Больничные байки

Глава 4

— … А утром я обнаружила, что шишки ушли! Ноги и спина не болят! Я даже хромать перестала!

Свой рассказ она начала осторожно и сдержанно, тщательно выверяя каждое слово, но под конец ее понесло, и она почти кричала, задыхаясь и активно жестикулируя.

Некоторое время мама молчала, ожидая продолжения. Потом принялась вытаскивать из рюкзака свертки.

— Это очень хорошо, — только и произнесла она.

— Что именно? — не поняла Ксюша.

— Что ты чувствуешь себя лучше, конечно! — улыбнулась та, — Запомни это ощущение и старайся как можно чаще его в себе культивировать. Помни про позитивное мышление. Оно горы свернет.

— Мам…, — Ксюша запнулась и осторожно произнесла, — Мне стало лучше не из-за позитивного мышления, а потому что…

Женщина замедлила движения и посмотрела Ксюше в глаза.

— Потому что тебе в ночи облизывало ногу чудовище, в которое превратилась соседская девочка?

— Да… Только оно не облизывало, а…

— Ты помнишь, что говорила Настя? Не мисти…

— И еще ни разу от позитивного мышления не рассасывались метас…

— … фицировать свою болезнь! — мама ее даже не слушала. Говорила, как всегда, цепко и уверенно, держа зрительный контакт. Удивительно. Эти мамины сила и уверенность всегда поддерживали Ксюшу, вселяли веру в себя, в семью, в будущее. Порой казалось, что она выздоровеет на одной только маминой воле. Но сейчас ей было бы куда теплее и спокойней, если бы та напугалась, распсиховалась, накричала на нее, может, даже заплакала…

— Не отвлекайся на нелепые фантазии, — продолжала та с внушительным спокойствием, — Ты прекрасно знаешь, что твоя болезнь — поломка. Все результаты — и положительные, и отрицательные — лишь борьба организма и его реакция на лечение. Сохранять концентрацию, держать эмоциональное равновесие, строго следовать предписаниям Анны Николаевны и Насти — вот залог успеха. А подростковым забавам ты будешь предаваться, когда выйдешь в ремиссию.

— Ты со мной давно так не говорила…

— Как?

— Как с ребёночком.

Мама изменилась в лице. Ноздри раздулись, глаза помертвели.

— А как прикажешь с тобой говорить? Ты еще летом ясно дала понять, что взрослого в тебе лишь месячные и необходимость носить лифчик.

— Мама!

— Ты, зная о своем диагнозе, почувствовала ухудшение в конце июля. Но не сказала об этом, предпочтя немедленному лечению гульки с подружками и запись идиотских видосиков для Тик-Тока, чем и занималась до ноября, пока уже не прижало, как следует, — процедила она деревянным, полным тихой ярости тоном, — По-твоему, это поведение зрелой личности или… неразумного ребёночка?

Ксюша отвела глаза. Вот оно. Она так долго ждала, когда мама ей выскажет все, что думает. Удивительно, что она столько продержалась и ни разу еще не попрекнула за глупость и инфантильность.

— Мам… Но ведь эту байку не я придумала, — пробормотала она, — Если не веришь, можешь спросить ребят…

— Зачем? Больничные страшилки — это мило, но совершенно неконструктивно, — мама уже снова взяла себя в руки и вернула спокойную уверенность, — Хорошо, что ты не стала делиться этими глупостями с врачами, потому что…

— Откуда ты знаешь? — Ксюша сначала задала вопрос, и только потом подумала. Ну, конечно, она ведь на круглосуточной связи с Анной Николаевной и в курсе каждого дочкиного чиха.

Женщина строго кивнула, явно читая ее мысли, потом лицо ее расслабилось, обмякло, и Ксюша увидела, как, на самом деле, за эти полтора года ее молодая, красивая и спортивная мама постарела.

— Тебя лечат квалифицированные врачи. Позволь им делать свою работу. Помни, что через четыре дня у тебя химия. Помни, что в эту самую минуту тебе подбирают таргетный препарат. Множество людей трудится над твоим выздоровлением. Ты хочешь своими фантазиями сбить их с толку? Окончательно упустить время и шансы?

— Но если я, действительно, выздоровела, какой смысл химичиться?

— Если у тебя, действительно, улучшение, они увидят это, ведь ежедневно мониторят твое состояние. Просто так никто тебя пичкать химией не будет.

— Ты мне не веришь.

