейся опухоли утихли, а боли от свежих операционных шрамов — сущая ерунда. После праздников был запланирован телемед с «Рогачева», ибо местные врачи находились в растерянности. За истекший месяц было выполнено несколько операций, проведена мощнейшая химия, но опухоль продолжала стремительно разрастаться, что подтверждалось исследованиями на 30 декабря. На утро 1 января было назначено последнее из возможных вмешательств, после которых только паллиативный статус и смерть в течение одного-двух месяцев. И ее, действительно, успели разрезать. Но, как разрезали… так и зашили. Ни следа ни опухоли, ни метастазов. Онкомаркеры по нулям. Все куда-то делось за Новогоднюю ночь.

Чудо, не иначе! Очередное!

Встречи с ней и врачами добивались несколько крупных изданий. У прессы был лютый голод на хорошие новости и чудеса. А они вот — в лице пациентов детской онкологии. Ребят, которые были обречены, и вдруг…

Она посмотрела на свой парик, натянутый на трехлитровую банку. Она почти пять месяцев в больнице, но так и не решилась его надеть даже в столовку. На этот раз, когда придут репортеры, она не дрогнет…

— Как ты… до всего дотумкала? — спросила она, оторвавшись от парика и с некоторым смущением взглянула на Ксюшу, — Я имею в виду… Как поняла принцип её… то есть его — этого азалара — действия.

— Я не претендую на истину в последней инстанции, но… Мне кажется, у Аазалара вовсе нет никаких принципов. Он завладел телом девочки, но, в каком-то роде, оказался заложником её простейших эмоций — симпатий и антипатий. Ее папа, заключивший с ним договор, всю жизнь пользовался его способностью излечивать чужие болезни, а когда… отказался платить по счетам, то получил и обратную сторону. Азалар мог не только исцелять, но и заражать. Это необязательно должен был быть рак. Уверена, если бы он по воле случая оказался в инфекционке, а не в онкологии, то местные столкнулись бы с неконтролируемой вспышкой всех возможных инфекций.

— Но все же, почему онкология?

— Думаю, она принесла ее в себе из поселка. У кого-то, видать, была опухоль, и она оказалась последней, что та… высосала, прежде, чем их с отцом нашли те туристы.

— Но и сама заболела?

Ксюша неуверенно приподняла плечи, поморщилась.

— Мне кажется, это не была глиобластома, хоть ей и поставили такой диагноз. Посуди сама, если бы она заражалась всеми болезнями, которые пропускала через себя, то недолго бы продержалась. Это же подтверждается тем, что, несмотря на огромную опухоль, она не имела сопутствующих симптомов. Хуже ей становилось только в промежутки между получением и передачей болезни. Поэтому… кхм… отсосав опухоль у одного, она старалась как можно скорее от нее избавиться — передать другому.

— Так если это не опухоль, то…

— Ты тупая что ли? — беззлобно откликнулся молчавший до этого Митхун, — это же и был сам демон! Забрался к ней в мозг и оттуда рулил!

Лизка хищно улыбнулась и потянулась к нему слабой рукой. Митхун сначала задорно отшатнулся, но потом все же смиренно закивал и подставил лысую голову, готовый принять положенную епитимью.

Лиза без особого усердия покрутила ему ухо и снова сосредоточилась на Ксюшином рассказе.

— Я поняла… Ему было плевать, кого лечить, и кого калечить. Раньше ее папаня делал за него выбор, а тут ему пришлось подчиняться предпочтениям дошкольницы.

— Не совсем так, — Ксюша, заметив, что губы подруги пересохли, налила в кружку с носиком воды и дала ей попить, — Тут задействованы разные механизмы. Отец только лечил, и ему не требовалось «стравливать» болезни в другие тела, потому что взаимодействие с демоном проходило на… нематериальном, духовном уровне. Здесь же азалар оказался во плоти и должен был подчиняться законам земной физики.

— То есть, когда кто-то обижал Чусюккей, она отдавала команду азалару и…

Чусюккей, до этого тихонько сидевшая в уголке, завозилась и кинула перепуганный и виноватый взгляд на Ксюшу.

— Я ничего такого…

— Тише, солнышко, — отозвалась Ксюша и уже с легким раздражением стала объяснять Лизе, — Ты плохо слушаешь. Это не был дандем или симбиоз. Аазалар завладел и телом, и разумом, и действовал лишь в соответствии с собственными инстинктами. Вот только эмоции девочки не смог переварить, потому что это чуждое ему явление. Это не значит, что Чусюккей его натравливала или направляла. Её эмоции были простым ориентиром. И вряд ли осознанным. В любом случае, я еще задам эти вопросы Каре, когда мы повезем Чусюккей на свидание с папой, и потом все вам обязательно расскажу.

— Почему же он тогда никого не вылечил в поселке? Неужели она ни к кому симпатии не проявляла? Даже к собственной семье?

— Семья первая против нее ополчилась. Девочка это чувствовала и испытывала обиду, которой и пользовался Азалар, как навигатором. Отец до последнего был на ее стороне, поэтому и выжил, хоть он и считает, что Азалар не тронул его по… иным соображениям.

Ребята немного помолчали, переваривая услышанное, потом Ксюша негромко хлопнула в ладоши, привлекая внимание и торжественно объявила, притянув к себе тувинскую девочку:

— Я упросила родителей оформить над Чусюккей временную опеку, пока ее папа в больнице. Не хочу, чтобы она возвращалась в интернат. Она этого не заслужила.

Последовали сдержанные поздравления, а Чусюккей прижалась к старшей подруге и с обожанием подняла на нее глаза.

— Ты не боишься… ну… тащить ее домой? — заикаясь, спросила Лиза.

— Нет, — коротко ответила Ксюша, — я теперь ничего не боюсь.

— А что с нашими болячками? Мы реально выздоровели или…

— Я не знаю, — Ксюша пожала плечами, — Мы ведь заболели не из-за Чусюккей, а потому что в наших телах что-то… не в порядке. Может, болезнь вернется, но… будем надеяться на чудо.

Вдруг во дворе послышались звуки хлопушек и мельтешение огней. Митхун подошел к окну и заулыбался:

— Волонтеры опять пришли! Глядите, и Деда Мороза привели!

Ребята метнулись к окну, потом вспомнили про лежачую Лизу и совместными усилиями подкатили ее кровать к окну, помогли приподняться, чтобы она тоже увидела, и замахали, привлекая к себе внимание.

Внизу, под густым снегопадом, в окружении клоунов, фей и зайчиков, с искрящимися бенгальскими огнями в руках плясали и кружились Дед Мороз со Снегурочкой.

Лизка, пытаясь унять трясущиеся губы, отчаянно махала вместе со всеми и мысленно представляла, что видят снаружи волонтеры — множество ярко-освещенных больничных окон, к которым жмутся и машут смутно различимые силуэты.

Ждущие чудес.