Боги не дремлют

Глава 10

Я давно уже так не веселился. Мы ехали лесом и смеялись. Я очередной раз вынужден был признать, что работать с Матильдой одно удовольствие. Моя авантюра при ее активном участии прошла просто блестяще. Как было задумано, сначала я вполне успешно лечил капитана, потом Матильда пристала ко мне с расспросами о текущих военных действиях. Говорили мы, само собой, на французском языке. Не знаю, откуда у нее оказались такие таланты, но вопросы мне она задавала вполне профессионально, да еще повторяла за мной ответы, чтобы капитан лучше понял мой плохой французский. Капитан Леви, когда услышал о чем говорят его новые друзья, затаился и посредственно имитировал обморочное состояние. Видно, испугался, что мы, обнаружив, что он нас подслушивает, попросту его убьем.

Все, что нужно было знать Наполеону о засаде русских войск и пришедших Кутузову на помощь резервах, я ему разжевал. Думаю одного того, что немой вдруг заговорил, да еще с жутким русским акцентом, оказалось достаточным для нашей полной убедительности. Капитан сразу же понял, с кем он имеет дело. Однако Матильде простого розыгрыша оказалось мало. Она еще внесла свою личную лепту, в происшествие с адъютантом.

— Ах, мой дорогой Жан, — обратилась она ко мне, когда мы закончили разговор о дислокации и количестве русских войск, — если бы милый Морис не был французским офицером, нашим врагом, я бы отдал ему свое сердце и всю свою нежность!

Бедный адъютант вздрогнул и едва не открыл глаза, чтобы последний раз посмотреть на своего коварного обольстителя. Однако сдержался и даже когда я, на всякий случай, вытаскивал из его дорожной сумы пистолеты, продолжал изображать беспамятство. Думаю, что в тот момент в его душе боролись самые противоречивые чувства. Скорее всего, страх за себя, любовь, чувство долга и верность присяге…

Только тогда когда мы не спеша, направились к своим лошадям, раздался отчаянный крик капитана:

— Soldats! Reculons!

Нас в стороне от костра, в темноте, видно не было, но стоило только попытаться ускакать, как звук копыт и куда-то среди ночи, спешно уезжающие всадники, неминуемо привлекут к себе внимание. Между тем, разбуженные солдаты вяло поднимались со своих мест. Без стрельбы из леса никто не понимал, кто и зачем объявил «тревогу».

— Не спеши, — сказала мне Матильда, — будем всеми со вместе сами себя ловить.

Мне ее мысль понравилась, и я остался ждать приказа капитана ловить предателей. Он тут же последовал, но без конкретики. Леви просто крикнул:

— Arretez-le!

Кого он приказывал «задержать», капитан не уточнил, потому все остались на своих местах. К нему от костра направился командир итальянской роты, а солдаты начали снова ложиться. Думаю, они решили, что крик адъютанта генерала, не более чем бред раненого. Однако для нас этот момент оказался неприятнейшим, теперь уезжать стало опасно, как и ждать, до чего договорятся капитан с лейтенантом.

К сожалению, все протекало не так, как должно было случиться. Мы надеялись на общую тревогу, неразбериху и погоню, неизвестно за кем. Вялотекущие же действия итальянцев, путали все карты. Я на всякий случай вытащил из седельной кобуры мушкетон и взвел курок. Заряд пороха в нем, как и прошлый раз, был двойной и выстрел должен был получиться громкий, как раз подходящий, для создания паники. Однако обошлось без стрельбы. Командир роты выслушал капитана, и что-то закричал по-итальянски, указывая в сторону леса. Солдаты опять встали, и не спеша, разобрали стоящие в пирамидах ружья.

— Живее, живее! — теперь уже по-французски, явно ради удовольствия адъютанта, поторопил лейтенант солдат, и те начали строиться в шеренгу.