Мама замялась, почесала переносицу.

— Я верю, что ты веришь, что тебе лучше. Но без тщательного обследования я не позволю ни тебе, ни себе, ни папе вскрывать шампанское. Я поговорю с Анной Николаевной. Не уверена, что она сможет пропихнуть тебя в ближайшее время на ПЭТ КТ, но…, - она с подозрением посмотрела на дочь, — Мы попробуем хотя бы решить вопрос с твоими кошмарами.

…

Павлина провожали в реанимацию всем отделением. Его мать с видом лунатика следовала за каталкой и затравленно озиралась, словно стараясь сохранить в памяти эти светло-зелёные стены, которые теперь — в преддверье зыбкого будущего — казались оазисом благополучия и стабильности.

Другие мамочки прижимали к себе своих малышей и моргали полными слез глазами. Митхун с Петюном, увешанные пакетами и сумками, следовали по бокам каталки, подобно почетному караулу. Лизка стояла позади Ксюши, положив острый подбородок ей на плечо. Правда, давление на плечо пропало в ту же секунду, когда в коридоре появилась Чусюккей. Лиза по-прежнему сторонилась тувинской девчонки.

Та выглядела хуже некуда. Губы запеклись, щеки провалились, противное коричневое платье болталось, как на вешалке, неизменные хвостики совсем истончились. Казалось, волосы на её голове можно запросто пересчитать по пальцам. Удивительно, что при таком истощении она еще была способна самостоятельно ходить.

Почувствовав на себе Ксюшин взгляд, девочка обернулась и приветливо осклабилась. Ксюшу передернуло, но она переборола себя и кивнула, шепнув одними губами: «Спасибо…».

…

Она проснулась среди ночи и тут же испуганно скосилась в ноги, но там было тихо и пусто. Прикрыла глаза и уже более спокойно провела внутреннюю «ревизию». По-прежнему ничего не болит и не беспокоит. Так что же ее разбудило?

Мама разговаривала с доктором о побочках и «мнимом» улучшении, и Анна Николаевна предложила временно вернуться к кетопрофену, чтобы отследить болевой синдром. Ксюше, с одной стороны, хотелось вообще попросить об отмене обезбола, но, с другой, она страшно боялась возвращения болей. Поэтому засыпала, как всегда, пьяненькая и дурная, но, слава богу, ничего пока не болело и не мерещилось.

Со стороны Лизкиной кровати послышался сонный вскрик, и Ксюша совсем расслабилась. Теперь понятно, что ее разбудило. Настал ее, Ксюшин, черёд утром брюзжать и сетовать, что соседка не дала ей спать.

Она собралась отвернуться к стенке и поняла, что не может пошевелиться. В точности, как в первый раз, когда чудовище приходило к Кате! В сонный паралич уже не верилось, только было не понятно, почему в первый раз паралич был, во второй — нет, а в третий…

Она внимательно всмотрелась в темное изножье своей кровати, пытаясь уловить малейшие движения или лишние тени, а потом затаила дыхание и рывком перевела взгляд на Лизку.

Оно было там! Огромная, корявая тень скорчилась за спинкой. Длинная лапа, протянувшись поверх Лизиного тела, целиком накрывала лысую голову и вдавливала её в подушку — совсем как недавно давила ее саму! Меж узловатых, темных пальцев выглядывал неподвижный Лизкин глаз. Было не понятно, в сознании она или все-таки спит с отрытыми глазами. Когда вторая лапа скинула простыню с ее ног, девочка снова глухо, как во сне, вскрикнула.

Огромная, по-звериному вытянутая и кочковатая голова замаячила над изножьем, недовольно зафыркала, обнаружив на Лизкиных ногах носки, и, по-лошадиному задрав пышную верхнюю губу, стянула их зубами.

Ксюше очень хотелось успокоить подругу, убедить довериться жуткому Нечто. Вопреки всем сплетням, Оно вовсе не желает им зла! Оно вылечило и того мальчугана, и её саму. И, вероятно, еще многих в отделении. Сейчас очередь Лизки, а там, глядишь, им удастся достучаться до Чусюккей и упросить её помочь Павлину, пока не поздно. Говорить она не могла, но постаралась взглядом донести эти мысли до подружки, поддержать её, успокоить. Ей даже удалось немного растянуть губы в ободряющей улыбке, которая, впрочем, увяла, как только послышался… треск.

