Бетани Гриффин БЛЕСК И ГИБЕЛЬ

Блеск

— Будь умницей, — сказала мать Эйприл, поправляя рюши на ее юбке. — Широко открой глаза и ходи с невинным взглядом. Это единственное, что может защитить тебя.

То, как дрожал голос ее матери, заставило трястись саму Эйприл, а она хотела выглядеть как принцесса в этом платье. Поэтому она проигнорировала предупреждение, отбрасывая аккуратные кудряшки за спину, не делая даже малейших попыток открыть глаза пошире. Она вышла из их общей комнаты — королевской тюрьмы в пределах дворца ее дяди, и вошла во внутренний сад у подножия башни, наслаждаясь тем, как шуршат юбки вокруг ее ног. Ей было одиннадцать лет.

— Ты хорошо выглядишь, — сказал Элиот из алькова.

Эйприл нахмурилась. Ее брату только исполнилось тринадцать, и он был склонен поддразнивать ее. За исключением того, что, поскольку их отец умер, они были удручены. Печаль была изнурительной. Страх таким же.

Маленькая коричневая обезьянка скользнула вниз со стропил на колени Элиота. Она была одета в крошечный жилет из шелковой парчи. Как заколдованная, Эйприл потянулась к ней, но зверек зашипел, обнажив зубы. Устроившись на груди Элиота, она смотрела на него большими глазами — выражение матери, только что подарившей Эйприл подарок.

Элиот вытащил что-то из кармана и протянул обезьянке.

— Неудивительно, что ты ему так нравишься, — Эйприл слышала яд в своем голосе, и ненавидела себя за это. Но то, как обезьяна обвила ее брата, вызывало у нее зависть. Ни у одного из них никогда не было домашнего животного, кого-то, кто любил бы их безоговорочно.

Их мама спустилась по лестнице.

— Ради Бога, не запачкайся, — отчитывала она, отряхивая юбку Эйприл. — Дядя всегда тебя любил. Он не обидит такую милую малышку.

Это могло быть правдой. Среди людей, которым дядя приносил вред, не было маленьких девочек.

Мама дала Эйприл специально сшитые белые перчатки с жемчужными пуговицами.

Элиот смотрел на них из своего алькова, и Эйприл почувствовала злую радость. Обезьянка могла предпочитать компанию Элиота, но мама редко обращала на него внимание, с тех пор как отец умер.

Почему-то мама знала, что Элиот видел, как все произошло. Что он скрылся и не сделал ничего, чтобы остановить принца, убивающего отца. Только Элиот знал, что Эйприл все это время была рядом с ним, и он не рассказывал об этом никому. Она не думала, что он вообще когда-нибудь расскажет об этом.

Ее счастье исчезло так же, как и всякое выражение в глазах брата. В отличие от дяди и матери, их отец никогда не строил из себя избранного. Эйприл думала о прошлом. О безопасности отца и мире без чумы. Мир, перед тем как их доставили в замок к принцу Просперо, где никто не говорил о болезни, но каждый носил мешочки с травами, которые должны были спасти от заражения.

Мать провела Эйприл в тронный зал, место нагоняющее страх и ужас, но ее заботил лишь ее внешний вид. Когда дядя шел по проходу к возвышению, его взгляд задержался на них. Он неясно улыбнулся, но не остановился. За ним шел Элиот. Мама зашипела, но так тихо, что только Эйприл и несколько придворных около них могли услышать это, когда увидела, что он был одет так же, как и Просперо — черный костюм с безупречно белой рубашкой. Дядя хорошо следил за работниками прачечной. Белые рубашки легко было испортить, особенно кровью.

Эйприл обычно не смотрит на сценическую жестокость, которую выдают за развлечение в тронном зале. Мать одобряет ее незаметные попытки отвести взгляд, но никогда не кричит, потому что это может привлечь внимание.

Стражи потащили мальчика и мужчину через толпу, к месту, где ожидал ее дядя. Они запнулись на ступенях, ведущих к возвышению. На мальчике были очки с такими толстыми стеклами, что они увеличивали его глаза. Эйприл не говорила со своими ровесниками, не после того, как Элиот сильно подружился с одним мальчиком с кухонь. Она, может быть, улыбнулась бы, пока мальчик на возвышении оглядывал тронную комнату огромными глазами, но ее лицо застыло. Вспомнив, что произошло с мальчиком с кухонь, по ее телу пробежал озноб.

Просперо находит увлекательным инструктаж Элиота в искусстве пыток. Каждую ночь он дает уроки мастерства, как делать людям все больнее, но оставлять их живыми. Для развлечения.

— Добро пожаловать в мой дом, — упиваясь своим умением произвести впечатление, Просперо говорил с мальчиком дружеским тоном, угощая его лакомством. Мальчик принял угощение, шепча благодарности, наполнившие комнату. Эйприл поднесла руки в перчатках к лицу. Она понятия не имела, кем он был. Мужчина, стоящий рядом с ним, выглядел смирившимся, почти сломленным, но мальчик… было в нем что-то, похожее на надежду. Жемчужины по бокам перчаток Эйприл впивался в ее щеки, пока мама не заметила, что она закрывает глаза и не отдернула руки Эйприл.

