Находясь в подвалах Инквизиции, любое живое существо хочет только одного: смерти. Извиваясь в пыточных установках, лишённые малейшего шанса на побег, они зовут её даже тогда, когда от крика остались только сдавленные хрипы — в бессвязном мычании всё равно слышатся мольбы. Мольбы не к палачам — из их душ калёным железом выжгли жалость, стёрли память, лишили всего, что определяет человечность… не к этим монстрам в приросших к лицу масках — о, нет. А к ней, Чёрной Королеве, рано или поздно принимающей в свои объятия каждое живое существо: от муравья до человека.
И она приходила… но только тогда, когда это требовалось хладнокровным мучителям, избавляющим род человеческий от скверны, уничтожая её в Священном огне или порабощая разум. После очередной промывки мозгов, бывшая жертва сама становилась палачом, брала в руки оружие, убивая тех, с кем ещё вчера жила под одной крышей.
В одной из камер находилась совсем юная девушка, казалось, только недавно переступившая порог детства. Инквизиторам нет дела до возраста, пола и всех внешних составляющих подозреваемого — тем гнуснее выглядят их деяния: зачастую в мрачных сырых темницах, пронизанных кровью и болью, находились совсем дети.
Пальцы босых ног едва касались шероховатого каменного пола; руки раскинулись по сторонам, от запястий отходила прочная цепь, крепящаяся к стенам; рот был перетянут грязной тряпкой; на теле, скрываемом только рваным балахоном, виднелись кровоточащие росчерки ран, лишь малая часть которых зарубцевалась в шрамы. Белоснежные волосы доходили девушке до пят, но и их кара Инквизиции не обошла стороной: жжёные, окровавленные и слизкие от грязи, они утратили былую красоту. Голова жертвы была опущена в смирении перед предстоящей участью, и только редкие вздрагивания тела от безмолвного плача нарушали её неподвижность.
Стоило только девушке отключиться, впав в своего рода кому, как бдительные палачи ударяли хлыстом по спине, вызывая настолько ослепительную вспышку боли, что даже разум полумёртвого существа не мог игнорировать её. Раньше она вскрикивала и дёргалась, безуспешно пытаясь освободиться из железных колодок, сковывавших запястья, но иглы на внутренней стороне только больнее впивались в кожу.
Дни заточения перетекали в недели, недели — в месяцы, но для ведьмы время словно перестало существовать: каждая последующая минута подневольной жизни ничем не отличалась от предыдущей. Лишь изредка ей приносили еду или воду, от которых она отказывалась, надеясь приблизить желанное мгновение собственной смерти.
Наряду с человеческой речью она забывала собственное вековое прошлое, терялась в немом безумии, вызванном голодом, одиночеством и непроходящей болью…
Из привычного забытья её вывел лязг открывающегося затвора. Девушка с трудом приподняла голову, пытаясь рассмотреть вошедшего, но глаза, привыкшие к темноте, видели только расплывчатое пятно факела. Неужели её решили убить? В мысли прокралась робкая надежда, разрушившаяся сразу, стоило вошедшему заговорить:
— С днём рождения, ведьма.
Настойчивый звон экстренной тревоги заставил Александра очнуться от бреда давнего кошмара. Он открыл глаза, потянулся, отчего рабочее кресло протестующе скрипнуло, и, не тратя время на размышления, склонился над внутренним телефоном.
— У нас новое убийство. Команда «А», сбор в моём кабинете через пять минут, — он посмотрел на настенные часы, показывающие полчетвёртого ночи, улыбнулся. — Ладно, через десять, а то «садист-садист»…
Глава всемирно известной организации по борьбе с нечистью протяжно зевнул до хруста челюсти, размял затёкшую шею, встал, встрепенулся, сгоняя остатки сна и постепенно возвращаясь к действительности. Снова убийство, и снова по его душу — без особого возмущения тонкого мира датчик бы не сработал, уж больно великий ум над ним работал. Что-то подсказывало ему: обстоятельства дела нынешнего не будут отличаться от предыдущих. Зачем-то одному последователю Тёмного Надразума понадобилось проводить все эти громоздкие ритуалы, непременно заканчивающиеся смертью жертв… Что за ритуалы, Ведьмак не знал. Слишком много деталей позволяли отнести их как к одному явлению, так и к совершенно противоположному. Словом, дело ясное, что дело тёмное.