Что-то было не так! Должны быть другие — сосущие — звуки, а треск… Треск — это плохо. Так было…

у… Кати…

Монстр же, крепко обхватив толстыми губами Лизину ногу, шумно забирал ноздрями воздух, а потом с силой выдувал его через рот, словно советский пионер, дующий в горн.

Пустой Лизкин глаз, выглядывающий меж растопыренных пальцев чудовища, закатился и стал медленно закрываться.

Шумный, булькающий вдох через ноздри, словно забитые соплями, потом трещащий, напоминающий громкий пердёж, выдох. Снова вдох, снова выдох.

Неправильно! Не так!

Она собрала всю свою волю в кулак, пытаясь сбросить паралич. От напряжения перед глазами замельтешили серебристые мухи, а в ушах запищало, но все, чего ей удалось добиться — это выпростать одну ногу из-под одеяла и свесить ее над краем кровати.

…

— Ты… хромаешь…, - с трудом ворочая языком, произнесла Ксюша, разлепив глаза. Она только проснулась, и первое, что увидела — заходящую в палату Лизу.

Подруга молча смотрела на нее через толстые линзы очков. Лицо ее было белее обычного.

— Хромаю, — ответила она странным бодрым тоном, который спросонья Ксюша никак не могла разобрать, — А еще у меня вот, что есть…

Она начала стягивать через голову короткую ночнушку, и Ксюша внутренне сжалась от ужаса и вины, приготовившись увидеть собственную болезненную припухлость, перекочевавшую на Лизкину поясницу.

Но та с пугающей гордостью демонстрировала кое-то другое. Оставшись в одних лишь трусиках, она закинула за голову правую руку и повернулась полубоком.

— Что ты…? — растерянно начала было Ксюша и умолкла.

Девочка была очень худая. Бедренные кости растягивали простые хлопковые трусики, подобно плечикам, грудь была совершенно плоской, а каждое ребро отчетливо бугрилось под бледной, сухой кожей. Талия была такой тонкой, что, казалось, даже Ксюша с ее миниатюрными ладонями, сможет легко её обхватить. Но это все с одного боку. Другой пересекал страшный послеоперационный рубец, тянущийся от центра впалого живота до середины спины, заканчиваясь у позвоночника. Несколько ребер отсутствовали, и изгиб талии с того бока должен был быть еще более крутым, чем слева. По идее. Но вместо этого плоть вовсе не выглядела пустой. Наоборот, что-то туго заполняло образовавшееся пространство, проступая под тонкой кожей густой сетью капилляров.

— Спасибо, подружка! — произнесла Лиза со страшной, радостной улыбкой. Лицо ее подергивалось, как от невралгии.

Ксюша молча хлопала глазами. Не было смысла задавать уточняющие вопросы. Она не первый год в теме и прекрасно понимала, что Лиза демонстрирует ей опухоль. Такую огромную, что ее можно видеть невооруженным глазом.

— Боже, Лиза… давай я…

— Натравила?! — прорычала Лизка, отшвыривая ночнушку, — Когда только успела, овца?!

— Я вовсе не…

— Я видела, как ты ночью лыбилась, вместо того, чтобы бежать за подмогой!

— Я не могла… Я пыталась…

Лизка кинулась на Ксюшу, целясь пестрым маникюром в глаза. Девочка успела перехватить ее руки, подтянуть к груди колени, отгораживаясь, и завопила: «Помогите!».

— Я думала, она чистит тебя! Я улыбнулась, только, чтобы подбодрить! А потом поняла, но не могла двинуться! — тараторила перепуганная Ксюша, — У меня и мысли не было натравливать!

В палату ворвались медсестры, начали оттаскивать Лизку. Одна неудачно обхватила девочку поперек тела, и та сразу разжала хватку, завизжала, хватаясь за отекший бок.

— Что ж ты на всех кидаешься-то, Савина?! — сердито зашипела сестра, но обратила внимание на бок, и ее гнев тут же испарился, сменившись растерянностью, — Как это? Это за одну ночь?!

Вторая бросилась прочь из палаты.

— Врешь, сучка! — выла Лиза, захлебываясь слезами и не обращая внимания на сестер. Из носа на голую грудь вдруг хлынула кровь.

Прибежала Анна Николаевна с крепким медбратом, вколола что-то Лизке, и та обмякла.

— Срочно КТ с контрастом…, - растерянно бормотала врач, встав рядом с девочкой на колени и заполошно ощупывая её бок, — Невозможно же…!

