Боги Вирдвуда

1

Лесничий наблюдал за своей смертью. Немногие могли бы такое сказать.

Он умирал не лучшим образом.

Ферма у кромки леса была единственной опорой его жизни, он верил, что она всегда будет оставаться на своем месте. Жизнь отняла его у фермы, а потом вернула туда много лет спустя – хотя все, кого он когда-то любил, к этому моменту превратились в трупы. Когда он снова ее увидел, она почти полностью лежала в развалинах. Он снова ее отстроил. Заработал шрамы и порезы, сломал пару пальцев, но все было честно. Такие раны и боль следует испытать, когда делаешь нечто достойное. Ему нравилось здесь, в дальних пределах Северного Круа, вдали от города Харншпиля, где правили Рэи, не думая о тех, кто им служил, а люди жили среди отбросов, во всем обвиняя войну, но не тех, кто стал ее причиной.

Его ферма была небольшой, три треугольных поля хорошей черной земли, поцелованных морозом, свободных от синих вен, что портили урожай и отравляли глупцов, которые решались употреблять его в пищу.

Поля окружала стена деревьев, отмечавших Вудэдж, начало великого медлительного леса. Если он смотрел на юг, мимо леса, он знал, что дальше, до самого горизонта, тянулись коричневые долины Круа, холодные и невыразительные.

К западу, скрытый за большими пальцами деревьев, которые тянулись, словно собирались покачать на руках ферму, находилась деревня Харн, куда он отправлялся только в случае крайней необходимости и где ему никогда не были рады.

Он помнил, как в детстве в вентдей его семья собиралась, чтобы посмотреть на разноцветные процессии Скиа-Рэев и их слуг, каждый из которых служил разному богу. Процессии прекратились после того, как он вернул ферму. Взошли новые Капюшон-Рэи и привели нового бога, Тарл-ан-Гига. Он был завистливым богом, который видел угрозу в сотнях старых богов, что однажды застроили землю одинокими монастырями или спали в тайных лесистых рощах.

Теперь только глупцы признавались в том, что они придерживались старых обычаев. Даже он нарисовал балансирующего человека Тарл-ан-Гига на доме, хотя существовало другое, скрытое святилище в Вудэдже. В большей степени в память о тех, кто был ему дорог, чем из-за веры в богов. Его опыт подсказывал, что они обладали лишь незначительной властью, да и ту им давали люди.

Жители Харна утверждали, что беда выходит из-за деревьев, но он с ними не соглашался: лес не причинит тебе вреда, если ты не причинишь вред ему.

Он не мог бы такого сказать о деревне.

Неприятности пришли к нему, когда пролился свет первой восьмерки.

Яркое свечение пронизывало Вудэдж, разбиваясь на копья черными ветвями лишенных листьев деревьев. Семья: мужчина, его жена, дочь и юный сын, который совсем недавно начал ходить. Совсем небольшая семья, у них не было вторых матерей и отцов, а также триона, стоявшего между ними. Браки с трионами в наши дни стали редкостью, как мультисемьи, в которой родился Кахан. Война Капюшон-Рэев отняла много жизней, и новые Капюшон-Рэи забрали трионов в города-шпили. Никто не знал причин – и лесничего они не интересовали. Дела тех, кто обладал властью, его не занимали – и чем дальше он от них находился, тем лучше.

Он не был крупным, мужчина, который вместе со своей семьей принес неприятности на ферму у кромки леса. Он стоял перед лесничим, во многих отношениях являясь его полной противоположностью. Маленький и явно голодавший, кожа покрыта оспинами под гримом и краской клана. Он обхватил себя тонкими руками и дрожал под оборванной и дырявой одеждой. Лесничий наверняка казался ему великаном: в детстве его хорошо кормили, а в юности он много работал. Его мышцы набрали силу в результате тренировок с оружием и многих сражений, и в течение многих лет он бился с землей своей фермы, которая отдавала ему свои сокровища с еще большей неохотой, чем воины – жизни. Лесничий был бородатым, его одежда из шерсти короноголовых – хорошего качества.

Он считался бы красивым. Возможно, так и было, но он об этом не думал, потому что не имел клана, и на него смотрели лишь такие же, как он. Даже те, кто продавал свою дружбу, не желали иметь дела с лесничим.

В Круа осталось совсем немного лишенных клана. Еще один результат появления Тарл-ан-Гига и тех, кто следовал новому богу.

