Блокада. Книга 1. Охота на монстра

1

– Что вы перед собой видите? – требовательно спросил старик в черном котелке, пристально глядя на Жерома. – Отвечайте, не раздумывая!

– Столик, бутылку арманьяка, два бокала. В одном – вашем – арманьяка уже нет, в другом осталось грамм пятьдесят… Вижу салфетку, свернутую трубочкой. Тарелку с остатками трапезы – судя по всему, это были фаршированные яйца и сыр… Вилку, довольно грязную. Что-нибудь еще?

– Вы идиот, – прошипел старик, грозно шевеля кустистыми бровями. – Вы обыкновенный идиот!

– Может быть, постараемся обойтись без оскорблений? – ровным голосом спросил Жером.

Старик с присвистом втянул в себя воздух. Его черные, без единого седого волоса, усы задорно встопорщились.

– Вы, молодой человек, наверняка прогуливали в лицее уроки греческого! А были бы поприлежнее, знали бы, что по-гречески «идиотес» означает просто «частное лицо». Ты – идиот, я – идиот, Господь Бог, между прочим, тоже идиот! Так зачем обижаться?

Непринужденность, с которой старик перешел с ним на «ты», позабавила Жерома. По-французски его собеседник говорил бегло, но с ужасным восточным акцентом.

– Хорошо, – сказал он, улыбаясь. – Допустим, мы с вами идиоты. Но вы так и не объяснили мне сути вашего метода.

– А это невозможно, – надменно произнес старик. – Люди, которые хотят познать мой метод, учатся у меня годами. Приезжают ко мне из других стран, платят, между прочим, большие деньги. Помогают в хозяйстве, не гнушаются самой черной работой – только чтобы я их чему-то научил. А ты, молодой идиот, приходишь со своим дурацким письмом от моего дурня-ученика и хочешь сразу же узнать все тайны Вселенной? Ну, не дурак ли ты после этого?

– Нет, – ответил Жером. – Вы только не обижайтесь, месье Гурджиев – я же не оккультист и не теософ, я просто историк. У меня и времени-то, чтобы обучаться у вас, нет: через месяц я уезжаю в экспедицию в Бразилию. Все тайны Вселенной – это, конечно, очень занимательно, но мне, право же, сейчас не до них. У меня есть несколько вполне конкретных вопросов, с ними я к вам и пришел. А вы мне устраиваете какой-то непонятный экзамен, спрашиваете, что я перед собой вижу…

Произнеся эту фразу, Жером замотивированно осмотрелся. Кафе было полупустым. За мраморными столиками курили две потрепанные жизнью проститутки, обсуждали что-то вполголоса трое унылых мужчин с внешностью мелких рантье, разглядывал что-то на дне стакана задумчивый краснолицый пьяница. За стойкой скучала пышнотелая хозяйка заведения в парике и с усами. Полуденный ветерок лениво трепал сероватые занавески. Место было отчаянно неинтересным, и Жером спросил себя, что заставляет его собеседника ходить сюда уже который год подряд.

– Ты видишь перед собой сгустки иллюзий, – проворчал старик. – Ты спишь, так же, как и все вокруг. Спишь, и тебе снится, что ты видишь меня, эту забегаловку, бокал с арманьяком…

Произнеся эти слова, он потянулся к бокалу Жерома и ухватил его крепкими узловатыми пальцами.

– Иллюзия, мой бедный идиот, всего лишь иллюзия…

Старик сделал быстрое движение рукой. На жилистой шее дернулся мощный кадык.

– Теперь ты видишь, что в бокале ничего нет? Полагаешь, мир изменился?

Жером пожал плечами.

– От того, что вы выпили мой арманьяк – вряд ли…

Месье Гурджиев по-птичьи склонил голову на плечо и насмешливо посмотрел на собеседника.

– Так чего же ты хочешь, идиот, если не способен отличить иллюзию от реальности?

– Ответов на свои вопросы.

Старик ухмыльнулся и отставил пустой бокал.

– Ты полагаешь, что способен их понять?

– Давайте попробуем.

– Зряшная трата времени. Хорошо, у меня есть еще минут десять. Задавай свои вопросы.