Услышав громкий стук каблуков, Александр обернулся, не желая быть застигнутым врасплох. И вовремя:
— Ты не просто садист, ты — чёртов изверг! Тиран, деспот! Сегодня воскресенье, чтоб ты знал! Вот так, умрёшь — и никакой личной жизни, — послышался возмущённый женский возглас, и вслед за этим в кабинет, освещаемый лишь парящей лампой, ворвался самый настоящий вихрь, норовящий уничтожить всякого, кто возникнет у него на пути, особенно если этот кто-то вынуждает работать без выходных.
Несмотря на то, что настроение ведьмака было отвратительным, он всё же нашёл в себе силы улыбнуться и поддержать расслабленный тон беседы: напрячься за сегодня они и без того успеют.
— Ты абсолютно права! Хуже воскресных убийств может быть только воскресный апокалипсис. И то, и другое разруливать нам, как ни крути, — Александр зевнул, окинул подчинённую в вызывающе коротком чёрном платье недобрым взглядом, сделав неутешительный вывод о её «личной жизни». — Почему в штатском, Настенька?
— Форма ещё не высохла после стирки, — она невинно хлопала пушистыми ресницами.
— А я уж подумал, ты решила развлечь покойного… или покойную, — добавил он, массируя виски.
— Ох, ты такая задница, когда мужчина! — Настя закатила глаза и устроилась в кожаном кресле, положив ногу на ногу. — То ли дело Александра, она и с работы пораньше отпустит, и не откажется зависнуть в каком-нибудь классном месте… а ты только и умеешь, что шутки свои шутить.
Александр только улыбнулся. Да, в нынешнем обличии он чувствовал себя увереннее и сильнее, но в то же время быстро уставал от чьего бы то ни было общества. Вот и сейчас он с удовольствием поработал бы один, но его команда всё равно бы узнала о происшествии и придумала свой план действий, что создавало определённый риск… Поэтому, пусть уж лучше будут на виду. Доверять можно только себе.
Задумавшись, он упустил момент появления ещё одного гостя, не менее, а то и более важного вошедшей.
— Дерьмовое утро, Санёк! — Клэй поморщился, услышав ненавистную вариацию своего имени, нехотя повернулся. — О, и тебе, Настенька. Наш нравственный кастрат окончательно упал в моих глазах… нет, босс, не смотрите на меня так, я говорю о убийце. И, кстати, убийств сегодня будет даже три. Мой датчик с ума сходит.
Значит, всё ещё хуже, чем он мог себе представить. Техника этого учёного-самоучки никогда не врала.
— Дерьмовое утро, Паш, — кивнул ведьмак. — Три воскресных убийства — это уже перебор. Собирайся.
— Я уже! — Павел одёрнул мятую и криво застёгнутую чёрную рубашку, пригладил встрёпанные волосы и деловито постучал себя по сумке с красноречивой белой надписью «Afterlife».
— За халатное отношение к дресс-коду оштрафую каждого на пол-зарплаты, — угрюмо констатировал босс. — Хотя бы куртку надень, не позорь мою организацию…
— Да она на входе, не переживай, начальник, — резво отозвался безумный учёный, не слишком спешащий лишаться половины гонорара.
— Настя, остаёшься здесь и ждёшь новостей.
— А-ага, — сонно протянула та в ответ, даже не удосужившись открыть глаза.
— А мы с тобой пойдём осмотрим всё, пока ребята из городской полиции там не наследили.
— Так… Может, сразу к Волкову?
— Это не он, — Александр нахмурился.
— Но всё же сходится! — не мог угомониться Паша.
— Именно потому, что всё так идеально указывает на него, это не может быть он. Так подставляться может только кретин, а мы имеем дело с очень сильным врагом. И уж наверняка умным.
— Ну, шеф, хоть после осмотра места преступления?.. — с надеждой спросил Павел, твёрдо стоявший на своём. Как придёт в голову какая-нибудь идея — ничем её не выбьешь. В этом весь он. Александр устало вздохнул.
— Посмотрим, — мрачно ответил он, выключая вновь оживший будильник. — У нас ещё труп, не до Волкова твоего сейчас.
Мужчина с сожалением посмотрел на кофеварку: что-то подсказывало ему, что нескоро он вернётся в горячо любимый кабинет, ох, как нескоро… Зевнув, он встряхнулся, решительно надел плащ, готовый ко всем сюрпризам только начинавшегося, но уже ненавистного дня.