Мужчина перед Каханом пользовался порошком белого грима, а его рот обводила черная линия. У них были копья – самое популярное оружие жителей Круа.

Женщина стояла позади с детьми и держала оружие, готовая его метнуть, пока муж приближался к Кахану.

Мужчина держал в руках копье из блестящего клинка-дерева – и это было угрозой.

Кахан не носил оружия, только длинный посох, который использовал, чтобы пасти короноголовых. Мужчина приближался к нему, постепенно замедляя шаг, реагируя на рычание гараура, застывшего у ног лесничего.

– Сегур, – сказал Кахан, – иди в дом. – Он махнул рукой, резко свистнул, и длинное, худое, покрытое мехом существо повернулось и вбежало внутрь, продолжая рычать из темноты.

– Это твоя ферма? – спросил мужчина.

Краска клана указывала на незнакомое Кахану происхождение. Шрамы под краской говорили, что он, скорее всего, был воином. Наверное, считал себя сильным.

Но воины, которые служили Рэям из Круа, привыкли сражаться группами, сомкнув щиты и выставив копья.

Для схваток один на один требовалось иное умение, и Кахан сомневался, что мужчина им обладал. Такие вещи, как монашеская сутана и хорошая пища, принадлежали Рэям, особенным.

– Да, это моя ферма, – ответил Кахан.

Если бы жителей Харна попросили описать лесничего, они бы сказали «резкий», «грубый» или «немногословный», так и было на самом деле. Впрочем, сам лесничий объяснил бы, что он не тратит слова на тех, кто не хочет их слышать, – и это также честно.

– Большая ферма для человека без клана, – сказал солдат. – У меня есть семья, а у тебя нет ничего, и сам ты ничто.

– А с чего ты взял, что у меня нет семьи? – спросил Кахан.

Мужчина облизал губы. Он боялся. Он наверняка слышал истории от жителей Харна о лесничем, который живет на ферме возле Вудэджа и не боится заходить даже в Вирдвуд. Но, как и они, он считал себя лучше лесничего. Кахан встречал много таких людей.

– Леорик из Харна говорит, что у тебя нет клана, и она отдает мне эту землю по договору дарения. – Он достал пергамент. Кахан сомневался, что мужчина в состоянии его прочитать. – Ты не платишь Харну налоги, не поддерживаешь Тарл-ан-Гига и войну с красными, поэтому твоя ферма реквизируется. – Он выглядел смущенным; ветер разметал разноцветные флаги на ферме, и фарфоровые цепи зазвенели, ударяясь о темный камень дома. – Они прислали тебе компенсацию, – сказал мужчина и протянул руку с небольшим количеством монет – скорее оскорбление, чем цена за ферму.

– Этого недостаточно, чтобы купить ферму, и меня не волнуют боги, – сказал Кахан. Мужчина выглядел потрясенным столь небрежным святотатством. – Скажи-ка, ты дружен с Леорик?

– Я имею честь…

– Думаю, нет. – Лесничий сделал шаг, обходя мужчину так, что тот оказался между Каханом и женщиной с копьем.

Мужчина колебался между насилием и страхом. Лесничий знал, что ему не составит труда с ним разобраться.

Женщина не заметила, что ее линию атаки теперь перекрывал муж. Но даже если и заметила, Кахан сомневался, что она сможет сдвинуться с места, чтобы помочь, – ведь ребенок в страхе жался к ее ногам. Один удар в горло мужчины, и ему конец. Он сможет использовать тело в качестве щита и подойти к женщине прежде, чем она успеет бросить копье.

Но дети… Лесничий не был Рэем, чтобы бездумно убивать детей. Они расскажут о смерти родителей в Харне, что доставит радость Леорик Фарин, ведь она сможет предложить новых сирот в солдаты, вместо того чтобы растить как детей деревни.

Если он убьет мужчину и его женщину, то завтра – Кахан знал – ему придется иметь дело с толпой из деревни. До сих пор они его терпели, но если он убьет кого-то, чье положение выше, чем у него, все изменится. И тогда Леорик получит то, что хотела, – его ферму. Может быть, она рассчитывала именно на такой исход.

Мужчина смотрел на лесничего и отчаянно дрожал.

Лицо его выражало неуверенность.

– Так ты возьмешь деньги? – спросил он. – Отдашь свою ферму?