— Поехали! — сказала Матильда, собираясь сесть в седло, незаметно для нас обоих, перехватывая инициативу командования.

— Погоди, еще рано, — ответил я, придерживая за повод ее жеребца.

Сейчас, когда пехотинцы были с ружьями в руках, любой неверный шаг мог стоить нам жизни. От залпа в спину сложно ускакать даже на хороших лошадях. Пуля она хоть и дура, но иногда имеет способность попадать и не в таких как мы с Матильдой умников.

Капитан пока никак себя не проявлял, наверное, устал от пережитого потрясения и набирался сил. Командир роты между тем что-то втолковывал своим сонным солдатам. Матильда, тоже поняла всю серьезность ситуации.

— Lieutenant! — окликнул командира роты Леви. Тот повернулся в его сторону, однако остался на месте.

— Venez ici! — подозвал его к себе капитан.

Я понял, что дольше ждать и бездействовать нельзя, адъютант скажет, кого нужно разыскивать. Нас с Матильдой солдаты знают в лицо и все окончательно усложнится.

Нужно было как-то дестабилизировать обстановку и внести в нее нервозность, иначе уйти шансов просто не останется. Я вспомнил, кто обычно громче всех кричит: «Держи вора!» и решил пойти тем же проторенным путем. Сказал Матильде:

— Я стреляю, а ты кричи как можно громче: «Вон они, держите!» и сразу скачи в лес! — сказал я, поднимая мушкетон.

Матильда все поняла и, не дожидаясь меня, пронзительно завопила по-французски:

— Arrete-les!

Все повернулись в нашу сторону, и в этот момент я выстрелил. Больше итальянцев подгонять было не нужно, по лесу вслед за мной, ударил нестройный ружейный залп. Правда, стреляли они не в ту сторону, но это были уже частности.

Мы с Матильдой вскочили в седла. Она снова закричала свое: «Arrete-les!» и поскакала в лес. Ночь уже посветлела, и различить наши силуэты солдатам не составило труда.

Тут в дело вмешался я, и за неимением других лингвистических познаний в итальянском языке, использовал свои скромное знакомство с музыкальной грамотой, во всю глотку закричал:

— Камрады! Аллегро, престо! — что должно было, по моему мнению, означать приглашение товарищам поторопиться с погоней.

Не знаю, поняли ли меня камрады, но теперь стрелять нам в спину у солдат повода не оказалось, тем более что большинство из них уже успело разрядить ружья в темную ночь.

— Аллегро! — орал я.

— Arrete-les! — вторила Матильда.

Мой конь легко перескочил придорожную канаву и погнался за лошадью корнета. Сзади раздались несколько ружейных выстрелов, но целились не в нас, во всяком случае, свиста пуль я не услышал. Я догнал Матильду, и мы принялись хохотать. Сначала, пожалуй, на нервной почве, потом нам и, правда, сделалось весело. Скоро мы миновали придорожные кустарники, въехали в лес и остановились перезарядить мушкетон.

— Давай еще что-нибудь сделаем! — предложила легкомысленная француженка. — Пусть они за нами погоняются!

— Как только, так сразу, — ответил я, насыпая в ствол ружья порох и трамбуя его шомполом. — Ты все еще думаешь, что война — это шутки?

— Подумаешь война, ничего в ней нет страшного, вот спать мне действительно хочется. Как только я начала воевать, все время не высыпаюсь! — пожаловалась Матильда. — Давай поищем спокойное место и отдохнем.

Мысль был правильная. Теперь торопиться нам было некуда. Во всяком случае, в расположении армии в наших красных мундирах я заезжать не хотел. Как организована служба контрразведки у французов, я не знал, и проверять ее работу на собственном опыте не собирался, потому сразу согласился с корнетом, переждать какое-то время в тихом месте. Тем более что был не против подольше побыть с ним только вдвоем. Прошлой ночью мы так и не успели выяснить кое-какие нюансы наших взаимоотношений …

В лесу было тихо и как-то по-осеннему тоскливо и пусто. Когда начало светать, мы были уже далеко от дороги.