Жером напрягся, как перед броском на противника. Вопросы, полученные накануне из Центра, были странными – и это еще мягко сказано. За всю свою карьеру ему не приходилось иметь дело с такими вопросами. Правда, и человек, с которым ему приказали встретиться, сильно отличался от обычных контактов Жерома – он не был ни военным, ни разведчиком, ни бандитом. Какой-то старый шарлатан из эмигрантов, именующий себя магом. До войны он был известен и успешен, ездил в Америку, выступал там с лекциями и без зазрения совести тратил деньги своих богатых поклонников. Потом организовал в поместье под Парижем школу, где обучал доверчивых французов своей философской доктрине (Жером проглядел пару книг, написанных его учениками, но ничего в ней не понял). С приходом немцев маг осмотрительно поутих: нацисты таких, как он, обычно не жаловали. Но его почему-то не тронули. Старик продолжал жить в своей квартире на рю Колонель Ренар, ходил обедать в расположенное неподалеку скромное кафе и изредка встречался с бывшими учениками. Там к нему Жером и подошел: представился археологом из университета Пантеон Сорбонна, и передал письмо от одного из американских поклонников мага. К письму прилагался чек на сумму в тысячу долларов САСШ – Жером полагал, что если бы не это обстоятельство, вздорный старик попросту не стал бы с ним разговаривать.

– Что вам известно о древних тайниках на берегу озера Рица?

Вопрос, казалось, совсем не удивил старика.

– Не о тайниках, а о тайнике, молодой идиот. Он там один.

– Хорошо, – не стал спорить Жером. – Пусть один. И что же в нем спрятано?

– Пламя ада, – ответил маг, не задумываясь. – А также вода рая.

«Отлично, – подумал Жером. – Так мы далеко зайдем».

– Нельзя ли поподробнее?

– Нет, – отрезал старик. – Ты задал вопрос и получил ответ. Еще вопросы будут?

– Что вы можете рассказать о замке Кахтице в Трансильвании?

И на этот раз ответ последовал незамедлительно.

– Там жила любовница Сатаны.

– И это все?

– А этого мало? – удивился маг.

– Действительно, – пробормотал Жером. – А о монастыре Тце-Лунг в Тибете?

– Там оживляли мертвых.

– Простите?..

– Это было давно, – добавил старик, как будто это что-нибудь объясняло.

– Понятно, – вздохнул Жером. – Ну, и наконец, можете ли вы предположить – чисто теоретически – что ищет человек, который побывал во всех этих местах?

Во взгляде его собеседника впервые промелькнула искра интереса.

– Предположить могу. Но ты должен сказать мне, кто этот человек.

В послании Центра, расшифрованном Мушкетером с помощью романа «Человек, который смеется», ничего не говорилось о том, кто именно посетил озеро Рица, замок Кахтице и монастырь Тце-Лунг. Жером решил идти ва-банк.

– Один немецкий археолог. Настоящего имени его я не знаю.

Старик скорчил скептическую гримасу, как бы говоря: «Поверил я тебе, держи карман шире!».

– Хочешь бесплатный совет, парень? Кто бы это ни был, держись от него подальше.

– Почему?

Вместо ответа месье Гурджиев обернулся к усатой хозяйке заведения и помахал ей рукой.

– Кики, радость моя, еще два бокала арманьяка. За счет молодого человека, разумеется.

– Разумеется, – подтвердил Жером, хотя его никто и не спрашивал. Он с радостью купил бы старику бутылку его любимого напитка, но для прижимистого уроженца Гаскони, за которого ему приходилось себя выдавать, такой широкий жест был нехарактерен.

– Пожалуй, я расскажу тебе историю Семи башен, – проговорил Гурджиев, поглаживая усы. – Но после этого ты оставишь меня в покое раз и навсегда. У меня, знаешь, и без тебя хватает забот.

Жером понимающе кивнул, но ничего не сказал.

– Миллион лет назад, – начал старик, краем глаза следя за приближающейся с подносом хозяйкой, – а может, и больше, это решительно неважно, Сатана зажег на земле свои огни.

– Зачем? – удивился Жером.

– Можешь спросить у него, когда встретишь. Огней было семь. Они вырывались из глубоких трещин в земле – трещин, которые доходили до самой преисподней. Когда на земле появились люди, они стали приносить огням жертвы. Бросали в пламя растения, животных, других людей. Богов они еще не знали, и поклонялись только дьявольскому пламени.

– Вот как, – пробормотал Жером. Старик не заметил его иронии.

– Потом люди придумали себе благих богов, и отвернулись от огней Сатаны. Они стали строить храмы из белого камня и сжигать на жертвенниках зерно и фрукты. Верность огням сохранили немногие жрецы, не пожелавшие отступать от древних традиций. Они возвели рядом с огнями семь черных башен, чтобы посеять в сердцах непосвященных страх и трепет. На верхушках этих башен селились огромные грифы, а многоэтажные подвалы их уходили глубоко в недра земли. Проходили века, а служители адских огней каждый вечер перед закатом поднимались на крыши черных башен и провожали солнце ужасными проклятьями.