– Отдать ферму или убить тебя, верно? – сказал Кахан, который на самом деле жалел испуганного мужчину.

Несчастный оказался невольно вовлечен в мрачную игру, в которую Кахан играл с Леорик из Харна с того самого момента, как вернул ферме жизнеспособность.

– Да, или мы убьем тебя. – К нему частично вернулась уверенность. – Я воевал в синих армиях Капюшон-Рэев, чтобы вернуть тепло. Сражался с южными Рэями. И я не боюсь таких бесклановых, как ты. – Подобная незаслуженная уверенность могла быстро привести в Круа к гибели.

Но не сегодня.

– Оставь деньги себе, они тебе пригодятся, – сказал лесничий и сильно выдохнул, в воздухе появилось облачко пара. – Работа на ферме требует умений, которым необходимо учиться, как и всему остальному, а в такие холода трудиться здесь нелегко. Тебе придется многое пережить и выстрадать, прежде чем ты добьешься процветания. – Кахан свистнул, и Сегур, гараур, вышел из дома. Его сине-белая шкура, длинное, извилистое и злобное тело промчалось по жесткой земле, обвилось вокруг ноги и груди Кахана, и гараур устроился у него на шее. Яркие глаза посмотрели на лесничего, острые зубы сверкали в полуоткрытой пасти, зверь тяжело дышал. Кахан почесал гараура под подбородком, чтобы его успокоить.

– Дальнее поле, – сказал он мужчине, указывая в сторону поля между задней частью дома и Вудэджем. – Земля там заражена корне-червем, и там растет что-то вроде чолка. Если ты станешь выращивать корневые овощи, они умрут до того, как родятся, и это привлечет к полям синие вены. На двух других полях можно выращивать все, что пожелаешь. Есть девять короноголовых, обычно они держатся у кромки леса. Они будут давать вам молоко, раз в год сбрасывать шкуры, а также позволят себя стричь, также раз в году.

– А что будешь делать ты? – спросил мужчина, и если бы Кахан не отдавал ему все средства к существованию, его внезапный интерес выглядел бы комичным.

– Это тебя не касается, – сказал ему Кахан и зашагал прочь.

– Подожди! – крикнул мужчина, и Кахан остановился. Сделал глубокий вдох, повернулся. – Гараур у тебя на шее – он мой. Он мне потребуется, чтобы пасти короноголовых.

Лесничий улыбнулся: по крайней мере, он сможет одержать одну маленькую победу.

Ну, до тех пор, пока новый владелец фермы не столкнется с реальностями работы на ферме и не уйдет, как и все остальные прежде. Мужчина отступил на шаг, когда увидел выражение лица Кахана, – быть может, понял, что слишком понадеялся на свое везение. Его пугали размеры и уверенность лесничего, хотя он и покидал свой дом.

– Гарауры связаны со своим хозяином. И его зовут Сегур. Если ты заставишь Сегура к тебе подойти, он твой, но если тебе известно хоть что-то о фермерстве, ты должен знать, что это пустые хлопоты. – Он повернулся и зашагал дальше.

Мужчина не стал звать Сегура, только смотрел лесничему вслед. Кахан почувствовал, как напряглись его плечи в ожидании броска копья в спину.

«Они не такие плохие на самом деле», – подумал лесничий.

И недостаточно жестокие для этой земли. Круа – не то место, где можно оставлять за спиной врага. Может быть, мужчина и его семья этого не знали или были поражены тем, как легко им удалось украсть ферму.

– И держись подальше отсюда, – крикнул мужчина ему вслед, – или я пошлю тебя вниз, к Осере!

Все легкое плохо заканчивается – так любили говорить монахи, которые тренировали Кахана в юности. И очень скоро захватчики узнают эту истину.

Он разбил лагерь в лесу. Не в Харнвуде, где было опасно, и, конечно, не в Вирдвуде, среди туче-древ, что касаются неба, где живут странные существа, но также и не в Вудэдже, где новый владелец фермы мог бы его заметить.

Дальше, чем большинство заходит, но не настолько далеко, чтобы это было глупо. Хорошие слова, по которым стоит жить.

Там он сидел и наблюдал.