Ехать верхом оказалось труднее, чем пробираться между деревьями пешком. Мы спешились и повели лошадей под уздцы. Так шли пока не наткнулись на широкую тропу со следами лошадиных копыт.

— Поехали, может быть, доберемся до избушки на курьих ножках, — предложил я.

— А разве такие бывают? — удивилась Матильда.

— В России все бывает, даже молочные реки с кисельными берегами, — серьезно ответил я. — Найдем избушку, поселимся в ней, и будем жить одной любовью!

Впрочем, кроме любви, нам очень не помешало бы добыть немного еды. После вчерашнего ужина «от маркитантки» есть пока не хотелось, но время приближалось к обеденному, и эта проблема неминуемо должна была выйти на первый план. Как говорится, «любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда».

По тропе мы ехали гуськом. Матильда сзади меня, отстав на полтора крупа лошади. У меня же, наконец, появилась возможность подумать о своем будущем. Увы, оно представлялось таким туманным, что я сразу же постарался отвлечься от грустных мыслей. Самое неприятное, у меня пока не было никаких перспектив выбраться из этой эпохи. В лучшем случае, вернуться домой я мог на «генераторе времени», замаскированном под могильную плиту в городе Троицке, но одна мысль опять методом «тыка», скачками, перемещаться в будущее, вызывала отвращение. Уж лучше оставаться в девятнадцатом веке, чем попасть в какую-нибудь индустриализацию, коллективизацию или Сталинскую пятилетку.

— Как ты думаешь, мы скоро приедем? — окликнула меня Матильда, когда ей надоело молчать.

Куда она предполагает приехать, конечно, не уточнила.

— Скоро, — ответил я.

— А волки и медведи здесь есть? — спустя минуту спросила она.

— Должны быть, — ответил я, — только в такое время года они вряд ли на нас нападут.

— А если нападут, что мы будем делать?

— Убьем и съедим, — ответил я. — А что это ты медведей и волков вспомнила?

— А один вон там из кустов выглядывал, — спокойно сказала она.

— Где там? — быстро спросил я, натягивая повод.

— Там, — Матильда повернулась в седле и показала пальцем на густой кустарник. — Наверное медведь, он такой большой, бурый и лохматый.

— Сейчас посмотрю, что это за медведи здесь по кустам прячутся, — сказал я, соскальзывая с лошади. — Подержи коня и оставайся на месте.

— А зачем нам медведь? — поинтересовалась она, подъезжая вплотную.

— Кушать его будем, это вы французы любите лягушек, а мы русские предпочитаем мясо, — нарочито шутливо ответил я, чтобы ее зря не пугать. — Возьми повод и держи наготове пистолет.

Я вытащил из седельной сумки пистолет капитана Леви, взвел курок и передал его Матильде. Она осмотрела оружие и осталась им довольна.

— Стреляй только в крайнем случае! — на всякий случай предупредил я. — А то меня еще подстрелишь.

Оставив ее на тропе, я со вторым пистолетом и саблей наголо, укрываясь за деревьями, побежал к кустам. На медведя я, честно говоря, не рассчитывал. Не такие это звери, чтобы попусту подсматривать за проезжими. До нужного места было метров пятьдесят. Я подкрался и затаился перед самыми кустами. Медведя слышно не было. Тогда я лег на палую листву и посмотрел, что называется по низу. Совсем близко от меня в просвет между стволами виднелись ноги сидящего на корточках человека. Он был обут в лапти, потом я разглядел его ноги в серых, домотканого полотна, холщевых портках, Кажется, мужик был здесь один. Во всяком случае, никого рядом с ним я не увидел.

— Эй, ты что тут делаешь? — громким шепотом, спросил я.