Гурджиев взял бокал с арманьяком и осторожно, с видом знатока, повел носом.

– У мамаши Кики отменный арманьяк, – заявил он. – Другого такого не найдешь во всем квартале. Потому-то я к ней и захаживаю.

– Значит, они не любили солнце, – вежливо подтолкнул собеседника в нужном направлении Жером. – Чем же оно им так насолило?

– Придет время, и Солнце вступит в борьбу с Луной, – важно изрек маг. – Ты знаешь, что Луна – живая?

– Нет, – честно признался Жером. – Я всегда полагал, что Луна – это холодное и мертвое небесное тело, огромная скала, вращающаяся вокруг Земли.

– А все потому, что ты идиот, – сказал Гурджиев добродушно. – Ты спишь, потому что Луна высасывает из тебя мозговую энергию. Да ты не волнуйся, не только из тебя. Вы все спите, завороженные Луной. Цивилизация лунатиков. На всем земном шаре не спят, может быть, двести или триста человек. Один из них сидит сейчас перед тобой.

– Получается, вы мне снитесь? – усмехнулся Жером. – Но вы-то, как я понимаю, один из этих двухсот? Как же объяснить, что вы разговариваете со мной в реальности, в то время, когда я разговариваю с вами во сне?

– А кто тебе сказал, что я сейчас разговариваю с тобой? – удивился Гурджиев. – Ты ведь у нас французский археолог Жером, правильно? Во всяком случае, так тебе снится. А я – наяву – беседую с молодым осетинским парнем, которого, кстати, зовут так же, как и меня – Георгием. Ну-ка, проснись, ляпу[10], и поговори со мной на своем родном языке…

Он быстро перегнулся через стол и с силой ущипнул Жерома за бицепс. Жером не почувствовал боли – он был слишком ошеломлен тем, что услышал. Его французский был превосходен, а едва заметный акцент оправдывался гасконским происхождением. Как этот вздорный старик смог за полчаса раскусить его легенду, которая была не по зубам даже профессионалам из гестапо? И откуда он узнал его, Жерома, настоящее имя?

– Боюсь, вы меня с кем-то путаете, – медленно произнес он. – Луна, стало быть, живая?

Гурджиев рассмеялся.

– Намекаешь на то, что я сошел с ума? Послушай, парень, я самый нормальный человек в этом городе. Пусть все остальные верят, что ты гасконец, но я-то вижу, кто ты такой на самом деле!

«А вдруг он на самом деле маг? – мелькнула у Жерома безумная мысль. – Но ведь это чушь, магии не существует… А откуда же тогда он смог узнать, кто я?»

– Не бойся, я никому не скажу, – продолжал веселиться старик. – Ты же, наверное, работаешь на советскую разведку, да? На Гэ-Пэ-У?

«Какое, к черту, ГПУ, – едва не поправил его Жером. – Уже семь лет как НКВД». Впрочем, старик имел право не разбираться в таких тонкостях[11].

– Я французский археолог, – терпеливо повторил он. – Никакого отношения к разведке – ни нашей, ни тем более, советской – я не имею. Да и какая разведка станет интересоваться этими вашими огнями Сатаны?

– Ты же сам только что мне сказал, – удивился Гурджиев. – Немецкая.

Он пригубил арманьяк и важно погладил усы.

– Немцы давно ищут Черные башни. Они хотят править миром, не понимая, что иллюзией править нельзя. Правда, я знавал одного неглупого немецкого идиота, который, кажется, догадывался, что к чему. Но, поскольку ты продолжаешь мне врать, я не стану рассказывать тебе, кто это был.

«Не очень-то и хотелось», – подумал Жером раздраженно. Ясно было, что разговор не удался. Строго говоря, сразу же после того, как старик обратился к нему по-осетински, надо было вставать и уходить. Прокол, конечно, причем прокол совершенно необъяснимый. Интересно, как отреагирует на него Центр? Особенно учитывая тот факт, что ни по одному из вопросов старик не сказал ничего вразумительного…

– Что ж, месье Гурджиев, – Жером поднялся со стула и церемонно поклонился магу. – Весьма приятно было познакомиться. Надеюсь, я не отнял у вас слишком много времени…

– Уже уходишь? – старик отнюдь не казался расстроенным. – А как же твой арманьяк?

– Можете выпить за мое здоровье, – усмехнулся Жером. – Прощайте.