Он подумал, что шестой части сезона будет достаточно, возможно даже меньше, прежде чем семья поймет, что совсем нелегко жить с земли, которая несколько поколений была холодной. До сих пор никто с этим вызовом не справился. Война унесла так много жизней, что осталось мало опытных людей, и Кахан, не успевший прожить и половины третьего десятка, считался пожилым человеком. Фермерам не удастся долго продержаться, и в конце концов то, что Кахан мог постоянно привозить на рынок часть урожая, к тому же умел, не подвергая себя опасности, ходить по лесу, будет важнее, чем небольшая жертва, которую он отказывался приносить.

Хотя это и был урок, который пыталась усвоить Леорик. Но люди Харна никогда не любили чужаков, а чужаков без клана – еще меньше. В некотором смысле он их жалел.

Война далась им тяжело. Деревня стала самой маленькой за все времена своего существования, однако ей приходилось платить налоги в Харншпиль. Позднее у Харна возникли дополнительные трудности – из леса выходили преступники, форестолы, которые нападали на торговые караваны. И чем сильнее беднела деревня, тем подозрительнее вели себя ее жители. И Кахан стал в их глазах таким чужаком, легкой добычей для напуганных людей.

Несомненно, монахи Тарл-ан-Гига считали, что борьба за существование полезна для Харна; они нуждались в тех, кто был готов отрывать от себя самое необходимое, чтобы кормить их армии или Рэев.

У Кахана не было времени для Тарл-ан-Гига. Круа – земля множества богов, а народ обладал безошибочным умением выбирать худших из них.

В лесу было холодно. Малый сезон, когда растения отдают свой скромный урожай голодным, прошел, и укусы Сурового уже начали пощипывать кожу, превращая землю в камень. Скоро круг ветров замедлится и придет ледяной воздух. На юге Малый сезон называли Ростком, а северный Суровый именовали Изобилием. Так было не всегда, но несколько поколений южан наслаждались процветанием, пока север увядал. И южане удивлялись, почему с севера пришла война.

Каждый день в течение Сурового сезона Кахан просыпался под скелетами деревьев, чувствуя себя так, будто серебристый иней, который трещал и ломался у него под ногами, проник в его кости. Он питался лучше, чем во время жизни на ферме, а работал меньше. Сегур радовался, когда ловил землероек и хисти, и приносил Кахану добычу – больше, чем Кахан мог съесть, поэтому ему ничего не оставалось, как соорудить коптильню.

Он сидел возле большого купола, построенного из земли и дерева, из которого медленно поднимался дым. Чувствуя, как его медленно окутывает тепло, Кахан наблюдал за семьей, которая работала на ферме, но оставалась голодной, – и от раздражения они кричали друг на друга. Им было холоднее, чем ему, несмотря на укрытие земляного дома. Их огню не хватало дерева, но они боялись ходить в лес, чтобы добыть топливо. Кахан смотрел, как они ломали маленькое святилище, которое он построил для забытой богини Раньи, чтобы получить дерево для растопки.

Они не поняли, что разрушили святилище – на это были способны немногие, – и не смогли получить много топлива из разломанной крыши, покрытой небольшими кусками дерна. Из всех богов Ранья оставалась единственной, для кого у него нашлось время, и меньше других могла ему помочь – если боги вообще заботились о людях.

Он узнал о Ранье от садовника в монастыре Зорира, мужчины по имени Насим, единственного из всех, наделенного добротой. Едва ли Насим стал бы ругать людей, забравших дерево святилища. Кахан также старался не сердиться на них из-за дерева, однако ему это трудно давалось, ведь осуждение было одной из его самых сильных черт.

Он изо всех сил старался не обращать внимания на людей, занявших его ферму, и жил в Вудэдже собственной жизнью. Да, многие в лесу могли убить, но по большей части они тебя не трогали, если ты не трогал их. В особенности в Вудэдже, где, если ты столкнулся с чем-то более опасным, чем летучие пасти, поедавшие лозу на вершинах деревьев, тебе по-настоящему не повезло.

«Бери только то, что тебе необходимо, не будь жадным, и никто в лесу не потребует от тебя платы». Он смутно помнил эти слова и уже не знал, где их слышал, хотя они несли в себе тепло, и ему нравилось думать, что это призрак семьи, которую он покинул в ранней юности.

Смерть лесничего – смерть Кахана Дю-Нахири – произошла ближе к концу Сурового сезона, когда снова начали подниматься круговые ветры, а лед стал уходить с земли. Иней целовал утреннюю траву и хребты деревьев, превращая лес в изящную филигрань льда. Он слышал жужжание в воздухе – приближался марант. Небо, в котором он летел, было чистым и голубым, и даже жестокий бог Тарл-ан-Гиг остался бы доволен. Он издалека увидел крошечную точку в вышине, одну из небесных повозок, что летали на круговых ветрах и приносили еду в обмен на кожу и дерево.