— Тише ты, анафема, — отозвался крестьянин, — в лесу хранцузы! Упаси Боже, услышат!

— Какие еще французы, — ответил я, вставая с земли и отряхивая с панталон приставшую прелую листву, — выходи, не бойся!

— Ты что, шумишь, — сердито ответил он, — я их только что своими глазами видел. Двое на лошадях!

— Это были мы, с товарищем, — успокоил я его. — Не бойся, мы русские, просто украли у французов форму.

— Ишь ты, у хранцузов украли! — уважительно сказал мужик и, наконец, поднялся на ноги.

Было он довольно молод с окладистой бородой, ветхом армяке и в медвежьей шапке. Теперь мы оказались друг против друга и с любопытством друг друга рассматривали.

— Правда, наш! — определил он. — А я смотрю, хранцузы по лесу на конях разъезжают. Вот думаю, попадутся нашим мужикам. Только чтобы беды не было!

— Вы что, от французов в лесу прячетесь? — спросил я.

— А то! Их на всех дорогах видимо-невидимо. Даже и не знал, что в ихних краях столько народа живет. А какие все черные, да страшные, не приведи Господи!

— А нам с вами переждать можно?

— Это как староста скажет. Скажет, что можно, милости просим, а нет, так не обессудьте. Он у нас мужик сурьезный.

— Ты нас к нему не проводишь? — попросил я. — А то мы с товарищем ваших мест не знаем.

— Почему не проводить? Можно и проводить, только, вдруг, пока я тобой валандаюсь, аккурат, хранцузы нагрянут?

— А если я тебе денежку дам? — предложил я, правильно поняв паузы, которые он делал между словами.

— Денежку? — переспросил крестьянин. — А не обманешь?

— Не обману.

— А побожись!

— Ей богу! — поклялся я.

— Тогда чего ж, тогда и проводить можно.

Мы вышли из кустарника, и пошли к ожидавшей на тропе Матильде.

— Вот он твой медведь, — представил я ей мужика, — он отведет нас к крестьянам, они здесь в лесу прячутся от французов.

— Нет, что нам прятаться, — поправил меня часовой. — Мы просто так на случай, сюда пришли. Мало ли что может приключиться. А так все у нас путем.

Он внимательно осмотрел Матильду и спросил:

— Ты барин, никак, тоже из наших будешь?

— Из наших, — подтвердил я. — Ну, что пошли, герой? Звать-то тебя как?

— Филатом кличут.

Мужик пошел впереди, а мы на лошадях поехали следом. Он, видимо, так намолчался в лесу, что очень хотел поговорить с новыми людьми, несколько раз замедлял шаги, оборачивался, но так и не придумал что сказать.

Крестьянский табор оказался поблизости, о чем возвестил запах дыма. Филат свернул с тропы, мы спустились в небольшой овражек, и оказались в древнем кочевом поселении. Нас кто-то заметил, и предупредили свистом жителей. Из покрытых еловым лапником шалашей выползали люди. Народу тут оказалось довольно много, полные семьи с малыми детьми.

Наш проводник подвел нас к старосте, пожилому мужику с иконописным лицом и длинной, седой бородой. Тот явно испугался вооруженных людей во французской форме и сердито глянул на часового. Мы поклонились и поздоровались по-русски.

— Так что, Иван Михеич, — доложил Филат, — тут вот в лесу люди незнакомые показались, просили к тебе проводить. Ты уж не обессудь, они не антихристы, а по-нашему понимают.

— Ты, Иван Михеевич, не беспокойся, — сказал я, — мы не французы, сами от них прячемся. Хотим поближе к людям…

Однако мое объяснение на старосту не произвело никакого впечатления, он продолжал хмуриться, и отводить взгляд. Стало понятно, что нашим появлением он очень недоволен. Я не сразу понял почему, подумав, догадался, что он просто не хочет связываться с подозрительными господами.