— Я не виновата! Я не науськивала! — бормотала перепуганная насмерть Ксюша, но ее никто не слушал.

…

Наплакавшись вволю, Ксюша оглядела палату. Видеть пустые кровати было невмоготу. Она вытерла опухшие глаза, высморкалась и, взяв свой новенький айпад, вышла в коридор.

Чусюккей она нашла в игровой. Та сидела в компании двух оставшихся девочек и безучастно следила за похождениями на экране Маши и Медведя. Мальчика на днях выписали. Молодой организм отлично отреагировал на лечение.

— Эй! — позвала она, не решаясь привлечь внимание девочки прикосновением. Прикасаться к костлявому плечу в неизменном «гнойном» платье казалось не просто неприятным, но и опасным.

Та повернула к ней голову.

Какое же неприятное лицо… Впрочем, выглядела сегодня Чусюккей гораздо свежее, чем обычно. На желтых скулах гулял слабый румянец, а пухлые губы налились краской, словно она их подкрасила.

«Это потому, что она избавилась от болезни», — с отвращением и виной подумала Ксюша, — «Моей или кого-то еще…?»

— Вот! Это за Лизу и Пашу! — произнесла она, протягивая айпад и отчетливо проговаривая каждый слог, словно готовила с глухой. Потом не справилась с эмоциями и с плаксивой мольбой добавила, — Пожалуйста!

Та в ответ покачала головой, не сделав ни малейшего движения, чтобы принять подарок, и снова отвернулась к телевизору.

— Но… почему?! — Не желая сдаваться, Ксюша положила планшет рядом с ней и зашептала, — Это потому что их нет в отделении, да?

— Куру́г, — не оборачиваясь, прохрипела Чусюккей и стряхнула на пол коробку.

— Я тебя не понимаю! — в отчаянье Ксюша заломила руки.

— Так не получится, — не выдержала одна из детдомовских, — Нельзя…

— Тебе больше всех надо?! — резко одернула ее подружка, и девочка умолкла.

— Что нельзя?!

Детдомовцы молчали.

Ксюша подняла с пола отвергнутый подарок и вышла. Приоткрытая дверь собственной палаты, казалось, глядела на нее с укором. Она потопталась на месте и пошла к мальчишкам. Оба дремали, отходя от химии.

— Фига у тебя фофан! — оживился Митхун при виде Ксюши.

Та смущенно прикрыла рукой половину лица — под глазом уже налился здоровенный фингал.

— Это Лизка, — беззлобно ответила она и присела к нему на кровать.

— Да уж, слышали вашу потасовку, — хихикнул Петюн, но тут же посерьезнел, — К ней эта ведьма ходила, да?

— Да. Я ничего не могла сделать, — принялась оправдываться девочка, — Паралич или…

— Я тоже Павлину не мог помочь, — вздохнул Митхун, — Это она паралич насылает. Чтобы не мешали…

— А я ни разу ничего не слышал и не видел, — смущенно произнес Петюн, — Почему так?

— Я ходила к ней, просила за них…, - Ксюша едва ли их слышала, занятая собственными терзаниями, — Она отказалась…

— А как она поможет? — пожал плечами Митхун, — Где сейчас Лизка, я не знаю, а к Павлину в реанимацию ей точно не пробраться.

— Лизку в хирургию увезли. Там тоже мышь не проскочит.

— Может, поэтому и отказалась?.. — задумчиво предположила Ксюша.

— А с чего бы ей вообще соглашаться? — фыркнул Петюн, — Они оба крепко ее достали.

Ксюша решительно сжала челюсти.

— Мы должны как-то до нее достучаться, упросить. Может, даже заставить! Когда Лиза с Пашей вернутся…

Она умолкла, заметив, как на нее уставились оба мальчика.

— Ты что, угараешь? Мы к ней не полезем. Лучше уж свой родной рак лечить, чем получить еще порцию чужого!

— О чем это ты?

— А ты еще не поняла? Она забирает болезнь у одного и передает ее другому. Вот ты ей вовремя подарочек подарила, и теперь здорова. А твою болячку она Лизке отдала. Но вполне вероятно, что завтра ей покажется, что ты на нее не так посмотрела, и уже тебе прилетит чья-то «посылка». Так что, совет: сиди тихо, пока заключение из «Рогачева» не придет. И если чисто, вали домой и забудь все это.