Марант был небольшим для своего вида: длинное тело, покрытое сине-зеленым мехом, широкая плоская голова с сотнями глаз, смотревших вниз, и другими сотнями – вверх. Тело и крылья имели форму бриллианта, марант медленно ими махал, наполняя воздух шумом летящего зверя. С его брюха свисали ярко-синие флаги Тарл-ан-Гига и Капюшон-Рэя. Среди синих виднелись и зеленые флаги Харншпиля, города Шпилей, столицы округа Харн, а на спине маранта имелась ездовая клетка, сквозь которую не было видно тех, кто в ней находился.

Прошло много лет с тех пор, как Кахан в последний раз видел маранта.

Когда он был молод, полон гнева и скитался по миру, они попадались часто, перевозили войска и товары к месту сражений. Однако маранты летали медленно и становились легкими целями, поэтому многие взрослые особи погибли в начале войны. Он порадовался, увидев маранта; глядя на них, он всегда улыбался, ведь маранты были доброжелательными зверями, а он любил животных. На мгновение ему показалось, что мир возвращается к тому, каким он был перед восходом Капюшон-Рэев, и серьезные изменения, вызванные Тарл-ан-Гигом, еще не произошли.

Эти изменения оказались тяжелыми для всех.

Но когда марант не пролетел мимо, Кахану это понравилось гораздо меньше. Зверь повернул, замедлил полет, а потом приземлился на восемь коротких толстых щупалец перед его фермой.

Из клетки на его спине появился небольшой отряд: восемь воинов и командир. Солдаты были в дешевых доспехах из грубой коры с наростами. Броня у офицера выглядела лучше, но ненамного. Затем появился один из Рэев в доспехах из темно-древа, отполированных до блеска так, что, глядя на него, радовался глаз.

На всех были короткие синие плащи. Четверо солдат несли на длинных шестах большой ящик с куполом размером с человека, и их командир показал, куда его поставить. Все это показалось Кахану странным и тревожным. Он уже видел прежде, как новая армия Капюшон-Рэев с помощью глушаков не позволяла тем, кто использовал капюшоны, показывать свое мастерство и умения. Но Кахан точно знал, что у мужчины, отобравшего у него ферму, не было капюшона.

Если бы существо, которое позволяло Рэям манипулировать элементами, было человеком, Кахан не сомневался, что он бы это понял, – так он знал, что оно находилось внутри Рэя, который командовал войсками, хотя их броню и не украшали сияющие печати из грибного сока, провозглашавшие силу и происхождение.

Рэи были крупнее солдат, они лучше питались, с ними лучше обращались, и они лучше жили. Связанные-капюшоном, как и все Рэи, отличались одинаковой жестокостью.

– Зачем они демонстрируют здесь могущество Рэев, Сегур? – спросил Кахан, почесывая голову гараура.

Тот посмотрел на Кахана, но ничего не ответил. Наверное, считал людей глупыми, полезными лишь благодаря своим умным рукам. И кто мог бы его винить?

Женщина, а не мужчина вышла из дома Кахана и подошла, чтобы встретить солдат. Она вела себя покорно, опускала голову, потому что знала, чего от нее ждут. Рэй что-то сказал.

Женщина покачала головой и указала в сторону Вудэджа.

Они перебросились еще несколькими фразами, после чего Рэй сделал знак командиру, и тот послал солдат в дом. Женщина закричала, он небрежно ударил ее по лицу тыльной стороной ладони, и она упала на пол перед Рэем, держась рукой за щеку. Из дома донеслись новые крики, но Кахан не смог различить слов. Он постарался приблизиться, используя навыки незаметного передвижения человека, выросшего в лесу Круа, стараясь не подниматься выше мертвой растительности у границы деревьев, где молодая поросль боролась с кустарником за свет. Отсюда он смог услышать, что говорили на ферме. Красота жизни в таких спокойных местах состояла в том, что звук разносился далеко во все стороны, а появление такой большой группы людей заставило стихнуть обычно дерзких обитателей Вудэджа.

Мужчину, который отобрал у него ферму, вытащили из дома.