Мы стояли друг перед другом и молчали. В принципе, особой нужды оставаться с крестьянами у нас не было. Такой же, как у них, шалаш, я мог сделать и сам. Другое дело — вопрос с едой, но ее можно было попытаться у них же и купить.

— Если мы вам мешаем, — сказал я, — мы уйдем.

— Лес у нас не купленный, — подумав, сказал староста, — вольному воля, спасенному рай.

— Здесь поблизости нет какой-нибудь деревни? — спросила Матильда, которой спартанские условия жизни крестьян совсем не понравились.

— Есть деревни, как же не быть, только там везде эти стоят, — ответил Иван Михеевич, покосившись на нашу форму. — Сами по лесам от ворога прячемся.

— А продовольствия у вас можно купить? — спросил я.

— Не продаем, у самих мало, сами не знаем, чем деток кормить, — хмуро, сказал он. — Тут уже всякие покупали, теперь не знаем, что с теми ассигнациями делать…

Я догадался, что разговор идет о фальшивых ассигнациях, которыми рассчитывались с крестьянами французы, и предложил расплатиться серебром. Правда, монеты у меня были только французские, но зато из благородных металлов.

— Ну, если серебром, тогда, ничего. Если серебром, тогда, конечно, и подумать можно, — сказал староста. — И жить можете сколько угодно. А ежели нечистого не боитесь, так хоть в охотничьем доме.

— Охотничий дом с нечистым! — неожиданно для присутствующих, обрадовался я. — И далеко он отсюда?!

Староста удивленно на меня посмотрел и пожал, плечами:

— Близко, с версту отсюда, только там жить нельзя, кикиморы болотные замучают. Кто туда попадет, назад не вернется.

— Ничего, у меня против нечисти специальная молитва есть! Как-нибудь справлюсь!

Ничего более приятного, я услышать просто не мог. В таких страшных для местных жителей домах вполне могли обитать не совсем обычные для этой эпохи люди. Возможно, как-то связанные с моей проблемой перемещения во времени…

— Я не хочу жить в доме с нечистой силой! — вмешалась в разговор Матильда. — Я боюсь привидений!

— Ладно, — легко согласился я, — боишься, оставайся здесь. Я тебе самый лучший шалаш построю!

— Я не хочу жить в шалаше, — подумав, сообщила она.

— Тогда сама предлагай, что хочешь, можно в деревне, только если там тебя поймают французы …

— А почему я одна, а как же ты?

— Я нечистой силы и прочих глупостей не боюсь, зачем же мне мучиться в антисанитарных условиях?

Конца фразы Матильда, само собой, не поняла, но смысл уловила верно. Подумала, и легкомысленно, махнула рукой.

— Ладно, где наша не пропадала, познакомимся с кикиморами. Баня там хотя бы есть? — спросила она у старосты.

Тот не ответил и испуганно перекрестился.

— Свят, свят, свят, откуда же мне то ведать, я с нечистыми не знаюсь!

Мне показалось, что он уже пожалел, что предложил нам такое сомнительное жилище.

— Нас хотя бы туда проводят? — спросил я.

— И не проси, барин, кто же захочет в такое место идти. Если только Филатка, если с ним сторгуешься. Больше некому. Да и то навряд, не станет он душой рисковать.

Мы оба посмотрели на стоящего невдалеке провожатого. Он понял, что разговор идет о нем, и подошел ближе.

— Филат, — обратился я к нему, — отведешь нас в охотничий дом, где нечистая сила обитает?

Мужик сначала даже не понял о чем идет разговор, но когда староста объяснил, что мы от него хотим, замахал руками.

— И ни, Боже мой! Я что себе враг! У меня баба и малые ребята, если кикимора в болото утащит, кто их кормить-поить будет!

— Я хорошо заплачу, — пообещал я.

— Слышал я, барин, уже твои посулы, только пока ломанной полушки от тебе не видел, — сердито сказал он. — Наперед за прежнее разочтись, тогда и разговор разговаривать будем!