Он уже выходил из кафе, когда старик негромко сказал ему в спину:

– Надумаешь дослушать историю до конца, приходи. Я расскажу.

2

Донесение Мушкетера положил на стол Берии Абакумов.

«Осторожничает Всеволод, – подумал Берия, пристально разглядывая молодого красавца-офицера. – Сам в это дело лезть не хочет, Виктора прислал».

Меркулова он недолюбливал, считал его слишком хитрым. С такой биографией, как у Всеволода, наркомами госбезопасности не становятся: сын офицера царской армии, учился в Петербургском университете, откуда был изгнан после какой-то темной истории, поступил в школу прапорщиков в Оренбурге, потом ушел на фронт, воевал, по слухам, отважно. В собранных Берия материалах говорилось, что революцию прапорщик Меркулов встретил холодно, уехал в меньшевистскую Грузию, где кормился случайными заработками и дружил с тифлисскими кинто[12]. Потом устроился учителем в школу для слепых. Как он попал на работу в ЧК, Берия так и не сумел выяснить. Вроде бы его порекомендовал кто-то из знакомых – в органах тогда отчаянно не хватало грамотных сотрудников. Но сам этот знакомый то ли куда-то подевался, то ли напрочь забыл о своих рекомендациях. Спокойный, молчаливый, всегда обдумывающий свои слова Меркулов произвел впечатление на тогдашнего начальника Тифлисской ЧК. Да что там – он даже ему, Берии ухитрился понравиться, а это было совсем непросто. Написал о нем книжку – «Верный сын партии Ленина – Сталина». Берия оценил рвение сотрудника, сделал его своим ближайшим помощником, потом перетащил на работу в Москву. Но постепенно понял, что, приближая Меркулова, играет с огнем – такой человек способен хладнокровно уничтожить своего благодетеля, если сочтет это выгодным. Поэтому, когда в феврале сорок первого Хозяин возвысил Меркулова, сделав его наркомом госбезопасности, Берия приложил все усилия, чтобы блокировать усиливающегося товарища. Подвел к нему своего заместителя Абакумова: красавец, орел, силищи немеряной, но простоват, интриговать не любит. Меркулову объяснил это так: ты теперь нарком, и я нарком, приказывать друг другу не можем, а договариваться как-то надо. Так пусть Витя между нами курсирует, как пакетбот, ни тебе, ни мне не обидно, а парень заодно опыта поднаберется. На самом деле Абакумов исправно докладывал шефу обо всех телодвижениях Меркулова, хотя формально никаким шпионством не занимался. От Абакумова Берия узнал о том, что Меркулов собирается дать ход паническим запискам начальника внешней разведки Фитина – тот был уверен, что Германия нападет на СССР не позднее конца июня. Тогда Берия крепко задумался: с одной стороны, подставить Меркулова было соблазнительно, Хозяин почти наверняка разгневается, услышав очередное пророчество о начале войны. С другой стороны, гнев Сталина мог обрушиться не на Меркулова, а на Фитина, и тогда комбинация выстрелила бы вхолостую. В конце концов, он решил сыграть роль доброго дядюшки – позвал Меркулова к себе на дачу, накрыл роскошный стол, и за бокалом коньяка доверительно шепнул: «Павел слишком паникует, Хозяину это не нравится. Мне поручено поднять его старые дела, беспокоюсь, к чему бы это. Как бы тебе, Сева, не остаться без лучшего спеца по разведке…»

Меркулов намек понял правильно: записки Фитина к Сталину не попали. А когда война все-таки началась в один из предсказанных разведкой дней, поплатился за это креслом наркома – Хозяин приказал объединить НКГБ и НКВД, и Меркулов опять стал подчиненным Берии. Абакумов, однако, продолжал «курсировать» между ними – только теперь Берия уже не был так уверен, что он выполняет его задание. С некоторых пор красавец-генерал, начальник Управления Особых отделов НКВД, стал любимчиком Хозяина: тот принимал его едва ли не каждый день, внимательно выслушивая длинные доклады о настроениях командующих фронтами. Зная подозрительность Сталина, шеф госбезопасности не исключал, что Абакумов присматривает не только за Меркуловым, но и за ним самим.

– Ты знаком с содержанием документа? – безразличным тоном спросил он.

Абакумов кивнул.

– Просмотрел мельком… честно говоря, ничего не понял. Какие-то черные башни. Бред, по-моему.

– Возможно, – Берия взял со стола остро отточенный карандаш и принялся вертеть в пальцах. – Ну а если не бред? Читал Шекспира?