А Просперо все еще улыбался, предлагая леденцы, как Элиот предлагал их обезьянке. Мужчина покачал головой, а мальчик, видя его беспокойство, взял его за руку. Грудь Эйприл сжалась.

Просперо приказал одному из слуг принести молоток. Аудитория беспокойно заволновалась. Придворные напряглись, но Эйприл видела, как они оглядываются кругом, убеждаясь в своих ожиданиях насчет реакции соседей. Некоторые из них потирали руки, некоторые улыбались. Некоторые отводили взгляд.

Элиот присел сбоку, игнорируя происходящее. Он осторожно контролировал выражение своего лица, когда смотрел на дядю, а потом уставился на море враждебных лиц. Зрители хорошо знали, что не стоит показывать ему теплое отношение, так же, как и он знал, что им не стоит показывать слабость.

— Подойди сюда, племянник, — строго проговорил Просперо.

Элиот повиновался, но по его лицу пробежала вспышка осторожности. Он был выше того мальчика и практически сиял, стоя тут и возвышаясь над всеми. Независимо от того, что происходило в тронном зале, кровь в его волосах всегда отмывалась, и они мерцали, чистые и светлые, в смешанном свете факелов и газовых ламп, одобренных Просперо.

Дядя протянул молоток Элиоту. Элиот перебросил его из одной руки в другую, ожидая инструкций.

— Я хочу, чтобы ты его ударил, — сказал дядя медленно. — Найди место, удар в которое причинит ему максимальную боль, но не убьет.

Мальчик отпрянул, его огромные глаза увеличились еще больше. Элиот продолжал перебрасывать молоток. Мальчик закрыл глаза. Эйприл могла видеть, что он задержал дыхание. Также как и она.

Медленно, со странной элегантностью, Элиот поднял молоток и опустил его на ногу мальчика. Мальчик издал тихий звук. Мать тоже слегка пискнула. Значит, мама по-прежнему немного заботится об Элиоте. Эйприл посмотрела наверх на нее. Это лучше, чем смотреть на сцену и видеть неистовую ярость Просперо.

Эйприл не могла перестать восхищаться своим братом. Его лицо было безэмоционально, но в опускании молота был чистого рода вызов. Просперо хотел агонии, толпа этого ждала. И Элиот это проигнорировал, едва тронув мальчика. Никто не перечил Просперо. Элиоту будет очень больно этой ночью. И мальчика также не пощадят. Элиот должен это знать.

Ее восхищение испарилось. Что толку сопротивляться, когда Просперо все равно побеждает? Почему бы Элиоту не ударить мальчика как полагается? Внезапно ее перестало заботить то, что мальчику может быть больно, если Элиота пощадят. Но не в этот раз. Ох, Элиот.

Придворные были в восторге. Они бы предпочли видеть пытки племянника Просперо, чем случайного незнакомца, и была вероятность того, что оба мальчика сейчас были подвергнуты им. Эйприл смотрела вверх на возвышение. Гнев ее дяди все еще ярко пылал. Один из его людей уже принес набор инструментов со стола под окном. Кто-то положил на огонь щипцы.

Не понимая, что делает, она отступила на два шага. Она ненавидела, когда начинали разогревать щипцы.

Придворные говорили тихими голосами. Они делали ставки на то, сколько это продлится, пока Элиот не убьет мужчину по приказу дяди. Как долго он будет наслаждаться этим.

Глаза дяди сузились.

Элиот стоял прямо, не глядя на ноги мальчика или на молот, или на злость дяди. Месяцами, что мы жили в замке, он совершенствовался в искусстве смотрения в никуда.

Она нарушила правило матери и посмотрела вниз, потому не увидела, что случилось следом, да и не хотела. Она слышала один криг и не думала, что это крик ее брата. Он знал, что страдать надо в тишине. Но затем ее мать упала в обморок, и слуги вынесли ее из тронного зала. Эйприл последовала за ней, оставляя Элиота и его пытки позади.

Весь следующий день Эйприл искала Элиота, но тот явно не желал быть найденным. Через два дня утром она вышла во внутренний садик еще раз, и замерла среди огромных папоротников и пальм, выращенных в цветочных горшках.

С потолка свисал шелковый шнур. Для всего мира он выглядел как шнур, держащий шторы в комнате ее мамы. На конце шнура была крохотная петля, а в петле — обезьянка, одетая в парчовый жилет. Под раскачивающимся телом на полу лежала крохотная шляпка.

Она не могла отвернуться. А затем Элиот появился из-за папоротников. Он наклонился, чтобы поднять крошечную шляпку-цилиндр. Его глаза были красными. Но он не плакал.

Как-то так случилось, что Эйприл никогда не узнала, нашел Элиот своего питомца, висящем в маленькой петле, или же Просперо заставил его убить обезьянку лично.

Загрузка...