Я без слова вынул кошель с французскими монетами и дал ему пять франков. Это произвело впечатление не только на Филата, но и на старосту. Мне кажется, что он уже пожалел, что упустил такого выгодного клиента.

— Неужто золотой отвалишь? — дрогнувшим голосом спросил мужик.

— Золотой будет слишком жирно, а серебряным награжу, — ответил я. — Тебе и дело-то указать, где тот охотничий дом.

— Коли так, то я сам покажу, — по правилам свободной конкуренции, вмешался в торг староста.

— Ты, Иван Михеич, совесть поимей, чего не в свои дела встреваешь! — разом потеряв уважение к начальству, сердито оборвал старосту Филат. — Мы с барином уже почитай свои люди, а ты встреваешь! Не гоже тебе так поступать!

— Ладно, — попытался я погасить спор, — готовь нам с собой еду и у тебя будет серебро, — сказал я Ивану Михеевичу.

Тот смерил мужика многозначительным взглядом и, ворча себе под нос, пошел за провиантом. Филат же, окрыленный одержанной победой, попытался нам рассказать какой он значительный человек.

— Филат Фадеич, — это тебе не просто так! Меня голыми руками не возьмешь, — заговорил он, вполне довольный собой.

— Не бойся, — тихо сказал я Матильде, — никакой нечистой силы не существует, все это бабушкины сказки. Если там и есть что-нибудь необычное, то вполне земного происхождения.

— Ишь, умный какой нашелся, думает все ему можно! Раз староста, так все ему дозволено, — бубнил проводник, однако лишь показался Иван Михеич, замолчал, кажется, сам испугавшись собственной смелости.

— Берите, гости дорогие, — сказал тот, ставя перед нами две ивовые корзины, наполненные берестяными туесами, — чем богаты, тем и рады. Дал бы больше, только сами в большой нужде.

— Что здесь? — спросил я.

— Пшено, маслице, медок, сметана, творог, — перечислил он, указывая на «упаковки».

Честно говоря, я даже не ожидал такого изобилия продуктов. Вот что значит не халявные, а товарно-денежные отношения! Я рассчитался, как было оговорено, и довольный староста по любому вопросу попросил обращаться только к нему.

— Ну что, пойдем? — спросил я проводника.

— Пойти оно конечно можно, почему не пойти, — ответил он, глядя на Ивана Михеевича горящим завистью взглядом. — Только боязно мне что-то. Как бы чего с нечистой силой не вышло! Ты бы, барин, набавил малость, а то неправильно получается. Как же так, одним все, а другим кукиш!

— Может быть, ты еще хочешь получить свободу, равенство и братство? — ехидно поинтересовался я.

— Так кто ж не хочет? — неожиданно для меня, ответил он.

— Чего не хочет? — переспросил я, поражаясь тому, что не успел в Россию прийти Наполеон, как идеи французской революции стали уже так популярны у нашего народа.

— Так ясно чего, богатства! Набавить нужно, барин, а то смотри, скупой платит дважды! — припугнул Филат.

— Точно, — согласился я, — только ты другую поговорку забыл: жадность фраера сгубила!

— Так я сам вас и отведу, — вполне адекватно понял суть нашего разговора староста. — Почему хорошим людям не поспособствовать! Оно, конечно, там нечисто, люди зря говорить не стану, да где наша не пропадала!

— Это как так ты все, Иван Михеич, о себе понимаешь? — возмутился Филат. — Не у тебя был договор с барином, а у меня!

— Был да сплыл, — ответил я ему вместо старосты. — Все, друг ситный, твой поезд ушел!

— Как это ушел?! А справедливость? — возмутился Филат, демонстрируя замечательную сущность русского человека, проникать прямо в сущность предмета, минуя непонятные слова. — Ты сперва разочтись за посул, а потом иди куда хочешь, договор дороже денег!