– Оставьте меня в покое! – Его голос стал хриплым от паники. – Я ничего не сделал! Леорик отдала мне ферму! Не трогайте меня!

Когда его тащили, солдаты разошлись в стороны, держа наготове копья. Все вокруг было на виду.

– Пожалуйста, пожалуйста. – Женщина упала на колени, умоляя Рэя. Она схватила его за ногу, и ее руки сжали полированные поножи. – Мы не сделали ничего плохого, мой муж сражался на правильной стороне, за синих, мы ничего плохого не сделали.

– Не трогать Рэя! – закричал командир отряда и обнажил меч, но Рэй поднял руку и остановил его.

– Тихо, женщина, – сказал Рэй, а потом заговорил тише, но в голосе слышалась угроза: – Я не разрешал ко мне прикасаться. – Женщина отпустила ногу, упала лицом на землю, заплакала и принялась просить прощения, а Рэй подошел к ее мужу.

– Мы пришли по приказу Скиа-Рэй из Круа и Высокой Леорик из Харншпиля и принесли черные метки от Тарл-ан-Гига, который размалывает тьму прежних обычаев и выносит тебе приговор. – Рэй схватил его за волосы и потянул голову назад. – У тебя отметки клана, на которые ты не имеешь права. Наказание – смерть.

Услышав это, Кахан похолодел. Он хотел верить, что Рэй с солдатами пришел за мужчиной. Чепуха, ложь, но он всегда умел хорошо лгать себе.

– Я из клана! – закричал мужчина. – Моя мать и отец – все были из клана! И все, кто до них!

Рэй молчал, глядя на мужчину сверху вниз.

– Приговоренный первым делом все отрицает, – сказал он. – Твой приговор – смерть, больше ты не сможешь прятаться.

Он поднял меч. Меч был старым, вырезанным из лучшего сердце-древа, взятого с гигантского туче-древа, пронзающего небо.

Острый как лед.

– Это не моя ферма! – закричал мужчина.

Меч остался поднятым вверх.

– Неужели?

– Пожалуйста. – Он рыдал, слезы градом катились по его лицу. – Пожалуйста, Рэй. Мне дала эту ферму Леорик из Харна и тамошний жрец.

– А где предыдущий владелец?

– Ушел в лес.

Наступила пауза, Рэй пожал плечами.

– Удобно, – сказал он, – слишком удобно.

Мужчина продолжал умолять, но меч опустился. Он умер.

Тишина. Только шелест флагов и шипение маранта.

Потом закричала женщина; она оставалась распростертой на земле и боялась поднять взгляд, но уже не могла сдерживать горе.

– Рэй, – сказал командир отряда, не обращая внимания на крики и труп, кровь которого лилась на землю, – в доме ребенок. Что мы будем с ним делать?

– Этот колодец отравлен, – сказал Рэй. – Ничего хорошего от него не будет.

Женщина снова закричала, вскочила на ноги и побежала к дому. У нее не было ни одного шанса. Рэй зарубил ее, держа меч двумя руками, вложив в удар больше силы, чем требовалось. Со своего места Кахан видел, как Рэй поднял забрало, улыбнулся и вытер меч об одежду женщины. Два солдата вошли в дом, и Кахан едва не поднялся на ноги и не побежал, чтобы попытаться их остановить, потому что он знал, что они собирались сделать. Но он был один, и только посох в руках. Что пользы в еще одной смерти?

Ну, они хотя бы сделали все быстро. Никто не страдал.

Когда на ферме наступила тишина, они сорвали разноцветные флаги и повесили на доме маленькие синие и зеленые флажки, чтобы все знали – здесь действует власть Капюшон-Рэев.

Кахан смотрел, как они погрузили глушак и поднялись на маранта, один солдат за другим.

– Это оказалось гораздо проще, чем я думал, – сказал один из солдат.

Марант взлетел и описал большой круг в воздухе. Лесничий оставался на прежнем месте, сохраняя полную неподвижность, – он знал, как трудно разглядеть одного человека среди кустарника, если он не шевелится. Когда тень маранта пронеслась мимо, он еще некоторое время смотрел, как тот летел в голубом небе в сторону Большого Харна и Харншпиля за ним. Потом перевел взгляд на свой дом, теперь с темными флагами, словно обрызганный старой, засохшей кровью.

Затем раздался голос, обращавшийся только к нему, никто другой не мог его услышать:

– Ты нуждаешься во мне.

Он не ответил.