На красивом лице Абакумова проступила печать задумчивости.

– Смотрел. В театре.

– Да, я все забываю, ты же у нас театрал…

Щеки генерала слегка порозовели. Он действительно отличался страстью к молоденьким актрисам – тут, впрочем, Берия не видел ничего предосудительного.

– Помнишь «Гамлета»? «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…» Так вот, я не считаю, что все, чего мы не понимаем, обязательно должно быть бредом. К тому же этот старик-эмигрант каким-то образом ухитрился раскусить нашего опытного агента. Ты же у нас специалист по контрразведке, объясни мне, как это могло случиться?

– Возможно, Мушкетера сдал кто-то из его контактов, – предположил Абакумов. – Он же недавно сообщал нам, что его агент был перевербован гестапо.

Берия презрительно скривил тонкие губы.

– Его агент понятия не имел, что имеет дело с советским разведчиком. И уж тем более не мог знать, как его зовут и откуда он родом. Двойка тебе, генерал! К тому же если бы старик работал на гестапо, Мушкетера арестовали бы прежде, чем он успел выйти с нами на связь.

– Тогда не знаю, товарищ народный комиссар внутренних дел! – Абакумов пожал широченными плечами. – Мистика какая-то, а я, извините, в мистику не верю…

– Я тоже, – жестко сказал Берия. – Но если мы чего-то не можем объяснить, это еще не значит, что мы имеем дело с мистикой.

Абакумов промолчал.

– Мысль о гипнозе тебе в голову не приходила?

– О гипнозе? – озадаченно переспросил генерал.

– Слышал про Вольфа Мессинга? – Берия вытащил из ящика стола пухлую папку, бросил ее перед Абакумовым. – Польский еврей, гипнотизер. Сбежал к нам, когда фашисты вошли в Польшу. Я своими глазами видел, как он работает. Товарищ Сталин приказал ему выйти из моего кабинета, спуститься на улицу и вернуться обратно. Он прошел через все посты охраны! Ни один человек его не видел, понимаешь? А потом еще получил в Госбанке сто тысяч рублей, предъявив кассиру клочок старой газеты!

– Я слышал про Госбанк, – осторожно сказал Абакумов. – Но думал, что это только слухи.

– Какие слухи? Я лично отдал ему такое распоряжение! Вот это, Виктор, и называется гипноз. А теперь подумай, что, если этот старик-эмигрант тоже гипнотизер вроде Мессинга? Мушкетер мог сам ему все рассказать – и где родился, и когда женился, и на кого работает. И никакой мистики, сплошной материализм.

Абакумов поскреб переносицу.

– Лаврентий Павлович, если не секрет – а где сейчас этот ваш Мессинг?

– Секрет. Но тебе, так уж и быть, скажу. Он теперь работает в разведшколе, отбирает и тренирует самых способных к гипнозу курсантов. А тебе зачем?

– Да просто… любопытно. Такой человек и… на свободе.

– Не о том думаешь, – Берия постучал ребром ладони по столу. – Думать надо о том, что нам делать с Мушкетером.

– Что тут думать? – удивился Абакумов. – Мушкетер засвечен, это ясно. Надо выводить его, пока гестапо не накрыло.

– Как у тебя все просто, – недовольно нахмурился Берия. – Выводить – значит, терять нашего резидента в Париже. Вот скажи мне, Виктор – у тебя много в Париже резидентов?

– У меня там вообще никого нет, товарищ народный комиссар внутренних дел, – обидевшись, ответил Абакумов. – Мое хозяйство здесь, я к заграничным играм отношения не имею.

– Тогда почему ты мне это принес? – Берия потряс в воздухе листками с донесением Мушкетера. – Почему мы с тобой сейчас все это обсуждаем, а не с Меркуловым или на худой конец, с Фитиным? Может, объяснишь?

Абакумов угрюмо молчал. Да и что он мог ответить? Что Меркулов попросил его передать шефу полученное от Мушкетера двусмысленное сообщение, чтобы прикрыть свою задницу, а он согласился, потому что преследовал собственный интерес? С Меркуловым-то все понятно, тот всегда был осторожной лисой, а вот какой такой интерес в этом деле у тебя, товарищ Абакумов?

– Ладно, – смилостивился Берия, выдержав зловещую паузу. – Я разберусь, что с этим делать. А ты, Виктор, поезжай в Лесной Дом, поговори с Гронским. В конце концов, он подсунул нам этого эмигранта, пускай теперь расхлебывает…

Абакумов не понял, о чем ему нужно разговаривать с Гронским, но уточнять не решился.